Луиза (джен)

Он ужасно не любил рано вставать. Младшая сестра Настя это знала и будила его из вредности. Вот и сегодня он проснулся оттого, что ему щекотали нос одуванчиком.

— Вить! Вставай.

«Апчхи!» — он сел в постели. Настька залилась смехом.

— Чеши к себе, а то сейчас родители проснутся, — вместо «доброго утра» сердито сказал ей Витька.

Девочка проворно скатала свою постель и ускакала, шлёпая босыми пятками по грязному полу. Она боялась темноты, боялась до крика, но родители не разрешали детям спать в одной комнате, потому что это неприлично, и Настька каждую ночь, дождавшись, пока мама с папой уснут, на цыпочках пробиралась в комнату брата и дрыхла на диванчике. Пару раз её застукали и оба раза долго ругали, но упрямая, точнее, трусливая Настька продолжала делать по-своему — даже научилась просыпаться раньше всех, чтобы вовремя удрать.

Он снова улёгся и попытался вспомнить, что снилось, но сон исчез без следа. Помнил, что про воду. И всё. Скорчил рожу Настькиной двери, встал, оделся и вылез в сад через окно. Соловьи ещё пели, и солнце блестело на мокрой листве. Он прошёлся по каменным дорожкам, глядя, как за кустами сверкает река, и решил искупаться, пока родители спят. Купаться одному, ясное дело, тоже было нельзя, и он торопливо перемахнул через забор. До реки было две минуты пути. Наплававшись, он вернулся домой — через забор же, и чуть не оглох от Настькиного вопля:

— Ви-ить!

Она выскочила из-за кустарника и показала ему что-то на вытянутых руках. Он посмотрел и поморщился: на её ладонях в пучке травы сидела чёрная птица, покрытая вшами, явно больная, а может, и издыхающая.

— Я его нашла, — шёпотом сообщила Настька. — У нас будет ручной дрозд.

— Не дрозд, — задумчиво сказал Витька. — Скорее, скворчонок... И не будет. Ты же видишь, он на ладан дышит.

— На что дышит? — не поняла сестра.

— Он больной совсем. Лучше отнеси туда, где нашла.

— Нет, я его буду лечить. Я спрошу у мамы лекарство. Мама! — и наивная Настька побежала в дом.

Ровно через пять секунд она вышла расстроенная в сопровождении матери. Мать кричала, срываясь на визг. Трепыхающегося птенца она держала за крыло.

— Хочешь заразу от него подцепить?

— Мама, ему же больно! — ревела Настька.

— Это мне больно, что у меня такие дети! А ты куда смотришь, большой дурак? Хочешь, чтобы твоя сестра умерла?

Мать бросила птенца в мусорное ведро и пошла к рукомойнику. Вымыв руки, заставила то же самое сделать Настьку и Витьку, хотя он птенца не трогал, и, ворча, ушла в дом. Витька заглянул в мусорницу. Птенец пошевелился и посмотрел на него чёрным глазом. Сестра, сопя, стояла рядом. Витька молча взял свежую газету из почтового ящика, свернул кулёк, посадил туда птенца и направился к калитке.

— Ты куда его? — спросила сестра.

— К реке. Отнесу под ивы, пусть хоть помрёт по-человечески.

«Все лучше, чем в помойном ведре», — добавил он про себя. Взрослым не понять, чем отличается ещё живой птенец от уже дохлого.

— Я с тобой.

— Валяй.

Дети шли по берегу, обходя крупные розовые камни. Они нашли уютное место у старого бревна, вынули птенца из газеты и усадили в траву. Настька сбегала к реке и принесла воды в большом лопухе, но птенец не захотел пить. Его головка склонилась набок, и глаза закрылись.

— Я хотела его вылечить...

— Лучше оставить в покое, — сказал Витька. — Пойдём искупаемся?

— Не хочу, — буркнула Настька и, заложив руки за спину, потопала домой.

А Витька посмотрел ещё раз на птенца, махнул рукой и побежал к воде. Жара стояла ужасная. На обратном пути он прихватил с собой газету и, сложив поровнее, запихнул обратно в почтовый ящик. К обеду он, разумеется, опоздал, за что и получил от мамы выговор. «Пожалей мать!» — кричала она каждый раз, когда еда остывала, и вот он сидел и хлебал холодные щи, Настька в прихожей смотрела мультики, почти касаясь носом телевизора, а родители пили чай и обсуждали какого-то дипломата, который припёрся сюда с семьей на всё лето.

Этот негодяй привез три контейнера барахла, его негодяйка-жена разгуливает вся в золоте, а в магазин за жратвой они ездят на негодяйском чёрном мерседесе. Папа, как истинный работник автосервиса, начал ругать мерседесы. «Если имеешь такие деньги — купи что-нибудь японское!» А мама, поджав губы, сказала, что лучше быть бедными, но честными. Папа воспринял это на свой счет и гневно воскликнул: «А где теперь, чёрт возьми, заработаешь?» Они поругались, мама с грохотом собрала посуду и унесла мыть во двор. Обед закончился.

После обеда Витька должен был переделать массу важных вещей: починить звёздочку на велосипеде, прикрутить новый шланг к насосу и съездить в соседнюю деревню вниз по реке, где жили Ромка и Славка. Но со звёздочкой он провозился дотемна, поэтому остальные дела пришлось перенести на завтра. О несчастном птенчике он вспомнил, уже лежа в постели. «С утра схожу, посмотрю», — засыпая, подумал он. Ему снилось море, и опять ему не дали запомнить сон. Витька стоял на палубе корабля и зачарованно смотрел на огромное морское животное, и на этом сон закончился, потому что животное вдруг оглушительно закричало маминым голосом:

— Ты мне назло это делаешь? Назло? Хочешь меня в гроб загнать?

Ещё не проснувшись окончательно, он сел в кровати. Сердце колотилось как бешеное, голова кружилась. У него до сих пор всё внутри сжималось от криков матери, хотя он был уже большой. Через секунду он понял, что случилось, и успокоился. Ничего страшного. Просто сестра проспала, и мама застукала её в Витькиной комнате. Мама кричала, а зарёванная Настя торопливо скатывала постель. Скатав, взяла в охапку и неуклюже зашлёпала к себе.

— Бессовестная!

— Она темноты боится, — зевая, сказал Витька.

— Ничего она не боится! — рассерженно возразила мать. — Она мне назло делает!

— Боится, вот и приходит.

— А у тебя что, светлее?

— Здесь она не одна.

— А какая разница? Она мне назло делает. А ты её защищаешь. Оба моей смерти хотите.

— Мам, купи ей ночник, и она перестанет тебе назло делать. Вот посмотришь.

Мама задержала на нём взгляд. Такое простое решение ей в голову не приходило. Она резко открыла занавески в его комнате, проворчала: «Мне деньги девать некуда, только вам ночники покупать», — и вышла.

До того бревна было пять минут ходу. Витька не спешил. Он знал, что застать птенчика в живых шансов почти нет. Он посмотрел на небо. Ветер гнал редкие облака. Над горизонтом летел самолёт, оглашая землю далёким гулом. Вот и ивы. Витька быстро нашёл бревно и тщательно осмотрел траву вокруг, но птенчика не увидел. Ни живого, ни мёртвого. Значит, одно из двух: либо улетел, либо съели, причем первое навряд ли. Витька начал ворошить траву в поисках следов и пристально изучать землю.

На его руку легла тень. Он поднял глаза и увидел, что по бревну идёт девочка в длинном голубом платье. Длинном в смысле чуть ниже колен. И откуда успела взяться?

— Вы что-то потеряли? — спросила она.

Голос у неё был... такой голос, с хрипотцой, обычный девчоночий фальцет, но некая неуловимая нотка придавала ему такое очарование, что Витька замер. Она смотрела на него серьёзно и ждала ответа, балансируя на бревне. Витька поднялся с земли и отряхнул штаны, чувствуя себя дураком.

— Мы с сестрой вчера оставили здесь больного птенца. А он пропал.

— Как жалко! — сказала девочка. — Вы любите животных — значит, вы добрый.

«Значит — ворона крачет» — обычно говорили друг другу дома в таких случаях, но он не рискнул нагрубить незнакомке и пробормотал что-то несуразное, и девочка тихо засмеялась. Он поймал себя на том, что рассматривает её. У неё были белокурые локоны, распущенные по плечам, и тёмно-голубые глаза. Платье на ней было из простого марлевого хлопка, но всё в голубых кружевах, отчего казалось пышным и дорогим. Тогда в моду только начали входить длинные платья для детей, и оттого оно смотрелось ещё необычней. Наряд девочки довершали белые сандалии на низком каблуке и белые носочки. Это летом-то в белых носках! В руке она держала голубую шляпку с лентой — Витька сначала подумал, что это корзина.

— Как вас зовут? — спросила девочка, и до Витьки наконец дошло, что она обращается к нему на «вы».

— Виктор, — сказал он. Представиться такой особе «Витька» или «Витёк» показалось ему неуважительным. — А... вас?

— Луиза, — ответила она.

Витька вытаращился. Это вместо того, чтобы сказать «очень приятно». Впрочем, на его месте любой бы остолбенел.

— Вообще-то полное имя Луизиана, — скромно пояснила девочка, — но я не люблю официоза. Можно я буду звать вас Витей?

— Ага, — кивнул он.

Она прошлась по бревну туда-сюда, ни разу не сорвавшись и помахивая шляпкой для баланса.

— Витя, сколько вам лет?

— Одиннадцать, — ответил он и подумал: «Надо было соврать, что двенадцать».

— И мне тоже! — обрадовалась Луиза. — Мы ровесники. А здесь ещё ребята есть? Я тут недавно и никого не знаю.

— Только мальчики, — сказал он, вспомнив Ромку и Славку. — Да и те далеко. Из девочек только моя сестра.

— Вы нас познакомите? У меня совсем нет подруг.

— Она малявка, — предупредил он.

— Это же славно! Мы будем гулять втроём.

Так и сказала: гулять, а не играть.

— Познакомлю, конечно, — согласился Витька, обдумывая, как бы это получше устроить. Приглашать домой Луизу опасно: мать, чего доброго, устроит при ней скандал, и тогда позора не оберёшься. — Приходите сюда после обеда, в три, например. И мы с Настей придём.

— Хорошо, в три! — улыбнулась Луиза и спрыгнула с бревна, и Витька увидел, что она все-таки пониже его ростом.

— Скажите, Луиза, — Витька запнулся, — а в школе вы одноклассников тоже на «вы» называете?

— Я на домашнем обучении, — сказала она, кивнула на прощанье и пошла вдоль берега вверх по реке. Её белые носочки запачкались, но она не обратила внимания. «Навряд ли сама стирает», — подумал Витька, сел на бревно и почесал затылок, силясь понять, приснилось ему это существо или нет.

Луиза. С ума сойти! Не Настя, как сейчас зовут почти всех девчонок, и не Пелагея какая-нибудь, что тоже модно, а Луиза. Да ещё в кружевах. Луизы в России лет двести назад вымерли, если верить литературе. Попадись эта Луиза Ромке и Славке, они не стали бы долго думать, а отлупили бы её, в песке бы всю извозили вместе с кружевами, чтобы знала. Правильно она сделала, что пошла вверх по реке, а не вниз. Надо её предостеречь, чтобы не шаталась тут одна.

— Лу-и-зи-а-на, — повторил он, скривившись, сбросил одежду и полез купаться. Нырять не стал, чтобы мать не вычислила его по мокрым волосам.

Витькина мама пребывала в счастливой уверенности, что её сын до сих пор ни разу в жизни не купался в реке и вообще не умеет плавать. Славкина мама пребывала в такой же уверенности, потому что Славка нарочно постригся налысо и теперь мог даже нырять. Витька ему завидовал и тоже собирался постричься, но после встречи с Луизой раздумал.