Империус (гет)

Дождь барабанил по скошенным крышам, и дождевая вода с шумом стекала в потрепанный водосточный желоб, а оттуда невидимым в темноте, но хорошо слышимым потоком выливалась в грязный переулок. Слабый свет шипящих и фыркающих от влаги факелов с трудом разгонял чернильно-черный сумрак. Даже обитатели Лютого переулка, обычно предпочитающие обстряпывать свои дела под покровом ночи, этим вечером не рискнули показаться на улице.

Втянув голову в плечи и стараясь хоть как-то укрыться от дождя, промочившего насквозь даже его толстый плащ с капюшоном, Кингсли Бруствер ступил глубже в тень украшенного горгульями навеса и оглядел темную и пустую улицу.

Ему это не нравилось. Совсем не нравилось.

Но что еще ему оставалось?

Худощавый старый волшебник с поросшими волосами волдырями на лице обогнул угол. Шлепая по лужам, он фальшиво пел вульгарную балладу. Кингсли еще сильнее вжался в дающую ему укрытие стену, наблюдая, как незнакомец, пошатываясь, проковылял мимо, очевидно, слишком пьяный, чтобы заметить его. Завсегдатай «Маринованной жабы», вне всякого сомнения.

Кингсли потряс головой, отчего брызги дождевой воды разлетелись вокруг, исчезая во влажной темноте. Фолк должен был уже вернуться. Кингсли не следовало позволять ему отправляться в эту грязную забегаловку в одиночку…

«Маринованная жаба». Паб с репутацией настолько вонючей, что она могла бы посоперничать с испорченными яйцами. Укрывшееся в самом темном углу Лютого переулка заведение регулярно привлекало любопытную выборку из самых неприятных слоев волшебного сообщества. Наземникус Флетчер совершал большинство своих деловых сделок именно здесь и называл это место игровой площадкой коррумпированных гоблинов, сквернословящих ведьм и вампиров, ищущих убежище оборотней, которых выгнали из «Воющего», и, конечно же, тех волшебников и волшебниц, которые чувствовали себя здесь как рыба в воде.

А сегодня, судя по всему, здесь ошивался и Пожиратель смерти.

Кингсли покачал головой. В целом, он считал, что «Жаба» — место, которое Пожиратели сочли бы ниже своего достоинства — как правило, они предпочитали заведения классом повыше. Но наводку следовало проверить, несмотря на странные обстоятельства, сопутствующие ее получению, и то нехорошее предчувствие, что вся эта ситуация рождала в его груди. Они мракоборцы. Это их работа.

Да, порой эта работа была опасной. Особенно в это время.

Кингсли посмотрел на часы, еще сильнее втягивая голову в плечи, когда дождь усилился. Почему так долго? Где Фолк? Почему он еще не дал о себе знать? Фолк всегда чтил устав мракоборцев и никогда не опаздывал на встречу, если это было в его власти. Странным было то, что у него столько времени занимает простое разведывание обстановки, но, с другой стороны, в этом деле все было странно.

Все началось несколько часов назад. Кингсли как раз собирался домой после долгого трудового дня, посвященного проверке показаний свидетеля, якобы видевшего Питера Петтигрю в Дерби, когда растрепанная и явно побитая сова буквально выпала из специального канала внешнего почтового отделения Министерства, предназначенного для чрезвычайных ситуаций. Птица несколько раз хлопнула крыльями и без сил упала на стол пораженного Яго Фолка; окровавленная записка была привязана к ее ноге.

Не так просто оказалось прочитать это послание: его покрывали пятна крови и какого-то зелья, а рука писавшего тряслась так сильно, что некоторые слова было практически невозможно разобрать. С помощью увеличительного стекла, нескольких аккуратно примененных очищающих заклинаний и повышенной внимательности два мракоборца сумели прочитать записку.

«Маринованная жаба». Пожиратель смерти. Полная Луна. Он…

Судя по всему, автор хотел написать что-то еще, но не преуспел, и Кингсли совсем не хотелось думать над тем, что помешало ему.

Полнолуние приходилось именно на эту ночь.

Это могло оказаться засадой — они знали об этом. Но, будучи мракоборцами, не имели права проигнорировать полученное сообщение.

Фолк являлся специалистом по работе под прикрытием и, поскольку его лицо было малоизвестно в преступных кругах, немедленно вызвался добровольцем. Кингсли, известный гораздо лучше, согласился подождать у входа в переулок на случай, если Фолку понадобится помощь или придется срочно трансгрессировать.

И вот он стоит здесь. Ждет.

Маленькая ведьма в промокшем плаще поспешно проследовала мимо, наградив Кингсли вороватым взглядом, и исчезла в хорошо освещенном Косом переулке. Он опять остался наедине с дождем.

Сверившись с часами, он понял, что Яго Фолк опаздывал уже на пятнадцать минут.

Внезапно Кингсли принял решение. Все, он прождал достаточно.

Но не успел он сделать и шага, как грянул гром.

Вопли, звуки бьющегося стекла и ломаемой мебели, голоса, выкрикивающие заклятия, разнеслись по Лютому переулку. Шум доносился со стороны «Маринованной жабы».

Один из голосов был знаком Кингсли. Фолк!

Едва только он успел вытащить палочку, как услышал резкий хлопок, сопутствующий трансгрессии. Но с тоном что-то было не так, ужасно не так.

Хлопок повторился, отозвавшись неприятным ощущением в ушах — близко, очень близко. Что-то шлепнулось на мокрую мостовую совсем рядом с Кингсли, и он услышал сдавленный вскрик.

Глянув вниз, он едва сумел подавить рвотный позыв.

Половина Яго Фолка — распростертая, потрепанная и покалеченная — корчилась и задыхалась под напором дождя. Обе его ноги отсутствовали вместе с половиной руки и хорошим куском торса; нескольких важных органов явно также не было на месте. Кингсли довелось многое повидать в своей жизни, но это было самое ужасное расщепление, которому ему довелось стать свидетелем.

Фолк с трудом хватал ртом воздух и, дико вращая глазами, попытался ползти. Пребывая в ужасе, Кингсли поспешно шагнул вперед и присел рядом с товарищем.

— Яго, — позвал он торопливо и с отчаянной тревогой, — что случилось? Где твоя вторая половина?

Однако ответ вдруг стал очевидным, как только Фолк завопил в агонии.

Кингсли услышал яростно выкрикиваемые заклинания. Тошнота снова подкатила к горлу. Неподалеку несколько неизвестных планомерно уничтожали части тела Фолка, которые он потерял при трансгрессии.

С тяжелым сердцем Кингсли осознал, что уже слишком поздно пытаться остановить их.

Пальцы, отделенные от остального тела пальцы, сомкнулись на его запястье. Кингсли заглянул в полные боли глаза Фолка.

— Империус! — выдохнул тот.

— Что? — Кингсли снова сосредоточился на своем коллеге. — Яго, что? Кто это сделал? Что ты слышал?

— Империус! — снова прохрипел Фолк, задыхаясь от боли. — Империус… оборотни… Сам… Знаешь… Кто…

Что? Видя, как жизнь покидает глаза Фолка, Кингсли в отчаянии склонился еще ближе. Голова и плечи Яго вдруг накренились, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица самого Кингсли, и он выдохнул два последних слова:

— Инсти…тут бешенства…

Громкий крик донесся с дальнего конца переулка; кровь брызнула из носа и рта Фолка, когда тот последний раз вздохнул. Его пальцы, все еще сомкнутые на руке Кингсли, вдруг конвульсивно сжались, а части его смертельно раненого тела начали содрогаться. Глаза Яго расширились от ужаса.

Затем его пальцы разжались и с мокрым всплеском упали на мостовую, а взгляд остекленел. Мгновение спустя остался только лишь дождь, барабанящий по покрытой лужами земле.

Кингсли судорожно вздохнул. Яго… Господи боже, Яго, какая ужасная…

Несколько грубых голосов снова привлекли внимание мракоборца к ситуации, в которой он оказался. Разговаривающие быстро приближались.

— … услышал эхо хлопка, — с холодным равнодушием говорил кто-то. — Его остальная часть не может быть далеко…

Кингсли ощутил зарождающийся в груди гнев. Каким бы странным образом они ни получили наводку, эта миссия должна была стать простой разведкой. Однако теперь Яго Фолк, отличный мракоборец и хороший человек, мертв. И обладатели этих голосов убили его.

Он хотел остаться. Хотел собрать останки своего несчастного коллеги и вернуть их его семье. Он хотел встретиться лицом к лицу с убийцами Яго и свершить правосудие. Это был его долг, его работа.

Он был мракоборцем.

Но он не мог.

Разносящееся по переулку эхо свидетельствовало, что к нему приближались по крайней мере шесть человек. Кем бы Кингсли ни был, он не был дураком.

Министерство должно узнать о случившемся. Орден должен узнать об этом еще больше.

Он должен покинуть это место. Это необходимо.

Дождь снова усилился. Глаза Фолка невидяще смотрели в затянутое тучами ночное небо.

Проклятая необходимость.

Шаги звучали теперь совсем близко. Скривившись, Кингсли поднялся на ноги. Последние слова Фолка повторялись в его ушах: империус, оборотни, Сам-Знаешь-Кто. И Институт бешенства. За пологом туч, Кингсли знал, сияла полная Луна, и оборотни по всей стране подчинялись ее непреодолимому влиянию. Но только ли у Луны были на них свои планы?

Ему нужно поговорить с Дамблдором.

Кивком Кингсли попрощался с павшим товарищем, а затем с громким хлопком оставил темный переулок и его секреты позади.

* * *

Две недели спустя

На торфяниках было холодно.

Похожие на дымку серые облака проносились над головой рваными клочьями, время от времени открывая взору ярко-голубое небо. Темные вереск и первые побеги папоротников то озарялись бледным солнечным светом, то погружались в тень. Весеннее солнце то пригревало, то, спрятавшись, уступало пробирающему до костей холоду. Но вовсе не чудеса природы привлекали внимание в этом блеклом месте. Огромный бетонный куб возвышался над землей подобно широкой усеченной колонне — не имеющей окон, темной и словно бы наблюдающей за окружающим ее ландшафтом с высокомерным безразличием. Она как будто с недовольством следила за двумя незначительными фигурками у ее основания.

Ремус Люпин вздохнул, покачал головой и плотнее запахнул плащ, глядя на уродливые серые стены.

— Я, должно быть, спятил.

Стоящая справа от него девушка фыркнула:

— Не жди, что я стану убеждать тебя в обратном.

Ремус бросил на свою спутницу мрачный оценивающий взгляд, который она проигнорировала. Копна непослушных светлых кудрей, обрамлявших ее круглое лицо, ни на секунду не оставалась неподвижной под порывами ветра; сдвинув очки в зеленой оправе на кончик носа, она обводила возвышающееся перед ними здание куда более знакомыми темными глазами. Планшет в ее руках дернулся — единственное свидетельство ее непременного волнения.

— Мерлин, оно просто уродливо, — внезапно воскликнула она. — Им бы не удалось сделать его еще уродливее, даже если бы они пытались.

Ремус кисло улыбнулся.

— Они пытались. Уродливое здание, служащее мерзким целям. Кроме того, будь у этого здания колонны или шпили, оно бы привлекало внимание магглов.

Закатив глаза, Нимфадора Тонкс поправила очки, прилагающиеся к воплощенному ею образу, и покачала головой, отчего кудряшки запрыгали вновь.

— Но как они могут не замечать это?

Ремус устало пожал плечами.

— Они замечают. Просто не смеют подходить близко, считая это военной базой магглов. Они боятся, что если подберутся вплотную, их могут арестовать.

Тонкс сморщила нос.

— Везунчики. Я бы предпочла арест необходимости заходить внутрь.

Ремус, уже ощущая тревогу и неуверенность в куда большей степени, нежели он готов был признать, посмотрел в похожее на лоскутное одеяло небо, глубоко вздохнул и ответил:

— По крайней мере, у тебя неплохие шансы выбраться обратно.

Он ощутил мягкое прикосновение к своей руке.

— Ремус, все будет в порядке. Ведь именно для этого я здесь, помнишь? Я твой ассистент в исследованиях, а также тайный телохранитель. Моя задача прикрывать тебе спину и следить за тем, чтобы важный член Ордена Феникса не оказался в клетке, накаченный наркотиками, в окружении сумасшедших ученых с бешеными глазами, которые станут ставить на тебе опыты в этом богом забытом месте. — Она радостно улыбнулась. — Ты должен быть благодарен.

Ремус одарил ее полным сарказма взглядом.

— Большое спасибо.

— Абсолютно не за что, — продолжая улыбаться, ответила Тонкс.

Ремус закатил глаза. Хотя он ценил ее попытки отвлечь его от невеселых дум, но они были столь же тщетны, как старания муравья вышибить двери Хогвартса. Ничто во всем белом свете не могло заставить его пожелать зайти в это здание добровольно.

— Я не хочу быть здесь, — проговорил он тихо, словно бы сам того не заметив.

— Я знаю.

— У меня есть более приятные занятия, за которыми я мог бы провести это воскресенье. Я должен был ужинать с отцом, а не стоять на этих проклятых торфяниках, стараясь набраться храбрости, чтобы войти в это проклятое здание, в которое я поклялся больше не ступать, и встретиться с человеком, которого никогда больше не желал бы видеть. — Тонкий свиток, который он держал в руках, тихо захрустел, когда Люпин стиснул пальцы. — Этот пропуск был у меня в течение последних трех месяцев. Есть достаточно веская причина, по которой я им так и не воспользовался. Не знаю, почему я согласился на это.

Тонкс сочувствующе улыбнулась, наблюдая за несвойственным ему возбуждением.

— Я знаю, дружище.

Ремус покачал головой, едва слушая. Он все всматривался в темные стены, словно надеялся сквозь бетон разглядеть источник своего ужаса, сокрытый внутри.

— Что я здесь делаю?

— То же, что и обычно, — необычайно серьезно ответила Тонкс. — Ты делаешь то, что необходимо. Нам нужно выяснить, о чем говорил Фолк, Ремус. Если Сам-Знаешь-Кто и правда пытается обстряпать здесь какие-то свои делишки, ты лучше кого-либо другого понимаешь, к каким ужасающим последствиям это может привести. Но сюда не так просто попасть — даже Дамблдору сложно было бы сделать это. Министерству все равно — они не приняли всерьез доклад Кингсли, и именно поэтому нам нужно пробраться туда. А ты… — Она вздохнула. — Как бы ни было тебе неприятно, идти должен ты, потому что после того, что случилось, когда Каина поцеловали… — Тонкс указала на свиток, сжатый в его пальцах, — у тебя есть разрешение на посещение.

Ремус снова покачал головой, стараясь избавиться от нахлынувших на него воспоминаний о событиях прошлой осени, которые едва не унесли его жизнь, а также жизни многих других. Он вспомнил полный опасений взгляд на лице Аластора Грюма тем декабрьским воскресеньем, когда он стоял перед домом в Винтер Холлоу и наблюдал, как Ремус и его отец вышли из заснеженного леса и уставились на него в полном недоумении. Да, это был очень странный разговор…

А затем он получил приглашение прийти и увидеть все своими глазами…

И вот, три месяца спустя, он стоит здесь.

— Почему они считают, что я знаю больше других? — спросил Ремус, обращаясь скорее к равнодушному воздуху, нежели к сопровождающему его под прикрытием мракоборцу. — Я встречался с ним всего пять раз и четыре из этих встреч едва не закончились моей гибелью от его рук.

Тонкс сухо улыбнулась.

— Учитывая, что он был бешеным, то тебя можно считать счастливчиком.

Люпин, чьи сомкнутые на пергаменте пальцы бессознательно касались невидимой изогнутой линии на его боку, вздохнул и не ответил. Свободной рукой он поднял воротник мантии, скрывая красные полосы, до сих пор пересекающие его горло.

Еще даже до того, как он узнал, что Авраам Каин проведет остаток своей жизни за этими темными и мрачными стенами, это место всегда вселяло в него ужас. Он до сих пор помнил, с какой жестокостью смотрела на него полная секретарша, сидевшая во времена его детства на входе в департамент Регистрации оборотней. Она воспользовалась тем, что его родители находились чуть поодаль и, перегнувшись через стол, прошептала, что если он не будет образцово себя вести, то его упекут в это заведение, и никто и никогда больше о нем не услышит. Он повторил эти слова своей матери, после чего Диана Люпин вытащила женщину в коридор и в течение двадцати минут распекала за полное отсутствие такта. Но даже в шесть лет Ремус заметил, что его мать так и не сказала, что та женщина солгала.

Достаточно потерять контроль, всего на мгновение стать бешеным, и ты окажешься в Азкабане или здесь.

Институт бешенства. Ни один из оборотней не хотел бы оказаться здесь, потому что шансы на выход из этого здания для них были практически равны нулю.

И Ремус Люпин — оборотень, чьи два инцидента, связанных с превращением в бешеного, и еще два, которые едва не стали таковыми, пока не всплыли на свет божий, собирался по своей воле войти внутрь под предлогом помощи в их исследовании психологического состояния другого оборотня, который и укусил его в детстве. И все потому, что раненый человек назвал это место и Волдеморта перед смертью.

— Я, должно быть, спятил, — тихо повторил он.

Тонкс скривилась и пихнула Люпина локтем, глядя на внезапно появившуюся в стене перед ними щель и возникшего угрюмого человека, смотрящего на них с холодным подозрением.

— Не ты один, — прошептала она в ответ.

— Профессор Люпин, я так понимаю, — проговорил высокий человек, и его громоподобный баритон разнесся по округе. Он оглядел развевающуюся на ветру мантию Ремуса, а затем — растрепанные светлые кудри Тонкс. — Вы также собирались взять с собой ассистента.

Тонкс постаралась улыбнуться как можно глупее. Человек не ответил на ее улыбку.

— Профессор Голдштейн ожидает вас, — сказал он просто. — Заходите.

Тонкс и Люпин обменялись взглядами.

Затем они преодолели оставшееся расстояние и вошли в образовавшуюся арку. Мгновение спустя арка съежилась, и Институт бешенства поглотил их.