Империус (гет)

Дождь барабанил по скошенным крышам, и дождевая вода с шумом стекала в потрепанный водосточный желоб, а оттуда невидимым в темноте, но хорошо слышимым потоком выливалась в грязный переулок. Слабый свет шипящих и фыркающих от влаги факелов с трудом разгонял чернильно-черный сумрак. Даже обитатели Лютого переулка, обычно предпочитающие обстряпывать свои дела под покровом ночи, этим вечером не рискнули показаться на улице.

Втянув голову в плечи и стараясь хоть как-то укрыться от дождя, промочившего насквозь даже его толстый плащ с капюшоном, Кингсли Бруствер ступил глубже в тень украшенного горгульями навеса и оглядел темную и пустую улицу.

Ему это не нравилось. Совсем не нравилось.

Но что еще ему оставалось?

Худощавый старый волшебник с поросшими волосами волдырями на лице обогнул угол. Шлепая по лужам, он фальшиво пел вульгарную балладу. Кингсли еще сильнее вжался в дающую ему укрытие стену, наблюдая, как незнакомец, пошатываясь, проковылял мимо, очевидно, слишком пьяный, чтобы заметить его. Завсегдатай «Маринованной жабы», вне всякого сомнения.

Кингсли потряс головой, отчего брызги дождевой воды разлетелись вокруг, исчезая во влажной темноте. Фолк должен был уже вернуться. Кингсли не следовало позволять ему отправляться в эту грязную забегаловку в одиночку…

«Маринованная жаба». Паб с репутацией настолько вонючей, что она могла бы посоперничать с испорченными яйцами. Укрывшееся в самом темном углу Лютого переулка заведение регулярно привлекало любопытную выборку из самых неприятных слоев волшебного сообщества. Наземникус Флетчер совершал большинство своих деловых сделок именно здесь и называл это место игровой площадкой коррумпированных гоблинов, сквернословящих ведьм и вампиров, ищущих убежище оборотней, которых выгнали из «Воющего», и, конечно же, тех волшебников и волшебниц, которые чувствовали себя здесь как рыба в воде.

А сегодня, судя по всему, здесь ошивался и Пожиратель смерти.

Кингсли покачал головой. В целом, он считал, что «Жаба» — место, которое Пожиратели сочли бы ниже своего достоинства — как правило, они предпочитали заведения классом повыше. Но наводку следовало проверить, несмотря на странные обстоятельства, сопутствующие ее получению, и то нехорошее предчувствие, что вся эта ситуация рождала в его груди. Они мракоборцы. Это их работа.

Да, порой эта работа была опасной. Особенно в это время.

Кингсли посмотрел на часы, еще сильнее втягивая голову в плечи, когда дождь усилился. Почему так долго? Где Фолк? Почему он еще не дал о себе знать? Фолк всегда чтил устав мракоборцев и никогда не опаздывал на встречу, если это было в его власти. Странным было то, что у него столько времени занимает простое разведывание обстановки, но, с другой стороны, в этом деле все было странно.

Все началось несколько часов назад. Кингсли как раз собирался домой после долгого трудового дня, посвященного проверке показаний свидетеля, якобы видевшего Питера Петтигрю в Дерби, когда растрепанная и явно побитая сова буквально выпала из специального канала внешнего почтового отделения Министерства, предназначенного для чрезвычайных ситуаций. Птица несколько раз хлопнула крыльями и без сил упала на стол пораженного Яго Фолка; окровавленная записка была привязана к ее ноге.

Не так просто оказалось прочитать это послание: его покрывали пятна крови и какого-то зелья, а рука писавшего тряслась так сильно, что некоторые слова было практически невозможно разобрать. С помощью увеличительного стекла, нескольких аккуратно примененных очищающих заклинаний и повышенной внимательности два мракоборца сумели прочитать записку.

«Маринованная жаба». Пожиратель смерти. Полная Луна. Он…

Судя по всему, автор хотел написать что-то еще, но не преуспел, и Кингсли совсем не хотелось думать над тем, что помешало ему.

Полнолуние приходилось именно на эту ночь.

Это могло оказаться засадой — они знали об этом. Но, будучи мракоборцами, не имели права проигнорировать полученное сообщение.

Фолк являлся специалистом по работе под прикрытием и, поскольку его лицо было малоизвестно в преступных кругах, немедленно вызвался добровольцем. Кингсли, известный гораздо лучше, согласился подождать у входа в переулок на случай, если Фолку понадобится помощь или придется срочно трансгрессировать.

И вот он стоит здесь. Ждет.

Маленькая ведьма в промокшем плаще поспешно проследовала мимо, наградив Кингсли вороватым взглядом, и исчезла в хорошо освещенном Косом переулке. Он опять остался наедине с дождем.

Сверившись с часами, он понял, что Яго Фолк опаздывал уже на пятнадцать минут.

Внезапно Кингсли принял решение. Все, он прождал достаточно.

Но не успел он сделать и шага, как грянул гром.

Вопли, звуки бьющегося стекла и ломаемой мебели, голоса, выкрикивающие заклятия, разнеслись по Лютому переулку. Шум доносился со стороны «Маринованной жабы».

Один из голосов был знаком Кингсли. Фолк!

Едва только он успел вытащить палочку, как услышал резкий хлопок, сопутствующий трансгрессии. Но с тоном что-то было не так, ужасно не так.

Хлопок повторился, отозвавшись неприятным ощущением в ушах — близко, очень близко. Что-то шлепнулось на мокрую мостовую совсем рядом с Кингсли, и он услышал сдавленный вскрик.

Глянув вниз, он едва сумел подавить рвотный позыв.

Половина Яго Фолка — распростертая, потрепанная и покалеченная — корчилась и задыхалась под напором дождя. Обе его ноги отсутствовали вместе с половиной руки и хорошим куском торса; нескольких важных органов явно также не было на месте. Кингсли довелось многое повидать в своей жизни, но это было самое ужасное расщепление, которому ему довелось стать свидетелем.

Фолк с трудом хватал ртом воздух и, дико вращая глазами, попытался ползти. Пребывая в ужасе, Кингсли поспешно шагнул вперед и присел рядом с товарищем.

— Яго, — позвал он торопливо и с отчаянной тревогой, — что случилось? Где твоя вторая половина?

Однако ответ вдруг стал очевидным, как только Фолк завопил в агонии.

Кингсли услышал яростно выкрикиваемые заклинания. Тошнота снова подкатила к горлу. Неподалеку несколько неизвестных планомерно уничтожали части тела Фолка, которые он потерял при трансгрессии.

С тяжелым сердцем Кингсли осознал, что уже слишком поздно пытаться остановить их.

Пальцы, отделенные от остального тела пальцы, сомкнулись на его запястье. Кингсли заглянул в полные боли глаза Фолка.

— Империус! — выдохнул тот.

— Что? — Кингсли снова сосредоточился на своем коллеге. — Яго, что? Кто это сделал? Что ты слышал?

— Империус! — снова прохрипел Фолк, задыхаясь от боли. — Империус… оборотни… Сам… Знаешь… Кто…

Что? Видя, как жизнь покидает глаза Фолка, Кингсли в отчаянии склонился еще ближе. Голова и плечи Яго вдруг накренились, его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица самого Кингсли, и он выдохнул два последних слова:

— Инсти…тут бешенства…

Громкий крик донесся с дальнего конца переулка; кровь брызнула из носа и рта Фолка, когда тот последний раз вздохнул. Его пальцы, все еще сомкнутые на руке Кингсли, вдруг конвульсивно сжались, а части его смертельно раненого тела начали содрогаться. Глаза Яго расширились от ужаса.

Затем его пальцы разжались и с мокрым всплеском упали на мостовую, а взгляд остекленел. Мгновение спустя остался только лишь дождь, барабанящий по покрытой лужами земле.

Кингсли судорожно вздохнул. Яго… Господи боже, Яго, какая ужасная…

Несколько грубых голосов снова привлекли внимание мракоборца к ситуации, в которой он оказался. Разговаривающие быстро приближались.

— … услышал эхо хлопка, — с холодным равнодушием говорил кто-то. — Его остальная часть не может быть далеко…

Кингсли ощутил зарождающийся в груди гнев. Каким бы странным образом они ни получили наводку, эта миссия должна была стать простой разведкой. Однако теперь Яго Фолк, отличный мракоборец и хороший человек, мертв. И обладатели этих голосов убили его.

Он хотел остаться. Хотел собрать останки своего несчастного коллеги и вернуть их его семье. Он хотел встретиться лицом к лицу с убийцами Яго и свершить правосудие. Это был его долг, его работа.

Он был мракоборцем.

Но он не мог.

Разносящееся по переулку эхо свидетельствовало, что к нему приближались по крайней мере шесть человек. Кем бы Кингсли ни был, он не был дураком.

Министерство должно узнать о случившемся. Орден должен узнать об этом еще больше.

Он должен покинуть это место. Это необходимо.

Дождь снова усилился. Глаза Фолка невидяще смотрели в затянутое тучами ночное небо.

Проклятая необходимость.

Шаги звучали теперь совсем близко. Скривившись, Кингсли поднялся на ноги. Последние слова Фолка повторялись в его ушах: империус, оборотни, Сам-Знаешь-Кто. И Институт бешенства. За пологом туч, Кингсли знал, сияла полная Луна, и оборотни по всей стране подчинялись ее непреодолимому влиянию. Но только ли у Луны были на них свои планы?

Ему нужно поговорить с Дамблдором.

Кивком Кингсли попрощался с павшим товарищем, а затем с громким хлопком оставил темный переулок и его секреты позади.

* * *

Две недели спустя

На торфяниках было холодно.

Похожие на дымку серые облака проносились над головой рваными клочьями, время от времени открывая взору ярко-голубое небо. Темные вереск и первые побеги папоротников то озарялись бледным солнечным светом, то погружались в тень. Весеннее солнце то пригревало, то, спрятавшись, уступало пробирающему до костей холоду. Но вовсе не чудеса природы привлекали внимание в этом блеклом месте. Огромный бетонный куб возвышался над землей подобно широкой усеченной колонне — не имеющей окон, темной и словно бы наблюдающей за окружающим ее ландшафтом с высокомерным безразличием. Она как будто с недовольством следила за двумя незначительными фигурками у ее основания.

Ремус Люпин вздохнул, покачал головой и плотнее запахнул плащ, глядя на уродливые серые стены.

— Я, должно быть, спятил.

Стоящая справа от него девушка фыркнула:

— Не жди, что я стану убеждать тебя в обратном.

Ремус бросил на свою спутницу мрачный оценивающий взгляд, который она проигнорировала. Копна непослушных светлых кудрей, обрамлявших ее круглое лицо, ни на секунду не оставалась неподвижной под порывами ветра; сдвинув очки в зеленой оправе на кончик носа, она обводила возвышающееся перед ними здание куда более знакомыми темными глазами. Планшет в ее руках дернулся — единственное свидетельство ее непременного волнения.

— Мерлин, оно просто уродливо, — внезапно воскликнула она. — Им бы не удалось сделать его еще уродливее, даже если бы они пытались.

Ремус кисло улыбнулся.

— Они пытались. Уродливое здание, служащее мерзким целям. Кроме того, будь у этого здания колонны или шпили, оно бы привлекало внимание магглов.

Закатив глаза, Нимфадора Тонкс поправила очки, прилагающиеся к воплощенному ею образу, и покачала головой, отчего кудряшки запрыгали вновь.

— Но как они могут не замечать это?

Ремус устало пожал плечами.

— Они замечают. Просто не смеют подходить близко, считая это военной базой магглов. Они боятся, что если подберутся вплотную, их могут арестовать.

Тонкс сморщила нос.

— Везунчики. Я бы предпочла арест необходимости заходить внутрь.

Ремус, уже ощущая тревогу и неуверенность в куда большей степени, нежели он готов был признать, посмотрел в похожее на лоскутное одеяло небо, глубоко вздохнул и ответил:

— По крайней мере, у тебя неплохие шансы выбраться обратно.

Он ощутил мягкое прикосновение к своей руке.

— Ремус, все будет в порядке. Ведь именно для этого я здесь, помнишь? Я твой ассистент в исследованиях, а также тайный телохранитель. Моя задача прикрывать тебе спину и следить за тем, чтобы важный член Ордена Феникса не оказался в клетке, накаченный наркотиками, в окружении сумасшедших ученых с бешеными глазами, которые станут ставить на тебе опыты в этом богом забытом месте. — Она радостно улыбнулась. — Ты должен быть благодарен.

Ремус одарил ее полным сарказма взглядом.

— Большое спасибо.

— Абсолютно не за что, — продолжая улыбаться, ответила Тонкс.

Ремус закатил глаза. Хотя он ценил ее попытки отвлечь его от невеселых дум, но они были столь же тщетны, как старания муравья вышибить двери Хогвартса. Ничто во всем белом свете не могло заставить его пожелать зайти в это здание добровольно.

— Я не хочу быть здесь, — проговорил он тихо, словно бы сам того не заметив.

— Я знаю.

— У меня есть более приятные занятия, за которыми я мог бы провести это воскресенье. Я должен был ужинать с отцом, а не стоять на этих проклятых торфяниках, стараясь набраться храбрости, чтобы войти в это проклятое здание, в которое я поклялся больше не ступать, и встретиться с человеком, которого никогда больше не желал бы видеть. — Тонкий свиток, который он держал в руках, тихо захрустел, когда Люпин стиснул пальцы. — Этот пропуск был у меня в течение последних трех месяцев. Есть достаточно веская причина, по которой я им так и не воспользовался. Не знаю, почему я согласился на это.

Тонкс сочувствующе улыбнулась, наблюдая за несвойственным ему возбуждением.

— Я знаю, дружище.

Ремус покачал головой, едва слушая. Он все всматривался в темные стены, словно надеялся сквозь бетон разглядеть источник своего ужаса, сокрытый внутри.

— Что я здесь делаю?

— То же, что и обычно, — необычайно серьезно ответила Тонкс. — Ты делаешь то, что необходимо. Нам нужно выяснить, о чем говорил Фолк, Ремус. Если Сам-Знаешь-Кто и правда пытается обстряпать здесь какие-то свои делишки, ты лучше кого-либо другого понимаешь, к каким ужасающим последствиям это может привести. Но сюда не так просто попасть — даже Дамблдору сложно было бы сделать это. Министерству все равно — они не приняли всерьез доклад Кингсли, и именно поэтому нам нужно пробраться туда. А ты… — Она вздохнула. — Как бы ни было тебе неприятно, идти должен ты, потому что после того, что случилось, когда Каина поцеловали… — Тонкс указала на свиток, сжатый в его пальцах, — у тебя есть разрешение на посещение.

Ремус снова покачал головой, стараясь избавиться от нахлынувших на него воспоминаний о событиях прошлой осени, которые едва не унесли его жизнь, а также жизни многих других. Он вспомнил полный опасений взгляд на лице Аластора Грюма тем декабрьским воскресеньем, когда он стоял перед домом в Винтер Холлоу и наблюдал, как Ремус и его отец вышли из заснеженного леса и уставились на него в полном недоумении. Да, это был очень странный разговор…

А затем он получил приглашение прийти и увидеть все своими глазами…

И вот, три месяца спустя, он стоит здесь.

— Почему они считают, что я знаю больше других? — спросил Ремус, обращаясь скорее к равнодушному воздуху, нежели к сопровождающему его под прикрытием мракоборцу. — Я встречался с ним всего пять раз и четыре из этих встреч едва не закончились моей гибелью от его рук.

Тонкс сухо улыбнулась.

— Учитывая, что он был бешеным, то тебя можно считать счастливчиком.

Люпин, чьи сомкнутые на пергаменте пальцы бессознательно касались невидимой изогнутой линии на его боку, вздохнул и не ответил. Свободной рукой он поднял воротник мантии, скрывая красные полосы, до сих пор пересекающие его горло.

Еще даже до того, как он узнал, что Авраам Каин проведет остаток своей жизни за этими темными и мрачными стенами, это место всегда вселяло в него ужас. Он до сих пор помнил, с какой жестокостью смотрела на него полная секретарша, сидевшая во времена его детства на входе в департамент Регистрации оборотней. Она воспользовалась тем, что его родители находились чуть поодаль и, перегнувшись через стол, прошептала, что если он не будет образцово себя вести, то его упекут в это заведение, и никто и никогда больше о нем не услышит. Он повторил эти слова своей матери, после чего Диана Люпин вытащила женщину в коридор и в течение двадцати минут распекала за полное отсутствие такта. Но даже в шесть лет Ремус заметил, что его мать так и не сказала, что та женщина солгала.

Достаточно потерять контроль, всего на мгновение стать бешеным, и ты окажешься в Азкабане или здесь.

Институт бешенства. Ни один из оборотней не хотел бы оказаться здесь, потому что шансы на выход из этого здания для них были практически равны нулю.

И Ремус Люпин — оборотень, чьи два инцидента, связанных с превращением в бешеного, и еще два, которые едва не стали таковыми, пока не всплыли на свет божий, собирался по своей воле войти внутрь под предлогом помощи в их исследовании психологического состояния другого оборотня, который и укусил его в детстве. И все потому, что раненый человек назвал это место и Волдеморта перед смертью.

— Я, должно быть, спятил, — тихо повторил он.

Тонкс скривилась и пихнула Люпина локтем, глядя на внезапно появившуюся в стене перед ними щель и возникшего угрюмого человека, смотрящего на них с холодным подозрением.

— Не ты один, — прошептала она в ответ.

— Профессор Люпин, я так понимаю, — проговорил высокий человек, и его громоподобный баритон разнесся по округе. Он оглядел развевающуюся на ветру мантию Ремуса, а затем — растрепанные светлые кудри Тонкс. — Вы также собирались взять с собой ассистента.

Тонкс постаралась улыбнуться как можно глупее. Человек не ответил на ее улыбку.

— Профессор Голдштейн ожидает вас, — сказал он просто. — Заходите.

Тонкс и Люпин обменялись взглядами.

Затем они преодолели оставшееся расстояние и вошли в образовавшуюся арку. Мгновение спустя арка съежилась, и Институт бешенства поглотил их.

Без тени сомнения можно было заключить, что внутреннее убранство Института бешенства полностью соответствовало его неприветливому фасаду. Хмурые серые стены без окон обступали их со всех сторон — одинаковые и ничем не примечательные. Только тяжелые черные двери с символами или номерами и длинные похожие друг на друга коридоры нарушали их единообразие. Даже белый свет, льющийся из кристаллических шаров, казался приглушенным, тусклым и темным, словно бы само присутствие его здесь являлось нежелательным.

Ремус был уверен, что слышит доносящиеся издалека голоса, хотя пока они никого не встретили.

Хмурый человек продолжал вести их за собой. При ближайшем рассмотрении оказалось, что их провожатый обладал довольно впечатляющим ростом. Сквозь его редеющие каштановые волосы проглядывала лысина, длинный нос выдавался вперед, а тяжелые челюсти были крепко сжаты. Он был одет в бело-серую мантию, на груди которой красовался значок с изображением лапы волка — вернее, оборотня — на фоне белого круга, который, как предположил Ремус, являл собой полную луну. Его палочка в кожаной кобуре буквально бросалась в глаза.

Идущая справа Тонкс встретилась с ним взглядом и одними губами произнесла: «Охрана». Ремус кивнул в ответ: сопровождающий их мужчина явно не был ученым.

Впереди коридор, по которому они шли, внезапно закончился большой черной двойной дверью с тем же самым знаком, который они уже видели на мантии охранника. Другой человек в красно-серой форме сидел за столом в нише рядом и со скучающим видом барабанил палочкой по столешнице.

— Фалконер.

Когда сопровождающий Люпина и Тонкс мужчина позвал его, человек подпрыгнул от неожиданности. Поспешно убирая палочку в кобуру, он отряхнул мантию и принял позу, похожую на стойку смирно.

— Да, сэр?

Провожатый холодно посмотрел на Ремуса и Тонкс. Нельзя сказать, что в его взгляде сквозила враждебность или неприязнь, основанная на предубеждении, как Люпин поначалу подозревал. Скорее, это было недоверие ко всем и всему. Этот человек ожидал от всех неприятностей вне зависимости от того, имели ли его подозрения под собой основания.

— Фалконер, запиши этих леди и джентльмена, — проговорил он глубоким и лишенным эмоций голосом. — А затем подожди здесь вместе с ними. Вскоре прибудет кто-нибудь с уровня пять, чтобы сопровождать их.

Фалконер решительно кивнул.

— Да, сэр.

Провожатый склонил на мгновение голову в сторону Ремуса (тот вежливо вернул жест), после чего повернулся к двустворчатым дверям. Неуклюже он достал из кобуры палочку и три раза коснулся крайнего пальца на лапе оборотня.

— Александр Аливард, — четко произнес он. — Уровень допуска «альфа».

С резким свистом круг повернулся на девяносто градусов. Дверь открылась с громким щелчком, и спустя мгновение Аливард прошел через нее и исчез. Замок заперся за ним.

Снова севший на свое место охранник по имени Фалконер грустно улыбнулся Тонкс и водрузил на стол большую книгу в кожаном переплете. Перо уже торчало из маленькой чернильницы, к которой было приковано серебряной цепочкой.

— Можно взглянуть на ваш пропуск? — обратился он к Ремусу с неуверенной улыбкой.

Разгладив скомканный пергамент, который он до сих пор сжимал в руке, Ремус передал его молодому человеку. Тот кивнул и, хмурясь, просмотрел документ, написанный затейливым почерком.

— Кажется, все в порядке… профессор, — сказал Фалконер, протягивая пропуск обратно. Взяв перо, он что-то записал в своей книге. — Могу я узнать имя вашей помощницы?

Имя. Черт.

Ремус знал, что Тонкс имела привычку называть свои перевоплощения — старушка Долли, безликая и непримечательная Бетти, сногсшибательная блондинка Баффи и так далее — поскольку и она сама, и ее начальство считали неблагоразумным распространяться о ее довольно запоминающемся имени, учитывая, что при этом она меняла внешность. Ремус видел почти весь ее репертуар этим утром, когда Тонкс выбирала подходящий внешний вид безобидной персоны, но затем им пришлось торопиться, чтобы успеть на поезд, который доставил бы их в запрещенную для трансгрессии зону при институте, и в спешке они забыли дать ее облику имя.

Конечно же, о том, чтобы назвать настоящее имя Нимфадоры Тонкс, не могло быть и речи, но, разумеется, именно в этот момент Люпин не мог вспомнить ни одного другого.

Тонкс весьма выразительным взглядом подгоняла его, явно веля просто придумать что-нибудь. Заминка заставила Фалконера с недоумением посмотреть на Ремуса.

— Сэр?

— Ундина, — выпалил он прежде, чем успел подумать. — Ундина Блэквуд. — Он улыбнулся с притворной робостью. — Я так плохо запоминаю фамилии.

Ответная улыбка Фалконера оказалась более искренней.

— Знаете, мой младший брат говорил, что, когда вы учили в Хогвартсе, то называли всех по именам, и ему это нравилось. Он считал, что это куда дружелюбнее.

Ремус заставил себя усмехнуться.

— Я и хотел быть более дружелюбным. Но плохая память также сыграла свою роль.

Фалконер рассмеялся и снова что-то записал в книгу.

— Я никому не скажу.

Стоявшая рядом Тонкс одними губами вопрошала: «Ундина Блэквуд?». Ремус не обратил внимания на ее пораженный вид.

— Так. — Фалконер подвинул книгу через стол и протянул перо. — Распишитесь, пожалуйста, напротив ваших имен.

Тонкс взяла перо и, бросив на Люпина гневный взгляд, написала имя Ундина Блэквуд крупными буквами, а затем сунула перо ему.

Ремус аккуратно написал свое имя, и Фалконер снова улыбнулся.

— Подождите немного, я подготовлю для вас разовые пропуска. Добро пожаловать в Институт.

Как только Фалконер повернулся к ним спиной, Ремус ощутил, как сильные пальцы впились в его руку и резко оттащили назад, подальше от охранника. В малознакомых чертах своей помощницы он прекрасно разглядел разъяренное лицо Нимфадоры Тонкс.

— Ундина? — прошипела она. — Ундина? Должна признать, Ремус, я не думала, что возможно найти имя хуже моего, но ты справился.

Ремус покраснел.

— Ундина значит водяная нимфа. Твое имя застряло у меня в голове, и это единственное, что я смог придумать.

Тонкс покачала головой, и светлые кудри весело взметнулись в разные стороны, ничуть не заботясь о настроении своей хозяйки.

— Если это первое, о чем ты подумал, то тебе надо попросить у Гудвина новые мозги. Ундина, Ремус. Ну в самом деле.

— Вот, пожалуйста.

Поспешно натянув на лицо веселую улыбку, Тонкс обогнула своего спутника и взяла у охранника два значка с символами института. Он улыбнулся ей в ответ.

— Ваша сопровождающая уже спускается, — сказал он, глядя то на Ремуса, то на Тонкс. — Будьте с ней поласковее. Она немного… стеснительная…

Позади раздался звук открываемой двери. Ремус обернулся и обнаружил глядящую на него из-за полотна двери пару голубых глаз.

Он улыбнулся, но глаза не сдвинулись с места.

— Эээ… добрый день, — неуверенно сказал он.

Глаза дернулись прочь, бумаги рассыпались по полу.

— Ох, черт! — С тоненьким вскриком маленькая фигурка вырвалась из-за двери и принялась метаться туда-сюда, собирая выпавшие документы. Это была невысокая, какая-то бесцветная женщина — полная, но не толстая; неумело нанесенная косметика покрывала ее широкое простоватое лицо, а распахнутые голубые глаза казались огромными за большими очками в золотой оправе. Ее волосы, свисавшие безжизненными кудрями, оказались огненно-рыжими, хотя более темные корни заставляли усомниться в натуральности этого цвета.

Переглянувшись, Тонкс и Ремус поспешили на помощь несчастной женщине и стали собирать разбросанные по полу бумаги. Та метнула быстрый взгляд в их сторону; все ее движения были какими-то дерганными и нервными. Когда в процессе сбора документов Ремус случайно коснулся ее руки, она подпрыгнула на месте и отскочила прочь, как будто ожидая, что он вот-вот взорвется.

И эта женщина работала в здании, полном потенциально бешеных оборотней?

С приподнятыми бровями Тонкс протянула собранные ею листы в ее сторону. Дыша чересчур часто, та осторожно взяла их.

— П… привет, — пробормотала она. — Г… господин… простите, профессор Люпин, верно?

Ремус кивнул.

— Абсолютно верно.

Внезапно женщина широко улыбнулась.

— Си… Симона Ригли, — представилась она, слегка кивнув. — Я личный помощник доктора Голдштейн.

— Приятно познакомиться, — сказала Тонкс, делая шаг вперед. — Я Ундина Блэквуд, помощница профессора Люпина.

При звуке ее голоса Симона опять вздрогнула, но на этот раз взяла себя в руки гораздо быстрее.

— Оч… очень приятно, — ответила она. — Пожалуйста, следуйте за мной.

Снова обменявшись взглядами, Ремус и Тонкс прикрепили значки к своей одежде и двинулись следом за Симоной сквозь большую черную дверь. Переступая порог, Ремус спиной ощутил вибрацию защитного заклинания, но значок на мантии позволил ему пройти беспрепятственно.

Помещение, в котором они оказались, было маленьким и темным, а фойе, лишенное окон, казалось еще меньше из-за огромных дверей, ведущих в него. Взгляд Ремуса сразу привлекла противоположная стена, в которую были вмурованы три темно-серые металлические решетки. За центральной из них виднелась неосвещенная лестница, уходящая вверх. За решетками по обе стороны нее находились пустые пространства прямоугольной формы — основания шахт, ведущих вверх, в никуда.

Дверь позади них захлопнулась, и зажегся свет.

По мере того, как усиливающийся свет от ламп осветил забранные решетками арки, стали видны написанные над их сводами черным слова. Над левой надпись гласила: «Уровни резидентов», над центральной — «Доступ в случае чрезвычайной ситуации», а над правой — той самой, к которой они шли вслед за Симоной — появились слова «Уровни персонала». На месте замков на решетках Ремус разглядел все тот же, теперь уже знакомый, символ института.

— Не… не прикасайтесь к решетке по центру, — с придыханием поспешно проговорила Симона. — Она защищена обездвиживающим заклятием, которое может отключить вас на несколько часов.

Тонкс нахмурилась и, следуя за провожатой к пустой шахте справа, спросила:

— Зачем это?

Симона дернула бровью.

— Это… это единственный путь, ведущий сразу ко всем этажам, — ответила она нервно, теребя палочку. — Или… вернее, ко всем этажам, кроме уровня шесть. — Женщина мимолетно улыбнулась. — Та шахта ведет только к тем уровням, где живут потенциально бешеные оборотни. Эта — к уровням, которые занимают работающие тут люди. Здесь… здесь все разграничено в целях безопасности. Нельзя рисковать, оставляя… оставляя слишком много путей для побега!

Ее слова заставили Ремуса нахмуриться. Симона переменилась в лице, поспешно отвернулась и трижды коснулась символа на решетке.

— Симона Ригли, — произнесла она. — Код безопасности «гамма».

Шахта вдруг замерцала и завибрировала, и перед ними оказалась кабина старинного лифта. Решетка со щелчком отворилась, Симона осторожно отодвинула ее в сторону и поспешно поманила их пальцем внутрь.

— Дезиллюминированный лифт, — проговорила Тонкс, с некоторой долей уважения оглядываясь вокруг. — Отличный фокус.

Несмотря на небольшое число пассажиров, в кабине было очень тесно. Толкаясь локтями, Симона все же задвинула решетку на место и наклонилась к элегантной формы микрофону.

— Уровень пять, — проговорила она четко. — Приемная.

С громким лязгом лифт пришел в движение. Ремус схватил Тонкс за руку, так как она отшатнулась назад и, потеряв равновесие, вцепилась в его мантию. Остаток поездки, однако, прошел гладко; кабина скользила вверх с неожиданной для ее возраста скоростью, а затем плавно остановилась перед появившейся позади них серебряной решеткой. Со странным сосущим звуком лифт развернулся кругом, так что пассажиры оказались лицом к выходу.

К счастью, Ремус и на этот раз уберег свою спутницу от падения. Она благодарно ему улыбнулась, а он осторожно поставил ее на ноги и вышел вслед за Симоной.

Помещение, в которое они прибыли, оказалось куда уютнее, чем все, что они пока видели в стенах этого учреждения. Это был небольшой зал со знакомыми теперь серыми стенами, но по периметру стояли мягкие кресла и диваны, серые стеллажи заполняли книги и старые журналы, а также виднелся графин с чем-то, похожим на огненный виски. На одной из стен висела картина — уголок рта Ремуса чуть дернулся — изображавшая обычного волка, воющего на луну. Кто-то постарался добавить сюда немного цвета: яркий марокканский ковер покрывал часть серого пола, а на креслах лежали красные и синие подушки, однако усилия оказались тщетными в этом навевающем тоску месте.

В стене напротив виднелась ниша, в которой умостился маленький рабочий стол, заваленный всевозможными папками и бумагами, среди которых виднелся потертый горшочек для перьев. Позади стола на стене была закреплена полка с маленькими фигурками мышей и кроликов и фотографиями. Очевидно, этот стол принадлежал Симоне, что подтвердилось секунду спустя, когда она бросилась к нему и положила свои бумаги в уже имеющуюся там кучу. Она посмотрела на видневшуюся за столом закрытую темную дверь с серебряной табличкой, затем оглянулась и неопределенно махнула рукой. Ремус как раз решил, что это означает, что им следует оставаться на месте, как она постучала в дверь и внезапно исчезла за ней.

Тонкс мгновенно оказалась рядом.

— Итак, — деловито прошептала она. — Твоя задача выудить из Голдштейн информацию по поводу того, чем они в настоящий момент тут таким занимаются, что могло бы привлечь интерес Сам-Знаешь-Кого. Я же постараюсь обнаружить среди местных тех, кто может оказаться носителем определенной татуировки. — Тонкс быстро обернулась к закрытой черной двери и добавила: — Мне бы хотелось потихоньку ускользнуть и оглядеться здесь, сменив внешность, но я не думаю, что нам стоит разделяться. Мне здесь не нравится.

— Мне тоже, — с чувством ответил Ремус. — Что ж, хороший план. Нам только нужно…

— Но это тааак интересно! — вдруг воскликнула Тонкс, сунув ему в лицо свой планшет. — Я читала об этом, профессор, и полагаю, что это восхитительная теория. Как вы считаете?

Слева от них кто-то прочистил горло.

Тонкс взглянула в ту сторону и широко улыбнулась.

— Ох, здравствуйте! Я вас не заметила.

Проследив за ее взглядом, Ремус повернулся. В арке, ведущей в очередной серый коридор, стоял человек, облаченный в серо-белую мантию. Незнакомец неприятно улыбнулся.

Несмотря на разницу в телосложении, человек немедленно напомнил им о Снейпе. Он был высоким, очень худым с длинными руками и ногами, которые, казалось, гнулись крайне неохотно, а его небольшая голова выглядела совершенно непропорциональной по отношению к телу. Его густые темные и гладкие волосы были зачесаны назад, а темные же глубоко посаженные глаза наблюдали за ними из затененных глазниц. Нос незнакомца оказался длинным, прямым и словно бы заостренным, напоминая баллистическую ракету, направленную на наблюдателя, а его улыбка была кривой и неприятной. Ремус решил, что этот человек вряд ли станет ему дорогим другом.

Стоящая рядом Тонкс смотрела на незнакомца поверх оправы очков, выгнув бровь. Судя по всему, она пришла к схожим выводам.

— А, профессор Люпин, — с фальшивым дружелюбием проговорил человек, оценивающе оглядывая Ремуса. — Печально известный учитель-оборотень. Я ждал нашей встречи.

Ремус с трудом улыбнулся.

— Благодарю… профессор Голдштейн?

Он заметил, что Тонкс почему-то поморщилась. Неприятная улыбка незнакомца стала шире.

— Вообще-то, меня зовут Аркадиус Кролл. Я здесь главный научный исследователь, — ответил он и хохотнул. Этот звук был полностью лишен юмора и напоминал скрежет когтей по учебной доске. — Вы думали, я Голдштейн? Учитывая, что вы учитель, вам следовало бы лучше делать домашнюю работу.

Ремус продолжал осматривать человека, стараясь, чтобы на его лице не отразилось обуревающее его после столь насмешливого замечания раздражение. Он постарался найти утешение в том, что этот Кролл не был Голдштейном, а значит, возможно, ему не придется проводить в его компании слишком много времени.

— Прошу простить, — осторожно ответил он. — Не так уж просто найти какую-либо информацию об этом институте. Ваши данные недоступны тем, у кого нет соответствующего разрешения от Министерства.

Кролл пожал плечами.

— Необходимая предосторожность. Я уверен, вы согласитесь, что неразумным было бы предавать нашу деятельность широкой огласке. Но вы здесь, — заметил Кролл и усмехнулся, чем привел Ремуса в замешательство. — Честно говоря, профессор, учитывая все, что я о вас слышал, я ожидал увидеть вас здесь гораздо раньше.

Ремус едва заметно кивнул.

— События, сопутствующие поимке Каина, оказались для меня весьма болезненными, мистер Кролл. До сего момента идея воспользоваться вашим приглашением казалась мне не самой удачной.

И снова Кролл мерзко усмехнулся, а его глаза неприятно блеснули.

— Я говорил вовсе не про приглашение.

Ремус напрягся. Боковым зрением он заметил, как ногти Тонкс вонзились в ее планшет.

Ухмылка Кролла стала шире. На фоне желтоватой кожи его тонкие губы напоминали кожуру дыни.

— Джентльмены, давайте вести себя вежливо.

Ремус дернулся от неожиданности, услыхав незнакомый голос, и снова обернулся.

Дверь, сквозь которую совсем недавно исчезла Симона, сейчас была открыта, и в проеме стояла женщина, одетая в такую же мантию, как и Кролл. Она была среднего роста, чуть выше Тонкс, хотя и казалась более утонченной, а ее рыжевато-каштановые волосы сияли в свете шарообразных светильников на стенах. Скорее всего, она была на несколько лет старше Ремуса, хотя и выглядела моложе. Ее лицо все еще было красивым, хотя мягкие черты несколько контрастировали с жестким взглядом карих глаз. Ее позу нельзя было бы назвать откровенно недружелюбной, но в скрещенных на груди руках явно недоставало гостеприимства.

И было еще что-то… Ремус нахмурился, пытаясь выудить из памяти нужное воспоминание, которое бы объяснило это мимолетное ощущение, что он уже встречал эту женщину прежде. Что-то в ее чертах было ему знакомо. Возможно, учитывая небольшую разницу в возрасте, они вместе учились в Хогвартсе.

— Ребекка Голдштейн, — мягко, но отчетливо представилась она, и Ремус заставил себя сосредоточиться на текущем моменте. — Глава этого заведения. А вы Ремус Люпин. — С этими словами она не сделала попытки подойти ближе или подать руку; вместо этого просто задумчиво склонила голову набок и бесстрастно оглядела его с ног до головы. — Должна признать, профессор, я представляла вас себе несколько иначе, — заметила Ребекка с довольно недружелюбной улыбкой, но, по крайней мере, без желчи, так и сочившейся из Кролла. Ее холодное выражение скорее соответствовало профессионалу, который решает деловую проблему, без которой вполне можно было бы обойтись. — И, судя по вашей оплошности, я тоже не оправдала ваших ожиданий.

Ремус глянул на Тонкс, которая тихо посмеивалась, уткнувшись в планшет, и мысленно поклялся поговорить с ней о необходимости делиться информацией о половой принадлежности тех, с кем им предстояло иметь дело, в будущем.

— Честно говоря, профессор, я не знал, чего ожидать.

Профессор Голдштейн поморщилась и сказала:

— Зовите меня Ребеккой. Терпеть не могу, когда меня зовут профессором, а Голдштейн — это мой муж.

Ремус улыбнулся, на этот раз чуть более искренне.

— Лично мне нравится, когда меня зовут профессором, но если хотите, можете звать меня…

— Уверена, что вам это нравится, — холодно перебила его Ребекка. Несмотря на приглашение к неформальному обращению, она продолжила держать дистанцию. — Нет никакой необходимости следовать моему примеру, профессор. Если вам нравится это обращение, я буду использовать его.

Ремус подумывал возразить, однако взгляд Ребекки удержал его от этого. Тонкс перестала смеяться и теперь смотрела на женщину, прищурившись.

Ребекка посмотрела на нее в ответ.

— Ваша помощница, полагаю?

Тонкс вяло улыбнулась и представилась:

— Ундина Блэквуд, профессор Голдштейн. Я читала ваш труд на тему дикого разума и должна сказать…

— Должна ли? — перебила ее Ребекка, и выражение на ее лице осушило поток энтузиазма Тонкс. Она склонила голову, словно бы растерявшись, но Ремус видел, как мрачно блестят ее глаза за стеклами очков. Ребекка Голдштейн имела не больше шансов стать их другом, чем Кролл.

Ремус перевел взгляд с одного на другого, отмечая приторную улыбку Кролла и холодную грубость Ребекки, и вздохнул про себя. Очевидно, его присутствие здесь было не очень-то желанно.

Что, в свою очередь, поднимало вполне очевидный вопрос: зачем его вообще пригласили?

Нервничая, он все продолжал глядеть на сотрудников института, вспоминая все их сложные охранные системы, благодаря которым он застрял тут. Зачем он здесь, когда глава института и главный научный исследователь столь явно не желают его присутствия? На самом ли деле его пригласили сюда, чтобы он сделал свое заключение на тему неожиданного состояния Авраама Каина? Или мерзкое утверждение Кролла было правдивым, и они что-то замышляют против него?

Последние слова Фолка подразумевали, что под крышей этого заведения происходит что-то зловещее. Ремусу оставалось только надеяться, что все это не имеет отношения к нему лично.

— Что ж, профессор, — неожиданно деловым тоном Ребекка прервала его мрачные размышления и сделала шаг вперед, отряхивая с мантии несуществующую пыль. — Думаю, справедливым будет признать, что все мы хотим побыстрее покончить с этим делом. Разрешите проводить вас к Каину.

Ремус кивнул, стараясь избавиться от неприятного ощущения нервозности. Однако, учитывая неизвестные планы Волдеморта, запертые за ним двери и необходимость снова увидеть Авраама Каина, нельзя было сказать, что ему не о чем переживать.

А при следующих словах Ребекки тревога Ремуса в мгновение ока превратилась в настоящую панику:

— Ваша помощница может подождать здесь. — Заметив выражение лица Ремуса, она пояснила: — Боюсь, мы не пускаем на уровень шесть кого попало. Министерство выдало разрешение вам, но не ей. Нельзя пускать на совершенно секретную территорию всех подряд.

Ремус с трудом улыбнулся.

— Конечно, я это понимаю. Но я очень надеялся продемонстрировать Ундине…

— Нет, — резко перебила его Ребекка. — Она подождет здесь.

Тонкс широко улыбнулась, хотя ее улыбка на этот раз показалась Ремусу довольно тусклой.

— Не переживайте, профессор, ничего не поделаешь, — сказала она с фальшивой веселостью. — Я просто… э… — она обвела взглядом помещение, — найду, чем себя здесь занять.

Ее явно высказанное намерение побродить по округе ничем не помогло унять тревогу Ремуса.

— Что же, пусть так и будет. — Он попытался улыбнуться, но во рту пересохло. Если ее поймают… — Но постарайся никому не мешать, — добавил он, многозначительно глядя на нее. — Не стоит никому портить настроение.

— Конечно же, нет, — продолжая улыбаться, ответила Тонкс, однако в ее глазах не было ни намека на веселость. — Удачи, профессор.

Он кивнул, все четче осознавая, где находился и что его ожидало.

— Спасибо.

— Профессор, — позвала Ребекка с улыбкой, стоя у входа в тот самый коридор, где недавно стоял Кролл. Оказалось, что мужчина молча удалился, пока они беседовали. — Прошу за мной.

Ремус и Тонкс снова переглянулись. Тонкс сумела улыбнуться ему, но он не смог улыбнуться в ответ.

И вот он уже следовал за Ребеккой по серому коридору, часто дыша и чувствуя, как колотится в груди сердце. Он находился в Институте бешенства и мог надеяться покинуть это заведение только с помощью других. Волдеморт что-то замышлял в этих стенах, так что любой из повстречавшихся ему здесь мог оказаться пожирателем смерти. И сейчас, несмотря на свое твердое решение никогда больше с ним не встречаться, он должен был снова увидеть то, что осталось от оборотня, который убил его мать и укусил его в детстве.

Определенно, у него бывали дни и получше, однако поворачивать назад было уже поздно.

Впереди Ребекка Голдштейн — холодная и отстраненная — касалась своей палочкой цифр, нарисованных на окрашенной стене, которая внезапно заискрилась и растаяла, являя его взору еще одну лифтовую решетку. Глава института ступила в кабину и жестом велела ему присоединиться.

Расправив плечи, Ремус глубоко вдохнул и вошел в лифт.

Лифт поднимался медленно и, казалось, преодолел половину расстояния, проделанного Ремусом в прошлый раз, за время в два раза большее. Стоящая неподвижно, словно статуя, Ребекка Голдштейн смотрела в стену. Она больше не разговаривала с ним.

«Что ж, — язвительно подумал Ремус. — У них тут так уютно и хозяева такие гостеприимные. Странно, что здесь бывает так мало посетителей».

Но он сам прибыл сюда, чтобы выполнить работу. «Выудить из Голдштейн информацию», — сказала Тонкс, но чтобы сделать это, очевидно, необходимо было завязать с ней разговор.

— Итак, профес… Ребекка, — начал он, и его голос разнесся по шахте лифта. — Чем именно вы тут занимаетесь?

Ребекка медленно повернула голову в его сторону. По взгляду, брошенному ею на Люпина, сторонний наблюдатель мог бы предположить, что он только что спросил у нее, как правильно принести в жертву цыпленка.

— Исследованиями, — сухо ответила она.

Вздохнув про себя, Люпин спросил:

— Чего именно?..

Ребекка медленно выгнула бровь.

— Бешеных оборотней, — ответила она спокойно, четко выговаривая каждый слог. — Отсюда и название института.

Попытка разговорить ее напоминала удаление зуба.

— Я надеялся услышать что-то более конкретное. Как вы, должно быть, прекрасно понимаете, у меня имеется личный… интерес к этой теме.

— Уверена, что так и есть, — холодно ответила Ребекка.

Лифт наконец остановился, но выход из него на этот раз закрывала не обычная решетка, которую можно было бы сдвинуть в сторону. Напоминающее, скорее, опускающуюся решетку замка сооружение снизу штырями погружалось в каменный пол. На его поверхности виднелся все тот же символ института.

Протянув палочку, Ребекка шесть раз подряд коснулась эмблемы и мягко произнесла:

— Ребекка Голдштейн. Уровень допуска «альфа». Со мной гость.

С протяжным стоном решетка поползла вверх и исчезла. С улыбкой, которая заставила Ремуса занервничать еще сильнее, Ребекка вышла в ожидаемо серый коридор и резко развернулась к нему лицом.

— Итак, профессор, — мягко сказала она, — добро пожаловать на уровень шесть, предназначенный для наших самых опасных резидентов.

— Резидентов? — переспросил Ремус, оглядываясь кругом. Выйдя из кабины лифта, он увидел ряд толстых металлических дверей — все они были приоткрыты, а за ними виднелись пустые, лишенные окон камеры. — Странный выбор слова.

Ребекка холодно улыбнулась.

— Оборотни, живущие в стенах этого института, не являются узниками, профессор. — Люпин приподнял бровь и красноречиво посмотрел на ближайшую камеру. Ребекка перестала улыбаться и хмуро пояснила: — Этот уровень содержит только тех оборотней, которые стали бешеными и являют собой явную угрозу обществу. Из сорока четырех постоянных резидентов, в настоящее время проживающих здесь, только пятеро находятся на этом уровне. Большинство резидентов — тех, кто продемонстрировали склонность к бешенству, но сумели удержаться — живут на уровнях с первого по третий. И довольно неплохо живут, должна заметить. — Глядя Ремусу в глаза, она продолжила: — Их регулярно кормят, у каждого есть своя спальня, в которой они хранят личные вещи, мы также следим за их досугом. Это не тюрьма, профессор, и эти оборотни не живут прикованными к стенам цепями. Они живут хорошо — часто даже лучше, чем жили до того, как попали сюда. Просто им не позволено уйти.

Ремус прищурился и заметил:

— Комфортабельная тюрьма все равно остается тюрьмой. И доказательств того, что оборотень, имеющий за плечами связанный с бешенством инцидент, вероятнее станет бешеным, не существует.

Лицо Ребекки оставалось бесстрастным, и в ее глазах Ремус не мог прочесть ничего.

— И мы, профессор, занимаемся изучением как раз этого вопроса. Я посвятила свою жизнь исследованию оборотней, образа их мышления, их действий и реакций, влияния, которое они имеют на укушенных, потому что понимание этого проклятия — единственный путь, который я вижу, к тому, чтобы остановить ликантропию. — Ребекка оценивающе оглядела Люпина и добавила: — Вы являетесь вместилищем для демона, профессор — демона, который уничтожает невинные жизни без сожаления, — ее глаза потемнели, — и я намерена вырвать эту заразу с корнем.

Стараясь побороть дрожь, Люпин проговорил:

— Но зелье…

— Лишь супрессивное средство, ничего больше, — перебила его Ребекка. — Работу вашей матери над его составом сложно переоценить, но оно не исключает опасность. Всего одна пропущенная доза, и мы возвращаемся к тому, с чего начали.

Ремус пожал плечами, стараясь не углубляться в собственные болезненные воспоминания, подтверждающие ее правоту.

— Однако запирать этих людей…

— Эти оборотни доказали, что несут явную угрозу невинным жизням, — снова перебила его Ребекка. — Я бы сказала, что им повезло. Если бы не наш институт, их всех отправили бы в Азкабан, как это делали раньше. Дементоры не стали бы так церемониться с ними.

Холодный пот прошиб Ремуса, когда он вспомнил, что, согласно закону, он и сам должен был оказаться здесь, когда ему было всего три года. Послали бы они ребенка в Азкабан?

— Мы теряем время, — прервала его размышления Ребекка. — Я позвала вас, профессор, не за тем, чтобы дискутировать на тему правильности того, что мы тут делаем. Меня интересует ваше мнение относительно Авраама Каина.

Не говоря более ни слова, она резко развернулась и пошла по коридору. Стараясь подавить тревогу, Ремус поспешил за ней. Когда он догнал ее, она не повернулась.

— Вы не присутствовали при поцелуе? — резким деловым тоном спросила Ребекка.

Ремус покачал головой и ответил:

— Меня приглашали, я решил не ходить.

— Зря. Вы пропустили интересный спектакль, — заметила Ребекка. Они обогнули угол и ступили в новый коридор. У каждой из четырех запертых дверей стоял охранник в красно-серой мантии, и Ребекка вежливо кивнула каждому из них, проходя мимо. — Как эксперт в области защиты от темных искусств, думаю, вы знаете, что происходит, когда человека целует дементор.

Ремус рассеянно кинул; сам того не желая, он смотрел на эти четыре мощных металлических запертых двери. Из-за ближайшей из них — в тридцать сантиметров толщиной — доносились едва слышные крики. Судя по всему, Ребекка тоже их слышала, потому что остановилась перед охранником.

— Селкирк, когда доктор Кролл будет совершать обход, скажите ему, что доза успокоительного для Ульрика должна быть снова повышена, — сказала она и приподняла бровь, когда до них донеслись тяжелые удары в стену. — Судя по всему, в нынешней концентрации лекарство не имеет на него никакого эффекта.

Охранник кивнул. Не обращая внимания на проницательный взгляд Ремуса, Ребекка пошла дальше по коридору, возвращаясь к их разговору так, словно бы ничего не случилось.

— Как вам известно, человек, поцелованный дементором, становится, по сути, пустой оболочкой — бездушной, бездумной. Человек продолжает жить, но теряет личность, остается пустым телом. До того момента, как Каина подвергли поцелую, всегда считалось, что воздействие поцелуя на оборотня будет точно таким же, как и на обычного человека. Мы ошибались. Очень ошибались.

Впереди коридор внезапно закончился большой металлической дверью. Перед ней, скрестив руки, стоял Александр Аливард — хмурый охранник, который впустил Ремуса в институт. Аливард слегка кивнул ему, и Ремус вежливо ответил.

— Ну? — резко спросила Ребекка, но Аливард покачал головой.

— У него плохой день, профессор Голдштейн, — сказал он уверенно, хоть и с ноткой извинения. — Ему не понравился обед, и он расстроился. Заходить к нему в камеру будет опасно, поэтому придется сегодня понаблюдать через стекло.

На лице Ребекки отразилось сильнейшее раздражение.

— Ладно, — сказала она, — открывайте дверь, Александр.

Кивнув, Аливард развернулся и несколько раз коснулся палочкой металла двери, бормоча заклинание. Ребекка посмотрела на Ремуса.

— Профессор, я пригласила вас, потому что у меня есть одна теория. И поскольку вы самый заметный знаток оборотней в магическом сообществе, не говоря уже о личной связи с обсуждаемым феноменом, я посчитала вас единственным человеком, который мог бы помочь мне.

Ремус подавил поднявшуюся в нем дрожь предчувствия и кивнул.

— Конечно же, я постараюсь.

— Прекрасно.

Позади них Аливард отпер замок и отворил широкую дверь, открывая взору крошечное помещение — по большому счету точно такое же, как и все остальные в этом здании: серое и безликое, если не считать верхней половины противоположной стены, которая выгибалась им навстречу. Темная и похожая на стекло, она заканчивалась еще одной дверью — на этот раз узкой, но такой же крепкой — которая вела в следующее помещение. Из мебели внутри находились только пара простых стульев и стол, заваленный бумагами, измерительными инструментами, склянками из-под зелий и чем-то, напоминающим старое скоропишущее перо, готовое приступить к работе.

Не говоря ни слова, Ребекка вошла внутрь. Ощущая, как быстро и сильно бьется в груди сердце, Ремус последовал за ней. С отдавшимся эхом грохотом Аливард закрыл за ними дверь.

Обстановка слишком сильно напоминала его прошлую встречу с Каином, чтобы Ремус мог сохранять спокойствие.

«Я не хочу это делать, я не хочу быть здесь, я не хочу снова его видеть. В каком бы состоянии он ни…»

Голос Ребекки вторгся в его мысли:

— Я изучала Авраама Каина с того самого дня, когда его доставили в институт в прошлом декабре. И его… поведение после поцелуя привело меня к тревожному заключению. Насколько нам удалось выяснить, оборотни обладают чем-то очень близким к душе.

Ее снисходительные слова разозлили Ремуса.

— Разумеется, у нас есть душа, — заявил он поспешно, с трудом сохраняя спокойный тон. — Мы рождаемся людьми, такими же, как и остальные…

— Я принимаю ваш протест, но вы меня недопоняли, — перебила его Ребекка. — Я не имела в виду, что оборотень в обличие человека бездушен. Напротив, судя по всему, вы можете иметь две души.

Ремус растерянно моргнул в ответ на это невероятное заявление. Неужели она говорила о…

— Вы хотите сказать, что оборотень во мне тоже имеет душу? Душу, отличную от моей?

Ребекка слегка улыбнулась.

— Не совсем. Это может оказаться не совсем душой в том смысле, в каком мы обычно имеем ее в виду. Скорее, это сущность, побуждения и характер волка, которые поднимаются на поверхность только при свете полной луны. При опросах большинство проживающих здесь оборотней описывали свою волчью половину как некую полностью отдельную от них сущность, одно тело, но два разума, что, в общем-то, подтверждает мою идею. Две личности, вынужденные уживаться друг с другом, бороться за контроль над общим телом. Но как бы мог волк так хорошо сражаться, если бы за ним не стояло ничего большего? У него есть память, воспоминания, которыми он весьма неохотно делится со своим человеком, а также достаточное самосознание, чтобы время от времени биться за контроль при первых признаках слабости. Может так оказаться, что это нечто большее, эта сущность оборотня достаточно сильна, чтобы дементор мог перепутать ее с душой. — Ребекка подняла бровь и продолжила: — И поскольку Каин был бешеным, поскольку его сущность оборотня преобладала над его телом в тот момент, когда он был поцелован, нам кажется, что дементор выпил именно ее…

Ремус молча глядел на женщину. Мысли неслись вскачь. Он давно привык к нежеланному присутствию оборотня в нем самом и всегда знал, что эта его часть обладает собственными побуждениями и жизнью; он испытывал его довольно успешные попытки заполучить контроль над его человеческой частью. Но мысль о том, что эта сущность, как назвала ее Ребекка, может быть принята за душу, что он на самом деле делил свое тело с…

Ремус вдруг почувствовал себя неуютно в собственной коже. Как будто кто-то еще был внутри нее.

И Каин… если дементор забрал его сущность оборотня…

— И что осталось? — спросил он, и его голос прозвучал странно даже для его собственных ушей. — Если дементор выпил его сущность оборотня, что осталось у него?

Ребекка кивнула Аливарду. Тот вышел вперед, коснулся палочкой стекла, и оно внезапно стало абсолютно прозрачным.

— Вот, что, — ответила она.

Ремус увидел Авраама Каина.

— Нечестно!

Он непроизвольно отступил назад, когда треснутая деревянная миска ударилась о стекло, покрывая его растекающимися неаппетитными пятнами похожей на кашу субстанции. На противоположной стене также виднелось нечто бурое, правда, уже подсохшее, а в жиже на полу выделялись отпечатки босых ног. Подушки и матрас были раскиданы по всему помещению, и что-то похожее на красный резиновый мяч катилось по полу. Ремусу и прежде приходилось становиться свидетелем яростных атак Каина в ответ на заключение, однако в этот раз ничего не было разорвано, сломано или изуродовано — просто раскидано, словно постарался маленький разозленный ребенок. Это была не сумасшедшая деструктивная ярость, а словно бы результат детского раздражения.

В центре учиненного им беспорядка стоял Каин. Конечно же, он выглядел иначе: его темные вьющиеся волосы стали более длинными и спутанными, его развитые когда-то мышцы спали в заточении, его когти, некогда венчавшие пальцы, были острижены под корень. Перемены затронули и то, как он двигался — Ремус заметил это, когда тот прошелся по камере и снова пнул миску: исчезла бессознательная легкость, плавность и изящность его движений сменились дерганностью и неуклюжестью. Даже его голос — низкий и рокочущий прежде — стал хриплым и слабым.

— Нечестно! — прокричал он снова, когда миска отскочила от стены и приземлилась на одну из подушек. — Нечестно! Нечестно! Нечестно!

А затем он упал на колени и принялся барабанить кулаками по полу, снова и снова повторяя, словно мантру: «нечестно, нечестно» с каждым ударом. И вдруг, так же внезапно, как началось, буйство окончилось. Ремус с недоумением наблюдал за тем, как один из самых бешеных оборотней своего времени внезапно свернулся калачиком в гнезде из подушек и одеял, обхватил руками колени и принялся раскачиваться взад-вперед в ритм, известный только ему. Его губы шевелились, и низким голосом он продолжал монотонно повторять:

— Нечестнонечестнонечестно…

Невидящим взглядом он смотрел на стеклянную стену.

Карие глаза.

Несколько мгновений ушло на то, чтобы Ремус осознал, чему стал свидетелем. Несмотря на то, что Каин все еще обладал чертами бешеного (его пальцы венчали когти, а зубы были острыми), его холодные, горящие золотым пламенем глаза, преследовавшие Ремуса в кошмарах, исчезли. Карие глаза — несколько сумасшедшие, но точно человеческие — смотрели на него теперь.

— Его глаза… — непрошенные слова будто сами сорвались с языка.

— Интересно, не правда ли? — по-деловому спросила Ребекка. — Зубы и когти не изменились. Но сразу же после поцелуя бешеные глаза исчезли — именно это натолкнуло меня на размышления. Недаром же говорят, что глаза — это зеркало души, а в его случае — того, что от нее осталось. — Она спокойно встретила взгляд Ремуса и продолжила: — Авраама Каина, которого вы знали, больше нет, то зло, что делало его таким, оставило его тело с поцелуем дементора. За это мы можем быть только благодарны. Когда дементор забрал то, что ему было нужно, Каин представлял собой жалкие останки человека. А ведь он был укушен и стал бешеным еще ребенком. — Ребекка криво усмехнулась. — Все, что осталось от великого и ужасного оборотня — это покореженное тело и в высшей степени неуравновешенный и глубоко травмированный разум десятилетнего ребенка.

Ремус отвернулся от нее и снова посмотрел на Каина, раскачивающегося туда-сюда и все повторяющего одно и то же. Но это был не Каин, не совсем он. Если Ребекка права, то Каин являлся переплетением человеческого и волчьего начал, а теперь, когда осталось только человеческое…

Авель.

Он был Авелем Исааком или тем, что осталось от него — исковерканное тело мальчика, его кузена, который сам вложил свою руку в пасть оборотня и попросил сделать его сильнее. И сейчас, более сорока лет спустя, он заперт в клетке, слабый и сумасшедший, старающийся удержать те крохи разума, что еще остались у него после бешеного Каина и дементора.

Все беды, что он принес только лишь из-за одного импульсивного решения, принятого для того, чтобы отомстить тем, кто плохо с ним обращался. С жалостью и гневом в сердце Ремус коснулся шрама, оставшегося от укуса.

Глупый, глупый маленький мальчик…

— Он нам не отвечает, — снова оторвала его от размышлений Ребекка. — Он не говорит, если не считать криков или бормотаний самому себе о том, как все на свете несправедливо. Он даже не отзывается на свое имя. — Она покачала головой. — Но, полагаю, это и не удивительно. Его человеческий разум окончательно разрушен годами, что он провел, будучи бешеным. Все эти годы, что волчий разум подавлял его, привели к тому, что мы не в силах ему помочь. Команда экспертов из больницы Святого Мунго тщательно обследовала его по прибытии, но в нем просто не осталось достаточно человеческого, чтобы можно было восстановить его личность. Половина его разума исчезла, а вторая абсолютно разрушена. Он сошел с ума, и с этим ничего нельзя поделать.

Ремус все смотрел на то, как двигаются губы Каина, обнажая острые зубы.

— Он все еще оборотень? — тихо спросил он. — Теперь, когда сущность волка покинула его, он все еще преображается?

Когда Ребекка кивнула, Ремус попытался скрыть разочарование. На мгновение он подумал…

— О да, он преображается, — сказала она, задумчиво глядя сквозь стекло. — Каждую полную луну, как и прежде. Физическая инфекция в его теле остается неизлеченной и неизлечимой. Разница в том, что теперь у него нет разума волка, чтобы контролировать его. Эффект схож с тем, что достигается посредством волчьего противоядия, только без необходимости сдерживания, поскольку сдерживать теперь нечего. Он становится волком с разумом сумасшедшего десятилетнего ребенка. Это так весело, — добавила она язвительно.

Проигнорировав ее замечание, Ремус спросил:

— Он помнит, что был Каином?

Ребекка вздохнула.

— Я уже говорила: он не разговаривает с нами. Мы не имеем понятия, знает ли он, кем был и кем стал. — Она посмотрела на Ремуса и продолжила: — Это одна из причин, почему мне хотелось, чтобы вы пришли, профессор. Мне интересно, узнает ли он вас; в конце концов, вы сыграли довольно важную роль в его жизни в последние несколько месяцев. К тому же, в Министерстве желают знать наверняка, что они избавились от этого бешеного оборотня. — Она помрачнела. — Но его сегодняшнее состояние нарушило мои планы — пройдут часы, а может, даже дни, прежде чем он как следует успокоится. Боюсь, мне придется попросить вас вернуться в другой раз.

Ремус не сразу понял.

— Вернуться?

— Да. — Поразительно, как ей удалось лишить это слово всякого намека на энтузиазм. — Я хотела провести несколько экспериментов в вашем присутствии, но теперь в них нет никакого смысла. Боюсь, профессор, вы зря приехали сюда.

Вернуться. Состояние Каина выбило Ремуса из колеи, и он совсем забыл, что ему полагалось провести расследование на предмет потенциальной деятельности пожирателей смерти. С другой стороны, вопросы про любовь к болезненным татуировкам или ненависть к магглам было не так-то просто вставить в деловой разговор про психическое состояние сумасшедшего оборотня. Но если он вернется…

— Ладно, — согласился Ремус. — Я с радостью прибуду в другой раз.

Ребекка казалась едва ли не расстроенной его согласием. На мгновение Ремус позволил себе представить, что она скрывает какой-то план пожирателей смерти и не хочет, чтобы он его раскрыл, но затем здраво рассудил, что в таком случае его бы и вовсе сюда не пригласили. Ребекка Голдштейн была грубой и холодной и, очевидно, невзлюбила его с первого взгляда, даже не потрудившись узнать хоть чуть-чуть, но это вовсе не означало, что она работала на Волдеморта. Ему нужно просто продолжать держать ухо востро.

Еще примерно с полчаса они обсуждали теорию Ребекки касательно состояния Каина, тогда как он сам продолжал раскачиваться в углу своей камеры. Затем Ребекка повернулась к Аливарду, все это время молчавшему (так что Ремус и забыл о его существовании), и заявила, что они уходят. Мгновение спустя охранник коснулся палочкой стекла, и оно стало непрозрачным.

Ремус вовсе не сожалел об этом — увиденное потрясло его куда сильнее, чем он согласен был признать.

Они ушли, оставляя Аливарда нести службу, снова пройдя по коридору мимо охранников и запертых дверей к открытой, словно голодный рот, кабине лифта. Ребекка молчала, и Ремус не пытался разговорить ее.

Только когда лифт неторопливо двинулся вниз к уровню пять, он тихо спросил:

— Когда мне вернуться? Я свободен только по выходным.

На мгновение что-то странное отразилось в глазах Ребекки.

— Из-за уроков, конечно. Следующее воскресенье не слишком скоро?

Ремус мысленно поморщился, представив, что скажет его отец, когда он пропустит второй подряд воскресный обед. Эти встречи стали своего рода ритуалом после того, как Каина поцеловали, и сын и отец всегда ждали их. Но он делал это для Ордена и, соответственно, на благо волшебного мира. Его отец поймет.

Он через силу улыбнулся.

— Я приду.

— Хорошо. — Лифт остановился, и, коснувшись несколько раз палочкой решетки, Ребекка поспешно вышла из кабины. — Приемная в эту сторону, профессор. Уверена, вы дойдете сами. Симона в скором времени проводит вас к выходу.

А затем, не попрощавшись, Ребекка Голдштейн развернулась и удалилась по коридору в противоположную от указанной сторону.

Приподняв брови, Ремус наблюдал за ее спиной.

— Приятная женщина, — пробормотал он себе под нос. — Само очарование.

Ему хотелось поскорее убраться отсюда, из этой серой тюрьмы, полной сумасшедших, когда-то бывших бешеными оборотней и глубоко несимпатичных ему исследователей. Прочь от отголосков его прошлого и того, что могло бы стать его будущим. Он надеялся, что Тонкс закончила со своими развлечениями и теперь ожидает его в приемной. Устало вздохнув, он развернулся и двинулся по коридору. Хватит с него. Никаких больше потрясений, никаких насмешек. Он просто хотел уйти.

Неудивительно, что, войдя в приемную и обнаружив там роющуюся в бумагах на столе Симоны Фелицию Хатауэй, Ремус не испытал никаких приятных чувств.

Он замер. О, да бога ради, он столько раз ей говорил перестать использовать этот образ для маскировки! Да, в первый раз было немного смешно, когда, чтобы вытащить его из камеры в Министерстве, она натянула на себя лицо его школьной знакомой, с которой он однажды провел большую часть ночи запертым в ванной для старост, но сколько можно? Какого черта Сириус вообще посчитал нужным сообщить своей кузине, что с тех пор Ремус не мог находиться в обществе Фелиции и не краснеть? Вероятно, просто потому, что ему было скучно.

Но сейчас ситуация крайне серьезная. Они находились в Институте бешенства в поисках угрозы, предположительно исходящей от пожирателей смерти, и Тонкс решила поиграть в игры?

О, ему будет что сказать ей. Ради всего святого…

Ремус решительно подошел к ней.

— И что это ты делаешь? — гневно прошипел он. — Нашла же время!

«Фелиция» подпрыгнула от неожиданности и развернулась к нему. Глядя на ее широко распахнутые глаза и обрамляющие лицо темные волосы, Ремус был впечатлен, несмотря на ситуацию: эта пародия на Фелицию оказалась куда лучше, чем предыдущие попытки Тонкс. Мягкие черты, слегка тронутые временем, длинные ресницы, обрамляющие карие глаза правильного оттенка. Ему даже стало интересно, с кем она говорила, чтобы добиться такого точного описания.

Но сейчас не время задавать вопросы. Почему-то «Фелиция» глядела на него так, словно вовсе не ожидала его здесь увидеть?

— Ремус? — хрипло спросила она.

Он моргнул. Даже ее голос был…

— Профессор Люпин?

Он обернулся. В дверном проеме в нескольких метрах от него стояла белокурая Тонкс в обличие Ундины; она смотрела на него поверх планшета, и на ее лице расползалась широкая улыбка.

Ремус посмотрел на Тонкс, затем на «Фелицию», затем снова на Тонкс.

Но погодите-ка. Если это Тонкс…

Ох.

Боже мой.

Фелиция Хатауэй — настоящая Фелиция Хатауэй — глядела на него широко раскрытыми глазами, неосознанно вцепившись в кипу бумаг. По ее лицу расползался алый румянец, и, судя по ощущению жара, Ремус был уверен, что точно такой же появляется и на его щеках.

Он пропустил обед с отцом. Он пришел в Институт бешенства — единственное место во всем мире, куда ему не хотелось попасть никогда. Над ним насмехался Аркадиус Кролл, а Ребекка Голдштейн относилась с пренебрежением. Ему снова пришлось увидеть то, что осталось от Авраама Каина.

А теперь Фелиция Хатауэй смотрела на него, как на сумасшедшего, потому что он перепутал ее с Нимфадорой Тонкс под прикрытием.

О да, у него явно бывали деньки и получше.

Он должен был что-то сказать. Он знал, что должен что-то сказать. Но во рту пересохло, а разум, полностью осознавая, что его только что выставили дураком, словно бы отключился. Ремус даже сожалел, что не может сделать того же.

Он пошевелил губами, стараясь подобрать хоть какие-то слова. В конце концов ему это почти удалось.

— Э… привет.

Соперничая по цвету с Хогвартским экспрессом, Фелиция слабо улыбнулась.

— Привет, Ремус, — проговорила она с чем-то похожим на отчаяние в голосе. — Давно не виделись.

О боже, почему он никак не перестанет краснеть?

«Мне тридцать семь! — напомнил он сам себе строго. — Я не смущенный шестнадцатилетний подросток! Это не ванная для старост. Веди себя как взрослый человек, Люпин».

Однако его предательский разум отказывался слушать, прокручивая перед глазами картинку за картинкой с той ночи в ванной… ее лицо, когда она вошла и увидела…

Ремус с трудом сглотнул и заставил себя улыбнуться.

— И правда давно, — храбро ответил он. — И, должен признать, меньше всего я ожидал встретить тебя снова здесь.

— О, я тут работаю, — Фелиция поспешила воспользоваться возможностью завязать разговор. — Уже почти шесть месяцев. Я магозоолог.

Ремус улыбнулся чуть искреннее, вспоминая старосту Когтеврана, улыбающуюся даже на уроках профессора Кеттлберна.

— Что ж, меня это не удивляет, — сказал он весело. — Ты всегда была хороша в уходе за магическими существами.

Тонкс фыркнула в планшет, очевидно, стараясь не захихикать. Взгляд Ремуса, которым он ее наградил, только усугубил ситуацию.

Румянец Филиции внезапно приобрел более глубокий оттенок.

— Что ж, — сказала она смущенно и взмахнула смятыми теперь бумагами. — Мне надо работать… Приятно было тебя повидать.

— Взаимно. — Насколько глупо было вот так желать, чтобы земля разверзлась у него под ногами и поглотила его? — И я сожалею о том, что случилось. Я… — Он махнул рукой и бросил мимолетный, но красноречивый взгляд на Тонкс. — Я перепутал тебя кое с кем.

Тонкс поспешила ему на выручку.

— Я часто меняю прическу, — сказала она с глупой улыбкой. — Я заколдовываю волосы так, чтобы они были разных цветов, особенно, когда мне скучно или я кого-то жду. — Она хихикнула. — Это раздражает профессора. Полагаю, со спины он перепутал вас со мной.

На лице Фелиции отразилось облегчение.

— А, — кивнув, сказала она, — понятно.

Ремус снова улыбнулся. Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что он похож на сумасшедшего клоуна.

— Прости, — снова сказал он. — Я ошибся.

К счастью, в этот момент из офиса позади стола появилась Симона. Остановившись, она принялась переводить взгляд с Ремуса на Фелицию и обратно с весьма странным выражением.

— А… Ри… собираетесь уходить, профессор Люпин? — неуверенно спросила она.

Ремус с чувством кивнул.

— Однозначно.

Фелиция тоже кивала.

— Не хочу тебя... задерживать, — добавила она поспешно. — Не хочу тебя задерживать, если ты собираешься уходить…

— Мне и правда пора, — сказал Ремус, указывая за плечо. — Так что… пока.

— Пока, — повторила Фелиция с неловкой улыбкой. Затем, едва ли не бегом, она удалилась по ближайшему коридору и исчезла из поля зрения.

Омертвение оказалось интересным ощущением, решил Ремус, потому что, поддавшись ему, он сумел проигнорировать ухмылку на лице Тонкс и пораженное выражение Симоны. Он просто молча подошел к ближайшей стене, уткнулся в нее лбом и закрыл глаза, сгорая от стыда.

* * *

— Ты знала, не правда ли?

Ветер трепал поросль вереска, пока Ремус и Тонкс быстро спускались по узкой тропинке, ведущей к лесистой долине и одинокой железнодорожной станции, откуда маггловский поезд увезет их из обширной запрещенной для трансгрессии зоны вокруг института. Плотнее закутавшись в плащ, Тонкс широко улыбнулась Ремусу.

— Конечно, знала, — ответила она просто. — Я просмотрела список работающих в институте, до того как мы сюда отправились, чтобы понять, на кого обратить внимание. И там было ее имя.

— И ты мне не сказала? — стараясь сохранять спокойствие и глядя строго на лес впереди, спросил Ремус. — Почему?

Тонкс хитро улыбнулась, став похожей на своего кузена.

— Может быть, я не хотела испортить тебе сюрприз? — предположила она.

Ремус не смотрел на нее. Он даже не повернул головы. Он продолжал смотреть вперед, и его голос звучал обыденно.

— Тонкс, — сказал он тихо, — я убью тебя.

— Очень мило.

— Это будет медленная смерть.

— Я это прекрасно понимаю.

— С отрыванием конечностей.

— Грюм всегда говорит, что у меня намного больше конечностей, чем я могу с уверенностью контролировать.

— Много боли и крови.

— Не могу дождаться! — Тонкс радостно захлопала в ладоши. — Всегда здорово жить в предвкушении. Но могу я озвучить последнее желание перед своей жуткой смертью?

Ремус покосился на нее.

— Зависит от желания.

Тонкс искренне улыбнулась, когда они наконец ступили под сень деревьев.

— Могу я в последний раз выпить в «Трех метлах»? Я так замерзла, что просто умираю как хочу сливочного пива.

Сам того не желая, Ремус улыбнулся в ответ.

— Полагаю, поскольку мы работали отдельно друг от друга, то нам нужно все обсудить, прежде чем докладывать Дамблдору. Ладно, отсрочим твою казнь. Но это только лишь отсрочка.

Тонкс снова улыбнулась.

— Ты мягкосердечный палач. Возможно, мне еще удастся вырваться на свободу.

Ремус посмотрел на нее с притворной строгостью.

— После того, через что ты заставила меня пройти? Вряд ли.

Когда они добрались до станции, там стояли только два маггла, с которыми Ремус поздоровался кивком головы. Его мантия была преобразована в неряшливую маггловскую куртку и джинсы. Тонкс, которая не любила возиться с одеждой, укрылась под дезилюминирующим заклятием. Когда поезд, пыхтя и фыркая, остановился у платформы, Ремус улыбнулся — старый паровоз мог бы быть Хогвартским экспрессом, если бы вместо отдыхающих и туристов в вагонах сидели дети.

Они с Тонкс быстро сели в поезд, который провез их через пустую равнину к красивой станции в ближайшей деревне, где они сошли. Укрывшись в туалетах станции, они трансгрессировали в Хогсмид.

«Три метлы» оказались полны народу, что неудивительно для весеннего воскресенья, но Тонкс удалось занять уединенный столик в углу у камина, после чего она поспешно наложила необходимые заклятия, чтобы скрыть предмет их обсуждения от возможных подслушивающих ушей. Заказав сливочное пиво и великолепное жаркое мадам Розмерты, они приступили к делу.

— Странно, — сказала Тонкс, качая головой, когда Ремус закончил пересказывать все произошедшее с Каином на уровне шесть. — Ты на самом деле считаешь, что профессор Голдштейн права? Насчет этой сущности оборотня.

Ремус поджал губы.

— Думаю, она может быть права. То есть это имеет некий тревожащий меня смысл. И хотя мне не понравилась эта женщина, будет интересно посмотреть, куда приведут ее эти исследования.

Тонкс понимающе кивнула.

— А что насчет этого свидания с Каином?

— Было странно, — признал Ремус, осознавая, что сильно занижает оценку событий. — Но с другой стороны, он, по большому счету, больше не Каин. Бешеного оборотня, что укусил меня, больше нет, и не могу сказать, что меня это расстраивает. Но увидеть то, что от него осталось… — Он покачал головой. — Странно.

— Что насчет Голдштейн? Вызывает подозрения? Может она что-то скрывать?

Ремус сухо усмехнулся.

— О, я думаю, она много чего скрывала. Но не могу знать, из-за того ли, что она является пожирателем смерти, или потому, что я ей не нравлюсь.

Тонкс криво улыбнулась.

— Ты тоже заметил прохладцу в воздухе?

— О да, — вздохнул Ремус.— Она явно не собиралась разговаривать со мной о чем-то, кроме работы. В ее глазах меня, очевидно, судили и признали виновным еще до того, как я приехал. К сожалению, я не знаю, в чем именно состоят обвинения. — Он снова покачал головой. — Что меня раздражает, так это уверенность, что я видел эту женщину раньше. Есть в ней что-то знакомое, но я никак не могу вспомнить, что.

Тонкс задумалась.

— Хочешь, я попытаюсь выяснить?

Ремус с отсутствующим видом кивнул, снова стараясь понять природу этого чувства, что они знакомы.

— Это может нам что-то дать. И других проверь заодно, — рассеянно ответил он, а затем вдруг встрепенулся. — А что насчет тебя? Нашла что-нибудь интересное, пока развлекалась?

Тонкс скривила лицо и ответила:

— Ничего сногсшибательного. К сожалению, никаких портретов Сам-Знаешь-Кого или толстых папок с надписью «Злобные планы пожирателей смерти». Я проверила несколько офисов, просмотрела несколько папок, но в них в основном содержались материалы про исследования оборотней — опросы резидентов об их состоянии, изучение поведения диких с уровня шесть, которых ты упомянул, сравнение тех оборотней, что принимают противоядие, и тех, что нет. Все то, что ты и ожидаешь найти в подобном заведении. — Она вздохнула. — Я не смогла попасть в офис Голдштейн. Я попыталась, но там была Симона, и мне пришлось соврать, что я ищу туалет. Я немного поболтала с ней — знаешь, она намного спокойнее, когда в одном с ней помещении нет оборотня. Судя по всему, несколько лет назад она попала в переплет с оборотнем, поэтому так нервничает в твоем присутствии.

Ремус пораженно приподнял брови.

— И она продолжает работать в Институте бешенства?

Тонкс пожала плечами.

— Она сказала, что хочет помочь. Хочет добиться того, чтобы это больше ни с кем не происходило. В общем, я расспросила ее о коллегах. Ей не нравится Кролл, но кому он вообще может нравиться? Она сказала, что он отвратительно ведет себя со всеми и не желает ни с кем делиться результатами своих исследований. Судя по всему, он верит, что коллеги спят и видят, как бы спереть его наработки и присвоить их себе. О, и он ненавидит оборотней. Относится к ним как к лабораторным крысам.

— Вот откуда его отношение ко мне, — вздохнул Ремус. — Здорово, ничего не скажешь. Что еще ты узнала?

— Голдштейн тебя невзлюбила, но Симона не знает, почему, — ответила Тонкс, пожав плечами. — Однако она считает, что твое мнение необходимо для ее исследований, иначе она ни за что не позвала бы тебя. Кажется, ко всем остальным она относится почти по-человечески.

— Как же мне повезло, — с сарказмом заметил Ремус. — Заслужил особое отношение.

Тонкс широко улыбнулась.

— Аливард, начальник охраны, малый без всякого чувства юмора, однако он абсолютно прямолинеен, — продолжила она. — Он скорее сломает себе палец, чем нарушит правила, и выбирает себе подчиненных под стать. Кроме того, есть некий Унвин — ответственный за поддержание порядка. Мы его не встречали, но он, судя по всему, следит за оборотнями внизу, и Симона назвала его придирчивым козлом. Также мы не видели и Зелии — ответственной за зельеварение; это молодая ведьма, идеалистка, которая поет народные песни над котлом с волчьим противоядием, чтобы ускорить процесс. — Тонкс хитро улыбнулась. — Ох, да, Фелиция просто душка. — Получив в ответ от Ремуса злобный взгляд, она поторопилась продолжить: — Конечно, есть и другие научные работники и охранники, но тех, что я перечислила, можно отнести к ключевым фигурам. Что, я полагаю, делает их нашими главными подозреваемыми. — Она задумчиво нахмурилась. — Возможно, мы неправильно подошли к этому делу, предположив, что один из них является пожирателем смерти. Фолк упомянул заклятие империус…

Но Ремус уже качал головой.

— Это заклятие может быть сброшено. Кому-то придется находиться рядом с объектом, поддерживая заклинание и следя, чтобы жертва не пришла в себя настолько, чтобы рассказать кому-то. Если Волдеморт что-то замышляет в институте, значит, либо кто-то из работающих там пожиратель смерти, либо просто поддерживает их. Главные вопросы — кто и почему?

Тонкс покачала головой и ответила:

— Без понятия. Вы с Дамблдором мозги этой операции, а не я. Я слишком устала и слишком много выпила сливочного пива, чтобы думать.

Ремус нехотя улыбнулся.

— Лаконично. Я поддерживаю. Мой мозг в отключке с момента той маленькой неожиданной встречи, за которую, кстати, ты до сих пор не получила от меня прощения. Пошли, нам нужно добраться до Хогвартса и рассказать то немногое, что нам удалось узнать.

— Отличный план. — Скрывая палочку под полой плаща, Тонкс сняла наложенное ранее заклинание и встала. Судя по ухмылке на лице, думала она явно не о деле. — Невзирая на опасность для моей жизни, я должна спросить: что же все-таки произошло между тобой и Фелицией Хатауэй в ванной для старост?

Ремус замер. Медленно он поднял полный угрозы взгляд на улыбающуюся Тонкс.

— Эту тайну, — сказал он тихо, — я унесу в могилу. Возможно, в твою.

Тонкс подняла руки, признавая поражение.

— Ладно, ладно. Как мы доберемся до школы?

Ремус следовал за ней к двери бара, когда та распахнулась, пропуская неловко двигающегося мужчину в зеленом плаще.

— Ну, если во дворе никого нет, мы могли бы прошмыгнуть через проход, начинающийся в колодце.

Он замолчал, глядя на только что вошедшего хромающего человека.

— Папа?

Мужчина в плаще вздрогнул и посмотрел на Ремуса. Его морщинистые, но все еще сильные руки держались за рукоять трости, которую он вынужден был использовать из-за покалеченной ноги, а серебристые волосы обрамляли лицо, так похожее на лицо Ремуса. Карие глаза взирали на него.

Это и правда был Рейнард Люпин. И он виновато глядел на сына, как кролик в логове дракона.

— Ремус? — Рейнарду потребовалось несколько мгновений, чтобы снова взять себя в руки, хотя причина, по которой он так косился на сына, оставалась для Ремуса загадкой. — Что ты здесь делаешь? Я думал, у тебя сегодня какая-то встреча.

— Я уже побывал на ней, — с улыбкой ответил Ремус, удивляясь такой реакции отца. — Мы с Тонкс только что пообедали и теперь направляемся в замок.

— Здравствуйте, мистер Люпин, — вежливо улыбаясь, поздоровалась Тонкс. — Приятно снова с вами встретиться.

— Взаимно, — кивнул тот отрывисто; его плечи оставались напряженными, и все тело словно бы излучало нервозность. Он скользнул взглядом по бару и камину, а затем снова посмотрел на сына.

Удивление Ремуса внезапно сменилось тревогой. Он знал своего отца — тот не просто не ожидал встретить Ремуса здесь. Он нервничал.

Ремус посмотрел на свою спутницу.

— Тонкс, не могла бы ты убедиться, что во дворе все чисто? Лучше перестраховаться — мы не можем себе позволить, чтобы нас увидели.

Ее глаза опасно сузились, и на мгновение Ремус подумал, что она собирается оспорить его просьбу. Затем, судя по всему, Тонкс почувствовала напряжение между мужчинами и, дружелюбно кивнув и бросив полный любопытства взгляд на Ремуса, она попрощалась с Рейнардом и вышла.

— Что ж, папа, — начал Ремус, повернувшись к слабо улыбающемуся отцу. — Ты знаешь, что здесь делаю я. Что насчет тебя? Пришел выпить?

Рейнард смущенно уставился в дощатый пол.

— Я… собираюсь кое с кем тут встретиться, — неуверенно признался он. — За чашечкой чего-нибудь.

Ремус выгнул бровь, стараясь побороть смутное ощущение тревоги, рожденное очевидным дискомфортом отца.

— Я знаю этого человека? — спросил он.

В глазах Рейнарда промелькнуло какое-то странное выражение, когда он ответил:

— Нет, не знаешь.

Такой уклончивый ответ только усилил подозрение Ремуса в том, что что-то не так. Очевидно, действуя тактично, ему не удастся добиться искреннего ответа — отец не собирался признаваться в чем-либо без веской на то причины. Так что он решил действовать напрямик.

— Папа, что происходит? — спросил он.

Рейнард резко взглянул сыну в лицо, пораженный неожиданной сменой тактики.

— Происходит? А кто сказал, что что-то происходит?

Покачав головой, Ремус скрестил руки на груди.

— Кто я?

В карих глазах Рейнарда загорелся знакомый озорной огонек.

— Ну, Ремус, если ты за тридцать семь лет не нашел ответа на этот вопрос, то, видимо, все очень плохо…

Ремус с трудом подавил зарождающуюся улыбку. Как бы ему ни хотелось поддержать попытку отца свести все к шутке, он не позволил добродушному подтруниванию отвлечь себя.

— Я твой сын, — напомнил он Рейнарду. — И я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой. А ты почему-то считаешь, будто бы я не замечу, что ты нервничаешь, как гриндилоу, которого собираются кинуть в горячий котел. — Он посмотрел на отца со всей возможной строгостью и спросил: — Что случилось, папа?

Рейнард глядел на него, слегка хмурясь.

— Ты что, общался с духом матери?

Выражение лица Ремуса не изменилось, и Рейнард примиряюще поднял руку.

— Ладно, ладно, не смотри на меня так. Ты точно сын Дианы. — Он покачал головой. Теперь он выглядел усталым, и Ремус с некоторым сожалением заметил, что озорной огонек погас в его глазах. — Мне не сбить тебя со следа, да?

Ремус стиснул зубы.

— Не тогда, когда я знаю, что что-то случилось. Я люблю тебя, папа, и когда ты расстроен, я хочу помочь.

Рейнард глубоко вздохнул.

— Я не то чтобы расстроен, — сказал он, мрачно глядя из-под серебристых бровей. — Скорее… неуверен. Я знаю, что ты хочешь помочь, и мне бы хотелось этого, но… — Подобно сыну, он тоже стиснул зубы. — Ремус, тебе это не понравится, но я все равно скажу. Да, кое-что случилось или, возможно, еще случится, но пока я не могу рассказать тебе, что именно происходит. Я не пытаюсь утаить от тебя что-то… — Он снова вздохнул. — Мерлин знает, я выучил этот урок. Но сейчас просто не время, сын. Я дал обещание, и теперь мне нужно разведать обстановку, прежде чем я все расскажу тебе. Кроме того, мне не хотелось бы обсуждать это, стоя посреди людного бара, тогда как твоя подруга Тонкс ждет тебя снаружи. Я хочу сделать это дома, в Винтер Холлоу. И я обещаю: в следующий раз, когда ты придешь на обед, я все объясню.

Где-то под одолевающими его смятением и замешательством Ремус ощутил острое чувство вины.

— Пап, я, наверное, не смогу в следующие выходные…

Рейнард улыбнулся.

— Что ж, очень кстати, — перебил он. — Потому что я, скорее всего, не смогу тоже. Но в воскресенье через выходные, Ремус, после полнолуния, обещаю, я все тебе расскажу.

Смесь эмоций — смущение, тревога, любопытство — не давала покоя, и Ремус не был уверен, что ему удастся подавлять их в течение целых двух недель. Но превалирующими всегда оставались любовь и уважение к отцу, и если он хочет именно этого, то Ремусу остается только смириться с его решением.

Две недели. Не такой уж и большой срок…

Так не пойдет. Он с ума сойдет от тревоги, если хотя бы не спросит.

— Ты уверен, что тебе ничего не угрожает? — слова словно бы сами сорвались с его губ. — Если тебе нужна помощь, ты знаешь…

Рейнард искренне улыбнулся.

— Мне ничего не угрожает, Ремус, честное слово. Если бы это было так, я бы тебе сказал. Все в порядке. Так что не волнуйся.

Ремус криво усмехнулся.

— Проще сказать, чем сделать.

На это Рейнард рассмеялся.

— Твоя правда. А теперь ступай, а то мисс Тонкс решит, что ты ее бросил. — Ремус продолжал глядеть на отца с сомнением, так что он добавил: — Я в порядке, честно. Иди. Увидимся через две недели.

Ремус с неохотой кивнул. Очевидно, сегодня ему не удастся добиться чего-то большего.

— Через две недели. Пока, пап.

Рейнард ласково потрепал его по руке.

— Пока, сын.

Улыбнувшись на прощание, Ремус заставил себя покинуть «Три метлы». Это было невероятно тяжело.

Уже в дверях обернувшись, он увидел, как Рейнард неуклюже усаживался за стол. Он улыбнулся сыну ободряюще и вместе с тем с благодарностью.

Прикусив губу, Ремус поспешно закрыл за собой дверь, пока желание вернуться и потребовать ответов не пересилило его.

Он старался не думать о произошедшем, быстро шагая по улице к переулку, ведущему к заднему двору паба, но задача оказалась ему не под силу. С кем собирался встретиться его отец, и почему он не мог рассказать своему сыну об этом человеке? Что такого тайного и непростого, что он не хотел делиться с единственным членом своей семьи? В течение этих нескольких месяцев, минувших с тех пор, когда Каин вернулся и снова внес беспорядок в их жизни, они с отцом стали гораздо ближе друг другу, чем были когда-либо до этого. Мало что они не обсуждали, мало что не рассказывали друг другу о своих жизнях. Во всяком случае, Ремус думал именно так. Так что же такого тайного произошло, что Рейнард хотел подождать целых две недели, чтобы объяснить?

Отец убеждал, что он не попал ни в какие неприятности. Почему-то это заверение казалось слабым утешением.

К счастью, во дворе, кроме Тонкс, никого не оказалось. Она стояла, облокотившись о колодец, и когда Ремус подошел, поспешно выпрямилась и едва не упала, запутавшись в собственной мантии.

— С твоим папой все нормально? — спросила она участливо. — Он выглядел немного…

Она умолкла, когда Ремус покачал головой.

— Он сказал, что в порядке, — ответил он. — Но что-то все-таки было не так. Он слишком напряжен. Что-то беспокоит его, но он не признался, даже когда я спросил прямо. Велел мне не волноваться. — Ремус фыркнул. — И это тревожит меня еще сильнее.

Тонкс хохотнула.

— Типичный Ремус. Он не намекнул, что стряслось?

Ремус снова покачал головой.

— Нет. Все, что я знаю, это то, что он встречается с кем-то, но с кем и зачем, остается для меня загадкой. Пообещал все рассказать через две недели. Но если он сможет сделать это тогда, что мешает ему сейчас?

Тонкс нахмурилась и спросила:

— Полагаешь, у него неприятности?

Ремус вздохнул.

— Он сказал, что нет. Не думаю, что он стал бы лгать мне. Не после того, что мы пережили за этот год.

Тонкс смотрела на него со странным выражением.

— Ремус, — сказала она неуверенно. — Может быть, у него там назначено свидание.

Ремус моргнул.

— Что, прости?

— Свидание, — повторила Тонкс, с деланным равнодушием пожав плечами. — Ну, знаешь, может быть, он встречается с женщиной?

Папа? С какой-то женщиной, кроме мамы? Сама мысль была абсурдной, и Ремус решительно покачал головой.

— Я очень в этом сомневаюсь.

— Почему? — спросила Тонкс и махнула рукой, очевидно понимая, что ступает на тонкий лед. — То есть я не хочу оскорбить твою память о маме, но он уже довольно много лет вдовец. Ему, должно быть, одиноко…

— Вовсе нет, — хмуро отозвался Ремус. — У него есть я и множество друзей. Да и зачем бы ему это от меня скрывать?

Тонкс смущенно улыбнулась.

— Ну, иногда взрослые дети испытывают некоторые трудности, видя одного из своих родителей с кем-то другим…

— Если это сделает его счастливым, то я не имею ничего против, — сказал Ремус, стараясь подавить неприятный холодок, пронзивший его при мысли об отце с кем-то, кто не был бы его матерью. — Но это пустые разговоры. У него не может быть назначено свидание. Папа всегда говорил, что считает себя женатым и не собирается менять эту точку зрения. Он говорит, что мама всегда с ним, и он не предаст ее. Он не стал бы этого делать, Тонкс.

Еще мгновение казалось, что она продолжит спорить, однако потом ее выражение изменилось, и она тактично оставила деликатную тему.

— Забудь. Это была просто идея, — робко сказала она, барабаня по камням колодца пальцами. — Пойдем, надо закончить работу. Я хочу вернуться домой и отдохнуть хоть немного, прежде чем заступить завтра утром на дежурство.

Стараясь побороть еще больше возросшую тревогу, Ремус перелез через борт старого колодца.

Они быстро спустились по незаметным ступеням вдоль скользкой стены и нырнули в неожиданно открывшийся проход примерно на половине его глубины. В проходе гуляли сквозняки, пол был неровным, а стены сочились влагой, но он привел их на территорию школы никем не замеченными, и это было главным. С помощью свежей копии карты Мародеров Ремус убедился в том, что берег чист: большинство преподавателей и учеников находились в Большом зале, наслаждаясь ужином. Сложив карту, Ремус спрятал ее в мантии, и они с Тонкс покинули кладовку рядом с учительской и направились к кабинету Дамблдора.

Стараясь отвлечься от мыслей о скрытности отца и его возможном общении с женщинами, Ремус спросил, что, по мнению Тонкс, им следовало отразить в отчете?

— Знаешь, ты прав. Нам практически нечего рассказать директору, — принялась размышлять Тонкс, пока они быстро шли по коридору. — Кроме того факта, что Ребекка Голдштейн невзлюбила тебя… о, и того, что твоя бывшая подружка там работает.

Ремус надеялся, что не покраснел при этом упоминании еще одной причины, по которой этот день мог считаться неудачным.

— Мы с ней никогда не встречались, как тебе прекрасно известно. Шутка Сириуса с ванной не дала этому произойти.

Тонкс усмехнулась.

— Если ты настаиваешь. Но мы и правда знаем немногим больше, чем утром. Сам-Знаешь-Кто может что-то замышлять в Институте бешенства. Там может быть, а может и не быть пожиратель смерти, который может вынашивать, а может и не вынашивать маниакальные планы с привлечением оборотней. Нет, правда, мы могли бы просто…

— Ай! Рон!

В нескольких метрах от них у самого пола послышалась какая-то возня. Тонкс незамедлительно направила в ту сторону палочку, но Ремус поспешил схватить ее за запястье, не давая наложить заклятие. Он внимательно всмотрелся в пустое пространство впереди.

— Гарри. Рон. Гермиона, — произнес он. — Вы сами снимаете эту мантию или мне сделать это?

На мгновение все стихло, а затем до них донесся общий вздох, и возникшая из ниоткуда рука ухватила ставшую видимой ткань и стянула старую мантию Джеймса с трех унылых голов.

Гарри выглядел покорным судьбе, тогда как Рон с негодованием смотрел на возмущенную Гермиону.

— Зачем ты подняла шум? — раздраженно рявкнул он.

Злобно глянув на него, она ответила:

— Ты наступил мне на ногу! Мне было больно, Рон!

Ремус поспешил вмешаться, пока эти двое не развязали настоящую войну.

— Что вы здесь делаете? Почему вы не на ужине?

Гарри задумчиво провел пятерней по взлохмаченным волосам.

— Мы только что закончили встречу ОД, и нужно было немного прибраться, — неуверенно объяснил он. — Мы как раз шли на ужин.

— Под мантией? — приподняв брови, поинтересовался Ремус.

Рон прекратил молчаливую перебранку с Гермионой и вставил:

— Мы боялись встретить Филча. Он раздает нам наказания ни за что.

Но Ремус уже заметил потрепанный пергамент в руке Гарри и достал из-под полы свежую копию карты Мародеров, сделанную им на площади Гриммо как раз перед началом учебного года.

— Мистер Филч в данный момент находится в подземелье, далеко отсюда, — мягко заметил он. — Как вам прекрасно известно.

Рон покраснел. Гермиона уставилась в пол. Только Гарри с чем-то похожим на вызов встретил его взгляд, не желая признавать вину.

Ремус не отвел глаз, несмотря на сильное желание сделать это.

— Я жду правды, — просто сказал он.

Гарри вздохнул.

— Так и быть. Мы проверяли по карте, есть ли у нас шанс спуститься на ужин, никого не повстречав, и увидели, как вы с Тонкс вышли из секретного хода. Мы подумали, что что-то случилось…

— И вы решили подождать нас под мантией-невидимкой, — неожиданно строго заметила Тонкс, убирая палочку. — Почему вы не поздоровались? Правда, Гарри, я едва не наложила на вас проклятие.

— Ладно, это было глупо, — пожав плечами, признал тот. — Но если что-то случилось, я хотел знать, что…

Под взглядом этих изумрудных глаз Ремус ощутил вину; он прекрасно понимал, к чему приводит утаивание информации от Гарри. Однако в отличие от сокрытия сведений касательно Отдела Тайн, приведшего к смерти Сириуса, в его нынешней миссии не было ничего, что стоило бы знать парню. Он и сам не знал практически ничего.

Ремус глубоко вздохнул.

— Вам не о чем волноваться. Мы просто собираемся рассказать Дамблдору об итогах проведенной операции.

Гарри нахмурился.

— Вы говорили про Волдеморта и пожирателей смерти. Я слышал. Чем он сейчас занимается? И что такое Институт бешенства?

— Это не имеет никакого отношения к тебе. — Под яростным взглядом зеленых глаз Ремус сказал это куда спокойнее, чем сам ожидал. — Нет, правда, Гарри, тебе и так хватает забот, чтобы еще волноваться по поводу самой обычной миссии Ордена. А теперь поспешите на ужин, иначе вам ничего не достанется.

На хмуром лице Гарри появилось выражение обиды и возмущения, отозвавшиеся уколом боли в его учителе.

— Но…

— Гарри, правда, это просто расследование, — с обнадеживающей улыбкой вставила Тонкс. — Мы с Ремусом пытаемся выяснить, насколько правдива информация, которую мы получили чуть раньше, вот и все.

— Вы упомянули Ребекку Голдштейн, — неожиданно вмешалась в разговор Гермиона. — Она является ведущим исследователем бешеных оборотней — я знаю, я читала ее книгу. — Глубоко вздохнув, она спросила, глядя Ремусу в глаза: — Это имеет какое-то отношение к Каину?

Ремус заставил себя расслабиться.

— Я не желаю это обсуждать. А теперь марш на ужин.

Глаза Рона расширились при упоминании этого имени.

— Он снова на свободе? Каин? Он направляется сюда?

— Каин сидит взаперти. Он вам ничем не угрожает, — заверил подростков Ремус, испытывая гордость оттого, что ему удалось сказать все это, ничем не выдав своего отношения к данной теме. — А теперь на ужин. Пожалуйста. — Он наградил их своим самым строгим взглядом. — Я не стану просить еще раз.

Гарри, Рон и Гермиона обменялись взглядами, однако выражение лица их учителя, по-видимому, убедило их в том, что эту битву им не выиграть.

Позабыв про свою недавнюю ссору, Рон с Гермионой переглянулись и с тревогой посмотрели на Гарри. Тот в свою очередь выглядел полностью поглощенным складыванием мантии-невидимки.

— Да, профессор Люпин, — сказал он вяло, убрав мантию в карман. — Увидимся на уроке.

Снова тайны. Снова подслушанный шепот и вещи, о которых нельзя рассказать. Неприятная мысль посетила Ремуса: он только что повел себя так же, как его отец с ним чуть раньше.

Он ухватил проходящего мимо Гарри за плечо.

— Прости, — сказал он искренне. — Мне на самом деле больше нечего добавить.

Лицо мальчика немного разгладилось. Он кивнул. Но когда он догнал друзей и вместе с ними пошел по коридору, в его взгляде отражались вполне определенные эмоции.

Оглянувшись через плечо, Тонкс следила за ребятами, пока они не скрылись из виду. Покачав головой, она спросила:

— Как думаешь, много они услышали?

— Полагаю, все, — ответил Ремус, продолжая смотреть в коридор и мечтая о теплой постели и чашке горячего шоколада. — Каждое наше слово.

Тонкс скривилась.

— Мне не понравилось выражение лица Гарри. Считаешь, он примется в этом копаться? Постарается узнать все об институте?

Ремус вздохнул, вспоминая другое лицо, так похожее на Гарри, за исключением карих глаз вместо зеленых. Он слишком хорошо знал этот взгляд.

— Уверен в этом, — ответил он, прокручивая в памяти все произошедшие за день события. Да уж, Каин, Ребекка, Фелиция, отец и теперь Гарри составляли довольно длинный список.

— Еще одна причина для беспокойства.

«Всепоглощающий стыд, — рассуждал Ремус, натягивая на лицо улыбку, — к счастью, не так ужасен во второй раз».

С другого конца приемной на уровне пять Института бешенства ему в ответ улыбалась Фелиция Хэтауэй, которая, судя по всему, была твердо уверена в том, что на этот раз их встреча просто не может оказаться хуже, чем в прошлый его визит.

Ремусу оставалось только надеяться, что она права.

Эта неделя пролетела незаметно за чередой часто сменяющихся забот, и вот он уже снова находился в серых удручающих стенах Института бешенства. Он едва помнил проведенные им уроки, и только с подозрением глядящие на него через стекла очков глаза Гарри Поттера запечатлелись в его памяти. Ну, и еще довольно заметный инцидент во время занятия, посвященного дуэлям, в который оказались вовлечены Винсент Крэбб и промазавшая комбинация заклятий Риктусемпра и Таранталлегра. Ремус сомневался, что ему удастся стереть сей случай из памяти даже с помощью щетки. Конец недели настал неожиданно. В четверг его возвестил раздраженный Северус Снейп, принесший Ремусу первую дозу волчьего противоядия в преддверии ожидающегося в следующую среду полнолуния. А затем вдруг настало утро воскресенья, и он, встретив в Хогсмиде Тонкс, снова направился на торфяники.

Они обсудили план по пути. Поскольку причин полагать, что на этот раз Ребекка Голдштейн проявит больше гостеприимства по отношению к «Ундине», не было, они решили действовать по принципу «разделяй и властвуй». Ремус продолжит попытки выжать хоть что-то из камня по имени Ребекка, а Тонкс сосредоточится на том, кого ей удастся повстречать. Однако с неподобающей радостью Тонкс внесла свое предложение.

— Что насчет Фелиции? — провозгласила она, когда, проводив взглядами паровоз, тронувшийся с пустынной станции, они направились вверх к лесу на холме.

Ремус одарил ее враждебным взглядом.

— Что насчет нее?

— Ты ее знаешь, — с озорной ухмылкой заметила Тонкс. — Она могла бы стать нашим контактом в стенах института. Это было бы полезно.

Внутри у Ремуса все неприятно сжалось.

— Наверное.

Тонкс беззаботно запрокинула голову и посмотрела на укрывающий их полог из листьев.

— Но это, разумеется, — добавила она с деланным безразличием, — будет означать необходимость разговаривать с ней…

Ремус запротестовал, что это не составит проблем. Там, на торфяниках, это казалось так просто.

Теперь же, глядя на Фелицию, он осознал, что завести с ней разговор будет куда сложнее.

Он глянул через плечо на болтавшую с Симоной у шахты лифта Тонкс. После серьезной беседы по пути через покрытый низкорослым вереском пустырь Ремус смог добиться от нее обещания не нагнетать обстановку с его бывшей одноклассницей, чтобы не разрушить то слабое взаимодействие, что они еще могли с ней наладить. Учитывая чрезмерное и беспричинное веселье, которое ей доставлял его дискомфорт, Ремус подозревал, что ее обещание было не совсем искренним. Однако когда они нашли ожидающую их в приемной Фелицию, он с облегчением заметил, что Тонкс вежливо оставила их, позволяя Ремусу подвергнуться унижению без лишних свидетелей.

— Ремус, — с некоторой неуверенностью, однако вполне доброжелательно поприветствовала его Фелиция, решительно пройдя ему навстречу. — У тебя найдется минутка? Я надеялась, нам удастся поговорить.

Ремус, ожидавший потока вымученных любезностей, а затем поспешного бегства, как в прошлый раз, был несколько удивлен.

— Эээ… да, — ответил он. — Если… если меня еще не ждут.

Последние слова он произнес чуть громче и повернув голову в сторону Симоны. Невысокая женщина дернулась, ее криво накрашенные тенями глаза распахнулись, и она принялась теребить пальцы с покрытыми серебристым лаком ногтями. Как и обычно, столкнувшись с Ремусом, она начала нервно дрожать.

— П… профессор Голдштейн придет через несколько минут, — заикаясь, ответила она. Стоящая рядом с ней Тонкс приподняла бровь, стараясь не улыбнуться.

Ремус выразил свою признательность взглядом, от которого Симона едва не обратилась в бегство к своему столу. Со смущенной улыбкой он обернулся к Фелиции.

— Судя по всему, я в твоем распоряжении, — с неуместной веселостью сообщил он.

На щеках Фелиции появился намек на румянец. Ремус услышал смешок Тонкс, вырвавшийся у нее, несмотря на ее обещание.

Фелиция расправила плечи и произнесла:

— Сюда, пожалуйста.

Стараясь не обращать внимания на жар, приливший к его собственному лицу, Ремус последовал за ней.

Избегая смотреть друг на друга и стараясь вести себя, как полагается взрослым, в тишине они прошли по еще одному скучному серому коридору. К счастью, вскоре они остановились перед деревянной дверью, которую Фелиция поспешно отворила.

— Мой офис, — пояснила она, взмахом руки предлагая Ремусу войти. Вежливо кивнув, он подчинился.

Помещение, открывшееся его взгляду, разительно отличалось от всех, до сей поры виденных им в институте. Оно было хорошо освещено и полно цветов: радужный ковер покрывал большую часть пола, кельтский гобелен был накинут на спинку кресла, пейзаж, изображающий ясный летний английский день, висел в раме на стене. На столе размещалось множество разноцветных горшочков для перьев и узорчатых записных книжек; на страницах открытого блокнота Ремус узнал аккуратный почерк хозяйки кабинета.

Фелиция, по-видимому, правильно истолковала его удивленный взгляд.

— Это здание такое мрачное, — с чувством сказала она. Ее тон показался Ремусу гораздо естественнее, чем он от нее слышал в течение многих лет. — Я должна была сделать что-то, иначе сошла бы с ума. Абсолютно все серое. — Несмотря на выражение недовольства на лице, Фелиция вдруг рассмеялась. — Знаешь, если я проработаю здесь достаточно долго, то вполне могу однажды приняться бегать, как ненормальная, по коридорам и брызгать красками на стены. — Она нахмурилась с притворной серьезностью и добавила: — Полагаю, Кроллу пойдут пятна золотого и красновато-коричневого.

Представив, как краски стекают с выдающегося носа Кролла, Ремус тоже засмеялся.

— Думаю, я бы дорого заплатил за то, чтобы увидеть, как кто-то обрызгает Аркадиуса Кролла красками.

Теплая улыбка на лице Фелиции вернула Ремуса на двадцать лет назад.

— Слова человека, который, очевидно, уже встречал нашего главу медицинского отдела. Поверь, тебе придется стать в очередь из таких же желающих.

И снова они рассмеялись вместе, и время, казалось, вернулось к тем дням, когда в коридорах Хогвартского замка он весело проводил дежурства с симпатичной старостой из Когтеврана. Он помнил осторожно завязывающуюся дружбу с девочкой, которая уже некоторое время ему нравилась, но с которой он стеснялся заговорить. Он также помнил молчаливые часы, проведенные за книгами в библиотеке — предлагавшая такие посиделки Лили обычно вспоминала о некой важной встрече, на которой ей нужно было быть, и с ухмылкой оставляла их одних. И он помнил, как все те слабые ниточки между ними оборвались в одночасье, когда однажды Сириус Блэк загнал ее в ванную для старост как раз в тот момент, когда Ремус выбирался из воды…

Он внезапно перестал смеяться, когда отголоски тогдашнего стыда всплыли на поверхность памяти. Выражение ее лица…

Фелиция тоже умолкла как раз тогда, когда он ощутил, как пылают его щеки. Она глубоко вздохнула.

— Ремус, это глупо, — воскликнула она, твердостью своего голоса безжалостно подавляя собственное смущение. — Мы образованные благоразумные взрослые люди. Мы не можем позволять подростковой выходке влиять на каждый наш разговор. Мы допустили, чтоб та идиотская ночь разрушила нашу дружбу в школе, и посмотри на нас теперь! Мы были друзьями, Ремус, а теперь с трудом поддерживаем цивилизованную беседу! — Она глубоко вздохнула. — Я хотела поговорить с тобой о необходимости оставить случившееся с нами в прошлом. Я хочу начать сначала. Забыть о всей этой чертовой чепухе. — Решительно она протянула ему руку. — Привет, — весело сказала она. — Приятно познакомиться. Меня зовут Фелиция Хэтауэй.

Ремус перевел взгляд с ее руки на лицо. А затем протянул свою ладонь и крепко пожал ее.

— Ремус Люпин, — представился он, улыбаясь в ответ. — Взаимно.

Фелиция усмехнулась.

— Видишь, это было просто. И никто не покраснел.

— О да, — согласился Ремус. — Мои щеки совершенно нормального цвета.

Фелиция задумчиво склонила голову.

— Я бы предложила обрызгать тебя красно-коричневой и золотой красками, но не уверена, что тебе пойдут эти цвета. Хотя темно-оранжевый и зеленый отлично бы сочетались с твоими глазами.

Ремус покачал головой.

— Я учту это в следующий раз, когда мне захочется обрызгаться краской.

Закончив смеяться, Фелиция посмотрела на дверь. В наступившей тишине Ремус услышал доносящиеся из коридора голоса.

— Тебе лучше поспешить, — заметила она, рассеянно теребя темные локоны. — Учитывая настроение Ребекки в последние несколько дней, мне не хочется даже думать о том, что она скажет, если ты из-за меня опоздаешь.

С неохотой возвращаясь в реальность, Ремус согласился.

— Не станем проверять.

— Но мы еще наверстаем упущенное, — с искренней улыбкой пообещала Фелиция. — Мы можем как-нибудь встретиться — я пришлю тебе сову. Ты будешь в Хогвартсе?

Ремус кивнул.

— Верно.

— Хорошо. — Фелиция снова улыбнулась. — Хочешь, чтобы я отвела тебя назад?

Он покачал головой.

— Я найду дорогу, но спасибо. — Он тоже улыбнулся. — Было приятно снова нормально с тобой поговорить.

— Не правда ли? Я напишу, Ремус. И это даже не заставит меня смутиться.

Повернувшись к двери, Ремус обернулся через плечо.

— Буду ждать.

Он вышел в коридор и направился к приемной с расправленными плечами и прохладными щеками, все вспоминая их общий смех. Впервые за более чем двадцать лет он нормально поговорил с Фелицией Хэтауэй. Он искренне не верил, что такой день настанет. Отчасти он ожидал увидеть парящую по серому коридору свинью, потому что после того, что только что произошло, он считал возможным практически что угодно. Возможно, Ребекка Голдштейн тепло поприветствует его и предложит научить играть на маракасах. Или же Аркадиус Кролл искренне улыбнется.

Ремус всегда сожалел о потере дружбы Фелиции Хэтауэй.

Но, может быть, еще не поздно исправить это.

* * *

Хорошее настроение Ремуса продержалось до того момента, как он вернулся в приемную и обнаружил беседующую с двумя незнакомцами Тонкс в образе Ундины. Симона исчезла предположительно за слегка приоткрытой дверью офиса Ребекки, и Ремус считал, что знает, почему: тогда как облаченная в мантию исследователя высокая женщина с темными растрепанными волосами и чем-то напоминающая Трелони выглядела вполне безобидно, стоящий рядом с ней мужчина с козлиной бородкой в обычной коричневой мантии то и дело размахивал довольно изувеченной рукой с явными следами волчьих зубов.

— … я нахожу, что песни о надежде и мире положительным образом сказываются на процессе варки, — говорила женщина, касаясь пальцами кельтских медальонов и зодиакальных символов, висящих на ее шее на кожаных шнурках. — Волчье противоядие очень непростое зелье, однако даже самые изменчивые его компоненты успокаиваются под воздействием гармонии и доброжелательности. Я избавляюсь от всех негативных мыслей, прежде чем даже прикоснусь к котлу, и Дольф, — она указала на своего спутника, — утверждает, что любовь, с которой я готовлю волчье противоядие, положительно сказывается на вкусе…

В стеклянном взгляде Тонкс появился живой огонек, стоило ей заметить Ремуса.

— Профессор! — воскликнула она с таким воодушевлением, что стоящая рядом с ней женщина подпрыгнула от неожиданности. — Позвольте представить вам Зелию. Она отвечает за приготовление зелий в институте.

От странноватой улыбки женщины Ремусу стало слегка не по себе.

— Меня зовут Зелия Фелан, — представилась она живо. — А вы, должно быть, профессор Люпин. Ваша мать создала волчье противоядие, верно?

— Да, — ответил Ремус, размышляя над тем, что мастера зельеварения так разительно отличались друг от друга. Снейп был озлобленным и угрюмым, как самые горькие ингредиенты, молчаливым и неотзывчивым. Его мать была веселой и практичной, никогда не расстраивалась из-за неудач, но и не преувеличивала своих успехов. Зелия Фелан же пела песни своим зельям и очищала мысли от негатива, прежде чем начать. Ремус подозревал, что если бы это было необходимо для процесса зельеварения, то Снейп не смог бы и близко подойти к котлу. Он пожал протянутую руку, обратив внимание на то, что, помимо Фелиции, это первый работник института, кто по своей воле дотронулся до него.

— Прекрасное открытие, — проговорила Зелия со слабой улыбкой. — Для нас всех здесь, в институте, оно стало знаковым. Ты согласен, дорогой Дольф?

Ответная улыбка мужчины была преисполнена терпения.

— Полностью, мадам Фелан, — согласился он. Его голос был мягким и глубоким, и в нем слышался легкий немецкий акцент. — Многие из резидентов не имели возможности получить это зелье до их… прибытия сюда.

Светлые глаза Зелии вдруг распахнулись.

— Но где же мои манеры? Профессор Люпин, это Дольф Греймор. Его недавно назначили представителем наших резидентов среди тех из нас, кто отвечает за заботу о них. Он единственный из всех них, кому разрешен доступ на уровень пять. Дольф, это профессор Люпин — он тоже оборотень, а кроме того, учитель в Хогвартсе.

Тонкие брови Дольфа приподнялись.

— Серьезно? Учитель-оборотень? Я слышал о вас, профессор, однако из-за той… — он откашлялся, — неприятной ситуации, в которой я оказался, не ожидал, что наши пути пересекутся. Очень приятно. Надеюсь, вы простите, что я не подаю вам руки.

С ироничной ухмылкой он продемонстрировал им покалеченную правую руку. Подавив желание поморщиться, Ремус осмотрел красные отметины от зубов на коже, искривленный большой палец и практически отсутствующий средний, дорожку шрамов, к счастью, исчезающую под кожаным бандажом, вероятно, необходимым для поддержки поврежденных сухожилий. Раны явно были не старше пары лет.

— Меня укусили прошлым летом, — ответил Дольф на незаданный вопрос; очевидно, любопытство Ремуса отразилось в его глазах.— Я входил в исследовательскую группу, изучавшую Черный лес и имел несчастье повстречать кое-кого в полнолуние. Я приехал в Англию, чтобы ознакомиться с волчьим противоядием, но во время моего здесь пребывания произошел неприятный… инцидент. — Он покачал головой. — Мне следовало быть более осторожным. Но я не склонен никого винить в своих неудачах, профессор. Если я и правда настолько опасен, насколько был в тот краткий промежуток времени, то лучше мне находиться здесь. Мне бы не хотелось навредить кому-то еще.

Ремус ощутил болезненный укол раскаяния. По закону он и сам должен был быть заключен здесь — даже дважды — и жить бок о бок с Дольфом и другими резидентами; у него тоже должны были отнять надежды и ожидания, помимо следующего эксперимента в плане исследователей. Он не хотел такой жизни, он не считал, что заслуживал ее, но именно так и приходилось существовать мужчинам и женщинам, подобным Дольфу, которые никогда не подходили к черте, отделяющей их от бешенства, так близко, как он. Ему повезло: у него была любящая его семья и влиятельные друзья — такие, как Дамблдор и Грюм — которые спасли его от подобной участи. Другие оказались не столь удачливыми, однако они заслуживали такой жизни не более чем он.

Ремус ощутил прилив бессильной ярости. Весь этот институт просто издевательство. Это нечестно.

— Профессор Люпин?

Ремус поднял взгляд. Александр Аливард, охранник, бесстрастно стоял у входа в коридор.

— Пожалуйста, следуйте за мной, — пророкотал он своим низким голосом. — Профессор Голдштейн и доктор Кролл ждут вас на уровне шесть.

Ремус вежливо кивнул.

— Конечно.

— Нам уже тоже пора, — проговорила Зелия, блаженно улыбаясь. — Нужно отнести волчье противоядие резидентам. Дольф?

Оборотень кивнул Ремусу на прощанье.

— Было приятно с вами познакомиться, профессор. И с вами, мисс Блэквуд.

Ремус и Тонкс попрощались, и Дольф последовал за Зелией к лифту. Спустя мгновение они оба исчезли из поля зрения.

Ремус повернулся к Тонкс и спросил:

— Ты подождешь меня здесь, Ундина?

Та улыбнулась в ответ и с сарказмом ответила:

— Я найду, чем заняться, профессор. Как и раньше.

Ему очень хотелось попросить ее быть осторожной, но это прозвучало бы странно из уст профессора, оставляющего своего ассистента подождать в приемной.

— Значит, развлекайся, — мягко сказал он в итоге, стараясь взглядом передать ей свои настоящие мысли. Судя по ее улыбке, Тонкс приняла и поняла это послание.

— Обязательно, — ответила она.

С этим Ремус развернулся и направился к Аливарду, и вместе они двинулись дальше. Приближаясь к уровню шесть, Ремус глубоко вздохнул. С одной стороны, он примерно представлял себе, чего ожидать. С другой, — это снова был Каин.

И Ребекка. И Кролл.

Короче говоря, ему предстоял веселенький денек.

Глядя вслед удаляющемуся Люпину, Нимфадора Тонкс устало вздохнула.

Бедный Ремус.

Было бы ложью, скажи она, что совершенно не волнуется за него: слепой без труда заметил бы, как влияют это место и новые встречи с тем, что осталось от этого козла Каина, на его разум и эмоции. Он столько уже пережил, но судьба продолжает подбрасывать ему все новые неприятности. Долбанный злой рок.

Особенно учитывая, что он посчитал подходящим швырнуть Ремуса в эпицентр событий, затрагивающих расчудесный Институт бешенства вместе с его коллективом, сумасшедшего бешеного оборотня и потенциально существующий замысел пожирателя смерти. Это просто несправедливо.

Она, как могла, старалась помочь, заставляя его смеяться и добродушно подшучивая над ним, развлекая его маленькими глупостями и шутками или предоставляя возможность высказаться, скинуть с плеч тяжесть проблем. С ним так легко было общаться, стоило ему только расслабиться. Их болтовня и серьезные беседы лились естественно и непринужденно. Когда она впервые повстречала бледного, усталого оборотня, подарившего ей изнуренную улыбку на кухне дома по адресу площадь Гриммо, 12 на ее самой первой встрече Ордена, ей и в голову не могло прийти, что он станет одним из ее лучших друзей.

Да, она безжалостно дразнила его на тему отношений с Фелицией, но делала это не только для развлечения. Ей нравилось наблюдать за тем, как ее такой спокойный и рассудительный обычно друг начинал волноваться при упоминании затруднительного положения, в котором оказался в юности; к тому же, это точно заставляло его позабыть о текущих проблемах. Кроме того, ей почему-то грело душу осознание, что когда-то Ремус точно так же был подростком с бушующими гормонами. Каким-то образом это делало его более… более…

Тонкс не смогла подобрать подходящего слова, однако прекрасно знала, что имеет в виду.

Она улыбнулась.

Ладно, пора заняться делом. Пришло время поразвлечься.

Вообще-то, она собиралась остаться в приемной и пообщаться с Симоной, пока Ремус не вернется со своей встречи с Ребеккой и Каином. В прошлый раз ассистентка показала себя ценным источником информации, и Тонкс полагала, что сможет узнать у нее еще что-нибудь. Однако прежде чем она успела и рот открыть, маленькая женщина, до сей поры наблюдавшая за удаляющимися спинами Ремуса и Аливарда со странным задумчивым выражением на лице, вдруг потрясла непременными бумагами в руках, пробормотала что-то про необходимость подшить их и поспешно исчезла в противоположном направлении.

И неожиданно Тонкс осталась одна.

В этот момент она заметила, что дверь в кабинет Ребекки слегка приоткрыта.

Хм…

Она посмотрела налево. Коридор был пуст и тих. Она глянула направо — с тем же результатом. Кабина лифта оставалась полностью неподвижной и безжизненной.

Зелия и Дольф спустились вниз. Ребекка, Кролл и Аливард находились наверху с Ремусом. Симона же занялась делопроизводством.

Лучшего шанса ей не представится.

Она практически видела выражение Ремуса, когда он узнает об этом. Уж точно она знала, что отразится на его лице, если ее поймают. Но сейчас было не время предаваться размышлениям.

Покрепче ухватив планшет, Тонкс в несколько шагов пересекла приемную и, взявшись за ручку, отворила дверь и поспешно вошла внутрь.

Открывшееся ей помещение оказалось не таким большим, как она ожидала. Это был маленький офис, лишенные окон стены которого скрывались за книжными полками, шкафчиками и коробками с документами и папками. Центр помещения занимал большой письменный стол. Горшочки для перьев, помещенные в углубления покрытой пятнами столешницы, располагались рядом с деревянными поддонами, содержащими аккуратные стопки документов, а красная записная книжка опиралась на квадратную открытую коробку, полную листочков для заметок. Две фотографии в рамках стояли точно в углу стола. На более поздней был изображен улыбающийся мужчина с каштановыми волосами; он смеялся и обнимал двух подростков: мальчика и девочку. На старой, зернистой фотографии была изображена семья из пяти человек: родители, две девочки и маленький мальчик; они все улыбались, стоя на лужайке перед большим каменным домом, расположенным на склоне холма. Младшая девочка отчетливо напоминала Ребекку.

Если не считать фотографий, в кабинете не было больше никаких личных вещей. Здесь также не было пыли, беспорядка или единой бумажки не на своем месте. Царившая тут чистота была достойна операционной и напоминала Тонкс о ее визите к Дурслям. Выросшая в здоровом хаосе, она всегда считала подобную аккуратность неестественной.

Ко всему прочему в этом кабинете хватало мест, где ее могли поджидать различного рода улики. Книжные полки просто ломились от стоящих на них книг. Папки и бумаги были повсюду. Несколько запертых шкафчиков дополнялись пятью задвинутыми ящиками стола.

Другими словами, ей ни за что не успеть осмотреть все к моменту возвращения Ремуса.

Прекрасно. Просто замечательно.

«Не торопись, Ремус, — подумала она. — Сейчас не время для спешки».

Одни только полки, вероятно, займут несколько часов. Как и шкафчики. Нет, рыться во всем этом не было никакого смысла. Лучше пока заняться столом.

Тонкс осмотрела сложенные стопки бумаг, отчетливо осознавая, что, скорее всего, не сумеет вернуть их в столь же идеальное состояние позже. Кроме того, есть ли хоть малейшая вероятность, что такая умная женщина, как Ребекка Голдштейн, оставит доказательства тайных замыслов пожирателей смерти валяться у всех на виду?

Значит, ящики.

Тонкс попыталась открыть первый ящик справа — он оказался заперт. Она попробовала второй. Заперт.

Третий обжог ей пальцы.

Отпрянув, Тонкс с трудом поймала старое семейное фото, которое случайно столкнула локтем. Посасывая пострадавший палец, она аккуратно вернула рамку на место и с раздражением осмотрела ящик.

Черт.

Защищен. Серьезно защищен. Возможно, даже заперт палочкой.

Тонкс выругалась. Она это заслужила.

Ни на что не рассчитывая, она все же проверила оба ящика слева. Ни один из них не открылся, но и не причинил ей вреда; оба были заперты и тихи.

Она тяжело вздохнула. Насколько она могла судить, никаких заклинаний на четырех из пяти ящиках наложено не было, и с замками справится заклятие Алохамора. Но будет ли хоть чего-то стоить то, что можно обнаружить с помощью этого простого приема?

Нет. Единственным достойным ее внимания был третий ящик справа. Не то чтобы Тонкс была уверена в том, что сумеет открыть его.

Ничто никогда не бывает просто. Ничто и никогда, черт побери.

Если ящик был заперт с помощью палочки, то битва проиграна еще до ее начала — без палочки Ребекки или другого уполномоченного ею лица даже армия бешеных гигантов не сможет открыть его. Но если это окажется простое охранное заклятие, то, может быть…

Ей не хотелось прибегать к магии: она не знала, наложены ли на институт какие-либо заклинания, позволяющие обнаруживать нелегальное применение палочки. С другой стороны, сам факт того, что ящик был так тщательно заперт, наталкивал на мысль, что информация, важная для их расследования, скорее всего, хранилась именно там, и только Мерлин знает, когда еще ей представится подобный шанс. Она должна попробовать, иначе и приходить не стоило.

Но если поднимется тревога…

«Ах, чтоб вас. Интересно, поверят ли они в этот раз, что я искала туалет».

Давай же, просто сделай это.

Осторожно положив планшет на полированную столешницу, Тонкс потянулась за палочкой.

И в этот момент она услыхала шаги.

— … кажется, я оставила его в офисе Ребекки, Фелиция. Погоди, я посмотрю…

Симона!

У Тонкс не было времени изменить внешность, не было времени покинуть помещение, не было времени ни на что, кроме как схватить планшет и нырнуть под стол. Она поморщилась, услышав, как коробка с листочками для заметок упала на пол, очевидно, задетая ее неловкими пальцами. Листки разлетелись по ковру. Красная записная книжка плюхнулась и открылась прямо перед ней, обнаруживая записи, сделанные аккуратным мелким почерком. Исписанный клочок бумаги вылетел из книжки и приземлился рядом с ногой Тонкс.

Было слишком поздно пытаться прибраться и замести следы — дверь открылась, и показались обутые в ботинки ноги Симоны.

Не дыша и прижимая планшет к груди, Тонкс вжалась в заднюю стенку стола. Ее взгляд скользнул по рассыпанным листам бумаги в сантиметрах от ее ноги, по записной книжке, практически касающейся ее руки. Если Симона наклонится, чтобы подобрать все это…

— Какого?..

Короткие пальцы с выкрашенными в серебряный цвет ногтями сомкнулись на коробке с листочками для записей, поднимая ее с пола.

«Пожалуйста, оставь бумагу, пожалуйста, оставь бумагу…»

Симона, что-то недовольно бормоча, суетилась вокруг стола.

— … просто бросить все как есть… не чертова прислуга… Акцио листки для записей!

Бумаги взмыли в воздух. Тонкс ощутила, как обрывок листка под ее ногой легонько задергался, но не последовал за остальными. Судя по звукам, Симона поспешно складывала листки в коробку.

Оставалась еще записная книжка.

Может быть, Симона не увидит ее — лежащую наполовину в тени. Возможно, стоит спрятать ее, убрать с глаз долой; но если Симона обнаружит ее отсутствие и решит поискать под столом, то все пропало. Может, поступить наоборот? Вытолкнуть ее подальше, так чтобы она не заметила ее, когда нагнется подобрать записную книжку…

С отчаянием посмотрев на записную книжку, Тонкс взялась за палочку. Легкое отталкивающее заклинание…

А затем она вдруг прочла написанное на открытой странице и замерла.

«Нужен Люпин». Эта запись была подчеркнута трижды.

Напрочь позабыв про отталкивающее заклинание, Тонкс поспешно читала все, что могла разобрать.

Это был дневник. Запись была сделана месяц назад.

«Нужен Люпин до первого эксперимента, но держать подальше от нижних уровней. Демонстрирует нетипичную реакцию на удержание; субъект может умереть без этого. Необходима осторожность — удержание слабое, но ошибка исправлена. Также нужна помощь в проведении Д-тестов — после полнолуния? Заполучить Люпина, если возможно — очень полезный для работы, если успешен…»

— А это что здесь делает? Акцио дневник!

Дневник исчез из поля зрения Тонкс, тогда как ноги Симоны поспешно обогнули стол. Тонкс еще сильнее постаралась вжаться в тень, заклиная себя позабыть на время о непонятных словах, которые она только что прочла, чтобы сконцентрироваться на текущей ситуации…

«Не нагибайся, не нагибайся, пожалуйста, не нагибайся…»

Палочка коснулась третьего ящика справа. Сверкнуло что-то голубое.

— Либер Эмитто!

Либер Эмитто. Заперто с помощью палочки. Черт!

Ящик открылся. Тонкс успела увидеть, как что-то красное — наверное, дневник — упало поверх угла темной деревянной коробки, но в следующее мгновение ящик закрылся, снова полыхнул голубой свет. Замок вновь был заперт с ясно слышимым щелчком.

— Симона? — донесся отдаленно знакомый голос из приемной. — С тобой там все в порядке?

— Иду!

Еще несколько мгновений Тонкс слышала, как Симона что-то торопливо делала над ней, а затем — хвала Мерлину, Цирцее и Озерной деве — развернулась и покинула кабинет, закрыв за собой дверь. Из приемной донеслись приглушенные голоса.

Тонкс с облегчением выдохнула. Господи боже, она висела на волоске!

Дневник! Почему она не заглянула в чертов дневник, когда он просто лежал на столе? «Нужен Люпин для первого эксперимента, заполучить Люпина, если возможно…» Что это значит? Чего они хотят от Ремуса?

По спине пробежал холодок. Явно ничего хорошего. Тонкс была в этом уверена.

Внезапно ей захотелось быть где угодно, лишь бы не в Институте бешенства. И ей очень, очень хотелось, чтоб Ремус был рядом с ней и подальше отсюда.

Что с ним делали на уровне шесть?

Ей нужно выбраться из этого кабинета. Ей нужно вытащить его…

Она начала подниматься.

— Ай!

Обжигающая боль пронзила ее череп сверху, когда она ударилась головой о нижний край столешницы. Перед глазами заплясали звезды, и Тонкс повалилась на бок, хватая ртом воздух. Выронив планшет, она ухватилась за больное место, пережидая волны боли. Затем, прикусив губу, она заставила себя подняться и собрать разлетевшиеся с планшета бумаги, попутно обнаружив и обрывок листка, застрявший под ее ногой. Забрав и его, Тонкс глянула на третий ящик справа, но он был заперт с помощью палочки, и не стоило пытаться открыть его в спешке. Произошедшее с Симоной было слишком опасным. Ей следовало выбираться отсюда.

Подойдя к выходу, Тонкс взяла себя в руки. Приложив ухо к двери и ничего не услышав, она осторожно и опасливо, все еще страдая от боли, повернула ручку и медленно выглянула наружу.

Приемная была пуста.

Что ж, хоть что-то.

Поспешно перешагнув порог, Тонкс повернулась закрыть за собой дверь.

— Что вы делаете?

Тонкс подпрыгнула от неожиданности. Оглянувшись, она замерла.

Фелиция Хэтауэй стояла в арке коридора, уперев руки в бока, и глядела на нее с явным подозрением.

Тонкс широко и глупо улыбнулась, прижимая планшет к груди. Головная боль мешала ей придумать оправдание, и, стараясь выиграть время, она повернулась к исследовательнице с характерной для Ундины веселостью. Практически не отдавая себе отчета, она принялась переминаться с ноги на ногу.

Приподняв брови, Фелиция смотрела на натянутую улыбку и нервное переминание Тонкс. Уголок ее губ слегка дернулся.

— Если вы ищете туалет, — заметила она, — он немного дальше по коридору.

Теперь улыбка Тонкс выражала неимоверное облегчение.

— Правда? Большое спасибо, я постоянно здесь теряюсь! — выпалила она и бросилась вон из приемной, глубоко дыша и оставляя Фелицию удивленно смотреть себе вслед. Хвала Мерлину за идею.

Обстановка, в которую Ремус попал, ступив за Аливардом в соседствующее с камерой Каина помещение, заставила его вспомнить о подземельях Северуса Снейпа. Кролл, отмеряющий какую-то жидкость (вероятно, седативное средство) в пробирке, наградил его ухмылкой и кивком. Ребекка, со странным сосредоточением глядящая через стекло, приподняла бровь, но в остальном проигнорировала его появление.

Аливард закрыл за ними дверь, и Ремус некоторое время оставался на месте, смотря через стеклянную панель на бешеного оборотня за ней. В этот раз камера Каина выглядела иначе: одеяла и подушки были кучей свалены в углу, а деревянная миска и нечто, напоминающее горшок, стояли на полке на противоположной стене. На стенах еще оставались следы прошлой истерики, однако они были незначительными и легко игнорируемыми. После того хаоса нынешнее спокойствие казалось едва ли не зловещим.

Посреди комнаты, скрестив ноги, сидел Каин. Рукава его мантии были разорваны и покрыты пятнами еды, волосы — взъерошены, а глаза — широко распахнуты. С предельным вниманием он глядел на красный мяч, который катал от одной руки к другой. Движение, казалось, полностью поглощало его внимание.

— Мяч его успокаивает, — проговорила Ребекка, так и не оторвавшись от созерцания Каина. — Мы не знаем, почему. Но это по крайней мере означает, что сегодня мы сможем войти к нему. Когда он так занят игрой, Каин редко теряет терпение.

Ремус содрогнулся. Воспоминания о том, как когти Каина впились в его горло, как клыки терзали его кожу и мех, нахлынули на него. И хотя он вроде как справился с последствиями событий прошлой осени, мысли о том, что сотворил этот бешеный оборотень, оказалось не так-то просто откинуть. До этого момента он не осознавал, насколько сильно надеялся, что сегодня Каин снова окажется слишком возбужденным для работы.

Кролл оглядел его внезапно побледневшее лицо и неприятно улыбнулся.

— Не стоит волноваться, профессор, — растягивая слова, проговорил он и указал на наполненную им пробирку. — Мы с Аливардом будем рядом, на случай если Каин станет неуправляемым. Это успокоительное вводит в ступор самых буйных завсегдатаев нашего института.

— Мы теряем время, — заявила вдруг Ребекка и, резко развернувшись на каблуках, подошла к Ремусу, глядя на него так строго, словно бы это он, а вовсе не она, стал причиной задержки. — Кролл, не забудьте делать записи. Профессор, пойдемте.

Ремусу крайне не понравилось, что им командуют, однако он лишь прикусил губу и последовал за Ребеккой.

— Каков план? — тихо спросил он, тщательно следя, чтоб испытываемые им волнение и дискомфорт не проявили себя в его голосе. — Войти, помахать ему и посмотреть, что произойдет?

Губы Ребекки изогнулись.

— В общем и целом, да. Мы будем следить за тем, узнает ли он вас, осталось ли в его разуме хоть что-то от сущности бешеного оборотня. Нам нужно решить, представляет ли он все еще угрозу?

— И вы собираетесь достичь этого с моей помощью, — закончил Ремус, стараясь подавить дрожь. — Ведь я единственный человек, встреча с которым может разозлить его настолько, что он прибегнет к насилию.

— Это надежный научно-обоснованный метод.

— Это размахивание красной тряпкой перед быком в целях убедиться в качестве его зрения.

Ответная улыбка Ребекки только усилила его тревогу.

— Зато мы гарантированно узнаем правду. Вы не согласны?

«О да, — с сарказмом подумал Ремус, — если он разорвет меня на клочки, значит, он помнит меня. Неопровержимая истина. Почему-то я сомневаюсь, что она станет горевать о моей кончине».

Однако он решил не озвучивать этих мыслей. Ребекка лишь улыбнулась, когда он не ответил.

Стоящий рядом с маленькой дверью, оборудованной мощными замками и ведущей в камеру Каина, Аливард принялся настукивать палочкой определенный ритм, снимая защитные заклинания. Коснувшись полотна двери в последний раз, он отошел назад.

Дверь отворилась, и Ребекка Голдштейн вошла, поманив Ремуса следом.

Вонь в камере отбивала вообще всякое желание заходить туда. Застарелый пот, прокисшая еда и кровь смешивались с запахом аммиака и шерсти, что свидетельствовало о том, что Каин проходил через свои метаморфозы здесь же. Задохнувшись на пороге и пытаясь подавить рвотные позывы, Ремус вспомнил Визжащую хижину: запах там после многих проведенных в одиночестве полнолуний стоял такой же.

Ребекка ждала его внутри, когда он, стиснув кулаки и все еще стараясь не обращать внимания на запах, подошел к ней. Аливард не закрыл дверь и теперь стоял в проеме и держал палочку наготове. Кролл же остался в смежном помещении и был совершенно невидим.

Каин не двинулся с места, не поднял взгляда — вообще никак не прореагировал на гостей.

Мяч катался вперед-назад…

Ребекка прочистила горло.

— Авраам, — тихо, но уверенно позвала она. — Авраам Каин, посмотри на меня.

Каин не прореагировал. Даже не дернулся. Мяч продолжал кататься вперед-назад, вперед-назад, вперед-назад…

— Авраам Каин, — повторила Ребекка громче, настойчивее. — У тебя гость. Посмотри на него, Каин.

Ничего. Он не поднял взгляда. Казалось, ему ни до чего не было дела, кроме движения мяча вперед-назад, вперед-назад, всегда вперед-назад…

— Видите? — с раздражением проговорила Ребекка. — Он не реагирует. Он даже не знает своего имени.

На этот счет у Ремуса имелись свои соображения. Ведь он знал, что его звали иначе.

Порой легко было забыть, что вся история его семьи и бешеного оборотня по имени Авраам Каин не была достоянием общественности. Благодаря стараниям неотразимой Риты Скитер, большая часть волшебного мира знала, что именно Каин сделал Ремуса оборотнем в возрасте всего трех лет, но мало кто знал истинные мотивы этого нападения, и ни Ремус, ни его отец не горели желанием обнародовать их. Его и до этого обвиняли в сотрудничестве с бешеным оборотнем, так что новость об их кровном родстве только раздует огонь вражды.

Учитывая, что информация об их родстве практически никому не известна, а настоящее имя Каин оставил после того, как его укусил оборотень Хел… И теперь, когда разум бешеного оборотня исчез…

— Можно мне попробовать?

Ребекка пожала плечами.

— Пожалуйста.

С опаской Ремус наклонился и оперся ладонями о колени.

— Авель, — позвал он тихо.

Вперед-на…

Мяч укатился в угол. Карие глаза с пугающей интенсивностью воззрились на него.

Ребекка пораженно втянула воздух. Краем глаза Ремус видел появившееся на ее лице выражение потрясения и непонимания.

— Привет, Авель, — повторил он все так же тихо.

Глаза продолжали глядеть на него. Они буравили его из-под нахмуренных бровей, взгляд их проникал глубоко. Внезапно в них отразилось осознание и что-то, что Ремус надеялся никогда не увидеть.

Узнавание.

— Ты, — произнес Каин низким и неуверенным голосом. — Я знаю тебя.

«Он меня знает. О Мерлин. Но как такое возможно? Разве что…»

— Аливард, — с тревогой позвала у него за спиной Ребекка.

— Подождите.

Ремус поднял руку, останавливая охранника; все его существо стремилось как можно быстрее покинуть это помещение, но он сражался с этим чувством. Как бы ни была неприятна ему мысль о том, что какая-то часть Каина еще жила в этом человеке, что-то не давало Ремусу покоя: какое-то чувство, что происходящее было неправильным, представлялось в неверном свете. Смутное подозрение зародилось глубоко внутри. В этом он должен был убедиться обязательно…

Не обращая внимания на страх в глазах Ребекки, Ремус снова обернулся к Каину.

— Откуда ты меня знаешь? — спокойно спросил он. — Где ты меня раньше видел?

— Ты приходил, — ответил тот рассеянно; казалось, он думал вслух. — Ты приходил туда, где много детей. Ты приходил навестить меня там.

— Хогвартс, — возбужденно проговорила Ребекка. — Профессор, он явно помнит, нам нужно уйти, прежде чем…

— Минутку, — перебил ее Ремус, снова подняв руку, чем заслужил гневное фырканье. — Не думаю, что он говорит о Хогвартсе.

— Почему я приходил? — спросил он, изо всех сил стараясь сохранять ровный тон. — Почему я навещал тебя?

Голос Каина внезапно стал резче, жестче, почти обвинительным.

— Дом. Ты говорил, что у меня может быть дом. Ты говорил, что я могу пойти домой с тобой. — Каин прищурился. — Ты говорил, что ты мой дядя.

Папа.

Ну конечно же.

Воображаемая рука, сжимавшая его сердце, вдруг исчезла. Каин вовсе не помнил его. Авель спутал его с дядей, который однажды приходил в детский дом и спрашивал, хочет ли он быть усыновленным. Он спутал его с Рейнардом.

— Дядя? — напряженно спросила Ребекка. — Профессор, что…

— Он не помнит меня, — перебил ее Ремус твердо, но тихо. — Не беспокойтесь, Ребекка. Это вовсе не Каин — бешеный оборотень; это десятилетний мальчик. Он спутал меня с моим отцом.

— Вашим отцом? — стараясь скрыть непонимание, язвительно переспросила Ребекка. — И почему же?

Ремус тяжело вздохнул. Ребекка, безусловно, являлась последним человеком, с кем ему хотелось обсуждать историю своей семьи.

— Мы очень похожи, — уклончиво ответил он.

Его уловка не сработала.

— Это не то, что я имела в виду. Откуда он знает вашего отца, профессор?

Ремус снова вздохнул. Судя по всему, ему не отвертеться.

— Однажды мой отец едва не усыновил его, — признался он, умалчивая, что матерью Каина была сестра Рейнарда. — Когда он стал сиротой, мой отец хотел забрать его, но передумал. — Ремус поджал губы. — Это одна из причин, по которой, превратившись в бешеного, он нацелился на нас. Вернее, на меня.

Ответом ему стала тишина: Ребекка, очевидно, не знала, что сказать.

— Ты не вернулся. — Эти слова, тихие, но отчетливые, вновь вернули внимание Ремуса к Каину. Оборотень теперь сидел на корточках, и в его глазах появилось неприятное выражение разгорающейся ненависти. — Ты оставил меня там.

Ремус медленно выпрямился, не отводя взгляда от искаженного лица Каина, и сделал осторожный шаг назад. Быстро посмотрев на Ребекку, он сказал:

— Пора уходить. Сейчас же.

Ребекка также заметила опасные признаки.

— Полностью согласна.

— Ты ушел…

— Аливард.

На этот раз Ремус не стал задерживать охранника, вместо этого мучительно медленно отступая в сторону двери. Сейчас не стоило совершать резких движений.

— Ты ушел и больше не вернулся.

— Аливард! — резко воскликнула Ребекка. В глазах Каина полыхнула ярость.

— Я ненавижу тебя.

Три метра до двери…

— Я ненавижу тебя!

Два метра…

— Я ненавижу тебя!

Один…

— Ненавижу тебя! — С яростным воплем Каин бросился вперед, выставив скрюченные пальцы, словно надеялся разодрать на части сам воздух. — Ненавижутебяненавижутебяненавижутебя!

— Остолбеней!

Заклинание Аливарда угодило Каину прямо в грудь, с силой отбросив его назад, однако всем сразу же стало очевидным, что каким бы ни было его умственное состояние, его сопротивление магии, характерное для бешеных оборотней, никуда не делось. Тряхнув головой, Каин вскочил на ноги с перекошенным от боли и ярости лицом. Всегда такое бесстрастное лицо Аливарда побледнело, однако он оставался собранным. Выставив вперед палочку, он ждал новой атаки.

— Ненавижутебяненавижутебя…

В проеме двери Ремус потянулся за палочкой; Ребекка уже вытащила свою.

— Импедимента!

— Империо!

И все стихло.

Заклятие Аливарда замедлило Каина, но заклинание Империус, выпущенное Ребеккой Голдштейн, остановило его.

Ремус с недоверием уставился на нее, но она смотрела только на Каина.

— Кролл, — позвала она резко.

Все еще не оправившись от потрясения, Ремус поспешно отступил в сторону, пропуская Аркадиуса Кролла. Тот вошел в камеру, держа в руке пробирку с успокоительным. Он протянул ее Каину.

— Выпей, — велела Ребекка. — До дна.

Бездумно и послушно Каин взял пробирку и одним глотком осушил ее. Несколько мгновений он просто стоял, а затем его глаза закатились, он пошатнулся и бесформенной кучей осел на пол.

Ребекка встрепенулась и убрала палочку.

— Аливард, положите его на постель, — удивительно обыденным голосом приказала она. — Кролл, проверьте его показатели жизнедеятельности. Профессор, подойдите ко мне, пожалуйста.

Ремус с радостью вышел из камеры, тогда как двое мужчин принялись выполнять поручения Ребекки. Его сердце гулко ухало в груди, а мысли роились из-за пережитого только что. Как это могло произойти? Как?..

— Профессор, не надо на меня так смотреть, — прервала Ребекка ход его мыслей. — У меня есть разрешение от Министерства Магии на использование этого заклятия. Если это необходимо, я покажу вам документы.

— Дело не в этом. — Кусочки мозаики занимали свои места, открывая взгляду узор, наполняющий его липким, холодным ужасом. Он не думал об этом раньше, ему это и в голову не приходило, потому что это было безусловным, нерушимым фактом ликантропии. Но теория Ребекки объясняла это факт слишком хорошо, и теперь…

Теперь это работает. Для Каина сомнительная паутина безопасности больше не существовала.

Может быть, именно на это рассчитывали пожиратели смерти. Нуждались в этом, если хотите. Последствия будут ужасными.

Ремус резко повернулся к Ребекке, надеясь, что его глаза не выдадут ей его мыслей.

— Я не потрясен тем, что вы использовали непростительное заклинание, хотя и удивлен, — сказал он, и его голос разнесся по небольшому помещению. — Я потрясен тем, что оно сработало, тогда как не должно было. — Он глубоко вдохнул. — Я потрясен, профессор Голдштейн, потому что вы первый человек, кому удалось наложить заклятие Империус на оборотня. Это просто невероятно.

Ребекка холодно и спокойно улыбнулась.

— Что ж, профессор, — ответила она. — Больше нет.

— Ох Мерлин.

Сидя напротив в магически защищенном купе маггловского поезда, бледная Тонкс глядела на Ремуса широко раскрытыми глазами; ее пальцы, до сих пор сжимающие планшет, нервно подрагивали. Узкая и извилистая долина проносилась за окном, отчего на лице Тонкс мелькали тени.

— Ты думаешь, это оно? — прошептала она, и в ее голосе слышался страх. — Ты считаешь, именно для этого пожирателям смерти нужен Каин? И институт?

— Я в этом уверен, — ответил Ремус. Он сидел, откинувшись на потрепанную спинку сиденья, и невидящим взором глядел в окно, размышляя при этом над открывшейся ему чудовищной перспективой. — Первым делом Фолк упомянул заклинание Империус. Он смог представить, чем это грозит, как и я.

Тонкс покачала головой.

— Но ведь это только Каин подвластен заклинанию, — сказала она с ноткой отчаяния. — Разве же один оборотень под заклинанием Империус в полнолуние окажется страшнее, чем без него?

Ремус закрыл глаза.

— Вероятно, нет. Но поставь себя на место Волдеморта: такие опасные существа, как оборотни, в полнолуние на его стороне, причем исключено, что они бросятся на союзников или проводников в пылу сражения. Нет нужды прибегать к подкупу, лжи или обещаниям — всего одно заклятие, и у них в руках смертельная машина, которая может увеличивать свою мощь единственным укусом. — Он содрогнулся. — Только в этом здании более сорока оборотней, Тонкс, а дементоры сейчас подчиняются Волдеморту. Всего несколько поцелуев, и в распоряжении пожирателей смерти будет армия оборотней в полнолуние, которые остальные дни месяца будут бешеными и под их полным контролем.

— А с каждым полнолунием их число будет расти посредством укусов. До тех пор, пока на их стороне не окажется численное преимущество, — закончила Тонкс и сглотнула. — Черт побери, Ремус. Что нам делать?

Отличный вопрос, на который у Ремуса не было ответа.

— Я не знаю, — честно признался он. — Полагаю, в следующий раз, когда мы прибудем в институт, нам надо будет…

— Погоди… что? — Встревоженное выражение появилось на лице Тонкс, когда она резко подалась вперед. — Что ты имеешь в виду, говоря про следующий раз?

Ремус с удивлением посмотрел на нее.

— Через две недели Ребекка попросила меня прийти снова. Она сказала, что хочет попробовать еще кое-что.

Тонкс сжала кулаки.

— Держу пари, что хочет, — практически прорычала она. — Ремус, ты что, не слышал, что я сказала про запись в дневнике?

Ремус спокойно посмотрел на нее.

— Я слышал, — ответил он.

— Тогда, возможно, не смог сделать правильный вывод из тех слов? Нужен Люпин, заполучить Люпина, разговорчики про тесты… Да это же до смешного очевидно: они хотят испробовать это на тебе.

— Я все прекрасно понял.

— И все равно хочешь вернуться? Хочешь, чтобы тебя заперли в этом охраняемом здании, полном людей, которые намереваются похитить твою душу и использовать тебя для убийства?

Ремус закрыл глаза и откинул голову назад, прислушиваясь к перестуку колес по рельсам.

— Я думал об этом, Тонкс, — мягко сказал он. — Но если я не вернусь, то что тогда? У нас нет никаких доказательств, с которым можно было бы пойти в Министерство. Никто из Ордена не сумеет достаточно быстро получить разрешение на посещение института. Только в наших с тобой силах найти нужные улики или хоть как-то повлиять на ситуацию. Да, я рискую, но я должен это сделать.

Тонкс резко подалась вперед с горящими глазами.

— Тогда позволь мне взять этот риск на себя. В следующий раз ты можешь принять мой облик с помощью оборотного зелья, а я превращусь в тебя. Тогда…

Ремус резко открыл глаза.

— Нет.

— Ремус…

— Категорически нет. — Он тоже подался вперед, и теперь его лицо находилось в нескольких сантиметрах от ее. — Ты полагаешь, что я когда-либо подвергну тебя такой опасности? Что каким-то образом лучше, чтоб дементоры поцеловали тебя, а не меня? — Он решительно покачал головой. — Даже не заикайся об этом, Тонкс.

— Но когда ты там, я больше никак не могу тебя защитить, — воскликнула она.

— Я никогда не просил тебя защищать меня.

— Я знаю, но это то, чего хочу я, — заявила она, буравя его взглядом.

В возникшей тишине c чувством, похожим на неловкость, Ремус вдруг осознал, как близко оказались их лица.

Гудок паровоза заставил Тонкс дернуться от неожиданности, и планшет выскользнул из ее пальцев; бумаги рассыпались по всему купе. Выругавшись, она подскочила с места, и Ремус поспешно откинулся назад, чтоб избежать столкновения лбами.

Тонкс бросила в его сторону извиняющийся взгляд. Он улыбнулся в ответ и, повернувшись к окну, принялся собирать раскиданные бумаги, среди которых ему попался и маленький заляпанный обрывок.

— Я такая неуклюжая, — пробормотала Тонкс, садясь; в одной руке она держала собранные листы, а в другой — планшет. — Мне нужно завести папку взамен этой штуки. Нет, дружище, подержи их сам, пока я разгребу эти, — добавила она, отвергая протянутые Ремусом бумаги. — Иначе я все снова уроню.

С улыбкой Ремус уселся поудобнее, разглядывая документы в руках. По большому счету, они были призваны дополнить образ Ундины Блэквуд и содержали записи по теме исследования оборотней, истории института и новые теории касательно волчьего противоядия, не говоря уже о…

«Меня поймали. В ловушке».

Ремус замер.

Всего несколько слов, нацарапанные на обрывке бумаги, который он поднял, но до этого не рассматривал внимательно. Рука писавшего так сильно тряслась, что разобрать каракули было сложно. Но почерк был ему знаком.

Тем же самым почерком была написана заляпанная зельями и кровью записка-наводка, которую показывал ему Кингсли на встрече Ордена тем утром после смерти Фолка.

— Ремус? — Тонкс заметила перемену в его поведении, и на ее лице отразилось удивление и тревога. — Что такое?

Он коснулся записки, взял ее и показал ей.

— Тонкс, откуда это?

Несколько мгновений она с недоумением смотрела на бумажку, а затем вспомнила.

— Она лежала в дневнике! — воскликнула она. — И упала под стол, когда я скинула его. Я подобрала ее вместе со своими бумагами после того, как стукнулась головой, но меня так потрясло происшествие с Симоной, что я забыла об этом. А что?..

Ремус молча передал ей записку. Тонкс взяла ее, прочла и замерла точно так же, как и он.

— Наводка, — прошептала она.

Ремус кивнул.

— Значит, наводка, вероятно, пришла от кого-то в стенах института.

Тонкс моргнула.

— Западня? — предположила она. — Может быть, чтобы заманить тебя?

Он сразу же покачал головой.

— Думаю, не меня. Сообщение было отправлено мракоборцам. Даже если они знали о моей связи с тобой и Кингсли, как они могли быть уверенными, что эта информация достигнет меня?

— Тогда реальная наводка? От кого-то, кто знает, что происходит, но не одобряет? Возможно, ничего не может поделать с этим сам?

— Это больше похоже на правду. Особенно учитывая написанное в этой записке.

Тонкс сглотнула.

— Заключенный?

— Вероятно.

Она покачала головой.

— Но тогда почему это находилось в дневнике Ребекки Голдштейн?— спросила Тонкс, а затем вдруг побледнела. — Разве что она словила отправителя…

Ремус внимательно посмотрел на нее.

— Не спеши с выводами, Тонкс. Пока что мы можем даже предположить, что именно она и послала эти сообщения.

— Тогда, полагаю, она была бы рада тебя видеть. И постаралась бы что-то рассказать, когда вы были наедине.

Ремус снова покачал головой.

— Тонкс, мы не можем даже быть уверенными в том, что это ее дневник.

— Но он лежал на ее столе. Симона убрала его в ящик.

Нахмурившись, Ремус сунул руку в карман.

— Вот, — сказал он, протягивая Тонкс довольно смятое теперь приглашение его в институт. — Это пришло от Ребекки. Похожи ли почерки?

Тонкс пробежалась глазами по написанному.

— Под столом было темно, — заметила она.

— Тонкс…

— Ладно, ладно! — Она пихнула свиток обратно Ремусу. — Почерк не похож. Но мы не можем знать наверняка, Ребекка ли лично писала это послание!

— Она его подписала.

— Что не значит, что и весь текст написан ее рукой. Для таких задач у нее есть ассистент, помнишь? — Тонкс недовольно насупилась. — Ремус, почему ты споришь?

Ремус вздохнул.

— Ты считаешь, что она пожиратель смерти?

— А ты считаешь, это не так? — воскликнула она, взмахнув запиской. — Ремус…

Он снова тяжело вздохнул.

— Я не пытаюсь вывести тебя из себя. Но если в последние несколько лет я чему и научился, так это не принимать очевидное за истину. Вспомни о Сириусе. Все считали его виновным, не правда ли? — Тонкс слегка поморщилась, и Ремус ободряюще ей улыбнулся. — Если мы закроем свой разум для вероятностей, то за своими предположениями просмотрим истину. Признаю, в твоем распоряжении имеется ряд довольно обоснованных гипотез, о которых я постараюсь помнить. Но пока буду придерживаться презумпции невиновности.

Тонкс выгнула бровь.

— Ты слишком доверчив, Ремус Люпин. У нее в столе есть запертый с помощью палочки ящик, а также дневник, содержащий тайные записи о проведении на тебе тестов. Она относится к тебе враждебно, но продолжает приглашать. И она наложила заклятие Империус на Каина, тогда как могла выбрать любое другое. По мне, так это все указывает на нее. — Внезапно она щелкнула пальцами и проговорила: — Ну конечно же! Вот почему ей было так интересно, узнает ли тебя Каин! Она хотела убедиться, что его бешеная составляющая исчезла! Она должна была знать, какую опасность таит воздействие заклятия Империус на оборотня, ведь она эксперт по этой части. И если хоть намек на волка остался…

— Она бы пострадала от рикошета, — закончил ее мысль Ремус, стараясь не обращать внимания на холодок, пробежавшийся по спине. — Возможно, даже была бы убита. Она должна была быть абсолютно уверенной в своей теории относительно сущности оборотней, прежде чем пробовать такое...

— Именно, — сказала Тонкс, кивнув. Ее глаза сияли. — И им потребуется больше экспериментов, — добавила она вдруг. — Потому что она наложила заклятие Империус только на разум десятилетнего ребенка. Кто может сказать с уверенностью, что наложение этого заклинания на волчью часть сознания окажется не так опасно, как обычно?

— Им предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем они смогут это делать, — мягко заметил Ремус под замедляющийся перестук колес, когда поезд приближался к станции симпатичной деревушки. — По крайней мере, если мы верны в предположении, что это была их первая попытка. Им потребуется больше экспериментов. Больше оборотней. — Его взгляд стал жестким. — В следующий раз нам нужно найти способ попасть на нижние уровни. Конкретно на уровень резидентов. Нам нужно знать, что на самом деле там происходит.

— Именно туда, куда она не хочет тебя пускать, — добавила Тонкс, забирая остаток своих бумаг и поднимаясь на ноги. — Согласна. Все еще думаешь, что Ребекка невиновна?

Ремус поморщился.

— Просто позволь мне думать шире, ладно?

— Договорились, — улыбнулась Тонкс. — А я пока буду подозревать всех, если ты не против.

— Если это так важно для тебя.

— Важно. И мой подозрительный разум подсказывает мне, что у нее будет целых две недели. Если бы мы могли вернуться раньше…

— Тут мы бессильны, — сказал Ремус, тоже вставая. Отворив дверь, они присоединились к туристам, выходящим на платформу. — Мы лучше всех знаем, что туда не попасть, пока тебя не пригласят. И ты по-прежнему считаешь, что за всем этим стоит Ребекка. Многие имели доступ к этому кабинету, так что я повторюсь: мы не знаем наверняка, что дневник принадлежит ей.

— Я займусь проверками, — заявила Тонкс, прикрепляя последние листки к планшету, пока они шли через ворота станции к укромному уголку на парковке. — Ребекка, Кролл, Симона, Аливард, Зелия Фелан, Дольф… даже Фелиция, — добавила она, пожав плечами в знак извинения, но Ремус улыбнулся. — Я хочу знать, если кто-то из имеющих доступ к кабинету хотя бы проходил мимо пожирателя смерти на улице.

— Отличная идея, — согласился Ремус. Один из старых автомобилей рядом с дребезгом завелся. — Пойдем, нам надо вернуться в Хогсмид. Думаю, Дамблдор захочет услышать обо всем.

Тонкс кивнула, и вместе они скрылись за пустым белым грузовиком. Когда же заведенный автомобиль, чихая и фыркая, покинул парковку, они трансгрессировали с незаметными за шумом хлопками.

* * *

Сияющий круг луны скрылся за облаками, собравшимися над горами, но ее влияние никуда не делось.

Ремус потянулся всем своим волчьим телом от передних лап до кончика хвоста, мечтая о том, чтобы напряжение в мышцах можно было полностью списать на последствия перевоплощения. К сожалению, в жизни все несколько сложнее.

Дамблдор выслушал их с Тонкс подозрения по поводу Ребекки Голдштейн и потенциального использования заклятия Империус против оборотней с тревогой. Однако его оценка ситуации совпадала с мнением Ремуса; они мало что могли сделать до следующего визита в институт. Под прикрытием Кингсли Тонкс по возможности сбегала с работы, чтобы раскопать хоть что-то на персонал института, однако пока ей не удалось обнаружить ничего, что имело бы отношение к их расследованию. Сильное отвлечение в виде атаки пожирателей смерти на маггловских туристов в Девоне сделало ее отлучки с работы практически невозможными.

У Ремуса же не было и такого развлечения. С помощью мадам Пинс он нашел в библиотеке Хогвартса книгу Ребекки про бешеных оборотней, а также нудный и утомительный трактат Кролла про меняющие форму виды и проводил над ними свободные от работы учителя часы, пытаясь найти хоть что-то полезное. Пока безрезультатно.

Поэтому к вечеру среды, когда взошла полная луна, Ремус был на взводе. Размышляя над этим, он приготовился к ожидающей его ночи: принял последнюю дозу волчьего противоядия, с помощью палочки запер дверь в свой кабинет и убрал одежду и палочку в ящик стола. Зная, насколько важно оставаться спокойным для простой трансформации, он заранее все подготовил: собрал тарелку с бутербродами на случай, если проголодается, заколдовал музыкальную шкатулку на повторное воспроизведение «Фантазии» Томаса Таллиса и расположил открытую книгу Кролла перед собой. Даже если он и не станет читать ее, подумал он с большей надеждой, нежели намерением, он сможет ее погрызть. Приятная мысль, однако в этом случае, он знал, гнев мадам Пинс будет ужасен.

Затем он приоткрыл окно, улегся на подушку и накрылся ярко-желтым одеялом, подаренным Молли Уизли ему на день рожденья, в ожидании трансформации, которую принесет с собой лунный свет.

Что и произошло.

Прошло примерно с полчаса после превращения. Ремус без особого аппетита съел полбутерброда и несколько минут смотрел на книгу Кролла, прежде чем решил, что не может заставить себя читать ее. Вместо этого он закрыл глаза и погрузился в убаюкивающую музыку. В любом случае ему нужен отдых…

— Ой!

Вспышка света и дребезжание дверной ручки вырвали Ремуса из объятий сна. Приглушенные голоса донеслись до его ушей.

— Посмотри, он не двигается! Не отвечает! И дверь магическим образом заперта. Помнишь, что сказали Макгонагл и Дамблдор? Что если на него напали? Алохамора!

Ремус моргнул, и дверь снова вспыхнула на мгновение. Кто-то вскрикнул от боли.

— Не думаю, что это сработает, дружище, — донесся до Ремуса другой, более сонный голос. — Может быть, он заснул за столом…

Музыкальная композиция началась с начала, однако громкости не хватало, чтобы заглушить знакомые голоса, разбудившие его.

Гарри? Рон?

— В темноте? — ответил первый голос яростно. — И зачем ему запирать дверь с помощью магии?

— Гарри…

О боже. Ремус попытался подняться, но это оказалось совсем непросто. Позабыв спросонья о своем не совсем человеческом состоянии, он начал отвечать, и вырвавшийся хриплый лай потонул в звучащей музыке. Не то чтобы это было важно: в такие дни месяца он всегда накладывал на дверь одностороннее заглушающее заклинание. Без палочки он никак не сможет ответить Гарри так, чтобы тот услышал.

А Гарри, увидев на карте Мародеров, что учитель в кабинете, но не сумев добиться ответа или войти через закрытую дверь, почему-то решил, что ему грозит опасность…

— Профессор Люпин, вы в порядке? Профессор? Я знаю, что вы внутри, у меня есть карта! С вами все в порядке? Почему дверь заперта?

Устало Ремус напомнил себе справиться у профессора Синистры насчет оценок Гарри по астрономии: он явно позабыл о нынешней фазе Луны.

— Мы сейчас, слышите? Держитесь! Рон, пошли!

«Сейчас? — захотелось крикнуть Ремусу. — Сейчас что?»

До его ушей донесся звук удаляющихся бегом шагов. Со вздохом он опустил морду на лапы и покачал головой. Зачем Гарри понадобилось приходить к нему посреди ночи, было выше его понимания. Однако если он поставит на уши весь замок по поводу атаки на Ремуса, когда никакой атаки и близко не было…

О, великолепно. У Снейпа выдастся прекрасный денек, если он узнает об этом…

Однако он ничего не мог сделать, кроме как ждать неизбежного, чем он и занялся. В комнате было темно, так как его светильник погас, пока он спал, а луна пряталась за облаками. Через приоткрытое окно доносился легкий шум ветра.

Окно… Нет, Гарри же не станет…

Гарри станет.

Он услышал приближающуюся метлу за мгновение до того, как увидел в окне бледное лицо с взлохмаченными темными волосами. Зеленые глаза внимательно вгляделись в темноту внутри, а затем Гарри направил палочку в сторону окна.

— Люмос! — проговорил он, и кончик палочки засветился. — Профессор Люпин? — позвал он, и Ремусу стала видна вторая голова — на этот раз с рыжими волосами и веснушками на заспанном лице.

Ремус поднялся.

Именно в этот момент луна решила выглянуть из-за облаков и осветить все вокруг серебристым светом.

Гарри замер. Рон моргнул.

— Черт, — проговорил он.

Очевидно, Гарри и Рон представляли себе досуг оборотня в полнолуние несколько иначе, нежели валяние на подушке и под одеялом Молли Уизли, поедание бутербродов и чтение под классическую музыку. Ремус почему-то почувствовал себя неуютно в собственной шкуре.

Он хотел улыбнуться, но подумал, что, возможно, это будет похоже на оскал. Так что он склонил голову в дружелюбной, как он надеялся, манере.

Гарри молча открывал и закрывал рот, силясь что-то сказать. Наконец он сглотнул и проговорил:

— Я… Профессор Люпин, мне очень жаль. Я совершенно забыл, что сегодня… — Он указал в сторону сияющей луны. — Я хотел с вами поговорить, но… это подождет. Да, подождет. — Он нахмурился. — Мне правда очень жаль, — повторил он. — Я… оставлю вас в покое. Давай, Рон.

Гарри пропал из виду, тогда как Рон немного задержался.

— Я передам маме, что вам понравилось одеяло, — пробормотал он. — Спокойной ночи, профессор.

Ремус слегка кивнул, а когда Рон также исчез в темноте, лег на подушку и уставился в пространство.

Что, черт возьми, только что произошло?

Какое-то воспоминание зашевелилось в его памяти. «Помнишь, что сказали Макгонагл и Дамблдор?»… Это слова Гарри. Что еще он подслушал? Что такого срочного, что он пришел к нему посреди ночи?

Ремус ощутил холодок, пробежавший по спине. Что он узнал?

Ему надо успокоиться. Сейчас абсолютно незачем волноваться по этому поводу. Не то чтобы он мог сейчас же последовать за Гарри и начистоту с ним потолковать. Однако с рассветом…

Устало пыхтя, Ремус снова улегся, но, несмотря на успокаивающую мелодию, уснуть ему удалось нескоро.

Утро принесло Ремусу невероятно приятное возвращение к человеческому обличию. Ему всегда доставляло удовольствие просыпаться пусть и с болью в мышцах, но в своем теле и с осознанием, что целый лунный цикл лежал между этим днем и следующей волчьей ночью. Однако испытываемое им облегчение ни в коей мере не отменяло факта, что он чувствовал себя усталым, тогда как это обстоятельство никак не должно было повлиять на его работу.

— Итак, — проговорил Ремус, надеясь, что никто из его учеников пятого курса факультетов Гриффиндор и Когтевран не заметил его попытки подавить зевок; он мечтал о звонке с урока и так необходимом ему послеобеденном сне. — Подведем итоги. Что обязательно нужно помнить, когда имеете дело с потенциально проклятым объектом?

Оглядев множество поднятых рук, он сказал:

— Полумна?

Полумна Лавгуд слегка улыбнулась.

— Поискать спурглепуфсов, — мечтательно ответила она. — Знаете, они питаются проклятыми объектами. А если вы позволите морщерогому кизляку лизнуть его, то по цвету его языка можно будет судить, проклят ли этот объект…

Ремус с гордостью отметил, что ему удалось сохранить серьезное выражение лица.

— Немного нестандартный подход, — заметил он, когда остальные ученики захихикали. — Но мне хотелось бы услышать что-то из того, что мы обсуждали на уроках.

Снова оглядев класс, он выбрал Джини.

Улыбка самой юной представительницы семьи Уизли была слегка натянутой. В течение урока Ремус внимательно за ней наблюдал, понимая, что обсуждаемая тема является болезненной для нее. Однако если не считать некоторой нервозности во взгляде, Джини ничем не выдала своих чувств, и Ремус решил, что она сможет ответить на вопрос.

— Ни в коем случае не прикасаться к объекту, — тихо начала Джини, — не разговаривать с ним и не пытаться наложить заклинание. Если у вас есть подозрения, то лучше оставить объект в покое. И… — немного помявшись, она все же продолжила: — никогда не верьте тому, что имеет свой разум, если не очевидно, где находятся его мозги.

Ремус кивнул и ободряюще ей улыбнулся.

— Кратко и точно, да еще и с дополнительным советом. Пять очков Гирффиндору.

В ответ Джини искренне улыбнулась, и тут зазвенел звонок. Повысив голос, чтобы быть услышанным через сразу же поднявшийся шум убираемых книг и перьев, Ремус сказал:

— Домашнее задание: прочитайте десятую главу «Изгоняя темноту» и опишите, как распознать проклятый объект и что делать в случае обнаружения такового у вас дома. Ответ должен занять минимум 60 см пергамента и быть готов к следующему уроку. Помните, мы испытаем ваши знания на парочке предметов, на которые я наложу чесательные заклятия. Если вы не хотите провести несколько очень неприятных часов, то я рекомендую вам изучить тему. — Присоединившись к раздавшемуся со всех концов класса смеху, Ремус добавил: — Спасибо всем, а теперь отправляйтесь на обед.

Толкаясь и шумя, как только полный класс голодных учеников может, подростки покинули классную комнату. Полумна Лавгуд вышла, продолжая витать в облаках и устремив взгляд своих выпуклых глаз к потолку, словно бы увидела там что-то невероятно интересное. Джини Уизли же задержалась на пороге, с благодарностью улыбнулась учителю и исчезла в коридоре.

Как только шум удаляющейся толпы учеников затих, Ремус позволил себе закрыть глаза и сесть в кресло. Отодвинув книгу Ребекки и учебник пятого курса, он скрестил на столе руки, широко зевнул и опустил на них голову.

Мерлин, как он устал. Неважно, сколько часов ему удается поспать в полнолуние, этого никогда не хватало, чтобы отдохнуть после изматывающих трансформаций из человека в волка и обратно в течение одной ночи. Тем более что в этот раз он спал еще меньше, чем мог бы…

Гарри… Ремус был таким уставшим, что у него просто не было сил отправляться на поиски парня и выяснять, что привело того к нему посреди ночи. Гарри не ждал, как Ремус отчасти предполагал, под его дверью на закате луны, а значит, дело было не таким уж важным; вместо этого он лишь неловко встретился взглядом с Ремусом во время завтрака, а затем слегка кивнул, что, вероятно, означало «поговорим позже». Ремус, однако, не ожидал, что «позже» окажется настолько позже. Может, он…

— Профессор Люпин?

Ремус поднял голову. Гарри, Рон и Гермиона столпились у входа.

Гарри выглядел неуверенным, Рон — угнетенным, Гермиона же явно была раздражена.

Подавив зевок, Ремус сел ровно и жестом пригласил их войти, что они и сделали. Рон задержался, чтобы закрыть дверь, а затем последовал за друзьями, остановившимися перед столом учителя. Откинувшись на спинку, Ремус с трудом улыбнулся.

— Ну? — начал он тихо. — Теперь, когда я способен разговаривать, чем могу быть полезен?

Гарри слегка покраснел.

— Послушайте, профессор, я правда сожалею о произошедшем ночью, — проговорил он поспешно. — Я не изучаю астрономию в этом году, так что не подумал о фазах Луны…

— Я бы могла сказать тебе об этом, Гарри, — раздраженно встряла Гермиона, — если бы ты спросил меня.

Рон бросил на нее колкий взгляд.

— Ты сама хотела снова наложить руки на книгу этой Голд-как-ее-там! — воскликнул он недовольно.

— Да, но я вовсе не желала, чтобы вы двое бродили… — Гермиона умолкла, заметив предупреждающий взгляд Гарри. Посмотрев на учительский стол, она явно заметила две отодвинутые Ремусом чуть ранее книги, и румянец залил ее щеки.

Теперь Ремус потихоньку начинал понимать происходящее.

— Дайте-ка угадаю, — мягко сказал он, и трое подростков с опаской воззрились на него. — Подслушав мой разговор с Тонкс, вы захотели еще разок взглянуть на вот это. — Он поднял книгу об оборотнях. Судя по выражению лица Гермионы, он был прав. — Но, придя в библиотеку, вы обнаружили, что кто-то уже взял единственный экземпляр. Вам также не удалось убедить мадам Пинс назвать имя того, кто это сделал. Поэтому прошлой ночью вы решили проникнуть в библиотеку под мантией Джеймса и взглянуть на регистрационные записи. Я прав?

— К сожалению, да, — отозвался Гарри.

Ремус широко улыбнулся.

— С какой легкостью ты забываешь, что я семь лет жил в одной комнате с твоим отцом и Сириусом. Что же дальше? Вы узнали, что книга у меня. Сверившись с картой Мародеров, вы выяснили, что я один в своем кабинете, и решили действовать напролом и попросить меня одолжить книгу вам. Однако прибыв на место, вы обнаружили, что дверь магически заперта… — Он задумчиво умолк. — Знаешь, Гарри, я вполне понимаю, почему ты был обеспокоен этим открытием. Но позволь спросить: с чего ты взял, что мне грозит опасность?

Гарри и Рон с тревогой обменялись взглядами. Гермиона нахмурилась.

— Мы изучали информацию касательно Института бешенства, который вы упомянули, — призналась она со вздохом и поморщилась, когда Ремус укоризненно посмотрел на нее. — Из того немногого, что нам удалось узнать, ясно следовало, что даже не принимая в расчет пожирателей смерти, ни один оборотень не захочет там находиться. Те, кто попадают туда, могут покинуть стены этого заведения только… мертвыми.

— И прошлой ночью, — продолжил Гарри, — выходя с Роном из библиотеки под мантией, мы услышали беседу профессора Макгонагл и Дамблдора. И они разговаривали о вас.

Ремус нахмурился.

— Обо мне?

— Да, — подтвердил Рон, с тревогой сморщив нос. — Они говорили о том, как опасно то, что вы делаете, и как обеспокоены они, что какие-то люди, которых они не называли, запрут вас там или даже убьют, потому что у Ордена есть доказательства, что вы являетесь мишенью. И когда мы обнаружили, что ваша дверь заперта, а вы не отвечаете… — Рон замолчал, а потом закончил шепотом: — Мы решили, что эти люди уже что-то предприняли.

Стараясь не обращать внимания на холодок жути, закравшийся в душу, Ремус слегка улыбнулся. Неужели Дамблдор был настолько обеспокоен? Что ж, это вполне оправданно — в конце концов, он и сам был не то чтобы рад сложившейся ситуации. И все это вполне объясняло поведение Гарри этой ночью. Однако как бы польщен Ремус ни был очевидной тревогой трех гриффиндорцев за него, это все еще оставалось не их делом. Но как ему объяснить это так, чтобы Гарри снова не решил, что от него что-то скрывают?

— Гарри, — начал он мягко, — я ценю твою заботу, но, как я говорил и раньше, тебе не следует об этом беспокоиться. Это не угрожает лично вам или школе…

— Мы волнуемся за вас, профессор, — строго перебил Гарри, сверкая глазами. — Не за себя.

— Я тоже за себя волнуюсь, — признался Ремус. Подростки глядели на него с расширенными от неожиданности глазами. Он подался вперед, внимательно смотря на них. — Но это не заставит меня отказаться от важной работы, которую только я могу выполнить. Хотите верьте, хотите нет, однако я не бросаюсь в воду, не зная броду, и могу позаботиться о себе. Вам вовсе незачем бродить по ночам в библиотеке, изучая этот вопрос.

— Но мы хотим помочь! — внезапно воскликнул Рон. — Мы хотим сделать что-то полезное!

Ремус улыбнулся.

— И я это ценю, правда. — Он вздохнул и, опершись локтями на стол, уткнулся носом в переплетенные пальцы. Они ходили вокруг да около, и если сейчас он не уделит этой проблеме должного внимания, Гарри, Рон и Гермиона примутся за это расследование с еще большим усердием. Но, возможно…

— Послушайте, — сказал он вдруг, избегая глядеть на подростков. — Что бы я сейчас ни сказал, вы все равно продолжите свое занятие, верно? — Ответом ему стало выражение решимости на лицах всех троих. — Что ж, — вздохнул Ремус, — тогда я не вижу, каким образом вас может еще более обеспокоить определенная информация, тогда как, расскажи я вам это, вы по крайней мере не станете выдумывать свои версии происходящих событий. И я надеюсь, вам хватит сообразительности не болтать об этом.

— Конечно, профессор.

— Мы обещаем!

— Ни слова не выдадим!

— Что ж. — Ремус снова откинулся в кресле и постарался избавиться от ощущения, что он совершает ошибку. — В этом случае, садитесь, и я начну…

* * *

В общем и целом, Гарри, Рон и Гермиона восприняли новости о вероятной армии подконтрольных Волдеморту с помощью заклинания Империус оборотней довольно хорошо. Гарри стиснул зубы, губы Рона нервно подрагивали, а хмурое выражение на лице Гермионы стало еще более мрачным, но ни один из них не выказал явных признаков паники. Вместо этого они спокойно, пусть и неуверенно задали ему несколько уточняющих вопросов. Он, как мог, ответил на них, снабдив Гермиону списком литературы, которая позволит ей изучить методы защиты, и согласился с решением Гарри немедленно, хотя и не явно ввести в программу ОД подходящие заклинания, которые помогли бы отпугнуть оборотня во время полнолуния. А затем они ушли — немного бледные и непривычно тихие, однако больше ничто в их поведении или облике не выдавало их тревоги.

Ремус все еще сомневался, правильно ли он поступил, однако было уже поздно что-то менять. Кроме того, попытки защитить Гарри в прошлом году привели к несчастью. Ему уже шестнадцать, пора бы начать доверять ему.

Затем он вспомнил о грядущем воскресенье, и ему стало интересно, будет ли его отец готов сделать такое одолжение ему.

Пятница и суббота прошли без каких-либо происшествий. Вечером субботы он встретился с Тонкс в «Трех метлах», и она с раздражением сообщила ему, что вся информация о сотрудниках Института бешенства была доступна персоналу Министерства с уровнем допуска на несколько порядков выше, чем ее.

— Я могу попросить заняться этим Кингсли, — сказала Тонкс, яростно теребя салфетку. — Его уровень допуска достаточен. Но Амбридж… — она замолчала и сделала вид, что плюется, — создала непреодолимые бюрократические преграды на пути к получению любой информации, а Кингсли сейчас так занят, что только Мерлин знает, когда у него найдется на это время. Не думаю, что в ближайшие пару десятилетий мы сможем взглянуть на эти документы. Прости, дружище.

В течение нескольких часов они пытались потопить свою печаль в сливочном пиве, после чего их пути разошлись: Тонкс отправилась в свою лондонскую квартиру с помощью летучего пороха, а Ремус — пешком назад в Хогвартс.

И вот наступило утро воскресенья — влажное и серое из-за низких туч, готовых вот-вот пролиться апрельскими дождями. Ремус отправился домой.

Погода в глубинке Уэльса была мало чем лучше той, что стояла в горах Шотландии: серое небо и моросящий дождь, укутывающий деревья, по большей мере все еще лишенные листьев, несмотря на весну, в угрюмый и клубившийся туман. Коттедж Винтер Холлоу казался бледным и немного размытым, его печная труба скрывалась в низких облаках, а красная дверь потеряла яркость цвета. Плотнее закутавшись в плащ, Ремус поспешил через лужайку к виднеющемуся тусклому свету окна и быстро вошел внутрь.

— Ремус?

Ремус закрыл дверь и обернулся, встречая отца улыбкой. Рейнард тепло улыбнулся в ответ, прислонившись к дверному косяку гостиной. Он явно был совершенно спокоен, особенно по сравнению с его поведением две недели назад, и Ремус ощутил облегчение. Однако присмотревшись, он заметил в глазах отца и положении его плеч некоторую неуверенность, легкое опасение, когда тот наблюдал, как сын вешает плащ на крючок у двери и подходит ближе.

Не обращая внимания на снедающее его желание засыпать отца вопросами, на которые он отказался отвечать в прошлый раз, Ремус заставил себя подавить зарождающуюся вновь тревогу. Бросив взгляд в сторону кухни, он весело спросил:

— Мы будем что-нибудь есть? Хотя я не чувствую запаха жаркого миссис Венн.

— Нет, никакого жаркого. — Неловко сгибая покалеченное колено, Рейнард медленно подошел к любимому креслу перед камином. Сырость всегда плохо сказывалась на старой травме, но Ремус знал, что не стоит оскорблять отца предложением помощи. — Я попросил ее сегодня не приходить. Я предполагал, что первым делом ты захочешь поговорить, и нет никакого смысла давать остыть хорошей еде. — Он уныло улыбнулся, садясь и накрывая подаренным Молли Уизли зеленым одеялом очевидно болящие колени. Поворошив тростью угли, заставляя пламя вновь разгореться, он продолжил: — Полагаю, мне стоит отметить твою выдержку, сын. Когда ты вышел из таверны, я ожидал, что в любой момент ты вернешься, поднимешь меня за ворот и вытрясешь все волнующие тебя ответы.

Ремус тихо рассмеялся и сел на небольшой диван у окна; потирая запястье, он со стыдом вспомнил, что несколько раз за прошедшие две недели ему хотелось сделать именно это.

— О, я был очень близок к тому, чтобы так и поступить, — с намеренной легкостью сообщил он отцу. — Но мои пальцы уже не так сильны, как прежде. Я решил, что лучше застану тебя врасплох и буду поджаривать на медленном огне.

— Ну, по крайней мере, у тебя был план. — Теребя в руках рукоять трости, Рейнард откинулся на подушки. — Но честно, Ремус, запах был бы ужасным.

Ремус пожал плечами и, скрестив ноги, тоже облокотился на спинку.

— Я сын мастера зельеваренья и дезинфектора, помнишь? Я уже к пяти годам лишился обоняния, так что неприятные запахи мне не докучают.

Рейнард весело выгнул бровь, однако его улыбка оставалась натянутой.

— Другими словами, запахи отваров, которые готовила твоя мать, выжгли тебе все волоски в носу. — Он щелкнул пальцами в притворном раздражении. — Я знал, что не стоит устраивать тебе спальню над кухней.

— Не говоря уже о кучах помета капп во дворе. А вонь от красных шляп, которых ты резал на кухонном столе! И…

— Ладно, ладно. — Рейнард поднял руки, признавая поражение. — У тебя было вонючее детство, я признаю.

— И громкое. У мамы постоянно что-то взрывалось на кухне, а у тебя на заднем дворе был зверинец, и она вечно ругалась с тобой по поводу твоего зверинца на заднем дворе…

— Мы были ужасными родителями, — признал Рейнард с более искренней улыбкой. — Я никогда и не говорил, что из меня вышел хороший отец. Людям достаточно только посмотреть, каким негодяем ты вырос…

Ремус тоже широко улыбнулся.

— Жизнь здесь все же научила меня одной важной вещи: сидеть тихо и не обращать внимания на катастрофу вокруг. Иначе, принимая во внимание моих соседей по комнате в Хогвартсе, я бы никогда не сдал ни одного экзамена.

— Приятно, что я был полезен, — заметил Рейнард с неожиданным равнодушием. — Буду благодарен, если ты вспомнишь об этом, когда я буду привязан к шесту — эдакий поджаренный родитель, дымящийся на ветру.

Ремус снова улыбнулся.

— Ты плохо слушал: я легко смогу не обращать внимания на то, как ты будешь крутиться.

На этот раз не было никакого сомнения в том, что его отец снова стал неуверенным.

— Но тогда как ты расслышишь мои ответы? И раз уж мы коснулись этой темы, — Рейнард бледно улыбнулся, — о чем ты хотел меня спросить?

Ремус ощутил, как улыбка исчезла с его лица, когда разговор снова свернул к серьезной теме, вокруг которой они все это время кружили.

— Я надеялся, что ты просто начнешь рассказывать, — предложил он.

— Меня могло немного отвлечь пламя.

Ремус строго на него посмотрел.

— Папа.

— Прости, — извинился тот за очередную попытку отшутиться, примирительно подняв руку. — Давай на время позабудем о воображаемой пытке. Я пригласил тебя, чтобы поговорить о чем-то… чем-то важном, что произошло со мной в последние несколько недель. И я хочу поделиться этим чем-то со своим единственным сыном.

Предположение Тонкс о странном поведении его отца всплыло в памяти, и Ремус похолодел.

— Слушай, пап, — внезапно перебил он, полный решимости избавить отца от неловкости в признании существования подобной связи. — Мне кажется, я знаю, о чем ты собираешься рассказать, и я хочу, чтобы ты знал: если ты решил начать… встречаться с кем-то, я буду только счастлив за тебя, и я уверен, что мама тоже хотела бы, чтоб ты был счастлив…

— Ремус, погоди, — сказал Рейнард. Он снова сел прямо и принялся теребить трость, глядя на сына широко распахнутыми глазами. — О чем ты вообще?

— О том, что ты встречаешься с кем-то, — после долгого молчания предположил Ремус. — С какой-то женщиной?

Рейнар продолжал смотреть на сына.

— Ремус, — проговорил он медленно. — Я женат. Помнишь свою мать?

Ремус ощутил себя глупо.

— Я знаю, но Тонкс предположила, что у тебя было свидание с кем-то в тот день, когда мы виделись, и что ты так давно вдовец… — Он замолчал, а потом закончил: — Я сказал ей, что это ерунда.

— Полная ерунда, — согласился Рейнард, кивнув. — Честно, я думал, ты знаешь меня достаточно хорошо. Для меня не существует в мире женщины, которая могла бы сравниться с твоей матерью.

— Я ей так и сказал.

— Уж надеюсь.

Ремус нахмурился.

— Ладно, прости. Но если ты встречался не с женщиной, то с кем же?

Руки на трости замерли. Глаза Рейнарда медленно нашли взгляд Ремуса.

— С братом, — тихо сказал он.

И снова тишина.

Чего бы Ремус ни ожидал, но точно не этого, хотя и не знал, почему.

— С братом? — переспросил он наконец так же тихо. — С Рольфом Люпином? С тем самым братом, с которым ты не общался тридцать лет?

Рейнард медленно кивнул.

— Да, до того дня, две недели назад, — сказал он и улыбнулся. — Не понимаю, что тебя так удивляет. Это ведь ты посоветовал мне снова наладить с ним отношения.

— Я… — Ремус глубоко вдохнул. — Папа, это было четыре месяца назад. Когда ты ничего не ответил, я предположил, что ты против.

Улыбка Рейнарда стала грустной.

— Вовсе нет, я просто набирался смелости. Думаю, и про него можно сказать то же самое. У него пара недель ушла на то, чтобы ответить на мое письмо.

Ремус подумал о тех трех месяцах и нажиме Ордена, что потребовались, чтобы он принял приглашение Ребекки Голдштейн, не говоря уже о днях, когда он откладывал визит к Каину до его поцелуя. Очевидно, нерешительность в том, что касалось личных проблем, была характерна для их семьи.

— И что он ответил? — спросил Ремус.

Рейнард пожал плечами, но его спокойствие явно было напускным.

— Что он хочет встретиться и поговорить в «Трех метлах» в то воскресенье. И что он больше на меня не злится. — Он сухо усмехнулся. — Вот почему я… ну, нервничал, как гриндилоу, которого собираются кинуть в горячий котел, как ты тактично сформулировал это при нашей прошлой встрече. Я вот-вот должен был увидеться с младшим братом, которого не видел в течение тридцати трех лет.

Ремус наконец понял.

— Не говоря уже о нервирующем присутствии твоего сына-оборотня, которого укусил оборотень, убивший сына и жену твоего брата.

Рейнард покраснел.

— Ты же знаешь, что я так не думаю, Ремус.

— Но ты не мог быть уверенным в том, что и Рольф так не думает, — легко заметил Ремус. — Папа, не волнуйся. Это все совершенно понятно.

Рейнард выглядел подавленным.

— Признаюсь, меня мучил этот вопрос. Но оказалось, что Рольф относится к этому вполне вменяемо. — Он слегка улыбнулся. — Он относится к тебе гораздо теплее теперь, после того как ты привлек к ответственности убийцу его жены.

Ремус удивленно приподнял бровь, вспоминая громкие заголовки и не совсем правдивые статьи.

— Учитывая сочащиеся ядом материалы Риты Скитер в Пророке, я удивлен тому, что он не зачесал и меня под ту же гребенку.

— О, поначалу он так и сделал, — возразил отец, улыбаясь гораздо теплее. — Но, очевидно, ты любимый учитель его внука. И именно он сообщил Рольфу, что материалы Риты Скитер — не более чем драконий навоз. Судя по всему, мальчик даже подписал твою петицию.

Ремус расхохотался.

— Приятная новость, — признался он, проходя мысленно по списку учеников.

«Значит, я учу внука дяди?».

Поскольку он был уверен, что заметил бы фамилию Люпин в списках, то предположил, что мальчик был сыном одной из дочерей Рольфа.

— И как его зовут? — с интересом спросил Ремус.

— Знаешь, я забыл спросить, — с легкой улыбкой ответил Рейнард. — Но я в любом случае вряд ли бы запомнил. Ты знал, что у него девять внуков от четырех из его пяти взрослых детей? Самый старший в Хогвартсе, и еще двое присоединятся к нему в следующем году. А его младшая дочь родила ребенка на прошлое Рождество. — Выражение его лица стало грустным, а в глазах появилось сожаление. — Вероятно, правильно, что наш отец оставил семейный дом именно ему. В отличие от шумного семейства Рольфа, нам троим было бы не очень удобно в большом старом доме.

Сердце неприятно сжалось в груди Ремуса. Он знал, как бы его родителям хотелось иметь много детей и внуков. Но жизнь оказалась жестока: проблемы с зачатием означали, что Ремус был их долгожданным и единственным ребенком, а укус оборотня в возрасте всего трех лет раз и навсегда поставил крест на его надеждах создать собственную семью задолго до того, как он смог эти надежды сформулировать. Даже если бы ему и попалась женщина достаточно смелая или глупая, чтобы согласиться выйти за него и родить детей от оборотня, даже если бы он позволил этой женщине пойти на такое, полчища внуков, льнущих к колену дедули Рейнарда, представлялись Ремусу маловероятными.

Прикусив губу, он сказал:

— Ты знаешь, на каком он курсе? Или на каком факультете?

Рейнард откинулся назад; его взгляд оставался меланхолично-мечтательным, но улыбка более чем реальна.

— Все, что я знаю, это то, что он подросток и учится на факультете Когтевран, как и его дед. Рольф очень этим гордится. Когда мы были маленькими, наш отец постоянно рассказывал о том, что Люпины традиционно учатся на этом факультете. Когда Рея поступила на Гриффиндор, он был не слишком рад, и еще меньше его обрадовало то, что я попал в Пуфендуй, как мама. Ну хоть Рольф восстановил в его глазах честь семьи.

Ремусу вовсе не хотелось говорить о Рафе Люпине.

— А больше он ничего не сказал? — спросил он быстро. — Если я учу сына двоюродной сестры, мне бы хотелось об этом знать.

Улыбка отца стала немного унылой.

— Прости, Ремус. Я правда не помню. Но кем бы ни был этот мальчик, я благодарен ему. Именно его отношение к тебе убедило Рольфа ответить мне. Он написал внуку и спросил, что тот думает о тебе? Судя по всему, ответное письмо тебя восхваляло.

Ремус улыбнулся.

— Это очень приятно.

Рейнард снова начал вертеть в руках трость.

— И это также стало причиной того, — добавил Рейнард тихо, — что, когда я встречался с Рольфом в его доме на прошлых выходных, он пригласил нас обоих на семейный ужин через две недели.

Ремус моргнул.

Что он только что сказал?..

— Что, прости?

— На семейный ужин, — повторил Рейнард. — Нас обоих. С Рольфом, его женой, его пятью детьми и девятью внуками. Это как раз выпадает на Пасхальные каникулы в Хогвартсе, так что вся семья сможет присутствовать.

Ремус продолжал с недоверием смотреть на отца.

— Они пригласили меня?

Рейнард широко улыбнулся.

— Именно.

— На ужин.

— Да.

— С их семьей.

— С нашей семьей.

Ремус с трудом соображал.

— Но Каин…

— Ты остановил его.

— Я все еще оборотень.

Рейнард тепло рассмеялся.

— И в этом-то и дело, Ремус. Я не могу сказать, что данная идея кажется Рольфу невероятно приятной. Но ты поймал Каина. Ты любимый учитель его внука. И ты мой сын. — Он улыбнулся. — Он сказал, что готов на это.

Ремус ощутил прилив тепла. Он всегда жаждал принятия, но так редко его получал. Но если Рольф Люпин — человек, чьи жена и сын погибли в когтях бешеного оборотня — может позабыть свое недоверие и пригласить его, то он уж точно не собирался отказываться.

— Что ж, — сказал он, улыбаясь, — значит, я познакомлюсь с семьей.

Нимфадора Тонкс отсутствующим взглядом уставилась в серый потолок приемной уровня пять Института бешенства, мечтая оказаться где угодно, но не здесь.

Четверть часа назад Ремус снова отправился на загадочный уровень шесть в компании Александра Аливарда. Эти пятнадцать проклятых бесконечных минут тянулись так долго, что у нее было более чем достаточно времени, чтобы тревога за безопасность Ремуса достигла эпичных пропорций. Как обычно, они встретились в «Трех метлах» в воскресенье через две недели после их прошлого визита в институт, и после того, как она заставила его поклясться, что он будет осторожен, а он заставил ее признать, что он на самом деле в состоянии сделать это, и поэтому она может спокойно выпускать его из виду, несмотря на признанную угрозу, они вместе трансгрессировали на знакомую станцию в Йоркшире и снова направились в институт на поезде.

И вот она опять застряла в этом сером и тихом помещении и с ума сходит от беспокойства за друга, снова находившегося в руках людей, которые, как они знают наверняка, собирались ставить на нем эксперименты.

Не говоря уже о том, что она готова была на стену лезть от скуки.

Ее также интересовало, что Фелиция рассказала о ее, прости господи, поисках туалета, потому что на этот раз ее не оставили в одиночестве. Сначала появились Зелия и Дольф, занятые каким-то идиотским обсуждением свойств волчьего противоядия, а затем прибежала Симона и, кратко улыбнувшись, уселась за свой стол, тряхнула неестественно рыжими волосами и принялась пальцами с плохо накрашенными ногтями перебирать бумаги.

А Тонкс мечтала поразвлечься.

Ей очень не хотелось упускать возможность поближе познакомиться с кабинетом Ребекки. Омут памяти в их ситуации оказывался бесполезным: нельзя переворачивать страницы дневника, который ты только видел, или же открыть также только виденный снаружи ящик стола. Но, учитывая, как много информации дали им всего несколько случайно прочитанных строк, Тонкс очень хотелось еще раз заполучить этот таинственный дневник в свои руки и, может быть, раз и навсегда определить роль Ребекки Голдштейн, а также поискать и другие улики. С сидящей за своим столом Симоной, однако, не пройдет даже набивший оскомину трюк с поиском туалета.

Елки зеленые! Она мракоборец! Она член Ордена Феникса, она человек действия и полна энергии! Она не создана для того, чтобы просто сидеть и ждать, ждать, ждать…

— Ах ты ж черт!

Тонкс резко подняла голову. Симона вскочила на ноги.

— Зелия, — объяснила маленькая женщина, потрясая какой-то бумагой. — Она ничего никогда не подписывает. Говорит, что каждая подпись ворует часть ее души. Я уже давным-давно говорю, что нужно заказать ей факсимиле. — Симона посмотрела на Тонкс, и та сочувственно улыбнулась. — Вы не обратили внимания, куда они с Дольфом пошли?

Так уж случилось, что Тонкс как раз точно знала, куда направились эти двое. Она видела, как Зелия и Дольф удалились по коридору справа от нее, обсуждая необходимость что-то забрать из лаборатории.

Но такой ответ не даст ей поразвлечься.

Напустив на себя лучший из глупых видов Ундины, Тонкс улыбнулась.

— Вниз, — без всякого стыда соврала она. — Они хотели поговорить с резидентами, я так поняла.

Симона раздраженно надула щеки, став похожей на мышь-песчанку.

— Типично. Посидите тут одна несколько минут?

— Конечно! — Легкостью, с которой Тонкс произнесла это слово, можно было гордиться, потому что мысленно она горячо повторяла совсем другое: «Проваливай, проваливай…». — Я буду в полном порядке, — заверила она Симону и, взмахнув планшетом, добавила: — Если мне станет скучно, мне есть что почитать.

— Если вы уверены… Я скоро вернусь.

— О, не торопитесь! — на этот раз совершенно искренне воскликнула Тонкс. Симона зашла в кабину лифта и, улыбнувшись, задвинула решетку. Через мгновение она исчезла из вида.

Тонкс сразу же вскочила на ноги. Она знала, что у нее не так уж много времени, но даже быстрого взгляда на дневник…

Она подошла к двери в кабинет Ребекки и протянула руку к ручке…

— Все еще ищете туалет?

Тонкс подпрыгнула от неожиданности и обернулась с колотящимся в груди сердцем.

Фелиция Хэтауэй глядела на нее из сумрака арки коридора, но на этот раз она выглядела совсем не дружелюбно. Ее руки были скрещены на груди, а на лице застыло хмурое выражение. Медленно она выгнула бровь.

И Тонкс мгновенно поняла, что на этот раз враньем она не отделается.

— Я так и знала, — мягко сказала Фелиция, продолжая буравить Тонкс взглядом. — В прошлый раз у меня возникли подозрения, но теперь я уверена. Вы что-то ищете здесь, не так ли? Разнюхиваете.

«Ох, я попалась».

Тонкс слабо улыбнулась.

— Что заставило вас прийти к этому выводу? — легкомысленно воскликнула она, тогда как на самом деле ей казалось, что ее внутренности стягиваются в тугой узел.

«Не выдавай нас, ты и представить себе не можешь, что стоит на кону…»

Выражение Фелиции немного изменилось.

— Ну, я уже дважды поймала вас у этой двери, — слегка пожав плечами, ответила она. — Если только вы внезапно не потеряли память, я не вижу, как вы могли снова перепутать этот кабинет с туалетом. И, кроме того… — она слегка улыбнулась, — я знала, что Ремус никогда бы не взял себе в помощницы настолько глупую барышню, как вы, без веской на то причины. На самом деле вы вовсе не такая простушка, какой хотите казаться, верно?

Перед Тонкс возникли несколько возможных вариантов поведения: побег, отрицание, тупость Ундины. Но неожиданно для самой себя она вдруг решила быть честной.

— Объяснить будет непросто, — признала она сухо.

Фелиция широко улыбнулась, и хмурое выражение исчезло с ее лица. Тонкс ощутила, как неприятный узел в животе расслабился. Возможно, ее все же не выдадут…

— Наверняка, — согласилась Фелиция и снова посерьезнела. — Вообще-то, я должна вызвать охрану.

Тонкс снова напряглась.

— И вы собираетесь это сделать?

— Нет, — улыбнулась Фелиция. — Потому что вы пришли сюда с Ремусом, а он не настолько туп, чтоб поверить в ваши глупые улыбки и бездумную веселость. Так что он должен вам доверять. А я доверяю ему.

Тонкс неожиданно улыбнулась.

— Он заслуживает доверия.

Побледневшая Фелиция молча кивнула. Она выглядела так, словно собиралась нырнуть в незнакомые глубины.

— Вы знаете, что здесь что-то не так, — внезапно сказала она, нервно оглядывая пустые коридоры. — Вот почему вы пытаетесь пробраться в этот кабинет. Вы подозреваете Ребекку.

Тонкс сжала губы и ничего не ответила. Ее молчание, однако, явно стало подтверждением опасений Фелиции.

— Что ж, я считаю, вы правы, — продолжила она шепотом. — И я думаю, что нам с вами и Ремусом нужно поговорить…

* * *

— Бессмысленно!

Ребекка Голдштейн опечатала вход в лифт, ведущий к уровню шесть, излишне яростно барабаня палочкой, и развернулась к Ремусу.

— Судя по всему, ваш Авель по-настоящему презирал вашего отца, профессор, раз уж он так яростно реагирует на каждый ваш визит. — Буравя Ремуса взглядом, она продолжила: — К сожалению, это означает, что все дальнейшие попытки проведения экспериментов в вашем присутствии будут столь же бессмысленными, как и сегодня. Пока он считает вас вашим отцом, он не потерпит вашего присутствия.

Ремус подавил идиотское желание извиниться за столь неудачную с точки зрения Ребекки генетическую особенность. Он вернулся в институт спустя две недели и обнаружил — к своим облегчению и замешательству — что ничего не изменилось. Знакомая последовательность событий: сопровождение Симоны, нервная Тонкс, оставшаяся ожидать в приемной, дорога к уровню шесть и психотическая встреча с возбужденным Авраамом Каином, закончившаяся применением седативных препаратов и крайним раздражением руководительницы института. Какие именно эксперименты планировала Ребекка, ему узнать не удалось, но невозможность их проведения явно не способствовала улучшению ее настроения.

Несмотря на то, что Ремус говорил Тонкс в поезде, он все пытался рассмотреть в поведении Ребекки Голдштейн что-нибудь подозрительное. К настоящему времени ему не удалось обнаружить ничего, что не согласовывалось бы в его представлении с ее характером — ее холодная грубость, резкость, неприкрытая неприязнь к нему, но ничего такого, что указывало бы на ее принадлежность к пожирателям смерти. В конце концов, если бы неприязнь к нему свидетельствовала о злобном нраве, то большая часть волшебников оказалась бы яростными сторонниками Волдеморта.

Ремус уже открыл рот, чтобы сказать что-нибудь в ответ, как стена справа от него замерцала, и из лифта вышел Кролл, сжимающий в одной руке пустую пробирку, а в другой — свою палочку.

— Он отрубился, — заявил он сходу. — Говорите что угодно о странных верованиях Зелии, но она знает, как сварить хорошее седативное средство.

Ребекка изогнула губы.

— Александр остался на страже?

— Да. — Так же раздраженно, как и Ребекка, Кролл опечатал вход в лифт и убрал палочку в карман мантии. — Все с теми же своими жизнелюбием и заразительным энтузиазмом, — добавил он. Приподняв брови, он посмотрел на Ремуса. — Наш тихоня-профессор явно знает, как произвести впечатление, — заметил Кролл с ухмылкой. — Всего один взгляд, и мы имеем дело с бешеным оборотнем.

Его язвительное замечание не позабавило Ребекку.

— Бунтующим бешеным оборотнем, что снова откладывает наши исследования, — ядовито добавила она. Ухмылка мгновенно пропала с лица Кролла. — Поговори с Зелией. Может быть, она сможет сварить нам какое-нибудь успокаивающее зелье. Мне не хотелось бы, чтобы наш подопытный субъект во время эксперимента находился под воздействием каких-либо медикаментов, однако учитывая остроту его чувств к профессору, я не вижу альтернатив.

С этим Ребекка снова холодно посмотрела на Ремуса. Голос разума подсказывал ему, что в этот момент стоит промолчать, но он не собирался его слушать.

— Позвольте узнать, какие именно эксперименты вы планировали провести?

Если это возможно, выражение лица Ребекки стало еще мрачнее.

— Не позволю.

Ремус ощутил зарождающееся раздражение.

— Раз уж я вовлечен в эти эксперименты, думаю, я имею право знать, в чем они заключаются.

Ребекка гневно сверкнула глазами.

— Это мой проект.

— И я в нем участвую.

— По моему приглашению.

— Вот именно, — заметил Ремус, гордясь тем, что ему удалось не повысить голоса, особенно учитывая снова появившуюся на лице Кролла ухмылку. — Вы пригласили меня сюда. Но пока все, что вы делаете, это ограничиваете мои передвижения и грубите мне. — Ремус глубоко вдохнул, осознавая опасность затрагивания этой темы в разговоре с раздраженной Ребеккой. — Например, после встречи с Дольфом Греймуром мне бы хотелось спуститься и пообщаться с другими резидентами…

Едва только произнеся это, он осознал, что допустил ошибку.

— Вы полагаете, что находитесь здесь для развлечения? — яростно сверкая глазами, спросила Ребекка. — Что мы должны принять вас с распростертыми объятиями и устроить экскурсию по территории? — Кролл хохотнул на это замечание. — Вы здесь, профессор, чтобы помочь мне с моими исследованиями. Не ошибитесь, решив, что вы находитесь тут на равных со мной. Вы всего лишь прославленный стимулятор для моего подопытного субъекта и ничего больше.

Что ж, во всяком случае она наконец-то сказала правду.

— И все же вам потребовалась моя помощь.

— Мне не нужна ваша помощь.

— Тогда зачем вы продолжаете приглашать меня?

— Я и сама начинаю задаваться этим вопросом, — холодно проговорила она.

Кролл скрестил руки на груди; его ухмылка стала еще шире. Очевидно, его забавляла эта ситуация.

Неожиданно Ремус ощутил себя крайне уставшим. Уставшим от Ребекки и ее грубости, уставшим от Кролла и его ухмылок, уставшим от необходимости находиться в компании этих людей. Уставшим от невозможности, в отличие от его спутников, сказать, что именно он о них думает.

Пришло время исправить эту несправедливость.

— Мне кажется странным, что вы зарабатываете на жизнь исследованиями здесь, — заметил он спокойно, — раз вам так не нравятся оборотни.

К его удивлению, в ответ Ребекка рассмеялась.

— Оборотни мне очень даже нравятся, профессор, — ровно ответила она. — Мне не нравитесь лично вы.

— Вы меня не знаете, — возразил Ремус.

— Я знаю достаточно, — с яростью сказала она. — Я знаю, что оборотень, дважды подвергший опасности жизни невинных детей, не должен находиться на свободе и тем более зваться профессором. После того, как три года назад вы бесконтрольно носились по территории школы, где вам мог попасться любой ребенок, они взяли вас назад! — повысив голос, продолжила она. — И после того, как перед Рождеством вы заманили бешеного оборотня в Большой зал, полный детей, вас не вышвырнули вон! Другие оборотни, чьи ошибки были куда менее опасными, обречены проводить свои жизни в этих стенах! Позор всему волшебному сообществу, что вас вообще и близко подпускают к Хогвартсу!

Вот теперь что-то стало проясняться. Ремус глядел на нее, на ее разъяренное лицо, на ее сверкающие глаза, и наконец картинка сложилась.

Любой ребенок… Голдштейн…

Внезапно он осознал несколько вещей: личный характер ее ненависти, то, с каким презрением она произносила слово «профессор», обращаясь к нему, и, разумеется, причина, по которой она показалась ему знакомой в их первую встречу. Он не мог поверить, что не понял этого сразу. Она была похожа на…

— Энтони, — сболтнул он, и Ребекка сжала челюсти. — Энтони Голдштейн, шестой курс, староста Когтеврана. Я учу вашего сына.

— Вы подвергаете моего сына опасности.

Заботливый родитель. Ремус вздохнул. Он с легкостью мог ее понять, конечно, мог — какой матери понравится, что ее ребенок находится в непосредственном контакте с существом, об опасности которого она знает лучше других? Он знал об этом, когда увольнялся в первый раз. Знал и тогда, когда пытался уйти в прошлом ноябре — ее страхи были близки ему, как никому. Но какими бы искренними ни были ее чувства, они никак не облегчали его жизнь в данный момент.

Они также не добавляли весу его аргументам в этом споре. Глубоко внутри он был с ней абсолютно согласен.

— Я принимаю предосторожности, — сказал он гораздо спокойнее, чем себя чувствовал. — Пью волчье противоядие и…

— Волчье противоядие не помешало вам вырваться на свободу три года назад, — резко перебила его Ребекка. — Волчье противоядие не помешало вашей звериной битве с Авраамом Каином в холле Хогвартса. Энтони был там, глупый мальчишка, он помогал перенести раненого профессора и в итоге оказался в Черном озере, спасаясь от опасности, которой его подвергли вы. Все Рождество он был вынужден лечиться от простуды.

— Энтони повел себя очень храбро…

— Энтони повел себя очень глупо! — снова перебила его Ребекка. — Всю жизнь его учили опасностям, которые несут в себе оборотни. И все же он остался рядом тем днем, подвергся опасности из-за того, что по какой-то немыслимой причине вы ему нравитесь! Я не знаю, как вам удалось запудрить ему мозги…

Его симпатия быстро превращалась в раздражение.

— Я никому ничего не пудрил. Я всего лишь учил…

— Тому, что оборотни добрые и ласковые, и все совершенно необоснованно их боятся? — В ответ на эти ядовитые слова Ребекки Кролл открыто расхохотался. — Вы и сами знаете, что это ложь.

Эта реплика была болезненно близка к истине, но Ремус решил не сдавать позиций.

— Я никогда не говорил таких глупостей…

— Тогда вы лучше других должны понимать, что не имеете права учить вовсе! — прорычала она. — Вы самый настоящий лицемер, профессор Люпин. А теперь убирайтесь. Меня уже тошнит от вас.

Резко развернувшись на пятках, Ребекка поспешно удалилась по коридору, оставив Ремуса в компании жестоко ухмыляющегося Кролла.

— Ой, — радостно проговорил он. — Кажется, вы ее расстроили.

Никогда в жизни еще Ремусу так не хотелось кого-то ударить. Невероятным усилием воли он подавил это желание.

Его сомнения относительно Ребекки Голдштейн и пожирателей смерти вернулись. Теперь, когда он знал причину ее нелюбви к нему, понимал ее, он больше не мог объяснять это ее службой Волдеморту, подобно Тонкс. Да, они до сих пор не знали, что заставило ее пригласить его сюда, к тому же еще оставался вопрос с заклинанием Империус. Но ее отношение к нему объяснялось возмущением разъяренной матери по отношению к человеку, подвергшему опасности ее сына.

Вполне оправданное возмущение — отчасти он был с этим согласен.

«Потому что вы настоящий лицемер, профессор Люпин».

— Вы просто невероятно популярны, — прервал его унылые размышления голос Кролла. — Несколько дней назад я разговаривал со старым другом, и он сообщил мне, как хорошо относится к вам. Слова, которыми он вас описывал, сияли, как брюхо дракона. Мне показалось, что он любит вас так же, как и наша дорогая Ребекка. — Ремусу показалось, что сейчас лицо Кролла наконец-то лопнет от самодовольной ухмылки. — Вы его, кстати, тоже хорошо знаете. Его зовут Северус Снейп.

Ремус уставился на него. Что ж, это многое объясняет.

— Он рассказал мне о ваших прославленных днях в школе и невероятных успехах на поприще обучения детей, — продолжил Кролл едко. — Его чуть не разорвало, когда он попытался описать все ваши достижения разом. — В своей чванливой и самодовольной манере высокий мужчина повернулся в направлении, в котором исчезла Ребекка. — До свидания, профессор, — мягко сказал он. — И после этого… — он кивнул вслед удалившейся коллеге, — могу добавить: скатертью дорожка. Я бы пожелал вам всего хорошего, — с улыбкой добавил Кролл, — но это будет неискренне. И я бы сказал, что надеюсь вас больше никогда не увидеть, но… — Он мерзко хихикнул и устремил взгляд к потолку, намекая на уровень шесть. — Подозреваю, что это будет неправдой. Думаю, вам все же может повезти когда-нибудь увидеть уровень резидентов.

С этим Кролл также удалился, насвистывая на ходу.

Ремус глядел ему вслед. Рыбак рыбака видит издалека, вот уж правда. Но если Кролл дружит со Снейпом, кто еще входит в их милую компанию?

— Ремус!

Он подпрыгнул, когда кто-то прошептал его имя. Резко обернувшись, он, к своему удивлению, обнаружил Тонкс в образе Ундины и Фелицию Хэтауэй, при этом последняя глядела на него с тревогой.

— Ты в порядке? — спросила она, и Ремус обратил внимание, какой бледной была ее кожа на фоне темных волос. В ответ на его пораженный вид Тонкс состроила рожицу.

— Мы слышали, — призналась она хмуро. — Мы с Фелицией беседовали в приемной, когда очаровательная диатриба Ребекки донеслась до нас. Мы подошли ближе, чтобы понять, в чем дело, и… — Она слегка пожала плечами, и на ее измененном лице Ремус видел облегчение и нервозность. — Что ж, полагаю, наше дальнейшее расследование отменяется.

Ремус устало нахмурился.

— Это я виноват. Мне следовало придержать язык.

Фелиция пораженно глядела на него.

— Я удивлена, что ты хочешь вернуться, — резко сказала она. — Даже мне не хочется возвращаться сюда, а ведь я здесь работаю.

Тонкс бросила на Фелицию красноречивый взгляд.

— Фелиция, почему бы вам не рассказать Ремусу то, что вы рассказывали мне пару минут назад? Как вы понимаете, думаю, ему будет интересно послушать.

Фелиция вздохнула.

— Ты пришел сюда не только потому, что тебя пригласили, Ремус, — неожиданно заявила — не спросила — она. — Ты здесь, потому что это место воняет, как забродивший котел волчьего противоядия, и вы с Ундиной хотите знать, почему.

Сказать, что Ремус был потрясен — ничего не сказать. Он посмотрел на Тонкс.

— Не надо так на меня глядеть, — с легкой ухмылкой отмахнулась та. — Она сама догадалась.

— Было совсем несложно, — улыбаясь, заметила Фелиция. — Ремус, ты бы никогда не стал работать с кем-то настолько безмозглым. Даже из жалости. Даже твое бесконечное терпение уже давно бы лопнуло. И, Ундина, никто не забывает, где находится туалет, несколько раз подряд.

Тонкс рассмеялась, а Ремус улыбнулся.

— Верно подмечено, — сказал он.

Фелиция улыбнулась в ответ.

— Мои способности к наблюдению безграничны, — сухо заявила она. Покачав головой, она вдруг стала выглядеть усталой. — Но они и вовсе не нужны, чтобы понять, что здесь происходит что-то неладное.

— Ты заметила что-то странное? — сразу же заинтересовался Ремус.

Фелиция хмуро встретила его взгляд и снова вздохнула.

— Я заметила, что здесь все странно, — призналась она устало, следя за тем, чтобы говорить тихо. — В последние несколько месяцев тут все изменилось. Здесь находится то, чего и близко не должно быть, хранятся секреты, люди ведут себя странно. И все здание пропитано такой неприятной атмосферой, чего ранее не было. И мне это не нравится. Совсем не нравится. — Она нервно огляделась. — Я знаю, вы тоже ощутили эту атмосферу. Знаю, что вы здесь именно по этой причине. Возможно, чтобы как-то исправить ситуацию. — Ремус удивленно взглянул на нее, и Фелиция слабо улыбнулась. — Я знаю тебя, Ремус. И я знаю, какое выражение появляется на твоем лице, когда ты что-то замышляешь. — Она тихо рассмеялась, а затем снова посерьезнела и закончила: — Но я не хочу обсуждать это здесь. Мы с Ундиной на собственном опыте только что убедились, что кто угодно может подслушивать.

— Мы поболтали, — продолжила Тонкс так же тихо, — и решили встретиться позже. Я расскажу тебе, когда выберемся отсюда.

Ремус только кивнул, все еще переваривая информацию, полученную в ходе бесед за последние несколько минут. Ему в голову пришла неприятная мысль.

— Все это хорошо, — сказал он, — но что бы ты нам ни рассказала, Фелиция, сомневаюсь, что меня еще раз сюда впустят, чтобы что-то предпринять. Думаю, я в последний раз посетил институт в качестве гостя.

Тонкс наградила его недовольным взглядом, явно поняв, что он имел в виду. Фелиция же кусала губы.

— Может быть, ты прав, — сказала она, вдруг посмотрев на него. — Мне послышалось, или Кролл упомянул, что ты хотел бы побывать на уровне резидентов?

Ремус нахмурился.

— Мне просто было любопытно… — начал он осторожно.

— Насколько сильно твое любопытство? — со значением глядя на него, спросила она.

Тонкс и Ремус переглянулись.

— Очень сильно, — ответила Тонкс. — А что?

Глаза Фелиции горели; она стиснула зубы и посмотрела на Тонкс, а затем на Ремуса.

— Потому что у меня есть допуск к тем уровням, — тихо сказала она. — И если это ваш последний визит, я считаю, вам следует все хорошенько осмотреть, вы согласны?

Ремус глядел на свою школьную подругу, на ее сияющие глаза и решительно расправленные плечи, понимая, что она ставит на кон свою работу, а если их подозрения насчет происходящего здесь верны, то, вполне вероятно, и свою жизнь, ради чего-то, что она до конца не понимает.

— Ребекка мне запретила, — честно признался он. — Я не хочу, чтобы из-за нас у тебя были неприятности.

Фелиция грустно улыбнулась.

— Я думаю, у меня уже неприятности, раз я работаю здесь, — призналась она. — Я хочу сделать это, Ремус. И если мы будем осторожны, Ребекка никогда не узнает.

Тонкс и Ремус обменялись взглядами.

Это был риск, риск для работы Фелиции, прикрытия Тонкс и жизни Ремуса. Но это также была их единственная возможность.

Они вместе кивнули.

— Если ты абсолютно уверена в своем решении, — сказал он, — тогда пошли.

Фелиция с трудом сглотнула.

— Уверена, — ответила она. — Следуйте за мной.

Это было очень щекочущее нервы путешествие для всех троих.

И кто бы мог винить их в этом? Они не питали никаких иллюзий относительно того, что случится, если Ребекка поймает их. Тонкс рисковала своим прикрытием, Фелиция — своей работой. Ремус рисковал свободой.

— У лифта на уровне резидентов стоят два охранника, — кратко сообщила Фелиция, когда они спускались к помещению на цокольном уровне, где можно было пересесть на лифт, ведущий ко второй части института. — И еще один находится непосредственно в жилых помещениях, но он мой друг и не станет нам мешать или доносить Ребекке, если я скажу, что вы помогаете мне в моих исследованиях. Первые два могут стать проблемой: они не поверят мне на слово, и вам потребуются пропуски. А поскольку их у вас нет, то вам недозволенно пользоваться лифтом.

Ремус и Тонкс переглянулись.

— Тогда как… — начала Тонкс.

— Лестница на случай непредвиденных обстоятельств, — перебила ее Фелиция и стиснула зубы, когда кабина лифта достигла цокольного уровня и остановилась. — Моего допуска хватит, чтобы поднять решетку и не спровоцировать обездвиживающее заклятие. Я впущу вас, и вы двое пойдете по лестнице. Пройдете первый уровень — там расположены камеры, в которых резиденты проводят полнолуние. За решеткой на втором уровне будет коридор, который ведет к столовой. Я поднимусь на лифте и встречу вас там. Но ни в коем случае не касайтесь решетки. Мне совершенно не хочется объяснять Ребекке, как вы в бессознательном состоянии оказались на этой лестнице.

Фелиция вышла из кабины, осмотрела помещение и жестом велела им следовать за ней. Зал был темным и тихим, практически неестественно неподвижным.

Бросая нервные взгляды в сторону больших дверей, ведущих к приемной цокольного уровня, она сказала:

— Я удостоверюсь, что все в порядке, прежде чем впущу вас. Я очень надеюсь, что там не окажется Унвина Демпстера. Большинство смотрителей приятные ребята, но он просто злобный сукин сын и приятель Кролла. Все, что он слышит, при первой же возможности передается наверх. — Она вздохнула, нервно теребя рукава мантии. — Крайне важно держаться от него подальше. Я, должно быть, с ума сошла. Что угодно может пойти не так, и меня вышвырнут вон.

Ремус виновато проговорил:

— Фелиция, если ты не готова, мы поймем…

Однако исследовательница только махнула рукой.

— Я хочу сделать это, Ремус, — резко сказала она. — Лучше пусть уж меня уволят, чем я буду продолжать работать в этой атмосфере. Это слишком важно. Я так же сильно, как и вы, хочу понять, что происходит. Может быть, вы заметите что-то, чего не увидела я. — Она снова тяжело вздохнула. — Давайте начинать, раз уж решили. Сюда…

Она внезапно замолчала и посмотрела на шахту лифта, ведущую к уровням резидентов. Ее глаза расширились.

Только теперь Ремус услышал тоже — дребезг и перестук, сопутствующие движению лифта.

— Кто-то спускается! — прошипела Тонкс. Неожиданно она схватила Ремуса за руку и развернула его лицом к себе, напустив на себя характерный для Ундины вид.

— И у профессора есть несколько интересных теорий касательно природы разума бешеных оборотней, — громко возвестила она, переводя взгляд с немного озадаченной Фелиции на мгновенно включившегося в игру Ремуса; лифт у них за спинами остановился. Тонкс принялась перебирать подколотые к планшету листы, а Фелиция поспешила придать своему лицу выражение легкой заинтересованности. — У меня есть записи, которые могут показаться вам интересными…

— Хэтауэй, — грубый голос привлек их внимание, — что вы делаете?

Вышедший из лифта человек в поношенной мантии серо-синего цвета был невысоким и крепко сбитым. Его волосы были седыми, а взгляд голубых глаз, казалось, пронзал насквозь. Несмотря на его довольно солидный возраст, он двигался легко и уверенно, а едва заметное косоглазие живо напомнило Ремусу Грозного Глаза Грюма, особенно учитывая схожее выражение недоверия на лице. Мужчина смотрел на них с явным подозрением.

Фелиция выдавила улыбку.

— Унвин, — проговорила она с напускным дружелюбием. — Я провожала наших гостей к выходу, и мы немного увлеклись обсуждением. Не о чем беспокоиться.

Смотритель Унвин фыркнул.

— Это ты так говоришь, — пробормотал он мрачно. — Я слышал про этих гостей. Лучше уж выпроводи их с территории института, Хэтауэй. Безнадзорный оборотень в Институте бешенства может доставить слишком много хлопот.

Наградив их еще одним недовольным взглядом, пожилой мужчина прошел к дверям. Коснувшись их палочкой, он открыл створку, переступил порог и исчез.

Тонкс красноречиво приподняла брови.

— Ух ты, Ремус, — сухо заметила она. — Ты с такой легкостью заводишь здесь друзей. Твоя популярность просто зашкаливает.

Фелиция скривилась.

— О, Ремус здесь не при чем. Унвин и Кролл всегда такие обаятельные. Они себя и с Дольфом так ведут, — сказала она. Сунув руку в мантию, она достала палочку. — Но раз Унвин здесь, значит, наверху его нет. Так что надо закончить до того, как он вернется. Пошли.

Фелиция несколько раз коснулась решетки перед лестницей, пробормотала кодовую фразу и решетка поднялась. Заперев ее за Ремусом и Тонкс, она исчезла из виду, направившись к лифту, и они поспешили по ступеням к решетке, преграждающей вход на уровень два.

Узкая лестница не освещалась, и Тонкс несколько раз споткнулась по пути вверх. Ремус каждый раз быстро помогал ей подняться, и они прибыли к месту назначения всего с парой синяков.

Фелиции там не оказалось.

Ремус похолодел. Она сказала, что будет здесь и впустит их. Куда она подевалась? Может, они ошиблись выходом? Или что-то пошло не так? Что-то случилось с ней?

От этой мысли кровь застыла в его жилах.

Отсутствие Фелиции взволновало и Тонкс. Обойдя Ремуса, она осторожно приблизилась к решетке и оглядела небольшой ожидаемо серый коридор: слева он заканчивался массивными двустворчатыми дверями, а справа — обычной крепкой на вид дверью в углублении. Но то, что коридор был пуст, не вызывало сомнений.

Ремус нахмурился, стараясь сбросить оцепенение.

— Где… — начал он и замолчал, так как по лестничной клетке разнеслось громкое эхо. Перейдя на шепот, он продолжил: — Где она? На лифте она должна была добраться сюда быстрее.

Брови Тонкс тоже сошлись у переносицы.

— Ей надо было проскользнуть мимо охранников, — прошептала она в ответ. — Может, они ее задержали.

— Хотелось бы в это верить, — сказал Ремус, нервно оглядывая коридор, словно ожидал, что Фелиция появится там только лишь по его желанию. — Я только надеюсь, что она не попала в неприятности.

Тонкс как-то странно посмотрела на него.

— Я тоже надеюсь, — согласилась она. — Потому что если она попала в переделку, нам крышка.

Ремус покосился на нее.

— Крышка? — переспросил он слишком громко, и эхо опять загуляло по лестнице. Снова понизив голос, он уточнил: — Тебе не кажется, что ты несколько преувеличиваешь? Пока что мы в безопасности.

— В безопасности? — гневно прошипела Тонкс в ответ. — Ремус, если ты считаешь себя в безопасности, застряв на запрещенной для посетителей лестнице в здании, из которого тебя практически вышвырнули, и все выходы откуда закрыты решетками, коснувшись которых мы остолбенеем, то я и думать не хочу о том, что ты считаешь безвыходной ситуацией. Даже окажись мы в Азкабане, наше положение вряд ли могло быть хуже.

Ремусу стало плохо.

— Вот ты о чем…

— А то!

Тонкс тяжело вздохнула. Окутавшая их тишина давила на нервы, но им оставалось только ждать.

Создавшаяся атмосфера была поистине зловещей. Толстые стены здания института гарантировали, что они не услышат шагов с этажей выше, никаких стуков или дребезга откуда-либо. Время от времени до них доносилось эхо удаленного скрипа двери или чьих-то шагов, но все эти звуки казались едва слышимыми и пропадали так быстро, что невозможно было быть уверенным в их реальности.

Фелиции все не было.

Ремусу было не привыкать ждать в тишине — он практиковался каждый месяц. Даже беспокоясь о Фелиции, он понимал, что волноваться и паниковать рано.

Тонкс, однако, не могла похвастаться таким терпением. Она тихо, как только могла, переступала с ноги на ногу, теребила планшет и часто вздыхала, вглядываясь в темноту, словно бы старалась разогнать ее. Ремус знал, что она недолго еще сможет молчать.

Он был прав.

Неожиданно она оказалась рядом.

— Итак, Ремус, — сказала она тихо, — нет ли у тебя какой-нибудь великолепной идеи на случай, если Фелиция не придет?

Сложившаяся ситуация удручала ее. Будучи мракоборцем, Тонкс привыкла действовать, привыкла, что у нее есть такая возможность. Ей не приходилось до этого сидеть взаперти и ждать, пока кто-то спасет ее. Ей просто необходимо было расслабиться, и только он мог помочь ей в этом.

Ремус заставил себя вымученно улыбнуться.

— Ну, мы можем соврать, что ищем туалет.

Тонкс нехотя прыснула со смеху и поспешно сжала губы, когда слишком громкий звук разнесся по лестничной площадке.

— Полагаю, я слишком часто прибегала к этой уловке, — мягко сказала она. — Наверняка у Лунатика, с его-то репутацией, есть идеи и получше.

— У Лунатика с его репутацией имелся плащ-невидимка. Но я лучше встречусь лицом к лицу с разъяренной профессором Макгонаглл, чем позволю Ребекке найти нас здесь.

Тонкс скривила губы.

— Ну не знаю. Даже потенциальный пожиратель смерти не сможет сравниться с этим взглядом поверх очков.

Такая болтовня помогала на время позабыть о беспокойстве за Фелицию и их дальнейшую судьбу.

— В принципе, согласен.

Тонкс, очевидно, поняла, что он делал.

— О да, — продолжила она с наигранной радостью. — Нам надо было раньше об этом подумать. Будем посылать на допросы пожирателей смерти Макгонаглл. Один ее взгляд, и ими можно будет пол мыть.

Ремус тихо усмехнулся, но звук словно бы потонул в искаженном эхо в этом темном и пустом колодце. Его смех затих, и их снова поглотили темнота и холод. Ремус не мог больше этого выносить.

— Тонкс, — тихо сказал он, — что мы на самом деле будем делать? Если она не придет?

Широкая улыбка Тонкс была насквозь фальшивой.

— Поиграем в шарады?

Когда он даже не попытался улыбнуться в ответ, ее наигранная веселость растаяла без следа.

— Я серьезно.

Тяжело вздохнув, Тонкс повернулась спиной к решетке и облокотилась на стену. Теребя планшет, она ответила:

— Она придет. Обязательно.

Ремус потер лоб.

— Я волнуюсь за нее, — признался он.

Странно блеснув глазами, Тонкс проговорила:

— Да я вижу.

— Ей необязательно было нам помогать. Я втянул ее в это. Если с ней что-то случится, я никогда себя не прощу.

Тонкс коснулась его запястья своей маленькой ладошкой.

— Я знаю.

Ремус покачал головой.

— Это слишком опасно. Я не должен был позволять ей впутываться в это дело.

Тонкс бросила на него взгляд.

— Ремус, она здесь работает. Мы ее ни во что не впутывали.

— Я знаю, но все равно надо было…

Послышался грохот.

Ремус резко умолк, и Тонкс замерла.

— Это была дверь? — прошептала она.

Он кинула.

— Кажется, да.

На губах Тонкс появилась улыбка.

— Вот видишь! Я же говорила, что все будет…

Ручка меньшей из двух дверей повернулась, и она со скрипом распахнулась. Высокий голос разнесся по коридору в сопровождении шороха бумаги и неуклюжих шагов.

— Она говорит, на уровне резидентов. Они говорят, наверху. Почему мне вечно так не везет?

Симона!

Ремус успел заметить крашеные рыжие волосы, но в следующее мгновение он схватил Тонкс за руку и утащил ее за перила следующего лестничного пролета.

— Бегаю тут целый день, просто потому… — Шаги приближались. — Если бы не я… Никакой благодарности! Мне что, делать больше нечего? Вряд ли…

Тонкс, потерявшая равновесие вследствие резкого движения Ремуса, споткнулась; ее планшет полетел вниз по ступеням и остановился в самом низу. Сама она взмахнула руками, стараясь найти опору, и чуть не опрокинула Ремуса. Он, как мог, пытался подхватить ее, но только сам потерял равновесие и упал на ступени сзади, больно ударившись. Рукав мантии Тонкс вырвался из его пальцев, и в полумраке он увидел ее падающую фигуру; одной рукой она попыталась опереться на что-то, напоминающее люк, в темной стене.

Полыхнул голубой свет.

Сидя на ступенях, дезориентированный, Ремус не мог понять, что только что произошло. Он видел, как рука Тонкс коснулась стены, затем последовала вспышка тревожно-знакомого голубого света, после чего она со стоном боли отлетела назад и приземлилась практически на него с потрясенным выражением на лице Ундины. Не теряя времени, Ремус обхватил ее за талию и потащил вверх по лестнице. Достигнув, наконец, спасительного убежища перил, он повалился на пол. Пальцы Тонкс сомкнулись на его предплечье, и он почувствовал, как она с трудом втянула воздух в грудь, и встретил благодарный взгляд расширенных глаз за очками Ундины, а затем они оба замерли.

Вспышка света и несколько громких звуков — наверняка Симона их видела и слышала.

Наступила зловещая тишина.

Бормотание стихло, шаги замерли.

— Какого?.. — услышал Ремус тихий голос.

Неуверенно кто-то двигался по коридору внизу, и звук шагов раздавался очень близко.

Тонкс вцепилась Ремусу в руку, и он ощущал ее частое дыхание на своей шее.

И вдруг они снова услышали звук отпирающейся двери.

— Симона? — позвал кто-то. — Что ты делаешь?

С облегчением Ремус узнал голос Фелиции.

Судя по шороху бумаг, Симона не на шутку испугалась.

— Ох, Фелиция! — воскликнула она. — Иди сюда, быстро!

— Что, во имя Мерлина, происходит? — Снова послышались приближающиеся шаги. — На что ты смотришь? И зачем ты достала палочку?

— Там что-то на ступенях! — с обвинительными нотками в голосе объяснила Симона. — Я слышала звуки!

— Ты уверена, что это был не просто звук чего-то, скинутого в шахту прачечной? — нарочито незаинтересованно предположила Фелиция. — Иногда грохот стоит такой, что…

— По-моему, этой шахтой уже не пользуются, — с некоторой неуверенностью проговорила Симона. — И, кроме того, звук скорее был такой, словно кто-то… карабкался по лестнице.

Ремус задержал дыхание. Он ощущал, как колотится сердце, но, учитывая, как близко они были друг к другу, не мог наверняка сказать, его это было сердце или Тонкс.

— Тогда… — Фелиция цокнула языком. — Может быть, крысы.

Снова шорох бумаг.

— Крысы? Мы… у нас… нет… нет крыс!

— Я не так в этом уверена. — Возможно, это была игра его воображения, но Ремусу показалось, что Фелиция наслаждается происходящим. — Один из смотрителей буквально на прошлой неделе говорил мне, что видела в прачечной крысу. Он считает, что она пришла с торфяников, здоровая такая, сантиметров тридцать! И знаешь, крысы могут залезать куда угодно. Может, она поднялась по шахте прачечной и выбралась на лестницу?

Судя по вновь донесшемуся шороху бумаг, такая перспектива Симоне вовсе не понравилась.

— Ты… ты так считаешь? — с дрожью в голосе переспросила она.

— О да. — Ремус практически видел невинный взгляд широко распахнутых глаз Фелиции. — Может, тебе лучше поговорить с Ребеккой или Унвином насчет ловушек.

— Ловушек? — Голос Симоны теперь звучал так, словно она вот-вот собиралась упасть в обморок. — Ты полагаешь, нам нужны ло… ловушки?

— А ты разве нет? Вряд ли стоит закрывать глаза на такое.

— Я полностью согласна! — Чьи-то шаги начали удаляться от двери. — Я… я постараюсь… найти… У… Унвина… Ловушки.

Послышалась какая-то возня и секунду спустя звук закрывающейся двери.

Ремус выдохнул. Тонкс обмякла в его руках.

Только в этот момент он вдруг с неловкостью осознал, что теплое тело Тонкс прижато к его собственному. Ее пальцы по-прежнему сжимали его предплечье, а ее дыхание щекотало его ухо, и он чувствовал, как вздымается и опадает ее грудь с каждым вдохом…

Стараясь изо всех сил не покраснеть, Ремус подался назад и неуклюже встал как раз в тот момент, когда Фелиция открыла решетку и с вопросительным выражением на лице ступила в их поле зрения.

Несмотря на его усилия, краска таки прилила к щекам. Черт!

— Простите за задержку, — сказала Фелиция. — Я осматривалась внутри, и мой друг из охраны решил поболтать со мной, прежде чем отправиться на обход спален. Не могла же я сказать ему, что мне надо поспешить, чтобы впустить вас… — Она вдруг внимательно вгляделась в его покрасневшее лицо. — Ремус, с тобой все в порядке?

— Абсолютно. — Ему оставалось только надеяться, что его голос не выдавал его истинных чувств. — Едва не попались, вот и все. Мы не ожидали, что здесь окажется Симона.

Фелиция состроила рожицу.

— Я тоже. Она почти никогда здесь не бывает. Интересно, почему…

— Это моя вина, — проговорила Тонкс с лестницы, стараясь подняться на ноги. Быстро преодолев свой дискомфорт, Ремус помог ей встать. — Я сказала ей, что Зелия спустилась сюда, чтобы избавиться от нее и заглянуть в кабинет Ребекки. Простите. — Она улыбнулась, отряхнула с мантии пыль и посмотрела на Фелицию. — Вы были великолепны. Откуда вы знаете, что Симона боится крыс?

Фелиция пожала плечами с ответной улыбкой.

— Я и не знала. Но поскольку она боится буквально всего на свете, я решила рискнуть.

Крысы. Ремус содрогнулся.

— Ты же не видела здесь крысу на самом деле? — спросил он и заметил, как распахнулись глаза Тонкс, когда та поняла, о чем он думал.

К их обоюдному облегчению, Фелиция отрицательно покачала головой.

— Не в этом институте. Охранные заклинания вокруг здания не дадут попасть сюда без надлежащего пропуска даже пауку. К счастью, Симона об этом не знает. Вы оба точно в порядке?

— Я — да. Тонкс?

— Вся в синяках. — Метаморфиня бросила на него насмешливый взгляд. — Правда, Ремус, я надеюсь, что ты наберешь немного мягкого жирка к тому разу, когда снова решишь прижать меня к лестнице. У тебя самые костлявые локти из всех, что когда-либо втыкались в меня.

Ремус сумел выдавить из себя улыбку.

— Что ж, я прошу прощения, — ответил он сухо. — Если ты можешь порекомендовать мне диету, которая добавит жира мне на локтях, я с радостью сяду на нее. А пока что, возможно, ты просто не будешь приземляться мне на колени.

Тонкс глянула на ошеломленное лицо Фелиции и криво ухмыльнулась.

— Не-а, — ответила она. — Выражение твоего лица было бесподобным. — Нагнувшись, она подняла с нижней ступеньки свой планшет. — Но что я на самом деле хотела бы знать, так это почему на редко используемой лестнице имеется люк, запертый с помощью палочки достаточно мощным заклинанием, что меня отбросило тебе на колени.

Голубая вспышка… Разумеется, это была она! Голос Гарри, доносящийся с другой стороны двери, всплыл в памяти. Вот почему этот свет показался ему знакомым — он сам запирал себя подобным заклинанием каждое полнолуние.

— Это очень хороший вопрос, — согласился Ремус. Он обошел Тонкс и, наклонившись, осмотрел щели люка настолько внимательно, насколько это было возможно в слабом свете. — Фелиция, ты знаешь, что это за люк?

Он ощутил ее близость, когда она подошла.

— Это шахта прачечной, — сказала Фелиция с удивлением. — И Симона права — мы ее сейчас даже не используем. Когда Аливард осознал, что эта шахта предоставляла доступ к этой лестнице с цокольного уровня, он уничтожил дверь прачечной, в которую выходила эта шахта, и опечатал ее. Но я не помню, чтобы он что-то делал с этим люком. Мне кажется, он решил, что вполне достаточно было опечатать прачечную.

Опечатанное помещение, попасть в которое можно только через запертый с помощью палочки люк на лестнице, доступ на которую закрыт практически для всех, за исключением буквально нескольких человек. Ремус вспомнил их с Тонкс беседу в поезде после обнаружения записки из таинственного дневника.

— В ловушке, — тихо, но отчетливо произнесла Тонкс — судя по всему, ее мысли шли тем же путем. — Ремус…

Идеальная тюремная камера. Но если так, то зачем? И для кого?

— Я знаю, — так же тихо ответил он. — Но сейчас мы ничего не можем с этим поделать. Без правильной палочки мы не в состоянии будем открыть этот люк.

Фелиция с тревогой переводила взгляд с одного члена Ордена Феникса на другого.

— Ремус, что происходит?

Он покачал головой.

— Сейчас не время. Нам нужно успеть выполнить задуманное до того, как кто-то еще увидит нас.

Фелиция встрепенулась.

— Ты прав. Как я уже упомянула, мой друг из охраны сейчас на следующем уровне, обходит спальни. Если мы хотим попасть на жилой уровень и не встретиться с другими работниками института, другого шанса у нас не будет.

— Тогда воспользуемся этим, — сказала Тонкс, покрепче ухватив планшет и неуверенно улыбнувшись. — Пришла пора нам наведаться в логово оборотня.

Слегка улыбаясь, Ремус последовал за двумя женщинами к коридору. Войдя в него, однако, он похолодел, осознав вдруг, что это мог быть его дом. Более того, он мог попасть сюда по более чем одному поводу.

Что ж, ему и прежде удавалось избегать этих серебряных пуль. Оставалось только надеяться, что его удачи хватит, чтобы стать первым оборотнем, живым покинувшим уровень резидентов Института бешенства.

Впереди Фелиция касалась палочкой маленькой двери, выстукивая сложный код. Замок со щелчком открылся.

Глубоко вдохнув, Ремус взял себя в руки и ступил через порог.

Глаза.

Они сверлили его взглядами со всех сторон. Сорок пар глаз — некоторые смотрели внимательно, некоторые — с ленцой, некоторые — с любопытством, а некоторые — с возмущением. Обращенные к нему лица разнились по возрасту от подростков до седовласых старцев обоих полов. Они находились в огромном помещении с высокими потолками: кто-то сидел на длинных скамьях у больших деревянных столов и доедал ужин из металлических тарелок, запивая тыквенным соком из кубков, кто-то разместился в креслах и на подушках в глубине помещения, двое играли в шахматы, один читал, трое коротали время за игрой в маггловские карты, кто-то даже качал пресс, расположившись на свободном пространстве. У дальней стены стояла книжная полка с потрепанными томами, старыми коробками с играми, стопками пергамента и перьями. Дальше оказалась широкая лестница с обычными металлическими перилами, ведущая на верхний уровень, и, разглядев там ряд одинаковых дверей, Ремус решил, что это спальни. Под лестницей же, незаметные на первый взгляд, кучи грязных подушек и сломанных стульев образовывали нечто похожее на логово, в котором сидели пять человек, с негодованием глядящие на своих цивилизованно проводящих досуг собратьев.

На каждом резиденте была такая же коричневая мантия, как и на Дольфе Греймуре. Но одна деталь отличала их от Дольфа: у каждого на запястье был плотно надет металлический браслет шириной в пару сантиметров.

На каждом браслете имелся номер.

Фелиция, судя по всему, проследила за взглядом Ремуса.

— Это простая предосторожность, — тихо сказала она и, словно стараясь успокоить его, коснулась пальцами его руки. — На каждого нового резидента надевается такой в день прибытия — это идея Аливарда. Они зачарованы таким образом, чтобы поднимать тревогу в случае, если резидент оказывается на запрещенной для них территории института или каким-то образом заполучает палочку. Они также активируют защитные заклинания в коридорах и запускают аварийное закрытие замков.

Тонкс нахмурилась и спросила:

— А что насчет Дольфа?

Фелиция пожала плечами.

— Как общественному представителю Дольфу дозволено снимать свой браслет, когда возникает необходимость для него свободно перемещаться по зданию. Но его всегда сопровождают, и браслет снова надевается вечером.

Снова надевается вечером… Значит, даже свобода Дольфа была всего лишь иллюзией. Ремус снова оглядел помещение, со стыдом избегая взгляда тех, кто смотрел на него, не зная, что он должен был находиться среди них. Ребекка говорила, что оборотни живут вполне в комфортных условиях, и да, эти самые условия оказались гораздо лучше, чем можно было ожидать от подобного учреждения, однако их жизнь здесь вряд ли можно было назвать роскошной. Мебель была старой и местами поломанной, обеспечение досуга сводилось к предоставлению резидентам нескольких потрепанных игр и зачитанных книг, которые наверняка надоедали до смерти в течение месяца. Да, такая жизнь, скорее всего, была лучше, чем большинство оборотней знали до своего попадания сюда, но это больше говорило о неважном состоянии общества, нежели о преимуществах института.

И это был их мир — эта столовая со спальнями наверху и камерами внизу. Больше они не увидят ничего до самой смерти, а ведь некоторые из них были еще подростками.

Ужасно было даже думать об этом.

— С чего начнем? — тихо спросила Тонкс, наконец отрывая его от мрачных размышлений и напоминая, что он пришел сюда не для того, чтобы просто смотреть. — Это, конечно, не дворец, но я не вижу здесь ничего такого, что побудило бы Ребекку с таким остервенением не пускать тебя сюда.

Ремус мысленно согласился. Помимо неприятного осадка, оставленного обнаружением браслетов, здесь не было ничего, что свидетельствовало бы о конспирации, тайнах или планах пожирателей смерти. Резиденты хоть и наблюдали за ними внимательно, но вовсе не производили впечатление людей, на которых ставят эксперименты с дементорами — их души по-прежнему принадлежали им. Что в свою очередь означало, что эти эксперименты либо еще не начались, либо они и вовсе ошибались в своих выводах.

— Нужно осмотреться, — так же тихо ответил он. — Может быть, поговорить с резидентами. Посмотрим, что нам удастся найти.

— Не приближайтесь к Стае, — посоветовала Фелиция, незаметно указывая на пятерку оборотней под лестницей. — По сравнению с ними, Кролл — сама доброжелательность. Это сподвижники Каина. — При этих словах Ремус резко посмотрел на нее, и она приподняла бровь. — Они не стали оборотнями в полном смысле, хотя и в достаточной мере прониклись его идеями, чтобы мы заперли их здесь после того, как они были арестованы во время облавы на бар «Воющий» прошлой осенью. Но поскольку они не делают ничего предосудительного, Ребекка решила не держать их в камерах, а позволить жить среди других резидентов. — Фелиция улыбнулась и продолжила: — Они больше лают, чем кусают, но я сомневаюсь, что они с радостью будут отвечать на наши вопросы.

— Понятно, — сказал Ремус. Он кивнул и огляделся, прикидывая, с кем начать разговор. Кое-кто сразу же привлек его внимание: светловолосая женщина несколькими годами старше него. Перестав читать, она теперь с любопытством смотрела на него поверх книги. Поймав на себе его взгляд, женщина слегка улыбнулась, отложила книгу, встала и, обойдя качавшего пресс, направилась к ним. Остальные оборотни, словно бы получив от нее некий сигнал, перестали пялиться на них и вернулись к своим занятиям. Только двое продолжили смотреть на посетителей: седой небритый мужчина, сидящий над тарелкой у ближайшего стола и один из игроков в карты — молодой бледный парень с темными глазами, очень внимательно наблюдающий за Ремусом.

Женщина остановилась в нескольких метрах и, рассеянно потирая край браслета, улыбнулась исследовательнице.

— Фелиция, — поприветствовала она ее, — все в порядке?

Фелиция улыбнулась.

— В полном, Ценсермелия, — ответила она и указала на Ремуса. — Это профессор Люпин. Он мой старый школьный друг, и у него… — она замялась, подыскивая слова, — имеется интерес к оборотням. Так что я вроде как провожу для него экскурсию.

Ценсермелия улыбнулась ему.

— Что ж, профессор, очень мило…

Чей-то громкий смешок перебил ее. Прищурившись, Ценсермелия обернулась и бросила недовольный взгляд на небритого мужчину, сидящего над остатками своего ужина с широкой ухмылкой.

— Есть что сказать, Тор? — едко поинтересовалась она.

Мужчина по имени Тор покрутил вилку в пальцах.

— Вот не надо язвить, милочка, — протянул он с сарказмом. — Тот факт, что ты провела здесь пятнадцать лет, не делает тебя нашим боссом. Ты строишь из себя невесть что, но позволь спросить: если ты настолько лучше нас, почему нашим представителем сделали не тебя?

Судя по ее выражению лица, Тор задел ее за живое.

— Ты к чему-то ведешь, Уайлдинг, или это просто ежедневные упражнения в колкости?

— Да ни к чему я не веду. — Нанизав половину моркови на вилку, Тор Уайлдинг сунул ее в рот и принялся лениво жевать. — Ее слова насмешили меня, вот и все, — сказал он и указал на Фелицию. — Интерес к оборотням — так она это назвала. Еще бы ему не иметь такого интереса. Видишь ли, милочка, те из нас, кто жил вне этих стен вплоть до последних нескольких лет, знают имя профессора Люпина. И должен признать, говорить, что у тебя имеется интерес к оборотням — довольно странный способ признавать, что сам таковым являешься.

Реакция на его слова последовала незамедлительно. Все снова уставились на Ремуса с удивлением и даже некоторым осуждением. Молодой игрок в карты потрясенно смотрел на него широко раскрытыми глазами; качающий пресс человек тоже оторвался от своего занятия. Даже компания из-под лестницы теперь глядела на него.

Сказать, что Ремус ощутил себя не в своей тарелке — ничего не сказать.

Фелиция слева от него закусила губу. Она, очевидно, не хотела, чтобы эта информация всплыла в разговоре, опасаясь возможных последствий, диктуемых завистью. Стоящая справа Тонкс положила ладонь на его предплечье.

Ценсермелия также была удивлена, но после секундного замешательства снова улыбнулась.

— Добро пожаловать в наш клуб, — сказала она с напускной легкостью. — Хотя… беру свои слова назад. Существуют клубы и получше нашего.

Ремус ответил с искренней улыбкой:

— Благодарю, я…

— Он был учителем, — перебил его Тор, очевидно не собираясь быть столь же великодушным. — В Хогвартсе. Его выгнали за то, что однажды он чуть не сожрал пару учеников в полнолуние. Однако сюда он ходит на экскурсию. Если бы я напал на детишек, то меня бы точно заперли на уровне шесть.

Предвзятое отношение волшебников за то, что он свободный оборотень. Предвзятое отношение оборотней за то, что он свободный волшебник. Порой Ремус ощущал себя между молотом и наковальней. Он уверенно взглянул Тору в глаза, стараясь ничем не выдать обуревающее его чувство вины, опасаясь спровоцировать бунт. Он ясно видел обвинение в направленных на него взглядах и чувствовал исходящую от резидентов угрозу. Он практически видел на их лицах зарождение одинаковой мысли: почему ты свободен, а мы — нет? почему ты спокойно входишь в это здание и выходишь, тогда как мы здесь навсегда? И, сказать по правде, у него не было другого ответа, кроме как указание на то, что жизнь несправедлива.

— Никто не пострадал, — мягко сказал он. — И решение уйти из школы принадлежало мне. Хотя теперь это неважно.

— Он снова там преподает, — послышался чей-то тихий и неуверенный, однако четкий голос. Обернувшись, Ремус обнаружил, что он принадлежал молодому темноглазому парню, который не мигая смотрел на него. На мгновение он показался Ремусу знакомым. — За несколько месяцев до того, как я сюда попал, об этом писали в газете. Его приняли назад. Он снова там преподает.

Казалось, температура в помещении понизилась на несколько градусов. Ремус со всех сторон ощущал направленные на него печаль, зависть и злость.

Реакцию Тора было очень легко предугадать. Одним движением руки он отшвырнул в сторону тарелку.

— Они позволяют тебе учить?! — проорал он. — Они позволяют тебе учить детей после этого? Когда мы вынуждены проводить наши жизни здесь за куда меньшие проступки?!

Он швырнул вилку, и та застряла зубцами в столешнице. Лицо мужчины было перекошено от ярости.

Ремус отступил на шаг назад, заметив, что Тонкс потянулась за палочкой.

Глаза Ценсермелии с тревогой расширились, и она бросилась мимо растерянной троицы к двери, возле которой виднелась красная кнопка. Проследив за ее движением, Фелиция побледнела.

— Вызов охраны! — выдохнула она.

Ох, Мерлин. Ремус представил себе полчища охранников, надвигающихся на них, и разъяренное лицо Ребекки. Но Ценсермелия уже была слишком близко…

В следующее мгновение произошло чудо. Дверь отворилась, и Ценсермелия столкнулась с вошедшим Дольфом Греймуром.

Сложно было определить, кто удивился сильнее. Дольф отшатнулся назад, цепляясь здоровой рукой за створку двери в поисках опоры, а Ценсермелия врезалась в дверной косяк. Разглядев наконец его ухоженное лицо, женщина с негодованием уставилась на него.

— Смотри, куда прешь! — рявкнула она. — У нас тут чрезвычайная ситуация!

— Чрезвычайная? — переспросил Дольф и оглядел помещение. Когда он заметил Ремуса, Тонкс и Фелицию, на его лице появилось потрясенное выражение. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но его перебил яростный рев Тора, который теперь пытался перевернуть стол, тогда как остальные сидевшие рядом оборотни похватали свои тарелки и бросились врассыпную. Судя по их лицам, подобные вспышки гнева Тора были для них не в новинку.

— Видишь? — Ценсермелия указала в направлении Тора. — У него снова припадок! Нам нужна помощь!

Она поднесла руку к красной кнопке, однако Дольф вдруг ухватил ее за запястье и рывком отдернул от все еще открытой двери. Она напустилась на него.

— Какого дьявола ты…

— Тор! — заорал Дольф, и разошедшийся оборотень замер. — Ради всего святого, прекрати себя так вести! Или тебе так хочется снова оказаться в карцере?

Заросшее щетиной лицо Тора покраснело. С громким стуком он поставил стол на место.

— Тогда идите вы все! — прокричал он изо всех сил. Резко развернувшись, он бросился вон из помещения и вверх по ступеням. Мгновение спустя где-то захлопнулась дверь.

Медленно Дольф повернулся к Ценсермелии, которая выдернула у него свою руку, и внимательно посмотрел на нее.

— Ах ты высокомерный подонок!— рявкнула она. — Только потому что ты наш представитель, ты считаешь, что лучше всех нас…

— Можешь ты вести себя, как взрослый человек? — перебил ее Дольф, потирая переносицу. — Если мы будем вызывать охрану каждый раз, как Тор выходит из себя, нам придется терпеть их присутствие по двадцать раз на дню. Ты и сама знаешь, что когда он бесится, ему просто нужно вернуть немного самообладания, а для этого достаточно образной затрещины. Но нет, ты вечно слишком остро реагируешь…

— Слишком остро реагирую! — возмущенно воскликнула Ценсермелия и быстро направилась в противоположный конец зала, заставив паренька поспешно убраться с ее дороги. Она с такой силой опустилась на свой стул, что лежавшая на нем книга отлетела в сторону. Издалека она продолжила прожигать Дольфа взглядом.

Вздохнув, тот закатил глаза и пробормотал что-то вроде «засиделась в четырех стенах». Но затем он снова заметил Ремуса и Тонкс и подобрался.

— Что, во имя Мерлина, вы двое здесь делаете? — резко спросил он, приблизившись; неловко он поправил кожаный бандаж на поврежденной руке. — Вам не следует находиться на уровне резидентов!

Фелиция вышла вперед.

— Все в порядке, Дольф, — с натянутой улыбкой сказала она. — Профессору Люпину было интересно взглянуть, как живут наши резиденты. Я проводила для него экскурсию…

— Тогда как я точно знаю, что Ребекка запретила ему быть здесь и велела покинуть институт? — При этих словах Дольфа Фелиция закрыла рот. — Кролл мне сказал. Чуть живот не надорвал — так смеялся. Думаю, он будет смеяться еще сильнее, когда придет сюда через пару минут, чтобы провести ежедневный медицинский осмотр, и обнаружит вас там, где вам было запрещено находиться.

Прежде чем Фелиция успела что-то сказать и выкопать себе яму еще глубже, Ремус поспешил ей на помощь.

— Прости, Фелиция, — проговорил он со всей возможной искренностью, которую только мог вложить в фальшивое извинение. — Я солгал, когда сказал, что Ребекка мне разрешила посетить этот уровень. Я воспользовался нашей дружбой, чтобы побывать здесь. Не стоило мне этого делать.

Бросив ему благодарный взгляд, она придала своему лицу подходящее выражение обиды и потрясения и произнесла:

— Ох, Ремус, как ты мог? Моя работа…

Дольф покачал головой.

— У нас нет на это времени, — заявил он. — Кролл уже на пути сюда. И последнее, что нам, оборотням, нужно, так это чтобы единственный наш уважаемый представитель во внешнем виде оказался здесь взаперти, — добавил он с улыбкой. — Здешняя политика вызовет у вас головную боль.

Ремус с благодарностью улыбнулся.

— Спасибо.

Дольф нахмурился и сказал:

— Не надо стоять тут и благодарить меня. Уходите.

Тонкс согласно кивала.

— Ремус, он прав, нам надо…

— Я знаю!

Чьи-то пальцы вцепились в его мантию, и, обернувшись, Ремус увидел бледного молодого человека. Судя по выражению его лица, он узнал его.

— Вы были в «Воющем», — сказал он, безумно улыбаясь. — В баре. Я разговаривал с вами.

Ремус похолодел. «Воющий»? О нет, нет, нет, не сейчас…

Он постарался улыбнуться.

— Думаю, вы меня с кем-то перепутали.

— Нет, — возразил парень. И Ремус понял, что видел его прежде. С кем он беседовал в «Воющем», кроме бармена и Каина? — Нет, это были вы, я уверен. — Фелиция глядела на Ремуса, Тонкс побледнела. Дольф выгнул бровь. — На вас было надето кожаное пальто и кольцо.

И вдруг Ремус вспомнил. Молодой человек в баре с выкрашенными в черный цвет волосами и глазами с желтыми контактными линзами, который с воодушевлением рассказывал о своей любви к клубу. Он сказал, что его зовут Фенрир.

А теперь он живет здесь, в застенках института. Глупый мальчишка, во что ты вляпался?

Дольф сделал шаг вперед.

— Дэниел, сейчас не время…

Но Дэниел… Фенрир… как бы его ни звали, еще не закончил.

— А потом вы пришли еще раз, — сказал он мечтательно. — Вы покрасили волосы, как и я. И вы дрались с тем бешеным. Той ночью меня доставили сюда. — Парень нахмурился. — Они увидели золотые линзы, которые я носил, и сказали, что я должен пойти с ними. Даже после того, как я вытащил линзы, они все равно заставили меня, — сообщил он с тревожащей улыбкой. — Они забрали меня, но не вас. А ведь вам даже линзы не были нужны, чтобы ваши глаза сияли — в тот момент, когда вы швырнули бешеного оборотня о стену, они зажглись золотым светом сами.

От ужаса Ремус перестал дышать. Ох, Мерлин.

Он всегда задавался вопросом… Он знал, что той ночью опасно близко подошел к тому, чтобы и самому стать бешеным, когда Каин вывел его из себя рассказами о том, как убил его мать. Но узнать, что в тот момент его глаза стали золотыми…

Он подошел к опасной черте даже ближе, чем думал прежде.

И другие люди видели это. Дэниел видел это. И если об этом станет известно…

В этот момент со стороны открытой двери донесся звук чьего-то покашливания.

Кровь застыла в его жилах. Ремус обернулся.

Между хмурым Аливардом и ухмыляющимся Кроллом стояла Ребекка Голдштейн и смотрела на него со смесью удивления и ярости. Она скрестила на груди руки.

— Ну что, профессор, — тихо сказала она. — Вы прямо кладезь сюрпризов.

Она слышала.

Ох, Мерлин, она слышала.

Ремус никак не мог заставить себя вдохнуть. Он ощущал себя обнаженным, все его самые сокровенные секреты были выставлены на обозрение женщины, которая его ненавидела. То, что инцидент, за который он сейчас получит приговор, не был на все сто процентов бешеным, не имело значения. Прежде ему удавалось уклоняться от серебряных пуль, но эта вот-вот грозила достать его. В тот момент, когда Дэниел рассказал о том, что видел, перед главой Института бешенства, он обрек его на свою судьбу. И неважно, кто исполнит приговор: работники института или пожиратели смерти. Судя по всему, ему не стать первым оборотнем, выбравшимся с уровня резидентов живым.

Но он не собирался тянуть за собой других.

— Не вините Фелицию за то, что она привела меня сюда, — сказал он поразительно спокойным голосом. — Я солгал ей, сказал, что вы разрешили мне посетить этот уровень. Мы знаем друг друга со школы, так что она мне поверила. Это не ее вина. А Ундина и вовсе не хотела идти…

Ребекка сощурила глаза.

— О, не волнуйтесь, профессор. Я не собираюсь винить никого, кроме вас. Подобного неуважения и пренебрежения правилами я от вас и ожидала.

Ремус расправил плечи.

— Я был уверен, что это мой последний шанс повстречать резидентов.

— И вы были правы, — бросила Ребекка, а затем, глянув на Аливарда, сказала: — выведите его прочь.

На мгновение Ремусу показалось, что он ослышался.

— Что, простите?

Ребекка снова пронзила его взглядом.

— Я хочу, чтобы вас здесь не было, профессор Люпин. И я намерена никогда больше не приглашать вас. Я сыта вами по горло. Аливард.

Ремус был настолько потрясен, что едва почувствовал, когда Аливард грубо взял его под руку и повел к коридору. Он успел заметить, как Фелиция что-то прошептала Тонкс, прежде чем и ее направили к выходу. Он увидел выражение ярости на лице Кролла, а также недоверие пополам с удовлетворением — на лице Дольфа, после чего его вывели из столовой. Их с Тонкс впихнули в кабину лифта, затем проволокли через зал с лифтовыми шахтами и лестницей, прочь по коридору к открывшемуся аркой выходу и бесцеремонно вытолкнули на торфяник. Мгновение спустя дверь исчезла.

Тонкс и Ремус обменялись потрясенными взглядами, а затем посмотрели на неприветливое здание института.

Ремус первым вернул себе способность к речи.

— Что, во имя Мерлина, только что произошло? Я был уверен, что окажусь на уровне шесть.

— Я тоже. — Подобрав выпавший из ее рук планшет, Тонкс поднялась на ноги. — Мне казалось, она должна была услышать его.

— Вот именно.

Отцепив ветку вереска от подола мантии, Ремус тоже встал. Снова обменявшись взглядами, друзья поспешно направились к роще и железнодорожной станции: никому из них не хотелось дольше оставаться рядом с институтом на случай, если Ребекка передумает. Ремус до сих пор не мог поверить, что снова дышит свежим воздухом, несмотря на то, что Ребекка, вне всякого сомнения, услышала слова Дэниела.

Снова уклонился от серебряной пули… но как?

— Я просто не понимаю, — призналась Тонкс, качая головой. — Можно было предположить, что она с радостью ухватится за возможность запереть тебя. Особенно, учитывая дневник…

— Мы все еще не можем быть уверены, что он принадлежит ей, Тонкс…

— Да, да, да, — перебила она, махнув рукой. — Даже если и так. Она ненавидит тебя, Ремус. Я думала, она будет рада видеть тебя взаперти и несчастным, полностью в ее власти.

Ремус не мог с этим поспорить.

— Она не могла услышать то, что говорил тот паренек. Иначе ни за что бы не выпустила меня.

Тонкс скривилась.

— Знаешь, учитывая твою популярность в Министерстве, думаю, она могла задержать тебя уже только за то, что ты проник туда, куда тебе было нельзя. — Внезапно ее лицо стало задумчивым. — С другой стороны, если она собирается проводить секретные эксперименты, последнее что ей требуется — это внимание, привлеченное твоим заключением.

Ремус уставился на нее.

— Что, прости?

Тонкс пожала плечами.

— Ну, Дольф был в чем-то прав, Ремус. Среди оборотней ты довольно выдающаяся фигура. Если тебя заключат в Институт бешенства, это будет иметь громкие отголоски. Дамблдор поднимет шумиху. «Пророк» начнет строчить статьи. Разве ты на месте пожирателя смерти хотел бы такого внимания во время проведения тайных исследований для Сам-Знаешь-Кого?

Ремус нахмурился.

— Тонкс, мы не можем быть уверены, что она пожиратель смерти. Если мы сегодня что и узнали, так это то, что у нее куча причин ненавидеть меня…

— Вот именно! — воскликнула Тонкс, хлопнув по планшету ладонью. — И если бы дело было только в ненависти, ты считаешь, она не воспользовалась бы такой возможностью запереть тебя? Конечно же, нет, она не упустила бы своего шанса. Если только у нее не было других причин, таких, как, например, нежелание привлекать внимание к своим занятиям.

— Или же моральные принципы, которые не позволили ей действовать исключительно из соображений собственного желания отомстить.

Тонкс раздраженно вздохнула.

— Ремус, если бы она слышала то, что тот парень сказал о тебе, ее моральные принципы не имели бы никакого значения. Упечь в камеру бешеного оборотня — ее работа.

— Тогда, вероятно, она не слышала.

— Или же слышала, но пока считает, что рано запирать тебя. — На лице Тонкс вдруг отразилась тревога, и, явно не осознавая, что делает, она взяла ладонь Ремуса в свою. — Что означает, что она все слышала и теперь будет ждать, когда ты ей потребуешься, чтобы арестовать тебя.

Ремус тяжело вздохнул.

— Если она пожиратель смерти. Я все еще не убежден. Кролл сегодня упомянул, что он старый приятель Снейпа, и хотя мне не хотелось бы делать скоропалительных выводов… — Он заметил, как Тонкс закатила глаза. — Неплохо было бы узнать, насколько далеко уходит корнями их дружба. Не говоря уже о том, что он был просто в ярости, когда Ребекка выпустила меня — он несколько раз намекал, как рад был бы видеть меня в роли резидента.

— Ну, он просто козел, — заметила Тонкс. Внезапно она рассмеялась. — Посмотри на нас, — сказала она с иронией. — Ты со своим стремлением думать только хорошее обо всех, и неважно, как они с тобой обращаются, и я со своим тренингом мракоборца и стремлением предполагать худшее. Какая команда, а?

Ремус улыбнулся.

— Зато мы рассматриваем проблему с разных сторон. И поскольку истина, скорее всего, как обычно где-то в середине, у нас есть шанс схватить ее за хвост.

Он ощутил, как Тонкс содрогнулась.

— Если только за хвост не схватят тебя. Дружище, надеюсь, ты не обидишься, но я правда считаю, что какое-то время тебе не стоит бродить вне Хогвартса в одиночку. Ребекка и Кролл оба наверняка слышали, что сказал Дэниел, и если хоть один из них пожиратель смерти, мы должны снова вернуться к предположению, что они собираются добраться до тебя.

Ремус снова вздохнул.

— Прекрасно, — сухо сказал он. — Как будто моя жизнь была недостаточно сложной. Теперь мне придется жить в страхе, что меня вот-вот упекут в тюрьму для оборотней, где я вынужден буду коротать время с Тором Уайлдингом и Стаей.

Тонкс устало прижалась белокурой головой к его плечу.

— В целом у нас бывали деньки и получше. Мне кажется, мы с тобой мчимся в лодке по быстрой реке, да вот только весла остались на берегу.

— Не только мы с тобой, — заметил Ремус. Он оглянулся через плечо, коснувшись щекой волос Тонкс, и постарался совладать с тревогой за женщину, которую они вынужденно оставили позади. — Мы затащили бедную Фелицию в эту лодку за собой.

Тонкс резко подняла голову и смерила его взглядом.

— Я думаю, с ней все будет в порядке. Она хорошо сыграла свою роль, впрочем, как и ты.

Ремус с сомнением хмыкнул.

— Я надеюсь на это. Хотя вряд ли я смогу послать ей сову и узнать наверняка. — Он посмотрел на Тонкс. — Что она тебе сказала, прежде чем нас выставили вон?

— О! — воскликнула она, щелкнув пальцами. — Хорошо, что ты напомнил. Помнишь, я упомянула, что мы договорились с ней встретиться и поболтать где-нибудь вне института? Так вот, прежде чем меня увели, она успела шепнуть, что предложение в силе. В ее выходной в следующую субботу в «Трех метлах». Несколько качественных заглушающих заклинаний, и мы сможем спокойно побеседовать и не выглядеть при этом так, словно делаем что-то предосудительное.

— В субботу? — переспросил Ремус, потянув себя за губу. — Почти через неделю. Все что угодно может случиться…

— Уверена, Фелиция знает, что делает, — нетерпеливо перебила его Тонкс. — К тому же, если она попытается улизнуть раньше, это будет выглядеть подозрительно. — Она сжала его ладонь и произнесла: — С ней все будет хорошо, Ремус, я уверена. А пока она, возможно, сумеет найти ответ на весьма важный вопрос: как, черт побери, мы попались?

Ремус покосился на нее.

— Ребекка поймала нас с поличным, Тонкс, вот как.

— Это понятно, — отмахнулась она, пихнув его планшетом. — Но откуда она узнала, что мы там? Дольф сказал, что вот-вот должен был прийти Кролл, но не Ребекка. Ценсермелия так и не нажала на кнопку. Так почему Ребекка Голдштейн оказалась там?

Ремус похолодел.

— Кто-то ей сказал.

Тонкс кивнула.

— Я вижу три вероятности. Во-первых, когда я врезалась в дверцу запертого с помощью палочки люка, сработала какая-то сигнализация, так что она поспешила проверить и услышала вопли Тора через открытую дверь. Но тогда зачем рисковать и приводить с собой Кролла и Аливарда? Во-вторых, она могла отправиться на поиски крыс, о которых ей донесла Симона. С другой стороны, охота на крыс — недостойное руководителя института и главы охраны занятие. И, наконец, в-третьих, кто-то видел, как мы поднимались, и донес ей, или же кто-то из столовой сообщил, пока мы были там.

— Но как? — задал Ремус довольно важный, на его взгляд, вопрос. — Никто не смог бы покинуть помещение и не спровоцировать тревогу, кроме Дольфа. А он все время был с нами.

Тонкс покачала головой.

— Не знаю. Возможно, нас все-таки увидели, когда мы поднимались. Может быть, Кролл пришел раньше, чем ожидал Дольф, и вернулся за Ребеккой. Может быть, Фелиции не удалось по-настоящему уболтать Симону. Но я все же считаю, нам нужно смириться с мыслью, что у нашего пожирателя смерти есть сообщник, — подвела итог Тонкс и уныло улыбнулась. — Знаешь ведь, как говорят: можешь кучу времени искать пожирателя смерти, а потом случайно повстречаешь сразу двух…

Ремус изнуренно улыбнулся ей в ответ.

— Думаю, ты преувеличиваешь. Мы находились там незаконно, и любой увидевший нас счел бы своим долгом сообщить об этом или хотя бы уточнить у Ребекки, имели ли мы право быть там. Наш пожиратель смерти, кем бы он ни являлся, скорее всего, ни при чем. И опять же, имеем ли мы дело с одним пожирателем смерти, с двумя или с сотней, одно ясно как день: вряд ли я еще хоть раз смогу попасть в институт. Разве что в качестве резидента. А это означает, что они в полной безопасности могут заниматься своими делами.

Тонкс снова сжала его ладонь.

— Это также означает, что я сделаю все в моих силах, чтобы ты там больше никогда не оказался. Но мы найдем способ, Ремус. Мы найдем способ остановить их.

Ремус невидящим взглядом посмотрел на окружающие их болота и тяжело вздохнул.

— Я только надеюсь, что ты права, — тихо сказал он. — Это очень важно.

* * *

Дамблдор воспринял новость об их изгнании из Института бешенства спокойно. Кингсли — нет.

— И что нам теперь делать? — вопрошал высокий темнокожий мракоборец, тяжело опираясь на каминную полку в кабинете Дамблдора. Ремус молча наблюдал за ним, сидя в кресле, тогда как Тонкс, уже в своем обличии и с ярко-розовыми волосами, стояла, облокотившись на стену в нескольких метрах. — Это место и вся информация о нем тщательно охраняются. Институт — любимое детище Долорес Амбридж; как только стала старшим помощником министра, она добилась того, чтобы финансирование этого заведения и его важность увеличились до небывалых размеров. И не поздоровится тому, кого застанут за попытками разведать что-то на эту тему. Не имея возможности работать изнутри, мы оставляем Сами-Знаете-Кому полную свободу действий в институте.

Поставив локти на стол и переплетя пальцы, Дамблдор подался вперед и уперся в них носом.

— По крайней мере, Ремус и Нимфадора в безопасности, — ответил он тихо. Кингсли бросил на него виноватый взгляд. — И благодаря их расследованию у нас есть два главных подозреваемых: Ребекка Голдштейн и Аркадиус Кролл, не говоря уже о потенциальном информанте в стенах института.

Ремус встрепенулся.

— Я не хочу вовлекать в это Фелицию больше, чем абсолютно необходимо, — заявил он тихо, но твердо. — Она уже рисковала своей работой, а может, и жизнью, чтобы помочь нам. Ее положение и без того шатко, так что мне не хотелось бы усугублять его.

Дамблдор кивнул.

— Разумеется. Весьма благородно было с ее стороны помочь вам, и мы не будем настаивать на том, чтобы она помогала нам и дальше. Но не стоит забывать, Ремус, что сейчас она — наш единственный человек внутри заведения, которое может дать Волдеморту огромное преимущество.

— Будет ли она нам полезна — еще вопрос, — добавила Тонкс. — Наверняка за ее передвижениями и корреспонденцией будут теперь следить. Однако она показала себя вполне способной справиться с этими трудностями.

История про крыс всплыла в памяти Ремуса, и он улыбнулся.

Кингсли устало покачал головой.

— Я, как могу, стараюсь раскопать что-то как на персонал института, так и на их резидентов, — сказал он со вздохом. — Но мне приходится делать это тихо, а на мой отдел свалилась уйма работы. Но я не знаю, что еще мы можем сделать.

— Я поговорю с профессором Снейпом о его дружбе с Кроллом, — вдруг сказал Дамблдор. — Если он известен в кругу пожирателей смерти, Северус наверняка знает об этом. И, Нимфадора, если ты чем-то можешь помочь Кингсли, сделай это.

Тонкс склонила голову.

— Конечно.

— А я? — нехотя спросил Ремус.

Дамблдор сочувственно посмотрел на него.

— Продолжай учить детей и постарайся не покидать Хогвартс в одиночку. Если твои подозрения верны, ты можешь находиться в опасности.

— Почему именно меня всегда отстраняют ради моей безопасности? — раздраженно спросил он.

Дамблдор улыбнулся.

— Отчасти ты только что сам ответил на свой вопрос. Боюсь, Ремус, это неприятное последствие того, что так много людей беспокоятся о тебе.

Тонкс тоже улыбнулась, хотя ее улыбка была довольно бледной. Кингсли усмехнулся.

Длинным пальцем директор поправил на носу очки.

— Ты останешься связным Фелиции, если мы будем уверены, что для вас обоих это безопасно. Я также предпочел бы, чтобы Нимфадора присутствовала на ваших встречах.

Ремус раздраженно стиснул зубы.

— Я могу позаботиться о себе сам.

Улыбка Тонкс стала несколько натянутой, когда она спросила:

— Боишься, что я вам помешаю, Ремус?

Ремус откинулся на спинку, пытаясь побороть подступающий к щекам румянец.

— Ты знаешь, что дело не в этом, — ответил он со вздохом. — Просто…

Раздался громкий стук в окно. Находившаяся ближе всех Тонкс достала палочку и, лишь слегка запнувшись, поспешила к темному окну. Немного повозившись с замком, она распахнула створку.

Несколько растрепанная сова приземлилась на подоконник и протянула ногу. Тонкс отвязала письмо, сунула пару монет в мешочек на другой ноге птицы, а затем, когда сова снова вылетела в окно, закрыла его. На мгновение она замерла, разглядывая печать на конверте, и Ремус заметил, как напряглись ее плечи. В конце концов Тонкс обернулась.

— Это Ремусу, — неуверенно сказала она. — Из института.

Вскочив на ноги, Ремус взял письмо из ее протянутой руки и снова опустился в кресло. Оглядев знакомую печать Института бешенства, он перевернул конверт. Он знал, чьей рукой было написано письмо.

— Это от Фелиции! — воскликнул он, вскрывая конверт. Послание оказалось коротким, и он быстро прочел его.

«Профессору Люпину.

Меня глубоко оскорбило то, как ты воспользовался нашей дружбой и, подвергая опасности мою работу, обманом заставил меня провести тебя в ту часть института, куда тебе запретили заходить. И хотя мне удалось сохранить работу вопреки твоим усилиям, ситуация здесь обострилась из-за твоего вмешательства: нам всем теперь запрещено посещать уровень резидентов кроме как в сопровождении профессора Голдштейн, что, разумеется, отрицательным образом сказывается на наших исследованиях. Если фортуна снова повернется ко мне спиной, и я еще раз встречу тебя, то хочу посмотреть, с каким выражением лица ты будешь извиняться за свое поведение. Надеюсь только, что это произойдет в публичном месте. Даже не думай возвращаться в институт, потому что в этом случае тебя арестуют. Тебе крупно повезло, что этого не произошло — доктор Кролл еще с час рвал и метал из-за того, что тебя отпустили. Подводя итоги, скажу, что считала тебя своим другом, Ремус. Но теперь даже не уверена, что хочу встречаться с тобой один на один.

Фелиция Хэтауэй».

Ремус выдохнул и улыбнулся. Молодчина, Фелиция.

Тонкс и Кингсли с тревогой стояли у него за спиной.

— Что там написано? — спросила Тонкс, как только Ремус закончил читать.

Ремус облокотился на спинку кресла, чувствуя себя так, словно с души свалился камень.

— Я прочту вслух, — сказал он и так и сделал.

К тому моменту, как он добрался до конца письма, Тонкс широко улыбалась, а Кингсли выглядел весьма впечатленным.

— Умная девушка, — заметил он с ухмылкой. — В одном письме она умудрилась ненароком сообщить нам, что не потеряла работу, что Ребекка чем-то занимается на уровне резидентов, и что Кролл раздражен тем, что тебе удалось улизнуть. При этом она все равно хочет встретиться с тобой, если Тонкс будет тоже присутствовать. Любой другой, кому попалось бы это письмо, решил бы, что она бранится на тебя.

Ремус почему-то ощутил гордость за Фелицию.

— Она училась на факультете Когтеврана, — сообщил он Кингсли. — Всегда хорошо управлялась со словами.

— Это верно, — с улыбкой подтвердил Дамблдор. — Я хорошо помню Фелицию Хэтауэй. Она умная и сообразительная женщина.

Пряча улыбку, Тонкс посмотрела на Ремуса, приподняв бровь. На этот раз он все-таки покраснел. Тонкс рассмеялась и ткнула его в плечо.

— Что ж, дружище, — сказала она, хитро улыбаясь. — Учитывая выражение твоего лица, мне и правда лучше приглядывать за вами в следующую субботу. Иначе кто знает, что вы натворите.

Это была очень длинная неделя.

Если бы только он мог с головой погрузиться в ведение уроков, все было бы не так плохо. Но в Хогвартсе наступили пасхальные каникулы, и внезапно у Ремуса оказалось слишком много свободного времени. Сначала он проверял работы учеников, пока они не кончились, затем читал, пока ему не надоело; он посещал каждый прием пищи и ел с таким аппетитом, что мадам Помфри и Молли Уизли были бы счастливы узнать об этом.

Но больше всего времени у него отнимали тревоги.

Он не получал весточки от Фелиции, но это и не удивительно. Судя по ее последнему письму, входящая и исходящая корреспонденция института, скорее всего, вскрывалась, что означало, что любая попытка связаться с ней может оказаться для нее роковой. Ее молчание свидетельствовало, что ей хватало здравого смысла не рисковать. И хотя Ремус пытался придумать способ связаться с ней быстро, но незаметно, пока ему это не удалось. Все, что ему оставалось, это ждать субботы.

Он надеялся только, что она прибудет на встречу безо всяких происшествий. Он молился за ее безопасность, потому что знал: случись с ней что по его вине, он никогда не сможет простить себя.

Нельзя сказать, однако, что он совсем не получал вестей. Тонкс регулярно присылала ему записки, хотя они в основном содержали ее жалобы на то, как сложно было добыть хоть какую-то информацию на работников и резидентов Института бешенства. В понедельник Дамблдор пригласил Ремуса в свой кабинет и сообщил, что хотя Снейп и подтвердил давнюю дружбу Кроллов с семьей его матери, он лично ничего не знал о его связи с пожирателями смерти. Он также пообещал заняться этим вопросом.

Несколько последующих и ничем не занятых дней позволили Ремусу упорядочить свои впечатления о работающих в институте людях. Он до сих пор не мог заставить себя определиться, кого же из двух основных подозреваемых считать таинственным пожирателем смерти. Хотя поведение Ребекки и впрямь вызывало вопросы, его можно было объяснить исследовательским любопытством и нелюбовью к оборотню, который подверг опасности ее сына. Кролл бы возглавлял его список подозреваемых, если бы Снейп не заявлял о том, что не знает ничего о связи Кролла с пожирателями смерти. Насколько Ремусу было известно, единственным другим работником института, который обладал достаточно высоким уровнем допуска, чтобы в одиночку навещать Каина, был Аливард, но этот человек являл собой загадку. У них ничего не было на начальника службы безопасности.

В пятницу произошло неожиданное: с помощью летучего пороха с Ремусом связался Рейнард. Он сообщил, что получил от Рольфа Люпина письмо, в котором тот извинялся и просил перенести званый ужин на неделю вперед. Судя по всему, его старшего сына вызвали по срочному делу в Европу, а одна из дочерей сказала, что ей будет очень сложно вырваться с работы. Они оба пообещали освободить следующее воскресенье, так что Рольф решил перенести на неделю и ужин. Он выражал надежду на то, что этим не доставил им никаких неудобств.

Рейнард был не в силах скрыть разочарования, а вот Ремусу удалось спрятать от отца свое облегчение. Перенос званого ужина позволил ему не волноваться хотя бы об этом.

Наступила суббота, но он так и не смог решить проблему связи с Фелицией. Однако повстречав с утра в коридоре Мариетту Эджкомб в вязаной шапке, полностью скрывающей ее лицо, кроме глаз и рта, он вспомнил произошедший прошлым летом разговор с Гарри о его работе над «Отрядом Дамбдора» и способах, с помощью которых членам ОД удавалось поддерживать связь. Так что, позавтракав и не обнаружив среди гриффиндорцев нужного лица, Ремус отправился в библиотеку, где и нашел Гермиону Грэйнджер. Сидя за столом у окна над несколькими большими книгами, она быстро делала записи на пергаменте.

— Привет, Гермиона.

Девушка резко дернулась от неожиданности, опрокинув чернильницу на пергамент, и вскинула голову; Ремус почувствовал себя виноватым.

— Профессор Люпин! — воскликнула она. Поморщившись, она взяла палочку и пробормотала заклинания, очищая свои записи от пятен чернил. — Вы меня напугали!

Ремус улыбнулся и сел на стул напротив, глядя на нее теперь поверх горы книг, в которых она копалась.

— Прости, — извинился он. — Мне жаль отрывать тебя от дела, но я хочу спросить о заклинании, которое ты использовала во время встреч ОД.

Гермиона растерянно моргнула, не понимая, как это учитель мог прийти к ней с академическим вопросом, однако ей явно было приятно. Ремус был готов поклясться, что она села чуть ровнее.

— Конечно, профессор, — энергично ответила она. — Что вы хотите знать?

Ремус подался вперед и понизил голос.

— Гарри некоторое время назад упоминал, что ты придумала тайный способ держать связь между членами ОД. Я надеялся, ты сможешь мне про это рассказать.

Гермиона всегда быстро схватывала суть.

— Это как-то связано с Институтом бешенства? — так же тихо спросила она.

Ремус склонился над одной из книг, делая вид, что изучает ее.

— Да, — ответил он, глядя на страницу и водя по ней пальцем. Он только надеялся, что поблизости нет никого, кто заметил бы, что эта книга о зельях. — У меня есть… союзник среди работников института. И нам нужен способ общаться так, чтобы никто из наших недругов не смог перехватить сообщения. Ее почту читают, а встречаться часто мы не можем, так как это вызовет подозрения.

Гермиона нахмурилась, тоже притворяясь, что изучает книгу.

— Мы не пересылали сообщения, — призналась она, рассеянно перелистывая страницу. — Я наложила Протеевы чары на фальшивые галеоны, и на них появлялись дата и время нашей следующей встречи. Когда на монете появлялась новая информация, она становилась горячей. Но поскольку мы все знали, где пройдет встреча, и что значат цифры на галеоне, то нам этого хватало.

Ремус задумчиво коснулся губы. Идея была проста, но воспользоваться ею можно было по-разному.

— Этот метод подойдет для коротких сообщений, если использовать правильные чары, — пробормотал он. — Много и не надо. Время и место встречи или же предупреждение. Покажешь мне заклинание, которое ты использовала?

Гермиона улыбнулась.

— Конечно, профессор. Но, возможно, не стоит этого делать посреди библиотеки…

— Разумеется. — Ремус резко поднялся. — Надеюсь, это поможет, Гермиона, — сказал он громко. — Если тебе понадобится еще что-то, следующие несколько часов я буду у себя в кабинете. Появятся вопросы, заходи.

Судя по ответной улыбке, Гермиона вполне поняла, что он хотел ей сказать.

— Хорошо, буду иметь в виду.

Через час у Ремуса имелись три серебряных сикля, которые станут нагреваться, когда на них появятся место и время встречи. Гермиона Грейнджер и впрямь была умной девушкой.

Наконец-то наступил вечер. Ремус бодрым шагом направился прочь от Хогвартса, радостно, насколько мог, помахав Хагриду по пути. Неожиданность, однако, поджидала его за воротами.

— Привет, Ремус.

В тусклом угасающем свете он разглядел розовые торчком стоящие волосы и широкую улыбку.

Уперев руки в бока, Ремус вздохнул и попытался сдержать раздражение. Он ведь говорил…

— Мне казалось, мы договорились встретиться в «Трех метлах».

Тонкс оттолкнулась от столба, на который облокачивалась, и подошла к Ремусу. Хотя она и продолжала широко улыбаться, ее улыбка показалась ему язвительной.

— Конечно, тебе так казалось. Но если ты напряжешь память, то также вспомнишь, что Дамблдор не рекомендовал тебе бродить в одиночестве. А поскольку мне совсем не улыбается перспектива твоего исчезновения по пути в Хогсмид, я решила составить тебе компанию.

Ремус нахмурился.

— А я как раз собирался исчезнуть по пути в Хогсмид. Я не всегда такой уставший, что не могу трансгрессировать. И я уж точно не нуждаюсь в сопровождающем.

Ухмылка Тонкс превратилась в искреннюю улыбку.

— Может быть, ты нуждаешься в беспокоящемся друге?

Ремус расслабился. В конце концов, она лишь хотела помочь.

Он улыбнулся.

— Может быть. Готова трансгрессировать?

Тонкс склонила голову набок.

— До крыльца паба?

Ремус кивнул и принялся считать:

— Раз, два…

На счет три в сумраке по округе разнеслись два хлопка. Мгновение спустя по глазам Ремуса резанул яркий свет крыльца «Трех метел».

Чьи-то пальцы подхватили его под локоть — Тонкс вдруг появилась рядом.

— Видишь, тебе все-таки нужен сопровождающий, — заявила она весело. — Ты на целый метр промахнулся.

— Спасибо.

— А, не благодари. Пойдем?

Вдвоем они быстро вошли в паб. Как и можно было ожидать субботним вечером, «Три метлы» оказались битком забиты людьми. Быстро оглядевшись, Ремус заметил несколько низко опущенных голов, чьи молодые лица позволяли предположить, что им здесь не место. Если бы сейчас не шли пасхальные каникулы, ему пришлось бы назначить им наказание. Он слегка улыбнулся и пошел за Тонкс к стоящей за барной стойкой мадам Розмерте.

— Фелиция сказала, что постарается снять на вечер комнату, — прошептала ему на ухо Тонкс. — Поскольку она и живет в институте, то время от времени старается проводить ночь где-нибудь в другом месте, хотя ей и не всегда это разрешают. Спросим у Розмерты, заказывала Фелиция номер или нет.

Розмерта сообщила им, что Фелиция Хэтауэй и правда заказала комнату под номером 3 вверх по лестнице.

— Она прибыла с час назад, — сказала Розмерта тихо, передавая им две бутылки со сливочным пивом, излишне звеня стеклом. — Она вас ждет. — Неожиданно повысив голос, она проговорила: — Конечно, профессор. Вот, пожалуйста. — С этими словами Розмерта демонстративно передала ему тяжелый ключ и добавила: — Вы с вашей подругой можете воспользоваться комнатой номер 4. Приятного вечера.

Ремус буквально чувствовал на затылке взгляды своих учеников и отчаянно старался не покраснеть. Неожиданно раскрасневшаяся Тонкс едва сдерживала смех, глядя на выражение его лица.

— Розмерта! — прошипел Ремус. — Какого черта ты?..

Женщина коварно улыбнулась.

— Обеспечиваю тебе прикрытие, — сладко протянула она, игриво глядя то на него, то на Тонкс. — В конце концов, Хогвартс вряд ли подходит для… кхм… встреч такой молодой пары. Половина деревни уже знает, почему нас так часто посещает профессор…

— Розмерта. — Тон голоса Ремуса стал вежливым, но твердым, перебивая ее до того, как она успела выдать какую-нибудь неожиданную информацию о его коллегах. Явно представляя себе, как ученики напрягают слух и зрение, надеясь что-то разузнать, он заставил себя улыбнуться. В какое бы неловкое положение Розмерта их ни поставила, это было лучше, чем если бы поползли слухи о том, зачем он на самом деле пришел сюда. Громче он добавил: — Спасибо.

Самодовольно улыбнувшись, Розмерта так же громко повторила:

— Приятного вечера!

Ремус уже собирался наградить ее взглядом, от которого Розмерта должна была пасть замертво, когда кто-то взял его под руку. С искрящимися от сдерживаемого веселья глазами Тонкс соблазнительно улыбнулась ему.

— Пойдем, милый, — протянула она, слегка надувшись. — Не хочу терять ни минуты нашего с тобой времени.

К тому времени, как они добрались до лестницы, Ремус придумал ровно сто семьдесят шесть способов убить ее.

Как только они начали подниматься вверх, исчезнув таким образом с глаз посетителей паба, Тонкс разразилась смехом.

— Ты бы видел свое лицо! — воскликнул она, цепляясь за его руку так, словно только она и помогала ей оставаться на ногах в этом приступе веселья. — Ох, если бы у меня была камера, клянусь…

Ремусу почему-то было совсем не смешно.

— Черт бы побрал Розмерту, — раздраженно пробормотал он. — Зачем она это сделала? Она должна была знать, что в зале сидят мои ученики.

Тонкс усмехнулась.

— Ну, было смешно. Твое лицо приобрело такой интересный оттенок розового.

Ремус тяжело вздохнул.

— Но ей не надо было… — Он с раздражением выдохнул. — Почему женщин так сложно понять? — спросил он неожиданно.

Тонкс одарила его холодным взглядом.

— Ну спасибо, — сухо произнесла она.

Ремус только отмахнулся.

— К тебе это не относится. Я не думаю о тебе как о женщине.

Со злостью прищуренные глаза Тонкс подсказали ему, что этого не надо было говорить.

— Подумай еще, Люпин, — мрачно посоветовала она ему. — Я бы предложила помочь тебе выкопать себе эту яму, но ты и сам отлично справляешься.

Ремус отважно постарался исправить ситуацию, сказав:

— Я имею в виду, что ты мой друг, Тонкс. Ты не ставишь меня в подобные неловкие ситуации.

Тонкс фыркнула.

— Я не уверена, хорошо это или плохо.

Ремус поспешил упрочить свое положение.

— Хорошо, поверь мне. Ты всегда говоришь, что думаешь. Почему другие представительницы твоего пола не могут поступать так же?

Тонкс медленно растянула губы в коварной улыбке. Протянув руку, она игриво взлохматила его волосы.

— Потому что тогда мы не сможем наблюдать на ваших милых личиках такие смущенные выражения, — заявила она. — А это самое лучшее.

Ремус внимательно посмотрел на нее.

— Беру свои слова назад. Ты женщина.

Тонкс расплылась в улыбке.

— Во всяком случае, большую часть времени. Кроме как когда долг вынуждает меня прикидываться мужчиной.

— В полосатых носках всех цветов радуги.

— Прости, конечно, но если бы не я и мои носки, ты сидел бы взаперти.

— Я и так сидел взаперти.

— Только одну ночь.

Они достигли второго этажа. Рассеянно Ремус пригладил волосы.

— Но ты же понимаешь, о чем я, — сказал он печально. — Когда до гостиных факультетов дойдет слух о том, что меня видели поднимающимся по лестнице на второй этаж «Трех метел» с женщиной с розовыми торчащими в разные стороны волосами и в футболке со «Странными сестрами»…

Ему показалось, что температура вокруг заметно понизилась. Тонкс взирала на него с холодным раздражением. Больно ударив его по плечу, она поинтересовалась:

— А что не так с тем, чтобы быть увиденным поднимающимся на второй этаж «Трех метел» с женщиной с розовыми торчащими в разные стороны волосами и в футболке со «Странными сестрами»?

Ой.

Это был очень опасный вопрос — каждый мужчина знает, что на подобный вопрос не существует правильного ответа, особенно, если задавшая его женщина глядит на тебя с явной угрозой. Однако Ремус с безумной храбростью бросился на баррикады.

— В общем-то, ничего, — смело заявил он. — Но мне не хотелось бы, чтобы люди додумывали…

Глаза Тонкс теперь просто метали кинжалы.

— И ты считаешь, что люди скорее станут додумывать всякие гадости про женщин с розовыми волосами и футболами со «Странными сестрами»?

Ремус не смог бы выкопать себе яму глубже, даже будь в его распоряжении сотня заколдованных лопат.

— Нет, — осторожно протянул он, надеясь исправить ситуацию дипломатично.

— Тогда почему тебе неприятно, что тебя видели поднимающимся наверх со мной?

— Мне не неприятно.

— Ты врешь.

Как это произошло?

— Ладно, ты права. — Это был опасный ответ, но Ремус решил рискнуть. — Но только потому, что ты мой друг. И я думал, что такой красивой молодой женщине, как ты, будет неприятно быть увиденной со старым оборотнем, вроде меня.

— Что ж, если ты так считаешь, значит, ты еще более глупый идиот, чем я полагала.

— Тонкс…

Она смерила его ничего не выражающим взглядом.

— Прости, Ремус. Я просто не думала, что моему лучшему другу окажется неприятно быть увиденным со мной.

— Это не так! Просто…

Что же должно было следовать за этим «просто», Ремус и понятия не имел. Однако от необходимости объяснять его спасло то, что в этот момент дверь номера 3 распахнулась, обнаруживая за собой бледную и встревоженную Фелицию.

— Ремус! — воскликнула она. — Как раз вовремя.

Спор с Тонкс оказался позабыт в одно мгновение. Вырвавшись из ее захвата, Ремус поспешил к школьной подруге.

— Фелиция. Что не так?

Фелиция покачала головой.

— Не здесь, — сказала она. — Ремус, сегодня я кое-что выяснила, кое-что, напугавшее меня до смерти. Но я не собираюсь обсуждать это в коридоре.

Ремус ощутил, как по спине пробежал холодок. Что еще?

— Тогда, полагаю, нам лучше войти, — сказал он.

Комната оказалась маленькой и уютной. Свет разожженного камина отражался в забранных деревянными панелями стенах и отполированной кровати. Длинные зеленые шторы скрывали за собой ночное небо, а украшенное вышивкой одеяло на кровати выглядело мягким и комфортным, в отличие от двух небольших серых сумок рядом с кроватью и выражения на лице Фелиции.

Она явно была чем-то потрясена — это стало очевидным сразу же, как только Ремус переступил порог комнаты: всполохи каминного огня отбрасывали тени на ее бледное лицо, тогда как она сама заламывала руки и рассеянно бродила из угла в угол. Оглянувшись на следующую за ним Тонкс, он увидел, как она с мрачным выражением закрывала за собой дверь — она тоже поняла, что случилось что-то серьезное. Но что могло такого произойти в Институте бешенства, что привело Фелицию в подобное состояние?

Ремус уже сделал шаг вперед, собираясь как-то утешить подругу, когда та резко развернулась к нему лицом.

— Ремус, ты не поверишь… — Заметив у двери Тонкс с розовыми волосами, она замолчала, а на ее лице появилось застывшее выражение.

— А вы кто? — с тревогой спросила она. Бросив взгляд на Ремуса, она обратилась уже к нему: — Кто это? Где Ундина?

Так легко было порой забыть, что не все знали о способностях Тонкс менять облик. Но как ей объяснить?

К счастью, Тонкс взяла ситуацию в свои руки.

— Привет, Фелиция, — поздоровалась она с ухмылкой. — Наверное, мне надо было принести с собой очки и планшет. Во всяком случае, я больше не выгляжу пустоголовой идиоткой.

Глаза Фелиции расширились.

— Ундина?

Тонкс поморщилась, подходя к Ремусу.

— Вообще-то, меня зовут Тонкс, — пожав плечами, сообщила она. — И вот она я, настоящая. Ну, по большому счету, — признала она, коснувшись пальцем волос. В следующее мгновение ее улыбка стала хитрой. — Просто считайте меня телохранителем Ремуса.

Он наградил ее долгим взглядом.

— Сколько раз я должен повторять: мне не…

— … нужен телохранитель, — с ухмылкой закончила за него Тонкс. — Ну конечно же, не нужен, ведь ты такой большой, сильный и мужественный. Я здесь только потому, что не могу противостоять твоим чарам.

Какой бы взвинченной Фелиция ни была, на это она улыбнулась.

— Ваши способности к перевоплощению достойны восхищения, — похвалила она. — Я бы ни за что не догадалась.

— Перевоплощение — моя специализация, — безо всякой скромности сообщила Тонкс. — Только не просите меня незаметно подкрасться к кому-нибудь.

Как бы ни был Ремус рад, что Фелиция больше не выглядела так, словно только что повстречалась со смертью, он заставил себя вернуться к делу. Взяв ее за руку, он подвел ее к кровати, усадил и сел рядом сам. Ногой подтянув поближе стул, Тонкс устроилась возле камина.

— Лиция, — тихо сказал он, беря ее ладони в свои; она заглянула ему в глаза, когда он назвал ее старым прозвищем, которым Лили и другие их друзья звали ее в школе. — Скажи мне, что случилось.

Фелиция глубоко вздохнула.

— Ремус, — произнесла она дрожащим голосом. — В институте дементор.

Ремус похолодел. Разные лица замелькали перед его глазами: Дольф, Ценсермелия, Дэниел, даже Тор Уайлдинг и Стая — все они находились в заточении, практически под рукой потенциального злоумышленника. Сколькие из них уже расстались со своими душами? Сколькие стали рабами миньонов Волдеморта?

— Давно? — ворвался резкий голос Тонкс в его мрачные размышления; судя по ее тону, она думала примерно о том же. — Давно он там?

Пальцы Фелиции дрогнули в ладонях Ремуса.

— Несколько часов, не больше. Не думаю, что мне полагалось об этом узнать, но мой друг из охранников похвастался, что этим вечером ему предстоит сопровождать кого-то важного, и так уж получилось, что они вводили дементора в институт, как раз когда я спускалась вниз, собираясь направиться сюда… — Она умолкла, делая глубокие вдохи и выдохи. — Я-то считала, что это просто бешеный оборотень, — призналась она тихо. — Я даже подумала, что это, возможно, ты, Ремус. Но я ошибалась, еще как ошибалась. — Фелиция медленно покачала головой и продолжила: — Я прежде встречалась с дементорами. Этот был другим. Да, от него по-прежнему веяло холодом, и я начала вспоминать смерть отца, и похороны Лили, и все самое плохое в жизни… Но это еще не все. Этот дементор ощущался слишком резко, слишком мощно. Меня одолевали не просто плохие воспоминания — каждая жестокость, каждая ссора, каждая неприятная смерть, с которой я сталкивалась, работая с оборотнями, заполнили мое сознание. Как будто он взывал именно к этим воспоминаниям специально. Когда он прошел мимо, я почувствовала себя так плохо, как никогда в жизни. Мне казалось, что меня раздели догола и надругались. — Она посмотрела Ремусу в глаза. — Я никогда прежде не встречалась с чем-то настолько злым, и оно в институте.

Стараясь побороть липкий ужас, обволакивающий его, Ремус обнял дрожащую Фелицию, и, принимая его утешение, она опустила голову ему на плечо. Тепло ее тела, которое он ощущал через мантию, и ощущение ее волос на шее позволили немного взять себя в руки. Сорвавшийся с ее губ вздох свидетельствовал, что она чувствовала примерно то же.

Он не знал, сколько они так просидели, прежде чем неожиданно резкий голос Тонкс привлек к себе их внимание.

— Кто-нибудь как-нибудь вам объяснил его присутствие? — спросила она. — Вы поинтересовались, зачем в Институт бешенства привели дементора?

Фелиция приподняла голову, а затем с явной неохотой, вздохнув, отстранилась от Ремуса и снова села ровно.

— Я успела переброситься парой слов с Эйвином — моим другом из охраны, — ответила она; ее щеки все еще были слегка алыми. — Он сообщил, что слышал, как Александр Аливард разговаривал с человеком в Министерстве, когда они забирали дементора, и тот сказал, что в текущей ситуации лучше, чтоб он находился у нас. — Фелиция нахмурилась. — Из того, что ему удалось услышать, он сделал вывод, что именно этот дементор поцеловал Авраама Каина.

Ремус резко поднял голову.

— Что?

Тонкс и Фелиция посмотрели на него.

— Дементор, который поцеловал Каина, — медленно повторила Фелиция. — А что? Это важно?

— Возможно, — пробормотал Ремус, размышляя над открывшейся ему тревожной перспективой. — Фелиция, Ребекка делилась с тобой своей теорией о душе оборотня?

— В общих чертах, — ответила она осторожно. — Но в последнее время Ребекка очень ревностно относится к своим исследованиям. Почему ты спрашиваешь?

Проигнорировав ее вопрос, Ремус задал новый:

— Как много ты знаешь о дементорах?

Фелиция моргнула.

— В общем и целом то, что мы изучали при подготовке к ЖАБА по защите от темных искусств, — призналась она. — В дальнейшем при обучении я специализировалась уже по оборотням, так что узнавала мало что нового по другим вопросам.

Ремус вздохнул.

— Ты когда-нибудь слышала о Мортимере Колдвеле?

— Может, ты ответишь на один из вопросов, а потом продолжишь задавать свои? — немного раздраженно перебила Тонкс. Бросив в ее сторону быстрый взгляд, Фелиция все же ответила:

— Он изучал дементоров — я бы не хотела работать в этой области. Но я не знакома с его теориями.

Еще раз вздохнув, Ремус откинулся на спинку кровати и уставился на полог.

— Колдвел выдвинул гипотезу, а позже доказал, почему дементоры предпочитают человеческие души и эмоции любым другим, — сказал он тихо и устало. — Причина, по которой они не интересуются животными, заключается в том, что диапазон эмоций и души животных не столь богаты и разнообразны, как у людей, а стало быть, не так питательны. Человек ярче ощущает счастье и сильнее чувствует горе, у него сложнее эмоции и глубже душа. Все равно, что сравнить полноценный банкет из пяти блюд и жизнь на черством хлебе и жидкой каше. Дементор, который питается только животными, в конце концов слабеет и может даже умереть.

Тонкс нахмурилась.

— Это, конечно, очень интересно, профессор, но я что-то не вижу связи.

Ремус улыбнулся ей, и она ответила ему тем же.

— Сейчас объясню. Дело в том, что Колдвел также предположил, хоть и не сумел доказать, что это работает и в обратную сторону. Вполне вероятно, существует причина, по которой дементоры обычно не охотятся за душами магических или темных существ. — Его улыбка стала шире, и, глядя на Тонкс, он продолжил: — Что с тобой случится, если ты слопаешь все запасы «Сладкого королевства»?

— Меня разнесет до размеров слона, и я покроюсь пятнами размером с тарелку, — быстро ответила Тонкс. Фелиция улыбнулась, а Ремус усмехнулся.

— А еще?

Тонкс на мгновение задумалась.

— Скорее всего, мне будет плохо, — призналась она. — Не говоря уже о том, что я… ох. — В ее глазах загорелся огонек понимания. — В этом-то и дело, да? Вот, что случилось с дементором, который поцеловал Каина. Он переел сладкого и покрылся сыпью.

— Именно, — подтвердил Ремус, довольный выбранной аналогией. — Души магических существ гораздо питательнее души обычного человека. Колдвел полагал, что, съев такую душу, дементор мог отравиться, мог даже сойти с ума. Если же он съест несколько, то это может оказаться смертельно.

Тонкс кивнула.

— Как и от передозировки сахара или соли.

— И этот дементор поглотил душу бешеного оборотня, — вставила Фелиция. — Что объясняет, почему мои мысли были сосредоточены на жестокости и насилии, когда он прошел мимо — эти мысли преобладают в разуме бешеного оборотня. — Она тяжело вздохнула. — Вот почему его перевели в институт. Теперь у нас есть бешеный дементор.

Некоторое время все молчали, переваривая столь неприятную перспективу.

Наконец Ремус заговорил:

— Вопрос в том, что мы будем с этим делать?

Тонкс снова нахмурилась.

— А что мы можем? Нас выгнали из института. Реб… кто бы там ни заправлял, они могут делать, что пожелают.

— Возможно, я смогу устроить так, чтобы вас пустили, — проговорила Фелиция, и Ремус с Тонкс резко посмотрели на нее. Она пожала плечами. — По крайней мере, в экстренном случае. Но вам придется положиться на меня. Приготовления займут некоторое время.

— Все, что ты можешь…

— Когда у тебя получится… — Тонкс и Ремус сказали это почти одновременно и, замолчав, переглянулись. Фелиция улыбнулась.

— Я над этим работаю, — заверила она их. — Как только у меня возникнет шанс. Проблемой будет сообщить вам, когда все будет готово. Ох! — Она вдруг хлопнула себя по колену. — Только вспомнила. Ты получил мое письмо?

Ремус улыбнулся.

— Письмо было великолепным. Я был рад узнать, что тебя не уволили.

— Не знаю, рада ли этому я. Но Ребекка меня удивила. Она ни в чем не обвинила меня, зато всех собак спустила на тебя. Она также посоветовала мне в будущем не доверять оборотням.

— Как мило, — протянула Тонкс. — Но, как Ремус уже сказал, письмо было замечательным. Вы отлично спрятали непредназначенное для чужих глаз послание.

Фелиция широко улыбнулась.

— Хорошо. Я волновалась по этому поводу. У меня нет доказательств, но я думаю, что кто-то читает мою корреспонденцию. Письмо, которое я получила от матери на прошлой неделе, было вскрыто, а затем снова запечатано. В этом-то и проблема. Не думаю, что мы сможем и дальше общаться посредством почты и не вызывать подозрения. Однако я не знаю, как еще мы можем координировать действия и договариваться о встречах…

— Я решил эту проблему, — сообщил ей Ремус, доставая из кармана три серебряных сикля, полученных ранее у Гермионы. — Мы воспользуемся вот этим.

Тонкс скривилась.

— Шотландия слишком далеко от Йоркшира, чтобы бросить в кого-то монетку, Ремус.

Он одарил ее красноречивым взглядом.

— На них наложены Протеевы чары, — медленно пояснил он, тогда как Тонкс широко улыбнулась. — Если возникнет нужда во встрече, мы просто заколдовываем свою монету так, чтобы на ней появились нужные время и дата, и две другие станут горячими и отобразят эту же информацию. Если один из нас не может прийти в назначенный час, нужно прислать Х и удобное время. Можно даже пересылать короткие сообщения. Что вы думаете?

— Мне нравится, — заявила Фелиция, беря монетку. — Как ты до этого додумался?

Ремус печально улыбнулся.

— Это не я. Это был… проект одного из моих учеников, одной очень умной молодой леди.

Тонкс подбросила монетку в воздух, поймала ее и убрала в карман.

— Наверняка это была Гермиона Грейнджер, — предположила она.

— Кто же еще?

— Большое облегчение знать, что мы сможем поддерживать связь, — заметила Фелиция, убирая свою монетку в карман мантии. — В последнее время институт будто бы отрезан от остального мира. Приятно осознавать, что если что-то случится, я смогу дать знать кому-то вне его стен.

Ремус с тревогой посмотрел на нее.

— Все настолько плохо?

Фелиция вздохнула и убрала темные локоны с лица.

— Если не считать дементора, все так же, как и было последние несколько месяцев, — призналась она. — Я рассказала почти все, что вам нужно знать, тогда в институте и позже в письме. Сложно объяснить. — Она снова вздохнула. — По большому счету, дело в Ребекке. Ее никогда нельзя было назвать общительной, но когда я начинала там работать, с ней по крайней мере можно было иметь дело. В последнее же время она словно глыба льда. Раньше она была довольно… черствой, но ответственной, но теперь… ей как будто стало все равно. И все это началось с того дня, когда к нам попал Каин. — Фелиция снова встретилась взглядом с Ремусом. — Она ненавидит его, Ремус, — тихо сказала она. — Даже сильнее, чем тебя. И эта ненависть наполнила ее до краев.

Мурашки побежали по его спине при этих словах.

— Что насчет остальных? — спросил он.

Фелиция фыркнула.

— Кролл остается Кроллом, а Аливард — Аливардом. Эта парочка не меняется. То же можно сказать и о Зелии — она просто плывет по жизни на гребне своей волны позитивной энергии. Дольф в последнее время более радостный, по большей части из-за того, что теперь ему разрешают находиться вне уровня резидентов и подальше от остальных. Симона… она ноет больше обычного, но, возможно, потому что ее начальница вечно пребывает в дурном настроении. Теперь ей приходится заниматься бумажной волокитой в одиночку.

— А что с дементором? — спросил Ремус, подаваясь вперед и упираясь ладонями в бедра. — Ты знаешь, куда его поместили?

— На уровень шесть, — быстро ответила Фелиция. — Я спросила у Эйвина специально, чтобы знать, откуда держаться подальше. — Она содрогнулась.

Уровень шесть… Это хорошо. Чем дальше дементор от обычных обитателей института, тем лучше. И если пожиратель смерти попытается скормить ему бешеного оборотня… что ж… дементор погибнет. Ремус почти надеялся, что так они и поступят.

Еще несколько минут они обсуждали работников и резидентов института, а также происходящее там, а затем снова погрузились в неуютную тишину. Снизу из бара Розмерты доносились взрывы хохота.

Фелиция оглянулась на часы, стоящие на прикроватном столике.

— Думаю, вам лучше собираться, — неуверенно произнесла она. — Но прежде чем вы уйдете, Ремус, могу я переговорить с тобой? — Она глянула на Тонкс и добавила: — С глазу на глаз?

Ремус без труда заметил, что Тонкс несколько обидел такой поворот, но она поднялась на ноги и посмотрела на него с какой-то бледной и подавленной улыбкой.

— Я… эээ… буду внизу, — сказала она, указав пальцем на дверь. — Если понадоблюсь.

Ремус улыбнулся ей.

— Я скоро. Но если не хочешь, можешь меня не ждать.

Непонятно почему, но Тонкс поморщилась.

— Нет, нет, — с наигранной беспечностью возразила она. — Телохранитель, помнишь? Я должна убедиться, что ты вернешься в Хогвартс в целости и сохранности, иначе я плохо выполняю свою работу.

При словах об охране Ремус в шутку нахмурился.

— Если ты настаиваешь. Но я могу постоять за себя.

Тонкс усмехнулась.

— Да, да, ты большой мальчик и все такое. Но я все равно провожу тебя домой. Так поступают друзья, верно?

С натянутой улыбкой Тонкс вышла в коридор и закрыла за собой дверь.

Фелиция задумчиво смотрела ей вслед.

— С ней все в порядке?

Ремус проследил за ее взглядом.

— Думаю, она немного злится на меня. Я сказал глупость по пути сюда. — Он собрался с мыслями. — Итак, о чем ты хотела поговорить?

Фелиция вздохнула и уставилась на покрывало, словно это была самая удивительная вещь на свете.

— О ванной для старост, — тихо сказала она.

Ремус почувствовал, как краска прилила к щекам.

— А…

Фелиция бледно улыбнулась.

— Я надеялась, что после того, как мы пожали друг другу руки и начали наше знакомство сначала, это больше не будет иметь значения. Но я снова и снова ловлю себя на том, что хочу объяснить тебе: я избегала тебя не из-за этого… не из-за того, что увидела… то есть и из-за этого тоже, но… — Фелиция прижала ладони к лицу. — О боже. Я только делаю хуже… Вот почему я не хотела об этом говорить.

Ремус покачал головой.

— Все в порядке. Я догадался, что ты догадалась, и это не было неожиданностью. Я знаю, что ты хороший человек, Лиция, и поэтому ты избегала меня, притворяясь смущенной вместо испытывающей отвращение, но…

— Я не притворялась! — перебила Фелиция, краснея. — И я не потому… То есть… — Она принялась теребить мантию. — Знаешь, что? Я просто начну сначала. Я знала, что ты оборотень, Ремус, задолго до того, как об этом принялись трубить все газеты. Я знала со времен школы. С той самой ночи, когда я увидела…

— Мой шрам, — закончил за нее Ремус и закрыл глаза. — След от укуса.

В глубине души он был уверен, что она видела, что она поняла, что соотнесла шрамы с его отсутствиями — в конце концов, она училась на факультете Когтевран. То, что они были подростками — стеснительными подростками, которые нравились друг другу — позволило притворяться, что все дело в том, что она увидела его тело, тогда как они оба знали, но не желали признаваться в этом знании. Так что они краснели и разбегались в разные стороны, пока это не вошло в привычку…

— Я знал, что ты видела его, — тихо признался он. — Я заметил выражение твоего лица в этот момент. Да, ты смутилась, потому что я был… — Он еще немного покраснел. — Но это не все. В течение нескольких дней я с ужасом ожидал, что ты кому-то расскажешь.

Фелиция гневно посмотрела на него.

— Я бы никогда ничего не сказала! — горячо воскликнула она. — За кого ты меня принимаешь? Ты мне нравился, Ремус, до сих пор нравишься, и я бы никогда не сделала ничего такого. — Она тяжело вздохнула. — Просто…

Ремус кивнул.

— Я понимаю.

— Я не так в этом уверена. — Фелиция взяла его руку. — Несколько недель я провела, изучая, каково это — быть оборотнем. На самом деле именно то исследование натолкнуло меня на мысль, что я хочу зарабатывать этим на жизнь. Но, зная так много о том, насколько все это ужасно… Я просто не знала, что тебе сказать, Ремус. Я была уверена, что ты хороший человек — я не собиралась позволять какой-то дурацкой болезни поменять свое мнение о тебе. Но я также знала, что ты горд. Ты бы не хотел моего сочувствия, и я просто не представляла, как поднять эту тему в разговоре с тобой, чтобы ты не решил, что я испытываю к тебе жалость. Так что мне просто казалось легче… — она снова мило покраснела, — сконцентрироваться больше на том, что еще я увидела, чтобы оставаться смущенной и не обижать тебя. Надеюсь, теперь ты понял.

— Я понял. К сожалению.

Фелиция усмехнулась; румянец на ее щеках поблек.

— Хорошо, я рада, что наконец все рассказала. Теперь у меня больше нет причин смущаться в твоем присутствии, — сказала она, поднимаясь на ноги, но не отпуская его руки. — Так что можешь не волноваться, — добавила она радостно, — я намерена забыть обо всем этом. С этого момента я точно не стану смотреть на тебя и представлять тебя обнаженным.

Сказав это, Фелиция замерла. Проследив за ее взглядом, Ремус пришел в ужас.

Дверь в номер Фелиции оказалась открыта, и за ней стояли Нимфадора Тонкс, мадам Розмерта и пара его учеников с седьмого курса факультета Когтевран.

Сердце ухнуло куда-то вниз, как только Ремус осознал, что они все слышали последние слова Фелиции.

Ученики взирали на своего учителя с каким-то потрясенным ликованием. Розмерта усмехалась. Тонкс поначалу выглядела растерянной, но, заметив выражение ужаса на его лице, очевидно, теперь с трудом сдерживала смех.

«О боги. Теперь обо мне точно поползут слухи. А это последнее, что мне сейчас нужно…»

Розмерта быстрее всех пришла в себя и, к счастью, решила проявить немного такта.

— Сюда, дорогие мои, — сказала она все еще глядящим в комнату с открытыми ртами восемнадцатилетним юнцам. — Ваш номер чуть дальше по коридору.

С неохотой они удалились. Тонкс, однако, прислонилась к косяку и встретила взгляд своего сгорающего со стыда друга с приподнятой бровью.

— Обнаженным? — спросила она недвусмысленным тоном.

Ремус ответил ей самым строгим взглядом, на какой только был способен.

— Ты что-то хотела? — раздраженно поинтересовался он. — Или ты пришла получить удовольствие от моего унижения?

Тонкс только махнула рукой.

— О, то, что я только что видела, стало приятным бонусом, — сообщила она, но затем ее лицо приняло более серьезное выражение. — Но, дружище, нам на самом деле пора.

Что-то случилось — это Ремус понял без труда. Расправив плечи, он повернулся к краснощекой Фелиции и слабо ей улыбнулся.

— Что ж… удачи, — храбро пожелал он.

— И тебе, — ответила она высоким голосом и неловко кивнула.

Ремус вздохнул. А ведь они только что сумели оставить позади тот случай…

Тонкс уже притопывала от нетерпения. В последний раз печально улыбнувшись Фелиции, он оставил ее в номере одну.

Как только дверь за ними закрылась, Тонкс схватила его за рукав и потянула по коридору.

— Зачем ты так ворвалась к нам? — спросил Ремус, стараясь не выказать раздражения. Оглядевшись, он понял, что Тонкс вела его вглубь гостиницы. — И почему мы удаляемся от лестницы?

— Потому что мы не можем выйти через бар, — сказала она. Коснувшись палочкой деревянной панели, она открыла проход с извилистой лестницей, ведущей к заднему двору «Трех метел». — Ты как старший пойдешь первым, — велела она, указывая на ступени. — Потому что, если ты будешь впереди, у меня есть шанс приземлиться на что-то мягкое, когда я споткнусь.

Смущенный, сбитый с толку и раздраженный Ремус повернулся к Тонкс и скрестил руки на груди.

— И почему мы должны пользоваться черным выходом? — спросил он с достойным восхищения спокойствием.

Тонкс посмотрела на него.

— Потому что Фалконер — тот охранник, которого мы повстречали в наш первый визит в Институт бешенства, — сидит внизу, — ответила она ровно. — И мой склонный к подозрениям разум отказывается принимать это за совпадение. Так что пошли.

На этот раз Ремус послушно шагнул в проход. Внезапно он ощутил себя слишком уставшим, чтобы спорить и доказывать, что даже охранникам позволительно время от времени заходить в бары и выпивать.

— Итак, — с каким-то странным оттенком в обыденном голосе начала Тонкс. — Расскажи, как ты оказался обнаженным перед Фелицией Хэтауэй. Это тот самый печально известный инцидент в ванной?

Ремус осторожно втянул носом воздух и напряженно ответил:

— Это не твое дело.

— Нет, — тихо сказала Тонкс. Она слегка споткнулась, и Ремус вдруг ощутил, как ее маленькая ладонь прижалась к его спине. — Полагаю, не мое.

В понедельник после встречи с Фелицией в «Трех метлах» Ремус Люпин отправился домой. Он был уверен, что заслужил это.

Воскресенье оказалось не самым простым днем в его жизни: длительная и потребовавшая от него много сил встреча в кабинете Дамблдора с Тонкс, Кингсли, Грозным Глазом Грюмом и как всегда приятным в общении Северусом Снейпом так и не позволила им выработать план действий в отношении заключенного теперь в Институте бешенства дементора. Кингсли удалось узнать, что решение направить дементора в институт было принято в Министерстве, а не являлось ответом на запрос от кого-то, работающего там, однако эта новость не изменила мнения Ремуса насчет того, что это сыграло на руку их таинственному пожирателю смерти. Он знал, что Фелиция сразу же уведомит их, если ситуация в институте серьезно изменится, но весь вопрос в том, не будет ли слишком поздно?

Они, однако, не могли больше ничего поделать. Намеки Кингсли своему начальству насчет того, что неплохо было бы провести обыски в Институте бешенства, были встречены в штыки — никому не хотелось лезть в любимый проект Долорес Амбридж. Доступ в институт был серьезно ограничен даже для таких знаменитостей, как Дамблдор, и обойти охрану не было никакой возможности. Без помощи извне — такой, как, например, до сих пор неясный план Фелиции на непредвиденный случай — у них просто были связаны руки. Оказаться такими беспомощными перед лицом подобной опасности было невероятно раздражающе и тревожно, но они ничего не могли с этим поделать.

Расследование Снейпа также не принесло никаких результатов. К его очевидному неудовольствию, оказалось, что планы, запущенные в действие в институте, были настолько тайными, что ни один его информатор среди пожирателей смерти ничего о них не знал. С ухмылкой он резюмировал, что, скорее всего, это был проект, ведомый одним-двумя людьми, которые либо не присутствовали на встречах пожирателей, либо держали язык за зубами. Снейп также заметил, что уже какое-то время не видел Беллатрисы Лестрейндж.

Вот и все результаты встречи. Дамблдор обвел взглядом лица собравшихся членов Ордена и тихо предложил им просто продолжать заниматься своими делами и ждать. Все отреагировали по-разному на такое предложение: Снейп скривил губы, Грозный Глаз что-то прорычал, Кингсли нахмурился, Тонкс фыркнула, а Ремус вздохнул, но никто не стал спорить. Все покидали кабинет директора в подавленном настроении.

Ремус собирался остаться в Хогвартсе на эту последнюю неделю пасхальных каникул на случай, если что-то произойдет, но по пути к своему кабинету он повстречал трех учеников седьмого курса факультета Когтевран, перешептывающихся в коридоре. Заметив его, они все обернулись, и на их лицах появились ухмылки.

Ремус вздохнул. Чего и следовало ожидать.

Чертова Розмерта. И чертовы открытые двери…

Он надеялся переговорить с теми двумя учениками из «Трех метел», прежде чем распространится слух, но, очевидно, опоздал.

К обеду количество направленных на него взглядов возросло. К ужину же ему казалось, что абсолютно все ученики ухмыляются, глядя на него. Ремусу пришлось пересмотреть свои планы; он поспешил в совятник и послал отцу просьбу предоставить ему убежище.

Ограничившись всего несколькими шутками, Рейнард ответил, что примет его с распростертыми объятиями.

Оказалось, что имение Винтер Холлоу, расположенное вдали от его учеников и ничем не напоминающее Институт бешенства, — как раз то, в чем Ремус нуждался. Он наслаждался домашней жизнью, помогал по саду и в зверинце, читал книги и писал письма, гулял по лесам и холмам, болтал и смеялся с отцом. Но к концу недели Ремус стал замечать, что насколько отдохнувшим и расслабленным чувствовал себя он, насколько взвинченным становился его отец. И можно было даже не спрашивать, в чем причина.

На воскресенье был перенесен семейный обед, который с каждым днем все приближался.

К тому моменту, как воскресным утром они трансгрессировали к каменным стенам семейного дома Люпинов, Рейнард был взведен до предела.

Ремус прищурился в лучах яркого весеннего солнца и оглядел узкую поросшую цветами тропинку, на которой они появились, а затем посмотрел на кованые железные ворота перед ними, отмечающие границы запрещенного для трансгрессии пространства. За воротами виднелась посыпанная гравием подъездная дорожка, по обе стороны которой расположились ухоженные газоны и кошеные луга. А на возвышении стоял каменный, но очень красивый дом с широкими окнами, выходящими во все стороны на холмы, окружающие это спокойное место. Сланцевая табличка на воротах извещала о том, что перед ними имение Грейстоунс.

Рейнард тоже смотрел на дом; его пальцы рефлекторно сжались на рукояти трости.

Посмотрев на бледное лицо отца, Ремус положил руку на его напряженное плечо и легонько сжал.

— Пап, расслабься, — сказал он. — Все будет хорошо. Ты хотя бы встречался с большинством из них прежде. Я вот не переживаю, так чего волнуешься ты?

Рейнард посмотрел на сына.

— Не понимаю, как ты можешь оставаться таким спокойным, — слабо улыбаясь, ответил он. — Ты уверен, что мать не подсыпала тебе какого-то успокоительного, пока ты был младенцем?

Ремус тоже улыбнулся.

— Боюсь, этого я тебе сказать не могу, — ответил он, и его улыбка вдруг поблекла. — На самом деле я слишком много из-за чего волновался в последнее время, — добавил он тихо. — И, кроме того, обычно я направляюсь на подобные встречи, заранее ожидая, что не придусь ко двору. В этом случае, если я оказываюсь неправ, это становится приятным сюрпризом.

Лицо Рейнарда стало печальным.

— Так не должно быть.

Ремус пожал плечами и заметил:

— Я знаю. Но такова жизнь.

— Дядя Рей!

Радостный окрик заставил обоих Люпинов подпрыгнуть на месте. Резко развернувшись, Ремус заметил улыбающегося молодого человека, шагающего к ним по тропе. Он был чуть ниже Ремуса, а на его широком и дружелюбном лице виднелись веснушки; его кожа была загорелой, а характерную для Люпинов долговязую фигуру покрывали хорошо оформленные мышцы. В его каштановых волосах, растрепанных ветром, время от времени блестели на солнце рыжие пряди.

Он быстро настиг их.

— Рад, что вы прибыли! — весело воскликнул он, беря Рейнарда за руку и крепко ее пожимая. Нервная улыбка Рейнарда превратилась в широкую и искреннюю под воздействием излучаемой человеком доброжелательности. — После того, как Бен нас всех подвел неделю назад, я переживал, что вы не придете, а ужин без званых гостей — совсем не то.

Рейнард рассмеялся.

— Я тоже рад видеть тебя, Руфус.

Отпустив руку Рейнарда, молодой человек — Руфус — вдруг перевел взгляд своих карих глаз на Ремуса.

— А это должно быть кузен Ремус! — воскликнул он и протянул ладонь. Не в силах сдержать улыбки, Ремус пожал ее. — Я Руфус Люпин, младший сын, паршивая овца и постоянный источник семейных увеселений и печали. Среди прочих обвинений в мой адрес сегодня ты можешь услышать следующее: я до сих пор не женат, я живу в квартире в Лондоне вместо того, чтобы остаться здесь, и я оставил перспективную карьеру в магозоологии, чтобы стать дезинфектором. И, конечно же, мой самый главный грех — я единственный из всей семьи не попал в Когтевран.

Немного растерянный Ремус посмотрел на отца, плечи которого теперь тряслись не от напряжения, а от веселья — он явно получил точно такое же приветствие от Руфуса в их первую встречу.

— Приятно с тобой познакомиться, — ответил он. — Я и правда Ремус.

Руфус заметил выражение на его лице.

— Не волнуйся, — сказал он с улыбкой. — Я просто хочу сразу покончить со всем этим. Такой подход экономит время и избавляет от необходимости объяснять позже. И я вовсе не жду, что и ты сделаешь то же самое.

— В таком случае я не стану упоминать, что тоже не женат. Я также болтаюсь между домом отца и Хогвартсом, где работаю учителем, и повинен в грехе непопадания в Когтевран.

На это Руфус расхохотался.

— Только не говори, что ты тоже один из миньонов Минервы?

Представив себе выражение лица Минервы Макгонагл, услышь она такое описание своего факультета, Ремус едва не рассмеялся сам.

— Я был старостой, — с притворной обидой заметил он, — а не обычным миньоном.

— Предатель, — с искрящимися глазами произнес Руфус. — Но не обращай внимания. Если будешь хорошо вести себя со мной, я позволю тебе присоединиться ко мне в этом углу разочарования, что отец приберег для любого Люпина, попавшего на факультет Гриффиндор.

Ремус улыбнулся этим словам, но затем заметил выражение лица Рейнарда и посерьезнел. Он вдруг вспомнил, что у Рольфа Люпина имелись веские причины переживать по поводу сына на факультете Гриффиндор, тогда как последний член их семьи, кто учился на этом факультете — их с Рейнардом сестра Рея, мягко говоря, плохо кончила.

Пора сменить тему.

— Может, зайдем? — дипломатично предложил он, указав на ворота. — Мне бы не хотелось ухудшать свое положение опозданием.

— Об этом можешь не волноваться, — отмахнулся Руфус, но все же направился к подъездной дорожке.

Поймав на себе взгляд отца, Ремус понял, что тот благодарен сыну за смену темы, и они последовали за Руфусом. Улыбаясь, он отворил ворота и пропустил родственников вперед — судя по всему, он всегда пребывал в хорошем расположении духа.

— Поверь, мы не опоздаем, — продолжил он. — Рут и Эдмунд живут с мамой и папой, так что она всегда здесь, и я думаю, что Ро и ее выводок проводят здесь Пасху. Но Бен и Бекс вечно очень заняты то одним, то другим, то третьим, поэтому, когда бы я ни оказывался здесь, они всегда появляются позже. Так что, думаю, пока мы можем об этом не беспокоиться.

Их движение по дорожке было медленным из-за Рейнарда, но Руфус занимал это время дружелюбной болтовней о родственниках, с которыми им вскоре придется повстречаться — о вероятной рассеянности Ровены, которой приходится следить за четырехмесячным сыном и двухлетней дочерью, о неимоверно скучных беседах с его братом Беном, потому что тот говорит исключительно о свойствах прутьев и фикстурах, с которыми он сталкивался в своей работе дизайнера метел, о том, что с его сестрой Бекс бесполезно пытаться говорить о работе, потому что она всегда избегает этой темы в любой компании, и что его мать Талия может болтать о чем угодно до бесконечности, если вам не повезет оказаться загнанным ею в угол. К тому моменту, как они дошли до крыльца дома, Ремусу начало казаться, что он знает этих людей всю жизнь.

Это было довольно странное чувство. Ему в новинку было осознавать, что у него есть кузены, которые не желают ему смерти.

— Подведем итоги, — объявил Руфус экспансивно, когда они чуть задержались перед деревянной дверью дома Грейстоунс. — Если хочешь поскучать, завяжи беседу с Беном. Если не хочешь разговаривать, заговори с Бекс. Если хочешь, чтоб собеседник все время отвлекался, обратись к Ро. За вежливым разговором — к моему отцу. Если же хочешь поучаствовать в беседе, где тебе не надо будет разговаривать вовсе, отправляйся к моей матери. Если заговоришь с одним из детей, можешь узнать много странных вещей. Но за нормальным общением придется идти ко мне или Рут. Вот и все, что тебе надо знать.

— Больше подсказок не будет? — не смог удержаться от вопроса Ремус. — А то я иду практически вслепую.

Руфус непонимающе моргнул, а затем вдруг разразился смехом.

— А ты ничего, — сказал он, продолжая усмехаться. — Учитывая, что ты оборотень, я ожидал, ты будешь похож на мученика. Приятно иногда ошибиться.

Столь обыденное упоминание его болезни застало Ремуса врасплох. Рейнард тоже резко посмотрел на Руфуса, но тот лишь пожал плечами, переводя взгляд с одного на другого.

— Ты не ожидал, что я коснусь этого? — заметил он гораздо более серьезным тоном. — Но не переживай на этот счет. Не могу говорить за других, но лично меня это не волнует. — Он улыбнулся и добавил: — Во всяком случае, если ты не решишь потеснить меня с позиции паршивой овцы. Мне нравится быть странным — это означает, что я могу делать, что хочу, и никто не станет этому удивляться или ужасаться.

Ремус не сдержал улыбки.

— Ты напоминаешь мне моего старого друга. Он любил говорить что-то в этом же духе.

— В таком случае я уверен, что мы с тобой поладим, — с ответной улыбкой сказал Руфус. Он огляделся, посмотрев в бриллиантово-голубое небо, на яркие цветы, колышущиеся на ветру, на поднимающегося ввысь и запевающего свою песню жаворонка. — Глубоко вдохните, — сказал он, закатывая глаза, — и вберите в себя это умиротворение и тишину, потому что, когда я открою дверь, вы забудете об их существовании. Приготовьтесь.

Затем, вставив ключ в скважину замка, Руфус отпер дверь.

Вот это шум!

Небольшая стайка детей промчалась мимо по открывшемуся им аккуратно забранному панелями коридору. С криками и смехом они гнались за неистово лающей собакой от одной двери к другой, в какой-то момент едва не снеся зазевавшегося домашнего эльфа, несущего в ближайшую комнату поднос с напитками; приподняв подол чистенького чайного полотенца, служащего ему одеждой, эльф поспешил убраться с дороги. Откуда-то сверху доносился рев младенца, а из открытых дверей в конце коридора слышалось шипение и бульканье стоящих на огне котлов и женский голос, постоянно комментирующий свои действия. Где-то в отдалении послышался грохот, громкий голос мужчины что-то недовольно проговорил, и вдруг по дому разнесся плач второго ребенка — очевидно, словесного выговора оказалось достаточно, чтобы довести его до слез. И через весь этот шум едва пробивались звуки печальной музыки.

Ремус взирал на открывшуюся ему картину с разинутым ртом, Руфус рассмеялся, а Рейнард широко улыбнулся.

— Знаешь, я не думал, что все это может быть еще громче, чем в прошлый раз, — признался старший Люпин почти радостно. — Я впечатлен.

Руфус только снова пожал плечами.

— Поверьте, для семейного сбора это еще довольно тихо. Пойдемте. Давайте храбро бросимся в джунгли и посмотрим, кого нам удастся найти. Не переживайте, если споткнетесь о Пушистика — я имею в виду собаку, — добавил он, заметив на лице Ремуса непонимание. — Вы не можете считаться полноправным членом семьи Люпинов, пока не получите по крайней мере одну травму по вине Пушистика.

Закрывая за собой дверь и следуя за Руфусом и отцом, Ремус вынужден был признать, что царивший в доме хаос — не совсем то, чего он ожидал. Все, что он слышал о брате отца Рольфе, заставляло его представлять дядю довольно степенным и серьезным человеком, и Ремус решил, что в его доме их ожидает столь же степенное и серьезное собрание. Столкнувшись же с бегающими детьми, лающими собаками и ошеломляющей какофонией всевозможных звуков семьи, так похожей на семейство Уизли, Ремус был приятно удивлен и даже несколько обескуражен.

Стоящий впереди Руфус подмигнул ему, сложил ладони рупором вокруг рта и заревел:

— Эге-гей! Кто-нибудь меня слышит?

Из ближайшей к ним справа двери показалась голова рыжеволосой женщины, может быть, на пару лет старше Ремуса. Заметив Руфуса, она широко улыбнулась и бросилась к нему.

— Руфус! — воскликнула она, заключая его в недолгое объятие. — Салли не с тобой?

Руфус пожал плечами.

— Мы расстались.

На лице женщины появилось выражение раздраженного смирения.

— Опять? Честное слово, если вы двое сможете провести вместе целый месяц, я напишу в «Пророк», и… ох! — Она заметила Рейнарда и широко улыбнулась. — Привет, Рейнард.

— Рут, — поприветствовал ее тот. Он протянул ей руку, но она шутливо оттолкнула ее и обняла его. Судя по выражению его лица, это было для него неожиданно, но приятно.

— Это не первая наша встреча, и мы семья, — с притворной строгостью сказала она, отстраняясь. — Боюсь, это означает объятия.

— Мои соболезнования, — ухмыльнулся Руфус.

Рут игриво шлепнула его по руке.

— Берегись, братишка, я все еще знаю, как заставить тебя страдать, — предупредила она. Переведя взгляд на Ремуса, она сказала: — А ты, должно быть, Ремус. Рада знакомству. Я Рут Вичвуд, старшая дочь Рольфа. — Она протянула ему руку. — На этот раз, пожалуй, обойдемся без объятий, потому что мы только что встретились, а я стараюсь не обнимать малознакомых людей. Но в следующий раз тебе не увернуться.

— Беги, пока можешь, — посоветовал Руфус сдавленным шепотом, когда Ремус с улыбкой пожал руку Рут. Она бросила брату еще один насмешливый взгляд.

— Еще одна подобная фраза, и я скажу Ровене, что ты вызвался добровольцем посидеть с ее младенцем, — заявила она. — Я же знаю, как ты любишь менять подгузники и вытирать последствия отрыжки.

Руфус поднял руки, сдаваясь.

— Ладно, ладно, пощади меня. Лучше я пойду и покажусь родителям. Могу я оставить наших гостей в твоих сведущих руках?

— Можешь. Беги. — Руфус так и сделал, махнув на прощание, а Рут повернулась к Рейнарду и Ремусу. — Следуйте за мной.

Вместе они вошли в помещение, из которого Рут вышла пару минут назад. Оно оказалось достаточно просторной комнатой с забранными панелями стенами, большим красивым камином, стульями, коврами и столами, расставленными по деревянному полу. Фортепиано, покрытое семейными фото в рамках, стояло в углу и само по себе тихо наигрывало Сати. С висевших на стенах портретов и фотографий люди с интересом смотрели на прибывших.

— Рейнард Люпин снова здесь! — воскликнул пожилой мужчина в кудрявом парике и черном сюртуке. — Добро пожаловать, дружище! Несколько лет ничего не было слышно от тебя, а теперь второй визит за месяц! Я так рад тебя видеть!

Рейнард улыбнулся.

— Привет, Родерик, — радостно поприветствовал он мужчину в ответ, устраиваясь в зеленом кресле у камина как раз под его портретом. — Как поживает мой любимый прапрапрадед?

Ремус уже хотел было присоединиться к отцу, но Рут поймала его за руку и отвела в сторону.

— Пусть поговорят, — тихо сказала она. — Родерик все время спрашивал про Рейнарда, сколько я себя помню — еще до того, как я узнала, кто он такой. Полагаю, он был своего рода любимчиком. Кроме того… — они остановились у тихо наигрывающего фортепиано, — я надеялась с тобой поговорить.

— Со мной? — переспросил Ремус, стараясь, чтобы окатившая его волна холода не отразилась на его лице. — Конечно. О чем?

Несколько мгновений Рут молчала, переведя взгляд на стоявшие на фортепиано фотографии. Ремус проследил за ее взглядом.

Она смотрела на черно-белую фотографию, изображавшую пятерых улыбающихся людей на газоне перед домом Грейстоунс: двое родителей, их сын и две дочери. Фотография была сделала около тридцати лет назад. Старшая из девочек, несомненно, была Рут.

Ремус содрогнулся.

— Вот оно что.

Рут кивнула.

— Значит, ты знаешь, что случилось с моим братом Рэндольфом и матерью?

Ремус тоже кивнул.

— Я знаю, что их убил тот же оборотень, что укусил меня.

Его кузина вздохнула.

— Это почти не важно для Рубена, Ровены и Руфуса. Я не хочу сказать, что им все равно, но она не была их матерью, и они все родились после смерти Рэндольфа. Они знают, что такие люди жили, но не оплакивают их так, как мы. — Она снова на мгновение посмотрела на фотографию. — Я тебя ни в чем не виню, — тихо продолжила она. — Да и с какой стати? Ты и сам был жертвой Каина. Но мой отец винит, и он всегда ощущал потерю жены и сына острее, чем мы с сестрой. Это было нелегко для него — пригласить тебя сегодня. Если бы не лестные отзывы о тебе моего племянника, не думаю, что он и вовсе согласился бы. Но он будет вести себя неловко с тобой — не из-за того, что винит, и даже не из предубеждений, но потому что ты живое напоминание для него о том, что случилось с двумя любимыми им людьми. И то, что ты выжил, а они — нет, до сих пор причиняет ему боль. — Она посмотрела на него с мольбой. — Пожалуйста, помни об этом.

Ремус склонил голову.

— Конечно, я понимаю, — сказал он и, сглотнув, добавил: — Каин убил и мою мать. Почти пять лет назад.

Глаза Рут распахнулись.

— Я этого не знала.

— Мало кто знает, — со вздохом заметил Ремус. — Я и сам узнал всего несколько месяцев назад.

Рут втянула воздух, а затем медленно выдохнула.

— Ты был зол? — спросила она мягко.

Ремус мысленно вернулся в бар «Воющий», вспоминая ярость, зародившуюся в его груди, когда Каин насмехался над ним, рассказывая об убийстве Дианы Люпин, вспоминая, как золотой блеск, насколько он теперь знал, коснулся его глаз.

— Я был в бешенстве, — ответил он.

— Тогда, возможно, ты сумеешь понять мою сестру… — неуверенно начала Рут.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что они?.. Нет, правда, Руфус Люпин, почему ты не сказал этого сразу? — разнесся по всему дому чей-то крик, перекрывая весь шум и вопли играющих детей. — Рольф! Рубен! Ровена! Они здесь, спускайтесь!

Довольно взлохмаченный Руфус ввалился в гостиную.

— Прячьтесь, — посоветовал он, задыхаясь. — Мама знает, что вы здесь, и вас сейчас потопят. Хотите — верьте, хотите — нет, но даже Бен прибыл раньше нас. Мы ждем только Бекс.

Рут резко подняла голову.

— Руфус, не называй ее так. Ты же знаешь, она ненавидит это имя. Рано или поздно ее терпение кончится, и она оторвет тебе голову, прежде чем ты успеешь сказать «акромантула».

Руфус уже открыл рот, собираясь ответить какой-нибудь колкостью, но в этот момент его бесцеремонно отпихнули в сторону, и стайка детей и подвижный шотландский терьер ворвались в комнату, желая поглядеть на гостей. Мгновение спустя вошла худая женщина примерно шестидесяти лет, одетая в длинную и свободную зеленую мантию; ее седеющие волосы были собраны в несколько растрепанный узел. Она нашла глазами Рейнарда и улыбнулась.

— Рейнард, дорогой, как приятно тебя снова видеть, — радушно поприветствовала она его с расставленными в стороны руками, подходя ближе. Рейнард едва успел подняться на ноги, прежде чем угодил в очередное объятие. — Надеюсь, у тебя все хорошо? Прекрасно, прекрасно!

Рейнард собирался что-то сказать, вероятно, поприветствовать женщину в ответ, но она уже развернулась в направлении его сына.

— А это должно быть Ремус! — воскликнула она. На этот раз Ремусу не удалось избежать объятий, и костлявые руки стиснули его. — Я Талия Люпин, дорогой, жена Рольфа, — объявила она, отпуская Ремуса и отступая назад. — Боже, ты так похож на отца! Ни у кого не может возникнуть сомнений относительно твоего происхождения, это точно! Ты работаешь в Хогвартсе? Это такое благодарное занятие — учить детей, хотя я и знаю о том неприятном происшествии на Рождество, но лучше не обсуждать это в присутствии молодежи, не правда ли?

Ремус попытался что-то сказать, однако Талия даже не приостановилась в ожидании ответа. Руфус был совершенно прав в своем описании — его мать и в самом деле могла говорить сама с собой.

— Я волновалась, что работа не позволит вам вырваться к нам, однако сейчас пасхальные каникулы, так что мы можем наслаждаться вашей компанией! Я приготовила говядину, дорогой, надеюсь, тебе понравится. Рейнард убеждал меня, что ты не станешь возражать, но я люблю знать наверняка. О, и не обращай внимания на Пушистика, он совершенно безобидный, не правда ли, малыш?

В этот самый момент собака тянула Ремуса за подол мантии с выражением безумной радости, при этом его хвост раскачивался, как веточка в ураган, а маленькие глазки сияли от усилий. Ремус попытался осторожно оттолкнуть его. Он совершенно не имел ничего против собак, однако многие годы бедности научили его бережно относиться к своим вещам.

Рут закатила глаза.

— О нет, так не пойдет. Не старайся быть с ним аккуратным — в конце концов, он совершенно не аккуратен с нами.

— Он наш маленький проказник, этот Пушистик! — воскликнула Талия, улыбаясь, тогда как Рут с помощью девочки лет девяти, которую Ремус счел ее дочерью, помогла ему освободить мантию от собачьих зубов. Бросив взгляд в сторону двери, Ремус обнаружил, что комната наполняется незнакомыми ему людьми, однако он едва успел посмотреть на них, как Талия снова принялась что-то говорить ему, а Пушистик возобновил игры в перетяжки мантии.

Для Ремуса семья и дом всегда представлялись тихим местом, убежищем, полным любви, шуток и смеха. Но их было всего трое, а теперь и вовсе двое — совершенно недостаточно, чтобы наполнить даже такой небольшой коттедж, как Винтер Холлоу. До знакомства с семейством Уизли он и не представлял себе, какой хаотичной и шумной может быть большая семья, так что наблюдал за ними со стороны с некоторым удивлением, даже не предполагая, что и сам однажды окажется в центре подобного безумия среди своих собственных родственников. Это было потрясающе, весело и пугающе. Это было невероятно.

— Мам, мам! — услышал Ремус голос Рут, когда она обратилась к Талии, и осознал, что та была частью семьи достаточно долго, чтобы старшая дочь Рольфа так звала ее. — Ты не даешь и слова вставить бедняге Ремусу! И, кроме того, — проговорила она уже куда серьезнее, — думаю, папа хочет что-то сказать.

Возникшая за этим тишина показалась Ремусу пугающе неожиданной — насколько быстро она сменила гвалт.

Он огляделся.

Посередине комнаты Рольф Люпин только что закончил пожимать руку брата. Их родство не вызывало сомнения: несмотря на то, что Рольф был ниже ростом и с более широким лицом и выступающим животом, их с Рейнардом сходство было очевидным. Его волосы можно было скорее назвать седыми с каштановыми прядями, нежели каштановыми с проседью, а глубоко посаженные карие глаза глядели прямо на Ремуса. Рейнард взирал на брата со смесью неуверенности и тревоги.

— Ты Ремус, — низким голосом тихо проговорил Рольф.

Ремус слегка кивнул.

— Да, это я.

Рольф слабо улыбнулся.

— Разумеется, это ты, — пробормотал он себе под нос. — Ты практически точная копия Рея в этом возрасте, так что кем еще ты можешь быть? — Он слегка встрепенулся. — Я немного другим тебя представлял, — признался он несколько неуверенно. — Но это приятный сюрприз. Так… Я хотел воспользоваться шансом и поблагодарить тебя за то, что ты сделал для этой семьи. — Он говорил с явным трудом, но Ремус понял, что не обида, а эмоции связывали язык его дяди. — Ты привлек к ответственности человека, убившего мою жену и сына, и этим, вероятно, также спас жизнь моему внуку. Поэтому, что бы я там ни думал о… — он запнулся и вздохнул, — о твоих сородичах, ты всегда будешь здесь желанным гостем. Добро пожаловать в Грейстоунс и в мой дом. Надеюсь, и ты тоже станешь считать его своим домом.

А затем, стиснув зубы и расправив плечи, Рольф Люпин вышел вперед и протянул руку.

Ремус пожал ее.

Ясно отдавая себе отчет в том, насколько большим шагом для человека, почти всю свою жизнь ненавидевшего оборотней, это было, Ремус практически ожидал аплодисментов или же раската грома. Однако комната и весь мир за стенами дома остались тихими.

Рейнард же улыбался — это Ремус видел без труда.

— Итак, — немного расслабив плечи, проговорил Рольф, отпуская руку Ремуса и отступая назад. — Пока моя любимая жена и наш домашний эльф заканчивают приготовление ужина, почему бы мне не представить тебя всем?

Этим он и занялся. В потоке лиц и имен Ремусу представили мужа Рут Эдмунда и их троих детей, Рубена Люпина — дизайнера метел — и его жену и сыновей, бледную и изнуренную Ровену, одной рукой держащую энергичного маленького ребенка, а второй — снова кричащего младенца. Ее муж, с чем-то, похожим на отчаяние, поведала она, работал в департаменте магических игр и спорта и в данный момент находился на конференции по квидичу в Германии. Руфус, к раздражению отца, настоял, чтобы его представили еще раз, а затем бросился в самый центр кутерьмы детей и собаки, чтобы принять участие в их странных играх.

— Моя вторая дочь прислала сообщение, что задержится на работе, — сообщил Рольф несколько извиняющимся тоном, когда приветствия остались позади. — Но она с семьей должна вскоре прибыть… вообще-то, вот и они!

И правда: Пушистик вскочил на ноги с яростным лаем, когда до них донесся звук открывающейся входной двери и голоса в коридоре. Девочка десяти-одиннадцати лет вбежала в комнату и бросилась к Рольфу с криком «Дедуля!», а мгновение спустя вошел…

Мир Ремуса замер.

Затем внутри него словно что-то упало.

О нет. О нет, нет, нет, этого не может быть…

— Профессор Люпин!

Энтони Голдштейн поспешно подходил к своему учителю, стоящему с потрясенным выражением посреди комнаты.

— Можете себе представить? — радостно воскликнул он. — То есть когда вы впервые прибыли в Хогвартс, чтобы работать учителем, я, конечно, знал, что девичья фамилия мамы была Люпин, но поскольку никто и никогда вас не упоминал, я решил, что это совпадение. А потом дедушка сказал, что вы сын его брата! И мама тоже знала! Не могу поверить, что она не рассказала мне даже после того, как я назвал вас своим любимым учителем. — Энтони умолк, вдруг с опасением взглянув на Ремуса. — Профессор Люпин, с вами все в порядке?

С трудом сглотнув, Ремус хрипло пробормотал:

— Твоя… мать?

— Да, профессор, — донесся голос с порога. — Его мать и ваша кузина.

Ремус посмотрел в направлении двери. Но он уже знал, что увидит там.

В проеме двери стояла, скрестив руки, с явным выражением презрения на лице не кто иная, как Ребекка Голдштейн.

Бекс. Ребекка.

Ох Мерлин.

Ремус ощутил, что его радость по поводу того, что его кузены не желают ему смерти, была преждевременной.

Одарив ледяным взглядом ненавистного ей человека, стоящего посреди ее родного дома, Ребекка больше ничего не сказала, а только развернулась к отцу с натянутой улыбкой.

— Привет, папа, — поприветствовала она Рольфа с незнакомой Ремусу доселе теплотой. — Как твоя спина?

— Гораздо лучше, — ответил тот, обнимая дочь и глядя на нее с легким упреком. — Хотя если бы навестила меня хоть раз с Рождества, ты бы знала.

Ребекка вздохнула.

— Папа, ты же знаешь, что я занята на работе. Я бы даже сегодня не приехала, если бы это не было так важно для тебя. Мне жаль, но я ничего не могу с этим поделать. И я ведь сейчас здесь.

Рольф неопределенно хмыкнул.

— Полагаю, ты права. Но я скучаю по тебе, дорогая. Где Феликс?

— Убирает наши метлы, — ответила Ребекка, оправляя светло-голубую мантию. Ремусу потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к ее образу вне формы института. — Он скоро подойдет.

Улыбка Рольфа стала более искренней.

— Тогда у меня есть время, чтобы представить тебя.

Взяв Ребекку за руку, он подвел ее к Рейнарду, который наблюдал за событиями с несколько сбитым с толку видом. Спустя мгновение Рольф настоял на том, чтобы они пожали друг другу руки. Ребекка, как заметил Ремус, сделала это с некоторой неохотой.

«Ага, значит, дело не только во мне. И дело не только в твоем сыне».

Кто-то легонько коснулся его плеча, вырывая из раздумий. Обернувшись, он обнаружил Рут, глядящую на него с нахмуренными бровями.

— Вы двое знаете друг друга, — без предисловий заявила она. — И вы не ладите. Я видела взгляд, которым вы обменялись, даже если никто, кроме меня, его и не заметил. И я также знаю свою сестру.

Ремус тяжело вздохнул.

— Да, мы встречались, — признал он устало. — Я… помогал ей недавно с ее исследованиями. И сказать, что мы не поладили — ничего не сказать.

Рут прикрыла глаза.

— Черт, — прошептала она расстроенно. — Я пыталась тебя предупредить, но не знала, что уже поздно. Ремус, когда мои мама и брат погибли, я была достаточно большой, чтобы запомнить и понять, что в случившемся не было ничьей вины, кроме Каина. Но Ребекке было всего пять лет, и ее мнение по поводу произошедшего сформировалось под влиянием папы. Как ты можешь понять из отчужденности, существовавшей между нашими отцами, мой винил твоего на протяжении многих лет. Он обвинял его в том, что тот спровоцировал гнев Каина, направленный на нашу семью, тем, что убил его друга. Он винил его в том, что ты выжил, тогда как Рэндольф погиб. Эти его взгляды стали взглядами и моей сестры. И хотя со временем папа смирился с тем, что произошло, и оставил прошлое позади, Ребекка знает только то, что ей внушали в детстве.

Образ Ребекки Голдштейн и ее мотивы стали гораздо более понятными Ремусу. Ее ненависть к нему и причины, стоящие за ней, теперь казались ему очевидными. Он выжил, тогда как ее брат погиб. Он был сыном человека, которого ее отец винил в смерти ее матери. А затем уже ее сын едва не повторил судьбу ее брата и матери, чуть не угодив в зубы к оборотню, которого укусил тот, что убил половину ее семьи. Разумеется, она будет его ненавидеть.

Это была иррациональная ненависть, да, отчасти незаслуженная. Но когда ненависть бывала объективной?

Он снова вздохнул.

— Это была ненависть с первого взгляда. До сего момента я был уверен, что она винит меня за то, что я подвергнул опасности ее сына.

— Так и есть, — заверила его Рут, состроив гримасу. — Она все Рождество об этом твердила. Но я так понимаю, она не упомянула, что ты ее кузен?

— Нет.

— Ну, она это точно знала. Мы обе знали. Мы знали, что твой отец помог убить друга Каина после той их страшной ссоры. И мы также знали, что Каин был сыном оборотня, убившего папину сестру. Но это не значит, что я считаю, что ты должен…

— Погоди, — перебил ее Ремус. Что-то в ее словах привлекло его внимание. — Что ты сказала?

Рут нахмурилась, а потом ее глаза распахнулись.

— Ты не знал, да? — выдохнула она с тревогой. — Ты не знал, что отец Каина похитил и убил сестру наших отцов после того, как она попыталась ему помочь?

Так… И это все, что им сказали?

Но ограничивались ли этим знания Ребекки? Не в первый раз за этот день холодок пробежал по спине Ремуса. До сего момента ему это и в голову не приходило. Но, конечно же, если Ребекка была его кузиной, она также была кузиной Каина.

И он убил ее мать и брата. Последний кусочек головоломки встал на свое место. Она знала об этом. Она держала в своих руках убийцу членов своей семьи.

«Она ненавидит его, Ремус, — вот, что сказала Фелиция. — Даже сильнее, чем тебя. И эта ненависть наполнила ее до краев».

Неудивительно, что камера Каина была такой запущенной. Неудивительно, что она с такой легкостью позволяла применять к нему седативные препараты и не гнушалась использовать заклятие Империус. Неудивительно, что она глядела на него с такими страхом и ненавистью.

Но знала ли она о кровном родстве? Знала ли она, что Авраам Каин был Авелем Исааком, сыном Реи Люпин?

Мысленно он вернулся на несколько недель назад, к тому дню, когда они с Ребеккой впервые вошли в камеру Каина. Он тогда назвал его Авелем. И Каин, увидев перед собой так похожее на Рейнарда лицо, назвал его дядей.

Насколько сложно было бы для главы Института бешенства сложить два и два? Всего одна просьба к Долорес Амбридж, и Ребекке предоставили бы регистрационный файл Адама Исаака и записи о передаче на усыновление Авеля Исаака. Оба этих документа подтвердили бы предположение, что Рея Люпин была матерью мальчика, который в дальнейшем стал Каином.

И что она подумает, обнаружив не одного, но двух презираемых оборотней в семье? Оборотней, которые знали о своем кровном родстве, как и о той связи, что оставалась после укуса? И что она сделает, если узнает? Кому она расскажет?

— Ремус? — Он вдруг осознал, что Рут глядит на него с тревогой. — Прости, это было неожиданностью?

Ремус поспешно махнул рукой.

— Нет, все в порядке, я об этом знал. Я просто не ожидал, что и ты осведомлена.

Рут бледно улыбнулась.

— К сожалению, мы знаем. Папа не держит от нас секретов, — ответила она.

Ремус благоразумно промолчал. Ему нравилась эта семья, его семья. Последнее, чего он хотел, — это завязать между ними ссору.

— Эй, Бекс! — веселый голос Руфуса прорезал неуютную тишину. — Давно не виделись!

Ребекка недовольно посмотрела на брата.

— Не называй меня Бекс, — бросила она с раздражением. — Меня зовут Ребекка. Это не так сложно произнести — все наши имена просты в произношении, так почему ты употребляешь эти идиотские сокращения? Или, может, Руфус, ты бы предпочел, чтобы я звала тебя Ру? Или Фусси?

Последний вариант заставил его поморщиться, но он продолжил улыбаться.

— Я тоже скучал по тебе, дорогая сестра, — просто заметил он и вернулся к игре с детьми.

Рольф закатил глаза.

— Ну-ну, вы двое, — с успокаивающим жестом сказал он. — Довольно. Ребекка, почему бы тебе не познакомиться со вторым нашим гостем?

Ремус ощутил, как внутренности словно бы стянулись в узел.

О нет…

Рольф и Ребекка остановились перед ним. Неестественная улыбка Ребекки довершала ледяное выражение на ее лице. Выдавив некое подобие улыбки в ответ, Ремус ощутил мягкое прикосновение пальцев Рут к его спине.

— Ремус, это моя вторая дочь Ребекка Голдштейн, — сообщил ему Рольф, очевидно не замечая арктического холода, возникшего между его дочерью и племянником. — Думаю, ты уже знаешь ее сына Энтони. — Он указал на мальчишку, о чем-то оживленно беседующего с Рейнардом. — Он твой поклонник. А ее младшая дочка Джулия пойдет в Хогвартс в сентябре.

Еще чуть-чуть, и Ремус пал бы замертво под взглядом Ребекки. Он заставил себя не обращать внимания.

«Не устраивай сцену, — увещевал он себя, — это все ради папы».

— Ребекка, это…

— Ремус Люпин, — перебила его Ребекка. — Мы уже встречались, не так ли, профессор?

Ее слова стали для Ремуса неожиданностью, хотя и не поразили так сильно, как Рольфа. Учитывая заверения Руфуса, что Ребекка не любит говорить о работе, он не ожидал, что она упомянет об их знакомстве. Но — он старался не паниковать — если она с готовностью призналась в этом, что еще она скажет? Попытается ли она настроить его вновь обретенную семью против него, чтобы раз и навсегда заказать ему путь в этот дом?

— Вы встречались? — с удивлением переспросил Рольф. — Вы не упоминали этого, ни один из вас.

Ремус с трудом улыбнулся и ответил:

— Я не знал, что мы с Ребеккой родственники, когда повстречал ее в первый раз. — Он на мгновение стиснул зубы и продолжил: — Она решила мне не говорить.

Взгляд Ребекки потемнел, когда Рольф снова посмотрел на нее, на этот раз с осуждением.

— Это не показалось мне важным, — ответила она, очевидно, с трудом сдерживаясь, чтобы не сказать то, что на самом деле хотела. — Профессор помогал мне с некоторыми исследованиями на работе. Информация о нашем родстве помешала бы.

Взгляд Рольфа оказался гораздо более понимающим, чем Ремус ожидал. Они с Рут переглянулись.

— А, — проговорил он наконец. — Ну, это неважно. Считайте это новым шансом узнать друг друга.

Улыбка Ребекки заставляла Ремуса нервничать.

— И правда. В этом случае, профессор, не пройдетесь ли со мной? Окружающие дом луга просто обворожительны в это время года.

Если Ремус и был в чем-то уверен, так это в том, что он не хочет находиться наедине с Ребеккой Голдштейн в этот момент. Он вежливо улыбнулся.

— Вообще-то, я хотел пообщаться и с другими родственниками, — сказал он ровно. — К тому же, скоро будет готов обед…

— О, я уверена, у нас куча времени, — перебила Ребекка, зло сверкнув глазами. — Я надеялась, мы сможем обсудить вашу беседу с Дэниелом Арденом. Или, может, вы хотите поговорить об этом здесь?

Дэниел. Черт.

Холодный липкий страх захватил его, и ему с трудом удалось взять себя в руки.

Она слышала. Она на самом деле слышала. Ох черт, черт…

А ее предложение обсудить тот случай здесь было настоящей угрозой. Он с легкостью представлял себе выражение лица Тонкс, когда она узнает, что он гулял с Ребеккой Голдштейн один на один, но какой еще выбор у него был? Наверняка она не посмеет что-то предпринять под боком у семьи…

— Что ж, — безо всякого энтузиазма начал он, — в таком случае…

Ребекка смотрела на него с неприкрытым торжеством.

— Тогда…

Три звонких хлопка перебили ее. Талия Люпин стояла в дверях, раскрасневшаяся, но веселая.

— Все! — воскликнула она. — Прошу за стол!

Ребекка помрачнела.

— Талия, — начала она, — мы с профессором собирались пройтись…

Талия строго и с нетерпением посмотрела на нее.

— Дорогая, не говори глупостей, прогуляетесь после обеда. Нельзя же позволять еде остыть.

Ребекка стиснула зубы, но не стала спорить дальше.

— Хорошо, — сказал она тихо. — Полагаю, это может подождать. Значит, после обеда, профессор.

С этим она развернулась и отошла.

Обед был восхитительным. Он также оказался самым длинным в жизни Ремуса.

Сидя между отцом и Рут, он болтал с различными родственниками, хвалил еду и ел за двоих, хотя и не забывал о пугающей прогулке с Ребеккой Голдштейн, ожидающей его после; мрачные взгляды, которые она бросала на него, не допустили бы этого. Что она собиралась сказать? Была ли его свобода всего лишь отсрочкой? Настигнет ли его все же та серебряная пуля? Обличит ли она его в том, что он стал бешеным, перед всей ее — их — семьей?

Перед всей, кроме Каина. Очевидно. Но об этом, он знал, ему стоит помалкивать.

А затем, наконец, после восхитительного супа, жаренного до хрустящей корочки мяса и шоколадного торта Талия снова хлопнула в ладоши и погнала свою стонущую от переедания семью обратно в гостиную.

Но Ремусу не удалось попасть туда. В коридоре Ребекка ухватила его за руку и указала на дверь.

— Пришло время для прогулки, профессор, — тихо сказала она. — И небольшой беседы о вас и «Воющем».

Ремус уныло заглянул в гостиную, где его отец снова усаживался в кресло рядом с портретом Родерика. Затем он заставил себя последовать за Ребеккой к выходу.

День по-прежнему был восхитительным. Луга пестрили цветами, птицы порхали над головой, и веял легкий ветерок. Ремус не заметил ничего из этого.

Его слегка мутило. Шрам на левом боку, казалось, чесался и горел, а весь мир выглядел несколько приглушенным, почти… пустым.

А в следующее мгновение вдруг это ощущение исчезло. Бриз ласково коснулся его кожи, и, несмотря на грозящую ему опасность, он вдруг почувствовал умиротворение.

— Знаете, я бы не приехала сегодня, если бы это не было так важно для папы, — неожиданно мягким голосом проговорила Ребекка. — Я люблю своего отца, профессор, и если бы мы не собрались все здесь сегодня в день его большого примирения с братом и племянником, это разбило бы ему сердце. Согласны ли с этим мы, не имеет значения. — Она посмотрела на него довольно холодно, что странно диссонировало с теплом прекрасного послеполуденного солнца. — Я знала, что вы мой кузен, когда приглашала вас в институт. И мне даже было любопытно.

— Недостаточно любопытно, чтобы предоставить мне хоть какой-то шанс, — заметил Ремус, рассеянно сорвав какой-то полевой цветок. — Я не Каин, Ребекка, и я не убивал членов вашей семьи. И я не навредил вашему сыну.

— Но вы могли, — прошипела Ребекка. — Вы могли, потому что и прежде становились бешеным, не так ли? Золотые глаза, сказал Дэниел Арден. И пусть этот парнишка сглупил в том баре, у него все в порядке с глазами.

С глазами. Глаза Дэниела.

Ремус вдруг понял. Конечно же! Он так волновался о том, что был близок к перевоплощению, ему и в голову не пришло, что Дэниел мог ошибиться. Но как он мог видеть отчетливо, если был…

— Его глаза были за желтыми контактными линзами, — внезапно выпрямляясь, сказал Ремус. Вероятно, он никогда не узнает правды: был ли он так близок к черте, что его глаза действительно сияли золотым, или же все это было ошибкой, и Дэниел не видел на самом деле того, во что ему хотелось верить. Но теперь, по крайней мере, у него была надежда… — Как он хоть что-то мог отчетливо видеть, когда весь мир для него был окрашен в золотой цвет?

Ребекка выгнула бровь.

— Думаете, это важно? — с хищной ухмылкой спросила она. — Он говорит, что видел, как ваши глаза сияли золотом. С учетом законов Амбридж, этого достаточно, чтобы запереть вас до конца ваших дней. И, кроме того, показания Дэниела свидетельствуют, что вы были в «Воющем» в компании Авраама Каина. Добавим к этому вторжение на уровень резидентов — вероятно, чтобы убрать свидетеля вашего преступления — и у нас оказывается гораздо больше улик, чем даже мне требуется, чтобы запереть вас. — Она вдруг остановилась и развернулась к нему. — Вы оборотень, профессор, — прошептала она, — кому нужны доказательства?

Что-то словно бы оборвалось у него внутри. Ее слова содержали пугающую истину.

— Тогда что же вам помешало? — неожиданно даже для самого себя спросил Ремус. — Почему вы не заперли меня и не выбросили ключ?

Ребекка вздернула подбородок и нахмурилась. Ее глаза сияли.

— Потому что это разбило бы сердце моему отцу. Он так ждал этого обеда. Как бы он справился с новостью, что его дочь заключила под стражу единственного сына его брата? Но он получил желаемое, а вы — свою отсрочку. Карты на стол, профессор. Сегодня вы можете уйти свободным человеком. Но если вы хотя бы приблизитесь к черте, окажетесь на уровне шесть, не успев даже моргнуть.

Это было глупо, но Ремус не собирался терпеть угроз.

— Намереваетесь запереть обоих своих кузенов? — бросил он. — Если вы с ними так обходитесь, вы недостойны иметь родственников.

Взгляд, которым она его наградила, позволил ему с уверенностью ответить на вопрос о том, знала ли она о родителях Каина. Ее улыбка скорее напоминала гримасу.

— Думаю, это еще недолго останется проблемой, — ответила она.

Ремус уставился на нее. Прежде чем он успел что-то сказать, между ними появилось что-то серое и пернатое, и в протянутую руку Ребекки упало запечатанное письмо. Проводив взглядом птицу, она посмотрела на конверт.

Ремус последовал ее примеру. На конверте явно виднелась печать института и сделанная красными буквами надпись: СРОЧНО.

Ребекка ничего не сказала. Она смотрела на письмо, а затем перевела взгляд на Ремуса.

На мгновение он заметил в ее глазах что-то, не поддающееся определению.

А затем, все так же не произнеся ни слова, она резко развернулась в вихре мантии и направилась прочь, вскрывая письмо. Ее шаги ускорились.

Что случилось?

Посомневавшись мгновение, Ремус бросился следом.

Войдя в дом, он услыхал множество высказываемых протестов, заверения Рут, что что-то может и подождать, печальный голос Рольфа и повторяемые снова и снова утверждения Ребекки, что ей нужно уйти. Когда он вошел в гостиную, всполохи зеленого пламени в камине подсказали ему, что она уже покинула дом.

Рейнард стоял рядом с братом, держа его за плечо, тогда как Рольф расстроенно смотрел в затухающий огонь. Руфус закатил глаза, Энтони выглядел сбитым с толку, а Рут — откровенно раздраженной.

Ребекка так распиналась о своем нежелании расстраивать семью всего пару минут назад. Так что же такого произошло, что она пошла наперекор этому стремлению?

Ремус и понятия не имел, но все это ему не нравилось. Как только покинет этот дом, он собирался связаться с Тонкс.

Руфус поднялся на ноги.

— Это размытое пятно, промчавшееся мимо, — проговорил он Ремусу, пожимая плечами, — было уходящей Ребеккой. Она перенеслась домой, чтобы оттуда с помощью портала попасть на работу.

Ремус вздохнул.

— Значит, она не вернется?

— Полагаю, тебе она не сказала, что случилось? — спросила Рут с раздражением. — Нам она сообщила, что на работе что-то случилось, и ей нужно сейчас же отправиться туда.

Ремус двинулся к ней, обходя группу несколько притихших детей на полу.

— Когда мы беседовали, она получила сову, — сообщил он, стараясь, чтобы его голос звучал равнодушно, несмотря на снедающую его тревогу. — Письмо пришло с ее работы, и на конверте красовалась надпись «СРОЧНО». Помимо этого, я знаю столько же, сколько и вы.

Рут опустила взгляд на ковер у своих ног.

— Я не знаю, что с ней в последнее время происходит, — неожиданно заявила она. — Раньше она каждую неделю писала мне и папе, заходила в гости как минимум дважды в месяц и, несмотря на чертову работу, семья была для нее важна. Но с Рождества она ведет себя как одержимая. Мы ее практически не видим и ничего от нее не слышим — папа, конечно, не признается, но его это обижает. — Она указала на Рольфа, который слабо улыбался в ответ на старания жены и брата увлечь его разговором. — После смерти мамы мне пришлось играть роль старшей сестры, но Ребекка всегда была папиной любимицей. Она любит своих мужа и детей, но даже практически перестала писать Энтони в школу. Раньше она каждый вечер возвращалась в их дом в Скарборо, а теперь Феликс и Джулия рады, если видят ее раз в неделю. И она никому ничего не рассказывает. Она всегда была скрытной — ее работа этого требует, но никогда не держала секретов. С ней что-то происходит, и мне это не нравится.

Рождество. Ремус мог с легкостью выделить один эпизод, случившийся в это время.

— Ты знаешь, чем Ребекка занимается? — спросил он.

Рут посмотрела на него.

— Я знаю, что она работает в Институте бешенства, — сказала она тихо, осторожно подталкивая Ремуса прочь от остальных и поближе к камину. — После смерти мамы и Рэндольфа оборотни стали ее наваждением. Уже ребенком она была полна решимости сделать так, чтобы ни одна семья больше не столкнулась с этим кошмаром. — Рук пожала плечами и добавила: — В остальном же, думаю, ты осведомлен лучше меня.

Ремус глубоко вздохнул. Вероятно, он нарушит сейчас с дюжину министерских правил, но, как ни удивительно, ему было все равно. Кроме того, по какой-то причине он был уверен, что Рут можно доверять.

Бедро пульсировало странным жаром. Возможно, не стоило ему стоять так близко к открытому огню, но, по крайней мере, их никто не услышит. То, что он собирался сказать, не стоило доносить до всех и каждого Люпина.

Рут взирала на него с любопытством.

— У нее в руках находится Каин, — сказал он просто. — Он живет в институте как раз с Рождества. Именно с этим ее исследованием я ей и помогал.

Глаза Рут расширились.

— О боже, — выдохнула она. — Неудивительно, что она… — Рут схватила его за запястье и прошептала: — Только не говори моему отцу. Его удар хватит.

Ремус покачал головой.

— Не беспокойся, я даже своему отцу об этом не сказал.

— Хорошо. — Рут взволнованно покачала головой и снова посмотрела на него. — Спасибо, что рассказал мне, Ремус, — сказала она тихо. — По крайней мере, теперь я понимаю чуть лучше. Мы уже начали думать, что случилось что-то плохое.

Ремус отвел взгляд. Сейчас не стоило сообщать Рут, что ее сестра находилась довольно близко к вершине составленного мракоборцами списка потенциальных пожирателей смерти.

Бедру снова стало горячо. Ремус даже осмотрел ногу, опасаясь, что шальная искорка могла попасть на мантию, но не увидел ничего примечательного. Тепло, однако, продолжало пульсировать, исходя от…

Его поясного мешочка. Мешочка, в котором он хранил…

Монету!

Он резко поднял глаза. Рут стояла, прислонившись к каминной полке, и задумчиво глядела в пламя. Убедившись, что о нем, судя по всему, на время позабыли, он отошел в пустующий угол с фортепиано, которое продолжало играть — на этот раз «Концерт для фортепиано» Грига. Осторожно опершись на крышку, Ремус притворился, что разглядывает семейные фотографии, одновременно засовывая руку в мешочек и доставая теплую монету.

Одного взгляда на буквы по краю оказалось достаточно.

«ТМ сейчас же».

Ремус сунул монету обратно и принялся размышлять. «Три метлы» — это очевидно. И слова «сейчас же» в его глазах сияли так же ярко, как и «СРОЧНО» на письме Ребекки Голдштейн. Случилось что-то важное.

«Стало быть, Фелиция запросила срочную встречу в тот же миг, как Ребекку вызвали в институт? Если это совпадение, то я морщерогий кизляк».

Ему нужно было уйти, но как? Как он мог покинуть этот дом в самый разгар семейной встречи и не разбить при этом сердце своего отца, как это сделала Ребекка?

Бросив взгляд на Рейнарда, он осознал, что это невозможно. Он не мог этого сделать, просто не мог.

Тонкс сразу же отправится на встречу — сегодня у нее выходной. И если это на самом деле крайне важно, она сообщит ему.

Ему оставалось только надеяться, что все не настолько серьезно.

* * *

Ровно в восемнадцать часов Ремус Люпин трансгрессировал к задней двери «Трех метел».

Удалившись в туалет в Грейстоунсе, он сумел кратко пообщаться с Тонкс посредством монет. Начал он с того, что отправил сообщение: «ТМ 18 часов — РЛ» и почти сразу же получил ответ: «Хорошо з.дверь ТМ — НТФХ». Значит, Тонкс уже была на месте, и ему следовало встретиться с ними у задних дверей. К счастью, Тонкс не настаивала на его немедленном прибытии, так что он вернулся в гостиную, продолжив общаться, смеяться, стараясь при этом не выказывать нетерпения. Его отец получил и принял предложение остаться, но когда то же самое предложили Ремусу, он вежливо отказался, сославшись на необходимость вернуться в Хогвартс в связи с началом семестра. А затем, пообещав как-нибудь зайти, Ремус попрощался со своей семьей и ушел.

Со своей семьей. Он до сих пор не привык к этой формулировке.

Сейчас, однако, было неподходящее время для этих размышлений. Ему предстояло вернуться в суровую действительность Ордена и его миссии.

Он сразу же заметил Тонкс, сидящую на заднем крыльце «Трех метел». Даже в сгущающихся сумерках он обратил внимание на ее бледность и напряженное выражение лица. Когда она заметила его, напряжение уступило место нервозности.

Ремус поспешно приблизился.

— Что случилось? — воскликнул он. — Где Фелиция?

— Она вернулась в институт, — ответила Тонкс, скривив губы. — Она не могла рисковать, оставаясь дольше пары минут. Но она рассказал мне, что происходит, так что мне оставалось только дождаться тебя. — Скорчив гримасу, она продолжила: — Ремус, я не знаю, как ты это воспримешь. Я даже сама не уверена, к добру это или нет.

Ремус некоторое время смотрел на нее.

— Тонкс, если это срочно, ты могла вызвать меня сразу…

Жестом она прервала его и протянула руку, чтобы он помог ей подняться на ноги.

— На самом деле это не срочно, — тихо и устало сказала она, а затем вздохнула. — По крайней мере, мы ничего не в силах предпринять. Просто… это было неожиданное развитие событий.

Ремус нахмурился, перебирая в уме вероятности.

— Тонкс, ты заставляешь меня нервничать. Что сказала Фелиция?

Тонкс тяжело сглотнула.

— Не знаю, как тебе это сообщить, так что просто скажу, как есть. — Ее темные глаза встретили взгляд его собственных, а бледные тонкие пальцы обхватили его ладонь. — Ремус, — выдохнула она. — Авраам Каин мертв.

— Он умирает, Аливард. Сообщите профессору Голдштейн, чтобы она прибыла в институт немедленно.

— Хорошо, доктор Кролл.

Голоса. Голоса, которые доносились в его камеру, заменившую для него весь мир, где ему давали жидкость прохладного спокойствия, отчего порой его разум наполняло мягкое и послушное блаженство в сопровождении шепотом повторяемых слов: Империо, Империо… Два голоса вернулись. Третий тоже скоро появится.

Он чувствовал… слабость.

Он слабый, слабый, такой слабый… Нет, не слабый, он не может быть слабым, не должен быть… но…

Слабый, такой слабый.

В животе заурчало. Весь его мир, состоящий из четырех стен, кровати и одеял, пошатнулся и закружился, то темнея, то обретая яркость. Лица то появлялись, то исчезали, голоса что-то нашептывали; женщина со странным взглядом, темноволосый мужчина со своими сияющими склянками, наполненными жидкостями, и еще тот, высокий, который всегда стоял отдельно и только смотрел. Они приходили и уходили, глядели на него, бормотали; темноволосый мужчина с искривленными губами, а потом снова женщина, и ее глаза горели огнем и жгли, как кислота.

Это не имело смысла. Ничто больше не имело смысла.

Он смутно осознавал, что когда-то все понимал, что когда-то был сильным, и что слабость была неправильной, неправильной, неправильной, но он не помнил ничего, кроме этого неясного ощущения утраты, потери, которую никогда не удастся восполнить. Когда-то с ним был кто-то еще — кто-то, кто знал, как быть сильным.

А теперь остался только он. Одинокий и слабый.

Увядающий.

Хаос. Полная бессмыслица; он не мог думать, и никто не хотел думать за него. Он ждал и ждал, что вернется тот потерянный голос и снова сделает его сильным, но никто не пришел. Воспоминания того, что было до голоса, — вот и все, что он имел сейчас: вот небритый мужчина с сияющими золотом глазами напивается, а затем свисает на веревке, вот лица в мантиях, они улыбаются, но отпрядывают с ужасом в глазах, его дядя, который оставил его с теми, кто боялся, оставил ждать, пока придет голос… Но теперь голоса снова нет, и он ослаб, ослаб, ослаб…

Где мяч? Мяч имел смысл. Вперед-назад, вперед-назад, никаких мыслей, никакой слабости, никакой нужды в голосе, просто вперед-назад, вперед-назад, тихий разум, такой тихий. Но теперь весь его мир качался вперед-назад, тени поднимались и, казалось, что-то шептали: «Вот тишина, вот покой, тебе не нужен голос, если ты с нами».

«Но я не должен быть слабым. Тени слабы, тени слабы…

Тени тихие.

Я хочу тишины».

Разве быть слабым — так плохо? Что он получил от жизни, будучи сильным, кроме чувства утраты?

Темноволосый мужчина снова смотрел на него. Его взгляд причинял боль.

Но не так, как взгляд женщины. Он боялся глаз женщины.

Он хотел побыть в одиночестве. Он хотел оказаться в тени.

Он хотел быть слабым, потому что в слабости таилась умиротворенность.

Желудок жгло огнем. Сердце колотилось о ребра.

А затем остановилось.

Тени поднялись выше, выше и поглотили его.

И Авель Исаак позволил им это.

* * *

— Что?

Он знал. Подспудно он знал: эта боль в шраме, недомогание, странное отсутствующее состояние, умиротворение — отчасти он понимал, что жизнь того, что осталось от его кузена, от оборотня, который преследовал его всю жизнь, наконец подошла к концу. Где-то глубоко внутри он знал, что Каин умер.

Однако на сознательном уровне это все равно стало для него потрясением.

Не то чтобы он расстроился, но и радостью назвать его чувства было нельзя. Он просто…

Не чувствовал ничего. Он словно омертвел, даже близко не представляя себе, что должен ощущать.

Пальцы Тонкс мягко коснулись его запястья.

— Каин мертв, — повторила она тихо, отвечая на сорвавшийся с его губ вопрос. — Он умер после полудня. И не волнуйся, я уже сообщила Ордену. По официальной версии, его прикончила какая-то желудочная инфекция. Неофициально же… — Она поморщилась. — Скажем так: Фелиция сомневается, что он мог подхватить инфекцию в стерильных условиях уровня шесть. Она не знает наверняка, что произошло на самом деле, но не верит, что его смерть стала результатом естественной причины.

Ремус попытался сосредоточиться на ее словах.

— Это не имеет смысла, — проговорил он. — Зачем им убивать единственного подопытного кролика?

Тонкс сильнее сжала его руку.

— Может быть, он что-то знал. А может, необходимость в нем отпала. Теперь у них есть дементор, Ремус — они смогут создать себе столько подопытных кроликов, сколько захотят.

— Но какой в этом смысл? — спросил Ремус, уже качая головой. — Даже если он что-то и знал, его показания будут… были бы бесполезными. Он был сумасшедшим. Если он умер не своей смертью, то это просто бессмысленно. Хотя…

Он умолк. Лицо Ребекки Голдштейн встало перед его мысленным взором.

«Думаю, это еще недолго останется проблемой…»

Ремус осознал яснее, чем когда-либо прежде: у нее был мотив.

Она знала. Она знала еще до того, как пришло письмо…

Он резко посмотрел на Тонкс.

— Когда это произошло? Когда заболел Каин?

Тонкс удивленно моргнула, но ответила без запинки:

— Фелиция сказала, что, судя по воцарившемуся хаосу, Каин почувствовал себя плохо утром. По ее словам, Ребекка даже отложила семейный визит, но, когда он вроде как пошел на поправку, все же ушла. Однако после этого ему стало значительно хуже, и вскоре он умер. С ним тогда были только Кролл и Аливард.

Ремус едва не рассмеялся.

— И я стал ее алиби, — заметил он. — Каин умер, а она была за много миль от института, болтая со мной на лугу.

Тонкс озадаченно нахмурилась.

— Ремус, ты о чем?

Он посмотрел на нее горящими глазами и ответил:

— О Ребекке Голдштейн. Моей кузине Ребекке. Кузине Каина Ребекке.

— Твоей что? — воскликнула Тонкс, резко вскидывая голову с торчащими во все стороны зелеными волосами. — Ремус, ты что, напился? Потому что симпатичные розовые гиппогрифы тебе не друзья.

Стараясь сбросить охватившее его оцепенение, он посмотрел ей в глаза. Это было очень серьезно, ему нужно сконцентрироваться. Он может позже решить, что же должен чувствовать.

— Это правда, — ответил он спокойно, хотя его слова звенели, как сталь. — Семейные дела Ребекки оказались моими семейными делами. Она дочь брата моего отца. Моя кузина. И кузина Каина тоже.

Темные глаза Тонкс потрясенно распахнулись.

— Черт побери, — с чувством выдохнула она. — Черт, черт, черт. Ох, Ремус. А я-то думала, что мне с родней не повезло.

Ремус криво усмехнулся.

— У нас есть что-то общее: у нас обоих имеются члены семьи, которые с радостью сплясали бы на наших могилах.

— Малфои слишком горды, чтобы плясать. Они, скорее, просто пройдутся с важным видом. Но Беллатриса, вероятно, станцует танго, — с широкой улыбкой заметила Тонкс, но потом снова посерьезнела. — Полагаю, очевидно, что ты не знал про Ребекку. Но стало ли это неожиданностью для нее?

— Нет, — состроив гримасу, ответил Ремус. — Она знала с самого начала. Вот почему она не дала мне ни малейшего шанса. Каин убил ее мать и брата, и она никак не может простить меня за то, что я остался в живых, а они — нет.

Тонкс уставилась на него.

— Погоди, погоди. Каин убил ее мать? — Ремус кивнул, и ее глаза потемнели. — А сейчас внезапно Каин умирает в ее заведении при таинственных обстоятельствах?

— Я думаю, она знала. — Была ли она пожирателем смерти или нет, но в этом Ремус не сомневался. — Я думаю, она знала, что Каин умрет, еще до того, как получила письмо. Она практически сама мне об этом сказала.

— Меня это не удивляет, — заметила Тонкс и нахмурилась. — Нет ничего невозможного в том, чтобы убить кого-то на расстоянии, особенно, если речь идет о кишечной инфекции. Медленно действующий яд, полагаю, справился бы с задачей, и она знала бы, что будет далеко от места преступления, когда это произойдет, потому что у нее был намечен обед с тобой. Но Каин как бывший бешеный оборотень был довольно крепким малым. Предположим, она заставила его выпить яд утром, а затем обнаружила, что ему становится лучше. Она снова дает ему яд, на это раз более сильнодействующий, и оставляет умирать в ее отсутствие.

В ее версии имелся смысл. Ремус вздохнул.

— Но почему сейчас? — тихо спросил он как будто у самого себя, медленно качая головой. — Если она желала ему смерти, почему не убила, как только он попал ей в руки?

Тонкс, прищурившись, смотрела на него.

— Он был нужен ей для экспериментов. Заклинание Империус и все такое прочее.

— А теперь нужда в нем отпала? — задумчиво проговорил Ремус, глядя в темнеющее небо. — А это означает, что…

— Она закончила свою работу, — завершила Тонкс его предложение. Ее лицо внезапно побледнело. — Он ей больше не нужен. Она нашла то, что искала, и теперь готова начать… — Она стиснула запястье Ремуса. — Ты возвращаешься в Хогвартс. Сейчас же.

Ремус поморщился от боли в руке.

— Тонкс…

— Не спорь, Ремус, — посоветовала она ему, сверкая глазами. — Нам известно, что ты в списке потенциальных жертв Ребекки, и раз уж она готова начать подсовывать резидентов дементору и затем накладывать на них заклятие, то может также решить пригласить тебя на званый обед иного толка. И в этом случае мне бы хотелось, чтобы ты находился в более безопасном месте.

— Я могу позаботиться о себе.

Ремус с болезненной ясностью осознал, как часто ему приходится повторять эти слова. Неужели он на самом деле выглядел таким уязвимым и беспомощным для тех, кто его окружал?

Тонкс выразительно посмотрела на едва видимый шрам над горловиной его мантии.

— Конечно же, можешь, — с ироничной ноткой согласилась она. — Мне бы просто не хотелось, чтоб тебе пришлось это доказывать. Кроме того, Дамблдор назначил встречу членов Ордена в связи с последними событиями, и нам, вероятно, не следует опаздывать. А теперь пошли. Трансгрессируем на счет три…

Ремус послушно присоединился к ее счету.

— Раз, два, три…

Мир сузился, сжался, а затем внезапно огни Хогсмида исчезли, сменившись темными нависающими деревьями и пустой дорогой. Слева высились ворота, за которыми начинались земли Хогвартса, и освещенные окна замка виднелись в сумраке. Вдалеке над освещенным полем для квиддича мелькали фигурки, а зажженный фонарь в хижине Хагрида позволял увидеть очертания громадной фигуры ее хозяина.

Тонкс отряхнула мантию и посмотрела вверх; лунный свет озарил черты ее лица.

— Надеюсь, у тебя есть ключ, — с легкой улыбкой сказала она и указала на тяжелый висячий замок на воротах. — Потому что я…

— Авада Кедавра!

Времени думать не было — надо было действовать. Едва заметив палочку, белую маску, освещенную лунным светом и изумрудным всполохом, Ремус повалил Тонкс на дорогу, тогда как зеленая вспышка пронзила ночь и ударила точно в то место, где она только что стояла. Пока Ремус пытался отдышаться и смотрел в потрясенные глаза Тонкс, ночь вокруг них ожила и забурлила. Пространства между деревьями заняли неестественные белые лица и развевающиеся темные мантии, и их было много — гораздо больше, чем двое человек, на которых они напали. Ремус выхватил из-за пояса свою палочку и вскочил на ноги, успев услышать, как чертыхнулась Тонкс. Едва только она встала, они в унисон повернулись на месте, собираясь трансгрессировать.

Ничего не произошло.

Должно быть, враги наложили на это место чары, препятствующие трансгрессии. Черт!

Ремус глянул на Тонкс. Судя по ее широко распахнутым от ужаса глазам, она пришла к этому же выводу. У них не оставалось выбора. Выставив палочку, она развернулась лицом к атаковавшим их.

— Редукто!

Секундного замешательства оказалось достаточно. Второе заклятие попало в землю между ними, оставляя после себя яму, земля из которой разлетелась во все стороны. Ремус бросился вбок и укрылся от камней и комьев земли за наспех сотворенным заклинанием Протего. В следующее мгновение он снова увидел чью-то палочку в лунном свете и отклонился, едва избегая красного луча, пролетевшего у самого его уха; до слуха донеслось зловещее скрежетание разрываемого воздуха. С колотящимся в груди сердцем Ремус развернулся к первой же белой маске и выкрикнул:

— Иакто!

Едва проводив взглядом пожирателя смерти, которого отбросило назад в лес в сопровождении треска веток, шуршания листвы и гневного вопля, Ремус услышал, как кто-то выкрикнул: «Остолбеней!» позади него, но снова успел возвести защитные чары. Не прицеливаясь, он выставил палочку и послал заклинание Супино через плечо. До него донесся стон, когда заклятие попало в нападавшего и опрокинуло его на спину, и Ремус бросился мимо распростертой на земле фигуры в поисках укрытия. С хрустом переломив валявшуюся под ногами палочку врага, он нырнул за дерево, чудом избежав режущего заклинания, угодившего в ствол и пославшего целый фонтан опилок во все стороны. Ему даже удалось найти взглядом Тонкс и убедиться, что у нее тоже все в порядке — двое пожирателей пали жертвами заклинания Остолбеней и теперь лежали у обочины, еще один пытался скинуть с себя опутывающие его веревки, и, пока Ремус смотрел, четвертый пожиратель вдруг поднялся в воздух с яростным криком Тонкс «Стерно акила!» и оказался пригвожденным к стволу дерева.

Времени для промедления, однако, не было. Зеленый луч промчался совсем рядом с его плечом, и, отскочив в сторону, он услышал, как кто-то прокричал:

— Нет, идиот! Оборотень нужен нам живым!

И еще три фигуры с белыми масками бросились к ним из темноты, размахивая палочками. Времени прислушиваться тоже не стало.

Предводительствующая фигура уже подняла палочку.

— Экспели…

Слишком длинное заклинание. Времени для подобных заклинаний тоже не было. Почему все самые лучшие боевые заклинания такие длинные?

— Рото!

Пожиратель смерти охнул и вскрикнул, когда его мантия потянула его в сторону так, что он закрутился волчком — быстрее, быстрее; пыль, вылетающая из-под его ног, ложилась кольцом вокруг него на траве. Оба его спутника замерли.

Это была их ошибка.

— Апис! Хебео!

Ближайший к нему пожиратель вскрикнул от ужаса и бросился бежать, а внезапно возникший пчелиный рой яростно кинулся в атаку на него с твердым намерением ужалить каждый квадратный сантиметр его кожи. Его соратник даже не пошевелился. Наоборот, с отвисшей челюстью он покачнулся на месте, глядя перед собой пустыми глазами. Когда палочка его вращающегося товарища вырвалась из его рук и, отлетев, ударила его по носу, он даже не поморщился. Из каждой ноздри выросла маргаритка.

Ремус чуть не улыбнулся. Когда-нибудь весь мир поймет, что если ты знаешь достаточно эффективные короткие заклинания, тебе не придется ломать язык, выговаривая Экспелиармус или Импедимента. Рото, к примеру, было его любимым заклятием.

— Ремус!

Мимо уха пронеслось выпущенное кем-то заклинание. Заваливаясь набок, он заметил перекошенное от ярости лицо Тонкс и покрытого сучьями пожирателя смерти, который кубарем отлетел назад и врезался в столб ворот. Упав, он больше не пошевелился.

Ремус отвесил себе мысленную затрещину. Идет бой, Люпин, нет времени для самовосхваления!

К нему с ревом приближался огромный пожиратель смерти, который размахивал необычно длинной палочкой, как дубиной. Его толстые губы, выступавшие за край маски, уже начали двигаться, формируя слова:

— Петриф…

Ох, да бога ради…

— Волито!

Глаза пожирателя смерти сверкнули, и неожиданно он, набирая скорость, промчался мимо, не в силах контролировать свое тело, и в конце концов врезался в кирпичную стену. Размахивая руками и продолжая перебирать ногами, он все бодался со стеной, словно бы пытался сдвинуть ее с места.

Хватая ртом воздух, Ремус развернулся на месте, только чтобы заметить еще трех пожирателей, спускающихся с деревьев. Они направились к нему.

О боги, да сколько же их?

— Калиго!

Темный туман вырвался из его палочки и окутал нападающих плотным облаком. Ориентируясь на их яростные выкрики, Ремус выпустил по ним заклинание Остолбеней раз, два, три раза. Последовавшие за этим звуки трех упавших тел свидетельствовали, что его заклятия достигли целей.

Воздух вокруг него то и дело пронзали чьи-то заклинания. Несмотря на то, что они вывели из игры не менее дюжины пожирателей, враг по-прежнему превосходил их численностью в три раза.

Он терял силы. Быстро.

«Они хотели захватить оборотня живым. Все это ради меня? Как сильно я им нужен?»

Раздавшийся звук заставил его сердце остановиться на мгновение.

— Сектумсемпра!

Тонкс вскрикнула.

Он начал разворачиваться.

— Экспелиармус!

Зеленоволосая фигура врезалась в него, и он ударился о столб с глухим звуком. Посмотрев на него темными глазами, Тонкс закрыла их и обмякла в его руках.

Только в этот момент Ремус осознал, что ее мантия — а теперь и его собственная — были покрыты кровью.

И крови было слишком много.

— Брось девчонку, оборотень.

Произнесший это голос был низким, грубым и холодным — тот же самый голос, что велел брать его живым. Ремус поднял взгляд.

Шестеро пожирателей смерти полукольцом обступили его, направляя на него палочки. Ему некуда было бежать.

Глаза стоявшей в центре высокой фигуры опасно блеснули, а на губах появилась ухмылка.

— Брось девчонку, — повторил он холодно. — Отступать некуда. Ты пойдешь с нами, профессор Люпин.

Ремус выпрямился, инстинктивно прижимая к себе обмякшую Тонкс.

— А что насчет нее? — тихо спросил он. — Что вы сделаете с моей подругой, если я отпущу ее?

Ухмылка стала еще шире.

— А я-то думал, ответ очевиден. Я также думал, что ты должен быть умным… человеком, — проговорил пожиратель язвительно и злобно блеснул глазами. — Видишь ли, когда мы уйдем отсюда, профессор, в мире станет на одного мракоборца меньше.

— Нет.

Ремус крепче сжал тело Тонкс в инстинктивном порыве защитить и постарался загородить ее собой. Он чувствовал на ладонях ее кровь, тепло которой так странно контрастировало с холодом, пробиравшим его до костей. Ее зеленые волосы касались его подбородка.

«Только не Тонкс. Я не отдам вам Тонкс».

Нужно что-то предпринять. Нужно что-то придумать. Он еще сильнее сжал ее в руках, вцепившись пальцами в складки ее мантии, и ощутил, как что-то деревянное и твердое воткнулось в ладонь…

Его палочка. У него по-прежнему есть палочка.

Потрясенный ранением Тонкс, он даже не обратил внимания на то, что его так и не обезоружили. Его неприятель, судя по всему, тоже не заметил этого.

Одно заклинание. Если ему повезет. Но одного заклинания может оказаться достаточно…

Он выпрямился и повернул голову.

— Нет, — повторил он, и в его голосе прозвучали стальные нотки; с вызовом он посмотрел через плечо на ухмыляющегося предводителя пожирателей смерти. — Хотите убить ее, придется убить и меня тоже. Правда, вы уже довольно ясно дали мне понять, что я нужен вам живым.

Ухмылка пожирателя превратилась в гримасу раздражения.

— Ох уж мне эти члены Ордена, — холодно усмехнулся он. — Всегда строите из себя героев, да? Взгляни фактам в глаза, профессор: девчонка все равно практически мертва. Положи ее на землю, и она умрет быстро от моей руки. Или же можешь продолжать свою игру, и она просто медленно истечет кровью. Меня устроит любой вариант.

Ремус заставил себя дышать размеренно и не поддаваться панике. Он грудью чувствовал, как бьется сердце Тонкс — или это было его собственное? Их кровь пульсировала в унисон.

Ничто в его жизни до сего момента не было сложнее, чем смотреть в глаза пожирателю и не отводить взгляд.

— Я пойду с вами, — прошептал он. — Только отпустите ее.

Пожиратель смерти хохотнул — холодно и безрадостно — и обвел рукой присутствующих.

— Оглядись, профессор. Ты в любом случае в моих руках.

— Я пойду тихо, — продолжил Ремус. Если его свобода была ценой за безопасность Тонкс, так тому и быть. — Никакой борьбы. Просто оставьте ей жизнь.

Пожиратель смерти медленно покачал головой, словно бы вынося им смертный приговор.

— Она знает слишком много.

Холод обжигал. Кровь капала на землю, образуя лужицу, покрывая его ботинки — слишком много крови. У него не было времени.

«Однажды она спасла меня, когда я так же истекал кровью. В этот раз я должен спасти ее».

Опустив голову, словно бы в печали, он уткнулся лицом ей в волосы и переместил руки так, чтобы незаметно для других коснуться палочкой ее грудной клетки. Собрав в кулак всю волю, он сконцентрировался на беззвучном заживляющем заклинании. Когда оно сработало, Ремус ощутил волну тепла. Он знал, что в текущих условиях его первая помощь не была качественной, однако если бы ему только удалось остановить кровотечение, если бы он мог дать ей чуть больше времени…

Поток крови на его руках вдруг практически иссяк, и он ощутил, как ресницы Тонкс затрепетали на его щеке.

Да! Да, да, да…

— Что это ты делаешь? — вдруг привлек внимание Ремуса резкий голос пожирателя смерти. Подняв голову, он заметил, как в холодных глазах незнакомца неожиданно отразилось понимание.

— Брось палочку, — приказал он. — Сейчас же.

Ремус стиснул зубы, ощутив поднимающуюся в нем волной ярость.

— То брось девчонку, то брось палочку. Ты уж определись.

Палочка пожирателя смерти задрожала в руке разгневанного хозяина.

— Ты играешь в опасные игры, Люпин.

Ремус хмуро улыбнулся.

— Ну так убей меня.

Глаза его врага прищурились.

— Такой умный, такой высокомерный, — протянул он. — Ты так много о себе думаешь, а ведь даже не можешь назвать себя человеком.

Пальцы Ремуса сжались от гнева, и он с трудом подавил это чувство. Еще не до конца пришедшая в себя Тонкс чуть дернулась в его ставшем болезненным захвате.

Подняв голову, Ремус сверкнул глазами.

— Я в куда большей степени человек, чем ваш драгоценный хозяин когда-либо будет.

Он заметил, как пожиратель стиснул челюсти.

— Брось палочку и девчонку, — повторил он; его голос теперь также дрожал от ярости. — Или же тебе придется ответить за неподчинение.

Ремус выпрямил спину и поудобнее перехватил палочку. Одно заклинание. Одно заклинание, чтобы спасти Тонкс. Одно заклинание, чтобы спасти себя… Ворота Хогвартса находились от них всего в нескольких метрах. Если бы только ему удалось отвлечь внимание врагов, чтобы успеть проскользнуть внутрь и запереть тщательно охраняемые ворота за собой…

Он заметил, что Тонкс смотрит на него. Ей явно было плохо, но она пришла в себя.

Он взял себя в руки.

— Мы уже выяснили, что вы не можете меня убить.

На лице пожирателя смерти появилась злая улыбка.

— Тебя хотят получить живым, оборотень, но вовсе не обязательно невредимым, — тихо протянул он.

Увидев сквозившую в глазах пожирателя жестокость, Ремус в последнее мгновение осознал, что тот намерен сделать. И он также знал, что это будет его единственный шанс.

И вот…

— Круцио!

Боль — яростная и мучительная — заструилась по его конечностям, обжигая; каждая клеточка тела кричала от охватившей его агонии. Пожиратель смерти с извращенным удовольствием наблюдал за результатом действия своего заклинания.

Но его радость была преждевременной.

Потому что Ремус не закричал. Ремус не упал. Ремус даже не отпустил свою подругу.

Потому что Ремус Люпин был оборотнем. И хотя боль была ужасной, хотя его тело дрожало и вибрировало от ее интенсивности, хотя его кровь, казалось, закипала, а кожа горела, эти ощущения мало чем отличались от тех, что сопутствовали его трансформациям дважды в течение одной ночи каждый месяц почти всю его жизнь.

И да, было чудовищно больно, но Ремус никогда прежде не позволял боли остановить его.

Даже если она была вызвана десятью или двадцатью секундами под воздействием самого мучительного заклинания в волшебном мире.

Он встретил взгляд пожирателя смерти и с трудом улыбнулся.

— Неверное заклинание, — прохрипел он. — Рото!

С воплем ужаса главный пожиратель смерти пошатнулся, когда его тело начало вращаться, несмотря на попытки как-то затормозить или наложить контрзаклинание, чтобы остановить кружение. Остальные пожиратели наконец-то бросились вперед, но Ремус уже двинулся в сторону с криком: «Калиго!». Темный туман снова вырвался из кончика его палочки, на этот раз окутывая его, скрывая от преследователей. Ремус почувствовал, как Тонкс ухватилась за его предплечья, стараясь устоять на ногах, а в следующее мгновение они инстинктивно пригнулись, спасаясь от попавших в стену над ними заклинаний. Струящийся туман не позволял ничего разглядеть не только его врагам, но и самому Ремусу, но все, что от него требовалось — это следовать вдоль стены. Всего несколько метров, быстрый поворот ключа в скважине…

До него донесся яростный вопль — предводитель пожирателей смерти, очевидно, сумел-таки наложить контрзаклинание. Ремус ускорился; Тонкс споткнулась и со стоном боли вцепилась ему в руку, но он уже обхватывал ее за талию и помогал вернуть равновесие. Туман начал рассеиваться, но ворота, ворота, где ворота…

Вот они! Пошарив по карманам пропитанной кровью мантии и найдя ключ, Ремус вставил его в замочную скважину и повернул.

«Да! Мы в безопасности! Мы…»

И вдруг он услышал над головой шум пролетающих метел и с тревогой узнал голоса, выкрикивающие заклинания.

— Остолбеней!

— Импедимента!

— Остолбеней!

Гарри? Рон? Джини?

Фигурки, летающие над полем для квиддича, команда Гриффиндора на тренировке. Они, должно быть, заметили отсветы битвы…

О нет, нет, нет…

От тумана почти ничего не осталось, и теперь Ремус видел вспышки заклинаний, освещающие ночь, вылетающие из палочек шести фигур в алых мантиях, которые кружили над ними: Гарри, Рон и Джини в сопровождении Демельзы Робинс, Кэти Белл и Джимми Пикса. Они все были вооружены, они все бросились в атаку, они все стремились спасти его. Двое пожирателей уже выбыли из боя, очевидно, застигнутые врасплох, но оставшиеся продолжали отбиваться от внезапной атаки с воздуха. На глазах у Ремуса предводитель пожирателей смерти прицельным заклинанием Инсендио попал в метлу Пикса, и третьекурсник, описывая круги и оставляя дымный след, скрылся за школьной стеной, после чего донесся глухой удар.

Ремус снова сжал палочку. Адреналин наполнял его кровь.

Ох Мерлин, их поубивают…

Но Тонкс… Заклинание, которое он наложил на раны Тонкс, в самом лучшем случае было очень слабым — она нуждалась в немедленном внимании врача. Но разве мог он бросить учеников на милость пожирателей смерти?

«Помогите! Кто-нибудь, поспешите сюда и помогите…»

Неожиданно на его молчаливую молитву ответили.

Со скрипом и грохотом металла ворота Хогвартса распахнулись, и огромная бородатая фигура, дышащая тяжело и с присвистом, едва не споткнулась о Ремуса. В одной из широких ладоней новоприбывшего оказалась дубина, и он огляделся по сторонам, выискивая цель.

Ремус не мог упустить этого шанса.

— Хагрид!

Маленькие темные глазки смотрителя обратились к нему, тогда как мясистая рука замерла во взмахе дубиной.

— Ремус! — воскликнул он, направляясь к нему. — Прости! Я бросился сюда, как только заметил, что что-то происходит, но…

— Нет времени! — перебил его Ремус. Бесцеремонно он сунул все еще слабую Тонкс Хагриду в руки. — Отнеси ее к мадам Помфри! Немедленно!

— Нет! — Смертельно бледная, полуживая Тонкс, тем не менее, предприняла тщетную попытку вырваться из рук Хагрида. — Нет, Ремус, я должна остаться с тобой, я могу помочь…

Ох да ради бога… Ремус даже не стал отвечать на эту глупость.

— Иди! — крикнул он Хагриду. Тот кивнул, подхватил сопротивляющуюся Тонкс на руки и исчез за воротами, не говоря больше ни слова.

Вдалеке Ремус заметил фигуры, выбегающие из замка по ступеням и спешащие навстречу Хагриду и его ноше. Свет в больничном крыле зажегся.

Она в безопасности. Пора спасать детей.

Но спустя всего мгновение и это перестало быть необходимостью, потому что ночной сумрак вдруг озарила вспышка оранжевого пламени.

Подоспел Дамблдор. В его глазах сияла едва сдерживаемая ярость.

Предводитель пожирателей смерти с расширенными от неожиданности глазами с отчаянием запустил в него заклинание Круцио, но защитные чары Дамблдора смели его в сторону, как назойливого комара. Хмуро директор поднял свою палочку, чтобы ответить.

Он не успел.

Мерцание света свидетельствовало, что запрещающие трансгрессию чары были сняты, а затем пара хлопков возвестила, что предводитель пожирателей смерти и один из его приспешников сбежали.

Казалось, на секунду ночь замерла. А затем внезапно пожиратели смерти, которые остались на месте, пошатнулись и повалились на землю.

Некоторое время Ремус просто бессмысленно таращился на развернувшуюся перед ним картину. Высокая и властная фигура Дамблдора возвышалась над четырьмя пребывающими в беспамятстве облаченными в черные мантии телами; его голубые глаза переместились с пожирателя, до сих пор пригвожденного к дереву, на того, кто врезался в стену головой, а затем на человека с остекленевшими глазами и капающей слюной, тупо смотрящего на все еще крутящегося товарища, который к этому времени на добрые тридцать сантиметров ушел под землю и теперь выл от беспомощности. Над их головами кружила пятерка в алых мантиях.

Раздавшийся хлопок разрезал тишину и словно бы вернул жизнь в окружающий мир: Кингсли Бруствер и Грозный Глаз Грюм появились перед ними, и каждый держал часть серебряных инструментов, которые Ремус видел на столе Дамблдора. Новоприбывшие замерли на месте с открытыми ртами.

— Зубы преисподней! — воскликнул Грозный Глаз, и его голос разнесся по округе. — Мы пропустили бой!

— Боюсь что так, — согласился Дамблдор, шевеля длинными пальцами. — Прошу прощения. Я должен был создать портал быстрее. — Кивнув двум мракоборцам, он поднял голову. — Гарри, будь добр, верни свою команду назад в замок. Уверен, что профессор Макгонагл уже ищет вас повсюду.

— Но…— начал протестовать Гарри, но спокойный взгляд голубых глаз не уступал по силе зеленым.

— Мы с профессором Люпином вскоре позовем тебя, Гарри. А теперь, пожалуйста, вернитесь в замок.

Гарри обменялся слегка раздраженным взглядом с Роном и Джини, но затем нехотя кивнул, и вместе с остальными гриффиндорцами они развернули метлы и исчезли за стеной.

Внезапно Ремус ощутил, насколько холодна была ночь; пот, покрывавший его лоб, остывал под легким ветерком. Он вдруг почувствовал себя очень уставшим и с тяжелым вздохом оперся о стену, лишь кивнув в ответ на понимающий взгляд Дамблдора. Директор ласково ему улыбнулся.

— Ремус, — обратился он к нему тихо. — Ты в порядке?

Только сейчас Ремус вспомнил, что его мантия пропитана кровью.

— Да, — пробормотал он. Стиснув зубы, он оттолкнулся от стены и медленно направился к остальным членам Ордена. — Это кровь Тонкс, не моя.

— Тонкс? — резко переспросил Кингсли, вскинув голову. — Что случилось с Тонкс?

Голова кружилась, мир качался перед глазами, но Ремус заставил себя сосредоточиться.

— В нее попало режущее заклятие, — ответил он и закусил губу; просто четко выговаривать слова было тяжело. — Я наскоро залатал ее и Хагрид отнес ее к мадам Помфри. Я уверен, с ней все в порядке.

Кингсли, судя по всему, не был удовлетворен этой информацией.

— Ремус, что здесь случилось?

Тупая боль все нарастающей интенсивности начала гулять по телу Ремуса, заставляя напрягаться мышцы, терзая суставы. Он потряс головой, стремясь очистить ее.

— Мы попали в засаду, — сказал он устало. — Мы с Тонкс трансгрессировали сюда от «Трех метел», и пожиратели уже ждали нас. — Он поморщился. — Я был нужен им живым.

Кингсли мрачно нахмурился.

— Институт. После смерти Каина это не может оказаться случайностью.

— Еще бы, — пробормотал Грозный Глаз Грюм, указывая на поверженных врагов. — Учитывая их количество, я бы сказал, это было для них очень важно. — Ступая деревянной ногой по гравию, бывший мракоборец оглядел поле боя своим магическим голубым глазом. — Неплохой улов, — заметил он задумчиво и, пнув одно из тел, присел, чтобы изучить маску, скрывающую лицо. — Вообще-то, почти слишком неплохой. Сами-Знаете-Кто, судя по всему, становится чертовски беспечным, если позволяет себе потерять столько приспешников разом совсем рядом с тобой, Альбус.

— Полностью с тобой согласен, — сказал Дамблдор, осторожно обходя чью-то вытянутую ногу и приближаясь к старому другу. — На самом деле, исходя из того, что мне рассказал Северус о новой тактике Волдеморта по набору последователей, я делаю вывод, что если мы изучим этих оппонентов внимательно, то обнаружим, что некоторые из них и вовсе не являются пожирателями смерти. Глядите.

Наклонившись, Дамблдор ухватил край маски длинными пальцами и снял ее. Кингсли шумно втянул воздух.

— Да это же Минти Габидон! Он работает в отделении почты в Хогсмиде!

— И правда, — с серьезным выражением на лице согласился Дамблдор. — Уверен, что большинство из этих пожирателей смерти — жители Хогсмида, и они здесь не по своей воле.

По мере снижения уровня адреналина в крови боль все больше и больше сковывала Ремуса. Двадцать секунд под воздействием заклятия Круциатус это не шутки даже для оборотня. То, что в тот момент Ремус смог вытерпеть боль, было неважно. Он выдержал ее так же, как и агонию перевоплощения, но это не означало, что, как и после полнолуния, последствия не настигнут его.

— Заклинание Империус, — предположил он, стараясь удержать голос от дрожи. «Держись на ногах, держись на ногах, не выставляй себя посмешищем», — увещевал он себя. — Четверо или пятеро настоящих пожирателей смерти и армия послушных жертв.

— Именно, — произнес Дамблдор. Он выпрямился, оглядываясь вокруг. — И, учитывая, что только двое из нападавших сумели сбежать, полагаю, мы найдем двоих или троих пожирателей среди оставшихся здесь. — Он перекатил палочку между большим и указательным пальцами. — Аластор, помоги мне, пожалуйста, обездвижить этих людей до тех пор, пока мы не сумеем отделить виноватых от невиновных. — Грюм кивнул. — Кингсли, проводи Ремуса в больничное крыло. Мне кажется, он нуждается в профессиональном внимании мадам Помфри куда сильнее, чем хочет показать.

Ремус поднял руку, словно отметая слова директора.

— Я в по…

К счастью, Кингсли обладал достаточно острыми рефлексами, чтобы успеть поддержать его под локоть, прежде чем он упал. Оказалось, что он потерял равновесие и даже не заметил.

Кингсли приподнял бровь.

— Конечно, ты в порядке, Ремус, — заметил он сухо. — Но если ты не против, давай поступим так, как велел Дамблдор. К тому же мне нужно связаться с Министерством, а больничное крыло как раз по дороге.

Ремус скривился, стараясь игнорировать нарастающий протест своего тела.

— Да все нормально.

— Ты весь взмок, тебя не держат ноги, и ты бледный как смерть, — сообщил ему Кингсли и, кивнув в сторону Дамблдора и Грозного Глаза, переместил руку Ремусу себе на плечо и повел его медленно, но верно в сторону Хогвартса. — Я бы не назвал это нормальным. Чем в тебя попали?

Ремус моргнул; думать становилось все сложнее. Каждый шаг давался с трудом и причинял боль. Огни замка и приближающиеся фигуры вдруг показались ему очень далекими.

— Они хотели убить Тонкс, а я им не дал, — рассеянно ответил он. — Это было всего лишь Круцио.

Кингсли выпучил глаза.

— Всего лишь Круцию? Черт побери, Ремус! За всю свою карьеру мракоборца я ни разу не слышал, чтобы кто-то называл это заклинание всего лишь Круцио. — Он ускорил шаг. — Ты хотя бы пытался увернуться?

Ремус одарил его мрачным взглядом.

— Они собирались убить ее, — повторил он, чеканя слова. — И боль не сильнее той, что я испытываю каждое полнолуние.

— Прости, что я не столь искушен в этих вопросах, — проговорил Кингсли, качая головой. — Они очень старались поймать тебя и избавиться от Тонкс. И если это не связано как-то с тем, что происходит в Институте бешенства, то я Корнелиус Фадж. — Он безрадостно улыбнулся. — Знаешь, Ремус, среди мракоборцев есть поговорка, которая, на мой взгляд, весьма уместна сейчас. Если кто-то хочет тебя убить, знай: ты на верном пути. И если это именно то, что сейчас и произошло, значит, вы с Тонкс что-то нащупали.

Ремус был уверен, что в течение жизни провел в больничном крыле Хогвартса слишком много времени.

Он, не сопротивляясь, позволил проводить себя до койки в чересчур знакомом помещении только после того, как Поппи Помфри убедила его, что и Тонкс, и Джимми Пикс в полном порядке и отдыхают. Он послушно выпил волчье противоядие — эту ошибку он не собирался более повторять — но на настойчивые указания медицинской сестры прилечь и отдохнуть ему самому немедленно воспротивился. У него есть дела, объяснил он ей, он должен поговорить с Дамблдором и Кингсли и решить, что они будут делать теперь, когда пожиратель смерти из института сделал свой ход и пересек Рубикон. Все, в чем он нуждался, это в каком-нибудь средстве, которое успокоит его и избавит от дрожи, после чего он покинет больничное крыло.

Поппи поджала губы и хмуро посмотрела на него, а затем предложила фиолетового цвета зелье, которое, по ее словам, должно было оказать необходимый ему эффект.

Ремус выпил его.

Его веки мгновенно отяжелели, а разум наполнился туманом. Ему хватило времени осознать обманчивую хитрость опытной школьной медсестры, привыкшей обращаться с упрямыми, но доверчивыми пациентами, прежде чем он погрузился в глубокий и спокойный сон.

А когда проснулся, с трудом разлепляя глаза, то обнаружил, что лежит под одеялом на больничной койке в залитом утренним светом помещении; чьи-то пальцы нежно гладили его по щеке.

Какое-то время ему потребовалось, чтобы полностью проснуться. Мысли несколько путались, но этого и стоило ожидать после боя прошлой ночью. Однако боль и дрожь больше не мучили его — в этом Поппи не обманула насчет ее зелья. И все же…

— Черт бы тебя побрал, Поппи, — прошептал он беззлобно.

Поглаживания сразу же прекратились. Бледное и заспанное лицо Тонкс появилось в его поле зрения.

— Значит, она и до тебя добралась, — грустно заметила она, глядя на еще не вполне пришедшего в себя друга. — Гребаное фиолетовое зелье. Я больше никогда не поверю этой женщине.

Ремус нехотя улыбнулся. Стряхнув наконец сонливость, он внимательно оглядел Тонкс в ярком солнечном свете, льющемся из окна. Хотя на ее щеки все еще не вернулся румянец, она, к счастью, уже не была такой бледной, как прошлой ночью после битвы. К тому же Ремус с удивлением заметил, что ее каштановые волосы делали весь ее облик несколько блеклым в отличие от обычных ее ярких причесок. Тонкс была одета в бледно-розовый халат, который, как он подозревал, одолжила ей Поппи взамен ее покрытой кровью мантии, и сидела с несколько растерянным видом на стуле у его койки. Она довольно неплохо выглядела, хотя и была немного не похожа на себя.

Поморщившись, Ремус приподнялся на локтях.

— Ты в порядке? — спросил он, снова осматривая ее, словно желая убедиться, что она на самом деле здесь, рядом с ним, живая и невредимая. — Я так волновался…

Улыбка, появившаяся на лице Тонкс, могла соперничать по яркости с солнечным светом.

— В полном, — ответила она, взмахнув рукой. — Порез был не такой глубокий, каким мог бы быть. Мадам Помфри залатала меня в секунду и напоила крововосстанавливающим зельем, как только Хагрид принес меня сюда. А затем… — Она состроила рожицу. — Я сказала, что хочу вернуться и помочь тебе, и она ответила, что сначала мне следует выпить это фиолетовое зелье… — Она добродушно усмехнулась. — Какая противная женщина. Можно подумать, что мы до сих пор ученики.

Ремус рассмеялся и сел, прислонившись к изголовью койки.

— Все, кто моложе сорока, являются и всегда являлись для Поппи Помфри учениками. И она всегда добивается своего. Я убеждался в этом снова и снова бесчисленное количество раз, — сообщил ей Ремус и рассеянно убрал волосы с лица. — Как долго ты здесь сидишь? Разве тебе не полагается тоже быть в постели?

Тонкс подавила зевок.

— Сейчас со мной все в порядке, — заявила она, пожав плечами. — Мне гораздо лучше. Я проснулась пару часов назад. Провалялась в беспамятстве всю ночь — нужно некоторое время, чтобы действие зелья прошло — а здесь я сижу уже, может быть, с полчаса и жду, когда ты проснешься.

— Пару часов назад? — удивился Ремус и снова посмотрел в окно. Его тревожило смутное ощущение, что он должен был что-то сделать, быть где-то. — Сколько времени?

Тонкс снова пожала плечами.

— Почти одиннадцать, кажется. Мы узнаем точно, когда прозвенит следующий звонок…

Звонок. Понедельник. Одиннадцать утра понедельника.

— Мои уроки! — воскликнул Ремус и ухватился за одеяло, намереваясь откинуть его, но Тонкс со звонким шлепком опустила ладонь на его запястье, останавливая движение.

— Их замещают, — сообщила она строго. — Учителям, на которых у ворот школы нападают орды пожирателей смерти и подчиненных их воле жителей Хогсмида, предоставляется выходной, чтоб ты знал. И мракоборцам тоже. — Нахмурившись, она откинулась на спинку стула. — Кингсли дал мне выходной до утра четверга. Отчасти, чтобы я пришла в себя как следует, но также и для того, чтобы я была под рукой в случае, если разведывательная миссия в Институте бешенства все же состоится. Им потребуется кто-то, кто ориентируется там…

— Погоди. Что? — вскинулся Ремус. — Что еще за разведывательная миссия?

На мгновение ему показалось, что Тонкс усмехается.

— Ой, — весело проговорила она и подмигнула ему. — Допустим, я забыла, что ты спал, пока забегал Кингсли. — Она подняла притворно невинный взгляд к потолку. — Мне не следовало упоминать при тебе эту информацию, поскольку ты еще пока болен и слаб. Как глупо с моей стороны…

Ремус строго скрестил руки на груди, но губы предательски растягивались в улыбке.

— Правда?

— Ага, — подтвердила Тонкс, пожав плечами с напускной небрежностью и слабо скрытым весельем. — Мне не следовало бы говорить тебе, что Кингсли, Грюм и Дамблдор решили, что нам надо снова попасть в институт. Они полагают, что неплохо было бы как следует пошарить в запретных ящиках и на запрещенных для посещения уровнях и тому подобное, чтобы узнать, что же все-таки так смердит в Датском королевстве. В конце концов, попытка твоего похищения доказывает, что что-то происходит. — Задумчиво она коснулась кончиками пальцев тыльной стороны его ладони и продолжила: — Я уже послала Фелиции сообщение с помощью монетки, и мы договорились встретиться, как только у нас появится такая возможность. Я надеюсь, к этому моменту она уже сумеет помочь нам проникнуть в институт. Поскольку я знакома с институтом изнутри, а также уже занимаюсь этим делом, меня взяли в команду. По какой-то причине Кингсли, кажется, думает, что ты как второй из имеющихся у нас людей, знакомых с этим зданием, захочешь пойти со мной. Но, учитывая, как сильно враги желают заполучить тебя, позволять тебе идти будет означать сыграть им на руку. И так как он не хотел тебя этим расстраивать, то решил и вовсе тебе не сообщать, — с по-настоящему печальной улыбкой рассказала она. — Однако я считаю, что выбор должен быть за тобой, а не за ним. Прошлой ночью ты спас мне жизнь, и я вдруг прониклась уверенностью, что ты на самом деле можешь постоять за себя.

Ремус не сумел сдержать улыбки.

— Мой решительный телохранитель сменил точку зрения.

Щеки Тонкс тронул румянец.

— Не телохранитель, — мягко поправила она его. — Просто друг, который будет прикрывать тебе спину, если ты станешь делать это для нее.

Посмотрев друг другу в глаза, они оба улыбнулись.

Вдруг Ремус осознал, что она продолжает нежно касаться пальцами его ладони, и ее лицо почему-то оказалось очень близко…

А в следующее мгновение зазвеневший школьный звонок пронесся эхом по больничному крылу. Ремус и Тонкс подпрыгнули от неожиданности. Она отдернула руку и опустила глаза в пол. Ремус же уставился на белые простыни, которые судорожно сжимал в пальцах.

Ох Мерлин. Это что еще было? Она твой друг, Люпин, не говоря уже о том, что слишком молода, чтобы даже…

— Одиннадцать, — с неестественной веселостью заметила Тонкс, отрывая его от тревожных раздумий.

— Что, прости? — переспросил он с трудом.

— Одиннадцать часов, — повторила Тонкс, глянув на него, и улыбнулась. С этим его мир вдруг вернулся в привычную колею. — Я же говорила, мы будем знать точно, когда прозвенит звонок…

— Ты оказалась права, — согласился Ремус, заставляя себя расслабиться; посмотрев на Тонкс, он улыбнулся ей в ответ. — Сейчас у меня должен был быть урок у пятого курса Слизерина, и их бедный репертуар подколок на тему оборотней уже начал меня утомлять. Возможно, отлежаться в больничном крыле — не такая уж плохая затея.

Тонкс рассмеялась.

— Я как раз думала о том, что сегодня должна была отправиться в патруль с командой Долиша. Я определенно рада тому, что могу провести этот день здесь.

— Хочешь сказать, что предпочитаешь валяться в больнице, приходя в себя после нападения пожирателей смерти, а не патрулировать с моим старым добрым другом мистером Долишем? — спросил Ремус, вздернув бровь. — Это не делает чести его людям.

Тонкс фыркнула со смехом и хитро прищурилась.

— А что насчет тебя, профессор? Наговариваешь на своих учеников за то, что они высказывают свою точку зрения?

Ремус пожал плечами, стараясь не рассмеяться.

— Вовсе не их точка зрения меня волнует, а скудное воображение. Шутки про волосы на теле и сырое мясо, а также замечания насчет лунных циклов — это так грубо. Я подумываю научить их парочке новых оскорблений, просто чтобы обогатить их репертуар. Уроки станут гораздо интереснее.

Смешок, донесшийся от входной двери, застал их врасплох.

— Не думаю, что вам стоит из-за этого переживать, — проговорил знакомый молодой голос; зеленые глаза его обладателя искрились юмором. — Благодаря вам у нас появилось много интересных тем для обсуждения помимо вашего состояния.

Ремус скрестил руки на груди и с осторожностью оглядел гостей: видневшиеся за спиной Гарри Рон и Гермиона также едва сдерживали улыбки.

Ну прекрасно…

Гарри и его друзья вошли в палату, закрыв за собой дверь, и направились к Ремусу.

— Тонкс, профессор, — поприветствовал их Гарри. — Вы ничего нам не хотите рассказать?

Ремус недовольно посмотрел на Тонкс.

— Это все твоя вина. Твоя и Розмерты, с вашими шутками насчет того, что мы пара. А я говорил, что в зале были ученики.

Тонкс же с трудом сдерживала смех.

— Ох, милый, — с чувством проговорила она. — Да как же мне сокрыть те чувства, что я испытываю к тебе? Я ничего не смогла с этим поделать!

Ремус не обратил внимания на пробежавшие при этих словах по спине мурашки. Трое гриффиндорцев рассмеялись, а он нахмурился.

— Разве вы не должны быть на уроке? — спросил он сухо.

— У нас окно, — пояснил Рон, усаживаясь на соседнюю койку. Гарри и Гермиона сели по обе стороны от него. — Решили зайти и проведать вас двоих, вместо того чтобы бессмысленно торчать в библиотеке.

Гермиона, разумеется, не смогла пропустить столь явного пренебрежения к учебе.

— Подготовка к урокам — это не бессмысленное торчание, — резко возразила она, намеренно игнорируя тот факт, что Рон закатил глаза. — Просто это важнее.

— Спасибо, Гермиона, — с благодарностью проговорил Ремус, стремясь не допустить ссоры. — Я ценю ваше внимание.

— А я ценю сплетни, — встряла Тонкс и склонилась к троице. — Ну же, рассказывайте. Что болтают о старом добром профессоре Люпине?

Ремус закрыл глаза.

— Тонкс…

Гарри усмехнулся и ответил:

— Да разное…

— Расскажи все.

— Это обязательно? — со вздохом спросил Ремус.

Тонкс одарила его невинным взглядом.

— Да ладно, профессор. Тебе следует подготовиться. И менее известные люди оказывались погребенными под ложными слухами.

Ремус застонал, а Гарри принялся рассказывать.

— Ну, все сходятся на том, что вас видели поднимающимся на второй этаж «Трех метел» с молоденькой девушкой, — сообщил он. — И что вы сняли там номер. Но как только кто-то упомянул розовые волосы, мы поняли, что это была Тонкс. А поскольку вы только что сказали, что притворялись, я делаю вывод, что вы были там по делу.

Ремус поспешно кивнул, опасаясь, что Тонкс ляпнет еще что-нибудь.

— Так и было.

Гарри улыбнулся.

— Я так и думал. Значит, те слухи, распространяемые когтевранцами, согласно которым позже вас застали наверху уже с другой женщиной, говорящей о… — он прочистил горло, — ну, об обнажении, были просто слухами?

Ремус от всего сердца пожалел, что не может остановить краску, приливающую к его лицу. Тонкс рассмеялась.

Гарри, Рон и Гермиона с расширенными от потрясения глазами воззрились на него.

— Это правда? — выдохнула Гермиона, пихнув предварительно в плечо Рона, который глядел на профессора с уважением. — Профессор…

— Это не… То есть… — Ремус осознавал, что стал красным, как помидор, и хохот Тонкс нисколько не помогал ему совладать с собой. — Да замолчи уже! — рявкнул он раздраженно, когда она согнулась пополам от смеха. — Это ты во всем виновата. И это совсем не смешно, что моя тайная встреча с Фелицией теперь обсуждается всей школой.

Тонкс мгновенно посерьезнела.

— Черт, — с чувством проговорила она. — Об этом я не подумала.

Глаза Гермионы озарились пониманием.

— Вот оно, да? Те монеты, с которыми я вам помогла — вы сказали, что они нужны для связи с вашим информантом в институте. Вот с кем вы встречались, да? Вот кто такая Фелиция!

Гермиона Грейнджер и впрямь была очень смышленой молодой девушкой.

— Да, это так, — нехотя признал Ремус. — И это должно было остаться тайной. У Фелиции могут возникнуть неприятности, если станет известно, что она тайно встречалась со мной.

Но Гарри уже качал головой.

— Я бы об этом не волновался, профессор. Вокруг циркулирует слишком много самых безумных историй — никто не сможет отделить истину ото лжи. К тому же никто не знает, как выглядела та вторая женщина — все описывают только Тонкс. — Он ухмыльнулся. — Полагаю, розовые волосы проще запомнить.

— Видишь? Я приношу пользу, — заметила Тонкс с хитрым выражением, пихнув Ремуса. — Я отвлекаю внимание. И, Гарри, что там еще за безумные истории? Расскажи.

Гарри снова усмехнулся.

— Когда я говорю, что истории безумные, то именно это и имею в виду.

— Чем безумнее, тем лучше. Выкладывай.

Гарри переглянулся с Роном, и тот принялся рассказывать.

— Ну, — начал он неуверенно. — Значит, истории про вторую женщину оказались истиной. Но кое-кто говорит, что первая женщина — очевидно, Тонкс — застала профессора Люпина со второй женщиной и утащила его прочь, скандаля. Затем кто-то начал рассказывать, что женщины устроили драку; потом женщин стало трое, потом четверо, а затем россказни про драку исчезли, и вместо этого начали рассказывать, что вы были в номере с шестью или около того вполне себе счастливыми дамами. — Рон, словно извиняясь, пожал плечами, но уголки его губ предательски загибались кверху. — В общем, к концу недели большинство решило, что до конца каникул вы где-то уединились с гаремом пышногрудых вейл, а в больничном крыле находитесь, потому что они выжали из вас все соки.

Тонкс снова расхохоталась. Даже Ремус улыбнулся.

— Думаю, могу со всей уверенностью заявить, что вейлы не в моем вкусе, — заметил он сухо. — Я предпочитаю женщин поумнее и почеловечнее. — Тонкс перестала смеяться. — Кроме того, я не уверен, что моему отцу понравится его превращение в стайку пышногрудых вейл силами воображения целого замка подростков.

— Эта картинка мне не нравится, — заявила Тонкс, подаваясь вперед. — Но мне даже интересно. Я-то думала, что слухи о нападении распространятся по школе очень быстро. Хотите сказать, никто ничего не знает?

— Знают, — пожал Гарри плечами. — Но вы пока интереснее.

— К слову, — начал Ремус, глядя на своих учеников. — Какого черта вы со всей командой вчера бросились в бой? Вас могли убить, Гарри, вас всех. Джимми Пиксу повезло, что он остался в живых.

— С Джимми все в порядке, — возразил Гарри. — Мадам Помфри выписала его с самого утра. Он загонщик, даже на прошлой игре ему досталось гораздо хуже…

— Дело не в этом. Почему вы просто не позвали кого-нибудь на помощь?

— Риччи Кут отправился за помощью, — запротестовал на этот раз Рон. — И Гермиона.

Ремус вопросительно приподнял бровь.

— Гермиона?

Гермиона состроила гримасу.

— По просьбе Гарри я записывала их тренировку с помощью омнинокля. Но затем Джини заметила Хагрида, бегущего к воротам, а я — вспышки света и подкрутила настройки на приближение. — Она сморщила нос и продолжила: — Я увидела, как ранили Тонкс, и хотя мне многое загораживала стена, я была уверена, что вас окружили. Так что Кут бросился за Макгонагл, я — за Дамблдором, а остальные похватали палочки и полетели на помощь. Кингсли и Грозный Глаз оказались в кабинете директора по счастливой случайности.

Тонкс скривила губы.

— Вообще-то, они дожидались нашего доклада.

Гарри прищурился.

— По какой теме?

Но в этот момент послышался скрип открывающейся двери, и мягкий голос Альбуса Дамблдора произнес:

— Это, Гарри, нам с профессором Люпином и мисс Тонкс и предстоит обсудить. Так что, боюсь, я вынужден попросить вас уйти.

С огромной неохотой Гарри, Рон и Гермиона покинули больничное крыло. Они уходили медленно, постоянно озираясь и переглядываясь, а после того, как Рон принялся шарить по карманам мантии, Ремус напомнил себе удостовериться, что поблизости нет удлинителей ушей. Ну в самом деле. Хотя их интерес и желание помочь были достойными восхищения, разве им недоставало волнений по поводу подготовки к ЖАБА?

Дамблдор, судя по всему, думал примерно то же, потому что с понимающей улыбкой в сторону Ремуса наложил не пропускающие звуки чары на дверь.

Тонкс тихо рассмеялась.

— Подозреваете своих студентов, директор?

Дамблдор улыбнулся ей и легко опустился на стул на противоположной стороне от койки Ремуса.

— Всегда, мисс Тонкс, и вполне обоснованно. Я знаю Гарри. Он виртуозно получает информацию, к которой, строго говоря, не должен бы иметь доступа.

— Это еще очень слабо сказано, — заметил Грозный Глаз, с деревянным стуком садясь рядом с Кингсли на освободившуюся койку. — Барти Крауч младший мог быть совершенно чокнутым, но он был прав, говоря, что из парня выйдет первоклассный мракоборец. У него отличный нюх.

— Будем надеяться, он не потеряет его вместе с носом, — проговорил Кингсли с улыбкой, поглядывая на изуродованное лицо своего друга. — Тогда мы сможем сказать, что он успешнее тебя.

Грюм громко и возмущенно фыркнул.

— Это боевые раны, — заявил он высокомерно. — Каждая дает повод для гордости. И свидетельствует, что на улицах на одного сумасшедшего меньше.

— К слову о сумасшедших, — проговорил директор. — У нас на руках дело о преждевременной кончине некоего Авраама Каина. — Он с понимающей улыбкой посмотрел на невинно выглядящую Тонкс и спросил: — Правильно ли я понимаю, мисс Тонкс, что вы уже рассказали Ремусу о запущенном в действие плане?

Тонкс слегка покраснела под взглядом Кингсли.

— Эээ… да, — с неохотой призналась она. — Я настолько предсказуема?

Дамблдор рассмеялся.

— Я бы никогда не пытался предсказать ваши действия. Но в этом случае я не возражаю — это сэкономит нам время. — Он снова повернулся к Ремусу. — Ты знаешь о нашем намерении проникнуть в институт?

Ремус кивнул.

— Знаю. Но если мы собираемся это провернуть, нужно успеть до вечера четверга. Учитывая отчаянность попытки похитить меня, могу предположить, что после полнолуния будет слишком поздно, — заметил он и хмуро улыбнулся. — Ну и, конечно, непосредственно четверг лично для меня не самый удобный день, разве что вам понадобится гончая по следу.

Не успел он еще договорить, как Кингсли поспешно сказал:

— Ремус, я не думаю, что тебе стоит идти. Даже не принимая в расчет, что ты пострадал от заклятия Круциатус…

— Которое не травмировало меня хуже, чем ежемесячные трансформации.

— … и твои обязанности в школе…

— Которые не будут затронуты, если мы займемся делом вечером.

— … не следует забывать о том, что твое нахождение в Институте бешенства — как раз то, чего добиваются пожиратели смерти.

— Мы не можем быть уверенными, что они собирались доставить меня в институт.

Кингсли нахмурился.

— Ремус, не упрямься. Ты не хуже меня знаешь, где в конце концов оказался бы. Тебе не удастся убедить меня в том, что смерть Каина и попытка твоего похищения в тот же день — совпадение.

— А даже если ты и убедишь его, — угрюмо встрял Грюм, — я двину ему своей деревянной ногой за то, что он оказался таким простофилей.

— Они правы, Ремус, — согласилась Тонкс. — Мы все знаем, что это не было совпадением. Но это не отменяет того факта, что ты пойдешь со мной.

Кингсли и Грюм помрачнели.

— Тонкс… — начал Кингсли с ноткой предупреждения в голосе, но она уже подняла руку, прерывая его протест.

— Он знает планировку института, — заявила она и продолжила, загибая пальцы: — Он знает работников, он знает оборотней. Он знает Ребекку Голдштейн, и то, что он спас мне жизнь, без всякого сомнения доказывает, что он может позаботиться не только о себе, но и обо мне, если потребуется. Даже если бы детишки не появились вчера, мы уже заходили в ворота. Он справится. Я буду прикрывать ему спину и уверена, он сделает это для меня, — закончила она достаточно воинственно. — И я ни с кем больше не согласна идти.

Ремус был довольно удивлен этой внезапной переменой в Тонкс, но все же с благодарностью улыбнулся ей, тогда как она с вызовом взирала на троих старших мужчин; казалось, ее бледная кожа и блеклые волосы сияют внутренним светом. Судя по тому, что уголки ее губ приподнялись, она явно заметила его улыбку.

Грюм выпрямился и с раздражением проговорил:

— Ну и ладно, девчонка. Судя по всему, нам потребуется новая команда…

— Аластор, — тихо проговорил Дамблдор, и Грюм мгновенно замолчал. — Она права.

Кингсли покачал головой.

— Если хоть что-то пойдет не так, мы сыграем им на руку…

— Я знаю, — со вздохом согласился Дамблдор. Несколько мгновений он задумчиво смотрел на свои ладони с длинными пальцами. — Но как бы мне ни претило это, Ремус наш лучший шанс добиться своего.

Ремус выгнул бровь.

— Мне кажется, я должен поблагодарить вас всех за столь явно выраженную уверенность в моих способностях, — заметил он сухо. — Я прямо вырос в своих глазах.

Улыбка Дамблдора была усталой.

— Мы не в твоих способностях сомневаемся, Ремус, — мягко возразил он. — Мы просто волнуемся за твое благополучие.

— Как и я, — признался Ремус, пожав плечами. — Но если буду позволять этому останавливать меня, я ничего не добьюсь в жизни. И как я без устали повторял Тонкс на протяжении последних нескольких месяцев, мне на самом деле не нужна защита.

На этот раз Дамблдор улыбнулся искренне и широко.

— Кажется, на этот раз она тебе поверила.

Тонкс же с раскаянием посмотрела на него.

— В конце концов.

Ремус улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.

— Итак, — проговорил директор, выпрямляясь на стуле и возвращаясь к делу. — Мы договорились о составе команды. Теперь нам нужно решить, как и когда.

Тонкс подалась вперед, наклоняясь над койкой Ремуса.

— Я, как смогла, пообщалась с Фелицией с помощью монеты, — сказала она. — Это довольно непросто, учитывая, что в сообщении может быть не более тридцати символов, но мы справились. Она написала, что встретит нас, когда нужно, за «Тремя метлами» и поможет попасть в институт. Ее устраивает и сегодня, и завтра, и среда, если только это будет ночью. Она считает, что сможет раздобыть портал…

— Погодите-ка, — перебил Кингсли, подняв руку. — Это не сработает. Я изучил всю информацию, которую сумел раздобыть на Институт бешенства и его охранные чары: он обладает не только препятствующими трансгрессии заклинаниями, но и теми, что мешают перемещению с помощью порталов и летучего пороха. Они сделали все, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти иначе, чем через дверь. Портал будет бесполезным.

Тонкс покачала головой.

— Фелиция была уверена в успехе. Думаю, она нашла способ обойти защиту.

На лице Грюма отразилось подозрение.

— А вы уверены, что этой Фелиции можно доверять? — проворчал он. — Глупо будет, избежав поимки пожирателями смерти, попасть с помощью портала прямиком в камеру института только из-за недостатка бдительности.

Ремус и Тонкс переглянулись.

— Я доверяю ей, — мягко сказал Ремус.

— Я тоже, — кивнула Тонкс.

Грюм по-прежнему выглядел неубежденным.

— А что насчет этих монет? — продолжил допытываться он. — Довольно опасный канал связи, если хотите знать мое мнение. Как вы можете наверняка знать, что Фелиция не лежит где-нибудь мертвой, а вы общаетесь с пожирателем смерти?

Ремус вздохнул.

— Аластор, я понимаю твою тревогу, но я подумал об этом. Когда мы с Гермионой зачаровывали монеты, мы наложили заклинание так, чтобы их могли использовать только три первых коснувшихся их человека; этими тремя были я, Тонкс и Фелиция. Если хочешь, можешь попробовать отправить сообщение с помощью монеты сам — увидишь, что ничего у тебя не получится.

Ярко-голубой глаз Грюма закружился, но он не принял вызова.

— Я не убежден, — хмуро проговорил он. — Это большой риск. И, Люпин, я по-прежнему уверен, что тебе лучше бы остаться здесь.

К счастью, в этот момент Дамблдор присоединился к их разговору.

— Мы уже решили этот вопрос, Аластор. И, если только она не изменилась кардинально со школьной скамьи, я не думаю, что Фелиция Хэтауэй могла стать пожирателем смерти.

Грюм одарил его недовольным взглядом.

— Никто и про Петигрю не думал ничего такого. И чем все обернулось. Если я чему и научился за двадцать лет безустанной бдительности, так это тому, что пожирателем смерти может оказаться почти кто угодно.

При упоминании имени Питера… имени Хвоста ладони Ремуса сами собой сжались в кулаки.

«Не вспоминай о нем, сейчас не время. У тебя есть более насущные проблемы».

В этот момент он ощутил, как нежные пальцы Тонкс обхватили его запястье. Она грустно ему улыбнулась; ее маленькая ладонь красноречивее любых слов говорила о том, что она понимает его чувства.

Она была по-настоящему добрым другом…

— Ладно, как хотите, — грубо проговорил Грюм, возвращая внимание Ремуса к разговору. — Мы доверяем девчонке и ее порталу. Я только надеюсь, нам не придется потом сожалеть об этом.

Выражение легкого скептицизма на лице Кингсли позволяло предположить, что он согласен с Грюмом. Однако вместо того чтобы продолжить спорить, он просто пожал плечами.

— Полагаю, нам осталось только решить, когда вы отправитесь в институт. Логичнее сделать это сегодня ночью или завтра — оставляет меньше времени на то, чтобы обнаружить вас, и в запасе остается день до полнолуния для Ремуса.

Но Тонкс снова покачала головой.

— Мы пойдем в среду.

Ремус был склонен согласиться с Кингсли — ему не улыбалась перспектива изматывающей миссии накануне трансформации.

— Я понимаю, почему не стоит идти сегодня, — проговорил он, уныло указывая на больничное покрывало и оглядываясь вокруг. — Но почему не во вторник?

Тонкс улыбнулась.

— Потому что Фелиция сообщила, что Ребекки не будет в институте в среду. Это день рождения ее дочери, и Фелиция слышала, как Ребекка говорила Кроллу, что она отправится домой на праздник.

Глаз Грюма раздраженно закружился.

— Еще порция неподтвержденной информации?

Тонкс недовольно посмотрела на него.

— Вообще-то, я тоже мракоборец, Грозный Глаз! — резко возмутилась она. — Я не принимаю ничего на веру. Я проверила школьные записи учеников, поступающих в Хогвартс в следующем учебном году, и день рождения некоей Джулии Голдштейн как раз в эту среду.

— И я думаю, Ребекка пойдет на него, — тихо заметил Ремус, прерывая уже открывшего рот, чтобы возразить, Грюма. — Кем бы она ни являлась, она по-настоящему заботится о семье.

Тонкс фыркнула.

— О большинстве из них, — указала она.

Ремус поморщился, но ничего не ответил. Возразить ему было нечего.

— Значит, решено, — сказал Кингсли со вздохом и подался вперед. — Наш план состоит в следующем: мы ожидаем, что женщина, которой не можем до конца доверять, предоставит нам портал, который необязательно сработает, чтобы послать двух наших агентов, еще не оправившихся после попадания в засаду, в заведение, в котором, как мы знаем, находятся пожиратели смерти, желающие видеть их мертвыми или в заточении, чтобы найти доказательства, которых там может и не оказаться. Я правильно подытожил?

Тонкс улыбнулась.

— Ага, все верно.

Грюм нахмурился.

— Вы возьмете плащ-невидимку. Без возражений.

Ремус поднял руки.

— И не собирался. Спасибо, Аластор.

Тонкс зашарила по карманам своей мантии — теперь очищенной от крови — которая лежала на соседней койке.

— Я сообщу Фелиции. Мы встретимся с ней в полночь среды.

— Значит, мы закончили, — произнес Дамблдор и одним ловким движением, несмотря на свой возраст, поднялся со стула. — Не буду лгать, мне тоже не совсем по душе наш план, но нам нужно действовать. Благодарю вас всех за помощь. — Он улыбнулся. — А теперь, если вы меня простите, я пойду и попробую убедить Гарри и его друзей в том, что подслушивать под дверью бессмысленно.

— Мне лучше вернуться в Министерство, — проговорил Кингсли, также вставая. — Тонкс, я заказал тебе номер в «Трех метлах». Я не желаю видеть тебя на работе до полудня четверга. Ясно?

Тонкс в ответ шутливо отсалютовала. Не в силах сдержаться, Кингсли улыбнулся и последовал за Дамблдором к двери.

Скрипнув деревянной ногой, поднялся и Грюм.

— Я ожидаю, что вы двое будете осторожны, — хмуро сказал он. — Особенно ты, Люпин. Мне совсем не хочется сообщать Рею, что его единственный сын попал в ловушку.

Ремус кивнул.

— Тогда я позабочусь о том, чтобы тебе не пришлось этого делать.

Грюм недовольно поморщился в ответ на эту явную для него попытку продемонстрировать ложный оптимизм. Затем, резко кивнув, он тоже ушел.

Когда за старым мракоборцем закрылась дверь, Тонкс повернулась к Ремусу и, поигрывая серебряным сиклем, улыбнулась.

— Что ж, дружище, — сказала она весело. — Кажется, нам предстоит интересная неделя.

* * *

Понедельник Ремус провел тихо и мирно в больничной палате. Вторник и среда прошли в череде лиц учеников и уроков.

Удивительно, как мало можно запомнить о трех днях, когда по их окончании тебя ожидает что-то ужасное.

Не то чтобы Ремус сильно нервничал. В конце концов, он вызвался добровольцем, практически настоял на своем участии. Однако предупреждения Грюма и Кингсли не прошли мимо него: хотя Ремус до сих пор был уверен, что он лучше всех подходил для этого дела, его не покидало ощущение, что он собирается войти в шкуре ягненка в логово льва. Он сможет вздохнуть с облегчением, только когда визит в институт окажется позади.

Уроки сменяли друг друга сплошной чередой. Рассказы Гарри о циркулирующих слухах, к сожалению, оказались правдой, и Ремусу пришлось пережить шутки, хихиканья и выражения потрясения вперемешку с уважением и отвращением, приправленные насмешками, преследовавшие его в коридорах и кабинетах школы. Он справлялся со всем этим единственным ему известным способом: улыбками, смехом над подколками, игнорированием насмешек, старался все превратить в шутку и делал вид, что ему все равно. Показать истинные эмоции Гарри и его друзьям — это одно, но краснеть перед остальными учениками — совсем другое. Такое его поведение можно было бы приравнять к признанию вины.

Только эта троица и не принимала участия во всеобщем увеселении за счет Ремуса. Они улыбались ему при встречах в коридорах и вели себя, как обычно, на уроках. Но даже в их глазах он без труда видел любопытство и вопросы. Почему на него устроили засаду? Что он собирался доложить Дамблдору? О чем говорили на состоявшейся в больничном крыле встрече членов Ордена? Что происходило?

Ремус игнорировал вопросы и уклонялся от их попыток застать его одного, делая вид, что ничего не назревало. Рассказать им о заговоре с использованием заклинания Империус — это одно и совсем другое — снова заставлять их волноваться за его безопасность безо всякой причины.

Наконец солнце село, и темнота окутала замок. Вечер среды с поспешностью двигался к полуночи.

Стараясь не обращать внимания на послевкусие волчьего противоядия, Ремус снова сверился с часами и быстро покинул переулок за магазином «Дервиш и Бэнгс», оставляя позади выход из потайного прохода, по которому он прошел от рыцарских доспехов у кухонь Хогвартса. От посторонних глаз его скрывала мантия-невидимка Грюма — он не собирался давать повод вновь заподозрить его в посещении местных девушек, тем более что Тонкс в это самое мгновение находилась здесь же, в деревушке. Дорогу он себе освещал тщательно контролируемым и не видимым больше ни для кого огненным шаром, который держал в руке. До полуночи оставалось пять минут.

Ориентироваться в Хогсмиде ночью оказалось не так-то просто, и воспоминания о том, как он бродил здесь в облике волка со своими друзьями, всплыли на поверхность. Неестественно тихая деревушка утопала в темноте, являя взгляду только темные силуэты крыш и магазинных вывесок, освещенных почти полным диском луны, время от времени появляющимся из-за облаков. Обычно горящая вывеска «Трех метел» этой ночью оказалась потушенной и невидимой, и только тусклый свет лампады в окне второго этажа намекал на существование здесь жизни. Двор позади бара был скрыт во тьме, и виднелись только неясные очертания колодца и покачивающегося на ветру куста. Где-то заухала сова, и ее крик многократно повторило эхо.

Никого не увидев, Ремус еще раз сверился с часами. Три минуты до полуночи. Он был уверен, что Тонкс сказала…

— Ой!

Вскрик был приглушенным, но его сопровождал звук чего-то мягкого, ударившегося обо что-то деревянное; загремела ручка маленькой задней двери «Трех метел».

Улыбнувшись, Ремус поспешил на помощь и открыл дверь. Как и ожидал, он обнаружил раздраженную и растрепанную Тонкс на полу у низкой лестницы. Потирая локти и тихо ругаясь, она резко подняла взгляд.

— Какого… — начала она.

Плащ!

— Это я, — прошептал Ремус поспешно. — Ты в порядке?

На лице Тонкс отразилось облегчение, и она улыбнулась.

— Ненавижу эту лестницу, — пробормотала она в ответ. — Она опасна для здоровья. Розмерте надо…

До них вдруг донесся скрип двери и голос самой хозяйки бара.

— Волноваться не о чем, миссис Корнворти. Наверняка это просто ветер…

— Да чтоб вам! — прошептала Тонкс, вставая на четвереньки. Ремус и глазом не успел моргнуть, как она ухватилась за край невидимой мантии и нырнула под нее. Поднявшись на ноги и прижавшись к Ремусу, она толкнула его назад и прочь от крыльца, цепляясь за его руку, чтобы не упасть. Обхватив ее за талию, когда она споткнулась, Ремус вновь ощутил какой-то дискомфорт от ее близости; они замерли, стараясь не дышать и не шевелиться.

Покрытая бигуди голова Розмерты высунулась во двор, и она задумчиво осмотрелась. Глянув на покачивающуюся на ветру дверь, она ухватилась за нее рукой и пожала плечами.

— Просто дверь открылась, миссис Корнворти! — крикнула она вверх по лестнице, а затем шагнула назад, закрывая дверь за собой. — Не о чем волноваться.

Замок защелкнулся, и снова воцарилась тишина.

Ремус ощутил, как Тонкс выдохнула. Она усмехнулась.

— Мы были близки, — заметила она. — Даже слишком близки.

Ремус мгновенно убрал руку с ее талии и сделал шаг назад, хотя в ограниченном пространстве под мантией ему и не удалось отойти сколь-нибудь далеко.

— Прости, мне просто показалось, что ты едва не упала…

На лице Тонкс, видимом в свете его огненного шара, отразилось выражение крайнего раздражения.

— Я имела в виду Розмерту, — недовольно объяснила она. — Правда, Ремус, когда ты уже поймешь…

Но Ремус так и не узнал, что он должен понять, потому что в тот момент, когда часы на отделении почты пробили полночь, неподалеку от них появилась Фелиция Хэтауэй, держащая в руках что-то белое и блестящее. Ухватившись за колодец, она потрясла головой и тяжело вздохнула.

— Ненавижу порталы, — прошептала она.

Ремус переглянулся с Тонкс, потушил огненный шар и, скинув мантию, вышел навстречу Фелиции. Тонкс последовала его примеру, перекинув мантию через руку.

— Все в порядке? — мягко спросил он, и Фелиция, выпрямившись, подняла взгляд и улыбнулась.

— Да, — кивнув, ответила она так же тихо. — Немного потрясена. Вмешиваясь в наложенные на эту штуку заклинания, не стоит ожидать приятного путешествия.

Тонкс разглядывала непрозрачную блестящую сферу в руках Фелиции. Она походила на шары света, которые они видели в институте.

— Как вы это сделали? — спросила она с подозрением. — Мой друг с достаточно обширными знаниями утверждал, что нельзя ни попасть в институт, ни покинуть его с помощью портала.

— С помощью обычного портала нельзя, — ответила Фелиция. Она передала сферу Ремусу и принялась поправлять мантию. — А это портал на случай непредвиденной ситуации. На каждом уровне один из светильников является таковым. Идея в том, что, если резиденты взбунтуются, работники смогут сразу же переместиться в Министерство и предупредить отряд по поимке оборотней. Внутри этих сфер есть какой-то элемент, позволяющий им проходить сквозь защитные чары института. Они ведут напрямую к фонтану Магического братства.

Нахмурившись, Ремус провел пальцем по гладкой поверхности шара.

— Довольно опасно, на мой взгляд. Что, если он попадет в руки резидента?

Фелиция пожала плечами.

— Только работники с уровнем допуска альфа и бета знают, где расположены порталы, и Аливард меняет их местоположение каждый месяц. Активировать их можно исключительно с помощью палочки, так что резиденту придется сначала обзавестись ею. И, кроме того… — Даже в лунном свете Ремус заметил, что она покраснела. — Они зачарованы таким образом, что только люди могут воспользоваться ими. Вот почему у меня ушло столько времени, чтобы все подготовить: мне нужно было изменить чары таким образом, чтобы ты тоже смог переместиться с помощью этого портала, и это оказалось небыстро.

Ремус поморщился, когда его практически назвали недочеловеком, но он знал, что Фелиция не желала его обидеть.

— Должно быть, было непросто. Спасибо.

Она тепло улыбнулась ему в ответ.

— Да не за что.

Тонкс довольно нетерпеливо встряла в их обмен любезностями.

— А его никто не хватится?

Фелиция покачала головой.

— Я сказала обслуживающему персоналу, что разбила светильник в своей комнате, и попросила новый. Затем заменила этой обычной сферой портал на уровне один. Аливард поменяет его положение только через неделю, так что никто не заметит подмены до того времени.

— А что насчет пункта назначения? — снова спросила Тонкс. Ремус знал, что она не придирается к плану, а просто выполняет свою работу мракоборца, но ему бы хотелось, чтобы она делала это не в такой обличающей манере. — Я не уверена в том, что будет так уж замечательно, если Ремус появится посреди отдела по поимке оборотней.

Фелиция слабо улыбнулась.

— Я тоже так подумала. И поэтому потратила еще немного времени, но смогла изменить базовый пункт назначения на свой кабинет, а затем зачаровала так, чтобы портал перенес меня сюда. Теперь, если воспользоваться им откуда угодно, он перенесет вас в мой кабинет, а затем сможет вернуть обратно. — Ее улыбка стала шире. — Повезло, что мой папа работал в отделе управления порталами столько лет. Он частенько брал работу на дом.

— Проделанная работа впечатляет, — к облегчению Ремуса, похвалила Тонкс с улыбкой, какой бы бледной в лунном свете она ни казалась. — Тогда что? — Она расправила плащ. — Приступим?

— Это плащ-невидимка? — с любопытством спросила Фелиция.

Тонкс кивнула.

— Коллега одолжил. Мы с Ремусом решили, что не стоит никому попадаться на глаза. Кстати, лучше нам укрыться.

Кивнув, Ремус поднырнул под край мантии и присоединился к Тонкс. Теперь только одна рука каждого из них торчала наружу, и, если судить по выражению на лице Фелиции, зрелище было странное.

— Кладите руки на шар, — тихо велела она. — Чтобы активировать портал, коснитесь его трижды кончиком палочки. Готовы?

Тонкс пробормотала согласие и положила ладонь рядом с ладонями Ремуса и Фелиции на сферу. На мгновение Ремус посмотрел на Фелицию, на ее волнистые волосы, посеребренные лунным светом, на ее темные глаза под нахмуренными бровями и вспомнил слова Грюма, сказанные им в больничном крыле.

«А вы уверены, что этой Фелиции можно доверять? Глупо будет, избежав поимки пожирателями смерти, попасть с помощью портала прямиком в камеру института только из-за недостатка бдительности».

Но нет, он доверял ей. Все должно быть хорошо.

Фелиция коснулась кончиком палочки сферы.

Раз. Два. Три.

А затем невидимый крючок дернул его за пупок, унося Ремуса навстречу неизведанному.

Темнота.

Ремус едва не поддался панике. Он обо что-то споткнулся и почувствовал, как маленькая рука Тонкс ухватила его за мантию, когда они оба попали в незнакомое темное помещение. Он блуждал взглядом повсюду, стремясь убедиться, что это не западня, не камера. Тонкс таки потеряла равновесие и на этот раз не сумела уцепиться за него, так что Ремус попытался подхватить ее одной рукой, другой сжимая палочку.

Что происходит?

— Люмос!

Во вспыхнувшем свете размещенных по кругу сфер Ремус разглядел пеструю обстановку кабинета Фелиции. Сама же хозяйка с извиняющейся улыбкой убрала палочку в рукав своей мантии. Положив шар портала на стол, она обратила взор к наполовину видимой из-под мантии-невидимки довольно раздраженной Тонкс, растянувшейся на полу у края ковра.

— Черт возьми! — выругалась она тихо. — Идиотское место для ковра!

Фелиция поморщилась.

— Приношу извинения. И за то, что здесь было темно, тоже. Я потушила свет на случай, если кто-нибудь из коллег заметит его и решит узнать, почему я так поздно не сплю. Мне следовало вас предупредить.

Уверенный наконец, что они одни и в безопасности, Ремус стянул мантию.

— Все в порядке, — сказал он тихо. — Это адекватная предосторожность, и никто не пострадал.

Тонкс наградила его раздраженным взглядом.

— Говори за себя, Люпин. Синяки меня не тревожат, а вот ущерб, нанесенный моей репутации, так просто не возместить.

— Этот ущерб был нанесен давным-давно, — с невинной улыбкой заметил Ремус и, склонившись, подал Тонкс руку. На мгновение ее брови с вызовом приподнялись, но затем она скривила рот и, ухватившись за его ладонь, поднялась на ноги и принялась отряхивать мантию.

— Надеюсь, ты не думаешь, что я так это тебе спущу, — сообщила она, поглаживая палочку. — Сейчас не время, Ремус, но у меня хорошая память. Я отплачу тебе.

— Жду не дождусь, — проговорил он, театральным жестом протягивая ей плащ-невидимку. — Но сейчас нас ждет работа.

Фелицию их перебранка явно позабавила.

— Рада, что ты вспомнил об этом, — с улыбкой заметила она. — Я пойду в свою комнату. Если без меня будет не обойтись, следуйте по этому коридору до голубой двери с надписью «Жилые помещения персонала». Моя комната вторая по левую руку. На всякий случай я не стану запирать замок. — Получив от Ремуса и Тонкс кивки, Фелиция переместила сферу портала в ящик стола и сказала: — Когда закончите, найдете портал здесь, в верхнем левом ящике. Трижды коснетесь его палочкой, и он перенесет вас назад к «Трем метлам». Будьте осторожны, не попадитесь.

— Не волнуйтесь, не попадемся, — заверила ее Тонкс. Расправив теперь довольно мятую мантию-невидимку, она накинула ее себе на голову на манер платка. Ремус уставился на ее безволосое и бестелесное лицо, ухмыляющееся ему из воздуха.

Он скрестил руки на груди и приподнял бровь.

— Твой отец, случайно, не из Чешира?

Чеширская Тонкс усмехнулась.

— Вообще-то, он из Кента. А теперь давай, Алиса, нас ждет кроличья нора.

Закатив глаза, Ремус все же улыбнулся, подошел к ней и скользнул под мантию. Мир снаружи прозрачной материи стал серебристым, а Тонкс снова в полный рост оказалась рядом; ее теплое тело прижалось к его бедру, тогда как они пытались разместиться в этом ограниченном пространстве. Ее темные сегодня и взъерошенные волосы коснулись его щеки и носа, и он ощутил сладкий и приятный аромат фруктового шампуня…

«Прекрати, Люпин. Сейчас же. Она друг, друг, друг…»

Он стиснул зубы.

— Тесновато, — произнес он со всей возможной обыденностью и скорее ощутил, чем увидел, как она пожала плечами.

— А мне показалось наоборот — довольно просторно.

— Вы готовы? — спросила Фелиция, и Ремус немного дернулся от неожиданности. Тонкс сделала то же самое. Фелиция теперь стояла у двери, взявшись за ручку. Она слабо улыбнулась в направлении стены.

— Ремус?

Ремус принялся кивать, а затем вспомнил, что это бесполезно.

— Мы готовы, — ответил он. — Надеюсь, ты правильно меня поймешь, если я скажу, что надеюсь сегодня тебя уже не увидеть.

Повернувшись на его голос, она снова улыбнулась.

— Если ты не против услышать это же в свой адрес. Удачи вам обоим.

Затем, глубоко втянув воздух, Фелиция распахнула дверь.

Ремус обхватил Тонкс за талию для большей устойчивости, и они поспешно вышли в слабо освещенный коридор. Ощутив рукой проплывающую мимо ткань, Фелиция последовала за ними, никоим образом не давая понять, что знает об их присутствии. Она лишь потушила свет заклинанием «Нокс!», закрыла за собой дверь и, не оборачиваясь, ушла прочь.

Ремус с Тонкс переглянулись.

Осознав наконец серьезность ситуации, он быстро позабыл недавнюю неловкость. Он стоял под мантией-невидимкой посреди погруженного в сумрак коридора в Институте бешенства, собираясь незаконно проникнуть в кабинет своей кузины и по совместительству главы института в поисках улик предполагаемой деятельности пожирателей смерти, и при этом знал, что если его поймают, он, вероятно, никогда больше не увидит мир за этими мрачными стенами. Лицо стоявшей рядом Тонкс выражало теперь абсолютную сосредоточенность профессионала. Перехватив поудобнее палочку, она одними губами произнесла два слова: «Кабинет Ребекки».

Ремус кивнул. Тихо и осторожно они направились в сторону приемной. Если институт был неприветливым днем, то ночью он и вовсе казался зловещим. Шарообразные светильники излучали тусклый свет, любая вспышка приглушалась движущимися тенями. Тишина стояла такая, что Ремус ожидал, что даже звуки их аккуратных шагов окажутся поглощены ею. Он мог считаться настоящим мастером в деле бесшумного перемещения под такой мантией по ночам — много раз он проводил ночи в Хогвартсе, бродя под серебристой тканью со своими друзьями-Мародерами в поисках тайн и приключений. Но Хогвартс в самую темную ночь даже с проплывающими мимо привидениями и сияющими глазами кошки Аргуса Филча никогда не казался таким темным и пугающим, как это место.

Страшные вещи происходили в стенах этого заведения — Ремус был в этом уверен.

Им оставалось лишь узнать, что именно, и желательно до того, как станет слишком поздно.

Он слышал, как его дыхание касалось ткани мантии и сердце стучало в груди. Было слишком тихо…

Осторожно, Ремус. Подобные мысли ведут к неприятностям. Лучше смотри…

БА-БАХ!

Черт.

Бесцеремонно обхватив Тонкс за талию, он спиной прижался к стене, тогда как эхо захлопнувшейся двери и вспышка голубого света донеслись до них под аккомпанемент знакомого бормотания. Он успел как раз вовремя.

— Закончить до утра… знает же, что у меня тоже есть дела…

Симона Ригли показалась из-за угла, отделявшего их от приемной. С недовольным круглым лицом она тяжело брела по коридору по направлению к ним. Ее палочка криво торчала из-за пояса на ее талии.

— И чего я вообще стараюсь… никто не ценит… никогда ни слова благодарности…

Ремус ощутил, как Тонкс напряглась. Ткань мантии сдвинулась, когда она ухватила серебристую материю и протянула руку вперед.

Ровно перед Симоной.

Теперь напрягся Ремус.

Что она делала? Если Симона почувствует их, если услышит…

Он не мог ничего ей сказать, не мог даже пошевелиться из опасения быть услышанным. Симона уже подошла так близко и…

Прошла мимо — настолько рядом, что их мантия покачнулась, движимая потревоженным Симоной воздухом. Тонкс отдернула руку и втянула назад под мантию, снова прижимая к себе и с неуверенностью следя за удаляющейся по темному коридору фигурой Симоны. Но помощница не обернулась и вскоре исчезла из виду за углом. Наконец затихло и ее бормотание.

Какое-то время они продолжали стоять, не шевелясь.

Осторожно Ремус склонился к Тонкс и удивительно спокойно прошептал ей на ухо:

— Что ты только что сделала?

Тонкс улыбнулась. Не отвечая, она наклонилась и, быстро оглядев коридор, протянула руку и втянула что-то под мантию. Спустя мгновение она продемонстрировала ему какой-то предмет с самодовольной ухмылкой.

Палочка Симоны.

— Помнишь про запечатанный ящик стола в кабинете Ребекки? — так же тихо, но куда более воодушевленно ответила она. — Вместилище таинственного дневника? Я видела, как Симона использовала свою палочку, чтобы открыть его тем днем, что означает, что и мы теперь сможем его открыть. Что я могу сказать? Увидев, как палочка торчит из ее пояса, не смогла себе отказать.

— Что, если бы она почувствовала, как ты достаешь ее?

— Но она не почувствовала.

— А если бы увидела, как та парит в воздухе, когда ты ее держала?

— Но не увидела же.

— Нет, не увидела, — согласился Ремус с неожиданной улыбкой. — Отлично сработано. Пусть даже я чуть сердечный приступ не получил.

Тонкс широко улыбнулась ему в ответ.

— Переживешь. Но нам пора. Не стоит стоять здесь столбом на случай, если она обнаружит пропажу и вернется.

— Полностью согласен.

Какое-то время им потребовалось, чтобы дойти до слабо освещенной приемной, и еще несколько шагов, чтобы достичь двери в кабинет Ребекки, по какой-то причине показавшейся им несокрушимой.

Всего секунда потребовалась Ремусу, чтобы оценить ситуацию.

— Что-то новенькое. Ее заперли с помощью палочки.

— Ты уверен?

— Конечно. — Ремус внимательно оглядел дверь. — Рядом с запертым с помощью палочки объектом всегда по-особому пахнет. Заметить не просто, если не искать специально, но я узнаю это ощущение где угодно, — с улыбкой пояснил он. — Не говоря уже о том, что голубая вспышка как бы намекала.

— Значит, ей есть что прятать. Хорошо, стало быть, что я позаимствовала вот это, — сказала Тонкс с ухмылкой, потрясая палочкой Симоны. — Готов?

Ремус кивнул, и Тонкс протянула палочку и прошептала:

— Либер эмитто!

Голубой свет снова вспыхнул и погас. Замок щелкнул.

— Пойдем.

Нажав на ручку, Тонкс в сопровождении Ремуса вошла в кабинет Ребекки.

— Не закрывай дверь, — поспешил произнести Ремус, видя, как она именно это и собирается сделать. — Это реактивирует чары, а Либер эмитто не всегда хорошо работает с обеих сторон.

— Тогда покарауль.

Быстро оглянувшись, Тонкс вдруг выскользнула из-под мантии и поспешно направилась к столу Ребекки, слегка споткнувшись по пути и стараясь не задеть стоящие с краю фотографии. Кивнув, Ремус послушно остался на месте под мантией, поглядывая в сумрак приемной. Снова повторенное заклинание Либер эмитто и очередная вспышка голубого света подсказали ему, что Тонкс успешно отперла ящик. Оглянувшись, он увидел, как она положила палочку Симоны на столешницу и вытащила ящик, используя собственную палочку в качестве источника света. Спустя мгновение он услышал, как она выругалась.

— Тонкс?

Она снова выругалась.

— Дневника нет. Она, должно быть, убрала его в другое место. Здесь только та черная деревянная коробка.

— А что внутри?

— Как раз собираюсь открыть.

Ремус услышал скрип петель, а затем…

— Ох, чтоб тебя.

Не самый обнадеживающий ответ.

— Тонкс?

Темная голова появилась из-за стола.

— Ремус, думаю, тебе стоит на это взглянуть.

Не медля, он подошел к ней и присел рядом. Свет, льющийся из кончика палочки Тонкс, был слабым, и в нем черты ее лица казались очень острыми, но Ремус явственно видел выражение потрясения и тревоги в ее глазах. В одной руке она держала флягу, в другой — затянутый тесьмой мешочек.

— Внутри бумаги, — сказала Тонкс и кивнула в сторону открытой теперь деревянной коробки. Проследив за ее взглядом, Ремус и в самом деле заметил аккуратно подписанную папку с документами и небольшую кучу свитков. — Мне кажется, что почерк тот же, что я видела в дневнике. Но не это меня тревожит. Понюхай.

Взяв предложенную ею флягу, Ремус понюхал. Тошнотворный запах, ударивший в ноздри, едва не заставил его вырвать. Он отпрянул, с шумом втянув воздух, а затем заглянул внутрь, увидев вязкую грязеподобную субстанцию, и наконец под воздействием здравого смысла закрыл крышку, опасаясь лишиться чувствительности эпителия в носу. Слезящимися глазами он посмотрел на Тонкс.

— Что это? — спросил он, покачав головой. — Омерзительно!

— Не могу сказать наверняка, пока не отнесем Снейпу для проверки, — со вздохом ответила Тонкс. — С ЖАБА по зельеварению прошло много времени, и мне не хотелось бы ошибиться. Но, увидев то, что находится здесь… — Она подняла мешочек. — Думаю, могу с известной долей вероятности предположить.

Медленно она протянула ладонь и перевернула над ней мешочек. Ремус потрясенно распахнул глаза.

О нет, не опять.

На ладони Тонкс лежала перетянутая лентой прядь каштановых с рыжиной волос.

— Оборотное зелье.

Тонкс кивнула.

— Я тоже так подумала. И эти волосы тебе ни о ком не напоминают?

Ремус смотрел на волосы с недоверием. Это не может быть она. Просто не может. Каждое ее действие, каждый ответ ему имел смысл — разве так может быть, если она не та, за кого себя выдает?

Но цвет был правильный, и прядь находилась в ее кабинете…

— Ребекка, — прошептал он.

Он смотрел, как Тонкс с усталым вздохом превратила какую-то бумажку в колбу и отлила туда немного зелья.

— Очевидно, я и была права, и ошибалась одновременно по поводу дорогого профессора, — сказала она, кладя прядь в мешочек, а его и флягу — в деревянную коробку. — Она и есть наш пожиратель смерти, только она не Ребекка Голдштейн.

Ремус тяжело вздохнул.

— Но я не понимаю. Она знает так много обо мне. И ее семья… — Он замолчал, внезапно распахнув глаза. — Она избегала семьи. Рут мне сказала об этом. Она также сказала, что Ребекка была сама не своя в последнее время…

— Кому, как не ее сестре, знать об этом? — с тревогой заметила Тонкс. — Барти Крауч младший целый год прикидывался Грозным Глазом. Он одурачил даже Дамблдора. С хорошей подготовкой и регулярным приемом оборотного зелья хороший актер может стать кем угодно.

Ремус снова покачал головой, стараясь сбросить цепенящий холод, тогда как его предположения и допущения насчет происходящего в институте рушились на глазах.

— И как давно, по-твоему? Все то время, что мы ее знаем? Или позже?

Тонкс хмуро посмотрела на него; ее лицо казалось бледным в этом тусклом свете.

— Сложно сказать. Но сначала нужно убедиться. — Она вздернула бровь и добавила: — Эта субстанция может оказаться и кремом для лица.

— Я как-то сомневаюсь. — Ремус оглядел деревянную коробку, скрывающую в себе тайны. — Давай взглянем на эти документы, а затем уберемся отсюда. Может, удастся найти…

Ремус умолк, так и не закончив предложения. Его взгляд метнулся к двери.

Шаги. Приближающиеся шаги.

— … Не могу поверить, что она осталась здесь! Я так хочу спать…

— Ах ты ж черт!

Захлопнув коробку, Тонкс сунула ящик назад в стол и погасила огонек на палочке. Ремус же расправил мантию и накрыл их обоих. Они замерли, сидя на полу.

Как раз вовремя.

Шаги замерли на пороге.

— Дверь была заперта, — донесся до них сбитый с толку голос Симоны, и, судя по шагам, она зашла в кабинет. Ремус попытался что-то рассмотреть, но стол и Тонкс загораживали обзор. Симона подходила все ближе.

Палочка Симоны! Она лежала на столе.

Ох Мерлин.

Но было поздно, Симона уже увидела ее.

— Вот ты где!

Ремус заметил короткую толстую руку и услышал, как Тонкс резко втянула воздух, тоже осознав, что сейчас произойдет. Но они ничего уже не могли поделать.

Им оставалось только сидеть тихо и слушать, как Симона выходит из кабинета и закрывает дверь. Голубая вспышка.

И тишина.

Тонкс и Ремус переглянулись.

Слова были необязательны — они оба понимали, в какую ситуацию попали.

Дверь была заперта, чары реактивированы, а единственная палочка, которая могла бы отпереть этот замок, исчезла вместе с хозяйкой.

Они застряли.

— Бесполезно!

Со вздохом разочарования Нимфадора Тонкс отпустила ручку ящика стола и быстро поднялась на ноги, в сердцах ударив кулаком по столешнице. От сотрясения со стола разлетелись перья, а стекла на фотографиях задребезжали, заставляя изображенных на них Люпинов и Голдштейнов недовольно погрозить ей. Тонкс, однако, не обратила на них никакого внимания.

— Зачем я только задвинула его? — С тяжелым вздохом она запустила пальцы в уже и так растрепанные темные волосы и, словно признавая поражение, откинулась в кресле Ребекки. — Плохо уже то, что мы застряли здесь, а теперь нам еще и не удастся изучить улики, за которыми мы сюда пришли! — простонала она, а затем с надеждой спросила: — Может, тебе повезло?

— Увы, — ответил Ремус, тоже вздыхая. Он отвернулся от запертой двери, которую изучал, подошел к столу и облокотился на его угол с поникшими плечами и понурым взором. — Стандартное опечатывающее заклинание. Алохамора просто отскакивает, как, впрочем, и любое другое заклинание, что я испробовал. Проволока, которой я пытался вскрыть замок, расплавилась сразу же после контакта. Можем, конечно, пробить дыру в стене с помощью заклинания Редукто, но на этом, в общем-то, все.

— Тогда мы и глазом не успеем моргнуть, как нас сцапает охрана, — заметила Тонкс, перекатывая палочку в пальцах. — Не говоря уже о шрапнели. Ты не додумался взять с собой монетку? — Ремус уныло покачал головой, и она вздохнула. — Вот и я тоже. Мы с тобой просто два невероятных идиота, — заявила Тонкс и поймала взгляд Ремуса. — Что ж, значит, вот так. Выбора у нас нет. Будем сидеть здесь до утра и надеяться, что, когда Симона или Ребекка откроют дверь, мы сможем выскользнуть под мантией.

Ремус бледно улыбнулся.

— Примерно так.

— Вот здорово! — с наигранной веселостью протянула Тонкс и закатила глаза. — Ведь я так люблю ждать. Можешь у Кингсли спросить. Я просто кошмарный напарник, если речь идет о засаде.

— Могу себе представить, — с более искренней улыбкой согласился Ремус.

— И что это должно значить? — холодно спросила она, приподняв брови.

— Ну, это ты назвала себя кошмаром, не я, — заметил Ремус и, зевнув, снова выпрямился. — Я просто согласился с тобой.

— Самодовольный козел, — с улыбкой отозвалась Тонкс. — Что ж, Ремус. Если только ты не захватил с собой шахматную доску или колоду карт, полагаю, нам придется придумать, как скоротать в заключении следующие семь или восемь часов. Итак… — Она ухмыльнулась. — Я загадываю слово…

— И оно начинается с «нет», — перебил Ремус, скрещивая руки на груди. — Джеймс и Сириус меня с ума сводили этой игрой на скучных для них уроках. Им и в голову не приходило, что не все вокруг гении, подобно им, и некоторым нужно на самом деле слушать учителя, чтобы потом сдать экзамен. Я до сих пор уверен, что слово, начинающееся с «п» стало причиной, по которой Питер завалил экзамен по истории магии.

— Привидение, — с улыбкой предположила Тонкс. — Ладно, не будем в это играть. Тогда, может, в крестики-нолики?

Ремус прищурился с притворной строгостью.

— Игра в крестики-нолики двух умных людей неизбежно приводит к ничьей. У меня целая неделя ушла на четвертом курсе, чтобы доказать это Сириусу. После нескольких сотен игр мы принялись играть в таблицах девять на девять и все равно каждый раз заканчивали вничью. Мне совсем не хочется напрягать мозги ради невозможной победы.

— Печаль, — протянула Тонкс, улыбаясь еще шире. — Ладно, мистер Умник, во что же мы будем играть?

Ремус пожал плечами.

— Как насчет вздремнуть пару часов?

Тонкс усмехнулась.

— Что-то я не знакома с такой игрой.

— Тогда давай я тебе расскажу, — предложил Ремус. Сняв мантию-невидимку с крючка у двери, он свернул ее в несколько раз и с улыбкой продемонстрировал Тонкс. — Это называется подушка. Ее мы кладем на пол вот так, — показал он и, наклонившись, аккуратно положил сверток возле стола Ребекки и похлопал по нему. — После этого один из нас опускает на нее голову и получает три часа так необходимого сна, пока второй остается бодрствовать и прислушиваться к происходящему в институте. По прошествии трех часов мы меняемся местами. Это легко.

— Зато скучно, — заметила Тонкс. — Но, увы, это лучший план из тех, что у нас есть. Можно внести предложение?

— Разумеется.

— Как насчет того, чтобы бодрствующий продолжил обыскивать кабинет? — сказала Тонкс, обведя помещение рукой. — Сомневаюсь, что удастся найти что-то стоящее, лежащее просто так, но мало ли.

— Принято, — согласился Ремус, стараясь подавить второй зевок, и указал на импровизированную постель. — Хочешь лечь первой?

Тонкс покачала головой.

— Лучше ты. Я днем спала в качестве подготовки к ночной вылазке. Но я знаю, что у тебя были уроки. Ты небось как выжатый лимон.

Внутренне Ремус был с ней согласен. Ему удалось несколько раз вздремнуть в течение дня и даже пару часов поспать вечером, но усталость, усиливающаяся почти полной луной, давала о себе знать уже какое-то время. Сон ему не помешает.

Он кивнул в знак согласия.

— Если ты уверена.

— Уверена, спи, — подтвердила Тонкс и строго указала на пол. — А тем временем, — добавила она и оглядела помещение полное бумаг и книг, — я займусь делом.

* * *

Учитывая, что они находились в самом сердце вражеской территории, следующие несколько часов прошли на удивление тихо. Сон пошел Ремусу на пользу, хотя он с раздражением узнал, что Тонкс разбудила его не через три часа, как они условились, а через пять. Но Тонкс лишь отмахнулась, заявив, что он нуждался в отдыхе больше, чем она, и легла сама. Ремус же продолжил обыск с указанного ею места.

Как и ожидалось, он не нашел ничего стоящего. Большая часть книг представляла собой академические и медицинские пособия по теме ликантропии, записные книжки, свитки и документы содержали совершенно обычные сведения касательно работы, проводимой в институте. Ремус обратил внимание на то, что почерк в большинстве записных книжек, предположительно принадлежавших Ребекке, отличался от того, что они видели в документах из деревянной коробки. Возможно, это также указывало на ее подмену. Но, помимо этого бесполезного по сути открытия, он не нашел ничего, связанного с планами пожирателей смерти.

Наконец ночь прошла, и часы на полке пробили семь.

Ремус не знал наверняка, во сколько поднимались и приступали к делу работники института, но был уверен, что ждать осталось недолго.

Нужно разбудить Тонкс — им следует быть готовыми действовать.

Она, однако, выглядела такой умиротворенной.

Он посмотрел на нее. Она лежала на боку, сунув руки под импровизированную подушку и согнув ноги; ее волосы были растрепаны, а грудь вздымалась и опадала в такт дыханию. Ее лицо было расслабленно и безмятежно, каждый выдох ритмично срывался с губ, а темные и живые глаза были скрыты под веками, ресницы на которых слегка подрагивали.

Ремус улыбнулся. Это так странно. Она вошла в его жизнь незаметно, с аккуратностью одновременно неожиданной и впечатляющей для кого-то, кто, по ее собственным заверениям, был невероятно неуклюжим. Их дружба выросла из знакомства в Ордене, и сначала они были друг другу товарищами, затем друзьями, затем хорошими друзьями и, наконец, стали лучшими друзьями, а Ремус даже не заметил, как это произошло. Если бы кто-то сказал ему тем давним летним вечером, что эта веселая коллега Кингсли с фиолетовыми волосами, которую он привел на ее самую первую встречу Ордена, однажды будет так много значить для него, он вряд ли бы поверил.

И неудивительно, потому что для стороннего наблюдателя их тандем выглядел просто невероятно. Ремус Люпин, печально известный оборотень, преждевременно стареющий по вине своего недуга, готовящийся переступить рубеж в четыре десятка лет и знаменитый своими сдержанностью, спокойствием и самоконтролем. И Нимфадора Тонкс, мракоборец, метаморфиня, яркая и энергичная, все еще такая молодая и активная, неуклюжая, но профессиональная, добрая и остроумная, вечно меняющаяся, но всегда остающаяся Тонкс, просто Тонкс глубоко внутри. Прекрасная, восхитительная молодая женщина, чья решимость дружить с ним до сих пор изумляла его.

Ремус тихо вздохнул. Он никогда не понимал, что она находила в его компании. Как ему могло так повезти, что он нашел друга, без которого больше не мыслил жизни?

Хотя ему едва не пришлось.

С холодком в сердце он вспомнил ее бледное лицо, обмякшее тело, ее теплую кровь, стекающую по его пальцам, пока он цеплялся за нее — собственнически, стараясь защитить — в окружении пожирателей смерти. В той ужасной ситуации у него почти не было времени на то, чтобы представить, что случится, если она не выживет, но, к счастью, этого не произошло на самом деле. Его разум и чувства содрогались от осознания той пустоты, что появлялась внутри него при одной только мысли о том, что она могла умереть на обратном пути в школу. Облегчение, испытываемое им во время разговора с ней следующим утром в больничном крыле, было ни с чем не сравнимо…

Облегчение. Вот и все, что это было. Облегчение.

Она была его другом.

Его пальцы сжались на подлокотниках кресла. В любом случае, это неважно. Она никогда даже не взглянет на него иначе, чем на друга.

Да вот только это неправда. Уже неправда. Ты видел, как она смотрела на тебя тем утром. И ты знаешь, что она хотела сказать тебе этой ночью…

Нет.

Прекрати.

Это просто абсурдно. Даже если в результате какого-то страшного стечения обстоятельств она решится рассказать ему… о своих чувствах, он не намерен позволять этому случиться. Это было бы несправедливо по отношению к ней — навязываться ей, только начинающей жить, вторгаться в ее яркий мир человеку, выглядящему и чувствующему себя гораздо старше своих лет в результате болезни и полной горьких потерь жизни. Какое право он имел тянуть ее ко дну за собой? Какое право он имел омрачать ее будущее шрамами своего прошлого?

«Я ничего не могу с этим поделать. Не смог бы. Я не имею на это права.

Она заслуживает кого-то лучшего, чем я.

Даже если я…»

Ремус замер. Его взгляд остановился на лице спящей Тонкс.

Нет. О нет. Не думай об этом. Не думай.

Друг. Она твой друг. Ничего больше. И другом она и останется.

Ты не можешь позволить ей быть кем-то большим.

Не думай. Не думай. Не думай, что ты можешь…

Ее глаза, такие темные и бездонные, полные радости, света, самой ее сущности. Ее голос, смех и шутки, удовольствие, испытываемое от простого общения между ними — все эти воспоминания и чувства вдруг выплеснулись из берегов, превосходя все ожидания. Боль, которую он ощутил, осознав, что она может быть потеряна для него навсегда…

«Я люблю ее.

Ох Мерлин, я подумал это».

Ремус закрыл глаза. Каким идиотом он был.

Он чувствовал это уже так давно. И так же давно прятался от признания, бежал от него, даже подсознательно боролся с ним — делал все возможное, чтобы не признаваться себе в том, что подспудно уже и так знал. Само слово «друг» было своего рода баррикадой, воздвигнутой им, и он прятался за ней, потому что знал, что стоит только выглянуть из-за нее, и он потерян.

Но он выглянул. И теперь знал. Он смотрел на ее безмятежное лицо, а страшные слова все крепли в пустоте его разума. Он не мог бороться с ними дальше.

Отрицание было лучше. В отрицании у него была ее дружба, дружба, которая притупляла острую боль. Но теперь их дружба была запятнана, потому что он знал, что не мог позволить этим чувствам всплыть на поверхность.

Она заслуживала лучшего. Она нуждалась в лучшем. Да, он любил ее. И именно поэтому знал, что никогда, никогда не сможет повести себя настолько эгоистично, чтобы испортить ей жизнь, пойдя на поводу у этих чувств.

До сего момента ее дружбы было достаточно. Так оно и останется. Он никогда не скажет ей, не позволит осознать, что он…

— У меня что-то с лицом?

Ремус подпрыгнул на месте от неожиданности, обнаружив, что смотрит в темные и очень даже открытые глаза Тонкс. Она сонно ему улыбалась.

Взволнованно он постарался побыстрее подавить все эти личные и полные эмоций мысли, в которые позволил себе погрузиться.

— Что, прости? — выдохнул он наконец.

— Мое лицо? — повторила Тонкс, убирая с глаз растрепанные волосы. Потянувшись, она села. — Ты пялился на меня минут пять, не меньше. Я чувствовала это.

— Я… — Ремус отчаянно боролся с приливающей к лицу краской. — Прости, Тонкс, я просто размышлял над тем, стоит ли уже тебя будить, и, должно быть, задумался над… чем-то. — Он глубоко вздохнул. — Я не хотел пялиться.

Тонкс рассмеялась.

— Вот же, — сказала она весело. — А я-то уже размечталась, что ты был пленен моей неземной красотой.

О боги. Вот теперь он точно покраснел; он чувствовал, как краска заливает его лицо, как морская волна — песок. В отчаянной попытке укрыться он вскочил с кресла и обошел стол. Сжав кулаки и заклиная свой голос звучать спокойно, он сказал:

— Служащие скоро проснутся. — Слова натыкались друг на друга, спеша вырваться на свободу. — Так что нам стоит подготовиться…

— Ремус?

Тон ее голоса заставил его обернуться. Он не смог одурачить ее.

«Она знает меня слишком хорошо. Мне не следовало позволять ей…»

— Что с твоим лицом? — мягко спросила Тонкс. Она уже поднялась на ноги и стояла рядом со столом; ее мантия была измята, а на лице застыло выражение недоумения и тревоги. Взгляд ее глаз будто бы буравил его, пугая своей интенсивностью, что-то ища и словно бы умоляя.

«Нет. Я не могу. Пожалуйста, я не могу».

Отрицание сослужило ему неплохую службу в прошлом. Пришло время снова воспользоваться им.

— А что с ним? — спросил он и слабо улыбнулся. — Это просто мое лицо — такое же, как и всегда.

— Я серьезно, — возразила она, и его улыбка исчезла. — Да, это твое лицо, Ремус, и я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что что-то случилось.

Ремус покачал головой.

— Да все нормально.

— Это неправда. — Она приближалась к нему, медленно сокращая дистанцию. — Я пошутила, как и обычно. И ты повел себя совершенно нетипично. Почему?

— Я задумался, и ты напугала меня своим вопросом. Вот и все.

— Вовсе нет. — Он уперся спиной в дверь, и Тонкс остановилась в каких-то нескольких сантиметрах от него. Склонив голову набок, она продолжила вглядываться в его лицо. Ее губы сжались. — Ремус, что случилось?

— Я…

— Почему ты так на меня смотрел?

— Тонкс…

— Почему покраснел?

— Это неважно.

Теперь она качала головой.

— Ты никогда так не реагировал на меня, Ремус, никогда. Ты краснел только в присутствии Фелиц…

Она умолкла, не договорив. Что-то зажглось в ее глазах.

Надежда. Искра надежды. Надежды и…

«Не чувствуй этого. Не надейся, пожалуйста, не надейся. Ты встретишь кого-то лучшего. Должна встретить кого-то намного лучше…»

— Ремус? — прошептала она.

Он пытался покачать головой.

— Тонкс…

Она была так близко, так близко. Десять сантиметров, пять, два… Ее тело прижалось к его, и она положила ладони ему на грудь. Ее дыхание касалось его щек, его губ. Он почувствовал, что склоняет голову, ощутил, как она подалась вперед в ответ, и на какое-то мгновение ее глаза затмили для него весь мир. А затем они закрылись.

Ох Мерлин, она…

Их дыхание смешалось. Ее губы коснулись его — такие теплые, такие мягкие…

Нет!

Паника — яростная паника — завладела им на секунду. И в эту секунду он разорвал контакт и отвернул голову.

Он услышал, как она резко втянула воздух, почувствовал, как ее пальцы сжали материю мантии на его груди. А затем она отстранилась, исчезло тепло ее прикосновения, и его место занял холод пустоты. Он рискнул посмотреть на нее и обнаружил на ее лице выражение недоверия и обиды. Внезапно волны ощущаемых ею потрясения и боли обрушились на него, как прибой на скалы. Ее глаза жгли огнем.

— Ремус? — снова прошептала она, но теперь ее голос звучал надтреснуто.

Он мог думать только о том, как изгнать из ее глаз сквозящую в них обиду. Он ухватился за первое же оправдание.

— Это… Тонкс, сейчас не время, — дрожащим голосом произнес он, отступая от двери. — Мы застряли посреди Института бешенства; кто угодно может войти в любую минуту…

— Это оправдание, и ты знаешь это, — резко сказала она, отметая его неуверенное объяснение. — Что такое, Ремус? — Ее губы дрожали, но он не был уверен, от ярости ли или от печали. — Ты знаешь, что я чувствую к тебе, — произнесла она тихим, полным эмоций голосом. — Я не знаю, как донести это до тебя еще яснее! Разве что взять за грудки и прокричать это тебе в лицо. И если случившееся только что что-то и открыло мне, так это то, что и ты чувствуешь то же самое. Так какого черта ты отстранился?

— Мне не следовало… Это было глупо…

— Прекрати! — рявкнула она. — Ремус Люпин, если ты посмеешь отрицать…

Ремус стиснул зубы.

— Это просто смешно…

— Ах смешно? Так, может, тебе стоит перестать строить из себя клоуна! Почему ты отстранился?

— Сейчас не время…

— Почему ты отстранился?

— Мне не следовало…

— Почему ты отстранился?

— Это неправильно…

— Скажи мне правду!

— Я не могу!

Эхо его последних слов потонуло в тишине. Со вздымающейся грудью Ремус смотрел на растрепанную разъяренную женщину, глядящую на него в ответ. Внезапно он ощутил себя таким старым и уставшим, как никогда прежде.

— Я не могу, — мягко повторил он, и в его голос вкралась мольба. — И сейчас не время.

— А мне кажется, время вполне подходящее, — дрожащим голосом сказала она.

Ремус покачал головой.

— Тонкс…

Она задрожала, глядя в его глаза.

— Я люблю тебя, Ремус, — просто сказала она. — А ты любишь меня?

Он смотрел на нее, а она — на него.

Тишина сводила с ума.

«Я не могу этого произнести. Как можно? Как я могу так с ней поступить? Как я могу быть таким эгоистом?

Я не могу.

Или?..»

Он приоткрыл рот, но что собирался сказать, и сам не знал.

Ему не суждено было выяснить ответ на этот вопрос, потому что в этот момент он услышал…

Свист. Кто-то насвистывал.

Кто-то за дверью.

Тишина оказалась нарушена, момент упущен.

Тонкс бросилась к сложенной на полу мантии и, встряхнув ее, накрыла их обоих. Они прижались спинами к стене, и, сжимая в руке палочку, Ремус заметил вспышку голубого пламени вокруг полотна двери.

Затем дверь открылась, и в кабинет вошла Симона.

Не теряя ни секунды, Тонкс и Ремус тихо-тихо вышли наружу.

Молча они поспешили по коридору, даже не глядя друг на друга вошли в кабинет Фелиции, добрались до ее стола и вместе схватили сферу портала. Тонкс трижды коснулась ее палочкой.

Раз, два, три.

И вот они уже оказались на заднем дворе «Трех метел». Бледный свет поднимающегося солнца освещал небо над горами. Вдалеке слышались голоса.

— Держи.

Что-то твердое и холодное вжалось в ладонь Ремуса, и он посмотрел вниз.

Это была колба с оборотным зельем.

Он глянул на Тонкс, но она отвела глаза.

— Лучше отнеси это Снейпу, — мягко сказала она. — А я отправлюсь на площадь Гриммо, чтобы рассказать обо всем Кингсли и Грюму. — На мгновение она посмотрела ему в лицо, но затем снова опустила взгляд. Она не улыбалась. — Увидимся.

А потом, все еще держа сферу портала, она выскользнула из-под мантии, повернулась на месте и пропала.

Какое-то время Ремус смотрел туда, где мгновение назад стояла женщина, которую, как теперь знал, он любил. Он вздохнул.

Он понимал, слишком хорошо понимал, что их отношения изменились навсегда.

— Ну конечно же, это оборотное зелье, Люпин! — с отвратительной ухмылкой бросил Северус Снейп, опуская пробирку с зельем на стол и глядя на стоявшего перед ним раздраженного коллегу. — Я-то надеялся, что кто-то даже с твоей абсолютной некомпетентностью в вопросах зельеварения сможет определить это! — Снейп покачал головой, покрытой засаленными волосами. — И ради этого ты отрываешь меня от завтрака!

Ремус сумел побороть желание закатить глаза, хотя и не без труда. Он не так давно вернулся в Хогвартс, заставляя себя сконцентрироваться на деле, на деле, на деле, и с этой новообретенной решимостью спустился в подземелья замка в кабинет профессора зельеварения. Снейп был рад его видеть примерно в той же степени, что и дементор патронуса. Глава факультета Слизерин выслушал просьбу о профессиональном мнении с очевидным раздражением, прочитал Ремусу лекцию о том, как неосмотрительно задерживать людей по пути на завтрак, а затем впустил его внутрь, взмахнув рукой, словно черным крылом, и практически выхватил пробирку из его пальцев.

Наконец проверка была закончена и худшие подозрения подтвердились. Пусть и в такой грубой форме.

— Тонкс была почти уверена, — спокойно ответил Ремус, стараясь не обращать внимания на болезненный укол в груди при упоминании имени его… кем бы она теперь ему ни была. — Но, учитывая происходящее, мы решили перепровериться.

— Ах да, мисс Тонкс, — протянул Снейп, зло скривив рот. — Если вспомнить количество пролитых ингредиентов и многократно порезанные пальцы, которые мне пришлось наблюдать на уроках, это чудо, что она пережила подготовку к ЖАБА, не говоря уже о том, что сдала этот экзамен. Я прекрасно понимаю, почему ее предположение требует дополнительной проверки.

Ремус сдержал раздражение. Он чувствовал себя уставшим, запутавшимся и встревоженным, и последнее, что ему сейчас требовалось, это перепалка со Снейпом.

— Ну, не знаю, — ответил он холодно. — Учитывая твою легендарную терпимость к неуклюжести, я бы сказал, что она молодец, раз сумела сдать экзамен, несмотря на то, что ты был ее учителем.

Снейп прищурился.

— А мы сегодня раздражительны, Люпин, не так ли? — протянул он. — Или это ранний восход луны?

Ремус выгнул бровь.

— Во всяком случае, у меня есть оправдание.

Уголок рта Снейпа немного приподнялся.

— Ах да, твое великое оправдание, — сухо заметил он. — То самое оправдание, которым ты орудуешь, словно дубиной, завоевывая расположение доверчивых простофилей, и которое якобы дает тебе право возвышенно презирать тех, кому ты не нравишься и без его учета. Можешь прятаться за своей ликантропией, если хочешь, Люпин. Благодаря ей тебе не приходится вести себя, как подобает мужчине.

Принимая в расчет аргумент, который он использовал менее часа назад, чтобы оттолкнуть Тонкс, Ремус был решительно не в настроении терпеть это.

— Так же, как ты прячешься за своей темной меткой? — спросил он насмешливо, оставляя последние попытки быть вежливым и позволяя подавляемым эмоциям вырваться наконец на свободу. — Я, по крайней мере, не выбирал свое проклятие.

Всякий намек на удовольствие исчез с лица Снейпа. Черные глаза опасно заблестели.

— А я слышал обратное, — бросил он.

Ох да ладно…

— О чем ты говоришь? — раздраженно и устало спросил Ремус. — Северус, я не в настроении для…

— «Воющий», — перебил его Снейп. — Именно тогда ты выбрал свое проклятие. Во всяком случае, так мне рассказали.

В подземелье повисла звенящая тишина. Ремус смотрел на Снейпа, а на лице того снова расплывалась ухмылка: последнее слово осталось за ним.

— Что, нечего сказать, Люпин? — тихо поинтересовался он. — Ну надо же.

Стряхнув оцепенение, Ремус взял себя в руки.

— Откуда ты об этом знаешь? — прошептал он. — Кто тебе сказал?

Снейп холодно и безрадостно усмехнулся, а затем развернулся и прошел мимо Ремуса в направлении двери.

— У меня свои источники информации, бешеный Люпин. Я был заинтригован.

Ремус резко повернулся следом.

— Я не стал бешеным.

— Это ты так говоришь, — заметил Снейп, берясь длинными бледными пальцами за ручку. — Другие считают иначе.

— Кто считает?

Снейп обернулся с довольной ухмылкой.

— Те, чье мнение значит больше, чем твое. Правда, Люпин, тебе стоит лучше оберегать свои секреты. Порой ты ведешь себя ужасно неблагоразумно.

Глубоко вздохнув, Ремус попытался вернуть толику спокойствия в свой голос.

— Северус, что тебе известно? — спросил он тихо.

— Я знаю достаточно. А теперь прошу меня извинить…

С улыбкой он повернул ручку двери. Ремус уже двинулся к нему, намереваясь вытрясти правду по поводу источника его информации, но не успел сделать и двух шагов, когда в дверь с силой постучали. Резкий звук стал неожиданностью для обоих мужчин, но уже через секунду лицо Снейпа приняло обычное для него недовольное выражение, и он резко распахнул дверь.

Минерва Макгонагл поспешно ступила на верхнюю ступеньку каменной лестницы. Шляпа на ее голове сидела несколько криво, и она сама тяжело дышала.

— А, Северус! — воскликнула она. — Альбус хочет, чтобы вы… — Она умолкла, заметив Ремуса. — Ремус! Я не знала, что вы уже вернулись. Как все прошло?

Ремус с трудом сохранил непроницаемое выражение лица.

— Не так хорошо, как могло бы, — признался он печально. — Но мы нашли…

— Вы хотели меня видеть, Минерва? — нетерпеливо перебил Снейп, спускаясь по ступеням. — Могу я чем-то помочь? — Он бросил полный пренебрежения взгляд на Ремуса. — В конце концов, я все же надеялся позавтракать в обозримом будущем.

— Боюсь, завтраку придется подождать, — заявила Минерва, поспешно заходя в кабинет. — Альбус отбыл в Министерство магии, и вы должны как можно скорее присоединиться к нему. Вот-вот состоится экстренное заседание Магического совета, и он хочет посоветоваться с вами до его начала.

— Экстренное заседание? — переспросил Ремус. — Почему? Зачем?

Минерва перевела взгляд с одного мужчины на другого; на ее лице появилось удовлетворенное выражение.

— Потому что, джентльмены, у нас наконец-то появились хорошие новости. Была арестована Беллатриса Лестрейнж.

* * *

Большой зал звенел от голосов. Судя по всему, сведения об аресте Беллатрисы уже стали достоянием общественности.

Гарри Поттер выглядел хмурым, но довольным. Драко Малфой — разъяренным.

Невилла Долгопупса и вовсе не было за столом.

Когда они вошли, Минерва проследила за взглядом Ремуса, направленным в сторону гриффиндорцев, и тяжело вздохнула.

— Я попросила профессора Спраут задержать Долгопупса в парниках, — тихо сказала она, и Ремус едва расслышал ее слова за общим гвалтом. — Я подумала, что для него будет лучше чем-то занять голову, пока мы не будем знать больше.

— Хорошая идея, — кивнул Ремус, соглашаясь. — Как вы думаете, Северус уже достиг Министерства?

Минерва глянула на часы на ближайшей стене.

— Вероятно. Но не волнуйтесь, Ремус, он доставит Альбусу ваше послание.

Ремус поджал губы. Не то чтобы он не доверял Снейпу, но учитель зельеварения был известен склонностью в подобных вопросах порой полагаться на свои… суждения в том, что касалось передачи важной информации. Он вздохнул.

— Мне все равно хотелось бы рассказать директору о том, что мы узнали, лично.

Минерва строго посмотрела на него.

— Альбус дал четкие распоряжения, согласно которым вы не должны покидать территорию Хогвартса ни при каких условиях без его разрешения, — сказала она и, заметив его унылое выражение лица, улыбнулась. — Это к лучшему, Ремус. К тому же, все мракоборцы вызваны на работу; если он захочет услышать о событиях прошлой ночи из первых уст, то просто отыщет мисс Тонкс.

Ремус с легкостью представлял лицо Тонкс, когда та получила вызов на работу после ночи, проведенной за расследованием для Ордена. Он практически слышал ее усталый вздох, видел вспышку возмущения в ее глазах и раздраженное выражение на ее лице…

Сосредоточься на деле, Люпин. Ты сделал выбор, и она заслуживает знать, как теперь все обстоит между вами. Будет не очень-то учтиво теперь идти на попятную.

— Ремус? Вы слышали, что я только что сказала?

Он чертыхнулся про себя, обнаружив, что отвлекся.

Сосредоточься же.

— Простите, Минерва, — с вымученной улыбкой проговорил он. — Я думал кое о чем. Что вы сказали?

Минерва приподняла брови и строго на него посмотрела; ее каблуки стучали по каменному полу.

— Я спросила, что случилось между вами и Снейпом перед тем, как я вошла? Атмосфера была крайне напряженной.

Ремус поспешно покачал головой.

— Да ничего особенного. Абсолютно неважно. Северус просто вел себя, как обычно.

Они подошли к наполовину заполненному учительскому столу. Ремус уже повернулся, намереваясь занять свое обычное место, но Минерва взяла его за предплечье.

— Это было нечто большее, чем обычная перепалка, — тихо проговорила Макгонагл. — Скажите мне правду, Ремус.

Он огляделся, чтобы убедиться, что их никто не подслушает.

— Он удивил меня, — признался он практически шепотом. — Он знает кое-что, чего, на мой взгляд, знать не должен, потому что эта информация не известна за пределами Института бешенства. А поскольку там находится некто, выдающий себя за кого-то другого с помощью оборотного зелья, мне кажется, что выяснить, от кого он получил эти сведения, может оказаться… важным.

Минерва закатила глаза.

— Но Северус, разумеется, не сказал вам.

— Вот именно, — подтвердил Ремус.

Минерва вздохнула.

— Я поговорю с Альбусом, когда он вернется, — решительно заявила она. — Если кто и может убедить Северуса рассказать что-то...

— Снейпу это не понравится.

— Не то чтобы меня волновало его отношение, — строго возразила она. — Его задача снабжать нас информацией, и я собираюсь…

Ей не суждено было закончить предложение.

— Профессор Макгонагл! Профессор Люпин!

Звенящая тишина наполнила Большой зал. Умолкнув, ученики как один повернули головы в сторону дверей, но Хагрид, казалось, не замечал направленного на него внимания. Достаточно быстро для своего размера спустившись по ступеням, он бросился к учительскому столу, раскрасневшийся и запыхавшийся. Глядя на Минерву и Ремуса маленькими темными глазками, с перекошенным от тревоги лицом он приближался к ним.

Ремус уже двигался ему навстречу, Минерва отставала на шаг. Боковым зрением он заметил, как Гарри подскочил с места, но не стал терять времени на выговор.

— Хагрид, — воскликнул он. — Что случилось?

— Ремус! — выдохнул Хагрид с трудом, останавливаясь перед ними и сгибаясь пополам. — Ремус, ты должен убираться отсюда!

Что?

— Хагрид, о чем ты…

— Нет времени! — рявкнул тот, указывая рукой на дверь. — Они уже близко! Я пытался их остановить, задержать, но бесполезно! Я сказал им, что их обвинения просто куча навоза, но они не слушают! Чертова Амбридж подписала ордер, и они пришли за тобой! Они хотят забрать тебя! Тебе надо уходить, Ремус! Сейчас же!

Ордер? О нет, нет, нет…

Бросившись вперед, Ремус схватил толстую руку Хагрида. Сердце колотилось в груди, глаза распахнулись от страха. Нет, только не это…

— Хагрид, — прошептал он поспешно. — Ты хочешь сказать, что Институт бешен…

— Ремус Джон Люпин.

Слишком долго. Слишком поздно.

Ремус закрыл глаза. Ему не нужно было смотреть, чтобы узнать голос, разнесшийся по Большому залу. Человек произнес его имя с отвращением и самодовольством.

— О нет, — прошептал он с отчаянием.

Кролл. Гребаный Аркадиус Кролл.

Это не закончится ничем хорошим.

Его замутило. Если это было то, что он подозревал, если это был официальный ордер…

«Это конец. Я могу сражаться с засевшим в засаде врагом. Но сражаться с законом? Оборотень, не подчиняющийся указаниям Министерства на глазах у тысячи свидетелей…

Да я буду счастлив, если получу пожизненное заключение в Азкабане».

Он должен был отдать должное Ребекке — или тому, кто ее подменил. Они разыграли последнюю карту идеально.

Звонкий перестук каблуков Минервы отвлек его от тяжелых раздумий — она прошла мимо него. Ее голос звенел от праведного негодования.

— А вы кто такой? — спросила она тоном, который заставлял учеников трястись от страха. — И кто дал вам право приходить сюда без приглашения?

С огромной неохотой Ремус повернулся. Кролл — высокий и словно жердь проглотивший — стоял на верхней ступени ведущей в Большой зал лестницы и со смесью отвращения и торжества взирал на обращенные к нему удивленные лица учеников и возмущенную Минерву Макгонагл. Глядя на то, как она приближалась к нему широкими уверенными шагами, он одной рукой держал свиток, а другой — беспечно поигрывал палочкой. По обе стороны от него с мрачными лицами, огромные и вселяющие страх, стояли шестеро человек в форме отряда по поимке оборотней; каждый из них держал руку на оружии.

Ремус с трудом заставил себя не закатить глаза.

Стоит отдать Кроллу должное — он все делал тщательно.

Только когда Минерва достигла лестницы, ступив в обширную тень, отбрасываемую его выдающимся носом, он снизошел до ответа.

— Я Аркадиус Кролл, — с мерзкой улыбкой сообщил он и расправил плечи. Его голос разнесся по погруженному в тишину Большому залу. — Главный научный исследователь Института бешенства Великобритании. А это… — он приподнял свиток, — дает мне право находиться там, где и он. — Костлявым пальцем он указал на Ремуса, и тот ощутил себя бабочкой, которую вот-вот проткнут булавкой. Ухмылка Кролла стала шире. — И, действуя по поручению Министерства магии, довожу до вашего сведения, что мне разрешено применять силу против доброго профессора или любого, кто посмеет встать на пути выполнения мною моих законных обязанностей, — заявил он, приподымая брови. — Могу я попросить вас сменить тон? Мне бы не хотелось, чтобы случилось что-нибудь… неприятное.

Макгонагл сжала челюсти.

— Вы мне угрожаете, мистер Кролл? Вы имеете наглость приходить сюда… — Она вдруг напряглась. — А я вас помню. Вы учились на факультете Слизерин, если не ошибаюсь, лет тридцать назад. Вы очень щепетильно относились к домашней работе, но имели привычку возвращать ее на повторную оценку, если оказывалось, что мнение учителя расходилось с вашим. — Макгонагл выгнула бровь и продолжила: — Да вот ваша работа палочкой всегда была откровенно небрежной. А уж трансфигурация животных и вовсе оставляла желать много лучшего…

Лицо Кролла неприятно потемнело.

— Я больше не ученик, чтобы меня критиковать, профессор! Я важный член видного научного заведения!

Настала очередь Минервы улыбнуться.

— Продолжайте убеждать себя в этом, мистер Кролл. Тогда, возможно, вы не будете так расстраиваться из-за слабеньких заклинаний, которые у вас выходят.

Ремус тоже не смог сдержать улыбку. Мерлин благослови Минерву…

— Да как вы смеете… — начал Кролл, захлебываясь от возмущения, но резкий, как свист хлыста, голос Минервы Макгонагл, уже нашел себе новую жертву.

— Уэмбли Страут. — Один из ловцов оборотней — высокий мясистый блондин с мышцами, от которых форма едва не трещала по швам — подпрыгнул от неожиданности и со страхом воззрился на свою бывшую учительницу. — Сколько раз можно вам повторять, что нельзя держать палочку подобным образом? А что касается вас, Диармид Макгир, вам должно быть стыдно! — Угрюмый мужчина с коротко стриженными темными волосами и шрамом, пересекающим одно веко, поморщился и неуверенно коснулся наручников, переброшенных через предплечье. — Я считала, что вы хоть немного уважаете школу! Вы обещали далеко пойти, когда мы сделали вас старостой…

— Это обязательно? — нетерпеливый голос Кролла прервал гневную речь Минервы, обращенную к бывшим ученикам; стоящие за его спиной оперативники словно бы сморщились в размерах перед лицом гнева бывшего учителя.

— Разумеется, нет, — ответила Минерва, приподнимая бровь и уверенно встречая взгляд Кролла. — Я с радостью перестану, когда вы, джентльмены, уйдете.

Кролл что-то резко проговорил, но Ремус уже не слушал спор между ним и Макгонагл. Он был благодарен Минерве за защиту, но что, по большому счету, это меняло? Кролл все еще стоял в дверях Большого зала, и в его руке все еще виднелся ордер на его арест. Когда он говорил о своей миссии, его голос просто сочился удовольствием и извращенным удовлетворением. Схватить Ремуса, запереть могучего профессора-оборотня, который посмел считать себя равным обычным людям — вот, судя по всему, о чем Кролл только и мечтал. Он постарается растоптать его, прежде чем закончит. Всего лишь арест его не удовлетворит: унижение — вот на что он нацелился.

Если бы Альбус был здесь, все могло закончиться иначе. Даже Кролл не посмел бы так разговаривать с Дамблдором.

Но его здесь не было. Он находился в Министерстве со Снейпом…

Что тебе известно?

Я знаю достаточно…

Он знал. Снейп. Он знал об ордере.

Выражение на его лице этим утром, эти самодовольство и радость. А ведь он был другом Кролла…

Снейп знал, что произойдет, и не сказал ни слова. Подонок…

Но сейчас не было времени на эти мысли. У него имелись проблемы поважнее, чем детская месть Снейпа.

Ученики глядели на Кролла, на Минерву, на него, и в их глазах читались потрясение, недоумение и недоверие. Ремус практически чувствовал повисший в воздухе вопрос: «Что он натворил? Неужели он все-таки не заслуживал нашего доверия?».

Кролл нацеливался именно на это. Он хотел, чтобы каждый ученик в зале считал его виноватым.

И если он станет сопротивляться, кричать, если попытается сбежать, это только сыграет исследователю на руку.

Он не мог позволить Кроллу выиграть все раунды. Он не мог позволить детям думать о нем подобным образом. Если он должен пойти с Кроллом, он пойдет на своих условиях.

Он не знал, какая его ожидает судьба, но ему придется это выяснить.

Бюрократия преуспевает там, где терпит крах насилие. Это можно было бы считать достойным похвалы, если бы не злая ирония момента…

Медленно и осторожно он сунул руку за пояс и в нерешительности замер, проведя одним пальцем по гладкой знакомой деревянной поверхности палочки, которая служила ему так верно и так долго, а затем настолько незаметно, насколько мог, вытащил ее и спрятал в рукаве. Он посмотрел на Кролла и его спутников, но все они были заняты перепалкой с Минервой Макгонагл. Другого шанса у него не будет. Ремус огляделся, прикидывая возможности: неразлучная троица сидела достаточно близко за столом Гриффиндора, глядя на происходящее с недоумением, гневом и возмущением, но громадная фигура Хагрида находилась ближе, к тому же он немного загораживал Ремуса от Кролла. Приняв решение, он быстро и незаметно сунул палочку в ладонь Хагрида.

Его удивленные глаза воззрились на Ремуса, и тот ответил многозначительным взглядом.

— Присмотри за ней, — прошептал он хмуро и смиренно. — Мне бы не хотелось, чтобы ее сломали.

— Ремус… — начал Хагрид с недоверием, но Ремус не ответил, посмотрев на высокую фигуру Кролла, в лицо ожидающей его судьбе. Кто-то резко охнул; сидящая всего в двух метрах от него Гермиона Грейнджер явно видела и слышала, что он сделал и сказал. Находящиеся рядом с ней Гарри, Рон и Джини теперь смотрели на него с гневом и неверием, что заставляло предположить, что и они были свидетелями произошедшего. Но сейчас не время.

— Профессор, не надо… — прошептала Гермиона, но Ремус покачал головой.

— У меня нет выбора, — так же тихо ответил он и двинулся в сторону двери.

Поначалу медленно, шаг за шагом навстречу судьбе с расправленными плечами и высоко поднятой головой под горящими взглядами учеников, под шепот, поднимавшийся за его спиной, шепот, который становился все громче и громче, по мере того как он двигался вперед. Мог ли он оказать сопротивление? Конечно, мог. Он мог пронзить воздух Большого зала множеством заклинаний и наблюдать за тем, как невинные ученики попадали бы под перекрестный огонь ответных неуклюжих заклятий Страута и Макгира. Может быть, кто-то из них встал бы на его защиту. Но слова Кролла, обращенные к Минерве, были истинны — в его руках находился официальный ордер, в этом Ремус не сомневался, поскольку подделка была бы бессмысленной и опасной, тогда как заполучить подпись у Амбридж было проще простого.

Пойти против официального предписания Министерства для его возможных защитников означало, что и они разделят его судьбу, и он не желал этого ни коллегам, ни ученикам. Кролл дал ясно понять: он не потерпит, чтобы кто-то встал у него на пути. Минерва, Гарри, Хагрид, его ученики — они все будут наказаны. Если ситуация выйдет из-под контроля, кто-то может оказаться под арестом или вообще убит. Он не собирался этого позволять.

Мог ли он сбежать? Не без труда. Мог ли спрятаться? Недостаточно быстро. Мог ли он сделать что-либо, помимо того, что делал сейчас?

Не в здравом уме.

Шаг за шагом под множественными взглядами. Кролл ждал.

После стольких испытаний, после стольких чудесных избавлений институт все-таки поймал его. И пожиратели смерти тоже.

А его последние сказанные Нимфадоре Тонкс слова были отвержением ее любви.

«Я сожалею, что спорил. Я сожалею, что не поцеловал ее этим утром. Я сожалею, что не смог попрощаться. С ней и с папой».

Но теперь было слишком поздно что-то исправлять.

«Прости, Тонкс. Прости, папа. Но что я могу еще поделать?»

Он мог только молиться о чуде. Он мог молиться, чтобы все обернулось не так ужасно, как он ожидал.

Но он знал, знал, что так все и будет.

Ремус слышал, что Минерва продолжала жарко спорить с незваными гостями, но, проходя мимо, одним взмахом руки попросил ее замолчать. Он поднялся по ступеням — одна, вторая, третья и дальше — глядя вверх на Кролла, который теперь усмехался, на пустые и покрытые шрамами лица оперативников отдела по поимке оборотней, на неприветливо выглядящие наручники в их руках. Подавив поднявшийся к горлу приступ тошноты, Ремус осознал, что его самый страшный кошмар со времен детства становится реальностью.

Это неправильно. Это нечестно. И то, что это происходит у всех на глазах…

Последний шаг. Кролл взирал на него с нескрываемым торжеством, свиток подрагивал в руках словно бы в предвкушении. Он медленно улыбнулся.

— Привет, профессор, — мерзко протянул он. — Я знал, что мы еще увидимся.

Ни одна мышца не дрогнула на лице Ремуса. Решительно он встретил взгляд Кролла.

— Если мы собираемся это сделать, Кролл, — тихо проговорил он в ответ, — то сделаем это снаружи.

Он начал поворачиваться, намереваясь пройти мимо исследователя в направлении двери, но внезапно появившийся у него на пути Страут остановил его. Кролл неприятно усмехнулся.

— Да ну, профессор, — самодовольно заявил он, — полагаю, это решать мне.

Волна ярости поднялась внутри Ремуса. Прищурившись, он обернулся к Кроллу.

— Ты наслаждаешься этим, да? — заявил он, не в силах спрятать звучащий в его голосе гнев.

Невероятно, но ухмылка Кролла стала еще шире. Уголки рта потянулись к ушам.

— Еще как, — с жаром ответил он.

А затем драматичным жестом Аркадиус Кролл развернул свиток и повернулся к находящимся в Большом зале.

— Ремус Джон Люпин, — возвестит он. — Силой, данной мне Министерством магии, я заключаю вас под стражу в Институте бешенства за тяжкое нарушение Кодекса поведения оборотней. Вы обвиняетесь в следующем: несколько раз прошлой осенью вас видели в известным своей подрывной деятельностью баре «Воющий»; вы по собственному желанию общались с известным преступником и бешеным оборотнем Авраамом Каином, и в одну из таких встреч вы на глазах у свидетелей поддались низменным инстинктам и позволили себе стать бешеным. Учитывая тяжесть этих обвинений, вам надлежит сдать палочку для уничтожения и отправиться в Институт бешенства, где вы проведете всю оставшуюся жизнь. Вам есть что сказать?

В полнейшей тишине сотни лиц с открытыми ртами смотрели на него. Всеобщее потрясение, казалось, можно было бы потрогать руками.

Медленно Ремус повернулся к Кроллу.

— Я не общался с Каином, — холодно сказал он, и эхо его слов разнеслось по залу. — И я не становился бешеным.

Смешки Кролла поистине выводили из себя.

— Знаешь что, профессор? — ответил он. — У меня есть ордер на твой арест, так что мне все равно. — Он протянул руку. — Твоя палочка.

Ремус развел руками.

— У меня с собой ее нет.

В первый раз за все время самодовольное выражение покинуло лицо Кролла. Прищурившись, он спросил у своих спутников:

— Это правда?

Темноволосый оперативник, которого Минерва назвала Макгиром, уже проводил собственной палочкой и произносил соответствующее заклинание.

— Правда, — хмуро сообщил он. — Никакой палочки.

Лицо Кролла оставалось неуверенным.

— Неважно, я полагаю, — протянул он наконец. — Не то чтобы у тебя был шанс вернуть ее. Заковать его.

И тут поднялся шум.

Словно бы эти слова стали своего рода катализатором, словно дребезг металла наручников, висящих на руке Макгира, когда он шагнул вперед, сделал происходящее реальным для находящихся в зале. Ученики повскакивали с мест с громкими криками, яростно протестуя или же, в случае Драко Малфоя и других слизеринцев, радуясь. Только своевременное вмешательство Минервы Макгонагл и Хагрида помешало Гарри броситься к дверям. Как только наручники застегнулись на его запястьях, Ремус услышал, как Гарри крикнул: «Мы вытащим вас, профессор Люпин, мы вытащим вас!», увидел, как тот вырывается из рук Хагрида. Кролл снова улыбнулся, когда каждый оперативник взялся за цепь от наручников, и трижды коснулся ее своей палочкой.

Большой зал исчез, лица растворились, шум сменился тишиной, когда невидимый крючок поддел его за пупок, и Ремус понял, что наручники также являлись порталом, ведущим в институт. Мгновение спустя он снова вернулся в реальный мир.

Оглядевшись, он увидел серые пустые стены без окон, крепкую металлическую дверь, выходящую в пустой же коридор, полный таких же дверей. Он знал это место.

Это были камеры института.

Камеры на уровне шесть.

В поле зрения Ремуса попало лицо Кролла с отвратительной улыбкой.

— Что ж, профессор Люпин, — проговорил он. — Добро пожаловать домой.

Тишина.

Неподвижность.

Четыре неизменных стены.

Сколько времени прошло с тех пор, как Кролл, уголки губ которого наконец-то достигли мочек ушей, захлопнул тяжелую дверь и отбыл, посмеиваясь и оставляя за собой только звенящую тишину? Как долго он уже сидит, бездумно глядя на серую стену, в которой не было даже окна, чтобы отмечать смену дня и ночи? Как долго закусывает губу от боли в руке, натертой браслетом, надетым до ухода Кролла? Сколько времени пройдет, прежде чем выгравированные на нем слова — «резидент 142: особо опасен» — врежутся в его разум?

Ремус не знал ответов на эти вопросы.

Все, что он знал — это то, что минуло несколько часов, потому что зов луны в его крови становился все сильнее с каждым мгновением. А он еще не получил последнюю дозу волчьего противоядия.

«Я в Институте бешенства на милости пожирателей смерти и поднимающейся полной луны. А ведь они хотели, чтобы я оказался здесь. Они давно этого хотели. И я до сих пор не знаю зачем».

В отсутствии какой-либо внешней стимуляции его разум принялся перебирать возможные причины. Будет ли он поцелован и сделан частью безликого легиона послушных бешеных рабов? Спустят ли его, лишив самоконтроля, даруемого волчьим противоядием, на невинную жертву? Он знал, что ценен — учитель Хогвартса, союзник Дамблдора и непокорный оборотень — может быть, из него сделают образцовый пример? Его поимка стала публичной демонстрацией могущества Волдеморта, свидетельствуя, что даже старший член Ордена Феникса склонил колени перед его волей.

Или, может, цель этого пожирателя смерти все та же, что была и в случае с Каином: сделать его бешеным, послушным приспешником хаоса, который с радостью выболтает все секреты Ордена и погубит друзей в мгновение ока? Разумеется, пожиратель смерти должен понимать, что вся важная информация, которой он может располагать, окажется потеряна вместе с его душой, если его отдадут дементору. Но если живущего в нем волка уничтожат, то он станет подвластен заклинанию Империус. Этого ли они хотят? Вернуть его в Орден как шпиона и саботажника? И кто заподозрит его — оборотня, который, как всем известно, имеет иммунитет к контролирующему заклинанию?

Он предаст своих друзей, свою семью. Кто пострадает в этом случае? Гарри? Дамблдор? Его отец? Его ученики?

Тонкс?

Глубоко вздохнув, Ремус заставил себя взять под контроль эти сбивчивые мысли. Стенания по поводу того, чем обернулась его жизнь, не принесут в итоге никакого проку. Ему нужно успокоиться, сосредоточиться. Не было никакого смысла изводить себя переживаниями по поводу того, что он не в силах изменить. Очевидным являлось одно: до тех пор, пока Ребекка или кто-то, притворяющийся Ребеккой, не появится с целью определить его дальнейшую судьбу, Ремус ничего не мог предпринять.

«Возможно, мне не следовало сдаваться без боя. Я считал, что спасаю жизни, но что если вместо этого я приговорил к гибели своих друзей?»

Ремус покачал головой. Нет. Кто-нибудь пострадал бы, а в результате его все равно доставили бы сюда. В тот момент, когда на ордере появилась подпись, его судьба была предрешена. Тонкс была права: в любой другой момент поднялась бы шумиха, об этом написали бы в газете. Но на фоне ареста Беллатрисы Лестрейнж никто не обратит внимания на новость о профессоре-оборотне. А принимая в расчет сегодняшнее полнолуние, что бы ни ожидало его, это случится до того, как кто-то хоть что-то успеет осветить в прессе.

Он снова уставился на браслет. Особо опасен. Но почему особо опасен? Он не был бешеным, в самом крайнем случае он мало чем отличался от резидентов, живущих на уровне два. Но вот он сидит в охраняемой одиночной камере, помеченный как страшная угроза. Почему? Зачем держать его вдали от остальных резидентов? Зачем…

Нужен Люпин до первого эксперимента, но держать подальше от нижних уровней.

Ремус закрыл глаза. Ох Мерлин.

Теперь все обретало смысл. Первым экспериментом был тот момент с Каином, когда Ребекка наложила на него заклятие Империус. Ремус был нужен ей, как они и предположили, чтобы удостовериться, что волчьей сущности не осталось в Каине, потому что иначе применение этого заклинания могло стать для накладывающего его смертельным. Но часть про то, что его нельзя пускать на нижние уровни… Тогда он подумал, что там хранится какой-то секрет, тайна, которую ему не хотели показывать. Но что если дело не в этом? Что если эти слова означали, что после поимки его должны держать на уровне шесть, а не среди остальных резидентов?

А он вломился на уровень два, считая, что какое-то грандиозное открытие ожидает его там, и в итоге сам вручил врагам оружие против себя.

Прекрасно. Просто расчудесно.

Как же его угораздило.

Отдать палочку Хагриду в тот момент показалось ему благоразумным решением — в конце концов, он не смог бы пронести ее мимо Кролла и его людей, и в результате ее просто сломали бы — но теперь Ремус ощущал себя без нее обнаженным, беспомощным. Не то что она бы ему сильно помогла — защитные заклинания на этой двери были неподвластны простым отпирающим заклятиям, и он бы сидел здесь так же, как и в кабинете Ребекки…

Не думай о том, что произошло в кабинете Ребекки. Сейчас это неважно.

Скорее всего, ты больше никогда ее не увидишь.

Лица, целая вереница лиц пронеслась перед его глазами. Его отец — такой одинокий, его жена мертва, а единственный сын, что бы с ним ни сделали, присоединился к тем, кто навсегда потерян. Его мать, Джеймс, Лили, Сириус, старые друзья, члены Ордена — так многие, столько жизней потеряно уже в этой войне. Он видел и лица своих учеников — он так любил свою работу, любил учить, наслаждался возможностью дарить знания детям. И, конечно, Гарри, Рон и Гермиона — решительные, храбрые и импульсивные. Минерва, Альбус, Аластор, Кингсли — они все сделают все возможное для него, но он был уверен, что помощь придет слишком поздно.

И Нимфадора Тонкс… вереница разных лиц лишь в ней одной. Даже дня не прошло с того момента, как он осознал, какое место она занимает в его сердце, но уже никогда не сможет сказать ей, по-настоящему сказать ей, что она значит для него. У него был шанс, но он упустил его.

«Возможно, это и хорошо: если я умру, ей будет гораздо лучше без меня».

Эта мысль оказалась горькой. И совершенно неправильной.

А потом Фелиция. Их дружба возродилась в этих сложных обстоятельствах, окрепла перед лицом невзгод. Что с ней стало? Пала ли она уже жертвой запущенного в этих стенах плана? Или же она…

— Ремус?

На мгновение он был уверен, что встревоженный знакомый голос, прошептавший его имя через полотно двери, был плодом его наверняка уже больного воображения. Он моргнул.

«Какой кошмар. Я нахожусь здесь всего несколько часов, а уже слышу голоса…»

— Ремус? Ремус, ты меня слышишь? Если да, то, пожалуйста, ответь! Ремус!

Он снова моргнул. Теперь голос представлялся ему более реальным…

— Фелиция? — с опаской позвал он.

— Ох, слава богу! — отозвался знакомый голос Фелиции через вентиляционную решетку в верхней части двери; поднявшись на ноги, Ремус даже смог разглядеть ее темные волосы через прутья. — Я так боялась, что они чем-нибудь тебя накачали, или убили, или сделали что-то ужасное! Я знаю, что Кролл просто дождаться не может начала экспериментов…

Скинув оцепенение, овладевшее им в уединении, Ремус подошел вплотную к двери и постарался хоть что-нибудь разглядеть через решетку.

— Фелиция, что ты здесь делаешь? — перебил он ее нервно. — Ты хоть представляешь, что случится, если тебя здесь поймают?

— Я ей то же самое сказал, — язвительно заметил малознакомый мужской голос, и Ремус замер на месте. — Но Лиция заявила, что это наш единственный шанс вытащить вас… — Послышался стон и негромко произнесенные заклинания. — Даже если увольнение — это самое меньшее, что с нами случится, если нас поймают…

— Прости, что втянула тебя в это, Эйвин, — извиняющимся голосом проговорила Фелиция. — Но у меня нет допуска, чтобы открыть эти двери, или же снять охранный браслет, или…

— Да-да, я в курсе. И я пошел с тобой добровольцем, тебе даже не пришлось заламывать мне руку, — с ироничным вздохом заметил мужчина по имени Эйвин. — Тебе повезло, что я люблю тебя так сильно, иначе сейчас сидел бы себе в безопасности в баре. — А! — Дверь резко подалась. — Получилось. Теперь отойдите от двери, профессор.

Сбитый с толку Ремус, тем не менее, послушно отошел в сторону, тогда как дверь вдруг содрогнулась, а затем с хорошо слышимым щелчком распахнулась и со всего размаху ударилась об стену.

В проеме стояли две фигуры. Первая была знакомой — Фелиция Хэтауэй улыбалась ему со смесью тревоги и облегчения. А вот вторая…

В следующее мгновение Ремус вспомнил.

— Вы Фалконер! — воскликнул он. — Вы записывали меня в мой первый визит! Я учил вашего брата Мэллори.

Молодой парень с взъерошенными каштановыми волосами и перекрученной мантией улыбнулся.

— Я полагал, у вас плохая память, — заметил он, переступая через порог и заходя в камеру. — Простите за то, что мы так вломились; строго говоря, мне не следует так открывать двери, но это быстрее, чем проходить через все предписанные шаги. Да не мне вам рассказывать, — вздохнул он и пожал плечами. — Ну, не важно. Давайте, профессор Люпин, нужно снять с вас браслет, и тогда вы сможете выбраться отсюда.

Ремус послушно протянул руку охраннику, тогда как Фелиция с бледным и встревоженным лицом подошла к ним.

— Прости, что мы так долго, — тяжело дыша, сказала она. — Я даже не знала, что они собираются арестовать тебя, пока это уже не произошло! Я бы пришла раньше, но с утра тут дым коромыслом стоял. — Она покачала головой. — Ты не поверишь, что произошло!

Ремус знал, что его уже мало что может удивить из того, что творится в институте, особенно в полнолуние.

— Вряд ли, — ответил он сухо и поморщился, когда Фалконер дернул браслет. — Что-то не так?

Тот скривил лицо.

— Охранные заклинания сильнее, чем те, что они используют внизу. Мне потребуется время. Возможно, есть обходной путь, как с дверью.

Ремус устало улыбнулся.

— Учитывая, что я наверняка спровоцирую сигнал тревоги во всем здании, если только выйду за порог с этой штукой, полагаю, могу позволить себе подождать. А теперь, Лиция…

— Почему дым коромыслом, да? — уточнила Фелиция, закатывая глаза. — Что ж, Ремус, я не представляю себе, хорошо это или плохо, но вот что случилось, и мы не знаем, что нам делать. — Она перевела дух и продолжила: — Ребекка пропала.

Мысленно Ремус отметил, что ей удалось-таки удивить его.

— Пропала? О чем ты?

Фелиция лишь пожала плечами.

— Просто исчезла. Она отметилась на выходе прошлым вечером и направилась на день рождения дочери, но там так и не появилась. Ее метла все еще в фойе внизу, хотя она и сказала, что собиралась воспользоваться ею. С тех пор от нее ни слуху, ни духу ни здесь, ни дома. И никто не знает, где она.

Отвратительное предчувствие начало зарождаться в уме Ремуса, но сейчас было не время озвучиваться его.

— Кто-нибудь что-нибудь предпринял?

Фелиция вздохнула.

— Ее муж сообщил мракоборцам, но сейчас все так заняты арестом той пожирательницы смерти, что я сомневаюсь, что кто-то даже прочтет заявление. — Ее лицо перекосилось. — И, конечно же, Кролл не стал терять времени и назначил себя временно исполняющим обязанности руководителя института. Он всех вызвал на совещание в конференц-зале на уровне пять, и мы с Эйвином воспользовались этим в своих целях и поспешили сюда. Мы отметились там, а затем выскользнули, пока все рассаживались. Все были так заняты поиском стула подальше от Кролла…

— Мы не могли упустить такой шанс. Ага! — Браслет резко сжался, задрожал, а затем раскрылся и со стуком упал на пол. Фалконер широко улыбнулся. — Готово!

— Ловко сработано, — похвалил Ремус и, стараясь не поморщиться, потер покрасневшую кожу на запястье. — Что теперь?

Фалконер пятерней взъерошил и без того уже растрепанные волосы и посмотрел на Фелицию.

— В шашки сыграем?

— Козел, — выпалила Фелиция и шлепнула его по плечу; ее глаза, однако, свидетельствовали об ином, нежели ее слова. — И что я в тебе нашла?

Фалконер вернул ее взгляд со словами:

— Хочешь, напомню?

Ремус смущенно прочистил горло. Фелиция и Фалконер слегка покраснели.

Парень расправил плечи, становясь серьезным.

— Я вернусь на совещание и буду надеяться, что никто не заметил моего отсутствия, — сказал он, а затем снова улыбнулся. — А вы двое можете ускользнуть через черный ход.

Ремус прищурился.

— Черный ход?

Фелиция с любовью улыбалась Фалконеру.

— Он имеет в виду, что мы можем воспользоваться порталом на случай непредвиденных обстоятельств. Из того, что мы слышали, в Министерстве сейчас черти что творится, так что нам, вероятно, удастся добраться до выхода незамеченными.

— Ты знаешь, где расположен портал на этом уровне? — серьезно спросил Фалконер, глядя на нее.

Фелиция кивнула.

— Да. Будь осторожен, Эйвин.

Он улыбнулся в ответ, хотя его лицо было достаточно бледным и неуверенным.

— Ты тоже, Лиция. Скоро увидимся.

— Держи пальцы скрещенными.

В течение какого-то показавшегося долгим мгновения они смотрели друг на друга. А затем со вздохом Эйвин Фалконер развернулся и исчез в коридоре. Спустя несколько секунд до них донесся грохот опускающегося лифта.

Фелиция какое-то время с отсутствующим видом смотрела прямо перед собой, а затем встряхнула головой.

— Пойдем, Ремус, — сказала она с неестественной оживленностью. — Надо выводить тебя отсюда.

Несмотря на всю серьезность их положения, Ремус не сдержал улыбки, двигаясь рядом со старой подругой в коридор.

— Он нечто большее, чем твой друг из охраны, не так ли? — заметил он.

Фелиция слегка покраснела.

— В общем-то, да.

Ее слова отозвались в нем легкой грустью — болью, приглушенной прошедшими двумя десятилетиями, скорее ностальгической, нежели настоящей.

— Кажется, он любит тебя очень сильно.

Фелиция вздохнула.

— А я люблю его, — призналась она и улыбнулась. — Представь себе, ты первый, кто об этом узнал. Ребекка не приветствует близких отношений между работниками, так что мы держим это в тайне — прячемся по закоулкам, стараемся вырвать хоть какие-то мгновения. Он даже ждал меня в «Трех метлах» после нашей встречи тем вечером.

Фалконер из института, сидящий в баре… Ремус кивнул со слабой улыбкой.

— Я знаю. Тонкс видела его за стойкой. Она настояла на том, чтобы мы вышли через заднюю дверь, потому что опасалась, что он шпионит.

— Ой, — хохотнула Фелиция. — Мне жаль, что так вышло. — Она снова вздохнула. — Он младше меня, — мягко заметила она. — Ему всего двадцать восемь. Он молод, умен, привлекателен. Он может заполучить любую женщину, но по какой-то причине эта честь выпала мне. Я просто не понимаю, что он во мне нашел. — Она прищурилась. — Но я полагаю, ты знаешь, каково это.

Ремусу снова пришлось бороться с подступающей к лицу краской, и, как обычно, он снова проиграл.

Фелиция улыбнулась.

— Я так и знала. Ты думал, никто не заметит? Должно быть, вы считали всех окружающих слепыми. Или глупыми. И ты не сможешь ответить на этот вопрос, не оскорбив меня.

Ремус был полон решимости не позволять ей втягивать его в этот разговор сейчас.

— Портал далеко?

Ухмылка Фелиции была понимающей, но, к счастью, она оставила неприятную ему тему.

— Прямо за углом. Следующая арка…

Она умолкла, а затем резко втянула воздух.

Ремус проследил за ее взглядом и ощутил, как все внутри оборвалось.

На месте фальшивого светильника оказались лишь осколки.

Фелиция поспешила вперед и принялась изучать их с ясно читаемым на лице неверием.

— Кто мог это сделать? — воскликнула она в ужасе. — Аливард обращается с ними так аккуратно, он бы заметил, если один из порталов разбился бы…

Ремус подошел к ней, с тяжелым сердцем осматривая остатки сферы.

— Значит, это сделал кто-то, кто хотел, чтобы никто не покинул это здание сегодня ночью, — ответил он мрачно. — Чтобы никто не узнал о произошедшем здесь, пока не станет слишком поздно.

Фелиция побледнела.

— Сегодня ночью? Они хотят провернуть свои дела сегодня ночью? В полнолуние?

Ремус стиснул зубы.

— Ну, в этом есть смысл. Резиденты всю ночь будут сидеть по камерам — беспомощные и прикованные цепями, а утром, слабые и уставшие, не смогут оказать какого-либо сопротивления. А теперь и все сотрудники собраны в одном месте.

Фелиция открыла рот.

— Эйвин! Он направился прямо туда…

Если бы Ремус не ухватил ее за плечо, Фелиция бросилась бы назад по коридору.

— Мы ничем не сможем ему помочь, если сломя голову кинемся туда! — объяснил он, когда она гневно развернулась к нему. — Мы должны быть осторожными, Лиция.

— Тогда что мы можем сделать? — с болью в голосе спросила она. Вспомнив свое состояние, когда была ранена Тонкс, Ремус прикусил губу.

— Мы до сих пор не знаем всего наверняка, — признал он осторожно. — Но если я прав в своих предположениях, не думаю, что мы с тобой вдвоем можем что-то предпринять, тем более что вскоре луна выведет меня из игры. Однако если этот разбитый портал не случайность, нам нужно выбраться отсюда и поднять тревогу как можно скорее. А это означает, что нам надо спускаться.

Фелиция уже качала головой.

— Ты считаешь, мы сможем найти целый портал?

— Мы можем попытаться, — сказал Ремус. — А если не найдем, нам придется выйти через дверь.

Фелиция фыркнула.

— Ну да, потому что ее ведь не охраняют.

Ремус заглянул ей в глаза.

— У тебя есть идея получше?

— Нет, — уныло призналась она и медленно и рассеянно покрутила в пальцах палочку. — Значит, воспользуемся самоубийственным планом.

Было очень холодно.

Воздух был ледяным, а тишина — глубокой и дезориентирующей. Ремус не мог объяснить даже себе, почему это безмолвие, сковавшее институт, отличалось от обычной тишины прошлой ночи, но оно казалось чуждым, холодным и таящим угрозу. Что-то было не так.

«Нам нужно выбраться отсюда. Быстро».

Скрип петель опускаемой Фелицией решетки лифта на уровне шесть разорвал тишину на краткий миг, а затем все снова замерло. Ни один звук не длился долго.

— Пошли, — хрипло прошептала Фелиция. — Портал на этом уровне находится рядом с конференц-залом. Мы сможем убить двух зайцев сразу.

— Я бы предпочел менее кровожадную аналогию, — сказал Ремус. Никогда ему не хотелось шутить меньше, чем сейчас. Это гнетущее ледяное безмолвие давило, и его сердце колотилось в груди, словно подгоняя, заставляя ускориться. Они шли по коридору, и звуки их шагов были едва слышны. — Надеюсь, ты понимаешь, что, если я поспешил с выводами по поводу разбитого портала, мы вот-вот наткнемся на людей, которых нужно бы избегать.

Фелиция смерила его взглядом.

— Вообще-то, я думала, что ты подождешь снаружи. Хотя выражение лица Кролла практически стоит риска.

Ремус улыбнулся — вымученный и странный жест.

— Спасибо, но я обойдусь.

Коридор простирался перед ними — гнетущий, пустой и холодный; Ремус с трудом подавил поднимающуюся в нем волной дрожь.

«Я не хочу находиться здесь. Ох Мерлин, помоги мне выбраться!»

Прежде он никогда не страдал от клаустрофобии, однако тяжелое влияние полной луны и испытываемый дискомфорт едва не сводили с ума. Ему хотелось бежать не разбирая дороги по коридорам до тех пор, пока не окажется на свободе, пока не оставит позади это странное место с его странным воздухом и неведомым прежде ощущением угрозы, но он сдерживался. Им нужно спешить, но и оставаться незаметными было важно. Не стоило стремглав бросаться навстречу опасности.

«Мы должны вести себя осторожно. Успокойся, Ремус. У тебя еще есть время».

Впереди приемная уровня пять распахнула перед ними двери. Яркие краски разбросанных там подушек и марокканских ковров, казалось, поблекли под гнетом тишины. На столе Симоны царил привычный беспорядок, дверь в кабинет Ребекки была закрыта, а серебряная решетка, за которой скрывалась лестница, была…

Ремус замер. Он оглядел вход на лестничную клетку.

Это неправильно…

— Фелиция, — позвал он тихо. — Поправь, если я ошибаюсь, но разве решетка, ведущая на лестницу, не должна быть закрыта?

— Да, конечно, она… — Фелиция умолкла, проследив за взглядом Ремуса. — Она открыта, — выдохнула она в ужасе. — Какого черта она открыта? Никто из служащих не мог забыть…

— Разве что они спасались бегством, — тихо перебил ее Ремус, и Фелиция уставилась на него. — И у них не было времени запирать ее за собой.

Она схватила его за руку.

— Мне это не нравится, Ремус.

— Знаю, — удивительно спокойным голосом согласился он. «Не бросайся по лестнице вниз, не бросайся по чертовой лестнице! Люпин, да возьми же себя в руки!». — Но нам следует оставаться внимательными и спокойными. Это может оказаться нашим единственным путем наружу.

Он обращал эти слова к себе в той же мере, что и к ней, и ее пальцы дрогнули на его руке.

— Мне бы только узнать, где Эйвин.

— Я тебя понимаю, но сейчас мы ничего не можем с этим поделать. — Ремус надеялся, что его слова не звучали грубо — он этого не хотел — но в теперешнем нервном состоянии не доверял своему голосу. — Лучшее, на что мы сейчас способны — это выбраться отсюда как можно скорее и вызвать подкрепление. Так, где портал?

Молча Фелиция повела его через пустую приемную, мимо открытой двери на темную лестницу и в следующий коридор. Они все так же молча минули дверь в ее кабинет, затем повернули направо и наконец вышли в часть института, ранее Ремусом не виденную.

Не то чтобы ему хотелось там побывать.

Он не помнил, чтобы хоть раз так странно чувствовал себя перед трансформацией. Самым близким было ощущение, испытанное им в день, когда Каин ворвался в Хогвартс, и Ремусу с трудом удалось сдержать гнев волка, едва не вырвавшегося на свободу впервые за много лет. Но аналогия была не полной. Казалось, что какие-то части его кололо и щипало, и он ощущал смесь иррационального раздражения и леденящего страха, в результате рождающую ошеломляющее стремление бежать, пока эти эмоции не поглотили его целиком. Тяжело дыша, Ремус старался привести свои чувства в некое подобие порядка.

Спокойствие. Здравый смысл. Самоконтроль. Спокойствие. Здравый смысл. Самоконтроль. Спокойствие…

Здесь было холоднее. Холод практически обжигал.

«Да что со мной такое?»

— Впереди справа еще один лифт, который ведет на уровень четыре, — сказала Фелиция, и Ремус подпрыгнул от неожиданности, когда ее голос прорезал напряженную тишину, полную напускного спокойствия и подавленного страха. — Там расположена лаборатория Зелии и помещения, в которых некоторые работники проводят свои исследования. Портал находится на три ниши дальше. Конференц-зал за углом в коридоре в противоположном направлении.

Ремус только кивнул в ответ, продолжая повторять про себя свою мантру и надеясь рано или поздно взять себя в руки.

— Я проверю портал, а ты посмотри, есть ли кто-то в конференц-зале.

Фелиция кивнула, покрепче перехватила палочку и поспешно направилась вперед. Через несколько шагов она повернула налево и исчезла из вида.

Ремус глубоко вздохнул. Странная дрожь пронзала его тело, и тревожащая отстраненность все сильнее захватывала его. Что бы ни происходило еще, остановить приближение неизбежного было невозможно.

До восхода луны оставалось несколько часов. Надо торопиться.

Двигаясь быстро, Ремус прошел серебристую решетку небольшого лифта и принялся считать светильники. Один, два…

Черт. Черт!

Даже несмотря на случившееся с первым порталом и зловещее безмолвие, окутавшее институт, Ремус Люпин продолжал надеяться, что он ошибался, что работники института находились на совещании, что его подозрения о захвате заведения пожирателями смерти не более чем паранойя.

Но два разбитых портала — совсем другое дело.

Протянув руку, Ремус собрал осколки портала с уровня пять. Ему пришлось побороть желание растереть остатки в пыль кулаком.

Вот тебе и легкий путь наружу…

— Ремус?

Подняв голову, он увидел приближающуюся Фелицию с растерянным лицом и сомнением в глазах.

— Что с порталом? — спросила она без особой надежды.

— Мне видится систематический подход, — приподняв бровь, сардонически заметил Ремус и продемонстрировал Фелиции обломки их второй надежды. — Я сомневаюсь, что нам повезет в следующий раз. А что с конференц-залом?

— Пуст, — сообщила Фелиция; за последнюю минуту она побледнела еще сильнее. — Но не в том смысле, в каком я ожидала. Пойдем посмотрим.

Вернув осколки на место, Ремус последовал за Фелицией назад по коридору к большой двустворчатой двери, распахнутой настежь. За этими дверями располагался конференц-зал.

Помещение было большим и ожидаемо серым; в нем находились длинные деревянные столы с ужасно неудобными на вид стульями. Вдоль стен также стояли стулья, кроме одного угла, где Ремус заметил маленькую дверь, предположительно ведущую в чулан или кладовку. На стене слева виднелся большой символ института.

Как и сказала Фелиция, зал бы пуст. Но вот выглядел он так, словно ему не полагалось быть таковым.

В канделябрах, размещенных между светящимися сферами, торчали неожиданно ярких цветов свечи. От тлеющих фитилей поднимались струйки дыма, свидетельствуя о том, что их потушили совсем недавно. Все стулья были аккуратно задвинуты на свое место, и перед каждым на столе лежала стопка бумаг — где-то аккуратная, где-то небрежная, а также перо и пузырек чернил. Расставленные по столешницам стаканы воды оказались разной степени наполненности, а несколько наполовину пустых тарелок содержали рассыпчатое печенье. Воздух был тяжелым и наполненным сильным мускусным, пряным запахом. На мгновение Ремус вынужден был бороться с желанием закрыть глаза.

— Кролл всегда четко следует своим привычкам, — проговорила Фелиция, вырывая Ремуса из раздумий. — Даже на незапланированной встрече он настаивал бы на соблюдении формальностей. Бумага и перья для всех присутствующих. Напитки и закуски. Я прямо вижу, как он возится с чарами, наполняя стаканы водой, тогда как остальные требуют от него перейти к делу. — Она оглядела серое пустое помещение. — Так этот зал выглядит в каждое наше совещание. Ну, кроме того, что сейчас в нем никого нет, — расстроенно добавила она. — Мне казалось, что, если бы все ударились в бегство, беспорядка было бы больше. А если бы кто-то захватил их, они, несомненно, не сдались бы без боя. Я знаю, что Эйвин и его коллеги не сдались бы.

Неправильность происходящего в этом помещении — таком обыденном, но пустом, лишенном жизни — чувствовалась сильнее всего. Благодаря недавно горевшим свечам здесь было не так холодно, но почему-то вонь от затушенных фитилей воспринималась хуже.

— Все это так странно, — заметил Ремус. Удушливые запахи обволакивали его, и глаза снова начали закрываться. С трудом он продолжал держать их открытыми. Чертов запах, что, во имя Мерлина, это за… — Лиция, чем здесь пахнет?

Фелиция закатила глаза.

— Ах, это. Это свечи гармонии Зелии. Их фитили пропитаны каким-то успокаивающим зельем. Она всегда зажигает их, чтобы наши совещания проходили спокойно и плодотворно, — объяснила Фелиция. Принюхавшись, она продолжила: — Правда, обычно запах не такой сильный. Должно быть, с этой партией она перестаралась.

Сказать, что, на взгляд Ремуса, этот запах сложно было назвать гармоничным — ничего не сказать.

— И как, помогает?

— Да не особо, — с бледной улыбкой призналась Фелиция. — В основном они просто усыпляют, но на наших совещаниях это может быть рассмотрено как счастливое избавление.

К черту дипломатию.

— По-моему, они отвратительны. У меня глаза слипаются.

Фелиция сморщила нос, но продолжила улыбаться.

— У тебя хороший вкус, — заметила она, но легкость ее тона исчезла, как только она снова обвела глазами помещение. — Ремус, мне это не нравится. От состояния этого зала так и веет чем-то зловещим. Мне просто хочется убраться отсюда подальше.

— В этом я тебя поддерживаю, — со вздохом сказал Ремус, снова стараясь побороть приступ паники. — Я сомневаюсь, что мы найдем в этом здании целый портал. Думаю, надо направляться к входным дверям и надеяться на удачу.

— Вряд ли нам хватит одной удачи, — возразила Фелиция, сжимая в пальцах палочку — их единственное оружие. — Полагаю, понадобится чудо. Не думаю, что тот, кто потратил столько времени на уничтожение порталов, просто оставил входную дверь открытой.

Ее слова практически дословно повторяли его мысли.

— Я знаю, но нам надо…

Неожиданно до них донесся звук.

Очень тихий, едва слышный, но в гнетущей тишине уровня пять он показался им криком. Ремус замер; Фелиция развернулась на месте, наставив палочку в угол помещения.

Прямо на маленькую дверь чулана.

Что это еще такое?

Они переглянулись.

Ступая тихо-тихо, Ремус направился через зал к двери, Фелиция последовала за ним. Кончиком палочки она указала на него, а затем на ручку двери. На мгновение Ремус подумывал предложить взять палочку самому, но потом решил, что сейчас не время для споров, тем более в его дерганом состоянии. Так что он просто кивнул, крепко взялся за ручку и посмотрел на Фелицию, которая расправила плечи и направила палочку.

Ремус стиснул пальцы и, дождавшись от Фелиции кивка, резким движением нажал на ручку и распахнул дверь.

— Импеди…

— Не причиняйте мне вреда, не надо! Ох, пожалуйста, пожалуйста, не причиняйте мне вреда!

Заклинание Фелиции так и замерло у нее на губах.

— Симона?

Оказавшись в мгновение ока рядом с Фелицией, Ремус удостоверился, что она права. Это на самом деле была Симона Ригли, лежащая, скрючившись и дрожа, среди мусорных совков, чистой бумаги и пустых коробок; ее короткие толстые пальцы вцепились в темные у корней крашеные рыжие волосы, и она зажмурилась в ожидании удара. Еще несколько мгновений она продолжала раскачиваться и трястись, словно бы уже была ранена, и молить о пощаде, но затем медленно осознание того, что на нее не нападают, снизошло на нее, и один круглый глаз выглянул между пальцами, закрывающими лицо.

Ну прекрасно. Как раз то, что им было нужно.

— Фелиция! — потрясенно воскликнула Симона. — Я думала, ты пропала вместе с остальными. И… — Ее голос прервался, и полные щеки затряслись, когда она заметила Ремуса. Ее рот открылся.

А затем она закричала.

— Сумасшедший бешеный! Сумасшедший бешеный! Он вырвался на свободу! — Коробки попадали, совки загромыхали, тарелки разбились, когда пухлая Симона попыталась забиться в дальний угол тесной коморки, продолжая визжать изо всех сил и царапая серебряными ногтями стены. — Помогите! Помогите! Помог…

Ремусу едва хватало самообладания, чтобы остаться на месте, тогда как ему хотелось броситься к Симоне и отвесить ей оплеуху, таким образом заставив замолчать. К счастью, Фелиция оказалась расторопнее.

— Силенсио!

Истерика Симоны мгновенно утихла. Выпучив глаза, помощница хваталась за горло, но звука не было. С хмурым выражением лица Фелиция опустила палочку.

— Симона, прекрати! — приказала она шепотом. — Ты хочешь, чтобы нас кто-то услышал?

Ремус с трудом перевел дыхание. Он не мог выдавить ни слова. «Что это было? Почему я так подумал? Что со мной такое? Что?.. Бешеный. Я становлюсь бешеным? Я?..»

— Ремус? — взволнованный голос Фелиции ворвался в его размышления. — Мне кажется, я что-то слышу.

Ремус уставился на нее.

— А я — ничего.

Но спустя мгновение он понял, что Фелиция права.

Прерывистое дыхание доносилось из коридора. Холод, ледяной холод, а за ним звук, нарушающий тишину. Затем…

Серебро луны — такое яркое, как отблеск лезвия кинжала. Когти вонзились в его спину, а золотые глаза яростно блестели…

Сильнейшая боль, сопровождающая вонзающиеся в его плоть зубы…

Ремус пошатнулся. Холод — не внутренний озноб, но волна ледяного воздуха коснулась его кожи, обжигая и навевая ужас. Он почувствовал, как охнула и покачнулась Фелиция, увидел, как губы Симоны разомкнулись в беззвучном крике, когда и она ощутила ледяное прикосновение…

Волчьи глаза Авраама Каина сияли торжеством, когда он направился к беззащитным ученикам… Его собственное желание кусать, убивать поднималось внутри…

Тлеющие фитили свечей потухли окончательно. Помещение утонуло в тенях, тогда как становилось все холоднее; ледяное дыхание неизведанного закрадывалось в его душу, изгоняя оттуда всякое чувство тепла и света…

Это ощущение не спутать ни с чем. Все, что он испытывал до сих пор, указывало на одно.

В свете последней свечи Ремус увидел расширенные от ужаса глаза Фелиции. Своим криком Симона могла и мертвого разбудить, но вместо этого разбудила кого-то похуже.

Она разбудила дементора.