Ключ от вселенной (гет)

В тишине длинного коридора шаги высоких ботинок отдавались негромко, но звонко. Тихо журчали охлаждающие и кислородные установки, чуть поскрипывала обшивка. Мягкий свет, ещё не переключённый полностью в дневной режим, подсвечивал коридор станции почти приветливо.

Прекрасное утро!

Эштон Риверс затормозил перед дверью дымчатого стекловидного пластика и постучал. Душу его переполняли неясные, но приятные предчувствия. Начальник вызывал его к себе. Следовательно… Следовательно ожидается какое-то важное дело. Наконец-то!

Карьеристом Эштона не назвал бы никто из тех, кто с ним работал, а до этого — учился. Да, он поднимался по служебной лестнице ровно и плавно, но это никого не удивляло: Эштон был аккуратен, пунктуален и патологически совестлив. Последнее стало бы поводом для насмешек, но в спортзале он тоже проводил достаточно времени. Более чем достаточно, чтобы шутники воздержались от желания сделать Риверса своей мишенью.

Однако, если его не трогать, то Эштон был миролюбив и скучен. Он никому не навязывался и даже в карты играл, только когда приглашали. Но на самом деле он мечтал. Каждый день, приближаясь к стыковочным шлюзам, он выглядывал в иллюминатор и вздыхал, как вздыхают влюблённые. Он хотел быть капитаном.

Кого этим удивишь? Все, кто служит в галактическом флоте, мечтают однажды стать капитанами. Но Риверса влек к себе не большой и величественный флагман их флота (двести одиннадцать человек в подчинении, собственная оранжерея для регенерации кислорода). Нет. Он хотел быть капитаном катера, одного из двадцати, стоявших сейчас пришвартованными к головному кораблю, великой, ужасной и чуть устаревшей «Эос». Разведывательного катера. Три человека, полная секретность, быстрота, манёвренность… и неизвестность. При необходимости — обязательство принять огонь на себя, — но Эштон не без основания считал, что такой необходимости не возникнет: эйты атаковали только большие суда, поскольку…

— Войдите!

— Младший лейтенант Риверс по вашему приказанию прибыл.

Эштон щёлкнул каблуками, аккуратно изобразил салют старшему по званию и вытянулся по струнке, едва сдерживая подступающую радостную нервозность. Другой, наверное, первым делом подумал бы, не ошибся ли он где, не числится ли за ним какая-то провинность, — но Эштон Риверс, как уже было сказано, вёл скучную, хоть и приятную по меркам службы, жизнь.

— Вольно, Риверс, и избавьте меня от этого цирка, — Торвальд Смит снял сидевшие на его носу очки для чтения и неопределённо помахал ими в воздухе. — Проходите, садитесь.

«Риверс». Сердце Эштона ещё раз подпрыгнуло. Не «младший лейтенант», что предвещало бы скучный разбор полётов, но и не фальшиво-сердечное «Эштон», приберегаемое для крупных происшествий, грозящих гауптвахтой. «Риверс» означало неофициальный разговор двух официальных людей, а это уже похоже на дело…

Эштон занял стул для посетителей, расположившись удобно, но не расслаблено. С Торвальдом Смитом о расслабленности речь не шла. Официально, должность, которую он занимал, называлась «организация внештатных работ», по факту это означало — служба безопасности и разведки, а за глаза команда звала Смита «вторым капитаном». Потому что на таком корабле, как их, разведка бы самым главным… ах да, ещё надо было как-то передвигаться в космосе. Но для этого есть первый капитан, так ведь?

Торвальд Смит снова нацепил очки, и теперь разглядывал Эштона поверх них, не говоря ни слова. Пронизывающих взор светло-голубых глаз, окаймлённых седыми ресницами под седыми же кустистыми бровями, был пристальным и словно лишённым выражения, как у совы или аллигатора. Неуютный взгляд, дополненный фирменным звенящим безмолвием, от которого даже самые стойкие ломались и начинали говорить, только бы заполнить похожую на чёрную дыру паузу.

Риверс решил молчать. Наконец, Смит еле заметно усмехнулся.

— Вы ведь сирота, Риверс?

Сирот в разведке любили. Меньше семейных связей, меньше проблем и точек давления. Но ещё больше в разведке любили точность:

— Воспитывался в приёмной семье, сэр, — поправил Эштон. — После катастрофы Сигмы Один волонтёры с Сигмы Два забрали часть детей и распределили по усыновителям.

— Но только самых способных? — осклабился Смит. — Я слышал, они неделю проводили тесты на интеллект, прежде чем принять решение. Не слишком похоже на помощь. Скорее на отбор бесплатной рабочей силы.

«Проверяет».

— Сигма Два — ультракапиталистический мир, сэр. Они действовали в соответствии со своим представлением о помощи и поддержке. Что касается остальных беспризорников, им помогли на Сигме Три и Сигме Четыре.

— А! Знаменитое экономическое соревнование. Сколько планет сейчас в системе Сигма?

— Двенадцать, сэр. Но вторичные неокейнсианцы с Пятой пребывают на грани раскола, так что возможно роение в сторону ближайшей планетарной агломерации.

Эштон отвечал спокойно и обстоятельно, как делал это в Академии, а до этого — в школе на Сигме Два. Руки сложены на коленях, дыхание ровное. Полное самообладание — первое качество, которого требуют от разведчиков.

Смит коротко кивнул, положил локти на столешницу и накрыл одну ладонь другой. На среднем пальце правой руки темнел перстень с квадратным чёрным камнем: знак принадлежности к службе безопасности. Смит резко поднял голову, снова цепляя Эштона пристальным немигающим взглядом.

— Значит, вас воспитали примерным ультракапиталистом неодарвинистского толка, — «второй капитан» усмехнулся тонкой и холодной, похожей на серп месяца улыбкой. — Так как же вам пришла в голову идея поступить в Академию? Почему не знаменитый Торговый Университет? Не добрали баллов?

Эштон усмехнулся в ответ. Кто-то бы сказал «хамство», но нет — Смит просто проверял его.

— Проходной балл на факультет Высшей Космической Навигации выше, чем в Торговом, сэр. Что до воспитания… я был Сигме Два хорошим гражданином. Но исследованные маршруты меня не привлекают. При первой же возможности их переведут на пилотирование роботами. Только неисследованный космос открывает возможности для навигации в ручном режиме. Как видите, я всё просчитал.

Улыбка Торвальда Смита стала шире.

— А ещё говорят, что у уроженцев Сигмы Два нет принципов, и они продадут даже собственную душу, если кто-нибудь согласится её купить.

— А вы покупаете? — безмятежно парировал Эштон.

На сей раз капитану удалось его задеть. Но не говорить же, что единственное, чему он научился в системе Сигма — сливаться с окружением. На марксистской Сигме Четыре, на общинно-демократической Сигме Восемь, на погрязшей в бюрократии Сигме Пять… Эштон побывал на всех двенадцати планетах, но понял только одно: идеала не существует. Ты называешь идеалом это или другое не потому, что оно лучше, а потому, что оно нравится именно тебе. Сужает неопределённость до понятного алгоритма. Но это ловушка, потому что там, где есть определённость, люди не нужны.

— Твою душу давно купило государство, — хмыкнул Смит. — В этом и смысл присяги. Однако, я не об этом. У меня есть дело, которое я хотел бы доверить тебе. Сложное. Полное сюрпризов. Очень важное. Не слишком высокоморальное. Но при этом, безусловно, патриотичное. Мне продолжать?

Сердце Эштона забилось сильнее. «Вот оно». Он даже ничего не ответил, боясь, что голос его подведёт: только с преувеличенной осторожностью кивнул.

— Что вы знаете о Локсе, Риверс?