Изнанка тени (джен)

На главной площади города с раннего утра стучали молотки, слышались оживленная болтовня и незлобливая ругань. Мастеровые возводили на булыжной мостовой деревянную сцену — в город приехал цирк. От дома к дому протянулись веревки с разноцветными флажками, которые трепал ветер, яркими бумажными шариками и цветами из атласных лент; в каждом переулке наклеили разрисованные вручную листовки с чудными зверями, клоунами и акробатами, а едва поднявшаяся с кроватей детвора уже клянчила у родных звонкие монетки.

Цирк был редкостью в этих краях. Небольшой город в горной долине обычно обходили стороной заезжие ярмарки и барды — они всегда шли по тракту мимо, прямиком до столицы, где золота было в разы больше.

Шак медленно ступал по мощеной камнями улице, задумчиво разглядывая суетливых горожан. Он не был здесь, пожалуй, уже более сотни лет и помнил маленькую деревеньку на двадцать домов, но никак не город. Прежде не было ни широкой рыночной площади, ни высоких, с белыми резными ставнями домов, ни большой, на целых три этажа, ратуши.

Башенные часы пробили девять, и Шак почувствовал знакомую щекотку в ногах.

— Еще не время, дорогуша.

Солнце вышло из-за облаков, четко очерчивая тень коренастого, взъерошенного Шака. Она черной кляксой лежала на мостовой, и никто не обращал внимания на то, что она была чуть темнее, чем положено обычной тени. Вдруг за углом послышался громкий детский смех, и она вспучилась, приподнялась над камнями оскаленной пастью, но Шак привычным движением быстро придавил ее ногой обратно к брусчатке.

— Лежи смирно, — прорычал он, оглядываясь вокруг. — Знаю, что ты голодна, потерпи еще немного.

Тень послушно замерла, вновь слившись с камнями, и лишь слегка подрагивала в нетерпении, когда Шак неторопливо направился дальше.

* * *

Зрители были довольны. Взрослые, дети и старики — все население небольшого города столпилось на площади. Они хлопали в ладоши, смеялись, поедали засахаренные яблоки и с любопытством смотрели представление.

Циркачи расстарались на славу — кто только ни побывал сегодня на сцене: и жонглеры с горящими факелами, и гимнасты с разноцветными обручами, и танцовщицы со змеями, и дрессировщики с невиданными в этих местах зверями. Представление растянулось на полдня, и когда вечерние тени опустились на город, а солнце коснулось верхушек елей, на сцену вышел коренастый человек. У него были взъерошенные жесткие волосы, большие руки с короткими пальцами и очень широкая, во все зубы, улыбка. Улыбка, вырезанная когда-то ножом по его щекам, рассекавшая лицо уродливым изогнутым шрамом. Впрочем, под толстым слоем белой краски уродства заметно не было, и зрители искренне смеялись над забавными ужимками маленького человека.

А он тем временем нахлобучил на голову остроконечный яркий колпак, взял в руки шарики и принялся неловко жонглировать ими, то и дело роняя то один, то другой себе на макушку. Потеряв все шарики, схватился за разноцветный обруч, но запнулся об свои же нелепо огромные туфли и растянулся на дощатой сцене. Показательно пожал плечами и с размаху хлопнул себя по лбу. Зрители хохотали, надрывая животы, — им отчего-то казалось, что зрелища смешнее они в жизни не видывали. У многих от смеха уже болели щеки и текли слезы из глаз, но они все смеялись и смеялись, не в силах остановиться.

Старый клоун тяжело встал с деревянного пола, обвел взглядом беснующуюся толпу. Щеки его по-прежнему пересекала улыбка, но глаза жадно скользили по людскому морю. Наконец он заметил у самого края площади одинокую сгорбленную фигуру — старый сторож тоже пришел на представление.

— Можно, — тихо шепнул Шак, и тень, до этого послушно лежавшая у его ног, темной змеей скользнула со сцены вниз, пробралась меж хохочущих людей и в секунду обхватила старика, распахнув пасть. Мгновение — и черный силуэт снова осел на каменную мостовую и так же тихо, никем незамеченный, шмыгнул обратно. Едва тень коснулась его ног, Шак почувствовал прилив сил.

Долго еще в тот вечер он развлекал зрителей, еще троих по его разрешению поглотила тень. Шак не был жаден, и потому брал стариков или больных — он прекрасно чувствовал, к кому в скором времени пожалует старуха с косой.

Но когда на город опустилась ночь, а фонари уже не могли разогнать поступающую к площади темноту, в отдалении, на вершине одного из близких к городу холмов, зажглись огни. Шак собрался было заканчивать представление — тень была сыта и не рвалась больше к смеющимся людям, — но вдруг замер, вглядываясь в темноту.

Ветер принес запахи, которые ни с чем нельзя было спутать, — смерти, крови и сожженной плоти. Сладковато-железистый привкус на языке был омерзителен, от него к горлу подступала тошнота, а перед глазами проплывали разрозненные воспоминания о собственном окровавленном лице.

Шак подобрался, вглядываясь ночь, которую вдали разрывала широкая цепочка огней, замер, не обращая внимания на то, что жители города по-прежнему смотрят на него, и закрыл глаза.

— Сложно… это будет очень сложно, дорогуша, но ты-то, безмозглая, будешь только рада, — прохрипел он. Пятки закололо — тень почувствовала намерения хозяина и рвалась вперед, но Шак хотел убедиться до конца, что глаза не обманули его, и потому ждал.

Но вот на окраине послушались шум, лягз, звон разбитого стекла, и уже вскоре устланная соломой крыша крайнего дома занялась ярким огнем. Все-таки он оказался прав.

Шак медленно выдохнул, с кряхтением сел на дощатый пол и устало сказал:

— Ну, пошла, гадина.

Тень будто только этого и ждала — более не скрываясь, она вспучилась, разрослась вширь, темным облаком накрыла площадь, гася фонари и задувая факелы, накрывая обезумевшую от ужаса толпу черным саваном, чтобы вскоре снова съежиться и опасть, лениво и сыто приползти к ногам хозяина.

— И довольна же, как никогда, — скривился Шак, оглядывая опустевшую площадь.

Шум становился ближе и ближе, город пылал, по улицам гулко разносились отрывистое рычание команд, пьяный смех и брань, но Шаку не хватило бы сил на весь город и потому он ждал. Наконец, когда войско подошло совсем близко, Шак резко выкрикнул что-то, и циркачи, которые до этого безмолвными статуями стояли у него за спиной, расплылись мутными серыми сгустками и полетели во все стороны. Послышались надрывные крики и вопли ужаса.

— Иди, дорогуша, без тебя не справятся, — выдохнул Шак, устало стирая со лба пот, и тень тут же метнулась через площадь к подступающему войску.

Шаку было тяжело и больно — казалось, будто его изнутри распирает чудовищная масса, раздувает тело, сдавливает внутренности и стискивает голову раскаленными щипцами. Он смутно видел, как в отдалении мечутся тени, как постепенно замолкают крики, и на город опускается тишина, которую прерывает лишь расползающийся вокруг огонь.

Тени вернулись к нему вскоре — уставшие, но довольные, подрагивающие от восторга — прежде хозяин такого им не позволял. Шак раздраженно взглянул на них и резко поднялся на ноги — пожар охватил почти весь город, от дыма стало тяжело дышать. Пора было уходить.

* * *

Зарево пожара было хорошо видно отсюда, с опушки леса. Шак устало прислонился лбом к шершавому сосновому стволу и закашлялся — все же наглотался вдоволь дыма, пока бежал по улицам. Небо уже посерело, колючие огоньки звезд выцвели, и только луна по-прежнему светила сквозь темные кроны деревьев.

— Ну, дорогуша, — прошептал он, отдышавшись, — теперь тебя ждет самое неприятное.

Тень под ним замерла и будто поблекла — она не могла понять, чего от нее хочет хозяин, потому что прежде подобных приказов не было.

— Отпусти их, — Шак нахмурился, разглядывая дрожащую кляксу. — Я знаю, что ты сыта. Отпусти горожан.

Тень метнулась, задрожала, после будто вжалась в рыхлую землю, но Шак вытащил ее обратно, хоть и с трудом. Придавил ногой к земле.

— Ты досыта попировала сегодня, гадина. Чего тебе еще? — рыкнул он. От напряжения пот стекал по лбу, заливал глаза — никогда еще тень так сильно не сопротивлялась ему, никогда так агрессивно не скалилась в ответ. Жадная, ненасытная тварь.

Шак долго просил, приказывал и угрожал, и только когда потянулся ударить, вгрызться в туманное нутро, тень очень медленно, огрызаясь и дрожа, распахнула пасть.

Люди лежали вповалку посреди леса и пока не пришли в себя. Шак знал, что некоторые, самые слабые, так и не очнутся, а жизнь остальных сократится на пару лет, но это было малой ценой за возможность жить, пусть и так — без крова над головой.

Знал Шак и то, что тень — злобная, мстительная гадина — никогда не забудет того, что он заставил ее сделать. Теперь он не мог доверять ей как раньше, не мог полагаться, потому что знал — она предаст. Выберет момент, когда он будет слаб, и ударит в спину. Пусть это случится и не сейчас, а может, и не через десяток лет, но это произойдет рано или поздно. Что ж, Шак был готов и к этому. Он знал, какой будет его смерть еще три сотни лет назад, не сомневался в этом и сейчас. А раньше она наступит или позже — для него это давно не имело значения.

— Эй, что случилось? Что я здесь делаю? — послышался из-за спины ошарашенный, хриплый мужской голос.

Шак не ответил. Он постоял еще немного, вглядываясь в догорающий город, а потом, сняв нелепые клоунские ботинки, направился в сторону тракта — ждать торговый караван до столицы.