Гора вечного льда (джен)

Лил дождь.

Генрих Мюллер выругался сквозь зубы, прикрикнул на рабочих, седлающих его лошадь, провел мгновенно промокшим платком по лбу. Это было абсолютно бессмысленно, но несколько успокаивало. Генрих всегда гордился тем, что он оценивал реальность адекватно. Так вот, сейчас он оценивал ее как хреновую. Первая экспедиция вернулась из Тибета успешно. Они привезли множество фотоснимков, шкуры животных и перья птиц, антропометрические данные… Но почему-то практически не записали ничего о верованиях людей, а о всех необходимых церемониях рассказывали на словах. Генрих подозревал, что первой экспедиции было попросту не до того: время поджимало, а исследование неизведанного региона не терпит суеты.

Его задача была четкой и скучной: надо было исследовать гору Кайлас и его окрестности. И по возможности договориться с местными о том, что через несколько лет немецкие альпинисты поднимут на Кайласе флаг своей страны. Скука.

Генрих подозревал, что через эти несколько лет на каждой доступной тибетской вершине альпинисты будут сидеть гроздьями. Четырнадцать гималайских восьмитысячников манили многих. Конечно, то, что около десяти лет назад третья британская экспедиция провалилась, остудило многие горячие головы, и все же, все же…

Сам Генрих считал себя ученым и к любителям залезть на самую высокую кочку относился со снисходительным презрением. Он бы предпочел приехать в Тибет с другим заданием. Например, чтобы собрать местный фольклор. Но выбора не было — руководитель экспедиции заставил его поклясться, что Генрих будет следовать всем его указаниям и распоряжениям.

Все остальные члены экспедиции оставались в Лхасе — вели переговоры с официальными лицами. Генрих же должен был описать маршрут вокруг одной из святынь местных жителей — горы Кайлас. Его изрядно повеселило, то, что по разным поверьям на горе жили сразу два разных божества. Одного звали Шива, другого Чакрасамвара, и Генрих искренне гордился, что он вот это “Чакрасамвара” мог выговорить с первой попытки и не запнувшись. Еще один “бог” по еще одному поверью, Тонпа Шенраб, видимо, не выдержав этого общежития, с Кайласа спустился на землю.

Генрих, будучи добрым католиком, в церковь ходил регулярно — на Пасху и Рождество — а потому ко всем прочим религиям относился со снисходительным любопытством и все эти “божественные” сложности его несколько веселили.

Сегодня ему предстояло добраться из Лхасы до озера Ямдрок. Там его должен был встретить сопровождающий — все же местные власти не собирались отпускать чужака гулять вокруг Кайласа в одиночку. Вместе с проводником они посетят еще два озера, потом пройдут по Кайласу, и потом через Катманду Генрих вернется в Лхасу.

Во всяком случае, план был именно таков.

Вид гор очень скоро утомил Генриха. Ну да, красиво. Ну да, вершины. Холодно, жарко, ветрено и нечем дышать одновременно. И даже озеро-скорпион его не впечатлило. “Возможно, начала сказываться высота”, — почти механически отметил он. Проводник, который должен был ждать его здесь, еще не прибыл, и Генрих, недолго думая, решил обустроится на ночлег. Он только начал ставить палатку, как услышал откуда-то сбоку:

— Нараяна-Нараяна! — Обернувшись, он увидел полного улыбающегося мужчину в пестрой хламиде. Наверняка, у хламиды было какое-нибудь зубодробительное название, но Генрих его не знал. Судя по всему, толстяк пришел сюда пешком, и Генрих не понимал, как он не увидел его раньше. Между тем толстяк продолжал на хорошем немецком:

— Не дождетесь вы проводника, он… приболел.

— А вы?..

— Странствующий мудрец, — отрезал толстяк и продолжил чуть мягче: — Если хотите пройти вокруг Кайласа, то доедьте до озера Манасаровар, и там спросите Джатту.

— На озере спросить? — удивился Генрих.

— Воистину так, Нараяна-Нараяна! — улыбнулся толстяк. У Генриха внезапно заслезились глаза. Когда он проморгался, толстяка уже не было. Добрых полчаса Генрих пытался найти хоть какие-нибудь его следы, а потом махнул на это рукой, решив, что это просто был горный мираж.

Он прождал проводника два дня. Когда тот так и не появился, Генрих решил послушаться тот странный мираж.

До Манасаровара он добрался почти через месяц. За это время Генрих составил подробный маршрут от Лхасы, описал несколько видов растений, которые он не видел никогда, поймал несколько десятков бабочек — коллекция заняла свое место в багажной сумке, притороченной к седлу. А еще — бесчисленное число раз благословил пищевую промышленность Германии, снабдившую его консервами и сублиматами: местная флора и фауна доверия у Генриха не вызывали.

Когда он выехал на берег Манасаровара, то испытал что-то, похожее на облегчение. Перед ним, прямо за озером, поднимался ввысь Кайлас, цель его безумного путешествия. Генрих впервые с отъезда из Германии поверил, что он действительно сможет вернуться домой. Сейчас он мог признать: вся эта безумная авантюра изначально выглядела как путешествие в один конец.

В первой же крохотной деревушке, оказавшейся у него на пути, Генрих, с горем пополам объяснившись с местными жителями, прикупил риса и попытался разузнать про кого-нибудь по имени Джатта. Местные жители неискренне отводили глаза и делали вид, что Генриха не понимают. В конце концов какой-то мальчишка со странным именем, воспроизвести которое у Генриха не получилось, смущаясь, ткнул пальцем куда-то на север.

Отъехав от деревни на пару километров, он увидел на берегу реки двоих мужчин. Оба одеты в белое, только у одного, повыше, тюрбан был персиковым, а у другого, пониже — зеленым. Мужчина в персиковом тюрбане улыбался, но его улыбку Генрих не назвал бы благодушной. Скорее — напряженной.

— Уважаемые, не знаете ли вы, как мне найти скульптора Джатту? — тщательно проговорил он, спешиваясь.

— А зачем это вам Джатта? — спросил тот, что пониже, с большими влажными глазами.

— Мне сказали, он может стать моим проводником в путешествии вокруг Кайласа, — также тщательно артикулируя ответил Генрих. На миг ему показалось, что время замерло. На эту бесконечно долгую секунду ему показалось, что он говорит с белым быком.

Потом время пошло как обычно. Двое незнакомцев отошли от Генриха на пару шагов, о чем-то заговорили. Генрих, усиленно делая вид, что не старается их услышать, уловил несколько обрывков фраз: “Прабху, прабху, у нас же там Индра пьяный валяется”, “Мата все еще злится, прабху”, “Спокойно, все будет нормально”, “это проекции”...

— Я — скульптор Джатта, — наконец сказал, обращаясь к Генриху тот, что повыше. — Не думаю, что вам действительно стоит путешествовать вокруг Кайласа. По нашим традициям, вокруг Кайласа надо обойти сто восемь раз, а иначе и начинать не стоит, а у вас нет столько времени, поверьте. И к тому же вы не верите в наших богов, а значит, вам не стоит приближаться к обители бога. Обидится.

Генрих растерялся.

— Да я бы и не пошел… Но я поклялся руководителю экспедиции, что буду следовать его приказам, а у него приказ был ясный: обойти Кайлас…

— А вам никогда не говорили, что тупые клятвы ведут к неснимаемым проклятиям? — поинтересовался Джатта.

Генрих растерянно заморгал. Он не был уверен, что правильно перевел слова Джатты. Вроде, в разговорниках и словарях, составленных членами первой экспедиции, не было слова “тупая”. Джатта тем временем продолжал:

— Я могу предложить вам другой вариант. Вы не идете вокруг Кайласа и тем более не пытаетесь залезть на него, а я свожу вас на экскурсию… в, скажем так, музей, в котором вы увидите основные предметы, значимые для верований этих мест.

— Соглашайтесь, бхай, соглашайтесь, — слегка плаксивым голосом проговорил второй, так и не представившийся мужчина, и что-то в душе Генриху подсказало: если не согласиться, тот начнет ныть, причем так активно, что проще согласиться сразу.

Пещера, куда Генриха привел Джатта, поражала размерами. В самой ее середине на добрых сорок метров в высоту рос сталагмит.

— Это лингам, — сказал Джатта. Генрих поморщился. Сталагмит был невероятен, но называть его членом — это было немного слишком. — Пойдемте, бхай, я покажу вам…

Вдоль стен пещеры в стеклянных витринах стояли экспонаты. Генрих подошел к первому из них — огромному круглому дивану. Изголовье дивана было выполнено в виде семи голов кобры, растущих из одного тела. “И тут излишества", — с некоторым умилением подумал Генрих, вспоминая многорукие, многоногие и многоголовые бесчисленные статуи, виденные им в Лхасе.

В следующей витрине была выставлена голова козла — выглядела она, как живая.

— Ее делал прекрасный таксидермист, — отметил Генрих вслух очевидное.

— Прекрасный, — согласился Джатта, как показалось Генриху, с затаенной улыбкой. — С этой головой связана очень интересная, хотя и долгая история. Если вкратце, то тот, кто около двадцати тысяч лет носил эту голову, оскорбил бога и его жену, за что и был наказан. А через двадцать тысяч лет, когда он раскаялся, ему выдался шанс попросить у бога прощения и вернуть себе свою прежнюю голову.

Чуть дальше на подставке крутилось нечто. Похоже было это нечто на диск от циркулярной пилы. Почему-то золотой.

— Сударшана, — прокомментировал Джатта. — Разумеется, копия. У нас с Вишну есть разные аспекты отношений, но ни один из них не позволил бы мне посметь прикоснуться к настоящей.

Генрих тактично оставил это заявление без комментариев. Каждый, в конце концов, сходит с ума по своему, и если этот Джатта считает, что у него какие-то отношения с одним из местных богов, то кто Генрих такой, чтобы развеивать его заблуждения? Уж точно не святой Франциск Ксаверий.

Немного полюбовавшись на диск — иногда Генриху казалось, что по его краям пробегают языки пламени — он пошел дальше. Сделал несколько шагов и замер, как вкопанный. Перед ним предстал… золотой лингам: полтора метра в высоту, сантиметров семьдесят в диаметре.

— Это мне теща подарила, — как будто чуть извиняясь, проговорил Джатта. — Ну да, не совсем канонический лингам, но не выбрасывать же.

“Боже мой, кто же у него теща?!” — с ужасом и восторгом подумал Генрих, чья юность пришлась на первую мировую войну и поствоенную разруху. Уточнять не стал — не нашел правильных слов.

А потом и слова стали не нужны. В очередной витрине был крайне занятный механический экспонат: модель Земли, будто висящая в космосе. Два крохотных человечка вдалеке от нее выпускали из рук крохотную искру. Когда она попадала в Землю, та взрывалась. “Модель асурской боеголовки, нерабочая, в миниатюре”, — гласила табличка под витриной.

Генрих чувствовал себя странно. Слегка кружилась голова, время как будто перепуталось. Генрих одновременно видел и себя, идущего по громадной пещере, и такую же “боеголовку”, падающую на незнакомый ему город, и странный трезубец, останавливающий взрыв когда-то в прошлом.

— Это пройдет, — сочувственно сказал Джатта. — Это, конечно, все копии, не оригиналы, но человеку неподготовленному здесь тяжело.

— И как должен быть подготовлен человек? — спросил Генрих, лишь бы спросить хоть что-нибудь: казалось, что звук собственного голоса способен привести его в себя.

— Ну например, так, — Джата подвел Генриха к стоявшей неподалеку статуе: исхудавший мужчина, стоящий на одной ноге с руками, поднятыми к небу в молитвенном жесте, сплошь покрытый ядовитыми змеями. — Лишь упорные аскезы могут подготовить душу к такому испытанию. Несколько тысяч лет — небольшая цена за благословение бога.

Генриха замутило еще больше. Он перевел взгляд от статуи аскета к другой: она изображала мужчину в роскошных доспехах, которого душил огненный змей. Лицо мужчины было искажено яростью, ненавистью и мукой.

— Он слишком много хотел и слишком много выпендривался, — с непроницаемым лицом прокомментировал Джатта. — За что в результате и поплатился.

Последний экспонат был не столь экзотичен, как все, увиденное Генрихом до этого. Просто манекены, обряженные в яркие сари с богатой вышивкой. Поясняющей таблички не было, и Генрих перевел вопросительный взгляд на Джатту.

— Сари, — с тем же непроницаемым лицом сказал Джатта. — Морозоустойчивые. — Подумал и добавил: — Термосари, если хотите. У нас тут холодно в горах, что делать.

До отлета оставалось около двадцати минут. Генрих сидел на взлетном поле, жевал травинку и смотрел вдаль, туда, где в облаках терялась вершина Кайласа. После той экскурсии он долго приходил в себя. Джатта рассказывал ему местные легенды и мифы, а на прощание подарил карту с отмеченным паломническим маршрутом вокруг Кайласа.

Руководитель экспедиции всем, что привез Генрих из поездки к Кайласу остался доволен, хотя сам Генрих ощущал некоторую неловкость: вокруг самого Кайласа он так и не прошел. Впрочем, это было не важно. По словам руководителя, уже следующую, третью экспедицию Германия организует открыто, так, чтобы о ней узнал весь мир. И конечно, именно ей присвоят результаты всех трудов и договоренностей, которые сделали члены первых двух экспедиций — тайных, закрытых.

Пилот и механик заканчивали готовить самолет, а Генрих продолжал задумчиво жевать травинку.

— Нараяна-Нараяна! — к Генриху подошел тот самый толстяк, которого Генрих встретил на Ямдроке. Думать, что он забыл тут, в Лхасе, Генриху было откровенно лень. — Меня попросили передать вам письмо и пожелания хорошей дороги.

Генрих открыл плотный серый конверт, слегка испачканный какой-то светлой пылью. На неровном листе было всего два предложения: “Вы вляпались в общемировую лилу, которая начнется совсем скоро — и это ваше проклятие за невыполненную клятву. Я бы пригласил вас лично посетить Кайлас через несколько лет, но боюсь, в ближайшие годы вы будете заняты собственной упорной аскезой”.