Календарики (джен)

Никто теперь уже и не помнил, кто первым принёс в одно сентябрьское утро в класс свою коллекцию карманных календарей.

В шестом «А» не было ни одной девчонки, да и ни одного мальчишки тоже, не собирающих марки, значки или печатные календарики. С календарями и значками было проще — их периодически продавали в киоске «Союзпечать», который стоял недалеко возле «Кулинарии» по дороге к городской школе.

Ребятня вставала на цыпочки, заляпывала стекло киоска ладошками и носами, и строгой продавщице с седым пучком приходилось призывать всё своё мужество, чтобы не прогонять несостоявшихся покупателей.

Иногда трофеи привозили из летних отпусков, и тогда счастливчики показывали свои новые приобретения самым близким друзьям.

В коллекции Наташи Синицыной насчитывалось почти пятьсот календариков. Её мама вдруг надумала учиться заочно в Ленинграде и в каждую сессию привозила Наташе сувенир. Особенно ценными были переливающиеся твёрдые календари, на которых можно было разглядеть сразу два изображения, если чуть наклонять картинку. Сердце Наташки замирало от восторга, когда она перебирала свою коллекцию. Иногда на выходных, когда никого не было рядом, она доставала заветную коробку, перебирала календарики, складывала их по годам, отбирала по темам, любовалась. А потом аккуратно складывала обратно.

Свою коробку она в класс принести так и не решилась, зато с интересом разглядывала коллекции подруг, отмечая, что многие экземпляры у неё есть. А вот некоторые заполучить очень хотелось, но тут уж приходилось только вздыхать.

Лучшая подруга Маша Соколова к Наташиному хобби относилась с пониманием, хотя сама ничего такого не собирала. Ни значков, ни марок, ни открыток с актёрами с томными взглядами, которые были у Таньки Морозовой, первой красавицы класса. Стена Машкиной комнаты была завешана грамотами и вымпелами. Ещё со второго класса она занималась в лыжной секции, и её победы по младшей возрастной группе давно стали гордостью школы. Наташка с трепетом рассматривала Машины грамоты и думала о том, что её занятия в музыкальной школе по классу баяна вряд ли принесут ей такой успех.

Так что весь сентябрь класс был подвержен настоящей эпидемии под названием «Моя коллекция». Генка Медведев даже притащил в класс фотоальбом, в котором демонстрировал всем желающим снимки, сделанные в кружке «Юный фотограф», а Эдик Пичкуев принёс несколько монет социалистических стран — папа Эдика часто бывал в загранкомандировках.

Оля Скрабцова появилась в классе с началом нового учебного года. Папа Оли был военным, переведённым в их посёлок в часть, а мама была назначена завучем школы. Оля нисколько не комплексовала по поводу своего положения новенькой и быстро освоилась в классе.

Когда бум на коллекции немного утих, как раз Скрабцова принесла в школу несколько коробок из-под конфет «Ассорти», наполненных настоящими сокровищами. В одной были открытки с поздравлениями, в другой — фотокарточки актёров, а в двух оставшихся перемешаны календарики.

Наташа вместе с другими одноклассниками с восхищением рассматривала содержимое коробок, отмечая для себя, что коллекция Оли гораздо больше её собственной, хотя попадались среди календариков и дубликаты.

Кто-то из девчонок, замерев от собственной наглости, вдруг громко спросил:

— Оля, а у тебя вот этих календариков с тиграми два. Можно я себе возьму один?

Весь класс уставился на Олю. Она царственным жестом кивнула:

— Возьми, мне не жалко.

Тут уж народ осмелел. Среди кучи на парте стали выискивать повторные, выдирать друг у друга из рук и торопливо спрашивать: «А можно мне?»

Скрабцова кивала налево и направо, и вскоре почти все держали в руках по нескольку заветных трофеев. Наташа так и не решилась попросить себе какой-нибудь из повторных календариков. Сначала ей было неловко, когда одноклассники стали толпиться у парты, потом почему-то стыдно, будто она попрошайничает. Она давно приметила один календарик, который у неё когда-то был. Кадр из мультика про мамонтёнка. Он ей очень нравился, но младшая двоюродная сестра, добравшись до её коробки, порвала календарь в прошлом году. Наташа даже плакала, хотя мама и ругалась на неё, что это всего лишь бумажка.

Сейчас она долгое время держала календарь с мамонтёнком в руках, рассматривала его, но спросить так и не решилась.

А потом, когда девчонки и мальчишки, как величайшее сокровище, потащили подаренное в свои портфели, Оля Скрабцова вдруг звонким голосом объявила на весь класс:

— Все, кто взял у меня календари и открытки, — завтра принесёте по две взамен.

Некоторые так и застыли на полдороги к портфелям, а Наташа быстро кинула мамонтёнка на парту.

Молча, без звука, одноклассники возвращали Скрабцовой содержимое её коллекции. Желающих обменяться нашлось два человека — Морозова, решившая заполучить французского актёра, и Ира Иванова, которая ходила в художественную школу и собирала открытки Четверикова.

Скрабцова, нисколько не смутившись, сложила своё богатство в коробки и убрала в пакет, а Наташа все уроки думала, что что-то ей не понравилось во всём этом обмене, только что точно, она так и не поняла.

Мысли о поступке Оли Скрабцовой отошли на второй план только на классном часе после пятого урока. Наташа, как председатель совета отряда, должна была рассказать классу о выбранном дружиной в этом году направлении, решить пару вопросов с подшефными для второго класса и отчитать отстающих, умудрившихся уже в начале учебного года нахватать двоек.

Светлана Петровна, классная руководительница, предоставила Наташе слово и принялась заполнять классный журнал.

Наташа со всем энтузиазмом перечислила новые направления пионерского движения, назначила общим голосованием Иванову с Морозовой вожатыми и перешла к третьему вопросу.

— Я предлагаю прикрепить к Костюшкину кого-нибудь, чтобы подтянуть его по математике, — предложила она.

— Да он всё равно уроки не делает, чего к нему прикреплять? — выкрикнул Генка и поправил очки. Все знали, что Генка искренне не понимает, как можно не любить математику и тем более, не выполнять домашку по алгебре и геометрии.

— Ладно, дадим тебе испытательный срок, понял? — сказала Наташа и строго посмотрела на Лёшку Костюшкина. — Из-за тебя «бэшки» обошли нас по успеваемости.

Наташа заглянула в тетрадный листок.

— Так. Теперь Полунина.

Лена Полунина поднялась из-за парты.

— Сколько можно опаздывать? Ты живёшь ближе всех к школе, ну как можно просыпаться только ко второму уроку?

Лена виновато улыбнулась и неловко потопталась на месте. Кто-то сзади захихикал и прошептал: «Жиртрест».

Лена действительно была самой полненькой в классе, из-за чего часто терпела насмешки одноклассников. Может быть, они и не прохаживались бы на её счёт, но Ленка постоянно жевала. Она приносила с собой бутерброды, завёрнутые в промасленную бумагу, грызла на переменах яблоки и иногда опаздывала на уроки, задержавшись в буфете и шмыгая в класс с недоеденной булкой.

Наташа спокойно относилась к режиму питания Ленки, но её злило, что та запросто могла не явиться на субботник (когда вся школа сажала берёзки), или не приносила ни грамма макулатуры (тогда как сама Наташа старательно обходила с Машкой все квартиры своего и её подъезда с вопросом: «У вас есть макулатура?» и получала в большинстве ответ: «У нас у самих есть школьники»). Пионервожатой Марине было всё равно, сколько школьников проживало в осаждаемых подъездах, поэтому, чтобы не отстать от «бэшек», приходилось бегать по всем магазинам и собирать у запасных выходов всю обёрточную бумагу, торчащую из коробок.

Наташа посмотрела на Полунину и со значением в голосе сказала:

— Завтра наш класс идёт на овощехранилище. Явка обязательна!

Ленка вздохнула и кивнула.

Всю дорогу до дома Маши (а Маша жила на полпути от Наташиного дома), Наташка продолжала возмущаться нерадивыми пионерами, которые позорят честь класса. Машка кивала, слушала вполуха, а перед самым домом вдруг выпалила:

— Слушай, Наташ. Я завтра не смогу на овощехранилище. Ты же понимаешь, у меня тренировка. Дмитрич не разрешает нам пропускать.

Наташа неуверенно произнесла:

— Ну, тренировка, наверное, уважительная причина. Без тебя как-нибудь справимся.

Машка просияла и полезла в карман куртки за ключом от квартиры.

— Всего один выходной, мы же на область готовимся. На следующей неделе соревнования по ОФП. Да где же у меня ключ? А, я ж в портфель его положила!

Машка присела возле подъезда и расстегнула верхний карман сумки. Наташа вдруг увидела, что среди карандашей и ручек, которые были разбросаны у Машки в кармашке, лежат несколько календариков.

— Маш…

— Что?

Машка проследила за взглядом Наташи.

— А! Календарики! Да я у Скрабцовой взяла сегодня несколько, тут со спортсменами.

— А отдавать чем будешь? Ты же не собираешь? — удивилась Наташа.

Маша пожала плечами.

— А зачем отдавать? Она и не заметила. У неё их вон сколько.

— Ты что? Стащила?

— Ну почему сразу стащила? Просто взяла. Не обеднеет. Тоже мне… «Завтра принесите по два!» Сейчас. Фигушки ей.

— Ладно, пока, — попрощалась Наташа. — Я маме обещала убраться. Завтра как обычно?

— Ага, — беззаботно кивнула Машка и побежала в свой подъезд.

На следующий день Наташа и думать забыла про календарики и Машкину выходку, потому что сначала Лёшка Костюшкин, оттопырив уши, ходил за Тамарой Сивцовой, намекая на её лопоухость, и пришлось вмешаться, а потом физичка (по совместительству завуч и мама Оли Скрабцовой) устроила им контрольную по первой главе. Скрабцова сидела с видом именинницы и снисходительно посматривала на корпевших одноклассников. К концу урока, правда, не справились с заданиями только три человека, включая Лену Полунину, с несчастным видом сдавшую недописанную работу.

После обеда в столовой вернулись в класс, чтобы дружным строем под предводительством Светланы Петровны отправиться на овощехранилище. Сюда ходили на отработку, начиная с шестого класса, и Наташа с одноклассниками в прошлый раз уже успели хорошенько провонять полусгнившим луком, который им велено было перебирать.

Все просто просияли, когда женщина в синем халате, встретив класс возле проходной, повела их мимо длинного здания с луком. Значит, сегодня будет другое задание!

Оказалось, перебирать гнилые помидоры ненамного интереснее, чем лук. Склизкие помидоры противно чавкали в руках, их приходилось выбирать из ящиков, выуживая ещё целые, непомятые. Разговоры быстро стухли, некоторое время все лениво перебирали овощи. Светлана Петровна пошла в управление уточнить что-то там с бумагами и оставила Наташу за старшую.

Кто первым кинул гнилой помидор в кирпичную стену — она не заметила. Но идея поупражняться в меткости многим пришлась по вкусу. Вскоре почти никто не выбирал целые помидоры из своих ящиков. Устроили настоящее соревнование.

Лёшка Костюшкин нарисовал куском красного кирпича мишень. Теперь целились точно в «яблочко».

Не участвовали только Наташа, переживающая, что скажет Светлана Петровна, и Ленка Полунина, у которой скрутило живот от съеденных помидоров.

Пока Наташа пыталась остановить одноклассников, Ленка пошла искать туалет на территории овощехранилища. Вернулась она вместе со Светланой Петровной, которая, едва взглянув на стену, устроила такой разбор полётов, что даже Костюшкин втянул голову в плечи.

— Пакостливые и трусливые! — кричала Светлана Петровна. — Напакостили, а теперь не признаётесь! Да вы позорите честь школы… Да нас сюда больше не пустят… Так пионеры не поступают…

Кое-как доперебирали положенное количество ящиков и поплелись к выходу со склада. Наташа убежала вперёд всех, ей надо было успеть на занятие по оркестру в музыкалке.

Лёшка Костюшкин, оглядевшись по сторонам, вдруг сказал:

— Слушай, Полунина. А почему ты нас не предупредила, что Светлана идёт? Ты нас сдала.

— Я с ней у входа встретилась, — пролепетала Ленка. — Я бы не успела…

— А почём знать, что ты не специально пошла её искать, чтобы накапать? — гнул Лёшка, и некоторые одобрительно закивали.

— Я… Нет! Зачем? — округлила глаза Ленка.

— И куда же это ты ходила, если не секрет? — спросила Таня Морозова и с интересом посмотрела на ведро гнилых помидор, стоящее возле входа.

— Мне нужно было. Я Синицыной сказала, — ответила Лена.

— Что, помидор объелась? — участливо спросила Морозова. — Хочешь ещё?

Она двумя пальцами подцепила лоскут гнилого помидора из ведра и положила Лене на голову.

Кто-то засмеялся.

— Ребят, не надо… Светлана увидит, — произнёс Генка, но идею Морозовой уже подхватили.

Лена Полунина сняла шапку, стряхнула помидор, развернулась и молча направилась к воротам.

— Эй, жиртрест! Подожди! — закричал Костюшкин и кинул вслед Ленке помидором.

Ленка вжала голову в плечи и ускорила шаги, наудачу петляя и пытаясь увернуться от летевших в спину снарядов. Несколько из них достигли цели, оставляя на светлой куртке пятна. Ленка уже почти бежала, слушая улюлюканье и утирая слёзы.

Обо всём этом Наташа узнала на следующее утро, когда в класс на первом уроке без стука решительно ворвалась мама Лены Полуниной. Это была дама весьма внушительной наружности, и сейчас выражение её лица не предвещало ничего хорошего.

Все встали, как положено при входе взрослого в класс. Светлана Петровна (а был как раз её урок алгебры), удивлённо посмотрела на Тамару Ивановну Полунину и махнула классу, разрешив садиться.

Тамара Ивановна отыскала взглядом Лёшку Костюшкина, подошла к нему и вытащила за шиворот из-за парты.

— Что? Сегодня не такой смелый? — грозно спросила она, глядя на вжавшего в плечи голову Лёшку.

— Можно узнать, что случилось? — вмешалась Светлана Петровна.

— Сборище животных! Да вы не дети! Вы — звери! — сердито крикнула Тамара Ивановна.

Класс пристыженно молчал. Только Лена Полунина тихо прошептала:

— Мама, не надо… Зачем ты пришла?

Тамара Ивановна словно не услышала шёпота дочери. Теперь она подошла к Морозовой и пристально на неё посмотрела.

Лицо Тани пошло пунцовыми пятнами. Она молча встала.

— Будь ты моей дочерью, выпорола бы тебя так, что больше вообще сесть не смогла бы, — отчеканила Тамара Ивановна.

После этого она прикрикнула на Ленку:

— Нечего сопли распускать.

И вышла из класса.

Минут десять Светлана Петровна по сбивчивым рассказам пыталась понять, чем вчера закончилась отработка на овощехранилище.

Она не стала кричать и ругаться. Но лучше бы она кричала, так резали уши её тихие слова, в которых было столько горечи, что Наташе хотелось провалиться сквозь землю.

— Я думала, вы растёте добрыми. Запомните, неважно, какой человек снаружи, важно — какой он внутри. Вы очень меня разочаровали…

Она помолчала несколько секунд и добавила:

— Урока не будет. Я не хочу сейчас с вами разговаривать.

После того, как Светлана Петровна вышла из класса, никто не тронулся с места. Тишину нарушил, спустя некоторое время, Лёшка Костюшкин.

— Ты это… Полунина. Не обижайся. Мы не хотели…

Ленка сидела, опустив голову, и ни на кого не смотрела.

— Да ладно, никто же не умер! — беззаботно сказала Оля Скрабцова. — Ну пошутили немного. Жаль, меня с вами вчера не было.

— Кстати, Скрабцова, — спросила Таня Морозова, — а почему это тебя вчера не было? Ладно, Соколова, у неё тренировка. А ты?

— А у меня справка! — ответила Скрабцова. — Мне завуч подписала разрешение. Я после болезни, мне противопоказано находиться в сырых помещениях. Раз алгебры не будет, предлагаю заняться делом. Я тут принесла лишние открытки и календарики. Пять копеек — штука. Кому интересно — подходите. Да, кто вчера брал и не принёс замену, даю сроку до завтра. У меня всё записано.

И Оля помахала перед носом блокнотом.

— Иди ты со своими календариками знаешь куда? — прошипел Костюшкин и направился к выходу из класса.

Но на пороге он нос к носу столкнулся с вернувшейся Тамарой Ивановной. Лёшка испуганно дёрнулся, но мама Лены не обратила на него никакого внимания. Она оглядела класс, а потом поманила Наташу:

— Синицына, можно тебя?

Наташка подскочила и направилась за Тамарой Ивановной, гадая, куда её сейчас поведут. Может, к директору? А может, там уже сидят два дяденьки-милиционера в строгой форме?

Но Тамара Ивановна решительно прошагала мимо кабинета директора прямо к выходу. Наташа еле поспевала за ней.

Они вышли из школы и направились к ближайшей трёхэтажке. Наташа знала, что там и проживают Полунины. Ей приходилось только гадать, что задумала Тамара Ивановна.

У первого подъезда они остановились. Тамара Ивановна выглядела раздосадованной, но обратилась к Наташе спокойно.

— Я как к вам побежала, дверь нечаянно захлопнула, — призналась она. — Давно хотим замок поменять, да всё руки не дойдут. А ключи дома.

Наташка вопросительно посмотрела на Тамару Ивановну.

— Форточка открыта, — пояснила Тамара Ивановна. — Ты худенькая, ты пролезешь. Ленка-то моя застрянет.

И тут Тамара Ивановна грустно улыбнулась.

Наташа посмотрела на окно. Дома эти, расположенные возле школы, были очень странной конструкции. Высоченные потолки, зато узкие, как щели, окна. Говорили, дома строили пленные немцы после войны. Так или иначе, но во всём посёлке они выстроились только в этом районе.

Жили Полунины на первом этаже, так что окно кухни находилось сразу же за парадной подъезда. Наташка, конечно, всегда была глистой, но даже ей пришлось постараться, чтобы протиснуться в узкую форточку. Она подтянулась на руках, засунула руки и голову, оттолкнулась от подоконника на улице и повисла вниз головой уже в квартире. Самым сложным оказалось спуститься. Наташкины ноги болтались где-то в воздухе по ту сторону, а руки никак не могли дотянуться до подоконника. В перевёрнутую голову прихлынула кровь, и Наташка испугалась, что сейчас просто свалится вниз мешком. Многочисленные горшки герани услужливо торчали земляными кружочками, словно приглашая Наташкино лицо приземлиться точно в центр одного из них.

Наконец, она дотянулась до края окна и отодвинула горшки в сторону.

Весь манёвр занял несколько минут, но ноги дрожали так, словно Наташка только что пробежала пять кругов по стадиону, сдавая зачёт по физкультуре.

Она вышла в коридор, оглядываясь по сторонам в поисках входной двери. На стене уютно тикали ходики, но Наташке казалось, что дом недоверчиво смотрит на неё. Зачем она залезла в чужую квартиру? Она поскорее нашла выход, повозилась с замком и открыла дверь.

— Вот спасибо, — облегчённо вздохнула Тамара Ивановна. — Мне ведь на работу во вторую, а я домой попасть не могу. Будешь чай?

— Нет, что вы, — испугалась Наташа. — Мне на уроки надо. Я пойду?

— Да, конечно. Спасибо тебе ещё раз.

Наташа взялась за ручку двери, а потом обернулась.

— Тётя Тамара… Простите нас. Лёшка, он хороший. Он просто не думает часто, что делает.

Тамара Ивановна пристально посмотрела на Наташу.

— Так тебя же не было вчера, когда они Лену закидали. Ты же убежала раньше вроде?

— Да, у меня музыкалка… — кивнула Наташа.

— Так чего же ты извиняешься? Ты же не виновата.

— Всё равно. Простите нас.

Тамара Ивановна улыбнулась.

— Иди уже, мать Тереза! Доброе сердце у тебя, девочка. Тяжело тебе придётся.

Наташа побежала поскорее на уроки, думая о странных словах тёти Тамары и гадая, кто такая эта мать Тереза?

— Что там? Орала на тебя эта карга? — шёпотом спросила Машка, когда Наташа вернулась. Вторым уроком была литература, и класс корпел над сочинением-рассуждением «Какой поступок можно назвать благородным?»

— Нет, — покачала головой Наташа. — Потом… Инна смотрит.

Инна Борисовна была классной у «бэшек», поэтому на её уроках всегда приходилось стараться вдвое обычного. Она снижала оценки за малейшие ошибки, всячески подчёркивая, что её класс — лучше.

К концу пятого урока Наташа в подробностях пересказала Машке про свои акробатические упражнения, умолчав лишь о том, что она просила прощения за класс у тёти Тамары. Не хотелось видеть снисходительное Машкино лицо с выражением: «Вечно тебя тянет спасать мир».

После школы они дошли как обычно до Машиного дома и стали прощаться.

— Может, придёшь вечером? — спросила Наташа.

— Нет, сегодня не получится, — уклончиво ответила Маша. — После тренировки устану. Пока уроки, то, сё…

— Завтра же у тебя выходной? Может, завтра? Мама говорила, сегодня колбасу выкинут в верхнем. Если повезёт, сделаем завтра горячие бутерброды.

— О! Бутерброды можно! — просияла Машка. — Ладно, пока, я побежала.

Вечером Наташа вместе с мамой участвовала в штурме заднего крыльца верхнего магазина.

В их посёлке было два крупных продуктовых магазина, которые в народе давно уже именовали «верхний» и «нижний». Верхний был со стеклянными витринами и огромным торговым залом, обычно растворяющем в себе покупателей без потери свободного пространства.

Исключением были дни, когда выбрасывали колбасу. Почему её именно «выбрасывали», Наташа не знала, но слово весьма точно подходило под описание процесса. Люди, неведомым образом знающие раньше продавцов, что сегодня привезут колбасу, занимали очередь за несколько часов. Некоторые пристраивались уже по ходу ожидания, некоторые на всякий случай, а иные просто потому, что раз очередь — значит, что-то будут давать.

Варёную колбасу продавали строго по одному кг в одни руки, поэтому Наташина мама всегда зорко следила, чтобы дочку не перехватила какая-нибудь проворная тётенька.

— Девочка, постой со мной, — говорили тётеньки и уверяли продавца, что это их ребёнок. — Мне на двоих, вон моя дочь!

Огромный торговый зал не вмещал в себя всех желающих. Несчастной колбасы привозили гораздо меньше, чем собиралось покупателей, и к торжественному моменту, когда из подсобки выносили колбасу, магазин напоминал Наташе демонстрацию на Первомай, только люди были не весёлые и радостные, как на митинге, а злые и взлохмаченные.

Сегодня почему-то решили выдавать колбасу с заднего входа. Для того, чтобы получить заветный килограмм, нужно было пробиться через толпу, осаждающую крыльцо. Кто тут первый, кто последний — было не ясно. Счастливчики, задрав кверху батон колбасы, протискивались обратно через толпу, а те, кто ещё не успел, злились и не желали пропускать обладателей трофея.

— А! Моё пальто! Вы мне оторвали две пуговицы! — закричала какая-то женщина.

— Жрать надо меньше, — ответил ей мужской голос.

Наташина мама нерешительно топталась возле крыльца, не решаясь ступить на первую ступеньку.

— Танька! Наша очередь скоро! Давай сюда!

Из толпы высунулась рука в красной куртке и ухватила маму Наташи.

Тётя Люся, мамина подруга, была гораздо опытнее в стоянии в очередях, да и противостоянии тоже. Она всегда укоряла маму Наташи, что та слишком мягкотелая.

— Так и будешь вежливо стоять в сторонке? — говорила она. — Нечего ушами хлопать!

Добытую с таким трудом варёную колбасу торжественно укладывали в холодильник. Наташка любила бутерброд с батоном и колбасой, это казалось ей невероятным лакомством. Однажды она даже ела сосиски, мама привозила из Ленинграда.

Она рассказала по дороге в школу Маше про вчерашнюю битву за колбасу. Машка смеялась и потешалась над незадачливой тёткой, которой оторвали пуговицы.

— После школы к тебе? — спросила Маша. — Сделаем горячие бутерброды?

— Ага, — просияла Наташа.

Мама была на работе, поэтому девчонки по-хозяйски занялись приготовлениями, весело болтая. Весь процесс стоил именно важности момента. Когда всё готово, чай разлит по чашкам и можно спокойно посидеть за столом.

Наташа нарезала батон, намазала его немного сливочным маслом, потом томатной пастой, а сверху положила нарезанную кружочками колбасу. Хлеб в духовке поджаривался, но из-за масла внутри оставался мягким. Колбаса чуть подтаивала и, перемешавшись с томатной пастой, приобретала неповторимый вкус.

— Как вкусно пахнет! — потянула носом Машка. — Обожаю наши бутерброды. Даже копчёная колбаса не такая.

— Где это ты ела копчёную колбасу? — улыбнулась Наташа.

Копчёную привозили из областного центра только по блату, Наташка её даже ни разу не видела.

— Да у Скрабцовой вчера пробовала. Так себе. По мне, «Докторская» вкуснее.

— Ты была у Оли? — тихо спросила Наташа.

— Ага. Она позвала в гости вчера. Ты представляешь, у неё двухкассетная «Весна»! Ты не поверишь, что мы вчера слушали!

— Что?

— Модерн Токинг! У Оли есть первый концерт. Потряс!

— Ну да… — Наташке что-то уже совсем расхотелось есть бутерброды.

Но достать их из духовки ведь надо было.

Бутерброды получились на славу. Подрумянились как надо. Наташа поставила тарелку на стол, налила чай себе и Маше и присела на табурет. Машке помогать ей было некогда, она увлечённо пересказывала, какая квартира у Скрабцовых.

Наташа взяла в руки бутерброд и уже хотела откусить первый кусок, как вдруг что-то случилось со всей кухней разом. Из батареи, возле которой стоял стол, без всякого предупреждения забил мощный фонтан ржавой горячей воды. Несколько секунд понадобилось Наташке, чтобы понять, что случилось. Потом понимание сменилось ужасом. Не обращая внимания на вопли Машки, она опрометью кинулась из квартиры.

На лестничной площадке по соседству жила тётя Ира. Наташа знала, что она работает диспетчером в ЖКХ. Только бы она была дома!

— Тётя Ира! У нас батарею прорвало! Фонтаном!

Уже через пять минут бригада слесарей перекрыла нужную трубу с отоплением.

За пять минут маленькая, но вполне себе уютная кухня превратилась в мрачное подземелье. Со стен, окна, мебели, холодильника стекали капли ржавой грязной воды. Весь стол, включая бутерброды и чашки с чаем, был залит лужами. Вдобавок ко всему воздух успел пропитаться парами горячей воды, хлынувшей с таким напором.

— Поели бутербродов… — сказала Машка, оглядываясь по сторонам.

— Блин, что мама скажет, когда придёт с работы? — огорчилась Наташа.

— У меня вся юбка грязная, — недовольно сказала Маша.

— Да я сама, как… ёжик в тумане… Прости, что так вышло. Теперь убираться надо.

Наташа пошла в ванную, чтобы налить в ведро воды. С чего-то ведь надо начинать. Когда она вернулась, Машка уже стояла одетая в коридоре.

— Слушай, Наташ, я пойду. Я тут вспомнила, у меня геометрия не сделана на завтра. Дмитрич ругается, если у нас плохие оценки. Надо подтянуть, и так трояк схлопотала.

— Ладно, иди, — кивнула Наташа.

— Ну, пока?

— Пока…

Наташа зашла в кухню, взяла полотенце (всё равно испорченное теперь) и стала вытирать стол. Судя по всему, работы тут ей предстоит не на один час.

Минут через десять раздался звонок в дверь.

«Хоть бы Машка вернулась», — подумала Наташа и побежала открывать.

На пороге стояла Лена Полунина.

— Лена?

— Привет…

Наташа уже хотела спросить, зачем Полунина к ней пришла, но Ленка с удивлением вытянула шею и принюхалась.

— Что тут у тебя? Пахнет, как в подвале.

— Да батарею прорвало. На кухне…

— Не повезло… Теперь убирать сколько. Хочешь, я тебе помогу?

— Да нет, что ты. Не надо.

— Да мне нетрудно.

Ленка улыбнулась и зашла в квартиру.

Они почти не разговаривали, только молча переглядывались и смущённо улыбались, пока оттирали стены, подоконник, умывальник, газовую плиту и всё остальное.

— Это хорошо, что у вас кухня маленькая, — сказала Лена через два часа, когда Наташа уже домывала пол.

— Ага, мама всегда сердится, когда мы вдвоём тут орудуем. Говорит, непонятно, кто кому мешает.

— А у нас кухня большая. Сейчас такую планировку не делают.

— Если бы вашу кухню так залило, наверное, за два часа было бы не отмыть, — рассмеялась в ответ Наташа. — Может, чаю?

— Давай! Если можно.

— Садись, — Наташка ещё раз протёрла насухо табурет. — Сейчас варенье достану. Ты какое любишь?

— Черничное.

Наташка полезла в уличный «хрущёвский» холодильник и достала банку.

— У нас и колбаса есть! Сейчас порежу.

После второго бутерброда Ленка вздохнула:

— Не могу ничего с собой поделать. Постоянно ем. Волнуюсь и ем.

— А я, когда переживаю, вообще не ем, — сказала Наташа. — Кусок в горло не лезет.

— А у меня наоборот. Нервное какое-то. На уроках боюсь, что неправильно отвечу, и сразу так есть хочется. Знаю, что обзываются, и ещё больше есть хочу от огорчения.

— Не обращай внимания. Никому не нравится, когда на него обзываются, но ты не обращай.

— Помнишь, как ты Костюшкину с парты все учебники смахнула? Я думала, он под парту спрячется, у тебя такой вид был.

Наташка улыбнулась:

— Помню…

Сегодня от Лёшки опять досталось Тамаре Сивцовой. Тамара была дежурной и вытирала доску, готовя её к уроку. Лёшка вдруг громко спросил на весь класс:

— Тамарка, что это у тебя?

— Где? — настороженно спросила Тамара.

— Ну вон, в волосах. Беленькое торчит…

Весь класс навострил уши, отложив возню перед уроком. Всем было интересно, что опять задумал Костюшкин.

— Где? — опять спросила Тамара и коснулась рукой волос, пытаясь понять, с какой стороны у неё что-то торчит.

— Да вот же! — не унимался Лёшка и, сделав эффектную паузу, закончил: — А, так это у тебя уши торчат…

Класс грохнул от смеха. Красная Тамара отвернулась к доске, а Наташка почувствовала такую ярость, которую испытывала очень редко. Она подлетела к парте Лёшки и смахнула с поверхности все учебные принадлежности.

Веселье разом смолкло.

— Костюшкин, ты всегда такой придурок?

В этот момент Наташе хотелось вцепиться в него и трясти. Трясти до тех пор, пока из его головы не повылетают все его дурацкие шутки.

— Синицына, ты чего? С ума сошла?

— Шутки не должны быть злыми! Понял? Не важно, что мои сапоги похожи на кирзовые, какие есть, в таких и хожу! И не виновата Антонова, что у неё нос такой! И Полунина не толстая! На себя посмотри! Красавец!

— Да ладно, Наташка, какая муха тебя укусила? Всё, всё… Да понял я.

* * *

Наташа вдруг спохватилась:

— Лен, а ты чего приходила? По делу?

Ленка подскочила и потопала в коридор.

— Сейчас, подожди…

Вернулась она с календариком. Тем самым, с мамонтёнком, который так хотелось заполучить в коллекцию Наташе.

Наташа взяла протянутый календарик и удивлённо спросила:

— Откуда он у тебя? И… как ты догадалась?

— Да я видела, как ты смотрела на него тогда, когда Скрабцова притащила свои коробки. А у меня есть такой. Я только с мультиками собираю. И с цирком ещё. Это тебе.

— А тебе не жалко?

— Нет, — улыбнулась застенчиво Лена.