Дело Бриенны Тарт (гет)

Тормунд Великанья Смерть вместе со своими соплеменниками стоял лагерем вокруг Черного замка уже третий месяц и, по его собственному выражению, доедал девятый хер без соли, сам удивляясь тому, какой леший понес его туда, где ворота под Стеной недавно завалили, а вовсе не в Восточный Дозор, где и Стены-то теперь не было. Многие его соплеменники, впрочем, были Черному замку только рады, потому что не могли изжить свой суеверный страх перед местом, где через пролом в Стене прошло войско мертвых. Сам Тормунд считал, что за Стеной теперь бояться нечего, раз там не осталось ни живых, ни даже мертвых, и уже собирался в поход вокруг Стены и за Стену, в бескрайние снега, когда оказалось, что не они одни в Вестеросе дураки, сидеть в Черном замке — в столице решили восстановить Ночной Дозор.

Первым членом нового Дозора стал Сэм Тарли, заселившийся в свою старую стылую комнату и дувший в кулаки перед очагом, когда Тормунд пришел на него полюбоваться: Тормунд по здравомыслию своему полагал, что Дозор после гибели Короля Ночи и войска мертвых вроде как и ни к чему.

— Джон говорит мне: «Ты присягу Дозору давал? Давал!» — поведал Тормунду нахохлившийся сердитый Сэм. — Я пытался объяснить, что я и присягу мейстера давал, что теперь я мейстер, но куда там — Джон назначил меня мейстером Черного замка и выгнал из столицы.

Тормунд подумал и шутки ради предъявил Сэму для медосмотра свое немалое мужское достоинство.

— В очаге пожарь свою сардельку, — отругнулся Сэм. — Мы же с ним вместе присягу принимали, в один день! И что теперь: он там чпокает блондинок, а мы тут ходим без ботинок. Кстати, вот тебе от этого сукина сына письмо.

Тормунд покрутил перед собой врученный ему свиток, повернув его и вверх ногами, и боком, и вернул свиток Сэму.

— Тут картинок нет, — пожаловался Тормунд. — Сам такое читай.

Досада Тормунда на отсутствие картинок смогла Сэма развеселить, потому что Сэм припомнил графическое послание, которое Тормунд собирался отправить Королю Ночи перед битвой за Винтерфелл. В послании, исполненном с примитивной четкостью, Тормунд в картинках обещал совершить с Королем Ночи акт содомии и таким образом истребить супостата. «А это что?» — спросил тогда опешивший Сэм, поняв, что Тормунд действительно не шутит и всерьез требует ворона, чтобы отправить письмо в стан мертвых. «Это? — указал Тормунд на круговые стрелочки вокруг нарисованного фаллоса. — Это я хрен себе моржовым жиром помажу, чтоб не отморозить об этого ледяного ублюдка».

— Это королевское письмо, — заметил про вверенный ему свиток исполнительный Сэм. — Его вслух читать нельзя, там государственные тайны.

— А ну валите все отсюда в жопу! — взревел Тормунд, и в Черном замке, куда уже сходились Одичалые посмотреть на вернувшуюся ворону, произошло заметное движение, окончившееся образованием толпы перед закрытой дверью в комнату Сэма.

— Читай! — повелел Тормунд так, словно он добился обратного эффекта. — Они вишь как меня слушают!

Из письма Джона выходило, что он царствует в Королевской Гавани, но только его королева оказалась его родной тетей, а потому половой жизни у Джона нет, а в личной жизни непорядки: то Дейнерис великодушна и благородна и весь мир осчастливить готова, а то призадумается, закручинится и говорит: «Нет, этот мир не переделать! Проще сжечь и построить заново».

«Джиор Мормонт во хмелю тоже буйствовал, я от него даже вилки прятал, а меч свой он и вовсе мне подарил от греха, — припоминал в письме Джон. — Но у Дени же это насухую, да и дракона не спрячешь никуда. Я уж и колбасой его приманивал, и за околицу уводил — никакого толка, смех один. Как он ее слышит, я просто не понимаю. Так что приходится мне Дени на словах уговаривать, а какие у меня аргументы, когда крик пойдет? Только кулаком в зубы да ножиком под ребро, я же простой боевой командир. Первое с дамой неблагородно, а второе неблагородно тем более, я ж сам помню, как меня свои же в этом вот Черном замке на перо поставили, до сих пор на них обижаюсь».

— Ну и что, что тетя? — возразил Тормунд, дослушав письмо и уцепившись за главную мысль. — У меня вот тоже есть тетя, и такая же буйная — просто чемпионка по обниманиям!

Сэм полагал, что после такого начала он услышит от Тормунда очередную хвастливую, но неожиданно милую историю, но Тормунд остался верен себе и понес такую залихватскую похабщину, что Сэм только рот раскрыл — он так-то предполагал, что именно Вольный народ делает с молодыми и симпатичными, особенно если те сами не против, но некоторых подробностей все-таки не знал и даже стеснялся предположить, что с тетушкой и тем более с королевой можно такое проделать.

— Вот так и запиши! — повелел Тормунд, закончив свой завиральный рассказ, полный бахвальства и непристойностей. — Пусть весь замок слышит, как она под ним орет, пока народ не стал поговаривать, что Джонни откусил дракон.

— Я и слов этих половину не знаю, как они пишутся, — пробормотал смущенный Сэм, потому что летописи и ученые трактаты в Вестеросе писали высоким слогом, не было еще в Семи Королевствах своего Баркова, разве что вот Тирион в своем Кастерли займется.

— Тогда нарисуй! — нашелся Тормунд. — Я тебе еще и помогу, все в подробностях изображу, а то вечно этот Джон Сноу ничего не знает. А ты подпиши отдельно, чтобы он не дурил, не ножом надо тыкать в красивых девушек, а кое-чем другим, — и Тормунд, отобрав у Сэма королевское письмо, нарисовал углем поверх текста огромный елдак.

Вторым братом возрождаемого Дозора стал Скорбный Эдд, о прибытии которого Тормунд узнал по переполоху в Черном замке. Когда Тормунд, распихивая остальных охочих до скандала Одичалых, ввалился в кухню, Скорбный Эдд уныло бродил по ней, не обращая внимания на крики спорящих с ним Одичалых, и привычно ворчал.

— Набился в наш замок черт знает кто, — бубнил Скорбный Эдд, извлекая откуда-то большой казан, добывая из-за камня мешок риса и приступая к стряпне. — Чует мое сердце, спалите вы нас всех, пламя выше Стены будет.

— А, это ты, унылая задница, — поприветствовал Эдда Тормунд.

— А ты громогласная задница, — ответил Скорбный Эдд бесцветным голосом, словно он и не думал шутить. — Тебя тут только не хватало. Опять напьешься, наблюешь по углам, а потом будешь бегать по коридорам и махать колбасой в районе пупка, чтобы все подумали, что у тебя хер как у коня. А кто потом такую колбасу жрать будет, кроме собак? Одни от тебя убытки.

Тормунд на ворчание Эдда совсем не обиделся, а, напротив, смекнул, что своими жалобами и нытьем Скорбный Эдд заклинает судьбу — послушаешь его, и кажется, что его в первом же бою убьют, такого раскисшего и отчаявшегося. А тем временем из Дозора, может, и не выжил никто, только Скорбный Эдд во всех битвах побывал — и вот он здесь, живехонек, жрет деревянной ложкой прямо из казана и лупит ей Одичалых по рукам, причитая как старуха. Пропал, пропал мой ужин, говорит Скорбный Эдд, а сам тем временем уже почти все съел в одно рыло. Тормунд всем этим весьма впечатлился и положил себе держать Скорбного Эдда рядом, как талисман.

Следующий гость прибыл в Черный замок спустя несколько недель, и приезд такого видного всадника, который при своем росте не казался долговязым только из-за того, что был широк в кости, не смог пройти незамеченным: всадник в полной рыцарской выкладке скакал по Королевскому тракту один, но развернув свой вымпел, словно в легендах.

— Тебя-то за что замели? — спросил Тормунд Бриенну, подозревая, что она приехала только как вестник или временный командующий — но Тормунд и этому был рад.

— За убийство королевы, — ответила мрачная Бриенна и принялась расседлывать.

— Какой, той, что с драконами? — спросил ошарашенный новостью Тормунд.

— Нет, той, что без слонов, — отрезала Бриенна и ушла, но Тормунд нашел средство удовлетворить свое любопытство, накрыв хороший стол и выпивку и на этот раз всерьез удалив из замка всех лишних людей. Сначала и выпивка не помогла Тормунду разговорить Тартскую Деву, но вскоре правильно подобранные собутыльники из числа почтенных старейшин уснули от выпитого прямо за столом, и Тормунд все-таки услышал историю Бриенны.

Бриенна, распаленная ревностью и подгоняемая злобой на слабохарактерных неверных мужчин и коварных распутных соблазнительниц, проникла в осажденную Королевскую Гавань, повторив подвиг сэра Барристана, о котором она много читала в юности, и объявилась прямо перед королевскими покоями, охраняемыми мертвым рыцарем Грегором Клигейном. Раньше Бриенна вызвала бы Грегора на безнадежный для нее честный поединок, но теперь, когда ее помотала жизнь и потерзала ревность и горечь предательства, Бриенна просто двинула Грегору в причинное место, выяснив по его вялой реакции, что мертвое не может не только умереть, но и размножаться, а потом воткнула ему кинжал прямо в смотровую щель шлема и немного там пошуровала. Ослепленный Грегор начал совершать неизвестное еще Вестеросу случайное блуждание и громить все подряд, и это было у Давоса, взявшегося защищать Бриенну на суде, первой линией защиты: да, половину Красного Замка разметали по камешку, но это все Гора, а вовсе не Бриенна.

— Слушай, вот не гони, пожалуйста! — возмутился Серый Червь, который сам себя назначил комендантом сдавшейся Королевской Гавани и сам себя пригласил на суд. — Я сам видел, как он вместе с куском стены из замка падал, да? Колокола по всему городу звонят, их солдаты бросают мечи; наемники их, позорище вселенское, меня в воротах чуть не затоптали, так драпали — а Красный замок все же еще стоит. А уж потом она, на развалинах дворцовой септы...

Второй линией защиты у Давоса было предположение, что никакого поругания вестеросской короны, расчленения пленных на кусочки и джиги на останках не было, а просто на Ланнистеров упал потолок и размолотил их в мелкое крошево.

— Ну вот это уж враки! — возмутился Тирион, который держал на Бриенну сердце за расправу над его братом и сестрой и потому был главным организатором суда, записав в обвинения что можно и что нельзя, начиная от нарушения рыцарских обетов и кончая святотатством на развалинах дворцовой септы. — В нашей семье такого не бывает. У нас, если на кого потолок упадет, тот лежит потом красивый такой, что даже жалко хоронить.

— А давай следственный эксперимент проведем, на тебя потолок уроним? — предложил Давос, в свою очередь сердитый на Тириона за его мстительность, а уж наглости и смекалки Давосу, бывшему контрабандисту и бывшему международному урке, было не занимать.

— Нам и слухи такие ни к чему, — поддержал позицию обвинения Серый Червь. — Мы должны быть выше любых подозрений — с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем. Иначе нам города сдаваться не будут, когда мы начнем нести всему миру свет цивилизации.

— Чего? — очнулся наконец Джон. — Да иди ты в Наат с такими идеями! И вообще, почему меня на этой планерке не было, где такое вот обсуждают?

Неудивительно, что суд закончился жарким спором о послевоенном мироустройстве, а потом и скандалом, так что судьбу Бриенны, своими подвигами нажившей себе врагов, Джону пришлось решать самому, положившись на подсказку неожиданно появившегося в Королевской Гавани Брана. Вероятно, к решению стоило бы привлечь и королеву, но Дейнерис была занята тем, что несла цивилизацию в Блошиный конец: стоя рядом с драконом и приданным ей для укрепления разумности Давосом Сивортом, юная королева, движимая самыми благородными намерениями улучшить жизнь своих подданных и спасти их от самих себя, принимала клятвы беспутных обитателей Блошиного Конца, которым уже было известно о девизе новой королевы «Или залюблю, или сожгу на хрен!» Понуждаемые пыхтением дракона, оборванцы Блошиного конца давали клятвы пить только по воскресеньям, не материться по престольным праздникам и не бить слабых более нормы, что нужна для их вразумления. Но с особой охотой оборванцы записывались на обучение грамоте, ставя крестик в большом свитке и рассчитывая на то, что никто потом не разберет, какой крестик чей.

За две недели до этого Бран объявился сразу перед пустым Железным троном, приехав в город морем и вселившись в матроса, который, повинуясь колдовской воле, доставил юношу в коляске прямо в Красный замок.

— А ведь такие хорошие идеи у меня были, — говорил чужим голосом Бран, смотря на Железный трон и не отпуская одеревеневшего за его креслом матроса, когда Джон, которому доложили о приезде брата, тоже появился в тронном зале. — Одну зарезать, второго на Стену сослать. Железный трон вообще сжечь, а на его место поставить инвалидную коляску — масштабно! величественно! В великие мейстеры назначить мальчишку, в мастера над монетой — продажного каторжника, в Королевскую гвардию какого увальня записать. Четверть века же старался, подбирал на должности способных и верных людей — и где тогда была людская благодарность? Ну ничего, вот теперь мы похохочем!

В этот момент Бран начал дергать шеей как боевой конь, матрос, привезший его в замок, вышел из транса, а чужой голос в заключение пожаловался на свою текущую судьбу.

— Вернее, похохотали бы, — посетовал чужой голос устами Брана. — Кто ж знал, что лорд Эддард так хорошо воспитал детей? Дружные, упрямые и все оборотни.

— Ты как, братишка? — немного обеспокоенно спросил Джон, когда Бран пришел в себя.

— Призрака от себя не отпускай, — посоветовал Бран уже своим голосом. — И научись хотя бы его глазами видеть, а то мало ли что, а ты опять ничего не знаешь.

— Я тебе покажу «ничего не знаешь»! — пообещал Джон. — Я уже и за Стеной жил, и лордом-командующим был, и на драконе летал, а мне опять «ничего не знаешь»!

Джон сдержал данное себе слово и через две недели после приезда Брана, когда дошло до решения по делу Бриенны, уже неплохо подтянул себя по истории Вестероса.

— Брин! — окликнул брата Джон, усмехаясь в усы.

— Восемь, — бесстрастным голосом ответил Бран.

— Чего — восемь?

— Восемь раз я просил не называть меня Бринденом, а также Кровороном, Риверсом, лордом-десницей и красноглазой сволочью. И эти восемь раз — только за сегодня.

— Ну ладно, надо же проверить, ты это сейчас или не ты, — весело сказал Джон. — Риверс уже на меня ругается, говорит, что я не Эйгон, а Эйгор, и фамилия моя наверняка Биттерстил. Оборотень из меня так себе, но мы его и без того затравим.

— Восемь, — снова произнес Бран, смотря в пространство отсутствующим взглядом.

— Ну чего восемь-то?

— Восемь рыцарей Тарт будут владеть замками вдоль Стены и править землями Нового Дара, а старший примет бразды правления в доме дедов на острове Тарт.

— Значит, отменяем в новом Ночном Дозоре целибат и делаем Бриенну лордом-командующим, — решил Джон. — Спасибо, что подсказал.

Бриенна, разумееется, не знала ни о том, кто пожаловал ей титул лорда-командующего, ни о предсказании Брана, она даже о том, как рассказывала Тормунду о встрече с Арьей и Сандором, помнила наутро нечетко: к ее удивлению, ей почему-то вспоминалось, что Тормунд, словно благородный рыцарь, отправился проводить ее из пиршественного зала до бывших покоев Джиора Мормонта, которые теперь принадлежали ей.

— Я их уже на обратном пути встретила, — говорила тогда Бриенна, прислонившись к косяку своей двери и препятствуя намерению Тормунда завалиться к ней в гости, а то и переночевать. — У Сандора с картами сложные отношения, он от Харренхолла до Близнецов может тащиться месяцами, а Арью Безликие учили, они вообще не торопятся никуда. Они же как говорят: «назови имя, и смерть придет. С новой луной, через год — но она настанет». Им-то что, они деньги взяли, а потом «человек не умеет летать как птица, он переставляет ноги, одну за другой». В общем, у Харренхолла я их двоих и встретила, они еще на остров Ликов заехать успели. Сандор как узнал, что я его брата убила, ругался на меня долго, он сам его давно убить хотел, а теперь, когда убивать стало некого, в нем словно что-то перегорело: лег он спиной к костру и молчит. Но за ночь оклемался, я проснулась — смотрю, он Арью уламывает ее искусство показать. Давай, говорит, ты любое лицо сделать можешь, сделай вот мне, но не лицо, а половину, вместо той, обгорелая которая у меня. Арья не поняла сначала, куда ему половина лица своя, половина чужая, а он говорит: ты мне вроде как мое сообрази, но только левое ухо на правое натягивать не надо, без глупостей. А зачем, говорит, я тебе потом объясню. Вот сделай, тогда скажу. В жизни, говорит, кроме мести есть много интересных занятий.

— Харрр! — взревел Тормунд. — Вот ведь паленая собака, «потом объясню»! Знаю я, что он ей потом объяснит. Харрр! «Интересные занятия» он в жизни обнаружил, плешивый он йети!

За такой невозвышенный ход мыслей Бриенна наградила Тормунда оплеухой, но Тормунд на оплеуху не обиделся, как не обиделся он еще за столом на слова Бриенны, что от него разит козлом, с какой стороны его ни нюхай.

Поэтому на следующее утро Бриенна была немало удивлена появлением Тормунда, который даже после вчерашней попойки был светел ликом и ослепительно голубоглаз. От одежды Тормунда пахло свежим снегом, а от самого Тормунда шел легкий пар, потому что он недавно выкупался в ледяном озере.

— Я не смог сделать тебя рыцарем, но я смогу сделать тебя королевой, — сказал Тормунд, и было немного странно, что он не ревет во всю глотку и не размахивает руками. — Если я объявлю себя Королем-за-Стеной, люди за мной пойдут.

Жизнь за последние годы потрепала Бриенну, она стала старше, проще и в чем-то добрей, и в мокрых волосах Тормунда она увидела не только раннюю седину, но и небольшие льдинки.

— Дурила ты, — вздохнула Бриенна, уже не по-рыцарски, а скорее по-бабски. — Заходи давай, а то простынешь.

Останавливать и ломать колесо истории куда проще, чем обеспечивать его бесперебойный ход, и пока Дейнерис занималась своими проектами усовершенствования своих подданных, оставив хотя бы идеи переделать мир на корню, пламенем и кровью, Джон занимался тем, чтобы в опустошенном войнами и зимой Вестеросе люди могли просто жить, и потому постепенно становился в глазах и знати, и простолюдинов государем, то есть тем, к кому обращаются за защитой и помощью. И чем прочнее становилось его положение и тверже рука на кормиле правления, тем больше Джон понимал, сколько еще всего он забыл и не успел — вот и рыцаря в белых доспехах, неожиданно появившегося в карауле у его покоев, Джон воспринял как укор судьбы в том, что он так и не удосужился собрать новую Королевскую гвардию.

— Я сам подберу себе братьев, — ответил Джону часовой, потому что Джон, вероятно, укорил себя за промедление вслух.

— Я и не чаял вас увидеть, сэр Барристан, — признал Джон, когда Барристан снял шлем, а Джон убедился, что голубые глаза старого рыцаря совсем не похожи на голубые глаза упырей. — Все говорили, что вы погибли в Эссосе.

— И какой же воин меня сразил, хотел бы я знать? — сварливо откликнулся старый рыцарь, восприняв слухи о своей гибели как личное оскорбление.

— Я слышал, что вы пали в бою с двумя дюжинами Сынов Гарпий, — припомнил Джон, и старый рыцарь даже взметнул от удивления брови, не понимая, что Сыны Гарпий могли сделать с их ножами против рыцаря в полном доспехе.

— Похожая история была и со мной в Ночном Дозоре, — продолжал Джон, — истыкали как печеного кабана в застолье. Так что я потом весьма вам сочувствовал.

— Значит, распускавшие эти грязные слухи еще и подразумевали, что в своем последнем бою я был одет не по форме, — сердито сказал Барристан, и Джон подумал, что многих болтунов, включая Тириона, скоро придется спасать. — Если тебе интересна правда, то я был комендантом Миэрина, а после того, как ты выставил Червя и его евнухов в Наат, я развернул их с дороги в сторону Миэрина, передал Червю свой пост и приехал сюда. Хватит с меня и того, что молва теперь винит меня не только в безумствах Эйриса, которого я якобы зря спас из Сумеречного Дола, но и в самодурстве тех, кто перебывал на престоле после Роберта. «Был бы Барристан рядом, этого бы не случилось», — говорят эти льстецы, не щадя стариковское сердце.

— Я оденусь по форме, — пообещал Джон, смекнув, что Барристан приехал не только охранять, но и наставлять на истинный путь, и не безропотных простолюдинов, а даже и королей. — Только пообещайте, что не будете называть меня Эйгоном: с меня и брата хватает.

Когда Сэм Тарли тащился в Дозор, будучи отослан туда из столицы, он думал, что ему и лечить там будет некого, не нужен он будет никому как мейстер — как-то не приходило ему в голову, что уцелевшие в войне остатки Вольного народа и будут его пациентами. И теперь уже третий месяц подряд Сэм вскрывал натоптыши, отрезал отмороженные гангренозные пальцы, выхаживал замерзавших младенцев, лечил Одичалых от поноса и от парши, и у него даже не находилось свободной минуты, чтобы почувствовать себя мейстером, хотя почтовые вороны несколько раз за день приносили ему письма от коллег и завернутые в письма порошки. Население всех Семи Королевств страдало сейчас от голода, болезней и холодов, и мейстеры даже не спрашивали Сэма, кого он там лечит в таких количествах — вероятно, на любопытство у них не было времени, время оставалось только на взаимовыручку. Но важным мыслям иногда не нужно много времени, они приходят и находят нас сами, и однажды днем, наскоро перекусывая в чьем-то закопченном чуме и уже слыша голоса очередных больных, которым удалось разыскать доктора, и голоса хозяев, отгоняющих их, чтобы доктор поел, Сэм понял, что его здесь любят — и уже не как нелепого толстого парня, которому надо помочь, а как умелого и великодушного человека, который может помочь тебе сам — и уже многим помог.

Тормунда, отличавшегося железным здоровьем, Сэм за эти месяцы и не видел, только однажды зашел выпить с ним в честь приезда Бриенны и почти сразу ушел к больным, а потом слышал краем уха разговоры Одичалых о новом подвиге Тормунда — дескать, приехала женщина, у которой в роду наверняка были великаны и которая голыми руками разорвала на куски мужчину, что осмелился ей изменить, не говоря уж о том, что было потом, на развалинах дворцовой септы... А Тормунд вот не забоялся, и теперь ходит к этой женщине по вечерам, а уходит под утро.

— Слышь, порошковая ты душа, — окликнул Тормунд Сэма, наконец повстречавшись ему на пути. — Ты хоть роды принимал когда, или так и не знаешь, с какой стороны у бабы борода?

— Девятнадцать дней прошло, а не девять месяцев, — напомнил Тормунду Сэм, но, вопреки ожиданиям Сэма, Тормунд не разразился в ответ на это бахвальствами про то, что он уж ее и так, и этак, и что его ребенок-богатырь непременно начистит Сэму рыло, как только вылезет из люльки.

— Ты мне не балаболь, — строго сказал Тормунд, и Сэм, внимательно взглянув на него, в первый раз заметил, что Тормунд поживший и надежный мужик, и не зря Вольный народ уже зовет его между собой новым Королем-за-Стеной, хотя Тормунд себя в короли так и не предлагал.

— Бабы и без тебя разрешатся, — продолжал Тормунд. — Я тебя спрашиваю: если что не так пойдет, у тебя руки затрясутся или нет? Говори сразу, да без хвастовства.

— За то время, которое я здесь, бывали разные случаи, — припомнил Сэм. — И пока Старые боги были к нам милостивы — твой народ постоянно прирастает числом, Король-за-Стеной.