Четыре осени Северуса Снейпа (гет)

 Эйлин Снейп, в девичестве Принц, никогда не отличалась ни особой нежностью, ни, тем более, любовью ко всему сущему. Казалось, что последние крохи ее тепла были растрачены еще в день свадьбы с магглом, вспышкой молнии превратившей ее жизнь в две кровоточившие раны.

 Ей отчаянно хотелось отыскать свое место в чужом мире, и она привила эту любовь сынишке, не отличавшемся ни красотой, ни талантами, ни происхождением. Что еще могла передать изгнанница из волшебного мира, которую так и не принял человеческий? Разве что, любовь к музыке.

 Дождавшись, пока мужа не будет дома, Эйлин превращала обеденный стол в пианино и долго наигрывала печальную и прекрасную мелодию, в которой, казалось, воплотилась осень и сама ее жизнь. Бедность и лишения играли незначительную роль в те суровые времена: тогда все так жили, и детишки из окрестных районов нередко дружили с детьми волшебников, которые обращали слишком мало внимания на призраков вымершей идеологии, оставив протоколы и манеры чистокровным, которых и без того осталось слишком мало. Потому Эйлин верила, что мир ее мужа примет ее, не заметив разницы между чудесами и рутиной.

  Мир-то, может, и не заметил, но она слишком хорошо знала, что обманывает саму себя. новизна новой жизни схлынула, как отлив на рассвете, оставив по себе лишь опустевшее дно, полное водорослей и рыб, которым не посчастливилось. Эйлин отчаянно хотелось туда, в мир ее детства, пропитанный красками волшебства, привкусом чуда и ароматами воспоминаний. Она рассказывала сыну сказки о той жизни, в которую ей больше не будет возврата, и играла печальную мелодию, скрывшись от всех невзгод на кухне.

  А сын сидел на чердаке и рисовал обломком уголька картины мира, что услужливо подсовывала ему неуемная фантазия мечтателя, которому не будет места в этой жизни, пропитанной ароматом луговых трав и согретой солнцем позднего сентября…

  Он был благодарен матери за то недолговечное тепло, что ей удалось ему передать, и за истории о лучшем мире, который способен осветить подступавшую со всех сторон тьму, а еще за музыку, доносившуюся в открытое окно старенькой кухни, и тогда, казалось, даже самые отчаявшиеся замирали на миг и едва заметно улыбались.

  Он положил на надгробье астры и едва сумел подавить вздох: «Мама, обещаю, я стану лучше, и мир, о котором ты рассказывала мне в сказках, примет меня».

 Он уходил прочь с кладбища, сохранив в сердце любовь к музыке и последним дням сентября, оставив от матери имя, которое в новом мире не слышал никто со времен Римской Империи — Северус. Северус Снейп.