Держи руку на уровне глаз (джен)

She shines

In a world full of ugliness.

She matters

When everything is meaningless.

Fragile,

She doesn't see her beauty,

She tries to get away.

Nine Inch Nails, "Fragile".

Мэг Жири сидела одна в гримерке, когда ей послышалось, как кто-то тяжело вздохнул. Звук этот исходил со стороны большого потемневшего зеркала, что изрядно перепугало малышку Мэг.

Впрочем, здесь стоило бы оговориться, что мадемуазель Жири более не была ребенком, но, несмотря на все выпавшие на ее долю приключения, оставалась чудесно маленькой и не менее чудесно невинной.

Итак, сердце малышки Мэг ушло в пятки. Она помнила рассказы Кристины, своей удивительной подружки, о чудесном Ангеле музыки и пугающем Призраке Оперы. Впрочем, Кристина Дааэ не была бы собой, если бы не обнаружила в этом самом Призраке самые светлые стороны, которые только было возможно обнаружить. По мнению Мэг, это проистекало из поразительного света Дааэ, который мог озарить собой даже самые темные и потаенные уголки человеческой — или призрачной — души.

Мэг, переборов страх, посмотрела в сторону зеркала. Ничего особенного она там не заметила: зеркало как зеркало, в тяжёлой раме, помутневшее, да на одном из его углов паук с мохнатыми лапками сплел себе ажурное пристанище.

«Показалось, — с облегчением подумала Мэг, — возможно, это происходит со мной от того, что в последнее время я слишком часто думаю о Кристине».

С того момента, как Кристина Дааэ уехала с виконтом де Шаньи куда-то на север, мысли малышки Мэг все чаще и чаще возвращались к подруге. Ее чудесный голос, ее прекрасная душа, должно быть, наконец обрели тихое счастье где-то на самом краю земли. Пусть и поговаривали, что Кристина мертва, Мэг точно знала — это не так.

Впрочем, мысль о смерти Кристины Дааэ пришлась по вкусу высшему свету Парижа. Многие девушки завидовали красивой и загадочной истории, произошедшей вокруг молодой певицы: подумать только, какие личности боролись за ее любовь! И каким романтичным казалось то, что она, оставшаяся навеки молодой и прекрасной в памяти тех, кто знал ее, такой и сошла в могилу и увела за собой всех, кто жаждал заполучить ее.

Мэг всегда опасалась Призрака, что бы там ни рассказывала мать. Поговаривали, что он умер, да и Пятая ложа больше не казалась проклятой, но мадемуазель Жири в это никогда не могла поверить до конца. Зная, что Призрак был одержим Кристиной, она день ото дня ждала его страшной мести и не забывала завета матери: «Держи руку на уровне глаз». Над ней даже начали порой посмеиваться в Опере — эта привычка стала второй ее натурой.

Но у Мэг Жири были свои резоны остерегаться мести Призрака.

* * *

— Когда ты научилась так петь? — Мэг вошла в гримерную подруги на следующий день после премьеры. — Ты же не хотела брать учителя!

Кристина в ответ лишь улыбнулась, совершенно не заметив, что Мэг оборвала свою хвалебную тираду несколько внезапно.

— О, Мэг, моя дорогая Мэг! — глаза Кристины лихорадочно заблестели, на лице выступил румянец. — Моя душа трепещет, я чувствую, что должна поведать тебе эту тайну, о, Мэг…

Она опустилась на резное кресло перед туалетным столиком и приложила узкие ладони к пылающим щекам.

— Помнишь, Мэг… — в ее голосе тотчас зазвучали восхитительные мечтательные нотки, от которых тембр его стал литься, подобно дивному ручью, — я говорила о том, что мой отец… что он пришлет ко мне Ангела музыки?

Мэг, присевшая на скрипучий стул подле туалетного столика, преисполнилась искреннего девичьего восторга: подумать только, неужто Кристина удостоилась внимания самого Ангела?

— И он пришел! — голос Кристины Дааэ звенел в экстатическом благоговении, и теперь она напоминала то ли святую, то ли блудницу.

Мэг тут же одернула себя: негоже таким мыслям появляться в голове благовоспитанной девицы, пусть и танцовщицы кордебалета. Репутация Кристины была кристально чиста.

— Мэг, он показал мне, что такое голос и что такое музыка!

Мэг перестала слушать — она наблюдала. Ей хотелось впитать в себя этот прекрасный чистый образ подруги, ощутить его каждой частичкой собственного существа. Она отчего-то некстати вспомнила тайные развлечения девчонок из кордебалета, и краска залила ее хорошенькое смуглое личико.

Но Кристина ничего не заметила — она продолжала бурно изливать восторг по поводу того, как таинственному Ангелу, подвизавшемуся ей в учителя, удалось раскрыть истинный звук ее, без сомнений, прекрасного голоса.

* * *

Раз за разом общение с Кристиной повергало Мэг все глубже и глубже в пучину ее персонального ада. Пока кто-то мечтал о любви, кто-то принимал у себя поклонников, малышка Мэг чувствовала, что ее сильнее и сильнее влечет к Кристине. А когда появился Рауль, и сама Дааэ, мучимая нелегким выбором, повадилась изливать подруге душу, стало еще сложнее.

Временами Мэг злорадно думала о том, что и Кристина столь же несчастлива, как она; временами ей хотелось сделать так, чтобы все тревоги отошли и не касались больше прекрасной души подруги — но только благодаря ее, Мэг, стараниям. Ни этот таинственный Ангел музыки, а в том, что он и Призрак Оперы — одно лицо, уверенность Мэг крепла с каждым днем, ни восторженно влюбленный виконт де Шаньи не годились на роль спутника Кристины.

Сама Кристина, казалось, была больна. То непривычно бледна, точно сама смерть, то экзальтирована. Временами она заламывала руки и говорила, что не станет больше петь, а через некоторое время увлеченно штудировала новые партии. А временами исчезала — прямо из закрытой гримерной. Или разговаривала с кем-то, хотя Мэг была уверена — Кристина Дааэ в комнате одна. Пока однажды, когда Мэг, утешая подругу в очередной раз, не позволила себе приблизиться неприлично к ее благоухающим волосам и собрать губами соленую влагу с мертвенно-бледной щеки, откуда-то из-за зеркала не послышался разочарованный полувздох.

— Мэг… — Кристина порывисто вскочила, побледнев еще больше.

Мэг невольно залюбовалась подругой — фарфоровое, почти прозрачное лицо обрамляли темные кудри, огромные глаза влажно смотрели из-под пушистых ресниц, а губы…

— Тебе лучше уйти, — та бросила беспомощный взгляд куда-то в сторону зеркала.

— Полно, Кристина, что с тобой? — Мэг напустила на себя самый что ни на есть беспечный вид, хотя чувствовала, как все ее нутро опалил леденящим холодом страх.

— Уйди, молю, — твердила Кристина. — Он… мой Ангел…

Тогда Мэг ушла. И затылком чувствовала на себе ледяной взгляд. Судя по тому, что говорила ее мать, мадам Жири, ей не могла грозить никакая опасность от Призрака Оперы. Но было не по себе. Тогда она впервые на всякий случай подняла руку на уровень глаз.

* * *

Призрак так и не побеспокоил малышку Мэг. То ли он счел, что дружеский жест балерины не в силах повредить его болезненной любви к Кристине, то ли имел некоторый пиетет к дочери мадам Жири — об этом уже не поведает никто, кроме покоящегося в подземельях Оперы скелета. Но, как известно, скелеты разговорчивостью не отличались ни в какие времена.

Поэтому Мэг, до которой донеслись обрывки новостей о том, что умерли и Призрак, и Кристина с Раулем, вздохнула спокойно. Кончине первого она даже обрадовалась, а в смерть вторых попросту не верила. Конечно, ей было жаль Кристину, жаль ее несомненный талант, который теперь оказался погребен под тяжестью того, что именовалось «спокойной жизнью». И чудовищно горько, что Кристина Дааэ разделила эту тяжесть не с ней.

Она продолжала расчесывать свои длинные волосы, как вздох стал слышен ей более явственно, будто бы он прозвучал у нее над самым ухом. Мэг вскочила и судорожно огляделась, гребень с глухим стуком упал на паркет. Рука сама собой поднялась на уровень глаз.

— Мэг! Мэг!

Хрустальный, прекрасный, льющийся, подобно весеннему ручью, голос затопил маленький будуар малышки Мэг.

— Ты же слышишь меня, Мэг!

Голос исходил из зеркала, но поверхность его оставалась все такой же холодной и безучастно мутноватой. Сердце Мэг ухнуло куда-то в пропасть — этот голос она никогда бы не спутала ни с чьим иным.

— Идем со мной, Мэг. Ты будешь танцевать в другой Опере, а я буду петь там. Ты будешь танцевать для меня, мой Ангел.

Зеркало растворилось. В раме, прекрасная, словно дева с полотна кого-то из великих творцов Ренессанса, стояла бледная Кристина Дааэ.