Локи, царь Асгарда (джен)

Прошло больше года с тех пор, как Один погрузился в свой Сон. Мать уже давно не сидит у его изголовья, но каждый день наведывается в его покои, где несёт караул неусыпная стража. Всё идет гладко, все заняты своими делами.

Один — «в постели», Локи — на троне, Тор — на Земле.

Дни Локи проходят в неустанной работе. У него получается, и он горд собой и доволен, но применять всё, чему учился столько лет, оказалось всё равно нелегко, особенно поначалу. И у него не так уж часто бывает возможность просто посидеть на троне и насладиться этим фактом. И совсем мало времени для раздумий о том, что не касается государственных дел. «Бремя власти» действительно оказалось бременем.

Но главное — он справляется. Асгард удержался на грани войны, в Девяти Мирах по-прежнему мир, в царстве всё спокойно. Мать гордится его разумными решениями и желанием вникнуть во всё.

Фригга нередко занята своими делами, но часто находит время для того, чтобы зайти к нему, поддержать, посоветовать что-то, понаблюдать, как он ведёт переговоры, или просто поговорить по душам. Фригга рада за него, Локи знает, что она любит его — лишь в её любви он никогда не сомневался, — но так же она любит и отсутствующего Тора, и спящего Одина. Иногда они говорят о них, и Фригга всегда заверяет, что все они непременно будут вместе. А Локи… Локи не хочет, чтобы Один пока просыпался, не хочет, чтобы Тор вернулся, но…

Нет, пусть Один поспит ещё год-другой, а потом и пробуждаться можно. Тогда он увидит, как Локи правил в его отсутствие, увидит — и будет им гордиться.

А вот Тору возвращаться не надо. Точно. Он всё испортит.

* * *

Локи ступает на многовековой лёд, покрывающий землю Йотунхейма — матовый, многослойный, перестеленный слежавшимся снегом. Прошло меньше часа с того мига, когда он убил Лафея, своего кровного отца.

Он стоит прямо, гордо держа увенчанную златорогим шлемом голову, сжимая в руке золотой посох, и голос его не дрожит, звучный и исполненный достоинства:

— Пусть славнейшие из народа Йотунхейма выслушают меня, ибо вести, которые я принёс, не терпят отсрочки.

— Говори, принц Локи из Асгарда.

— Первая из этих вестей тяготит меня, ибо полна скорби. Вы знаете, — неважно, что они знают, важно, какую версию они услышат сейчас, — ваш царь Лафей отправился в Асгард ради битвы с царём Одином, своим извечным врагом. И погиб, — Локи скорбно опускает голову, но тут же выпрямляется: — Но перед смертью успел открыть мне строжайшую тайну!

Он вскидывает руку, и по ней, разбегаясь от кончиков пальцев, разливается морозная синева — цвет узорчатой йотунской кожи. Несколько секунд — и вот он стоит, сверкая тёмно-красными глазами, синекожий, как окружающие его приспешники Лафея, и зелёный наряд будто блёкнет, перестаёт выделяться на общем фоне, лишь шлем блестит асгардским золотом. Это не настоящая смена обличья — лишь иллюзия; Локи всё ещё страшится своей природы, недавно открывшейся ему, да и не успел бы он научиться менять обличье по собственной воле, даже желай этого. Остаётся надеяться, что они поверят — или на то, что ему удастся пожать чью-нибудь руку.

Изумлённые возгласы мгновенно стихают, и в полной тишине Локи ясно и громко произносит:

— Я — сын Лафея, Локи Лафейсон, и отныне я — ваш полноправный король, а вы — мой истинный народ, храбрые йотуны!

Он ждёт долгое, бесконечно долгое мгновение, застыв с безукоризненно прямой спиной, а потом йотуны один за другим опускаются на одно колено. Локи беззвучно выдыхает, не меняя гордой осанки. Главный из йотунов поднимается первым и говорит:

— Мы готовы служить тебе, Локи, сын Лафея, король Йотунхейма. Да будет так.

— Ты был ближайшим советником моего отца?

— Верно, — йотун отвечает почтительно, но с достоинством. — Моё имя — Вафтруднир.

— Отныне ты мой советник и наместник на время, которое я провожу в Асгарде.

— Ты не останешься с нами? — Йотуны удивлены.

Нет, он не готов переселиться сюда, даже ради трона. Асгард — его родина, где прошла его жизнь, он её знает и любит и желает вести к процветанию, желает доказать, что ему это под силу… Здесь — вечный холод и мрак, чужие лица, народ, которого он привык остерегаться. Нет, он пока не готов. А там — видно будет.

— Сейчас я не в силах это сделать, — опечаленно признаётся он. — Один спит вечным сном, — он всего лишь приукрасил, и даже не сказал «мёртв», — его жена… — он чуть было не произнёс «мать», но вовремя удержался, — погружена в своё горе, Тор в изгнании, и я наследую трон Асгарда — так же, как и трон Йотунхейма. Отказываться от него неразумно. Поэтому я остаюсь править Асгардом, который хорошо знаю, а ты, мудрый Вафтруднир, — Йотунхеймом, чьи дела прекрасно известны тебе.

— Ты рассудителен, наш новый правитель, — степенно склоняет голову йотун. — Да будет так.

— Теперь я оставлю вас, мои верные подданные. — Каждое слово точно выверено: не «прощаюсь», а «оставлю», не «добрые», потому что какие же йотуны добрые, да и ни к чему это ни ему, ни им, а вот верность — необходима… — Да будет ваша жизнь благополучна под рукой моего наместника!

Он вскидывает на прощание руку и неслышно в поднявшемся шуме окликает Хеймдалла. Радужное сияние окутывает новопровозглашённого короля, унося его обратно в Асгард — царство, которым он действительно хочет править.

* * *

Расставшись с матерью (он уносит в памяти её тёплую улыбку, которая способна освещать его книгу во время вечернего чтения), Локи медленно бредёт по галерее. Дела на сегодня закончены, но ему не хочется идти в свои покои и читать перед сном, как обычно. Поворачивая к лестнице, он уже знает, куда идёт, но притворяется, что ещё нет.

Он выходит из дворца и почти сразу же ускоряет шаг. Идти довольно далеко, времени на мысли достаточно, более чем достаточно. Вечные звёзды сияют над вечным Асгардом. Прохладный ночной воздух наполняет лёгкие и проясняет разум.

Хеймдалл встречает его без малейшего удивления — ещё бы, Хеймдалл всегда осведомлён о своих гостях. Ни позднее время, ни неожиданно-редкий визит его не смутили.

Локи здоровается, делает несколько шагов по павильону, и наконец останавливается, заложив руки за спину.

— Скажи, Хранитель, что делает… мой брат?

— Сейчас? Спит.

— А вообще? — Локи едва заметно нетерпеливо дёргает плечом.

— Он живет со смертной девушкой Джейн Фостер. Обычной для смертного жизнью, с которой быстро освоился. Работает в Национальной лаборатории, из рядового охранника стал уже начальником охраны.

— Ясно. — Голос царя не выражает эмоций. — Моя мать часто о нём спрашивает?

— Часто. Она приходит ко мне каждый день.

Локи молча кивает. Сам он справлялся о брате лишь однажды — после того, как спускался к нему в Мидгард. Узнал, что Тора отпустили из-под стражи, и решил больше о нём не волноваться.

— Благодарю тебя, Хеймдалл. Доброй ночи. — Разворачивается и уходит.

Второй раз Локи приходит к Хеймдаллу через неделю. Он выбирает время среди дня и, старательно удерживая на лице равнодушно-скучающее выражение, расспрашивает Хранителя Врат о том, чем сейчас занят Тор.

С этих пор его визиты становятся регулярными.

Нельзя. Нельзя Тору возвращаться.

«Он всё испортит!» — доказывает Локи сам себе, меряя шагами комнату и яростно жестикулируя. Спор с самим собой идёт уже полчаса.

Тор глуп, неосмотрителен, вспыльчив, он принимает необдуманные решения, продиктованные его амбициями, он не умеет просчитывать последствия, он нерационален, непрактичен, неразумен, он просто опасен для государства!..

…Он весел и добродушен, не умеет долго держать обиды, не умеет скрывать свои чувства и лгать, не умеет обманывать и предавать, не бросает друзей и не перестаёт любить родных, хотя и скверно умеет выражать свою любовь.

Локи прижимается лбом к холодному зеркалу, до боли сжимая рукой посох. Зеркало запотевает от его дыхания.

Непрошеная мысль сковывает его шаги, пока он в очередной раз идёт к Привратному павильону. Что, если Хеймдалл видел, как он нервничал, если слышал вырвавшиеся случайно слова, если понял, из-за чего волнуется царь? И сейчас, когда он будет с деланным равнодушием спрашивать о Торе, станет про себя над ним потешаться?

Локи обрывает себя. Плохо жить рядом со Всевидящим, но ничего не поделаешь. Сколько всего Хеймдалл видел раньше, сколько увидит впредь… Всё это не имеет значения. Он — царь, и он будет вести себя достойно. Локи распрямляет плечи и твёрдыми шагами идёт вперёд.

А Хеймдалл может думать что хочет.

Хеймдалл, как всегда, учтив. Он бесстрастно сообщает царю новости из жизни Тора. Локи уже много знает о нём — множество разнородных фактов: он доволен работой, он теперь любит кофе, он немного научился готовить, они с Джейн часто гуляют по вечерам, иногда ходят в кино, но чаще Тор смотрит фильмы один, изучая Мидгард…

Ему вдруг безумно хочется увидеть Тора. Сколько времени прошло? И сколько времени он наведывается к Хеймдаллу?..

Нельзя?.. Можно?.. Почему нет?

— Благодарю тебя, Хеймдалл, — сдержанно говорит он, дослушав. — Открой Радужный мост.

— Куда?

Тор сейчас дома. То есть в квартире Джейн Фостер.

— В квартиру этой смертной.

«Он всё увидит! — панически бьётся мысль, но её осаживает другая: — Плевать. Я сам не знаю, что собираюсь делать».

Хеймдалл молча кивает и вонзает меч в пьедестал.

Тор моет чашку, из которой только что пил кофе. Локи бесшумно возникает за его спиной, мельком оглядывается и вполголоса зовёт:

— Здравствуй, Тор.

Чашка со звоном выскальзывает в раковину, но не разбивается. Тор молниеносно разворачивается:

— Локи?!

Его лицо озаряет радостное изумление, но тут же гаснет:

— Что случилось? Война?

Тор помнит слова брата: «ты будешь в изгнании, пока длится перемирие с Йотунхеймом».

— Нет. Всё в порядке, — тихо отвечает Локи.

В эту минуту он совсем не думает о Хеймдалле. Он молчит, не зная, как объяснить Тору своё появление, как вообще хоть что-то объяснить…

Он и не успевает ничего объяснить, потому что Тор внезапно крепко его обнимает.

— Что… — вопрошает Локи слегка придушенно и совсем, полностью ошарашенно, и ничего больше не может сказать, услышав:

— Я так скучал по тебе, брат.

Сердце сжимается, словно вознамерившись превратиться в чёрную дыру, а мозг, очевидно, получает взаимоисключающую и непереносимую дозу боли и счастья, потому что отказывается работать, и Локи произносит буквально следующее:

— Я солгал тебе, брат.

То, что он искренне не называл Тора братом с тех пор, как узнал правду о себе, — самая меньшая из проблем, которые содержатся в этой фразе.

Он не был готов признаваться. Он не собирался признаваться. Да у него вообще плана не было!

— О чём ты, брат? — Тор, как всегда, соображает медленно. Концентрация слова «брат» в этой комнате превышает все допустимые пределы. Локи хочется побиться обо что-нибудь головой, но рядом только плечо Тора, которое для этой цели не подходит. Он набирает воздуха и бросается в холодную воду:

— Отец не умер, а погрузился в свой Сон.

На лице Тора — сияние пополам с недоумением. Отсияв, он спрашивает:

— Тогда почему мать запретила мне возвращаться?

Локи хочется зажмуриться, как в детстве, когда было страшно.

— Она и не запрещала. — Локи предоставляет брату самому додумать: «я снова солгал».

— Но зачем? Почему, Локи? — растерянно спрашивает Тор, отступая к мойке. Сейчас он похож на ребёнка, и это вызывает одновременно стыд и злость.

— Потому что ты опасен, Тор! — выкрикивает Локи. — Ты поставил нас под угрозу войны — знаешь, каких усилий мне стоило её нейтрализовать? Тебя нельзя допускать к управлению государством!

— Тогда я и впрямь вёл себя неразумно, — внезапно признаёт Тор, но его лицо темнеет. — Ты прав в том, что меня не следовало короновать, но то, что ты сделал... — Тор поднимает тяжёлый взгляд на Локи. — Это переходит всякие границы!

Может, и переходит.

— Будь я в Асгарде...

— Будь ты в Асгарде, у меня ничего бы не вышло! Трон перешёл бы к тебе!

— Так вот что тебя волнует? Трон? — Грозовые тучи собираются на лице Тора, голос напоминает глухие угрожающие раскаты грома. — Ты избавился от меня, потому что хотел власти?

— Я хотел вырваться из тени, в которой вечно должен был находиться! В тени твоего блеска и величия! Я хотел, чтобы меня наконец заметили, увидели, на что я способен! Я хотел проявить себя, доказать, что я могу быть царём, что я ничуть не хуже тебя!

Тор хочет что-то возразить, но Локи не даёт себя перебить:

— Один выбрал тебя, хотя я был бы лучшим царём, я изучал искусство политики, пока ты размахивал молотом. Он всегда выделял тебя, потому что любил тебя больше!

— Неправда! Отец справедлив! — Авторитет Одина в глазах Тора за этот срок полностью восстановился, и он намерен защищать Всеотца от нападок.

— Откуда дубу, обласканному солнцем, знать, каково приходится можжевельнику под его раскидистой кроной? — Локи смеётся — едко, сухо и горько. — Откуда всеобщему любимцу, окружённому друзьями, знать, как чувствует себя одиночка? Естественно, ты ничего не замечал — ни равнодушия Одина, ни насмешек твоих друзей, к тебе-то они относились иначе!..

Ему хочется говорить дальше, выплеснуть всю горечь и злость, но они встают комом в горле, и пока Локи судорожно сглатывает, Тор успевает примирительно заговорить:

— Послушай, брат…

— Я не брат тебе, — как змеиный яд, обжигающий язык, выплёвывает Локи. — И никогда им не был!

— Какого йотуна, Локи? — Тор сердито взмахивает рукой, и Локи смеётся, захлёбываясь смехом, колючим, царапающим горло, смеётся, запрокидывая голову, и не может остановиться. Как метко, как удачно выбрано слово!.. Тор встряхивает его за плечи, и Локи, всё ещё давясь осколками смеха, сообщает:

— Я и есть йотун.

— Чего?! — вырывается у Тора. — Локи, что ты несёшь?..

Осёкшись, он оторопело смотрит, как по лицу и рукам Локи разбегаются синие узоры.

— Смотри. Я чудовище из детских сказок, которое Всеотец подобрал и решил воспитать как собственного сына. Вот только ничего у него не вышло. Я узнал, кто я на самом деле, — а он так и не смог забыть.

Голос Локи звучит совсем тихо, будто теряя силу с каждым словом. Тор молчит.

— Зато теперь ты знаешь всё. Не осталось никакой лжи — ни намеренной, ни невольной.

Локи чувствует себя опустошённым. Но в то же время — испытывает облегчение. Он провёл в этой лжи всю свою жизнь, а теперь, кажется, свободен.

Он возвращает себе привычный облик — тот, что дан ему с рождения, по-прежнему неприятен, хотя Локи и успел с ним освоиться, ведь следует знать все свои возможности, — и глубоко вздыхает, почти спокойный. Теперь можно было бы уйти, но как раз это и невозможно. Это во дворце можно разойтись по своим покоям… А сейчас неизвестно, кто из них вернётся во дворец.

Локи и в голову не могло прийти, что неожиданный порыв навестить брата обернётся вот так… но что уж теперь? Как ни странно, его совершенно не волнует, что будет дальше.

— Что ты собираешься теперь делать?

— Врезать бы тебе хорошенько, — с чувством отвечает Тор. — Да молота нет, и сам ты безоружен. — Он шумно вздыхает, словно избавляясь от переполняющих его противоречивых чувств. И говорит спокойным тоном, чуть-чуть улыбаясь глазами: — Не думал, что мой брат — такой идиот.

— Я не…

— Не брат или не идиот? — Тор широко улыбается, опуская ему на плечо тяжёлую ладонь. — Брось, Локи. Как такой умник, как ты, мог решить, будто я откажусь от тебя из-за какой-то синей кожи? Нашёл чем испугать.

Тепло робко расползается по плечу, подбираясь к сердцу, но Локи подозрителен и не разделяет его надежд.

— А мой обман? Забыл, как здесь оказался? — качнув головой вправо, он подразумевает кухню и всё остальное, что идёт впридачу к ней.

— Свинья ты мидгардская, вот кто, — сообщает Тор. — Но если тебе верить, то и я не лучше. Самое то, выходит. И после этого-то мы не братья? — Расхохотавшись, он крепко обнимает Локи, и тот тоже смеётся, чувствуя, как с этим смехом с него невесомыми осколками осыпается лёд напряжения, страхов и горечи обид.

Проходит едва ли минута, как громкий свист заставляет Локи рефлекторно отскочить вправо. Тор вскидывает руку, и его пальцы смыкаются на рукояти молота. Ослепительно сверкает молния — кажется, прямо в квартире, — а когда гаснет — Тор крепко сжимает Мьёлльнир, а его мидгардский наряд сменился бронёй и алым плащом.

— Снова достоин! — он победно вскидывает молот. — Значит, можно домой!

Он озирается и вдруг водружает Мьёлльнир на кухонную плиту.

— А ну-ка попробуй!

Опешивший Локи не двигается с места, и Тор легонько подталкивает его в плечо:

— Давай, давай! Если я правильно понял, как эта штука работает…

— Какая? — машинально спрашивает Локи, берясь за рукоять, потому что назвать молот «штукой» Тор безусловно не может. Его рука напрягается, сжимается крепче, а затем с усилием сгибается в локте, поднимая молот на уровень глаз.

Тор аплодирует, будто увидел фокус. Локи неверяще смотрит на Мьёлльнир в собственной руке.

— Тоже достоин! Молодец, брат! — Тор хлопает его по плечу. — Давай возвращаться. Погоди! Я сейчас записку Джейн оставлю.

Он исчезает в соседней комнате.

— Какая «штука»? — повторяет Локи ему вслед, все ещё с трудом веря в произошедшее, — но рука начинает уставать, и он аккуратно ставит молот на пол.

— Ну эта… отцово заклятие, — поясняет Тор и бормочет что-то под нос. Наконец появляется и магнитом цепляет на холодильник записку. Локи, приглядевшись, читает: «Джейн, я слетаю домой. К ужину могу не вернуться, прости, что так неожиданно, но через пару дней буду. Всё в порядке, не волнуйся…» Тор подхватывает молот, взвешивает его в руке, оглядывается: — Ну, ничего не забыли? Пора.

Свободной рукой он обнимает Локи за плечо и зовёт:

— Эй, Хеймдалл! Верни нас домой!