Птицы последний полёт (джен)

Она отличалась от остальных. Бледная, сияющая кожа, светлые кудри до пояса, нежное голубое платье. Солнечные лучи путались в ее волосах, ветер целомудренно теребил гладкий атлас накидки. Драгоценная кукла среди уродливых и безликих манекенов. Может ли такой прекрасный цветок расти среди убогих сорняков? Я не смог отвести от нее взгляда. И захотел заполучить себе.

— Эй, Деннис! Торт несут!

Сквозь шумную толпу я пробился к длинному столу, где уже красовался огромный торт с летающими вокруг снитчами из шоколада. Смешно. Будто день рождения отмечал ребенок, а не взрослый мужчина. Но ей понравилось: в голубых глазах светился настоящий восторг. Она кричала вместе с остальными гостями и хлопала в ладоши, а я усилием воли заставил себя направить колдофотоаппарат на именинника.

— С днем рождения, Гарри!

Он мгновенно оказался в объятиях друзей, а те оживленно махали руками и корчили рожицы, позируя для меня. Слишком скучно. Не этих людей я хотел бы запечатлеть, их уродливый хохот лишь отталкивал. Злил. Я ненавидел веселье, ненавидел опьяненных людей и праздничный хаос.

Но Гарри подвести нельзя. Только мне было позволено снимать этот праздник, остальных фотографов и журналистов в Нору не пригласили. Наверное, кто-нибудь другой продал бы эти снимки в «Ежедневный Пророк» за кругленькую сумму, но не я. В конце концов, Колин и правда восхищался Гарри Поттером. Мог без умолку рассказывать мне про героические подвиги, будто я сам о них не знал. Колин был настолько предан Гарри, что вопреки запретам пробрался на ту самую битву, с которой уже не вернулся живым. Уверен, он был бы счастлив оказаться здесь.

Я оказался лишь заменой: мои снимки были заметно хуже, душа — чернее. Мы были похожи только внешне: худощавые, с растрепанными волосами, веснушками на лице. Я всегда оставался жалкой копией. Дешевой подделкой, которой пользуются лишь от безысходности. Блеклой картинкой на фоне яркого оригинала. Заменить брата я не мог — да и не хотел. В моих силах было лишь продолжать его любимое дело. Колин всегда говорил мне: главное — запечатлеть улыбку. На его колдографиях люди и правда счастливо смеялись, были искренними. У меня же получалось поймать только боль и страх.

Что, талант действительно так важен? Я не знал ответа. И до этого дня даже не был уверен в выборе своих моделей. Но стоило встретить ее — и все изменилось.

Если честно, со мной такое в первый раз. Все остальные модели, конечно же, были красивы. Могли похвастаться точеными фигурами, гладкими волосами, пухлыми губами. Забавно, я не смог бы вспомнить сейчас лица ни одной из них. Пустышки — словно маггловские рекламные листовки, что завлекали кричащими заголовками, а после отправлялись в урну. Но когда я увидел ее улыбку, сразу понял — об этом говорил мне брат. Она сидела за столом и маленькой ложкой отламывала торт. Шоколадные снитчи порхали тут и там, и один внезапно оказался так близко к ее лицу, что от неожиданности она уронила ломтик на стол. Тут же огляделась украдкой — не заметил ли кто? А после смущенно улыбнулась. И аккуратные ямочки вдруг появились на ее щеках.

Время остановилось. Мое тело будто превратилось в камень: я не мог вздохнуть или пошевелиться. Габриель Делакур поразила меня сильнее любого заклинания. Я будто умер, и очаровательный херувим засиял перед моими глазами.

* * *

Сейчас я вспомнил, что однажды уже видел ее в Хогвартсе. Правда на Турнире звездой была ее сестра Флер, Колин тогда сделал уйму колдофото, и наши однокурсники выстраивались в очередь, чтобы их купить. Слепцы. Никто не видел очевидного: яркая и громкая красота Флер блекла на фоне нежной Габриель. Я был так глуп. И теперь, на празднике, смог увидеть это так ясно, будто только в этот момент и прозрел.

— Как… Как я здесь оказалась?

Она очнулась быстрее, чем я предполагал.

— Только не пугайся, я всего лишь хочу сделать колдографию.

Габриель лежала на полу моего подвала и дрожала, но я не знал — от холода или от страха. Она приподнялась и огляделась, наверняка искала свою палочку. Бесполезно, мой ангел.

— З-зачем ты меня похитил? — ее голубые глаза наполнились слезами.

Она отползла к стенке и обхватила колени руками. Такая худенькая, казалось, малейшее прикосновение может ее сломать.

— Как я уже и говорил, хочу сделать колдофото.

Я включил весь свет в этом подвале, и Габриель зажмурилась. В одно мгновение стало светлее, чем днем — именно такое освещение позволяло уловить тончайшую перемену настроения на лице человека. Я боялся упустить ту самую улыбку, не разглядеть ее за неудачно брошенной тенью. Все должно пройти идеально.

— Не подходи! — закричала она, едва я сделал несколько шагов. — Кто ты такой? Я тебя не знаю!

— Тебе и не нужно меня знать. Я просто сделаю несколько снимков. Улыбнешься для меня?

Габриель вскочила на ноги.

— Ты псих!

Я слышал это слишком часто, чтобы принимать близко к сердцу. На самом деле, меня называли и похуже. Сколько криков выдержали эти бетонные стены, скрытые от всего мира… Но вопросы нормальности меня не беспокоили, я просто чувствовал, что должен продолжить дело брата. И на пути к цели я был готов использовать любые средства.

— Я не хотел, чтобы до этого дошло… Но видимо придется тебя связать.

В углу подвала лежали веревки. Кажется, последняя связанная девушка слегка запачкала их своей кровью — для Габриель такое точно не подходило. Она была слишком чиста для подобной грязи.

— Т-ты свяжешь меня ими? — Габриель задохнулась от ужаса, проследив за моим взглядом. — А как же магия?

Действительно, я ведь мог использовать заклинание. Все мои предыдущие модели были магглами, а потому я почти не обращался к магии. Мне казалось, гораздо честнее связать их собственными руками.

— Инкарцеро!

Веревки тут же обвязали ее хрупкое тело, и Габриель упала на пол. Послышался сдавленный стон.

— Твое лицо, оно в порядке?

В два шага я пересек подвал. Габриель лежала, отвернувшись от меня, плечи ее, опутанные веревками, слегка подрагивали. Главное, чтобы на этом прекрасном кукольном лице не оказалось серьезных царапин и ссадин, иначе все мои старания пойдут насмарку. Я аккуратно повернул ее к себе и заглянул во влажные от слез глаза — чистые и ясные, словно безоблачное небо.

— Тебя интересует только мое лицо, да? — Габриель всхлипнула. — Зачем устраивать похищение? Можно было ведь просто попросить. Я бы и так согласилась позировать.

— Правда? Обычно мне отказывали.

Я привык к тому, что девушки смотрели на меня презрительным взглядом, называли фанатиком. Никто из них не согласился отдать мне свою улыбку добровольно. Я знал, такое прелестное создание не стало бы исключением. Габриель ни за что бы не согласилась. Она была слишком хороша.

— Ты просто не умеешь просить, — нахмурилась она.

Я вытер слезы с ее щеки, и Габриель вздрогнула от этого прикосновения.

— Что будет потом? Ты убьешь меня?

— Я не буду тебя убивать. Но зелье, которое я использую на своих моделях, в восьми случаях из десяти действует как яд.

Приблизившись к шкафчику, я достал колдофотоаппарат. Давно я им не пользовался - эта модель принадлежала Колину. Им я снимал только избранных моделей. Тех, что, как мне казалось, выбрал бы брат.

— За-зачем зелье? — голос Габриель дрожал.

— Я мечтаю заснять идеальную улыбку, но чаще всего мои модели не в состоянии ее изобразить. Они плачут или кричат, зовут на помощь… Приходится использовать зелье. Но я готовил его сам, а потому оно несовершенно, — я достал из шкафа колдографии предыдущих моделей и нежно погладил их. — Знаешь, у меня по Зельям были не самые высокие баллы, так что…

— Не надо! — перебила меня Габриель. — Я сама улыбнусь. Я сделаю, как ты скажешь, не нужно зелья.

Девушки на моих колдографиях были ужасными моделями. Я смотрел на рыжеволосую незнакомку, что неестественно улыбалась, пока по ее щекам градом текли слезы. Или на темноволосую девушку, что из-за угловатых черт немного походила на парня-подростка, вместо улыбки на ее лице красовалась ужасная гримаса боли. Таких испорченных кадров у меня собралось так много, что впору было создавать коллекцию. Вот только ее венцом должен был стать совсем другой снимок.

— Попробуем без зелья, — улыбнулся я.

Может быть, я действительно нашел свою идеальную модель?

— Только… Только принеси мне воды! — вдруг попросила Габриель. — В горле пересохло. И какой-нибудь еды захвати. Тогда смогу тебе позировать, я ведь была выбрана самой красивой девушкой на пятом курсе, и мои фотографии печатались во многих газетах.

— Хм-м. Так ты голодна? Пожалуй, это желание я могу исполнить.

Было непривычно слышать такие просьбы от модели. Обычно те молили о пощаде или называли меня самыми грубыми словами. В конце концов, это меньшее, что я мог сделать для Габриель. Для этого прекрасного ангела.

* * *

Сегодняшний день сильно отличался от остальных. Мне даже не пришлось ставить заглушающие заклинания — Габриель оказалась тихой и покорной пленницей. И когда я кормил ее, она не делала никаких попыток вырваться и убежать. Неужели смирилась? Я был рад, не хотелось причинять ей боль и поить тем зельем. После него девушки еще долгое время корчились в агонии — жуткое зрелище.

Искреннюю улыбку не заменит никакая магия. Думаю, так бы сказал Колин.

— А теперь посмотри в камеру.

Габриель подняла голову. Она продолжала дрожать даже под теплым пледом. Боялась? Несмотря на хрупкость, Габриель не выглядела слабой духом.

Мне хотелось, чтобы она улыбнулась как тогда, на празднике, чтобы на ее лице вновь появились очаровательные ямочки. Но что я должен для этого сделать?

— Ты знаешь, что в первых фотосалонах магглы просили своих моделей замереть на время, чтобы снимок получился не размытым? Взрослым это давалось легко, но вот непоседливые дети вертелись, плакали и все портили, — я взял в руки колдокамеру и подошел ближе к Габриель. — Поэтому на фотоаппараты крепили латунных птичек, чтобы отвлечь внимание детей. Фотографы просили их наблюдать за блестящей фигуркой, которая иногда еще и издавала характерный свист, а за это время успевали сделать качественные снимки.

— Ты хорошо знаешь историю магглов, — заметила Габриель.

— Я магглорожденный. Поэтому иногда снимаю и на маггловскую технику, — я посмотрел на нее сквозь объектив. — Так что наблюдай за птичкой, Габриель!

Заметив ее слезы, я нахмурился.

— Кажется, ты говорила, что будешь позировать добровольно?

— Я буду! — она всхлипнула. — Глаза сами слезятся, не понимаю, в чем дело.

Отложив колдокамеру, я взял со стола палочку и приблизился к ней. Все-таки Габриель была прекрасна даже в слезах. Глаза ее будто становились темнее и глубже, жаль, что колдографии не могут передать этого волшебства.

— Может, в глаз что-то попало? Дай посмотрю.

Я приблизился и аккуратно приподнял ее подбородок. Взгляд ее был бесстрашным и упрямым. Засмотревшись, я на мгновение даже забыл, что собирался сделать. А после Габриель вдруг резко подалась вперед, и меня поглотила тьма.

* * *

Когда я открыл глаза, то увидел потолок своего подвала. Пошевелиться не получалось — веревки плотным кольцом обвились вокруг моего тела. Голова раскалывалась, во рту пересохло. Я попытался сесть и с трудом оперся на стену.

— Очнулся?

Яркий свет слепил глаза, и картинка расплывалась. Я увидел силуэт Габриель, которая подошла ко мне, в руках ее была моя палочка и колодофотоаппарат.

— Знаешь, тебе и правда стоило связать меня обычными веревками. Эффект от Инкарцеро пропадает примерно через двадцать минут. Наверное, по Чарам у тебя тоже были низкие баллы? — она слабо улыбнулась.

— Надо же, попался в собственную ловушку, — меня вдруг скрутило от смеха.

Я смеялся так долго, что на глазах выступили слезы. И остановился только заметив вспышку и услышав характерный треск.

— Ч-что ты?.. — прохрипел я, пытаясь отдышаться.

— Даже не пришлось поить тебя зельем, Деннис.

Откуда она узнала, как меня зовут? Габриель остановилась напротив обычного маггловского снимка, на котором были изображены мы с братом. Фотография времен третьего курса. Мои любимые дни.

— Это Колин? Я помню его, бегал за Флер с колдофотоаппаратом, — она провела рукой по снимку. — Знаешь, если бы ты просто попросил меня, мы могли бы подружиться. Я понимаю, каково это — жить в тени брата.

Наверху раздались хлопки аппарации. Авроры?

— Прощай, Деннис.

Перед уходом Габриель положила мне на колени снимок. На нем я счастливо улыбался и щурил глаза — как будто снова вернулся в то время, когда мы с братом были счастливы. К глазам вдруг подступили слезы.

Удивительно. Я наконец получил его. Тот самый лучший снимок для моей драгоценной коллекции.