Всадники Второго Сопряжения (джен)

Дитя Старшей Крови! Ты — наша! Ты — наша! Присоединяйся к кортежу, присоединяйся к нашему Гону! Мы будем мчаться, мчаться до конца, до скончания вечности, до пределов существования! Ты — наша, звездоокая дщерь Хаоса! Присоединяйся, познай радость Гона! Ты — наша, ты — одна из нас! Твое место с нами, среди нас!

— Нет! — кричит Цири. — Прочь! Вы — трупы!

Да, мы — трупы! Но смерть — ты!

Первоисточник

Всё находилось в состоянии неизвестности. Безмолвное и холодное, опустошённое, обездвиженное и тихое. Ледяное безвременье и слепое пространство.

Её вырвали из сердца крепости. Её не было нигде. Но никто этого ещё не мог заметить.

Холодный пейзаж. Не двигались ни человек, ни лошадь, ни птица, не шелестели ни трава, ни ветви дерев. Существовали только очертания, хладный панцирь льда на всём.

Не было ещё ничего соединённого, ничто не могло произвести шума, не было ничего, что могло бы двигаться, дрожать или скребстись.

Не было ничего, что бы могло передвигаться, иметь силу, была только холодная замёрзшая и покрывшая всё вода, спокойная, одинокая и тихая. Не существовало ничего.

В темноте, в ночи была лишь неподвижность, только молчание.

* * *

Узловатые пальцы старухи сжались, распрямившись, пустили россыпь прыгающих костяных осколков по срезу засаленного, окраплённого кровью пня, служившего своеобразной столешницей. Кусочки кости легли неровной разрывистой лентой.

— Сестра, что, что там? Что ты видишь?

Гнусавый плаксивый голос раздался из-за спины скрючившейся ведьмы и тут же угас, отчётливо резанул сквозь мушиный звон.

— Кости.

В котле запело громче.

— Силой крови, силой сеющего ветра и пряжей судеб... душами тех, кто не уйдут… пеплом, солью, сталью и молодой плотью… перстью земли и слезами… венами и соками… пороком и безбрачием… телом и мыслью… дай увидеть. Покажи Ту, что кормит Смерть из ладоней…

Скрюченная фигура взвилась, пошла судорогами, остолбенела.

Из котла начало выкипать. И шипело, шипело.

Костяные осколки сами задвигались по липкому срезу пня. Медленно.

И тьма выступила из щелей, заставляя острые свечные язычки боязливо жаться к фитилю. Потянуло могильной сыростью.

Искрил, сжимался разгорячённой алой точкой, совсем как свечной фитиль, видимый из-под тряпицы левый зрачок колдуньи.

— Указан путь водным земным потокам… сколько бы они ни петляли… всех ждёт один конец… — Шептуха шептала.

Гнилые ногти впились в пень, на котором костяные осколки на кровавых разводах отчетливо сложились в силуэт кавалькады.

— Предречённое сбылось.

* * *

Чёрные тучи и чёрные вороны. Кое-где изредка небо подсвечивали молнии. Тихо, тихо шептала сухая трава.

— Оставь меня.

Геральт смахнул каменную крошку с разрушенного куска стены, привалился к ней, сложив на груди руки.

Он не знал, что говорить.

Слова не шли, не рождались в том вихре потерянности и отчаянья, что, подобно чёртовому начарованному снегу, носился по окрестностям и холодил раны, свежие. Телесные или же душевные.

Она уже вне досягаемости. Это невозможно.

— Я верну её.

Тишина, и только пар от дыхания разбивался о ветер.

Йеннифэр обернулась, тёмные фиалковые глаза горели на бледном лице, тонкие губы дрожали, кривились в страшной улыбке.

— Как? Она теперь в другом мире, в другом измерении, среди этих… У нас нет такой силы, чтобы открыть портал между сферами.

Ведьмак перевёл взгляд на кромку гор, выглядывающую сквозь тёмные волны лесов.

— Мы. Мы её подвели, — безжалостно и хрипло произнесла Йеннифэр, обхватывая себя руками и ёжась на ветру. — Не смогли уберечь, Геральт.

Он продолжил смотреть на заснеженные пики, не шевелясь, замерев, словно хищник в засаде, не хотел увидеть, как на её глаза наворачиваются слёзы, как размазывается тушь и стекает неумолимыми дорожками, он знал, что она ему этого не простит. Она теперь слишком многое ему, как и себе, не простит.

* * *

Звезды становятся маяками, прибежищами погибших и потерянных…

Поэтому во тьме, окружившей её, она видела только звёзды. Крохотные пятнышки света, согревающие иные миры, в её же, куда бы они ни направлялись, тепла больше нет. Как и света.

Лучше бы она погибла. Это было бы правильней. Так бы было проще.

Но Тьма, ласково пронизывающая холодом до костей, подсказывала, что её положение не так уж и безнадёжно. Скорее всего, она уже мертва.

* * *

— Ох ты, зараза.

— Увидел чего, Ламберт?

— Спроси лучше, чего не увидел. Колдун! Эльфский недобиток пропал!

— Как пропал?

— Сам поднимись да посмотри!

— ...

— Быстрей, чего ты там копаешься?

— Действительно. Пропал.

— Не «пропал», а забрали, чуешь, сера и азот в воздухе, и вон, ставни от мороза полопались. Выблядки всё-таки забрали своего приятеля-предателя. Теперь ещё и это Геральту докладывать.

Эскель подумал, что не хотел бы оказаться тем, кто будет докладывать.

* * *

Вода в котелке закипала. Он подбросил в неё листья малины, смородины и только в самом конце засушенный липовый цвет.

Зачерпнул отвар деревянной миской, подул и пожалел, что так и не собрался с мальчиками в горы бортничать. Мёд бы прогрел горло, прополис — продезинфицировал. Конечно, восстановить повреждённые связки можно было и эликсирами, но глотать оказалось больно и горько даже воду, не говоря о дерущих гортань ведьмачьих снадобьях, к коим невозможно привыкнуть даже за десятилетия, что ему отмерила судьба. К тому же, он не хотел говорить.

Не о чем.

Главное все и так узнали с рассветом. Сразу же. Как-то разом все это ощутили. Что Охота умчалась с вожделенной добычей. Тугая, густая, как миазмы, пресловутая эльфья каэрмэ*, тучей накрывшая старую крепость, стоило ей только сюда перенестись — совсем как годы назад, в морозный вечер… — вместе со встрёпанным Геральтом, с утра прорезалась утренними лучами и уж боле не нависала, не давила. Ошмётки её дотаивали на дворе вместе с ледяным крошивом, принесённым призраками.

Старый ведьмак вздохнул и отложил миску, по-стариковски растёр грудь в районе сердца. Он не успел. Не смог. Ледяной гигант, пригвоздивший его к стене, хватанул лишка, со злости или почём зря кадык едва не расплющил. Последнее, что он видел своими раскрасневшимися, слезившимися глазами, была тоненькая бледная фигурка в ночи, окружённая, загнанная, испуганная. Отчаявшаяся. Девочка, ведьмачка, княжна, дочь и всё в одной. Одна, она была совершенно одна, там… От асфиксии он ушёл в забвение, как уходят под лёд, резко и внезапно. Очнулся раньше остальных.

А сейчас, кажется, понял, почему все они остались живы.

Вода из котелочка принялась выкипать.

* * *

Рваные полотнища хлопали на солёном ветру. Седую мглу резали полукружия молний. Здесь они били полумесяцем. Не странно, если вспомнить, что под кораблём сейчас не находилось никого дна. Была вода, был звёздный свод над такелажем, а дна не было, также как и берегов. Здесь действительно можно блуждать вечно.

Гром не поспевал за брызжущими розблесками, задерживался, как и в ином, обычном мире: разряд, мгновение беззвучия и гра-а-а-а-а-а-а.

Врата в древний страшный город, таинственная сторона, где в мифах живут мёртвые. Пандемониум. Gfyltvybev.

Молнии стрекались, перебирали кучевые облака быстрыми лучащимися ножками сколопендроморфов. Пространство искажалось, сжималось и искрило. Горизонтальная ось абсцисс упиралась в Край Мира. Страшный и тусклый, он кровил красноватыми волнами трещин напряжения. И неумолимо притягивал. Неотвратимый, как Смерть.

Оснастку судна, корпус с парусами и мачтами покрыло блестящей, переливающейся наледью, защитным лабиринтом мороза. Инфернальный корабль и команда на полном ходу увлекались в растущий раскол.

Молнии били чаще, сталкиваясь, ветвясь.

Вспышка.

Два разнонаправлевленных полукружия, запаянные с концов, разбили муть небосвода идеальным сопряжением окружности.

Трепещущим змеиным кольцом.

Гром ударил по ушам до крови.

Высокий чёрный силуэт на капитанском мостике стоял в одиночестве. И если бы хоть кто-нибудь мог видеть его улыбку, то наверняка не отличил бы от ощера черепа, что заменял ему забрало.

* * *

Пустота и холод. Тьма, поднимающаяся из глубин. Тихая река — космос, лунная дорожка на реке — россыпь триллионов миров Спирали.

Ни ужаса, ни тоски, ни поражения, только холод.

Чудовищно и прекрасно, туманности отливали красным.

Она подумала: "Пусть река сама несёт меня."

* * *

Осень, вечер, сумерки. Тёмные воды Easnadh катили на своих волнах чёрный гигантский корабль к пристани Четырёх Ветров. На корабле царило небывалое оживление. На пристани и того боле, огонь маяка будто размножился: два причала были изрезаны гирляндами огоньков, фонарики в ладонях пришедших раскачивались на ветру, свечи пускали по воде в венках из веточек шиповника. Все они указывали путь прибывшим.

И плыли огоньки по реке, задуваемые осенним ветром. Как и надежда всех собравшихся, исступленно искрящая, готовая в любой момент оборваться, погаснуть от ледяного дыхания недоброй вести.

* * *

— Знал, что всё этим кончится? — спросил Эредин Бреакк Глас.

На Нагльфаре зажгли сигнальные огни. Перистые крыши Тир на Леа, затянутые густой лиловой затемью, высились мигающим огоньками окон тёмным узорчатым лесом.

— Укрывая от меня девчонку, знал, что совершаешь пустое действие?

Лицо Знающего, заострившееся и пепельное в темноте, не меняло выражения. Эльф привалился к борту, хоть плечи его не опустились, но облик выражал, насколько тяжело магу даётся стоять на ногах.

— Насильственный метод не всегда самый действенный, Эредин. Не всегда единственный, и ты это знаешь.

— Да, ты говорил. Тогда. — Король Дикой Охоты не отрывал взгляда от огней пристани. Немного помолчал, погружённый в свои мысли, после заговорил всё так же отрешённо и сухо. — Признаться, не ожидал, что когда-нибудь вновь заговорю с тобой в твоём привычном обличье. Собственно, это наша последняя беседа. Но ведь ты и так это знаешь?

Аваллак’х кивнул.

Всё о том говорило, всё. У любой войны должны были быть свои жертвы. Предатели должны быть наказаны, а победителей не судят. Даже если всё трижды было не тем, чем казалось.

Всадники Бурь собрались на палубе, огонь факелов тускло отливал на их латах.

— Креван Эспане аэп Каомхан Маха, Знающий Аваллак’х, ты обвиняешься в предательстве Народа Ольх, за саботаж, за неподчинение приказам своего короля и противоборство, за укрытие дочери Лары Доррен приговариваешься к смерти. По законам военного времени приговор приводится в исполнение немедленно.

Аваллак’х не дрогнул, ни единой тени не пробежало по его гладкому, как мрамор, лбу. Коротко звякнули двимеритовые цепи, когда Знающего уставили на колени. Было тихо и черно. Король Дикой Охоты провёл в стылом воздухе латной перчаткой.

— От собственного имени и имени Народа я прощаю тебя и не держу зла. Пусть смерть твоя будет мирной.

Молчаливые и чёрные чародеи и Знающие Охоты склонили головы, некоторые рядовые воины тоже, те, кто были знакомы с приговорённым.

Приговорённый медленно обернулся и безошибочно встретился глазами со взглядом чёрных пустых глазниц маски-черепа. Отыскать взглядом главного навигатора Гона не представляло труда, потому как стоял он в первых рядах, а шлем его с характерным символом мишени заливало мёртвым светом от шипастой сферы магического посоха.

Карантир Ар-Фейниэль склонил голову чуть набок, пренебрежительно перехватил железное древко покрепче и не сделал ничего больше. От всей его высокой фигуры, как и от магического артефакта, веяло лишь холодной безжалостностью.

— Твоё последнее слово?

Вздохнув, Аваллак’х так же медленно и спокойно повернулся обратно.

— Я хотел сделать лучше для каждой из сторон. Убегать от Белого Хлада бессмысленно, как и пытаться бороться с ним общедоступными способами. Ключ надо знать как вернее всего использовать. В ней единственная надежда.

В глазах Бреакк Гласа что-то изменилось. Можно было предположить, что слова Знающего достигли цели, если б их тут же заволокло другим, тёмным и неумолимым.

— Убьёшь её, пойдёшь вопреки Предназначению, и на твоих руках будет кровь всех миров, король. А твоя участь будет предрешена, как сейчас — моя.

Аваллак’х замолчал, явственно давая понять, что закончил. Уголок губ короля Ольх взлетел в неопределимой усмешке, обнажая край ровных эльфьих зубов. И не сказав больше ни слова, он небрежно махнул рукой ждавшему указаний Имлереху, и приговор был приведён в исполнение. Чётко, ровно, как не смог бы ни один обычный палач.

— Обернуть тело и голову в мой плащ и убрать его из-под ног. По высадке похоронить по протоколу. Приготовиться к швартовке!

Тишина длилась не дольше половины минуты. И экипаж Нагльфара рассредоточился по кораблю, готовя судно к сближению с пристанью.

Сиреневые сумерки переродились в настоящий сумрак.