Поезд вины (джен)

Платформа девять и три четверти встречает меня звенящей тишиной. Такой, что даже ушам больно. Ни привычного стука многочисленных тележек, ни голосов, ни знакомого свиста, возвещающего об отправке поезда. Лишь туман сизой дымкой ложится на плечи.

Я не знаю, как попал сюда. Последнее, что я помню, — яркая вспышка заклинания и разрывающая виски боль, в которой тонет чей-то отчаянный крик, а с ним — весь остальной мир. И после наступает спасительная темнота.

А теперь я иду по знакомой платформе — шаг, ещё один, ещё — и не слышу даже стука собственного сердца. На душе спокойно и ясно.

Что ж, похоже, я умер.

Это стало моей личной странной традицией — попадать на Кингс-Кросс каждый раз, когда я отправляюсь в мир иной. На этот раз, кажется, навсегда.

Жгучее чувство вины перед Джинни рождается в груди, поднимается к горлу. В нём слишком много боли, слишком много горечи для мертвеца. Значит, я ещё жив?

И спросив себя об этом, я, наконец, слышу. Протяжный свисток. Совсем рядом со мной. Туман постепенно рассеивается, словно кто-то взмахнул палочкой и произнёс нужные слова. На моих глазах сквозь тающую дымку вырисовываются очертания поезда. Он намного длиннее Хогвартс-экспресса — я стою у паровоза и вижу бесконечную череду вагонов. Паровоз не алый, а какого-то болотного цвета. При взгляде на него во рту вмиг появляется ощущение чего-то кислого и склизкого.

Я иду вдоль вагонов, и они провожают меня слепыми глазницами окон. Считаю про себя, просто чтобы чем-то занять мысли. Семь, восемь… Мне кажется, эти вагоны никогда не кончатся. Одиннадцать, двенадцать… Кое-где туман ещё не рассеялся. Шестнадцать, семнадцать…

Дверь восемнадцатого открывается, стоит мне только поравняться с ней. И я замираю. Мне хватает доли секунды, чтобы удивиться: неужели снова Дамблдор?

Но вместо него из вагона выходит строгого вида женщина, чем-то похожая на МакГонагалл, в наглухо застёгнутом длинном сером пальто. Значит, вот ты какая, моя Смерть?

— Позвольте ваш билет, — сухо произносит женщина. От её долгого пристального взгляда мне становится не по себе. Странное чувство. Не страх, нет. Скорее, неловкость. К таким дамам люди не являются в перепачканной аврорской форме. Даже если они возвратились с опасного задания. Даже если их только что убили при исполнении.

— У меня нет билета, — и ехать я, честно говоря, никуда не собираюсь. И форму чистить не буду. Обойдётесь.

— А вы в карманах поищите, мистер Поттер.

Звук собственного имени заставляет вздрогнуть. И я уже не сомневаюсь, что найду этот загадочный билет.

Интуиция меня не подводит.

Разворачиваю смятый листок и нарочно медленно протягиваю Смерти, чтобы успеть рассмотреть самому.

На билете стоит моё имя и дата.

2 мая 1998 года.

Больше ничего.

— Пройдёмте в вагон, мистер Поттер, — говорит мне Смерть. — Отправляемся через минуту.

И я, как загипнотизированный, вслед за ней шагаю на площадку вагона.

* * *

— Возвращаю ваш билет, мистер Поттер, — у неё ледяные пальцы, но мне отчего-то по-прежнему не страшно. Но есть кое-что, что я должен знать наверняка.

— Я умер, да?

— Это решать вам.

Ещё один любитель говорить загадками. Профессор Дамблдор, это вы?

— Проходите в купе. Скоро вы всё поймете.

Женщина в сером пальто разворачивается на каблуках, чтобы уйти. Я окликаю её.

— Здесь не указано место.

— Выбирайте любое. Здесь каждый находит то, что ищет.

* * *

Я бреду по коридору под мерный стук поезда. Кажется, в вагоне я один. Двери в купе не стеклянные, в отличие от Хогвартс-экспресса, но открыты, и нигде не видно ни души. Я невесело усмехаюсь: а ведь правда — здесь нет живых людей, только души.

Я останавливаюсь перед самой последней дверью — единственной закрытой — и понимаю, что пришёл. Впервые с того момента, как моя нога ступила на этот внеземной аналог платформы девять и три четверти, я ощущаю лёгкую панику. Загадочные запертые двери — твоё проклятие, да, Гарри?

Разом вспотевшая ладонь ложится на ручку. Назад пути нет. На несколько мгновений я даже забываю, что умер.

* * *

И всё-таки какая-то часть меня иррационально надеялась, что это будет Дамблдор. Что он, как тогда, в мае девяносто восьмого, объяснит мне, какого Мерлина драного тут происходит. Сколько можно, Гарри? Когда ты, наконец, повзрослеешь?

Его я ожидал увидеть меньше всех. Не родителей, не Сириуса, не Люпина с Тонкс, не Фреда, а именно его.

Здесь каждый находит то, что ищет.

Снейп, а это, конечно, он, награждает меня долгим взглядом, который я, как бы ни силился, не могу прочесть. Но, кажется, в нём стало меньше ненависти.

— Поттер.

— Профессор Снейп. Сэр.

— Почему я не удивлён? — цедит он с привычной интонацией и кивком указывает мне сесть напротив. Что я и делаю, не забыв прикрыть за собой дверь.

Какое-то время мы просто рассматриваем друг друга. Я — даже не пытаясь скрыть удивления, он — с видом человека, которому давно про меня всё ясно.

Снейпу первому надоедают гляделки. Он отворачивается к окну.

— Из-за чего на этот раз, Поттер? — я молчу, и он, даже не скрывая раздражённого вздоха, повторяет свой вопрос. — Я спрашиваю, из-за чего вы умерли на этот раз?

Значит, я всё-таки умер.

Усталость накатывает удушливой волной, и я откидываюсь на спинку сиденья. Проклятье, мои эмоции сменяются, как в грёбаном калейдоскопе. Слишком стремительно для покойника.

— Я был на задании вместе с другими аврорами. Нас окружили. Не успел поставить щит.

«Минус пятьдесят очков Гриффиндору за поразительную невнимательность и безответственность!», — кричит выражение глаз Снейпа, но сам он молчит. Впрочем, молчание это красноречивее любых слов. Я бы и сам снял с себя баллы. За то, что подвёл свою команду. За то, что заставил Гермиону плакать, а Рона — сжимать кулаки от бессилия и до последнего отказываться верить. За то, что бросил Джинни, драккл задери. Снова.

— Поттер, хватит. Вы слишком громко думаете. Вот из-за таких мыслей вы и попали сюда.

— Не удивлён, что вы владеете беспалочковой легилименцией, — отвечаю невпопад.

— Здесь не нужно легилименции. Вы до ужаса предсказуемы, Поттер, как и всегда.

В отличие от вас, да, мистер Непредсказуемость? Хочу ответить ему в тон, но внезапно до меня доходит смысл предыдущей фразы. Быстро соображаешь, Гарри.

— Вы сказали «попал сюда». Где мы, сэр? Что это за место? Почему мы здесь?

Могу поклясться, что слышу ещё один вздох. Могу поклясться, что он не раздражённый. Он наполнен какой-то тихой обреченностью, и это одновременно интригует, пугает и вызывает знакомое тёплое ощущение в груди. Сочувствие.

Снейп смотрит на меня, поджав и без того тонкие губы.

— Это поезд вины, Поттер. Поезд вины.

* * *

Незнакомые, почти фантастические пейзажи причудливой мозаикой проплывают за окном. Снейп провожает их потухшим безучастным взглядом, говорит негромко, старательно делая вид, что ему всё равно. Не может же ему и впрямь быть всё равно?

Я узнаю, что в этот странный поезд попадают люди, оказавшиеся за гранью. Но только те, которые так и не смогли простить себя и жили с огромным чувством вины.

— Но ведь почти каждому человеку знакомо это чувство, — осторожно возражаю я Снейпу. — Значит, большинство людей после смерти попадают в этот поезд?

— Нет, — он досадливо морщится. Поттер и после смерти не растерял свою тупость, да? — Это должно быть очень сильное чувство. Патологически сильное. По правде говоря, я не думал, что увижу вас здесь.

Он только что оскорбил меня или всё-таки нет? Логика Снейпа всегда была для меня за гранью понимания.

Внезапно до меня доходит весь ужас ситуации.

— Значит, вы уже больше года едете в этом поезде?

Тонкие губы кривит горькая усмешка.

— Я еду в нём уже много лет. Если вы заметили, на билете стоит дата. Та самая, с которой берёт свой отсчёт ваше персональное чувство вины. Точнее, тот день, когда оно приобрело необратимый характер, — помолчав, он поясняет в ответ на мой растерянный взгляд: — Здесь время идёт не так, как земное. Я сел в этот поезд много лет назад, но по моим ощущениям прошло всего несколько часов. Всё моё путешествие уложится в один короткий холодный вечер.

Он резко замолкает, но я, совершенно запутавшись в его словах, понимаю одно: кажется, я знаю, о каком вечере идёт речь. Хэллоуин 1981 года, верно?

— А какая дата стоит на вашем билете? — я не рассчитываю, что он ответит.

— Думаю, вы и сами догадываетесь, Поттер, — произносит неожиданно зло. — Мне только жалости от вас не хватало.

— Вы путаете жалость с сочувствием.

— Сочувствие ваше мне тоже не нужно.

Снейп снова принимается глядеть в окно. Завернувшийся в свою чёрную мантию, как в кокон, колючий и не настроенный дальше вести разговор, и поезд вторит ему, сердито стуча колёсами по рельсам.

Мы долго сидим в молчании. Снейп больше не раздражает меня, как раньше. Я даже понимаю его чувства. Вывернув передо мной душу, позволив увидеть самое сокровенное, он меньше всего рассчитывал встретить меня вновь. Ему определённо было бы проще, начни я бросаться обвинениями или, может, даже издеваться над ним, как это сделал бы мой отец. Но сочувствие, крупными буквами написанное на моей физиономии, бесит его почище самых отвратительных выходок. Ненавидеть всегда проще. В ненависти мы сильны и несгибаемы. Сострадание делает нас уязвимее. Особенно, если сопереживают нам.

Но не случайно я попал сюда и встретил здесь именно Снейпа. Здесь каждый находит то, что ищет. Он тот, кого я так и не понял. С кем недоговорил. К кому осталось слишком много вопросов и невысказанных слов. Кому хотелось просто ещё раз посмотреть в глаза. Иногда одна-единственная последняя встреча решает всё. Даже если нужные слова так и не прозвучат, они будут витать в воздухе, оседая на коже и проникая внутрь, в самое сердце.

— Сэр, кто эта женщина, которая встречала меня у вагона? — я пытаюсь отвлечь Снейпа от невесёлых мыслей. И даже удостаиваюсь не столь сердитого взгляда.

— Некая проекция ваших внутренних переживаний. Здесь каждого встречает что-то своё.

— А что встречало вас?

— Вы правда думаете, что я отвечу?

— Нет, я не думаю, — уголки губ сами приподнимаются в улыбке. — Но попробовать стоило.

— Не там пробуете, — Снейп, поколебавшись, откидывается на спинку сиденья и внимательно смотрит на меня, скрестив руки на груди. — Когда я спрашивал, почему вы здесь, я имел в виду не проваленное вами аврорское задание. Но раз уж вы сами признались… Какого драккла, Поттер? Вы что, не навоевались?

Я и сам хотел бы знать, какого драккла. Столько раз спрашивал себя и не находил ответа.

— Я не знаю. Это казалось… таким естественным, — как то, что каждое утро в небе загорается солнечный диск, а каждую ночь — мерцают звёзды. — После войны, после того, как погибли мои друзья, а те, кто остался в живых, потеряли своих близких. Я должен был что-то делать, понимаете?

Рон сдался первым. Была веская причина: Джордж не справлялся в магазине в одиночку. Рон переживал, но вместе с тем в каждом его взгляде, жесте сквозило тихое облегчение. Я не мог его за это винить. И я, конечно, остался. Рон и Гермиона не бросили меня один на один с крестражами и Волдемортом. Они заслужили покой. А я… я… это моё проклятие — спасать мир. Мой личный крест, который я должен тащить на себе.

— Вы слишком много на себя берёте. Эти люди умерли не за вас, а за свои семьи. За будущее магического мира, если хотите. Устроит вас такая формулировка? Вы же любите пафос.

— Наверное, не больше, чем вы.

Снейп презрительно дёргает уголком губ, но не отвечает на мою дерзость.

Я знаю, что он прав. Мозгом знаю. Ещё бы убедить в этом душу и сердце. Недавно мне казалось, что у меня почти получилось. Меня даже стали реже мучить кошмары, к радости Джинни. Я верил, что справлюсь. Но не успел.

— Чего вам на самом деле хочется, Поттер?

— Я не знаю, — отвечаю честно. Чего хочется? Мирного неба над головой. И счастья быть просто Гарри, а не народным героем, победителем Волдеморта, мальчиком, который выжил, и толпой прочих безликих существ. Хочется видеть улыбку Джинни, поехать с ней куда-нибудь к морю, показать ей мир. А заодно и себе. Хочется…

— Знаете, но вбили себе в голову, что это неправильно или что там ещё.

— А разве это не так? Не вы ли всегда называли меня безответственным наглым мальчишкой, которого не интересует ничего, кроме собственной драгоценной персоны?

— Похвально, что вы помните мои слова. Лучше бы вы так запоминали рецепты зелий.

— Я сдал экзамен по зельям на высший балл, когда поступал в школу авроров. Потому что кое-какой строгий профессор не стоял у меня над душой, — интересно, он прямо сейчас выкинет меня из поезда или сначала зарядит Круциатусом?

— Школа жизни, Поттер. Не везде вас будут гладить по головке.

Поверьте, профессор, это я знал и до вас.

Снейп провожает взглядом маленькую деревню за окном, а я думаю, сколько времени прошло с тех пор, как аврор Поттер не успел поставить щит. Один короткий вечер, говорите? А на земле могло пройти уже несколько лет. Кем стали за это время мои друзья, Джинни?

Они — там, а я сижу здесь, в этом странном поезде, в компании человека, который ненавидел меня всю мою жизнь… и спасал. Как же всё сложно.

— Снейп, за что вы на самом деле сражались?

Он слегка вздрагивает, по лицу пробегает тень.

— Теперь это не имеет значения, — голос звучит глухо. — Оставьте меня в покое, Поттер. Я очень устал. Подождите своей станции молча.

— Вы хотите сказать, что я могу сойти? То есть... я могу вернуться?

— Зависит от вашего выбора. Не повторяйте моих ошибок. Вам есть, что терять и к кому возвращаться.

* * *

Я понимаю, что выбрал, когда на пороге купе появляется недавняя знакомая в сером пальто.

— Мистер Поттер. Следующая остановка ваша. Прощайтесь с вашим попутчиком.

Она скрывается в дверях. Снейп сидит, не шелохнувшись.

Я медлю. Не знаю, как сказать ему, чёрт возьми. Что больше не ненавижу его. Что благодарен за всё, что он сделал, какими бы ни были его мотивы. Что мама… А что мама? Я не знал маму и уже никогда не узнаю. К чему эти пустые слова?

От тягостных размышлений меня отвлекает шумный нетерпеливый вздох.

— Идите, Поттер. Как говорят магглы, бог троицу любит. Это ваш последний шанс свалить из лап смерти.

— Сэр, я… хотел сказать вам спасибо. За всё, что вы сделали. И попросить прощения. Если я в чём-то перед вами виноват.

— Разве что в самом факте своего существования. Вы ни в чём не виноваты. Убирайтесь уже отсюда.

В ответ я молча протягиваю ему руку. Банально, но это единственное, что я могу сделать. И Снейп, не забыв презрительно фыркнуть, сжимает мою слишком тёплую для мертвеца ладонь своей, холодной.

— А вам самому… чего-нибудь хочется?

— Покоя. Только покоя.

Он слегка кивает на наши руки, и я, отчего-то смутившись, разрываю рукопожатие и делаю шаг назад.

— Надеюсь, вы тоже дождётесь своей станции.

Поезд замедляет ход, и в опустившейся на нас двоих тишине я слышу стук собственного сердца.

* * *

— Поттер, — Снейп окликает меня уже на пороге.

— Да?

Он знакомо кривится, как будто мы на уроке и Невилл снова испортил зелье.

— Когда вернётесь и женитесь на своей Уизли, не вздумайте называть моим именем своих детей.

— Я подумаю. И я рад, что мы поговорили, — и что столько слов осталось невысказанными. Есть вещи, которые не стоит произносить вслух.

Платформа, на которую мы прибыли, снова окутана туманом. Женщина в сером пальто отказывается говорить мне, что это за место. Тогда я решаю задать ей другой мучающий меня вопрос.

— Скажите, а Снейпу из последнего купе ещё долго ехать?

— Это решать только ему.

— А вы не знаете, где его конечная станция?

— Никто не знает, кроме него. Но здесь каждый находит то, что ищет. Есть много параллельных миров, мистер Поттер. Один из них примет мистера Снейпа, когда он будет готов.

Киваю ей на прощание и начинаю пробираться вперёд сквозь туман. Почти на ощупь. Шаг, ещё один шаг, ещё, ещё…

* * *

— Гарри! Мерлин, Гарри!

Звонкий голос Джинни вырывает меня из забытья. В глаза ударяет солнечный свет, нос щекочет запах каких-то трав. В висках шумит, и картинка расплывается, рассыпается на причудливые фрагменты, никак не желая складываться воедино.

Прохладное стекло касается губ, Джинни зовёт кого-то, а потом я снова отключаюсь.

* * *

— Месяц? Ты серьёзно? — я пытаюсь приподняться и тут же охаю от боли в рёбрах. Джинни мягко пресекает мои попытки. Она выглядит бледной и уставшей, на переносице — грустная сосредоточенная морщинка, на плечах — лимонная мантия, как у работников Мунго.

— Гарри, пожалуйста. Не заставляй меня звать целителя, — морщинка исчезает, когда Джинни понимает, что я оставил свои попытки. — Да, ты был без сознания целый месяц. Этих ублюдков поймали, но тот, который швырнул в тебя заклятием, погиб раньше. Никто не мог снять это дракклово проклятие.

Её глаза становятся влажными, но она делает глубокий вдох и раздражённо смахивает со щеки несуществующую слезинку.

Я жадно вглядываюсь в бледное лицо Джинни, сжимая её маленькую ладошку в своей. Джинн, хорошая моя, прости, я так виноват перед тобой, так… Вздрагиваю, как от удара. Нет, Поттер. Хватит. А то это никогда не кончится. Снейп прав. Чёрт, Снейп. Поезд. Женщина в сером пальто. Неужели всё это мне только приснилось?

— Гарри? Гарри, что с тобой? — с тревогой окликает меня Джинни. — Позвать целителя?

— Нет. Нет, всё в порядке, — я снова сжимаю её ладонь и искренне улыбаюсь. — Теперь всё в порядке. Послушай, тебе нужно отдохнуть, — поспешно продолжаю, пока она не начала возражать. Упрямства нам обоим не занимать. — Я буду в порядке, Джинн. За мной присмотрят. Тебе надо поспать. А завтра ты снова придёшь ко мне.

— Ничего не выйдет, Гарри, — весело отвечает она. — Я временно устроилась сюда работать. Сейчас как раз моя смена. Так что я буду с тобой всю ночь. А вот тебе и правда надо поспать.

— Сюда? Но… но как же квиддич? Ты же месяц назад прошла отбор.

— Ох, Гарри. Какой же ты всё-таки дурак. Нет, хватит! Поговорим об этом завтра. Ещё одно слово, и я за себя не ручаюсь.

* * *

Ночью меня тревожит жажда. Пытаюсь призвать графин с водой, но магия отказывается слушаться.

— Ничего, Гарри. Это наладится, вот увидишь, — Джинни протягивает мне стакан. Досада на собственную беспомощность быстро сменяется щемящей нежностью в груди. Как же я мог сомневаться, сидя в этом драккловом поезде? Несуществующем.

— Джинн, я хочу тебе кое-что сказать, — дождавшись, пока она отлевитирует стакан на место, я снова беру её за руку.

— Может, всё-таки завтра? Если хочешь, я поставлю на дверь какое-нибудь роноотталкивающее заклятие, и мы с тобой целый день будем вдвоём, — в полутьме я плохо различаю её лицо, но, кажется, она улыбается.

— Нет, ну что ты? По-моему, это жестоко, — сдерживаю смех, чтобы лишний раз не тревожить свои многострадальные рёбра. Джинни, видимо, думает примерно о том же.

— Прости, — она какое-то время молчит, теребя рукав моей больничной рубашки. — Это что-то важное, да?

— Да, — я не понимаю, от чего она вся напрягается. Неужели догадалась? — Тебе это может не понравиться.

— Говори, — знакомое решительное выражение на её лице.

— Джинн, я знаю, как это будет выглядеть. Что я трус, что пасую при первой же неудаче. Но, понимаешь, я… Мне нужно подумать. Я хочу взять тайм-аут и просто пожить. Как обычный человек, понимаешь? — и добавляю уже совсем тихо, старательно игнорируя уколы совести: — Я очень устал спасать мир. Последние семь лет я только этим и занимаюсь.

— Драккл, Гарри! — Джинни, кажется, готова влепить мне пощёчину. Но жалеет раненого Поттера, и вместо него удар кулачком принимает на себя койка. — Ты меня напугал!

— Прости.

— Я давно уже хотела тебе это предложить, — с жаром продолжает она, предусмотрительно наложив «оглохни» на дверь, чтобы не разбудить всю больницу. — Но боялась ранить твои чувства. Я же знаю, как это важно для тебя — выполнять свой долг.

— Да, — если бы люди умирали от облегчения, я бы уже лежал мёртвый. — Да, важно. Но есть ещё более важные вещи.

Джинни аккуратно поправляет одеяло и касается ладонью моей горячей щеки и лба.

— У тебя температура. Нужно выпить зелье. Давай поговорим завтра. Если ты не передумаешь.

— Не передумаю.

* * *

Впервые за много месяцев после победы я засыпаю таким счастливым и умиротворённым. Джинни сопит на соседней койке, а мне снится бесконечный поезд, с грохотом летящий по рельсам.

Спите спокойно, профессор Снейп. Когда-нибудь и вы сойдёте на своей станции. И пускай там вас ждёт рыжеволосая женщина с глазами цвета молодой листвы. Она улыбнётся вам, как раньше. Живая. Вы обязательно поговорите и, быть может, уйдёте со станции вместе.

И тогда вы, наконец, сможете себя простить и обретёте то, к чему так долго стремились. Покой.

Наверное, и поезд, и Смерть, и Снейп — всё это происходило у меня в голове. Но, как сказал бы Дамблдор, почему тогда это не должно быть правдой?