День святого Валентина (гет)

Вот уже несколько недель, а может, и того больше — в мире, где уже не нужно ходить на работу или учёбу, сложновато следить за течением дней — я хожу по одному и тому же маршруту. Недавно неизвестные выбили двери в раньше наглухо закрытом торговом центре, и теперь можно заниматься шоппингом. Не то чтобы я любил шоппинг — в конце концов, это больше по женской части, но какое-то внутреннее шило всё возвращает меня в этот чёртов магазин.

Посмотрим, какой у нас сейчас месяц? Попытки определиться с примерной датой занимают у меня пару дней. Сугробы. Много-много-много сугробов. Чистое ясное небо и долгие внезапные снегопады. Февраль или март? Наверное, всё-таки февраль. Склоняюсь к нему, потому что в марте всё-таки уже пахнет весной, несмотря на обилие снега.

В последние дни моя прекрасная жена довольно косо на меня просматривает и что-то упорно мычит. Ну и пусть мычит, а не кричит — я-то понимаю, что это претензия в совершенно определённый адрес. Четырнадцатое февраля — день всех влюблённых. Ещё бы в календарь меня потыкала носом для проформы. Ох, женщины, и всё-то им нужно — из ничего устроить квест. Интересно, у всех мужиков сейчас так? Или они своих баб тихонечко сожрали, чтобы не страдать потом ещё хрен знает сколько?

Похоже, я на исходе жизни, да что там, только после смерти вдруг понял, что такое биологические часы — способность знать, когда и какой праздник, хотя, собственно, уже поздно его отмечать.

Но кого я обманываю? Когда я смотрю на свою мёртвую половинку, понимаю, что нет, не поздно. Мы хоть и не живы больше и, судя по степени разложения, наверное, давно, но любовь-то ещё живёт, даже когда надежда умерла последней. Кстати, Надежда и правда умерла последней из нашего подъезда. А бойкая вообще-то старушка была. И довольно вкусная.

Ну вот, середина февраля, я торчу в торговом центре, шарю по магазинам, выбирая самый романтичный подарок для жены. Для мёртвой, но всё ещё любимой жены. Эй, кто там говорил: «пока смерть не разлучит вас»? Покажите мне эту женщину, я первым её сожру. Мы и после смерти образцовая ячейка прогнившего социума.

Так, что тут есть, косметика? Нет, она правша, а правую руку мы потеряли. Мимо.

Отличным вариантом были бы конфеты. Идеально — из мозгов, печёнки или ещё каких-нибудь человеческих частей. Это организовать даже я бы смог, и упаковать красиво — вон в цветочном сколько бумаги валяется. Но где же сейчас людей-то взять...

Нижнее бельё? М-м-м, заманчиво. Но с другой стороны, мы, во-первых, даже вдвоём не сможем надеть нечто тонкое и кружевное с помощью негнущихся пальцев, которых у меня на руках, кстати, меньше десяти. А во-вторых... скажем так, у зомби есть лишь один инстинкт, и это не «плодиться и размножаться», так что тоже мимо.

Пытаюсь вспомнить, чем она занималась в свободное время до наступления апокалипсиса, но мысли постоянно путаются и ускользают. Не могу зацепиться за что-то конкретное — только улыбки, смех, который колокольчиками звенит у меня в голове, и я даже резко озираюсь по сторонам — в гробовой тишине торгового центра звук в голове донельзя громкий.

Каким-то десятым чувством понимаю, что сегодня был последний день, и если я приду домой с пустыми руками, она не то что не будет со мной разговаривать или устроит истерику — мёртвые не могут ни того, ни другого, круто же, да? — но вот отстраниться и обидеться — вполне.

Тяжело расшвыривая ногами белоснежные хлопья снега, бреду по направлению к дому. День сегодня ясный и солнечный, я издали вижу худенькую фигурку у подъезда. Она стоит почти неподвижно, но я всё равно замечаю, как она слегка — на пару миллиметров — покачивается из стороны в сторону. И пусть её некогда светлые или русые, а может, каштановые волосы уже давно всклокочены и покрыты таким слоем грязи, что оценить их шелковистость уже не представляется возможным, кожа кое-где — не будем кривить душой: почти везде — сгнила, а глаза затянулись серой безразличной пеленой, спадающей, лишь когда просыпается жажда плоти, всё равно при виде её в давно остановившемся сердце что-то ёкает. И это не чувство вины. Оно будет методично и долго бить меня сковородкой по башке чуть позже. А пока я могу еще несколько шагов наслаждаться отголоском приятной тяжести в груди.

Любимая рада меня видеть — я замечаю, что губы её немного кривятся, и в прежние времена у меня в животе бы уже порхали бабочки, а чуть пониже от одной даже полуулыбки всё бы встало в боевую готовность. Сейчас я могу лишь промычать что-то типа неловкого зомби-приветствия и ухватиться за протянутую ладонь. Её рука такая тёплая. Прямо как моя — идеальная температура.

Не знаю, куда она меня ведёт: мы прошли несколько дворов, обходя большие сугробы, под которыми навсегда похоронены московские автомобили, и остановились на парковке у одной из высоток. Она уверенно ведёт меня к красному «Мерседесу», а затем с трудом достаёт из кармана брелок и нажимает на кнопку. Наполовину сгнивший мозг не успевает понять, каким образом ей удалось почистить машину от почти метра снега с помощью лишь одной руки. Пиликает сигнализация, эхом отражаясь от стен ближайших домов. Парочка зомби на детской площадке нервно вскидывается, но, увидев нас, как-то неловко дёргается и возвращается к созерцанию качелей. Неужели она их заставила раскапывать «мерс»? В моей жене однозначно умер отличный управленец.

Двери чудо-машины открываются по следующему нажатию — очень хорошо, потому что сами мы их не откроем. Любимая жестом предлагает сесть за руль.

Вот это подарок на день влюблённых! Салон пахнет кожей и новым пластиком, и пусть для нас теперь лишь запах человека имеет значение, всё равно мне приятно.

Следующий праздник вроде восьмое марта... Надо бы найти ей тоже какой-нибудь крутой подарок, раз с валентиновым днём я пролетел. В соседнем районе как раз элитный жилой комплекс строили... Интересно, до апокалипсиса успели закончить?

Мы сидим в машине до самой темноты. Иногда я дёргаю рычаг переключения передач и выкручиваю руль, тогда прошлая жизнь всего на мгновение, но такое же светлое и со звуком колокольчиков, напоминает о себе. Солнце, море, взятый напрокат кабриолет. Тёплый ветер играет с длинными светлыми, точно светлыми волосами моей тогда ещё невесты, а её улыбка просто сводит меня с ума.

Я протягиваю правую руку и сжимаю ею её левую. Хочется так много сказать того, что при жизни не говорил — забывал, не успевал, обижался... Теперь всё это неважно, но и время на признания не вернуть назад.

Хотя кажется, когда я хрипло и тихо выдаю звук, напоминающий «лю-ю-ю», она всё понимает и без слов.