И зельевар берёт гитару (джен)

— Мистер Снейп, можно, я завтра пересдам?

— Нельзя. Пусть полученная двойка научит вас ответственности. И наглость — не лучшее качество для начинающего волшебника. Минус двадцать баллов с Хаффлпафа. — И Снейп захлопнул дверь перед курносым носом. «Как же они меня достали, даже в воскресенье от них нет покоя», — подумал зельевар.

Выходной прошёл бездарно: Снейп проверял тетрадки, писал статью в магический научный журнал, ругался с коллегами, варил зелье от нервов для Минервы и толком не отдохнул. И лишь в воскресенье вечером понял, что уже вечер воскресенья. Двоечник напомнил.

Завтра с утра снова тащиться на уроки — опять вдалбливать в эти пустые головы формулы зелий, ставить на место умников с задней парты и следить, чтобы какой-нибудь неумеха не взорвал нечаянно Хогвартс. Нет, не о такой судьбе он когда-то мечтал! Если бы ему сказали двадцать лет назад, что остаток жизни он проведёт у доски, уча уму-разуму малолетних головорезов, он бы покатился со смеху.

В Хогвартсе его бесило всё. Бородатый директор, больше похожий на Санта-Клауса, чем на директора магической академии: вечно улыбается, как зубной врач, а у самого неизвестно что на уме. Завхоз с рожей уголовника, у которого снега зимой не допросишься, не то что нужных порошков для занятий. Тупые недоучки, по непонятной случайности попавшие в элитное заведение и не умеющие правильно запомнить ни одного заклинания.

Бессмысленные правила, из-за которых по всему Хогвартсу нужно топать пешком, тратя драгоценное время и изнашивая башмаки. Самоуверенные и наглые попаданцы, заполонившие всю школу — Снейп пачками отправлял их обратно, накладывая обливиэйт и отбирая самодельные палочки. (Этими палочками он топил камин). Дрянная еда в столовке...

Но больше всего его бесили трое выскочек, которые то и дело появлялись в ненужное время в ненужном месте и портили ему все планы. Он был уверен, что если бы не протекция директора, эту троицу давно бы отчислили.

Снейп обладал завидной выдержкой. Он ни разу никого не размазал кедаврой, ни разу не наорал на Минерву, которая была способна вывести из себя кого угодно, даже ни разу не двинул в зубы Люпину. И только Мерлин знает, чего стоило ему поддерживать образ сурового и уважаемого препода!

Но была одна вещь, луч света в тёмном царстве, который помогал ему скрашивать хогвартские будни и не давал окончательно впасть в чёрную меланхолию. Эту вещь он хранил с шестнадцати лет, и стоило ему взять её в руки, как она возвращала его в лучшие времена, когда будущее казалось светлым, а мечты были ещё не профуканы. Если бы не эта тайная отдушина, его ученикам приходилось бы гораздо хуже. Нет, не учителем Снейп хотел стать! Он хотел посвятить себя совсем другому делу.

У Снейпа была тайна. Нет, не та, из-за которой у него под конец карьеры случились неприятности, а другая. Эту вторую тайну он хранил ещё тщательнее и очень боялся, что её раскроют — ведь тогда его поднял бы на смех весь магический мир. Потому что бренчащий на гитаре преподаватель Хогвартса — это само по себе уже нонсенс, не говоря о том, что такого преподавателя никто не будет бояться. А Снейп, которого не боятся — это не Снейп.

Да, да! Другие волшебники прятали в шкафах скелеты, а Снейп прятал гитару, и когда выдавался свободный вечерок, закрывался в своей каморке на ключ, накладывал на стены глушительное заклятие и начинал истирать пальцы тремя аккордами. С детства он мечтал играть в магловском подземном переходе, собирая монетки в шляпу, но разве можно было о таком рассказывать? Его бы тут же упекли в Мунго! И он помалкивал.

Свою склонность к музицированию он считал дурной привычкой, вроде курения, и пытался с ней бороться. За последние три года не прикоснулся к гитаре ни разу и даже гордился этим. «Ещё пару лет выдержу, и можно будет считать, что слез», — думал Снейп, стиснув зубы и поглядывая на шкаф, где среди нестиранных мантий, носков и подштанников пылилась гитара.

Он бросил в камин горсть поддельных волшебных палочек, отобранных сегодня у попаданцев, поджёг заклинанием, и запылало весёлое пламя. Профессор зельеварения сел на продавленную лежанку и приготовился провести час в глубоком размышлении, но стоило закрыть глаза, как перед внутренним взором вновь замаячили любопытные курносые носы, и на задворках сознания зазвучали надоедливые голоса: «Можно, я потом напишу? Проверьте, пожалуйста, мою работу! Ой, а что это зелёненькое в колбе шевелится? Ой, профессор, не ставьте мне двойку, я исправлюсь!»

— Да я вам всем не то что двойку, я вам единицу влеплю, — вслух сказал Снейп. — Вам надо ноль поставить за ваши знания. А, провались оно всё! — и он подошёл к шкафу. Распахнув створки взглядом, он бережно взял старую, местами облупленную чёрную гитару и провёл по деке ладонью, стирая пыль. Потом сел поудобнее и поставил пальцы на струны, но вместо первого из трёх известных ему аккордов получилась какофония. Годы стояния в шкафу не прошли для гитары бесследно.

Полчаса он крутил колки, пока наконец не добился правильного звучания и из гитары не раздалось что-то похожее на ля-минор. Этот звук преобразил Снейпа: мрачный профессор помолодел, а в глазах загорелось что-то такое этакое. С минуту он бренчал просто так, вспоминая аккорды, а потом решился запеть.

— People are strange, — хрипло начал он. Мозоли за три года сошли, и пальцы почти сразу заболели, но это казалось ерундой на фоне нахлынувшего вдохновения. Ради того чувства, которое дарила гитара, можно было терпеть боль и посильнее. Море вдруг стало по колено, и все проблемы казались лёгкими и незначительными. Музыка уносила его в чудесный мир! Он воображал себя то на сцене перед толпой поклонников, то в подземном переходе с перевёрнутой шляпой, то в уютном ресторане, а то и на природе, на берегу реки, в компании таких же лохматых людей с гитарами.

Снейп никому не говорил, что его манера носить длинные нечёсаные волосы уходит корнями в субкультуру шестидесятых. Никто не знал, что профессор зельеварения носит на шее амулет в виде резного листика с пятью острыми лепестками, слегка похожего на виноградный. Этот амулет магической силы не имел, но был для Снейпа дороже всех колдовских аксессуаров.

«Буду играть каждый день, — решил он, с помощью магии удерживая внимание одновременно и на мыслях, и на песне. — Единственная радость в жизни, а я какого-то Мордреда ограничиваю себя».

И только он разошёлся в полную мощь, как дверь немузыкально скрипнула. Снейп резко умолк. На него уставилась насмерть перепуганная круглая рожица. Эту девчонку он сегодня уже видел — она была не то гриффиндорка, не то попаданка. Он их не сразу отличал.

— Профессор, вам плохо? — дрожащим голоском пропищала незваная гостья.

— Обливиэйт! — крикнул Снейп, наставив на неё палочку. Девчонка взвизгнула и удрала, и её топот эхом прокатился по коридору магической академии. Снейп вскочил и выглянул в коридор: не торчит ли там кто ещё? Но больше свидетелей не было, и он, выругавшись блохами фестрала, спрятал гитару. — На сегодня хватит. Завтра допою, — сказал он себе. — Чтоб я ещё раз забыл про глушительное заклятие.