Властелин Ничего (джен)

Весна пришла в Вестерос. Весна пришла, но заметно этого не было — все так же дули со всех сторон пронзительные ледяные ветра, мерзли в лачугах и замках люди, а промерзлую землю укутывал слой рыхлого снега. В Королевской Гавани, так до конца и не отстроенной после захвата королевой Дейнерис, снег покрывал не только улицы, но и остовы сожженных домов, отчего те в по-зимнему ранних сумерках казались причудливыми, но жуткими химерами наподобие тех, что украшали стены Красного замка.

Украшали, но когда-то давно.

Бринден чуть поморщился — он не любил смотреть на разрушенный город, — попытался отъехать от окна и тут же ругнулся: рука соскользнула с обода колеса; прошло уже много времени, но к телу Брандона Старка он так и не привык. То ли дело было в изувеченных ногах и кресле — приходилось по-другому рассчитывать силы и движения; в детстве, во время особенно тяжелой болезни, Бринден и сам передвигался в кресле, но с тех пор позабыл почти все — то ли в том, что тело было чужим, как доставшиеся от кого-то сапоги… или как тела воронов и Детей Леса, в которых ему доводилось бывать ранее. Бринден снова попытался отъехать, но безуспешно — пеклово кресло как будто примерзло к полу; между тем за окном стремительно темнело, превращая и без того жуткий пейзаж разрушенной столицы в сущий ночной кошмар, а из щели, оставшейся после поспешного ремонта королевских покоев — ведь новому королю надо было где-то жить! — ощутимо тянуло холодом: вот-вот должна была начаться метель.

— Что, не нравится смотреть на дело рук своих? — раздался из угла насмешливый голос. Слишком знакомый насмешливый голос. — Зато ты добился, чего хотел. Ты ведь из тех, кто всегда идет к своей цели, верно, Брин?

Бринден замер. Холодом тянуло вовсе не от окна.

— Я тебя не звал.

— Ты меня никогда не зовешь. Я сам прихожу, — Эйгор вышел из дальнего, самого темного угла, куда не доходил даже свет свечей; Бринден знал, что братец умер стариком… но здесь, в этой комнате, ему было не больше двадцати четырех лет. — Так ты мне не ответил: стоил ли твой трон всего этого? Всех этих смертей, разоренной страны… гибели династии, вокруг которой ты прыгал всю свою жизнь?

Бринден стиснул подлокотники кресла. Он неоднократно обвинял себя в непродуманности плана, повторял, что смерти Дейнерис можно было избежать, что они с мальчишкой Сноу могли править вместе — с его голоса, разумеется… что дом Таргариенов можно было сохранить… но выслушивать эти же обвинения от Эйгора было выше его сил.

— Так вышло, — ответил он сухо. — Я этого не хотел. Я…

— Неужели? — мягко возразили из другого, чуть более светлого угла. — Когда ты был совсем маленьким, ты уже не любил, когда что-то происходило не так, как ты хотел. Уже тогда тебе должны были подчиняться… пусть не все, но многие.

Бринден вздрогнул. Они часто приходили к нему в один день, даже в один час… но никогда — вместе.

— Ты тоже винишь меня в гибели семьи и разрушении королевства? Тоже винишь в том, что я рвался к власти?

— Я не люблю кого-то обвинять, ты же знаешь, — Дейрон шагнул на свет — точь-в-точь такой, каким он был в день своей коронации много лет назад, только и в чертах его лица, и в голосе, обычно мягком, сквозила горечь. — Что до остального… Я догадывался, что когда-нибудь ты будешь править — как десница при одном из моих сыновей или даже как король… и я учил тебя править, если ты еще помнишь об этом… но я не помню, что учил тебя тому, что люди рядом с тобой — ступени, по которым можно подниматься безо всякой жалости.

— А он вообще знает это слово? — встрял Эйгор. — По-моему, он никогда и никого не жалел… кроме себя любимого, разумеется. Мальчишка Мейкара, Деймон и его сыновья, кузен Визерис… через скольких еще ты перешагнул, как через дерьмо на дороге? Сколько их на твоей вороньей совести, если допустить, что она у тебя есть?

— Замолчи, — прошептал Бринден, зажмуриваясь. Сейчас Эйгор уйдет, сейчас они оба уйдут и оставят его в покое, как уходят всегда, когда он не хочет их замечать. — Замолчи и убирайся.

— Не уберусь, — Эйгор нахально оперся на стену прямо рядом с окном. — Вот твой трон, раз нашего нет. Вот твое королевство… то, что от него осталось. Взойди на трон, возьми и правь… ваше величество.

— Я больше, чем король, — Бринден почувствовал, как в теле Брандона Старка — его теле — закипает от ярости кровь. — Я — Трехглазый Ворон, видящий сквозь землю и воду, то, что было, и то, что будет… я выше всех королей этой земли и прочих, какие есть на свете!

— Ты — почти бог, это верно, — Дейрон мягко подошел — проскользил? — к нему и, взяв коляску бесплотными руками, неожиданно сильно развернул ее в сторону окна. — Но взгляни на свой мир: пепел, пламя и развалины — вот все, что ты получил.

— Заслуженно, — фыркнул Эйгор. — Как там чернь говорит? За что боролся, на то и напоролся.

— Я действительно не хочу ни в чем тебя винить — в конце концов, все мы ошибались, и не раз, — Дейрон коротко глянул на Эйгора, словно прося его помолчать. — Но наш город, наша страна, наш замок… все эти люди… они могли быть целы и невредимы, если бы ты проявил чуть больше понимания и сострадания. Ко всем, тем более к моей бедной правнучке.

— Она была безумна, как ее отец, — Бринден выдохнул и мотнул головой, судорожно пытаясь найти слова, которые убедили бы его брата и короля, его любящего брата и великодушного короля, который некогда был готов простить даже Эйгора, лишь бы тот вернулся домой. — Дейнерис была безумна, она не остановилась бы на Вестеросе, а пошла дальше по миру, сея кровь и огонь. Кто-то должен был ее остановить.

— Она была ребенком, — мягко, но непреклонно возразил Дейрон. — Несчастной девочкой, выросшей без любви и ласки, девочкой, что получила в свои руки огромную силу, но не знала, как с ней обращаться. У нее никогда не было наставников, как у меня и тебя, она всему училась сама… и достаточно неплохо. Ее нужно было всего лишь направить в нужное русло, дать подсказку, как ей быть… и это должен был сделать ты. Ты единственный из нас можешь легко переноситься по всему миру и навевать нужные сны — так почему ты не помог ей, Бринден? Почему ты оставил нашу девочку один на один с миром? Разве этому я тебя учил?

Бринден молча смотрел в стену, на пол, на стол — куда угодно, но не в окно и не на брата. Ответов на эти вопросы он найти не мог.

— Да потому, что он — пеклов эгоист, не желающий ничего, кроме власти, — Эйгор явно наслаждался его стыдом и беспомощной злостью от осознания того, что Дейрон прав. — И наплюет на любого, кто помешает ему на пути власти, неважно, над кем — над одной страной или над целым миром. Даже на собственную до…

— Не смей! — Бринден попытался вскочить на ноги, позабыв, что находится в теле калеки; коляска откатилась от толчка, и он упал на пол, больно ударившись локтями. Ни Дейрон, ни тем более Эйгор не подошли к нему и не помогли сесть обратно — они стояли поодаль, выжидая. — Не тебе… говорить… о Мелони…

— Конечно, не мне, — Эйгор презрительно дернул плечом — он всегда так делал, когда слышал очевидную чушь, еще при жизни. — О вашей девчонке с тобой будет говорить она.

Бринден повернул голову на едва слышный шелест. Луна вышла из-за облаков, и на пол из окна падал лунный луч; воздух над ним засеребрился на мгновение, сгустился и оформился в стройную женскую фигуру. Бринден сглотнул — он ждал эту женщину, всегда ждал, ее одну он звал долгими северными ночами. Но она была как море, в честь которого ей дали имя — такая же переменчивая: могла прийти, когда он совсем ее не ждал, и уйти именно тогда, когда была нужна ему.

— Я…

— У тебя нет слов, Бринден? — Шира замерла совсем рядом, но не опустилась, не подала ему руки, не помогла подняться. Бринден чувствовал ее гнев — гнев не женщины, отвергнутой ради других целей, но гнев матери, потерявшей ребенка. — Ты же понимаешь, что Дейрон прав? Ты погубил их обеих — Дейнерис и нашу дочь. Ты бросил их обеих — Дейнерис и нашу дочь. Да и меня тоже.

— Я вас не бросал! — прохрипел Бринден.

— У тебя был шанс оправдаться перед Эйгоном и остаться с нами, со мной и Мелони, — продолжала Шира, будто не слыша его. — Весь двор был за тебя. Вся страна была за тебя. Бета уже почти переубедила мужа… но ты предпочел уехать на Стену, чтобы обрести там новые силы и знания. Так скажи мне, кто виноват в том, что женщина, которой ты клялся в любви, руки которой ты просил полсотни раз, умерла рабыней в лиссенийском борделе? Кто виноват, что наша дочь попала в ученицы к асшайским колдунам и погибла, верша непосильную для нее магию?

Эйгор неловко кашлянул. Шира обернулась к нему и — впервые за сто лет на памяти Бриндена — одарила теплой улыбкой.

— Не кори себя, милый брат. Ты сделал для Мелони все, что мог, и я благодарна тебе за это. Как жаль, что никого вроде тебя не было у этой девочки, Дейнерис…

— У нее был Селми! — не выдержал Бринден. Впервые все они были против него. — У нее был Ланнистер, был Мормонт! Она не была такой одинокой, как вы думаете!

Шира абсолютно по-эйгоровски вздернула бровь и скрестила руки на груди. Дейрон чуть нахмурился — при жизни эта гримаса означала у него крайнее разочарование в собеседнике.

— М-м, клятвопреступник, предатель-работорговец и карлик с членом вместо мозгов, — протянул Эйгор. — Прекрасные советники для молодого короля, а уж тем более для молодой королевы. Не удивлен, что девчонка закончила так, как закончила. Похоже, она была обречена с самого начала — даже если бы ты не принес ее в жертву своим амбициям, ее прирезали бы свои же.

— Клятвопреступник, работорговец и карлик вряд ли могут быть хуже тебя, братец, — огрызнулся Бринден. — И я не приносил ее в жертву, как ты изволил выразиться.

— Да? — хмыкнул Эйгор. — Значит, Сноу самому пришла в голову эта идея? Не смеши меня, у парня в голове одна извилина и та деревянная. И потом, он получил только бесславную ссылку, а ты… ты получил все, разменяв жизнь девчонки в своей игре. Да, позволь поздравить! — он склонился в поклоне, таком же издевательски-ядовитом, как его тон. — Великолепная игра за Черного Дракона! Я столько лет старался уничтожить нашу бесценную семейку — и не смог, а ты справился влет!

Бринден попытался перевернуться, чтобы не видеть никого из них, но не смог — тело в очередной раз перестало ему подчиняться.

— Ты стал могущественнее кого бы то ни было. Ты почти стал богом, — Шира опустилась на колени, и на Бриндена повеяло ее запахом — морская соль и диковинные цветы. — Ты пытаешься создать новый мир… но ты забываешь, что мир, который сотворили боги, Старые или Новые, был рожден отсюда, — она положила полупрозрачную ладонь ему на грудь — там, где гулко колотилось сердце. — Ты потерял свое сердце, Бринден, не знаю, где и когда, но потерял. А тот, кто лишен сердца, не способен дарить жизнь, во всех смыслах. Что за судьба ждет Вестерос с тобой на троне? Та же, что и нашу дочь? Или та же, что и Дейнерис?

Бринден не выдержал.

— Еще не поздно, слышите? — хрипло выкрикнул он. — Мелони погибла, да, но погибла, защищая царство людей, а мальчишку Сноу можно вернуть с Севера… Я слышал, Дрогон унес Дейнерис в Асшай, возможно, ее уже воскресили… Я найду ее, слышите? Найду, и мы построим Семь Королевств вновь, лучше и мощнее, чем раньше!

Его призраки — любимый брат, ненавистный брат, желанная женщина — смотрели на него: Дейрон с тихой печалью, Шира — с горечью, а Эйгор — со злой насмешкой. Затем Шира качнула головой, поднялась и отступила в тень; спустя мгновение к ней присоединились Дейрон и Эйгор.

— Сострадание и любовь — два испытания, которым подвергается любой король на любом троне, — едва слышно произнес Дейрон. — Прости, Бринден, но ты их не прошел. Идемте, — обратился он к сестре и брату. — Оставим его. Он так хотел, чтобы мы оставили его в покое — больше мы ему не помешаем. Никогда.

— Нет, — прерывисто выдохнул Бринден. — Нет… Нет! — закричал он уже в полный голос. — Не оставляйте меня здесь! Не оставляйте меня одного!

Ответом ему было едва слышное эхо: Дейрон первый растворился в темноте комнаты, за ним, даже не обернувшись, последовала Шира. Эйгор задержался на границе света и тьмы, все так же насмешливо и зло разглядывая брата.

— Ты тоже не останешься? — Бринден вложил в вопрос всю силу воли, чтобы не показать, что ему страшно. — Пренебрежешь удовольствием вечно винить меня во всех грехах?

— Зачем? — пожал плечами Эйгор. — Твоя судьба вполне меня устраивает. Один в разрушенном тобой мире, где нет ни улыбки твоего ребенка, ни смеха женщины, которую ты любил когда-то — только холодная, мертвая пустыня… лучшего и желать нельзя, — он снова издевательски поклонился. — Да здравствует Бринден Кровавый, первый этого имени, король пустоты и властелин ничего.

Налетевший из щели порыв ветра задул свечу, и Эйгор исчез вместе с остатками света. Луна вновь зашла за облака, и на Королевскую Гавань опустилась ночь.

Бринден остался один.