Патовое положение (джен)

Каждый из богов ощущал любовь по-разному.

Для Афродиты любовь виделась всепоглощающей страстью.

Зевс считал, что любовь — это то, благодаря чему человечество всё ещё существует.

Для Деметры любовь сузилась до нежности по отношению к родному ребёнку.

Любовь Аида была глотком свежего воздуха после столетий, проведённых в затхлых лабиринтах подземного мира.

Персефона же ощущала, что её любовь сродни случайной смерти, когда человек не понимает, что произошло, но уже успел с головой погрузиться в гущу событий по ту сторону, а вернуться обратно нет никаких шансов.

Спонтанно возникшая, любовь разъедала её изнутри, разрывая на мелкие кусочки. Она не приносила ни счастья, ни спокойствия, лишь редкие всполохи радости и тепла. И когда жестокая неумолимая действительность растаптывала их в прах, становилось не по себе, и надежда медленно угасала в сердце юной Персефоны.

Мать и муж с остервенением тянули её друг на друга, словно верёвку, и Персефона боялась и чуточку надеялась, что однажды она упадёт замертво прямо на границе земного царства с подземным. Тогда они станут спорить о том, почему одному досталась голова, а другому ноги. И вот он, вопрос без ответа: когда они вспомнят о её кончине, почувствуют ли они облегчение? Аид — должно быть, ибо извечный спор решится в его пользу. Вот она, душа Персефоны, и она в его царстве, и матушка больше никогда не разлучит их. Мать же, напротив, будет в ярости, и история с внезапной зимой получит новый виток, вот только на этот раз зима будет без малого вечной, а Персефону больше никто не заставит платить за поступки других.

К счастью для всего мироздания и к сожалению Персефоны, так просто бога не убить.

Иногда ей хотелось убежать из этого абсолютно нелогичного любовного треугольника, но разорвать договор не мог никто: ни Зевс, сильнейший среди олимпийцев, ни Аид, бог смерти, в чьей власти находилось всё в царстве мёртвых. Лёгкий привкус граната спустя много лет оставался на губах и сулил остаться там до конца времён.

Аид старался лишний раз не подниматься на Олимп, и, пожалуй, эта была единственная черта, которую Деметра любила в своём зяте. Персефоне же от этого не становилось легче, но кого вообще волновали её чувства? Находясь во владениях мужа, она неимоверно тосковала по матери, по дыханию ветра, запаху цветов и по тёплому солнечному свету. Отчасти спасал Элизиум, но вот материнские объятья ничто не способно было заменить. Находясь на Олимпе, Персефона тосковала по мужу, а гранатовые зёрна напоминали о себе желанием вернуться в царство мёртвых.

Время от времени она спрашивала у новых душ, какой на этот раз была зима, и упрашивала мать вкладывать в руки встречающихся на пути мертвецов послания. Выкручивалась, как могла.

«Зима была лютой. Снега намело по колено, и вихри сносили путников с ног.»

«Подожди ещё немного, осталось всего две полных луны, любовь моя.»

«Шёл я по дороге, поскользнулся и упал, да прямо мордой в лужу. Так и помер. А ведь то была зима.»

«Ты уже приготовил гребень для того, чтобы я могла расчесать Цербера?»

«Холодно было, но мы уже привыкли».

«Скучаю.»

Любовь к матери и любовь к мужу медленно убивали Персефону. Их борьба поставила её в безвыходное положение, и пусть они бы оба обиделись за это сравнение, богиня чувствовала себя не более чем пешкой, застывшей вместе с королём, королевой и парочкой других фигур в патовом положении. Партия разыграна, но никто не хочет проигрывать. А маленькая пешка изначально не претендовала на победу, она лишь хотела жить спокойной и счастливой жизнью. Но её король всё решил за неё, а королева не пожелала что-либо менять.

Персефона всей душой хотела их ненавидеть, но получалось лишь обречённо любить и жить в вечном ожидании.