Три слепые мышки (гет)

Гарри смеялся, тянул к нему руки, что-то по-детски лепетал, и у Джеймса защемило сердце. Прижало болью, острой, колющей, сокрушающей... Он содрогнулся, но тут же выпрямился, рассмеявшись. Скривил рожу и показал Гарри какого-то зверя, прикладывая руки к голове наподобие огромных ушей. Тот потянулся к нему, требовательно замахал ручонками.

— К тебе хочет, — Лили улыбнулась ему поверх взъерошенной макушки Гарри.

Джеймс рассмеялся, развел руками и присел рядом, позволяя пересадить сына на свои колени.

— А он уже ничего так, увесистый, — оценил он, когда ребенок оказался у него на коленях. — Больше не носи его на руках, зови меня когда надо! Или магией.

— Тебе тоже спать надо, Джейми, — Лили протянула руку и взъерошила ему волосы. — Гарри часто плачет по ночам, так не засыпает. Магия тут не помощник. Мне не тяжело, не переживай.

— Знаю, — Джеймс хмыкнул. — Да у меня все равно бессонница. Я только под утро отключаюсь. Но вот тут-то наш жаворонок и просыпается!

— Что поделать, — Лили с нежностью смотрела на мужа и сына. — Скоро он заговорит! Я так жду его первого слова…

— А не рано?.. — Джеймс нахмурился, припоминая.

— Мама рассказывала, что мы с Туни начали говорить в возрасте где-то около года, — пожала плечами Лили и прикусила губу, справляясь с мимолетной болью.

— Ну тогда ладно, — согласился Джеймс и с улыбкой посмотрел на жену. — Авторитет этого для меня непререкаем...

Лили засмущалась под его пристальным взглядом, кокетливо заправила прядь волос за ухо и прислонилась лбом к его плечу. Джеймс обнял ее одной рукой и прижал к себе.

Все хорошо. Они — семья. Они выстоят. Они справятся.

В груди вновь закололо, Джеймс поморщился и постарался незаметно сменить позу. Было бы ему хоть на десять лет больше, он бы заподозрил худшее. К счастью, двадцать пять — не тот возраст, когда подвести может собственное сердце. С другой стороны, не всякий в двадцать пять успеет обзавестись столь богатым букетом проклятий и побочек. Если Бродяга еще зайдет к ним, надо будет попросить его проверить, вдруг организм и правда дает какой-то сбой. Лили пугать ни к чему — с ним и так все будет в порядке, а вот она…

Она прятала, но он видел: прежде ярко-рыжие локоны потускнели, кожа стала суше, под глазами залегли глубокие тени — она хронически не высыпалась который месяц подряд. Сейчас, когда их заперли здесь, она и вовсе не могла спать.

И, Джеймс знал, не хотела, но все равно готовилась к смерти. Как и он сам. Писала письма сестре и друзьям, собирала архив, искала фотографии семьи, чтобы оставить их для Гарри, если ее вдруг не станет. Жгла свои записные книжки. Самые нужные оставляла, но уже взяла с Джеймса обещание, что сожжет он, если что.

Такое же обещание он взял с нее.

Здесь нечем было заняться, поэтому по вечерам он от скуки составлял семейное древо, восстанавливал хронологию, рассказывал маленькому Гарри о его многочисленном семействе. Ну, в теории многочисленном — родители успели разругаться практически со всей родней, поэтому Джеймс сам знал оную только по рассказам и немногим сохранившимся фотографиям. Вряд ли Гарри был в состоянии что-то запомнить, но ему самому становилось легче.

Тихо динькнули часы-напоминание, Лили взяла Гарри на руки, жестом остановив Джеймса, и сама направилась на кухню. Он остался провожать ее взглядом и зачарованно вздыхать.

Это тоже было в новинку: жизнь по расписанию. Вовремя кормить, вовремя купать, вовремя выходить на прогулку на тот жалкий клочок земли, который был выделен им и прикрыт защитой. Джеймс исходил его вдоль, и поперек, и наискосок, и зигзагом. И шагом, и бегом, и даже громадными скачками — кенгуру Гарри показывал. Наколдовать здоровенные уши и хвост было делом минуты, а вот в дверь потом они пролезать решительно отказывались. Лили так смеялась, что стоять не могла. Джеймс пыхтел, усиленно колдовал и незаметно радовался: слишком редко им сейчас выдавался повод для настоящего смеха. Уши он расколдовал потом. Одним движением палочки.

Он помедлил, но все же встал и последовал за ними на кухню. Замер на пороге, наблюдая, как суетится Лили с неизменной ласковой и чуть усталой улыбкой на губах.

Это тоже стало еще одним неписаным правилом их жизни.

“Наш сын не должен слышать ни наших слез, ни наших ссор! — безапелляционно заявила Лили, когда они с ней в первый раз о чем-то поспорили после его рождения. — Можем хоть возненавидеть друг друга, но с нами Гарри не должен лишиться детства! Понимаешь меня, Джеймс? Кто знает…”

...сколько оно продлится — этого она не сказала, но он и так понимал.

— Эй, малой, после еды пойдем гулять? — он подошел и нежно коснулся румяной щечки. Гарри радостно залопотал.

— Смотри в дракона там не превратись на этот раз, — хихикнула Лили, пролезая у него под рукой. — Ну чего ты встал поперек дороги как слон? Подвинься!

— Постараюсь, — он отошел к окну, оперся руками о подоконник и застывшим взглядом уперся в прозрачное стекло, не видя за ним ничего. — Три слепые мышки, три слепые мышки… — вдруг тихо запел он. — Смотрите, как они бегут, смотрите, как они бегут. Как охотно забежали в мышеловку. Скоро, скоро придет жена фермера с большим разделочным ножом...⁽¹⁾

— Джеймс, — Лили положила руку ему на плечо. — Перестань. Дамблдор все же забрал ее, да? Мантию?

— Да, — он отвернулся, прислонился горячим лбом к прохладному стеклу. — Ты понимаешь, что это значит. Все пути отхода перекрыты. Не удивлюсь, если его попросил Грюм — он мне не верит. Хочет, чтобы его охота прошла безупречно! А я все испорчу, если дать мне свободу...

— Мы под Фиделиусом, — говорить и одновременно улыбаться Гарри у Лили получалось куда лучше — Джеймс же не справлялся. — К нам никто не может заявиться.

— Мы тоже… не сможем ни к кому заявиться, — он глухо усмехнулся. — Ты думаешь, нам бы дали шанс уйти отсюда и разломать все к чертям? Аппарация не сработает, портшлюзы, подозреваю, тоже.

— У больших мальчиков в министерствах свои игрушки, — тихо процедила Лили. — Но мы им не куклы и не самолетики. Значит, уйдем ногами, без магии!

— Хорошая мысль, — он заставил себя улыбнуться. — Я как-то и не подумал…

Пусть надеется хотя бы на это. Он подумал. Раз десять, наверное, и столько же раз проверил. Он бы плохо подумал о Дамблдоре и Грюме, если бы они не предусмотрели такой возможности. Те, кого всеми силами защищают, уж точно не должны устроить защитникам подлянку и скрыться своими силами, оставив с носом и защитников, и нападающих. Они с Лили облажались, сильно облажались. Дай Бог, чтобы Гарри простил их когда-нибудь.

Джеймс обольщаться перестал давно: после больного, полного жалости взгляда Бродяги, деликатной отстраненности Лунатика, Хвоста, сказавшего прямым текстом: “Зачем под Фиделиус?.. Вы рехнулись, ребята? Бегите из страны!.. Куда подальше!” Хвост был вообще мастак по части организации побегов. Сейчас Джеймс все чаще размышлял, не стоило ли принять его предложение. Бросить все и сбежать. Куда угодно, на край света, в нищету, в маггловскую жизнь — все равно. Тогда они испугались неизвестности да и не приняли Дамблдора всерьез. Пророчество, ха! Волдеморту нужен ребенок? Вот взбрела же в голову шибанутому маньяку шизофрения такая… Они восприняли это как шутку.

Бежать? С чего бы? Разве они первые родители в эту войну? Молли с Артуром вон не бегут же, а уж у них детей поболе будет.

Сначала они смеялись, затем спорили, а потом начался ад.

Джеймс сомневался, что сможет когда-нибудь забыть жуткий глухой скулеж Бродяги, когда он узнал о смерти брата от рук его же сторонников... Исступленные рыдания Лили, когда взорвался дом ее родителей — взрыв газа, так, кажется, писали в газетах, — тоже навечно врезались ему в память. На похороны ее так и не пустили. Слишком уж ценными фигурами они стали. Слишком уж ценными заложниками…

“...пусть это уже закончится! Я просто хочу, чтобы это закончилось, Джеймс! — Питер крепко сжимал кулаки так, что ногти вонзались глубоко в кожу. — Пусть люди перестанут умирать! Я просто хочу, чтобы это прошло как страшный сон…”

Джеймс слушал его, хлопал по плечу, наливал огневиски и спрашивал себя, когда их с Лили достанут из рукава, как козырный туз, и швырнут оголодавшим псам во имя эфемерного мира.

Если бы это было в ведении министра, Джеймс не сомневался, их бы уже отдали в залог перемирия, как необходимую жертву, но Дамблдор, к счастью, разбирался в людях чуточку лучше.

Они на что-то рассчитывали с Грюмом, собирались устроить ловушку, поймать Волдеморта на живца… Мнение Джеймса здесь едва ли бралось в расчет. С того самого момента, как он кивнул, соглашаясь на добровольное заключение под Фиделиусом.

— Как ты думаешь, через год это уже закончится? — Лили присела рядом, держа Гарри на коленях. Она бережно вытирала ему рот. — Я хочу показать ему Лондон, познакомить с Петунией! Она же и не видела его никогда. А я никогда не видела своего племянника! Так хочу его увидеть! Они с Гарри наверняка подружатся! Мы с Туни дружили…

— Конечно, — он улыбнулся, потирая грудь. — Конечно, Лили!

— И я хочу дочку, — прошептала она, поднимая к нему лицо. — Очень хочу!

— Будет тебе дочка, — он поцеловал ее в лоб. — Вообще трое будет! Или четверо… Если я, конечно, это переживу…

— Да ладно, ты моих родов вообще не заметил, — весело фыркнула Лили. — Пока я у Молли кричала себе тихонечко, вы там где-то вовсю заклинаниями пулялись!

— Ну, я все-таки надеюсь, что в следующий раз на нас никто не станет нападать в такой ответственный момент, — криво усмехнулся Джеймс. — И я смогу, как нормальный муж, спокойно свалиться в обморок!

— Ага, — скептически фыркнула она. — Знаю я вас, вы надираться с Сириусом будете, а в обморок упадете, только если в вас не влезет пятая бутылка!

— Зато пить будем за твое здоровье! — не стал спорить с очевидным Джеймс. — Не продлится это долго, вот увидишь! Скоро выйдем на волю, да? Да, Гарри? Я научу тебя летать по-настоящему!

Лили погрозила ему пальцем и, наклонив голову, с плохо скрытой тоской всмотрелась в окно, где царил жизнерадостный сентябрь.

“Надо завтра повесить качели”, — решил Джеймс. Можно даже на крыльце. Такие же деревянные, серые, как те, на которых он когда-то ее раскачивал. И где бы найти саженцы бархатцев? Лили почему-то любила эти неприхотливые цветочки.

Ему доставляло какое-то мстительное удовольствие задаваться такими мелочными проблемами и вопросами, когда где-то там снаружи творился ад. А может, это просто позволяло не сойти с ума? Он и сам не знал.

Интересно, как скоро их, отсиживающихся в безопасной дыре, пока другие умирают, возненавидит даже Бродяга? Если озаботить его бархатцами, то, наверное, еще скорее.

Джеймс посмотрел на жену и решил, что это того стоит. Он не будет стыдиться. Не того, что находится здесь, в мире и спокойствии. Пусть он ненавидит себя за то решение и за то, что залип сюда как муха в янтарь, но это не значит, что его жена или сын должны из-за этого страдать.

Он найдет эти чертовы бархатцы. А еще попробует узнать у Питера, как можно скрыться из магического мира. И Дамблдор, когда он придет в следующий раз, Джеймс обязательно найдет способ убедить его. Обязательно! Скоро все это закончится.

Очень скоро это все закончится. Прямо как и хотел Питер.

1) Джеймс поет переиначенную версию английской песенки «Три слепые мышки» (англ. Three Blind Mice, также по-русски варианты «Три слепых мышонка» и др.)

Вернуться к тексту