Немного обо мстителях-неудачниках и актрисах погорелого театра (гет)

Фестиваль (буйство света и цветового спектра) в полузаброшенной тихой деревне — явление несуразное: он был слишком пестрым и масштабным для местечка, едва ли насчитывающем десяток-другой дворов. Однако праздник, несмотря на всю свою, казалось бы, обреченность, с размахом пронесся хлесткими, игристыми искрами, цветастыми одеждами, вычурными украшениями на ставнях домов, обильным, но слабым алкоголем и высокими сложными прическами женщин. Ночь, будто укрытая плотным небом-одеялом, искрилась и сверкала, как снег, на который упал лунный свет. Узенькие улицы были переполнены.

Саске остановился в деревне из-за сильной усталости и нешумного места, однако сейчас пожалел об этом: массы не принимали его во всех смыслах. Ругаясь про себя, он локтями прокладывал себе путь к гостинице, в коей остановился: изначальное желание слиться с тенями и не дать позволить себе стать частью фестиваля с грохотом провалилось. Вернее, с театральной труппой, разыгрывающей какую-то, судя по музыкальному сопровождению, трагедию. Импровизированная сцена, состоявшая из деревянного плаца и цветастых кулис, находилась прямо посреди широкой улочки, которую Саске следовало пересечь, так что зрительские спины сбились в плотную кучу, чтобы уместиться. Как назло.

Саске чертыхнулся, когда сбоку, совсем рядом с ним с оглушительным, тупым звуком, перебитым и заглушенным другими, бахнула хлопушка, и из нее повалились конфетти — розовые, синие, фиолетовые, зеленые. Мальчик, державший ее в руках, искренне и беззлобно хохотал, смотря на, по-видимому, друзей.

— Блять.

Заливистый хохот прекратился. Мальчик, услышав ругательство (интересно, как же он в суматохе сумел различить его?), перевел поразительно большие глаза на Саске, и в них отразился испуг.

— Ши-сан⁽¹⁾, прошу прощения! — и склонил голову в вежливом жесте. Учиха, хмыкнув, остервенело стряхнул с плаща якобы приставшие конфетти, хотя ни одна за него не зацепилась, отвернулся, тем самым пытаясь без слов передать, что прощения пацан не получит.

Сзади приближался нестройный бой на посуде, игравшей роль ударных: целый отряд людей в расшитых псевдодрагоценными нитями тяжелых кимоно несли на шестах огромного оранжевого дракона. У него была разрисованная злая морда, выпученные глаза и зубастая пасть, из которой вспышками горел и бросал снопы золотых искр огонь. Вокруг него становилось светло, как днем. Когда задорное пламя чуть не перекинулось на длинные волосы какого-то возмущающегося густым басом господина, толпа разрозненно рассмеялась.

Это не просто действовало на нервы — это пиздецки раздражало.

Саске отчего-то сделалось совсем хреново оттого, что вокруг него было много людей и они не могли перестать навязывать ему себя; что всем этим людям хорошо, беззаботно и радостно. А он, Саске, никак не может к ним присоединиться.

Он попятился, когда неосознанно выставленной назад рукой нащупал гладкий скругленный угол расписного фургона (их оказалось несколько, и все они стояли обособленным кругом). Не думая, что делает и зачем, обошел его, чтобы шумы извне приглушались, и свет не так сильно бил в глаза, сел прямо на землю, облокотившись спиной о холодную стенку. Надежды на скорейшее возвращение в гостиницу не было.

Однако здесь было чуть тише и не мелькали, ей-богу, придурковато ухмыляющиеся рожи местных — хоть что-то из положительного.

Саске выдохнул. Попытался еще раз — не вышло: окончательно он смог бы расслабиться только в уединении. Легче ему особо не стало, однако мигрень, будто взявшая его виски в тесный ободок, начала отступать; вернулся слух.

— Неужто тот дракон был настолько уродлив, что люди идут не к нему, а от него? — в низковатом приятном женском голосе сквозила хрипотца и нотки иронии.

Это был пиздец какой-то, а не фестиваль, где каждому — буквально каждому — нужно было доебаться до Саске.

Голос доносился сбоку — Учиха обернулся. Перед ним на ступеньках, ведущих в фургон, стояла девушка. Среднего роста или около того, гибкая и белокожая. Она, установив зрительный контакт с Саске, выразительно изогнула бровь, ожидая ответа.

— Он ужасен, — подумав секунду, добавил: — как и весь фестиваль.

— Тебе правда не нравится?

Саске хотел было проявить характер и проигнорировать, но в последнюю секунду передумал.

— А что здесь может нравиться?

Она громко сожалеюще (искренне ли?) вздохнула, так, будто все те увеселения — целиком и полностью ее заслуга, а он, Саске, как последний скот, не оценил ее непосильного труда.

— А многим он по душе. Как жаль, что мы не смогли угодить всем. Интересно, отчего же так? — с иронией и явным намеком.

О том, что о вкусах не спорят, она, видимо, не слышала. Саске даже перестал воспринимать ее всерьез; он хотел уже было подорваться и уйти, но передумал: из двух зол пришлось выбрать меньшее.

Он запрокинул голову и прикрыл глаза, явственно дав понять, что не готов продолжать разговор, однако никакого эффекта это не возымело. Даже больше — девушка как бы невзначай сошла со ступенек, чтобы быть ближе к собеседнику. Наверное, она хорошо понимала его чувства, потому как начала говорить непринужденно и явно не надеясь на поддержание диалога с его стороны.

— Эта вакханалия из года в год ходит по захолустьям вроде этого. Я играю в пьесе, сбежать отсюда не могу, — по изменению в голосе явно почувствовалось, как она ухмыльнулась, — а жаль. Приходится терпеть. И постановки — о, это тот еще тихий ужас! — еще ладно. Гораздо печальнее смотреть на людей. Мне удавалось встречаться с разными людьми, совершенно разными, однако знаешь, что объединяет большинство из них, если не всех? Равнодушие — в той или иной степени. Тебе так не кажется? — пауза, будто говорящая пыталась что-то вспомнить, — как там тебя...

Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь гулом веселящихся чуть вдалеке людей.

— Саске, — ответ вышел неожиданно и для самого Учихи: желание настойчиво не контактировать с людьми этим вечером отчего-то развеялось. Ему оставалось только погладить себя по голове за то, что прозвучало бесстрастно (но без намеков на холодность). — Учиха Саске**.

Сбоку (и как она оказалась здесь?!) шаркнули ботинки так, будто их обладательница (а это была именно она) развернулась в противоположную от Саске сторону. Скрипнули ступеньки: она ступила на них, тяжело и громко выдохнув.

— Хоть стены тут и тонкие, Саске, но не видно этого цветного идиотизма, — и скрылась, оставив после себя дверь открытой.

Саске дураком не был. Он понял, прозвучало явно не просто так, хотя до конца уверен в этом не был.

Он, почувствовав намек, подорвался и последовал за ней, закрыв за собой дверь. Он попал в кромешную тьму, как в сети, ровно на секунду: ее рассеял тускло-желтый свет лампочки. Его хватало, чтобы разглядеть общие очертания царившего вокруг бардака и ободранных стен; большей же частью он скопился на узкой ветхой койке, на которую девушка небрежно сбросила снятую рубашку. Легла на тощий матрас, закинув ноги на спинку и положив голову на сложенные за затылком руки, как бы ненароком приподнимая высокую грудь.

Вальяжно развалившаяся и полуобнаженная (на девушке не было ничего поверх пояса, кроме бюстгальтера и подтяжек), она выглядела развратно. Наверное, она и пригласила Саске к себе для секса, но тот в последнюю секунду усомнился: а правильно ли он понял ее слова? Ему нужен был однозначный знак, дающий понять, что все идет правильно.

Учиха замер.

— Если ты не подойдешь, то ты неправильно меня понял, — девушка приоткрыла глаза на манер ленивой кошки.

Знак был подан.

Саске, на ходу стягивая с себя плащ, уверенно шагнул к ней.

* * *

Половицы в фургоне были пыльными и с налетом грязи, и это стало особенно остро чувствоваться, когда пришлось сесть прямо на него, чтобы отдышаться. Впрочем, у Саске не хватало сил вертеть носом: стертого воздуха было слишком мало, дышалось тяжело, даже несмотря на свободную одежду.

Девушка, похоже, испытывала то же: застегнув почти на все пуговицы рубашку (из-за перчаток это было неудобно), она приоткрыла дверь так, чтобы в нее ворвался теплый влажный воздух. Теперь тишину нарушало неритмичное дыхание двоих и приглушенные отдаленные шумы из деревни (впрочем, последнее осталось без внимания: сейчас у Саске не было желания и сил реагировать на злосчастный фестиваль).

Его уже "подружка", как назвали бы ее некоторые, сидела все это время рядом и тихо одевалась, ненадолго забытая. Она бы и осталась таковой, если бы, поправляя воротник, случайно не толкнула Саске локтем. Тот обернулся в ее сторону, ожидая каких-то слов, но их не последовало. Во всяком случае, не сразу: чувствуя чужое внимание, она сказала:

— Потрахались, и хорошо. Как очухаешься, сваливай отсюда: если тебя заметят мои коллеги, — она вскинула брови на последних словах, будто мысленно усмехнувшись над ними, — могут появиться вопросы: ты, посторонний, и что-то забыл здесь, — обвела взглядом помещение. — Им потом ничего не докажешь.

Говорила она по делу, но Саске не понравился ее не терпящий возражений тон, прозвучавший безапелляционно даже с легкой хрипотцой после секса.

Наверное, в другое время среагировал бы на это иначе, однако на этот раз ему было откровенно лень (да и тем более с кем он собрался спорить? кто она вообще такая?)

Еще раз: кто она вообще такая?..

Слишком сложный и неоднозначный вопрос: Саске не знал даже имени девушки. И именно это начало его раздражать — не особо сильно, но ощутимо, так, будто его кожу по всей ее площади неприятно покалывали маленькими тонкими иголками.

— Как тебя зовут?

Она замерла.

— Каенсэ Майна, — но ответила без изумления и прочих эмоций, просто, прямо и естественно. Будто этот вопрос был нормален после секса.

— Откуда ты?

— Оттуда, откуда ниоткуда.

Саске разозлился: его либо не воспринимали всерьез, либо пытались отшить, не говоря об этом прямо.

— А если серьезно?

— Оттуда, откуда ниоткуда.

— Слушай, — он принял более удобную позу, чтобы подчеркнуть всю важность своих слов, — если ты не хочешь...

Майна резко вскинула голову и подняла руку в останавливающем жесте — явно не из-за сказанных им слов. Ее глаза округлились — такие глаза бывают у испуганных людей; лицо замерло, и Саске понял, что сейчас правда будет лучше замолчать, и на всякий случай прислушался. Сквозь шумы из города не прорезался ни один слишком громкий из-за близости звук.

А вот на лице Майны была умело изображена паника (к чести первой, выглядело эстетично и правдоподобно).

— Ты орал так громко, что тебя услышали, — склонившись к нему, чтобы было слышнее, злобно прошипела она. — Пока нас не накрыли, сваливай — тебе же будет лучше, — и толкнула его в спину, чтобы не передумал или не стал спорить.

Перебарывая в себе бунтарский дух и стараясь не остановиться в последний момент, Саске выскочил из фургона и последовал совету Майны — проворно сбежал в уже порядком поредевшую праздничную толпу и слился с ней. Однако совершенно ясно и сразу он понял одно — прогнали его сейчас талантливо и без причин: если бы рядом кто-то был, чуткий слух шиноби бы это уловил.

Так или иначе, ломать голову над произошедшим он будет потом, если вообще вспомнит когда-то об этом.

1) Ши* (яп.) — мужчина. Люди, шарящие в японском, пожалуйста, не убивайте меня, ибо инфу беру из гугл-транслита.

Вернуться к тексту