Feuer (джен)

Тьма окутала Лондон. Было так тихо, что казалось, будто все разом покинули город. Анафема слышала только собственное дыхание и глухие удары книг друг о друга. Она их закапывала.

Бросив последнюю книгу в яму и засыпав это всё землёй, Анафема смахнула грязной рукой со лба несколько капель пота. Подул ветер, и еле слышный шорох листьев заставил её вздрогнуть. Риск попасться на глаза любопытным соседям или любому другому человеку, кому вздумается пройти мимо, был велик, несмотря на то что людям незачем было расхаживать по улице поздней ночью и без особой надобности. Бабушка как-то рассказывала Анафеме, что раньше люди любили гулять ночью и что она сама, когда была подростком, частенько сбегала из дома, чтобы полюбоваться звёздами. Звёзды... Анафема подняла взгляд на затянутое тучами небо. Она давно их не видела.

— Она сумасшедшая, Лизи. Я клянусь тебе, я собственными глазами видела в её руках книгу! — После этих слов последовал неразборчивый шёпот другой дамы. — Нет-нет, что ты, я бы не стала наговаривать на неё, если бы сама этого всего не видела! Лизи-Лизи, я говорю тебе, что она сумасшедшая. А я не хочу жить рядом с сумасшедшей! Ей до моего дома всего ничего, а у меня растёт сын. Если он увидит...— она понизила голос. — Если он увидит книги?... Если эта сумасшедшая покажет ему их? Он тоже станет сумасшедшим, навлечёт беду на нашу семью. А я не хочу сумасшедшего сына! Я обязана о ней сообщить.

Анафема снова оглянулась по сторонам. Она по счастливой случайности подслушала разговор своей соседки с какой-то женщиной, которая периодически к той соседке приходила, чтобы вместе пялиться в стены. А в тот день, когда Анафема собирала одуванчики у своего забора, они стояли и шептались о чём-то за ним. Что было, если бы не подслушала?... Тогда она бы сидела, ничего не подозревая, дома. Может, читала бы какую-нибудь из её излюбленных книг. Просто проводила последние спокойные минуты жизни в неведении. А ещё лучше было бы, если бы у неё и вовсе не было книг. Ей бы не пришлось ничего закапывать, никого бояться, ничем рисковать — в этом вся прелесть незнания. Но Анафема не была готова платить за спокойствие такой ценой. Она должна была спасти хоть что-то, даже если её планы рухнут — а пожарные могли прибыть в любую секунду, — она хотя бы попытается что-то сделать. Бездействие — это, конечно, тоже покой, но Анафеме сия его разновидность была противна. У неё так мало времени и так много незаконченных дел! Скрепя сердце, она накрыла места, где секундами ранее были книги, листвой. Анафема тяжело вздохнула, молча прощаясь с целым миром, который сейчас находился под землёй, и убежала в дом.

В кабинете Анафемы царил хаос. Она окинула взглядом стол с разбросанными на нём бумагами и тремя книгами, которые она хотела унести с собой. Две из них — Анафема же не дура! — были пособием по выживанию и кратким медицинским справочником. Запрещены они, впрочем, не были. Лишь одна из них была художественной. Руки непроизвольно потянулись к книге в тёмно-зелёной обложке, название которой было протёрто. Она пролистала несколько страниц, остановилась на одной из них и прочитала вслух:

«Но сын — мой враг, проклятый призрак

Смерть —

Сидит напротив, подстрекая псов,

Готовый, за отсутствием другой

Добычи, мать свою — меня пожрать,

Когда б не ведал, что с моим концом

И он погибнет».

Анафема со всей любовью провела ладонью по пожелтевшим страницам. Она безумно на себя злилась. Все те книги, что были у неё дома, переходили из поколения в поколение ещё задолго до того, как на них был наложен запрет. Книги сотнями хранились у её семьи на чердаке, и ни мать Анафемы, ни её бабушку не поймали с ними. Анафема же так просто всё теряет. Нельзя было закопать под землю столько книг, сколько у них было. Не факт, что закопанные книги уцелеют. Не факт, что уцелеют даже те три книги, которые Анафема забирает с собой. Не факт, что уцелеет сама Анафема. Она тяжело вздохнула, хотела было положить последнюю книгу в сумку и уйти, как вдруг снизу послышался грохот. Бежать было некуда.

Саламандра с бешеной скоростью неслась по улицам города. Азирафаэль задумчиво смотрел на дорогу. Мимо проносились огромные вывески, такие яркие, что слепило глаза. Повсюду пахло керосином.

Азирафаэль жёг книги, потому что так было правильно.

«Мы делаем людей счастливыми, — говорил Гавриил. — Мы спасаем их от всех этих глупостей, о которых когда-то писали в книгах. Мы, Азирафаэль, работаем во благо людей и только во благо».

Вот только почему-то самому Азирафаэлю не совсем нравилось жечь, и если бы он не был так свято уверен в правильности своих поступков, он бы никогда не пошёл работать пожарным. Всегда, когда он смотрел на людей, чьи дома они сжигали бесследно, а самих их отправляли куда подальше от всего «нормального» общества, ему становилось не по себе. А Гавриил говорил, в том, что они всего лишаются, вина их самих и книг. Мы же, пожарные, просто направляем людей на путь истинный. Азирафаэль верил в то, что всё свершается во благо. По крайней мере, всеми силами пытался заставить себя в это поверить. У него получилось — иллюзия правильности правда вышла неплохая, и он жил с ней спокойно, лишь изредка задумываясь о том, всё ли он делает так, как надо, но тут же прогонял подобные мысли прочь.

— Азирафаэль!

Он встрепенулся и повернул голову в сторону Гавриила.

— Да?

— Ты, я смотрю, совсем не в духе, — слегка пренебрежительно произнёс брандмейстер. — Как бы ты не поджёг себя сегодня вместо книг.

— Я в порядке. В полном.

— Ты должен помнить: мы работаем на…

— …благо людей. Да. Я знаю.

— Вот и отлично, — Гавриил улыбнулся, — отлично. Вот это я понимаю, настрой.

Дом, к которому они подъехали, располагался на окраине Лондона. Ветхий, полуразрушенный — казалось, что там уже давно никто не живёт, — и только тусклый свет из окна второго этажа говорил о том, что всё-таки этот дом ещё не покинут. Впрочем, скоро это не будет иметь никакого значения. Не будет ни дома, ни его хозяина, ни книг — самых главных виновников сегодняшнего торжества.

— Скорее всего, чердак, — сказал один из пожарников, которого звали Джоном, когда они ворвались внутрь.

— Что ж. Оригинально. Оригинально, — хмыкнул Гавриил. — А ведь забавно, у них у всех хватает мозгов читать книги, красть их у нас из-под носа и думать, что мы ничего не заметим, но ни у кого не достаточно смекалки, чтобы спрятать эти книги хорошенько.

— До тех книг, которые спрятаны с умом, мы никогда не добирались, — встрял Азирафаэль. — На то они так и спрятаны.

— Тайное всегда становится явным, ты знаешь об этом, Азирафаэль? Рано или поздно мы и до них доберёмся. Ну, вперёд.

Они ринулись на чердак, уже предвкушая, как зальют керосином беззащитные книги, как их белые листы пропитаются им и как они вспыхнут вместе с домом. Как будут бесследно исчезать слова, которые прошли через века, повидали тысячи поколений, чтобы сгореть.

Гораций, Пушкин, Державин — они ошибались. Искусство смертно.

«Ни вихрь, ни гром его не сломит скоротечный, и времени полёт его не сокрушит», — писал Державин;

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный, к нему не зарастёт народная тропа», — писал Пушкин;

«Ни снедающий дождь, ни Аквилон лихой не разрушат его, не сокрушит и ряд нескончаемых лет, — время бегущее», — писал Гораций.

Только ни один из них даже не подозревал, что их бессмертие не сможет устоять перед одним единственным оружием — огнём.

Анафема вздрогнула, услышав, как пожарные — а она была на сто процентов уверена в том, что это были они, — поднимаются по лестнице. Она думала, что успеет выбежать до их приезда. Более того, она была к этому готова. Но не успела. Теперь ей уже ничего не спасти. Отчаяние поселилось в её душе, и, кроме отчаяния, там больше ничего не было. Ей могло помочь теперь только чудо, а чудес, как известно, не бывает. Тем более, в наше-то время. Но пожарные целились на чердак, поэтому, когда они все будут там, она сможет выбраться через сад. Хотя бы должна попытаться.

Пока коллеги Азирафаэля пробирались на чердак, он остановился перед приоткрытой дверью, из которой пробивался свет. Он робко толкнул её, вошёл внутрь и замер, практически столкнувшись лицом к лицу с девушкой. Последний огонёк надежды в душе Анафемы потух навсегда. Она снова не успела, и теперь была зла на весь чертов мир, на себя, а в особенности — на этого самого пожарного. Она резко отпрянула от него и кинула на незнакомца полный ненависти и страха взгляд. Они смотрели друг другу в глаза, и в то время, как в очах Анафемы отражался целый спектр эмоций, в глазах Азирафаэля отражалось только непонимание. Он осмотрел её с ног до головы и заметил книгу в руках.

— Вам придётся пойти со мной, — собравшись с мыслями, мягко продолжил: — Сейчас придёт полиция и заберёт вас. Книгу придётся отдать.

Анафема обдумала услышанное и решила, что не уйдёт без боя.

— Нет, — решительно отрезала она. — Вы можете забрать её силой, вы можете силой вытолкнуть меня на улицу и силой засадить за решётку или в психушку, но вам ни за что не заставить меня сдвинуться с места по собственной воле.

— Вам лучше послушать меня, — так же спокойно продолжил Азирафаэль, — иначе сейчас сюда придут другие пожарные, и они, я клянусь вам, они-то как раз вытолкнут вас силой. Они не станут думать о ваших чувствах, а просто швырнут на землю и сожгут вашу книгу. А я думаю о вас сейчас, хотя не должен этого делать. Я даю вам шанс сдаться добровольно.

— Не стройте из себя ангела. Если бы вы правда думали о моих чувствах и о чувствах других людей, вы бы не жгли их дома и книги, не лишали бы их возможности заниматься тем, чем они хотят, и быть теми, кем они хотят. Вы же стремитесь к массовой деградации, но какой тогда смысл в нашем нахождении здесь, на Земле?

— Азирафаэль, ну где ты там? — послышался голос сверху.

Что-то внутри него ёкнуло. Эта девушка явно не заслуживала места ни за решёткой, ни в психушке. Она будет сопротивляться, Азирафаэль понял это. Более того, ему казалось, что это она имеет над ним превосходство, а не он, как пожарный, от которого зависит судьба этой девушки, над ней. И он отступил.

— Уходите. Пока я даю вам шанс, — он отошёл от двери. — Если что, я вас не видел и вы меня не видели.

Анафема немного пожалела о том, что наговорила этому мужчине несколько секунд назад. Она с благодарностью посмотрела на него, немного замешкалась и тихо выбежала из комнаты. Азирафаэль, будто бы ничего не произошло, поднялся наверх.

Дело шло полным ходом: книги заливались керосином, летели вниз с полок, и хоть никто не проронил ни слова, было слышно, как пожарные беззвучно смеялись над книгами, о силе которых когда-то без остановки говорили и которые выглядят перед ними так жалко. Книги гибнут в этом показушном спектакле. Уже давно не было смысла их сжигать. То, что написано там, потеряло всю свою ценность тогда, когда люди сами от них отказались. Уже тогда все книги можно было считать сгоревшими.

Азирафаэль протолкнулся в глубь чердака, попутно обливая полки керосином. Всё делается на благо, всё на благо, на благо... Он задел полку, и книга упала Азирафаэлю под ноги, раскрывшись на середине. Он замер и наклонился, чтобы её поднять, а глаза в этот момент пробежались по строчкам:

«Массы никогда не восстают сами по себе и никогда не восстают только потому, что они угнетены. Больше того, они даже не сознают, что угнетены, пока им не дали возможности сравнивать».

—Азирафаэль, спички!

Азирафаэль вздрогнул и вцепился в книгу.

— Да-да, сейчас!

Он судорожно нащупал в кармане коробок. Сейчас всё кончится. Азирафаэль попытался затолкнуть книгу под куртку, но она никак не хотела слушаться. Он замешкался, отошёл назад и потерял равновесие. Чтобы не упасть, Азирафаэль опёрся рукой о книжный шкаф, вот только совсем не рассчитал, что тот может не выдержать. Шкаф упал, Азирафаэль свалился вместе с ним, издав протяжный стон. Книга, как и коробок спичек, отлетела в сторону.

— О-о, чёрт тебя дери, у нас нет на это времени! Давай, поднимайся, — к нему подоспел Гавриил. — Ты себе ничего не сломал? Вытаскивать тебя отсюда совсем никакого желания нет.

— Не зна-аю, — протянул Азирафаэль, поднимаясь и морщась от боли.

— Встать смог, значит, ничего, всё хорошо.

Азирафаэль поднял спичечный коробок. Спустя минуту дом уже полыхал.

* * *

— М-да, Азирафаэль. А ведь ты и правда почти поджёг себя. Я же говорил... Нужно быть внимательнее. Ну, ничего. Придёшь домой, отдохни как следует. Дня три. Всё могло кончится намного хуже, а сейчас не самое время терять пожарных. Тем более, в таких нелепых ситуациях.

— Ага, да. Хорошо, — кивнул Азирафаэль и поплёлся к выходу.

На улице он столкнулся с Кроули, который о чём-то беседовал с другим пожарным. Эта беседа ему явно не нравилась. Когда он договорил, то собрался войти на пожарную станцию, но, завидев Азирафаэля, улыбнулся и подошёл к нему.

— Приветик, — он помахал ему рукой. — Ты... какой-то никакой сегодня. Всё в порядке?

— Да, да. В полном.

Кроули окинул его оценивающим взглядом.

— М-м, я бы так не сказал. Что-то произошло? Плетёшься, как подстреленный пингвин.

— Нет. Ничего особенного... такая нелепая ситуация.

— Так что?

— Я просто ушибся. Ладно, слушай, тебе надо на работу, мне надо домой, — он похлопал того по плечу. — Удачи.

Азирафаэль собрался было пойти дальше, но Кроули встал у него на пути.

— Я подвезу тебя?

— Нет, Кроули, иди работать.

— Я тебя подвезу.

— Кроули...

— Садись в машину. Ехать не так уж далеко.

Азирафаэль вздохнул. Тело болело ужасно, и отказываться от такого выгодного предложения было ну очень глупо. Поэтому сопротивляться он больше не стал и послушал Кроули. Они отъехали от пожарной станции, которую Азирафаэль хотел видеть сейчас меньше всего.

— Так что всё-таки случилось? — спросил Кроули спустя несколько минут, которые они провели в тишине.

— Мы сжигали книги.

— Неужели?

Азирафаэль проигнорировал его комментарий.

— Я просто споткнулся. А книжный шкаф... он вроде и тяжёлый, вроде его с места не сдвинешь, но он повалился, а я вместе с ним. Гавриил сказал, чтобы я отдохнул дня три. Хоть какие-то плюсы во всем этом.

— Тебе следует быть осторожнее, — сказал Кроули и тут же резко повернул вправо.

— Ну да, кто бы говорил! — чуть ли не взвизгнул Азирафаэль.

— Там была собака. Кажется. Едем слишком быстро, не разобрать ни черта.

— А-а. С каких это пор тебя стали волновать собаки на дороге? Их в любом случае собьют.

— Главное, что не я. На моих руках и так слишком много крови.

— Ты это о чём?

— Мы же пожарные.

— Разве мы убиваем?

— Не убиваем, конечно. Но чужие жизни рушим ежедневно.

— Ничего мы не рушим! Мы делаем всё во благо.

— Во благо? Ты серьёзно? А ты сам-то в это веришь?

Азирафаэль замолчал.

— Смотри на дорогу.

Больше всего Азирафаэлю хотелось попасть домой. Поэтому, когда Кроули подвёз его до дома, он спешно (но искренне) поблагодарил Кроули за оказанную услугу, пожелал удачи на работе и чуть не грохнулся в очередной раз, а Кроули не упустил возможности по этому поводу съязвить. Он в ответ на это пробурчал одно только «угу».

Дома было непривычно тихо. После бесконечного шума на улицах, в вагонах метро, даже порой в собственном доме тишина становится неестественной. Люди боятся тишины, потому что она заставляет их думать. И сейчас Азирафаэль думал. Думал о девушке, которой позволил сбежать, о книге, которую пытался украсть, об одной единственной строчке, которую он успел вычитать из неё и которая не выходила у него из головы.

Никто не узнает о книге, никто не узнает о том, что это Азирафаэль дал преступнице сбежать, верно? Он ничего не видел, ничего не слышал. Но ведь он должен был вывести её, должен был сдать полиции. С другой стороны, это вообще их проблема — забирать недобиблиотекарей из их домов и отправлять куда подальше, а не пожарных. Так что в любом случае огребут они, но никак не Азирафаэль или другие пожарные. Нет, нельзя больше сидеть в тишине. Азирафаэль включил телевизионную стену. Нельзя сказать, что ему нравилось пялиться в неё. Она служила своеобразным «другом» и заполняла пустоту в доме. Когда становилось совсем уж невыносимо, Азирафаэль включал её, девушка с экрана лепетала что-то невнятное — Азирафаэль не слушал её уже года три, — а он в это время занимался домашними делами.

В этот раз он пытался избавится от навязчивых мыслей. Женщина что-то лепетала, а что именно, Азирафаэль никак не мог уловить.

— Ты знаешь, — он попытался поймать взгляд несуществующей девушки с экрана, но она никак не смотрела на него, — я сегодня позволил сбежать преступнице. Я знаю, что должен был сдать её. Вывести. Чтобы она понесла наказание. Я не смог. Я смотрел в её глаза и не мог. Я всё ещё не понял, почему читать книги плохо. Точнее, я знаю, почему читать их плохо, но я не понял почему.

В ответ ему раздался только хохот.

— А потом я попытался украсть книгу, но полка рухнула на меня, а книга... Выпала из рук. И в итоге сгорела. Кто знает, может, это был последний экземпляр. Я даже не знаю, что это за книга, я, дурак, не посмотрел на название. Захлопнул её и попытался спрятать. Не вышло... — он глубоко вздохнул, а женщина с экрана продолжала лепетать что-то своё, будто бы Азирафаэля тут вовсе и не было.

Конечно, для неё его не было. Она всего лишь изображение, мнимый друг, и ей Азирафаэль пытается заполнить пустоту, в которой хотел найти радость, потому что все ищут её в безжизненных стенах, но никак не находил. Стена снова начала его раздражать, и он резко поднялся с места и выключил её от греха подальше. Он вздохнул. Усталость взяла над Азирафаэлем верх, и он поплёлся в свою комнату. Как только он вошёл, его обдало холодом. Видимо, забыл прикрыть окно, когда уходил. Даже не закрыв его, он плюхнулся на кровать и тихо застонал от резкой боли в области спины, но та не помешала ему, и в скором времени Азирафаэль провалился в сон.

Когда он открыл глаза, вокруг был только огонь. И книги. Они горели, горели, горели... Всё вокруг него горело. Только одна книга лежала прямо перед ним, а сам Азирафаэль стоял на коленях и пытался прочитать то, что там было написано, но строчки не слушались его. Он читал слово — и оно тут же растворялось. Азирафаэль резко поднялся, стал сбрасывать книги с горящих полок. Он схватил одну из них, раскрыл её, но в ней снова не было ничего, что он мог бы понять. Книга внезапно задымилась у Азирафаэля в руках и вспыхнула. Она сгорела мгновенно, и тогда он закричал — так, как не кричал никогда прежде. Но это кричал не он, а кто-то другой. То не был голос Азирафаэля. Он ухватился за другую книгу — та превратилась в пепел в его руках. Огонь подбирался всё ближе и ближе. Азирафаэль сжал зубы, подхватил ещё одну книгу, заглянул в неё и снова не понял ни слова. Он разозлился и стал вырывать листы оттуда, комкать и бросать в огонь. Внезапно Азирафаэль понял, что погибнет. И в том была его собственная вина: до последнего мгновения он верил, что обладает правом, чтобы бежать отсюда. Голова кружилась, в горле пересохло — и ничего от него уже не зависело.

Раздался телефонный звонок. Азирафаэль проснулся, и было таким облегчением — узнать, что это всего лишь дурной сон. Его всё ещё потряхивало, но собравшись с силами, он поплёлся в гостиную и ответил на звонок.

— Хе-ей, Азирафаэль, — раздался из трубки знакомый голос. — Приветик.

— Ага, да. Здравствуй, Кроули, — он замолчал, потирая одной рукой глаза. — Ты что-то хотел?

— Я подумал, раз уж тебе дали отгул... Я заеду к тебе?

— Слушай, не стоит...

— Я хочу удостовериться, что ты в порядке.

— Я в порядке, поверь мне на слово.

— Да брось. Что ты будешь делать? Общаться со своей телевизионной стеной? Или с другими стенами? Я просто составлю тебе компанию. Если бы я не знал, как дерьмово в одиночестве, я бы не звонил.

— Да я и не против... Кроули, просто ты только с работы. Тебе бы следовало отдохнуть.

— Я чувствую себя прекрасно. Так что без проблем.

— Если ты правда хочешь, то приезжай. Ты же знаешь, что я всегда рад тебя видеть.

— Вот, так бы сразу. До встречи.

— До встречи.

Азирафаэль положил трубку и уставился в стену, на которой висел экран. Такой холодный и безжизненный. Фрагменты из сна всё ещё мелькали у Азирафаэля в голове. Но совсем скоро рядом будет Кроули, а это значит, что он быстро сможет забыть об этом.

Вот только Кроули ехал неприлично долго. Так, что Азирафаэль даже начал за него переживать, потому что обычно, когда Кроули так звонил ему, он приезжал за считаные минуты. Но его всё не было и не было. Чайник успел согреться три раза, Азирафаэль успел обойти весь свой дом на десять раз и на двадцать раз восстановить в памяти недавний сон. Только тогда раздался долгожданный звонок в дверь, и Азирафаэль кинулся её открывать. На пороге стоял, как ни странно, Кроули.

— Здравствуй, — Азирафаэль облегчённо улыбнулся.

— Ага, привет. Извиняй, что так долго. Я просто... Вот, в общем, — Кроули вручил ему пакет, — блинчики.

— Ох, дорогой, право же, не стоило... — на щеках Азирафаэля появился лёгкий румянец. — Спасибо, — он посмотрел сначала на пакет, потом на Кроули, после чего встрепенулся и отошёл от входа. — Проходи.

Азирафаэль отнёс блины на кухню, и через некоторое время Кроули присоединился к нему.

— Будешь чай?

— Да, пожалуй.

У Азирафаэля хранились горы различных сортов чая. Все они практически не расходовались, и только один имел свойство кончаться буквально за месяц, и только этот чай Азирафаэлю приходилось покупать, хотя, по сути, остальных его запасов чая хватило бы на лет восемь, а если пить не каждый день — на все десять. Азирафаэль поставил кружки на стол.

— Спасибо ещё раз, — Азирафаэль улыбнулся, рассматривая блины. — О, чёрт, да ещё и мои любимые.

— Я знаю, — Кроули и сам не смог сдержать улыбку.

— А ты сам будешь?

— О, нет, спасибо, я не голоден.

Следующие тридцать минут прошли в абсолютном спокойствии. Кроули рассказывал кучу абсолютно не важных, но таких любимых Азирафаэлем историй; сам Азирафаэль с удовольствием уплетал блинчики, и ему удалось забыть про все неудачи, произошедшие с ним за сегодня.

— Как на работе? — спросил Азирафаэль.

— Да всё как обычно. Гавриил затирает чушь про работу на благо общества. Ханна проиграла деньги. Ну, ты знаешь, в этой дурацкой игре «кого быстрее сожрёт механический пёс». А ещё была ложная тревога. Поехали на вызов, а книг в том доме не было. Часа три переворачивали весь дом... И ничего. Смотрели везде: на чердаке, комнатах, под диваном, во всех шкафах, в вентиляционных трубах... Но ничего. Пустота. Уехали ни с чем. Правда, от последующих проверок тем людям уже не отделаться. Хотя они обычные люди. Все стены в экранах, по ним видно, что ни о каких книгах в доме и речи быть не может.

— Да уж...

— Кстати, — Кроули решил постепенно отходить от темы работы, — ты знал, что Ханна и Джон женятся?

— Да? Мне всегда казалось, что между ними если даже не неприязнь, то простое безразличие.

— Всем друг на друга плевать, — Кроули нахмурился. — Но ведь женятся как-то.

— Это странно, я не понимаю...

— Именно поэтому у тебя нет жены.

— Но у тебя тоже! Слушай, всё равно странно. Я не понимаю, как себе кого-то искать и по какому принципу, если никто ни с кем ни о чём практически не разговаривает!

— Странно считать, что это странно. Но я тоже не понимаю. Тут дело скорее в... Ну ты посмотри, сколько лет Ханне. Она видит, что все её подружки уже давно по десять мужей сменили. А она всё в девках.

—С чего ты взял, что она...

— Боже, Азирафаэль, я образно! Так вот, наткнулась на первого встречного, да и закрутилось. Тем более, Джон тоже не молодой. Может, в деньгах дело, может, ещё в чём-то. Но явно не в любви.

— Почему ты так думаешь? Да и о каких деньгах может идти речь, Кроули, ради Бога! Тем более, Джон не первый встречный. Мы все работаем вместе. Я не думаю, что Ханна настолько глупая, чтобы просто так замуж выходить. Ты же как-никак иногда общаешься с ней и прекрасно знаешь о том, что она хорошая. И разве то, что она так долго ни за кого замуж не выходила, не свидетельствует о том, что для неё это не просто так? Ты зря выставляешь её... не в очень хорошем свете.

— Я никого ни в чем не выставляю, просто не верю, и всё. И я поставил под сомнение не только её. Джона в первую очередь. Ханна прекрасная девушка, я знаю, а вот он мне не нравится.

— С этого и надо было начинать.

— И вообще, я уже сказал — это всё об-раз-но. Вот, давай, покажи мне хоть одного человека, который искренне любит. Не рассматривай Ханну и Джона, мы о них ничего не знаем.

— Я...

— Что ты?

— Я не думаю, что всё так критично.

— Ты влюблён сейчас?

— Нет.

— И я тоже нет. И, по-моему, мы с тобой чуть ли не единственные, кто вообще помнит о существовании такого слова, как «влюблённость», что уж говорить о слове «любовь». Хотя... Помнить, может, и помнят, но я давно не слышал, чтобы кто-то об этом говорил и чтобы люди относились друг к другу так, чтобы можно было сказать: «Да, они друг друга точно любят». Да и не нужно это никому. Никто, кроме нас с тобой и каких-нибудь сумасшедших, не думает об этом бреде, им и так хорошо живётся. Хотя это очевидно, что мы все угнетены. И никто с этим не борется. Не критично ли?

— Массы никогда не восстают только потому, что они угнетены... — сорвалось у Азирафаэля с языка.

— Более того, — подхватил Кроули, — они даже не осознают, что угнетены. Поменьше бы книг на работе открывать. Я готов поклясться, что это ты вычитал. Потому что я сам листал книги какое-то время, когда мы их сжигали. И посмотри, к чему это привело. Сижу, забиваю голову себе и тебе.

— Небезопасно говорить о том, что ты читал.

— Об этом знает Гавриил. Я признавался. Это нормально для пожарника — «сойти с истинного пути». Благодаря этому признанию, кстати, у меня есть некий кредит доверия. И я правда больше не трогаю книг. Но это не значит, что ничего не отложилось в моей голове. Я хочу тебе сказать, это даже более чем нормально, когда голова пожарника начинена различными цитатами из книг. По крайней мере, Гавриил говорит так, и сам помнит тысячи цитат из самых различных книг. Он говорит, что чем больше ты их знаешь, тем больше понимаешь, как сильно книги противоречат друг другу.

— Ты говоришь так, будто восхищаешься им.

— Изначально так и было, когда я только пришел работать. Сейчас все мы понимаем, что он тот ещё ублюдок. Но, позволь заметить, в отличие от остальных, далеко не тупой ублюдок. Плюс ко всему, мне он, кажется, доверяет. Даже говорит, что из меня вышел бы неплохой брандмейстер.

— Это правда.

— Правда-то правда, но я эту работу терпеть не могу.

— Почему же ты тогда продолжаешь работать?

— Потому что в настоящее время нормальной работы нет. И если эту я ненавижу всей душой, но ещё могу продолжать работать, остальные такие мерзкие, что... невозможно. Вот, например, школьный учитель. Пока ты вдалбливаешь детям однотипную информацию и заставляешь нарешивать однотипные задачи, ты сам незаметно для себя начинаешь мыслить шаблонно. Просто становишься роботом. А если ты правда будешь учить детей чему-то, то тебя в лучшем случае просто уволят.

— Но есть ещё водитель, например. Вот, школьный автобус.

— Я не люблю автобусы.

— Таксист?

— Я не люблю, когда посторонние сидят в моей машине.

— А если не в своей машине?

— Я люблю только свою машину.

— О-ой, всё, я понял, — Азирафаэль вздохнул. — Но ты прав. Более достойной работы сейчас не найти. Тем более, эта же, она... Ну... На благо общества.

— Да зачем ты повторяешь это дурацкое «на благо общества»?

Азирафаэль пожал плечами.

— Потому что... Я не знаю. Может, потому что я сомневаюсь в том, что на благо.

— Ты? Засомневался? Это что-то новенькое.

— Я просто... — Азирафаэль снова погрузился в воспоминания о сегодняшнем дне. — Просто... Ничего. У всех бывают сомнения, я просто устал.

Кроули поднялся и положил ему руку на плечо, отчего тот дёрнулся, и Кроули убрал свою руку, но потом Азирафаэль прошептал «прости» и взглянул на него. Тот положил руку обратно и похлопал Азирафаэля по плечу.

— Ты правда устал. Если тебе что-то будет нужно, ты всегда можешь попросить.

— Кроули, — Азирафаэль нахмурился, — почему ты это делаешь?

— Делаю что?

— Заботишься обо мне. Почему ты говоришь о том, что в мире не существует ни любви, ни дружбы, что всем друг на друга плевать, но... Тебе же не плевать?

— Азирафаэль, — Кроули шумно выдохнул и потёр переносицу.

— Да?

— Ты головой случайно не ударялся, когда падал?

— Нет. Не знаю. Кажется, да.

— Я, похоже, зря разбудил тебя своим звонком. Надо было дать тебе отдохнуть.

— Нет-нет, дорогой, я правда был рад тебя слышать и впоследствии видеть.

— Может, мне лучше оставить тебя сейчас?

— Нет. Если ты можешь и хочешь, побудь со мной ещё немного. Давай просто поговорим о чём-нибудь. Тебе налить ещё чаю?

— Нет. Не напрягайся, — Кроули сел на место. — На чём мы там остановились?