Брошенные (джен)

discard (брошенный)

существительное

агент, которого предали наниматели, чтобы защитить (или получить) другие источники/агентов, которые считаются более ценными

Брошенный шпион, как брошенная любовница, опасен для всех.

«Первый директор МИ-5», Эндрю Кук (“MI5’s First Spymaster”, Andrew Cook)

Глава 1

Ему полагалось радоваться. Джон был жив, и не нужно было опасаться, что он умрет из-за того, что отказывающая биомеханика в его теле отключится. Наконец-то Грант добился того, ради чего они работали. Так почему он совсем не был рад?

Грант Уорд, бывший агент ЩИТа седьмого уровня, ныне агент Гидры, правая рука Провидца, чувствовал себя как игрушка, которая надоела своему хозяину и ее отдали в руки нового. А он был настолько шокирован, что даже не испугался, когда узнал, что новым его хозяином оказался доктор Уайтхолл.

Он задавался лишь одним вопросом: почему? Они с Джоном не были «истинно верующими». Тогда почему они все еще были с Гидрой? Почему Джон оставил его? Так просто, словно Грант… ничего не значил.

Нет-нет, этого не могло быть. Грант просто чего-то не понял. Джон никогда ничего не делал без причины. В его действиях и теперь была причина. Должна была быть. Гранту только нужно было догадаться, в чем она заключается. Или лучше — подождать. Пока Джон не вернется за ним и не отдаст новый приказ.

Да, именно так. Он будет ждать, и все обретет смысл и цель. Как прежде. У него будет цель. У него была цель. Была.

Или нет?

Крики и смех отозвались эхом в коридоре и заставили Гранта ускорить шаг. Такое сочетание не предвещало ничего хорошего и в обычных обстоятельствах. Тем более на базе Гидры.

Он беззвучно открыл двери и полюбовался на открывшуюся картину. Два агента ЩИТа, перепуганные и жмущиеся друг к другу. Мужчина, пытающийся закрыть собой женщину, и целая стая оперативников Гидры, предвкушающих забаву.

Грант хотел бы сказать, что ему была отвратительна данная ситуация, но по правде говоря, в последнее время он редко чувствовал что-либо из-за ширящейся внутри пустоты. И если в прошлом он гордился своей способностью не чувствовать, когда не было нужно, то теперь бы посмеялся над собой.

— Веселимся? — он намеренно заговорил, когда образовалась пауза, и теперь наблюдал, как солдаты Гидры вытянулись по струнке, словно дети, которых поймали за шалостью. Только в их случае, это не выглядело мило.

— Сэр! — один из оперативников, храбрее (или глупее) остальных, начал придумывать объяснение их действиям, но Грант не стал его слушать и просто пустил ему пулю в голову. Остальные хищники внезапно стали кроткими и смирными, и, если бы Гранта все еще волновало подобное, он был бы доволен. Но он перестал наслаждаться почтением других. Особенно, когда понял, что это не почтение, а обычный страх.

— Вон.

Поджав хвосты, солдаты Гидры вылетели из комнаты, и Грант повернулся к двум агентам, которые казались еще сильнее напуганными. Судя по виду, они были учеными, лет двадцати-двадцати пяти. Неужели ЩИТ начинал вербовать уже в старших классах школы?

— Я не причиню вам вреда без приказа, — Грант поднял руки, надеясь, что это их успокоит хоть немного, и взял папку со стола. Документы в ней подтвердили его догадку. Ученые не выглядели успокоенными и еще глубже забились в угол, звеня наручниками.

Грант подумывал, не запереть ли их где-нибудь, подальше от сотрудников базы, но потом он увидел их имена: доктора Фитц и Симмонс. Те самые, которых хотел заполучить сам Уайтхолл. Их психологические профили описывали их как абсолютно преданных ЩИТу, что оставляло лишь один вариант обеспечить их сотрудничество. Вариант, который Уайтхолл с радостью приведет в исполнение лично.

Гранту стало дурно, и в любом другом случае он бы обрадовался, что чувствует что-то, но только не сейчас.

Он снова взглянул на ученых. Так значит, это знаменитая команда «ФитцСиммонс», совершившая много научных и технических открытий. Они не казались опасными, но внешность бывает обманчива.

— Агенты Фитц и Симмонс? — он не знал, зачем задает этот вопрос, когда всем в комнате уже был известен ответ. Может, это была странная попытка продемонстрировать наличие манер?

Одинаковые взгляды раздраженного негодования отозвались его мыслям. Он был впечатлен. По-настоящему. Они были напуганы, но все же храбрились. Требовалась особая храбрость, чтобы не падать духом в руках врага без надежды на спасение. Грант начинал думать, что предпочитает такую храбрость другой, основанной на страхе и превосходстве, что царила в Гидре.

— Вы знаете, почему вас захватили живыми?

— Потому что мы умнее, чем весь ваш научный отдел, — британский акцент придал некое очарование невыносимо высокомерному ответу. И ведь не то чтобы она была совершенно неправа. Они были ценными.

— Но мы не будем работать на вас, — голос ее напарника дрожал меньше, чем ее, но был так же полон уверенности.

Грант подавил улыбку. Откровенно говоря, они были глуповаты. Но милы. Не так, как бывают милыми взрослые люди, скорее, как щенки, но все же. Он даже самую малость почувствовал угрызения совести, потому что собирался сломить их боевой дух.

— Будете. Доктор Уайтхолл бывает очень убедителен, когда заставляет подчиняться, — они не выглядели достаточно напуганными. Тогда Грант продолжил: — Он промоет вам мозги, и в конце концов вы подчинитесь. Вопрос в том, сколько боли вы перенесете и сколько вашей личности будет стерто, прежде чем вы с радостью выполните любой его приказ.

Теперь они начали понимать, какая их ждет судьба. Побледнев, они посмотрели друг на друга и просто молча обнялись. Это выглядело так естественно, что Грант почувствовал зависть, наблюдая их близость и поддержку, которую они находили друг в друге.

Что произойдет с ними после применения метода Фауста? Позволит ли Уайтхолл остаться им вместе и сохранить хоть какое-то представление о том, что их раньше связывало? Все донесения и слухи сходились в том, что эти двое работали лучше вместе, но кто знает, как решит Уайтхолл. Возможно, они даже не будут узнавать друг друга, проходя мимо.

По какой-то причине эта мысль не очень понравилась Гранту, и он поймал себя на том, что хочет сделать опасную глупость. Нет, хуже. Самоубийственную, потому что лишать доктора Уайтхолла его игрушек было очень плохой идеей, но он все же хотел это сделать.

Эта неожиданная мысль напугала Гранта. Он давно ничего не хотел для себя, вся его вселенная вращалась вокруг Джона, но... Джон все еще не вернулся за ним, ведь так? И Грант никогда не был предан Гидре, только Джону, и если неповиновение Уайтхоллу разочарует Джона, тогда он, черт возьми, должен был дать Гранту четкие приказы, а не передавать сообщение через проклятого Камински.

Нет, нельзя так думать, у Джона был план, у него всегда был план... тогда почему он, Грант, оказался не посвящен в него?

Это так сильно разозлило его, что он ударил по столу, заставив ученых подпрыгнуть, но он не обратил на них внимания. Это внезапное эмоциональное состояние пугало его. Он несколько месяцев провел в оцепенении, без Джона чувствуя себя потерянным, и теперь он действительно хотел чего-то и не мог отключить неудобное чувство, как он обычно поступал.

Неудобное? С каких пор он воспринимал злость на Джона как неудобство? Может быть, когда Джон услышит об этом, он, наконец, появится, хотя бы только для того, что прикончить Гранта после того, как Уайтхолл закончит разбираться с ним. Предполагая, конечно, что после расправы уважаемого Гера Доктора от Гранта что-то останется.

Грант поежился, вспоминая электрические импульсы, бегущие через его тело, и голос Уайтхолла, обещающий, что подчинение будет вознаграждено.

Он не полностью отдавал себе отчет в том, что делал, когда снова вытащил пистолет и нацелил его на ученых. Они были так парализованы страхом и смятением, что доктор Фитц с заиканием выговорил:

— Ч-что в-вы д-делаете?!

— Проявляю милосердие. — Грант нацелил оружие чуть выше, в лоб, чтобы все прошло как можно безболезненнее и быстрее. — Поверьте, когда он займется вами, вы пожалеете, что живы.

— Подождите! Это не милосердие!

— Да, должен быть другой способ!

— Пожалуйста, не надо!

Грант ощутил себя вне своего тела; отчаянные мольбы ушли на второй план, и крики Томаса вырвались из тщательно закрытых ментальных ящиков.

Тогда он был слишком напуган, чтобы помочь брату. Но сейчас он помогал этим двум детишкам. Им будет лучше умереть.

«Правда? Помогаешь им? Или просто успокаиваешь совесть, говоря, что сделал все, что мог?»

Мысли были непрошеными и неприятно напоминали голос Рэйны. Рэйна, которая всегда заставляла его чувствовать, словно его показатели в шпионаже — уступающие только Романофф, черт возьми — ничего не значили. Она видела его насквозь. И его единственным утешением было то, что она зависела от него: благодаря его защите она могла не привлекать внимания Уайтхолла и просто скрывать отсутствие веры в идеалы Гидры. Забавно, но он не мог объяснить, почему он вообще что-то делал для нее. Может быть потому, что ее бросили — так же, как и его.

Джон не бросил его, у него была причина, у него была...

Грант резко пришел в себя и сконцентрировался на происходящем вокруг. Ученые были близки к истерике, и он невольно опустил пистолет. Он не знал почему. Никогда раньше он не колебался, прежде чем нажать на курок.

Неправда, он не смог застрелить Бадди.

С Бадди было по-другому, и Джон был очень в нем разочарован. Грант обещал Джону, что будет бороться с этой внутренней слабостью. И вот он оказался не в состоянии окончить страдания двух вражеских агентов.

Но, возможно, возможно, был другой путь. Мысль пугала, и Джону это не понравилось бы... Джона здесь нет, ведь так?

Грант убрал оружие и, повернувшись, вышел из комнаты, даже не взглянув на двух захваченных агентов.

Вытащить двух ученых из рук Гидры оказалось проще, чем Грант предполагал. Сообщение в полицию о подозрительном грузовике, возможно, вовлеченном в торговлю наркотиками, и заключенные, сбежавшие во время перестрелки (доказав тем самым, что они и впрямь настолько сообразительны, как Грант надеялся) — все это было странно волнующим. Грант не знал, был ли в большей мере виноват азарт, что его не поймали, или детское желание напакостить Уайтхоллу. Так или иначе, он чувствовал себя живым, как будто последних нескольких месяцев, проведенных в постоянном состоянии онемения, вообще не было.

Грант понял, что хочет чувствовать себя так всегда.