Повести Смерти (джен)

Холодно. Солнце едва может отвоевать у серых диктаторов-туч себе немного места и редкими лучами освещать землю. Землю почти безжизненную, покрытую мусором, на которой почти не видно травы из-за того, что сама она цвета окружающей пыли. Безрадостная серость раскинулась до горизонта во все стороны, куда ни глянь. Растения были живы и свирепы; став сильнее, цветы сопротивлялись грандиозной машине уничтожения — войне. Научившиеся получать пользу от крови и трупов, они цвели необычайно красиво, необычайно редко, но если всё же кому-то доводилось это видеть, он уже никогда этого не забудет. Эти цветы будто извергали брызги безудержных чувств и рвения к жизни на этой бьющейся в предсмертной агонии земле. Война заставила измениться этот мир: нет больших деревьев, нет зелёной травы, нет полей из цветов — есть лишь скромные растения, не согласные погибать, но разве они не прекрасны? Разве может быть не прекрасным цветок, проросший на утоптанной сотнями легионеров до состояния камня земле? Цветок, что пророс там, где, взрываясь огнём, проходили сражения Демонов и Ангелов? Ведь земля эта местами превращалась в подобие стекла — так сильно её обжигали атаки воинов. Но эти растения всё равно проросли в этом безумии — разве эта тяга к жизни не прекрасна? О, жизнь здесь витает везде, каждый живой организм вырывает у смерти даже единственный на миллион шанс, чтобы выжить. Всё приспосабливается и всё выживает — это особенность мира людей. Правда, сейчас он серый и бьётся в конвульсиях, но всё еще бьется. Пусть дома, сёла, города людей давно превратились в руины, оставив после себя лишь скелеты былых величественных сооружений, но люди всё еще не мертвы, они, как и растения, затаились, но не погибли. Отвоевывая по кусочку у смерти свои владения, они создают города-бункеры с их невероятной защитой и напрочь отказываются умирать. Но эта суета не так важна, по сравнению с тем, как тихо в этом мире. Нет лишнего шума: тишину, кажется, можно потрогать руками и увидеть её. Серость и безжизненность как бы наглядно показывают, как эта тишина должна выглядеть. И серое небо, покрытое свинцовыми тучами, что лениво плывут и грозят обрушиться потопом на эту землю, тоже показывает собой, как выглядит тишина. Кажется, даже если пойдет этот дождь, готовый смыть всё, что ещё движется в этом мире, он будет бесшумным, и услышать его будет невозможно. Пыль, которая покрывает всю траву и мелкие кусты, лежит неподвижно, не поднимается и не клубится, так как некому привести её в движение Стабильное спокойствие — вот, что видно в этом мире.

Куда ни глянь — тишина и стабильность, но в воздухе ещё витает жизнь во всех её проявлениях, и видно, как небольшая серая птичка пролетела над землей, схватив незаметного жучка, и направилась к своему гнезду, где её ждали птенцы, притаившись, и боясь издать звук. Где-то какой-то грызун, отодрал кусочек коры, и скрылся в своей норе. Дикие собаки в городах, прячась в скелетах бывших домов, доедали дичь, что они убили на удачной охоте. А трупоеды, выродки Ада, тихо воя, ходили в поисках пищи, готовые не только питаться гнилью, но и умертвить всякого, кого только встретят, но бывшие хозяева этого мира уже знают, что с этими тварями лучше не сталкиваться, и всячески избегают их, прячась, скрываясь. Так, собаки едят, спрятавшись в глубину бывшей больницы, чтобы их нельзя было увидеть и услышать с улицы. Глупый умирает — выживает умнейший. Сила не так спасает, как хитрость. Где-то, прижимаясь к земле, жуёт пыльную, пожухлую траву, лань, готовая в любой момент сорваться и унестись куда глаза глядят, чтобы не стать обедом хищников или трупоедов. Так что этот мир лишь на первый взгляд уже умирает, на самом деле, он притаился и готовиться, собирает силы, чтобы снова показать, что у него есть зубы, и справиться с теми наглыми тварями, что решили выяснить свои отношения на просторах этого мира. С этой мыслью волчица облизывает мордочки своим маленьким волчатам, что лежат в небольшой пещере, и ещё ни разу не видели света; с этой мыслю наевшаяся свора собак устраивается в подвале больницы; с этой мыслью птичка поправляет выбившиеся из гнезда прутики, пока её птенцы поедают принесенную её еду; и с этой мыслью работают, тренируются, готовятся, стоят, чинят оружие, придумывают технику и помогают друг другу люди. И только люди сознательно чувствуют необходимость биться за этот мир — животные лишь на уровне инстинктов знают это. А люди нет, они осознанно загоняют себя до состояния, от которого сдохли бы в другой ситуации, работая по 36 часов кряду, не прерываясь на еду и отдых, восстанавливая поврежденные системы, орошая землю, возводя стены, устанавливая защиту, изобретая новые виды оружия, поддерживая батареи в рабочем состоянии. Эти измученные существа вырвут свой шанс на жизнь у костлявой и дадут отпор тем огненным наглецам из Ада и пернатым выродкам из Рая. Никто из них в этом не сомневается, в этом не сомневаюсь и я.

Я поправляю ворот своего балахона и еще раз осматриваюсь стоя на холме посреди поля. Втягиваю свежий воздух и тяжело выдыхаю.

— Ну что, пошли, приятель? — я смотрю на моего спутника, что сидит возле моих ног: огромный красный волк с 6-ю глазами, созданный при помощи магии. Он лишь встает, показывая, что готов идти дальше. И мы двигаемся в путь, не поднимая пыль, не издавая шума, не пригибая травы, никак не оставляя следов того, что мы посетили этот мир, ведь нам тут не место, так зачем кому-то знать, что мы всё же тут?