Повести Смерти (джен)

Холодно. Солнце едва может отвоевать у серых диктаторов-туч себе немного места и редкими лучами освещать землю. Землю почти безжизненную, покрытую мусором, на которой почти не видно травы из-за того, что сама она цвета окружающей пыли. Безрадостная серость раскинулась до горизонта во все стороны, куда ни глянь. Растения были живы и свирепы; став сильнее, цветы сопротивлялись грандиозной машине уничтожения — войне. Научившиеся получать пользу от крови и трупов, они цвели необычайно красиво, необычайно редко, но если всё же кому-то доводилось это видеть, он уже никогда этого не забудет. Эти цветы будто извергали брызги безудержных чувств и рвения к жизни на этой бьющейся в предсмертной агонии земле. Война заставила измениться этот мир: нет больших деревьев, нет зелёной травы, нет полей из цветов — есть лишь скромные растения, не согласные погибать, но разве они не прекрасны? Разве может быть не прекрасным цветок, проросший на утоптанной сотнями легионеров до состояния камня земле? Цветок, что пророс там, где, взрываясь огнём, проходили сражения Демонов и Ангелов? Ведь земля эта местами превращалась в подобие стекла — так сильно её обжигали атаки воинов. Но эти растения всё равно проросли в этом безумии — разве эта тяга к жизни не прекрасна? О, жизнь здесь витает везде, каждый живой организм вырывает у смерти даже единственный на миллион шанс, чтобы выжить. Всё приспосабливается и всё выживает — это особенность мира людей. Правда, сейчас он серый и бьётся в конвульсиях, но всё еще бьется. Пусть дома, сёла, города людей давно превратились в руины, оставив после себя лишь скелеты былых величественных сооружений, но люди всё еще не мертвы, они, как и растения, затаились, но не погибли. Отвоевывая по кусочку у смерти свои владения, они создают города-бункеры с их невероятной защитой и напрочь отказываются умирать. Но эта суета не так важна, по сравнению с тем, как тихо в этом мире. Нет лишнего шума: тишину, кажется, можно потрогать руками и увидеть её. Серость и безжизненность как бы наглядно показывают, как эта тишина должна выглядеть. И серое небо, покрытое свинцовыми тучами, что лениво плывут и грозят обрушиться потопом на эту землю, тоже показывает собой, как выглядит тишина. Кажется, даже если пойдет этот дождь, готовый смыть всё, что ещё движется в этом мире, он будет бесшумным, и услышать его будет невозможно. Пыль, которая покрывает всю траву и мелкие кусты, лежит неподвижно, не поднимается и не клубится, так как некому привести её в движение Стабильное спокойствие — вот, что видно в этом мире.

Куда ни глянь — тишина и стабильность, но в воздухе ещё витает жизнь во всех её проявлениях, и видно, как небольшая серая птичка пролетела над землей, схватив незаметного жучка, и направилась к своему гнезду, где её ждали птенцы, притаившись, и боясь издать звук. Где-то какой-то грызун, отодрал кусочек коры, и скрылся в своей норе. Дикие собаки в городах, прячась в скелетах бывших домов, доедали дичь, что они убили на удачной охоте. А трупоеды, выродки Ада, тихо воя, ходили в поисках пищи, готовые не только питаться гнилью, но и умертвить всякого, кого только встретят, но бывшие хозяева этого мира уже знают, что с этими тварями лучше не сталкиваться, и всячески избегают их, прячась, скрываясь. Так, собаки едят, спрятавшись в глубину бывшей больницы, чтобы их нельзя было увидеть и услышать с улицы. Глупый умирает — выживает умнейший. Сила не так спасает, как хитрость. Где-то, прижимаясь к земле, жуёт пыльную, пожухлую траву, лань, готовая в любой момент сорваться и унестись куда глаза глядят, чтобы не стать обедом хищников или трупоедов. Так что этот мир лишь на первый взгляд уже умирает, на самом деле, он притаился и готовиться, собирает силы, чтобы снова показать, что у него есть зубы, и справиться с теми наглыми тварями, что решили выяснить свои отношения на просторах этого мира. С этой мыслью волчица облизывает мордочки своим маленьким волчатам, что лежат в небольшой пещере, и ещё ни разу не видели света; с этой мыслю наевшаяся свора собак устраивается в подвале больницы; с этой мыслью птичка поправляет выбившиеся из гнезда прутики, пока её птенцы поедают принесенную её еду; и с этой мыслью работают, тренируются, готовятся, стоят, чинят оружие, придумывают технику и помогают друг другу люди. И только люди сознательно чувствуют необходимость биться за этот мир — животные лишь на уровне инстинктов знают это. А люди нет, они осознанно загоняют себя до состояния, от которого сдохли бы в другой ситуации, работая по 36 часов кряду, не прерываясь на еду и отдых, восстанавливая поврежденные системы, орошая землю, возводя стены, устанавливая защиту, изобретая новые виды оружия, поддерживая батареи в рабочем состоянии. Эти измученные существа вырвут свой шанс на жизнь у костлявой и дадут отпор тем огненным наглецам из Ада и пернатым выродкам из Рая. Никто из них в этом не сомневается, в этом не сомневаюсь и я.

Я поправляю ворот своего балахона и еще раз осматриваюсь стоя на холме посреди поля. Втягиваю свежий воздух и тяжело выдыхаю.

— Ну что, пошли, приятель? — я смотрю на моего спутника, что сидит возле моих ног: огромный красный волк с 6-ю глазами, созданный при помощи магии. Он лишь встает, показывая, что готов идти дальше. И мы двигаемся в путь, не поднимая пыль, не издавая шума, не пригибая травы, никак не оставляя следов того, что мы посетили этот мир, ведь нам тут не место, так зачем кому-то знать, что мы всё же тут?

Вой. Тяжелый громкий вой раздаётся над городом, который почти полностью разрушен. В этом городе куда больше жизни, чем в других, что на него похожи. Все адские твари, что есть в нём, приведены в движение: они рыщут, водя своими отвратительными мордами, пытаясь уловить запахи своих жертв. Кажется, весь город бурлит, кипит жизнью, а на самом деле это не больше полутора десятка тварей движется вместе, нарезая круги по городу, словно стервятники. Они точно знают, что их жертвы никуда не денутся — им некуда бежать. Терпеливые охотники исследуют каждый квартал, каждый закуток, каждый подвал, они знают: у них есть время.

Тем временем, в одном из подвалов, который раньше использовался как склад, сидят, сжавшись в один дрожащий от страха комок жизни, люди, что искали здесь спасения от этих тварей. Они шепчут молитвы, думая, что они их защитят от этих трупоедов. Но молитвы тут бессильны, так же как и бессильны старые двери от запаха смерти, который разносят эти чудовища. Этот запах надвигается медленно, поглощая весь город, где уже побывали адские твари. Это не запах даже, а смрад, вонь гнили и сукровицы, серы и тухлых яиц, непередаваемо отвратительная вонь, которая была знаком того, что в этом месте новые господа. Также не защищали стены этого подвала от звуков, издаваемых адскими созданиями. Утробное рычание, повизгивание, вой. И в такт издаваемым трупоедам звукам сжимались, повизгивая, словно слепые щенята, испугавшиеся грозы, и люди в углу.

Здесь, в этом подвале, собралось много людей: тут и дети, и взрослые, и старики, женщины и мужчины — и все дрожат от страха. Но это не все звуки, что раздаются в стенах этого подвала, им наперекор звучат щелчки патронов, вгоняемых в магазин. Это здоровый, медведеподобный мужчина в другом углу склада, не верящий в помощь богов, ищет пути спасения, к которым привык. А конкретно: заряжает оружие, проверяет гранаты, подгоняет разгрузку и ножны. Он точно знает, что молитвы их не вытащат из этой передряги, а вот его винтовка и пара гранат — вполне.

Лицо у Джейкоба напряженное: всё же он не рассчитывал, что застрянет в городе вот так, без специального бронекостюма, который мог выдержать прямое попадание из танка и поднимать по несколько тонн. Но у него был приказ, так что он не собирается возвращаться на базу без этих людей, которых ему надо доставить до безопасного места. О чем думал этот похожий на медведя мужчина, неизвестно, он лишь молча курил и проверял и так идеально подогнанное снаряжение.

От его занятия его оторвал гулкий удар в дверь. Видимо, твари уже поняли, где они. Двери хоть и старые, но всё еще крепкие, да и открываются наружу, но вот замок уже ни к черту и он долго точно не продержится.

— Это конец! — взвизгнул кто-то из дрожащих людей.

— Заткнись, — грозно прорычал Джейкоб и слез с короба, на котором сидел.

Он подошёл к двери не доходя до нее метров пять и стал прислушиваться, чтобы понять, сколько же уродцев их ждёт.

Твари, тем временем, окружили вход и перестали двигаться, кажется, они даже перестали дышать, и лишь один трупоед бился в дверь. Он набирал разгон после каждого удара, которые были сокрушительно тяжелы. Но двери стойко их держали. Тучи, вечно находящиеся в небе, с интересом наблюдали за событиями внизу. С таким интересом, что забыли о том, что должны проливать воду на землю, так что было на удивление сухо. Звуки ударов были столь непривычны в этом городе, что все птицы, обитающие на его территории, поднялись в небо посмотреть на это действо. Множество птиц кружилось над этим складом, но не издавало звуков. Эти безмолвные наблюдатели в десятки глаз следили за событиями, развернувшимися снизу.

Джейкоб тем временем докурил очередную сигару и затушил ее о ладонь своей механической руки. У этого огромного бойца одна рука дана природой, а другая, которую когда-то отобрали демоны, ему заменили на созданную людьми. Люди также заменили ему один глаз, но тогда отобрали его они же. Так же как они отобрали его волосы на голове, заставляя работать в машинах, где происходили утечки токсичных веществ. Именно эти вещества попали ему на голову, выжгли глаз и оставили ожоги на коже. Это было тогда, когда люди тестировали первые боевые костюмы, намного хуже, чем тот, что был у Джейкоба сейчас и что сейчас сломанный стоит на входе в город и по которому этот боец так тоскует. Но Джейкоб не винит людей, всё же он — преступник, чья участь до конца жизни гнить в тюрьме, а ему дали шанс получить прощение: для этого он должен был служить людям, что он и делает. Ему впервые доверились настолько, что отпустили на задание в одиночку, без надзора, и он, во что бы то ни стало, должен выполнить это задание, дабы оправдать доверие.

Удар за ударом расшатали замок так, что вот-вот он слетит. Джейкоб знает это, и он готов к этому, взяв в одну руку пистолет, а во вторую — механический мачете. После очередного удара, когда тварь пошла на разгон, боец сорвался с места и сам ударил дверь ногой так, что та распахнулась, а замок слетел — всё же открывается она наружу, и потому подобное сделать проще. Тварь уже мчалась и готовилась биться в дверь, но последняя была уже распахнута, и поэтому она, чуть замешкавшись, прыгнула, пытаясь вгрызться в лицо наглого человека. Джейкоб не даром состоял в лучшем подразделении армии сопротивления, и потому он знал, что надо делать. Он вставил в пасть летящего на него трупоеда свою механическую руку, тут же подводя пистолет к его башке. Вены на бескожей голове этого трупоеда стали пульсировать — так сильно он сжал пасть, из которой желтой пеной капала слюна и гной, а смрад был такой, что неподготовленный человек потерял бы сознание. Но когда раздался выстрел, и черная с личинками паразитов кровь брызнула во все стороны, попадая на лицо Джейкоба, даже он едва сдержался, чтобы его не стошнило, но адреналин не дал ему возможности отвлечься. Перед ним полукругом сидело ещё почти полтора десятка таких же тварей, в оцепенении смотря на него.

— Ну, давайте же! — его могучий голос прозвучал даже оглушительней, чем предыдущий выстрел, и было видно, как волна звука выводит из оцепенения и заставляет двигаться всех тварей, что бросились на него.

Даже птицы начали истошно вопить, когда началось это действо, а люди перестали молиться и замолчали, боясь дышать. Единственная их надежда — этот похожий на медведя человек, что стоит в проходе. Только он отделяет их от кривых, но острых, как бритва, зубов трупоедов, которые мчатся со всех ног на него. Они надеются, что он их спасет, но сможет ли он?..

Весь её образ олицетворяет доблесть и честь, добро и жизнь. Светлые доспехи, сияющий меч, белоснежные крылья, отражающие свет от небесного светила, белые глаза без зрачка и хрусталика. Ангел. Такой, каким он и должен быть. Правда, это лишь на первый взгляд, когда ослепительное сияние ее крыльев и доспехов не дает детально разглядеть её. Когда же ты спокойно смотришь на неё и твои глаза привыкают к этому блеску, ты видишь, что она не столь идеальна. На ее лице шрамы: пара небольших на щеке, и один проходит через губу к подбородку, начинаясь под глазом, глубокий и внушающий страх. Её глаза хоть и не имеют ни зрачка, ни хрусталика, но всё равно передают всё её глубокое страдание от нахождения тут и от пережитых ею событий. Крылья её, оказывается, покрыты пылью, хоть и не сильно, где-то перья вырваны, а где-то испачканы кровью. Доспехи потёрты, местами с трещинами и со следами запёкшейся крови. Это эхо множества сражений, через которые она прошла. Её руки тверды, далеко не такие, какие должны быть у ангела: они покрыты мозолями и кожа на них огрубевшая от рукояти меча, что она не выпускает из рук почти никогда. Меч этот, большой и тяжелый, покрыт зарубками, потёртостями, но лишь на треть от его длины, на ту, что возле ручки. Остальная длина меча идеально гладкая: только из кузни, потому что его восстанавливали после того, как он был сломан. Тяжелые доспехи смотрелись на этой миловидной девушке, как её кожа, и кажется, что её невозможно представить без них. Она чувствует себя без них неуютно даже в раю. Кисти одной из её рук нет, на ее месте лишь безобразный зарубцевавшийся шрам. И это ангел? Это ли то прекрасное создание, что должно нести жизнь? Да, это ангел. Но только это совсем не тот ангел, о котором говорилось в писаниях. Это свирепый воин, сошедший с небес с одной единственной целью: покарать тех, чья кровь горяча, как кипящая сера, и тех, кто смердит зловониями ада; тех, кто рождён пылающей пучиной нижнего мира и тех, кто, по её мнению, нарушил священный договор.

Заметил я того, кто нарушил великолепную тишину, еще задолго до того, как он узнал, что не один в этом месте. Это был адский пес, блуждающий трупоед, что рад поживиться любой падалью, и, хоть и слаб с своём мире и способен лишь питаться падалью, готов умертвить любого, кто будет неосторожен подойти к нему слишком близко. Я же спокойно пошел прямо на него, не вижу смысла менять свой курс, если он столь глуп, что не убежит, поскуливая, его проблемы.

Вообще эти псы неприятны на вид, у этого не было верхней части черепа, где должны располагаться мозг и глаза, получереп обтянут серо-коричневой кожей, покрытой пятнами и гнойными волдырями, которые почти все разорваны, и образуют дыры, полные вязкой желтоватой жидкости, хотя как сказать «наполнены» — это скорее тонкий слой. Глаз у этой твари нет, но это не значит, что она не видит, наоборот, видит же он очень хорошо, но нюх адского пса все равно острее его зрения, поэтому когда я приблизился к нему настолько, что он учуял перемены в воздухе, он жадно стал втягивать воздух своим длинным носом, от этого ноздри раздувались, и оторванные не до конца куски кожи заходили из стороны в сторону. Эта тварь повернула голову в мою сторону, и стала видна ее пасть, ну, как видна, между нами почти полкилометра, но для меня это не расстояние, и я вижу, как кривые, местами потрескавшиеся, а местами гнилые зубы, которые, при всем при этом, невероятно крепкие дробят кости, как сахар. Так же я вижу разорванные брили, что свисают, как куски половой тряпки, и истекают сукровицей, которая запекается, образуя корку на морде этого пса. Также я вижу, что брили эти местами дырявы и показывают миру кривые зубы этого пса. Он сидит на холме, его широкие лапы расслабленно уперты в землю, кривые желто-черные от грибка и грязи когти, частично закопаны в землю. Вообще, такая шкура, покрытая волдырями и язвами не только на голове, но и весь пес покрыт именно такой, серо-коричневой шкурой. Больше она походит на тяжелые ожоги, которые никто не обрабатывал, и они перешли в заражение, так волдыри налились гноем, части кожи оторвались и висят, гния на самой собаке, также у этого пса видны уродливые шрамы и раны, что еще не затянулись, но мясо уже черное от гнилья, в них даже копошатся личинки опарышей, это при условии, что пес еще жив и полон сил.

Вся его внешность была пропитана ужасающим отторжением, он не походил ни на одно существо, порождённое без темной магии. Такое ощущение складывалось, что на нем нет кожи — лишь неприкрытое чёрное мясо, которое было липким от перегноя и сукровицы. Его гипертрофированные конечности были неуклюже раскорячены в разные стороны, а кривые и пожелтевшие когти упирались в землю. Шерсти не было, так же как и чешуи. Это огромное создание, почти с дом размером, которое хищно смотрело на нас своими черными, как смоль, глазами, в которых пылали красные зрачки, по четыре в каждом. Век у этой твари нет, поэтому глаза не влажные, они сухие и даже не гладкие — они шершавые. Казалось: ткни в него, и будет больно, как если ткнёшь в бетонную стену. Пасть его будто не рассчитана на это тело, потому что открывалась слишком сильно, и поэтому щеки были разорваны; оставались лишь небольшие куски мяса, походившие на лохмотья старого крестьянина, которые вот-вот были готовы разорваться, от чего нижняя челюсть, увенчанная тремя рядами кривых жёлтых клыков размером с кисть человека, отвалится. Язык похож на огромного питона, живущего своей жизнью: то и дело вываливается наружу, покрытый ранами, гноем и темными пятнами из-за того, что это чудище его постоянно прикусывает. Слюна у него имеет жёлто-зелёный оттенок и пеной собирается во рту, капая через рваные дыры в щеках на землю. А смрад от этой твари не сравнится ни с чем: тут и протухшие яйца, и признак серы, и тяжелые запахи гниения, как будто кто-то выбросил на помойку мешок протухший яиц и труп, и всё это лежало под жарким июньским солнцем больше недели — вот такой была вонь.

— Что… — тихий, почти неслышный кашель прервал столь же тихую речь, — что смешного?

Разобрать эти слова под силу лишь не многим, ибо сказаны они одними губами, почти беззвучно. Произнесла их напуганная, растрепанная, грязная девушка. Ее тело покрыто множествами шрамов, как большими так и не очень, но оно сохранило свое очарование. Хотя найдется ли тот, кто сможет его оценить в этом мире, что бьется в предсмертных конвульсиях? Она напугана, и лишь то, что каждый день она борется со смертью, не дает ее страху парализовать ее волю. Она бы, быть может, и начала плакать, если бы умела, ведь как сухи эти земли, что не видели воды, так и ее лицо не ощущало влаги ее слез. Она во все глаза смотрела на того кто… спас ее? Если ей это не привиделось…

— Да так, — бледнокожий молодой человек, откинул капюшон своего балахона, при этом стряхнув с него кровь, и явил молодое, едва ли не юношеское, лицо на свет божий (божий ли?), — твои глаза.

— А что с ними? — девушка, быть может, и отпрянула бы, ибо паника накрыла ее, но любопытство было сильнее, она не могла поверить в то, что он выглядит так по-человечески и так молодо.

— Было время, когда бытовало мнение, что голубые глаза даровались лишь единицам, самым чистым людям, и что их глаза были ярки, словно огни истинной чистоты. И что когда грешили эти люди, их глаза становились темнее и темнее до тех пор, пока не становились вообще черными. И я вижу твои яркие глаза, которые не потемнели, и это очень необычно для этого мира. Это меня и позабавило, что столь маловероятная вещь все же случилась, и я стал ее свидетелем — это ли не прекрасно? А как еще выражать хорошие эмоции?

Девушка не ответила. Она слишком слаба для этого, и поэтому она лишь прикрыла свои «признаки чистоты», проваливаясь в беспамятство.

— Как же они слабы, — пробормотал бледнокожий, вставая в полный рост.

Он поднял девушку на руках, и понес ее по полю. Полю, которое покрыто вязкой смесью из крови и еще черт пойми чего, воняющего серой. Везде валялись куски тел как человеческих, так и не очень. Все залито этой дрянной смесью из внутренностей разных существ. И лишь два живых создания курсируют по этому полю, над которым уже собираются стаи падальщиков, которые своим шумом, то ли поздравляют выживших, то ли прогоняют тех, кто мешаем им отпировать.

Возможно, когда девушка проснется, она посчитает все сном и подумает, что те, с кем она выходила на разведку, ушли сами и не вернулись. Ибо невозможно поверить в тот ужас, что творился на этом поле. Те звуки, раздирающие череп изнутри как громкостью, так и яростью и безумием, которые их наполняли. И в то, что всему этому положил конец юный бледнокожий парень, орудующий косой. Невозможно и то, что он принес ее в ее лагерь и оставил лежать на камне так, чтобы ее нашли. Невозможно это, и все тут.

Забавно. По крайней мере, так считает уставший человек, припавший спиной к невероятно огромной груде металла, проводов, экранов и прочих внутренностей боевого костюма «МК-1».

Забавно по его мнению то, что он сидит возле неработающего «изобретения будущего», докуривает последнюю сигарету, держа её трясущимися руками, и пытается побороть истерический хохот.

Он совершенно не чувствует боли ни от только что сожженной кожи на голове, ни даже от глазницы, из которой вытек глаз после попадания туда химического раствора. Он чувствует лишь смех, раздирающий его изнутри, и легкую скорбь по тому, что у него кончились сигареты.

— Вот случается так, парень, — обращается он, то ли к костюму, то ли к пустоте, — что отправляют нас к чёрту в задницу, просто чтобы проверить, выживем ли мы. Ведь мы с тобой похожи: ты — «опасный экспериментальный костюм, за который нельзя сажать солдат, это слишком вредно для их здоровья»; и я — преступник с пожизненным сроком. И всё же мы тут, мы оба здесь, и лишь потому, что желаем защитить тех, кто повесил на нас клеймо «опасные для общества».

Он замолкает. Его огромные, как лапы медведя, руки, немного трясутся. Этого здоровяка знобит, у него многочисленные повреждения, как и у его костюма. Они, скорее всего, не жильцы, но всё же они выдержали свой перевал, отбили гон диких тварей, несущихся в сторону караванной дороги, по которой проводили выживших. Вот только поздравят ли их? Кто-нибудь похвалит ли их? У них нет связи, энергии, сил и желания двигаться к своим. Как и возможности.

Костюм уже не функционирует: он имеет почти 80% повреждения систем, единственное, что в нем работает исправно — это биотуалет.

«Ну да, сука, о природе надо заботиться!» — выкрикивал Джейкоб в финале битвы, когда его костюм отказал совершенно и на его голову брызнули химикаты из бака для подачи в огнеметы, а несколько тварей ещё и ожесточенно рвали его костюм, пытаясь вскрыть как консервную банку с вкусным солдатиком внутри.

И сам Джейкоб не в лучшем состоянии. Обширные химические ожоги головы, спины, шеи, переломы нескольких ребер, сломанное бедро, сотрясение мозга — и это лишь то, что он сам чувствует.

Поэтому всё, что он делает: сидит посреди поляны, покрытой сажей, копотью, гильзами, искорёженным металлом, ошметками демонических тварей, кровью, химическим раствором и ещё, дьявол знает, чем, курит последнюю сигарету и смеётся со своего положения вместе со своим единственным другом — костюмом. Он надеется, что тот ему друг.

— Да, дружище, всегда так: в самую задницу отправят тех, кого не жалко, так и должно быть, мы с тобой слишком «опасны» для них, слишком отличаемся от норм. Ты, парень, пропускаешь в кабину испарения химического раствора, и любой твой пилот отравится и умрет уже через полгода использования. Я же, вспыльчивый малый, который убил голыми руками двоих вооружённых мужиков. И ведь им плевать на то, что ты просто стараешься быть полезным, убивая этих ублюдков, что лезут из своей задницы, дабы убивать нас. А я тогда пытался защитить девчонку, которую пытались изнасиловать, но она так испугалась, что решила, будто это я на неё напал. А это уже куча статей, плюс, ещё накинули, так и вышло что у меня пожизненный срок, а у тебя обязательная утилизация по созданию новой модели.

Он тяжело вздохнул и запрокинул голову, глядя в серое небо, по которому не спеша, лениво передвигались свинцовые тучи, готовые в любой момент смыть все живое из этого мира: и Джейкоба, и его костюм, и демонов, и города-бункеры, и выживших, и адских тварей, и пыль, и грязь, в общем, всё. Готовы, как и всегда, последние несколько лет, но они чего-то ждут. Хотелось бы знать, чего.

— И вот мы, опасные, изгнанные из их мира твари, должны бесславно умереть здесь, сохраняя жизни тех, кто дал нам шанс хотя бы раз послужить человечеству.

Он полез в кабину, волоча ногу, шипя от боли, но через какое-то время он вытащил небольшую коробочку, увенчанную подарочной ленточкой. Коробочка эта длинная, как для ручки, но в ней сигара. Хорошая. Такие — большая редкость. Он аккуратно открыл коробочку, подложив крышку под неё, не выкидывая, и дрожащими пальцами извлек оттуда сигару. На его лице проступила улыбка, и он, может быть, пустил бы слезу, если бы жил иначе — он бы тогда умел это делать — но его, тем не менее, обволокло нежное чувство.

— Всё же не зря мы здесь, дружище, сдохнем. Ведь когда меня приняли в отряд даже на правах заключенного, они вручили мне этот подарок. Приняли за равного, хотя и обязаны следить как за заложником. Но они всё равно сделали этот подарок, хотя и не должны были, — трясущимися руками, то ли от лихорадки, то ли от эмоций, он прикурил эту сигару.

— Знаешь, парень, — после глубокой затяжки сказал он, — я теперь до конца своей жизни буду курить только сигары, хорошо, что мне для этого хватит одной-единственной.

Он рассмеялся, но от такого смеха становиться жутко и грустно.

— Сэр! Вот он! Он жив! Он справился! — раздался голос Трисс, разведчицы из отряда Джейкоба.

— Скажи. Скажи мне, что ты чувствовала, когда лишала их жизни? Ты, та, кто должна её оберегать, отбирала её. Притом отбирала её не у бойцов, которые могут быть опасными для тебя, нет, ты убивала беззащитных, беспомощных, не способных дать тебе отпор. Надеюсь, плач детей навсегда засядет у тебя в голове, я надеюсь, что ты не сможешь спокойно спать, зная, что ты убивала просто так, не для защиты, а потому, что вы решили, что так правильно. А чтобы у тебя не было шансов себя оправдать, послушай, что я скажу: способность рожать нам даровали творцы, они заложили это в нас, так же, как и в вас. Мы рождаемся точно так же как и вы, и хотите вы этого или нет, но мы вам ровня. У вас нет права убивать нас только потому, что мы пока что слабее. Вы боитесь нас. Ведь мы за столь короткое время добились уже многого. А насчет того, что мы все виноваты в том, что некоторые из нас, соблазненные суккубами, вступили с ними в связь и породили потомство…. Это не значит, что мы близки к демонам — это вы так решили, точнее, твои старшие ангелы, ибо им так удобнее. Вот, что я тебе скажу: некоторые люди вступали в связь с ангелами, и у них тоже были дети, так что мы близки и к вам. Ты можешь сказать, что это были падшие, но чем они отличаются от тебя? Разве что цветом крыльев, и всё. Падшие — такие же ангелы, просто они стали много знать, много думать, много задавать вопросов, и твои хозяева их согнали, объявив врагами и заставляя вас охотиться на своих же братьев и сестёр. Я уверена, ты считаешь демонов варварами, не способными создавать что-то красивое, не способных иметь чувство вкуса, но посмотри на это, — я снимаю со своей шеи кулон и почти сую ей в лицо, — скажи, это красиво? Нет, не говори. Я по глазам вижу, что да, тебе он нравится, я это вижу — ну, хорошо, он твой.

Не спеша застегиваю его на её шее, она пыталась сопротивляться, но у неё не было сил

— Носи его и знай: это дешёвка, которую может купить любой демон. Она не стоит почти ничего, так как по их меркам это безделушка, сделанная без качества и вкуса. Вот видишь, весь твой мир — ложь, все твои знания — враньё, и ты грешна, грешна хуже демонов, так как они, делая что-либо, не прикрываются за красивыми легендами.

Я встала, и посмотрела на неё сверху. Мне было её жаль. Она всё еще стискивала в руках свой меч, но не могла даже поднять его. У нее переломаны руки и ноги, из левой лодыжки торчит кость, пальцы неестественно вывернуты, вмятины на грудных пластинах не оставляют надежды то, что ее ребра целы, у неё нет одного крыла, а второе сильно потрепано. Вся она в крови и грязи, и больше не внушала величия. После же моих слов, она бы не внушала величия, будь она здорова и в сияющей броне, с мечом и щитом. Так как её лицо вызывало ещё больше жалости, чем её тело. Раны, нанесенные демонами, у неё заживут, а вот то, как я поразила её душу — нет.

— Почему ты не добьешь меня…? — почти умоляя, произнесла она, едва выговаривая слова. — Ведь я убила их .

Я невольно посмотрела на бывшую группу людей, которая искала убежища в этой мертвой пустыне, но стала её частью навсегда. Потом я прошлась взглядом по еще двум ангелам, которых успели разорвать демоны с бесами и адскими тварями, которых первые научились использовать как оружие. Дальше я посмотрела на разбросанные изуродованные тела всех созданий из ада, которым не посчастливилось познакомиться с убойной силой моей винтовки. Удары моих пуль отрывали от них большие куски их тел, но умерли они не сразу. Только после этого я снова посмотрела на этого, почти мертвого, как телом, так и душою, ангела.

— Потому что я не ты: я не могу убить того, кто не способен причинить мне вред, того, кто нуждается в помощи. Я — не ты…

Ветер. Пронизывающий до костей, которого не смущают ни плотная одежда, ни тёплая плоть с упругими мышцами и жёсткими жилами. Ему не важно и то, что люди сбились в кучу живой дрожащей массы, которая всеми силами пытается сохранить последние крупицы тепла. Ветер несёт в себе пепел, сажу, снег, грязь и ещё, одному дьяволу известно, что.

Эта небольшая живая масса содрогается под звуки воя за стеной. Нет ни окон, чтобы хоть немного их приглушить, ни дверей, чтобы хоть как-то себя обезопасить. Всё на что они могут надеяться — это милость госпожи фортуны и то, что этот проказник ветер не перестанет дуть на них со стороны пиршества стервятников. Пусть он доносит противное чавканье, хруст костей, чьи-то стоны, вонь гнили и свежих трупов, но доносит он это до людей, а не несёт запах их страха тем, кто пирует.

Грязные, замерзшие, бледные от голода и холода, они пытаются пережить зиму. Одежды едва хватает на всех, дети спрятаны в самой гуще этого живого кома плоти, чтобы у них было больше тепла. Удивительно, как сейчас они, люди, паразиты на теле мира, которые уничтожали всё до чего дотрагивались и бились сами с собой на смерть за внешность, веру или идею, сейчас действуют слаженно, как единый организм. Они сжимаются подобно мышце на дуновения ветра или утробный вой стервятников. Они стараются сохранить тепло, как это делают органы в теле животного, когда оно впадает в спячку. Сейчас они дышат через раз, а то и через два, не издавая звуков, чтобы не привлечь к себе внимания. Дети не хнычут: они с самого рождения научены тому, что тишина их лучший друг; женщины не вздыхают, им известно, что будет с теми, кто излишне громок. Мужчины находятся с самого края этой живой мешанины из страха, боли, голода и неутолимой жажды к жизни. Они принимают на себя удары холода, ибо они единственные, кто защищает своим телом от холода всех остальных.

Никто их не просил, никто не обронил ни слова, когда они сбивались в углу. Без слов и звуков, без команд и желаний, всё было ясно, что делать, будто бы они родились с этой целью — делать всё так. Действия их хоть и не торопливы, но не из-за того, что им неизвестны дальнейшие действия, а лишь из-за слабости этих людей. Кажется, что они разучились говорить. Они ходят молча, едят молча, плачут молча и умирают тоже не издав и звука.

Смерть для них не в новинку. Они знакомы с её белым ликом и с её морозными прикосновениями. Её липкие пальцы сдавливали сердце каждого из тех, кто сейчас борется с холодом и страхом. Они знают, как пахнет смерть, какая она на вкус, как звучит и как выглядит. Смерть та, кто с ними всегда: с раннего утра и до захода солнца, и даже ночью она не покидает этих путников. Она ждет каждую ночь с нетерпением, облизывая свои белые зубы без следов кожи, она ждёт, что эта ночь станет для них последней. Но каждое утро взошедшее солнце заставляет её отойти от них и ждать поодаль.

Каждое утро они говорят ей «не сегодня».

Я заметил их ещё давно, хотя они и держали приличную дистанцию, но подобраться ко мне незамеченными у них не вышло. Хотя они, судя по всему, и не старались. Они просто ждали, когда я выйду на удобное для них место. И вот мы вышли из леса на пустошь. Ну да, теперь мне сложнее сбежать. Если я, конечно, решу это делать.

Отряд из пяти охотников: передо мной огромный демон с мечом едва ли не с меня длинной — весит, вероятно, больше чем я. Таким только стены вышибать. Возле него парень с парой мечей обычной длинны, и если первый ростом переваливает за три метра, то этот не выше человека. Строго позади меня стоит маг, уже раскладывая книги. Лучник и парень с глефой стоят сзади меня: один сильно левее, другой — правее. Интересно, что-то скажут?

Не стали размениваться на такую глупость. Стрелу, выпущенную мне в шею я пропустил мимо себя, чуть отклонившись назад. В этот же момент ко мне рванул мечник с двумя мечами: первый его выпад я просто отбил ногой в сторону, второй же пропустил мимо, уходя в сторону. В этот момент на меня уже летел парень с глефой, стараясь уколоть, как копьём. Я поднырнул под его оружие и с локтя ударил его в солнечное сплетение. Я уже создал кинжал из тени, чтобы перерезать его глотку, как от него разошлась волна воздуха, и швырнула меня на несколько метров назад. Пока я летел лучник успел выпустить сразу три стрелы, которые я сбил кинжалами, так как не мог уклониться, находясь в воздухе. Стоило мне коснуться земли, как она сформировалась в огромный кулак и попыталась меня схватить. Над магом уже было три печати, а вокруг него летало сразу пять томов книг. Не слабо. Резвый мечник растворился в воздухе, когда я отпрыгнул от атаки мага, и появился возле меня — хорошо они с магом работают вместе. Атаковал он со спины, но я спокойно остановил его мечи косой, даже не оглядываясь. И правильно, потому что из воздуха передо мной материализовался второй мечник, уже занося свой огромный меч для удара. Я выставил перед собой древко косы, и от такого удара меня швырнуло в сторону. Не успел я остановиться, как из земли вырвался копейщик в выпаде — мне снова пришлось отправлять своё тело в воздух. Как же я это не люблю.

Очередные выстрелы лука не достигли цели, как и следующие совместные выпады бойцов при поддержке мага и его собственные атаки. Они не давали мне и секунды на ответный удар, я даже не мог нормально разорвать дистанцию. Самая большая проблема — маг, но добраться до него сложнее всего. Остается лишь ждать ошибки.

Судя по их лицам через пару минут с начала боя, они не ожидали, что я проживу столько, но напор они не ослабили. Удар, удар, стрелы, прыжок. Один открылся, второй сразу же атакует, не давая мне воспользоваться окном, один бьёт, второй замахивается, чтобы ударить сразу же следом. Потрясающая командная работа. Но поддерживать такой темп сложно даже демонам.

После удара копейщика мечник с большим мечом задержался всего на полсекунды, и копейщик оказался открытым. Я метнул сразу три кинжала, он ушел от двух, но один попал в его руку. Вот их идеальная схема начала давать сбой.

Лучник делает несколько выстрелов, которые я пропускаю мимо себя в нескольких сантиметрах от тела, предварительно перерезав косой леску, которой были скреплены стрелы. Меня таким не возьмёшь. Поэтому я успеваю отвести удар тяжелого меча в сторону и даже почти успеваю ответить, но тут из земли появляются несколько огромных змей и заставляют меня отскочить назад. Мечник появляется там из воздуха, уже занося мечи для серии ударов во вращении, но я просто отскакиваю в другую сторону, где оказывается демон с алебардой, направленный магом, в момент удара. Вот тебя я и ждал. Вместо того, чтобы уйти от удара, я с силой бью по её древку, пытаясь выбить её из рук. Не будь у него раны, он бы даже не отвел её, но так она ушла в сторону. То, что мне нужно.

Отпустив косу из рук, я делаю рывок вплотную к нему, маг уже пытается его перенести в другую сторону, но я успеваю дотянуться до него кинжалом. К магу он переносится уже с моим клинком в глазу.

Минус первый. Я довольно улыбаюсь и подхватываю косу, не успевшую коснуться земли. Следующие атаки были куда осторожнее и уже скорее были направленны на то, чтобы не дать мне возможности атаковать, чем попытаться достать меня. Я плавно сдвигался в сторону лучника, но ненавязчиво, чтобы он не поменял место раньше времени. Конечно, он и так не сидел в одной точке, постоянно двигаясь, но у него был алгоритм, который он повторял не задумываясь. Выстрел, перебежка на пятнадцать шагов по дуге, ещё выстрел, снова перебежка, прыжок на три десятка шагов сразу, выстрел, перебежка. И так по кругу.

После его очередного выстрела, я не стал пропускать стрелы мимо себя, останавливаясь, а рванул в сторону. Он уже прыгнул, когда понял, куда я бегу, и поделать ничего не мог. Как и мечники. Из земли появились цепи, пытающиеся меня схватить за ноги, а воздух перед лучником пошёл рябью. Не выйдет. Я с огромной силой оттолкнулся от земли, отправляя своё тело в полёт, в воздухе замахиваясь косой. Я разрубил портал, когда тело лучника уже наполовину скрылось в нём, а вместе с порталом я разделил на две части и самого лучника. Коса прошла от правого плеча по диагонали к левому боку. Половина его торса упала на землю возле меня, а вторая так и не появилась нигде вокруг нас. Всё же портал я тоже повредил.

Все молчали, видно, общаясь мысленно, они замялись на пару секунд, не зная, что делать дальше. Зато я знал. Я рванул в сторону мечников, сходу начиная осыпать их ударами. Мы поменялись местами: теперь они пытались защититься от града моих атак. Книги закружились вокруг мага с бешеной скоростью, станицы перелистывались как сумасшедшие, вместе с ними и менялись печати — он пытался подобрать заклинание. Я же тем временем пытался заставить мечников ошибиться.

Первым не справился здоровяк, точнее, ему не повезло. Во время очередного прыжка, уходя от моего удара, он наступил на голову своего товарища лучника. Она лопнула, и он поскользнулся на каше из его дробленных костей и мозгов. На землю уже упал труп с кинжалами в горле и глазу.

Второй не смог долго сдерживать мой шквал атак и пропускал сначала легкие порезы, а потом я повредил сухожилия на его руке. Это стало для него приговором. Маг не смог его защитить, и я просто рассёк его тело пополам.

Остановившись, я посмотрел на мага. Книги перестали кружиться и просто упали на землю, а вместе с этим захлопнулись и печати. Он сдался? Но нет.

Из его сумки выплыл другой набор книг, а также магический шар. Судя по кристаллам на обложке этих книг и тому, из чего они сделаны, сейчас начнётся что-то серьезное. Шар засиял от переизбытка энергии, и маг оторвался от земли. Первая же печать выпустил из себя сразу три огненных шторма, раскаливших воздух так, что кожа трупов стала обугливаться. Понятно, почему он не использовал этого раньше: чтобы не покалечить своих товарищей.

Пустошь стала сценой для маэстро. Сложнейшие заклинания, трёх-, четырёх- и пятиуровневые печати сменялись с пугающей скоростью, а в меня летели лучи энергии, торнадо, шары разных стихий, земля под моими ногами превращалась в лаву, тёмные пески или просто взрывалась. Я не мог даже на секунду остановиться и даже для моей скорости жнеца это было серьезное испытание.

Магические кристаллы выросли прямо из воздуха, как пики, и полетели в меня на немыслимой скорости. Я их разрубил косой. В этот момент за моей спиной появилась небольшая печать, из которой выстрелил луч энергии — от него я едва увернулся. За ним не последовало ничего, секундная заминка, видимо, маг стал выматываться. Пора действовать. Со всей доступной скоростью я рванул к нему. Когда я ударил, то под косой оказался двойник из маны, а за моей спиной появился маг. Тут же по правую руку от него — второй, касаясь его плечом, а по правую руку от второго — третий. И так пока они не замкнули круг. Первый держал в руках книгу, которую он раскрыл и направил на меня, второй повторил его действие с задержкой в долю секунды, третий — с такой же задержкой за вторым, и так далее. В книге появилась печать, и из неё вырвался луч энергии такой силы, что даже исказил воздух. Всё это произошло меньше, чем за секунду, и я едва успел с силой кинуть косу в верх, и переместиться к ней, как только первый луч выстрелил из книги.

И хотя я должен был лететь вверх, но я влетел в пол и тут же ощутил, что гравитация стала сильнее в несколько раз. Маг изменил реальность? Нет, не смог бы так быстро, значит, перенес меня куда-то. Но это тоже очень сложно. Я не успел осмотреться, как в моё тело полетел огромный таран с шипом на конце. Я успел откатиться в сторону, но не успел остановиться, как оказался на ногах в абсолютной тьме. Я услышал звук тетивы, спустившей стрелу, за которой раздалось ещё несколько сотен таких же. Но что стоит жнецу по звуку отразить стрелу? Ничего, хоть тысячу. Не успели куски последней стрелы коснуться земли, как я оказался летящим вдоль совершенно гладкой стены, а в меня снова летел таран, позади которого стоял маг. Я оттолкнулся от стены и полетел вдоль тарана. Призвав на руку перчатку, вбил её в дерево и, опёршись, запрыгнул на бревно, побежав к магу. Три из его пяти книг уже горели. Он не смог снова так быстро сменить мир, и я уже прыгнул, чтобы ударить его, но оказался в воде. Быстро осмотревшись и ориентируясь по ощущениям, я понял, где поверхность — в ту сторону я и метнул косу. Как только я почувствовал, что она покинула воду я переместился к ней. Уже в воздухе я увидел тех тварей, которые ко мне мчались, а следом и мага. Я метнул в него сразу несколько кинжалов, но мы оказались в каком-то замке.

Это место напоминало комнату, в которой нет стен и потолка, а по углам стоят колонны, между которыми протянуты мостики с перилами. И вокруг нас были такие же комнатки, парящие в воздухе в произвольных направлениях и под произвольным углом. На одном из мостиков стоял маг. Я рванул к нему, но он перенесся на другую платформу. Так же он сделал и при следующем моём рывке. Видимо, он выдохся и просто старался отдохнуть. У него осталась одна книга, которая тоже тлела. А я начал играть с ним в догонялки.

Нельзя давать ему много времени, и я старался изучить его движения. Мне понадобилось почти пять минут беспрерывных атак, чтобы научиться предугадывать его прыжки. И поэтому в очередной раз, когда я рванул к нему, я ещё в воздухе запустил кинжал туда, где он должен появиться. И он не обманул моих ожиданий. Кинжал он заблокировал этой книгой, и тогда комнаты стали рушиться одна за другой. Не успели они разрушиться все, как мы снова оказались на поляне. Истощенный маг упал на колени без сил. Я не спеша подошел к нему.

— Постой, не убивай меня, я… — начал говорить маг, задыхаясь, но не смог, так как я рассек его голову на две части.

Это было очень и очень непросто, люблю такие сражения. Переведя косу в неактивное состояние, я продолжил свой путь, у меня еще много дел.

Я скидываю свой рюкзак на землю, и он крошит в пыль камни, на которые упал. Раскрыв его я достала бинокль и стала осматриваться. Отряд демонов двигался неспешным маршем в нашу сторону. Они не идут в тяжелое нападение, просто собираются занять руины города как удобный опорный пункт. Вероятнее всего они даже не знают, что в этом городе уже военные. Увести людей мы уже не успеем, надо будет просто дать бой. Интересно, это действительно самое логичное решение или во мне говорит желание им отомстить?

— Кэп, один отряд движется левее, обходит город, чтобы зайти с другой стороны. — отчитался Льюис.

— Приняла, — хоть и не знают о нас, но осторожность соблюдают.

— Первый-первый, это третий, — единственный, кто сохраняет в нашей команде радио режим — это Джеймс, — в нашем секторе отряд, движется с юго-востока, направляются в город.

Да, всё же это не просто эмоции. Всё же у нас действительно не было шансов уйти незамеченными, а принимать бой в поле, где гражданские не будут в укрытии — не то, чего я бы хотела.

— Значит так, парни, действуем по плану: каждая пара держит свой сектор, в случае если будет жарко, отступайте к метро и говорите мне, я отправлю к вам Нэри, как поняли?

— Есть!

— Поняли.

Я же стала раскладывать автоматические турели, а вокруг меня кружила Нэри и подавала мне всё необходимое. Если я не ошибаюсь, то в этом месте будут сосредоточены основные силы.

— Госпожа, какие патроны ставить? Бронебойные или трассирующие? — спросила меня демонесса, держа в руках два цинка. Это всегда меня забавляло, так как каждый из них из-за расширения пространства, но не уменьшения массы, весил под три центнера.

— Я думаю, что обойдусь без корректировки огня, так что ставь бронебойные, хотя подожди, ты снаряжала комбинированные ленты?

— Только на базе, госпожа, мы их уже потратили все, остались лишь такие, простите, — она виновато опустила лицо.

— Ничего, ставь бронебойные и тащи Ненси на тот холм, замаскируй её, возвращайся за Дейзи, я придумаю, куда Бетси поставить, — я стала выгружать из рюкзака коробки с ракетами для моей тяжелой малышки.

Когда турели перестали быть кубиками железа десять на десять сантиметров, они превратились в огромные машины смерти. Вот за что я люблю демонов, так это за их магию работы с металлами и вещами. Все эти чары расширения пространства, стазисы, чтобы снаряды не детонировали даже от попадания огненного шара, всякие маскировочные чары. Всё это не очень хорошо применяется демонами в бою, но вот мне с немагическими турелями — одна отрада.

Мы привычно уложились в пять минут, и я легла в позицию с Барбарой. Моя любимая снайперская винтовка, которая всегда становится тем самым вступлением к нашему квинтету.

Секунды текут безбожно медленно, как и полагается перед боем. Первые демоны вышли из зарослей в паре километров от нас. Я покрепче перехватила винтовку и стала рассматривать их через оптику. Начинать ещё рано, они должны пройти по полю. Их идёт всего двое, я оторвалась от прицела и не смогла их увидеть — значит, под чарами. Разведка. Должны проверить, нет ли в городе ангелов — их магию они учуют заранее. Но нас-то — нет. Я повернулась на Нэри и кивнула, та стала тихо шептать заклинание, чтобы скрыть себя от разведчиков. Я хоть и пропитана магией демонов, но не излучаю её, так что мне хватает и простенького амулета, чтобы меня нельзя было учуять совсем, как любого другого человека.

Они почти дошли до наших позиций, а потом развернулись и пошли обратно. Когда они дошли до рощи, через несколько минут к нам двинулись основные силы. Шли расслабленно, о чём-то переговариваясь, и явно не были недовольными. Действительно, целый город с кучей металла, который им так нужен, и без боя. Не день, а сказка.

К сожалению их командир не шёл впереди, поэтому Барбара объявила всем о начале концерта, превратив в кашу лишь голову какого-то мага. Нэри тут же перестала читать заклинание, и схватилась за винтовку. Такие обычно у тяжелых штурмовых отрядов, рассчитанные на бойцов в экзоскелетах, но мою ручную демонессу это нисколько не смущало. Помню, как она долго отказывалась от человеческого оружия, предпочитая мечи и кинжалы, а сейчас втянулась, и уже выигрывает соревнования по сборке и разборке винтовки на время у Джейкоба и Джеймса.

Первые секунды боя уничтожили огромное количество демонов. Две турели со спаренными десятиствольными пулеметами со скорострельностью в десять тысяч выстрелов в минуту превращали отряд демонов в малоаппетитный фарш, который потом поджаривала Бэтси своими ракетами.

Мы даже не смогли достаточно принять бой, почти все силы были уничтоженный меньше чем за полминуты. Мне требовалось лишь выбивать магов, поднявших щиты, к сожалению, они блокируют сенсоры пушек.

— Как обстановка! — крикнула я в рацию, ещё ощущая звон в ушах, после ураганной стрельбы турелей.

— Всё в порядке, — сообщил Джеймс, — держимся уверенно!

— А мы бы не отказались от помощи кэп! — сообщил мне Льюис.

Я кивнула Нэри, и мы двинулись к его позиции. Я с собой захватила Барбару и такую же винтовку, как у моей демонессы — это штатная модель, я в неё ещё не залезла и не переделала, а поэтому и имени ей не дала.

Выбравшись в нужный район, я сразу рванула в здание, в котором были целы нижние три этажа, а Нэри побежала дальше по улице. Демоны уже дошли до зданий и стали разбегаться между руинами старого города. Льюис и Рейни облачены в легкие костюмы, они очень хорошо сражаются на ближней дистанции, но в этой обороне выгоднее именно держать врагов на расстоянии, как это делает Джеймс со своего десятиствольного пулемета. По-хорошему, стоило разбить эту парочку и приставить к каждому по бойцу в тяжёлом скафандре, но Льюис и Джеймс наотрез отказываются меняться партнёрами. К счастью, ни разу ещё не случалось ничего критического, но эта миссия — ещё один пункт к моему недовольству относительно распределения пар.

Когда я выбралась на разрушенный этаж, я сразу же рухнула на пол и припала глазом к оптике Барбары. Я искала магов, и как только кто-то из них попадал в перекрестие моего прицела, часть его тела превращалась в фарш. Либо голова, либо грудная клетка, либо что-то ещё. Барбара способна пробить тяжелую броню легиона демонов, что уж там говорить о простых магах?

Основной бой не занял и пяти минут, потом ещё минут пятнадцать мы скитались по руинам в поисках спрятавшихся демонов. Я осталась довольна своей автоматической винтовкой, она проявила себя хорошо в условиях города. У меня появились идеи, как её доработать, но это не важно, важнее как мне её назвать…