Восемь дней (гет)

Восемь дней. Ровно столько составляет жизнь среднестатистического новобранца во Вторую Магическую.

Это мне сказал одноглазый аврор, когда переправлял нас — группу молодых и необстрелянных подростков от четырнадцати до восемнадцати лет на фронт. Ещё он сказал, что с нами не будут церемониться, и что наша задача — пережить эти восемь дней. А потом он посмотрел на меня и произнес: « А вот тебе это, по-моему, не грозит!».

Ну, ещё бы. Сопля и та меня, пожалуй, пополам перешибёт — слишком маленький, слишком худой, слишком много локтей, коленей и ушей. К тому же, магических способностей ни на грош — я сквиб, и всю свою жизнь провёл среди маглов, зная лишь понаслышке о Хогвартсе и волшебстве. Что ж только делать-то, если я всё же один из тех, кто не сдох и не сбежал с острова после трёх лет открытой войны.

Видимо, наши дела совсем плохи, если даже сквибов призвали на фронт.

Но аврор — это фигня. Он на меня хоть и глядел жалостливо, дал толковый совет: «Если шанс представится, постарайся попасть в отряд Малфоя. У него самый маленький процент смертников».

Говорят, при рождении человеку дается мера удачи. Видимо, всю свою удачу я приберегал именно для того, чтобы попасть к Малфою в отряд. Точнее, попали-то мы в засаду, да такую, что меня одного живого и нашли, когда помощь подоспела. Меня, правда, похоронить сначала хотели. Последнее, что помню — как в тепло затаскивали…

Очнулся от того, что кровать рядом скрипела. Сильно так, энергично.

В полутьме не видно нифига, тело ломит и ноет, пить хочется до безумия, я уж, было, водички хотел попросить, а тут…

Женский вздох. Тяжёлый, полузадушенный и удовлетворённый. Кровать замерла на мгновение, а потом снова взвизгнули пружины, но уже по-другому. Шорох натягиваемой одежды. Я сделал вид, что сплю и поспешно закрыл глаза. Очень вовремя. Раз уж они, похоже, не заметили меня до того, как я проснулся, может, и после пронесёт.

— Свет зажги, я ботинок не могу найти, — раздался женский голос с легкой хрипотцой.

— Помочь? — мужской голос был явно склонен к растягиванию гласных, я это сразу отметил.

— Не надо.

После кромешной темноты тусклый «Люмос» показался мне прожектором. Я старательно делал вид, что все еще в отключке, а сам подглядывал через сощуренные веки, молясь, чтобы моё тщедушное тельце не заметили под ворохом одеял из грубого сукна.

Я увидел край черной кожаной куртки и длинную косу. Девушка застегнула пояс на брюках, подхватила какой-то большой зачехлённый предмет и вышла. Я успел разглядеть шрам на ее левой щеке и сожаление в глазах мужчины.

Он некоторое время смотрел ей вслед, а потом перевел взгляд на меня. Я сомкнул веки, мол, я не я, и мозгошмыг не мой, и тут же услышал спокойное:

— Вякнешь кому — повысишь мне процент смертников.

Так я познакомился с Драко Малфоем в моё первое утро на фронте.

К обеду меня подлатали. Я думал, что той засадой окончится моё пребывание на войне, но смотри-ка — жив, относительно здоров, только левая рука не очень хорошо двигается, даже на колдомедичку (или колдомедика? как правильно-то?) засмотрелся. Хорошая такая девочка, светленькая, личико круглое. Моего примерно возраста, только глаза у неёе страшные, как у всех женщин войны.

Малфоевский лагерь стоял в Запретном Лесу. Я понял это, едва выйдя из теплоты госпиталя, оказавшегося одноместной с виду палаткой. Высокие густые кроны столетних деревьев смыкались где-то над головой, превращая даже солнечный сентябрьский день в почти вечерний сумрак.

Я брёл по лагерю за провожатым, мимо костров и палаток, раскиданных то тут, то там. Несколько человек расхаживали по лагерю с луками за спиной, поверх теплых мантий, словно лес был не Запретный, а Шервудский.

— А не боитесь костры разводить? — поинтересовался я у провожатого. Тот ухмыльнулся, стараясь шагать как можно шире, словно это могло придать ему внушительности.

— Нет. Знаешь, кто такая Грейнджер?

Я кивнул — кто ж не знает-то? Любой, у кого есть радио, настроенное на магическую волну, слышал о подвигах Золотого Трио.

— Ну, вот она нам тут разнаводящий купол как-то навесила. Потом построила весь отряд, и говорит, мол, бомбите его самыми мощными заклинаниями, какие знаете. Пятьдесят человек нас тогда было, а купол этот так и не раскололи. Так что здесь мы как у Мерлина за пазухой.

Я скептически поджал губы, но промолчал. Самоуверенные вояки. Дети с глазами стариков, которых лишили детства, игр, юношеских влюбленностей и швырнули в котел войны.

Во второй мой день, после четырехчасового марш-броска по Запретному лесу, я понял, почему самый низкий процент смертников именно у Малфоя. У него просто никто из «молодых» до первого боя не доживал — подыхали ещё на тренировках.

Кстати, интересно, почему я все еще жив? Попытался одновременно чудом не выплюнутые лёгкие обратно в грудину засунуть, и кровь из ботинок вылить — ноги стёр по самые колена — а Малфою, кстати, хоть бы что. Еще и зыркает на меня — проболтался я или нет. А чего мне болтать, ну, кувыркался он с кем-то, мне-то что?! Или это у них не положено? Так нет вроде, Эйдан, мой сосед по палатке, вчера в три утра приполз от очередной своей пассии.

Когда мы добрались до лагеря, я думал, где бы найти такое место, чтобы суровый товарищ начальник меня не сразу нашёл, и у меня был хотя бы призрачный шанс выспаться. Забрался в какой-то склад, зарылся под кучу хлама и отрубился.

Проснулся от стонов, с трудом продирая глаза, и понял, что снова попал.

В этот раз они делали это при свете.

Я разглядел ослепительно белые ноги на плечах своего же командира, прежде чем зажмурился, но вот уши-то я заткнуть не мог, потому что это было чревато падением каких-то не то лопат, не то мётел, короче, чего-то шумного прямо на меня. Оставалось прикидываться ветошью.

— Останешься? — спросил Малфой и внезапно хмыкнул. — Эй, Грейнджер, ты спишь, что ли?

— Не сплю, — сонно пробормотала она, устраиваясь удобнее на малфоевской мантии и частично на малфоевском же плече. — Просто…хорошо здесь. Спокойно.

— Здесь хорошо? А в госпитале тебе что, плохо было?

— Ну, не так выразилась. Не здесь. С тобой. Доволен?

— А то. Скольких ты пристрелила сегодня? — интересуется мой командир, и я слышу, как она судорожно вдыхает.

— Пятерых.

Я не хочу смотреть, но левый глаз помимо воли приоткрывается, и я вижу, как Малфой прижимает к себе Грейнджер плотнее за плечи, накрывает её голую спину полой мантии, и замечаю на его предплечье татуировку.

Мало того, что Драко Малфой бывший упиванец, так он еще по совместительству спит с Гермионой Грейнджер.

С легендарной Грейнджер, которая изобрела лук с наведением и навешенными на стрелы проклятиями. С легендарной Грейнджер, которая вместе с Гарри Поттером и Роном Уизли ограбила Гринготс. Легендарной Грейнджер, которая в битве при Хогвартсе положила Беллатрису Лейстрейдж, а пару месяцев спустя, прорывая оборону Хогсмида, укокошила в одного восемнадцать упиванцев. С Гермионой Грейнджер, которая замужем за Роном Уизли. Охренеть.

Когда меня на следующий же день ставят в боевую группу, я начинаю догадываться, что Малфой меня всё-таки видел в том сарае. Хотелось, конечно, подойти и сказать, что я никому… ни одной живой душе… Не из-за страха, нет. Просто было в них что-то такое, что и словами-то не выразишь. Малфой и Грейнджер. Охренеть.

— Не парься, всем страшно в первый раз, — басисто раздалось над ухом.

Это был Эйдан, голубоглазый блондин, похожий на викинга. Он хлопнул меня по плечу, едва не сломав мне ключицу, и посоветовал держаться к нему поближе.

Спросите, какой от меня, сквиба, толк? Да чёрт его знает, в тот раз я и сам не понял. В первый же день мне выдали лук, такой же, как у половины местных ребят. Он был теплый, чуть шершавый, насквозь пропитанный магией. Стоило взять его в руки, я понял, что мог бы почувствовать, прикоснувшись к первой волшебной палочке, не будь я магическим инвалидом. Тёплую волну, распространившуюся по всему телу и осевшую электрическими зарядами на кончиках волос. Ух, вот это да, это ж какой талантище был сокрыт в хрупкой героине Грейнджер, если ей удалось обуздать магию и засунуть её в кусок дерева!

Моему восхищению не было предела, и хоть мне приходилось основательно напрягаться, чтобы натягивать тетиву, стрелы били в цель без промаха, подчиняясь заклятиям наведения. Стрелы, кстати, тоже были примечательными — разрывающие, поджигающие, парализующие, и ещё с добрый десяток вариаций.

Мы в этом запретном лесу под командованием Малфоя были как гусары в Отечественную войну в России в прошлом веке. Мой дальний предок оставил немало воспоминаний о «летучем эскадроне Дафыдофа», нападавших на их отряды посреди ночи, как гром среди ясного неба.

Вот и мы напали, правда, не на французов, а на своих же — англичан, но кто им виноват, если они были настолько идиотами, что разводили костры в таком количестве, да без прикрытия. А ещё у Малфоя на идиотов чуйка хорошая, недаром он с меня глаз не спускает.

Свой первый бой я не запомнил — все слилось в сплошной круговорот криков, падающих людей, вспышек проклятий и рёва Эйдана, который тащил меня за собой, прикрывая широкой спиной и щитовым заклинанием, пока всё не закончилось. Как потом оказалось, я умудрился выпустить целых пять стрел. Мне оставалось лишь верить во всемогущество наводящих заклинаний Грейнджер, потому что выпускал я их дрожащими руками, совершенно не целясь.

В мой третий вечер на войне Эйдан затащил меня в палатку, где они с парнями пили. Меня впервые встретили приветственным ором, а потом вручили огроменную кружку с какой-то сивухой и заставили выпить залпом.

Когда я проснулся, мне показалось, что в голову вогнали лом. С трудом удалось приподняться, и я с удивлением обнаружил, что у меня на плече лежала светловолосая головка нашей колдомедички. Пока я старательно пытался хоть как-то продрать глаза, девушка завозилась и перевернулась лицом ко мне, удобнее устраиваясь на моем плече. Её рука скользнула по моему голому животу. От этого движения у меня по всему телу забегали мурашки, я дёрнулся, а она сонно заморгала и открыла глаза. И встретилась с моим похмельным, ошалевшим взглядом.

— Мы..мы…мы?!

Она протерла глаза, выпростав голую руку из-под мантии, которой мы укрывались вдвоём, и, вслушавшись в моё невразумительное, сиплое с похмелья, мычание, заглянула под мантию со своей стороны:

— Нет. Я все еще одета.

Потом приподняла мой край мантии, так ловко, что я даже отреагировать не успел.

— Да и ты тоже. Ого…

Я торопливо опустил мантию, слегка приподнимаясь и чуть сгибая ноги в коленях, но это явно не помогло. Девушка продолжала пялиться на меня, и ее губы были всё ещё удивленно округлены. Я мучительно покраснел и завозился, пытаясь встать, но запутался в этой треклятой мантии и бухнулся обратно.

Она кашлянула.

— Слушай, а как тебя, говоришь, зовут?

— Марк.

— А я Лина. Ты бы заглянул ко мне вечерком.

Я что-то смущенно пробормотал и все жё поднялся, прикрывая пах руками и частично мантией, пятясь к выходу. Лина с полуулыбкой наблюдала за мной, а я заметил, что у нее глаза голубого цвета, и что они могут вот так вот задорно смотреть на меня.

У выхода из палатки меня поймал Эйдан, с широченной улыбкой протягивая мне фляжку.

— Что это? — поинтересовался я.

— Это? — удивился Эйдан. — Антипохмельное зелье, конечно. На, хлебни.

Я благодарно принял фляжку и сделал два добрых глотка, прежде чем до меня дошло, что это не антипохмельное зелье. При всем моем сквибстве. Я закашлялся и попытался вдохнуть, за что тут же получил хороший удар между лопаток, выбивший першинку из горла.

— Это не антипохмельное зелье, — просипел я.

— Именно оно. Огденское, семнадцатилетней выдержки. Я прямо чувствую его целительную силу. Как будто эликсир жизни бежит по пищеводу.

Эликсир жизни подступил к горлу, и я торопливо отвернулся от Эйдана, согнувшись пополам и выблёвывая остатки вчерашней попойки в ближайшие папоротниковые заросли.

На звук из палатки выбралась Лина. Она посмотрела на Эйдана, на меня, на ещё только всходившее солнце, пробивающееся сквозь густую крону деревьев, тяжело вздохнула и произнесла:

— Ты придурок, Эйдан. Его вчера с полстакана развезло, а ты ему что подсовываешь? Думаешь, Малфой проявит сочувствие? Да он с тебя же шкуру и спустит, если Марк на тренировку не явится.

— О, да, ладно. С каких пор ты называешь его по имени?

— Так, ты иди на хрен, — Эйдан усмехнулся и приложился к фляжке, а Лина ткнула в мою сторону пальцем. — А ты топай за мной!

Я послушно пошел следом, мимо остывших костров и палаток, из которых доносился размеренный храп, к медпункту. Лина уверенно скользнула в одноместную с виду, брезентовую палатку, а вот я помедлил, вздрогнув от воспоминаний — ну, мало ли где можно встретить своего начальника.

В полутьме я угодил лицом прямиков в пук шалфея, сушившегося под потолком медпункта вместе с полынью, мятой и кучей других трав, названия которых я не знал.

— Осторожнее, — крикнула Лина, копаясь в шкафу, уставленном разнообразными банками и склянками. Она вытянула одну и протянула мне. — На, поможет. Только глотай быстро, оно на вкус как болотная жижа.

Пока я собирался с духом, чтобы проглотить неведомую гадость, задал вопрос, давно вертевшийся на языке.

— А наш командир с кем-нибудь встречается?

Она удивленно посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнуло веселье.

— О, так ты что, из этих?

— Нет, нет, ох, Боже, нет! Я не один из…, в смысле, у меня всё с этим в порядке, и мне нравятся девушки. Ты вот мне нравишься, в смысле, я...

— Ну, а чего тогда интересуешься Малфоем?- перебила она мою околесицу.

— Да так, интересно.

— Ну, мне тоже интересно. И вообще, всем в лагере это интересно. Он не спит ни с одной из местных, но кто-то у него точно есть. Пей лекарство, а не зубы мне заговаривай, — она дождалась, пока я проглочу отвратительное зелье, и забрала флакон. — Ну, вот, хороший мальчик. Я пару раз проходила мимо его палатки, и слышала женский голос. Большего не скажу. А теперь тебе надо поспать пару часов, иначе Малфой сделает из тебя отбивную.

Четвертый вечер, и снова Эйдан затащил меня в общую палатку. Там уже была Лина, и я весь вечер смотрел, как она смеялась грубым шуткам парней и пила принесенное кем-то вино. Её светлые волосы в свете горящего в центре комнаты очага были красивого медного оттенка.

Я ушел от них за полночь, по синусоиде ковыляя к своей палатке, опять напоенный шустрым Эйданом (вот у кого глотка луженая!), всё думая, то ли я такой везучий, то ли все вокруг просто круглейшие идиоты, которые не могли сложить два и два и догадаться, с кем крутит шашни наш командир.

К слову сказать, мне так и не показали, какая из палаток принадлежит Малфою, поэтому я сильно растерялся, когда нос к носу столкнулся с Грейнджер. Ей понадобилось меньше секунды, чтобы швырнуть в меня Ступерфаем, присмотреться, чертыхнуться и расколдовать напуганного пьяного меня.

Я смущенно пробормотал что-то и, отключившись, грохнулся лицом в землю.

Очнулся оттого, что ухмыляющийся Малфой отвесил мне пощёчину. Как голова от такого не оторвалась — не знаю. Когда картинка перед глазами перестала кружиться, я увидел брезентовый полог. Ой, мама — малфоевская палатка. Заавадит — и поминай, как звали.

— Полегче с парнишкой-то, — посоветовала Грейнджер из-за плеча моего командира.

— Сам разберусь, — отрезал Малфой.

Гермиона насмешливо приподняла бровь, пробормотала: «Ну-ну», и бочком стала протискиваться к выходу.

Перед глазами у меня все двоилась, больше от выпитого, чем от пощечины, но я увидел, как мой командир схватил живую легенду за рукав куртки, разворачивая к себе и целуя.

Она вывернулась, косясь на меня.

— Спятил? — тихо спросила она.

Малфой держал её за рукав, касаясь мизинцем запястья.

— Ага, — и отпустил.

Грейнджер вышла, а Малфой зыркнул на меня своими глазками-буравчиками и сказал, что завтра он меня снова отправит на боевое задание.

Утро началось с бравой побудки Эйдана, оравшего мне в ухо так, что мёртвый встанет, а закончилось переброской половины отряда на какую-то сверхсекретную операцию. Малфой постоянно мелькал где-то неподалёку, и мне от этого становилось как-то не по себе — ох, чую, уберёт он меня, как лишнего свидетеля.

Пока все дожидались активации третьего портключа на какой-то базе, к нам подошёл здоровенный рыжий парень в аврорской форме и с боевым луком за плечом, явно made by Granger (смотрите-ка, я уже стал разбираться в этом!). Он о чем-то долго переговаривался с Малфоем, а когда они почти закончили, из портала появилась и сама изобретательница, просматривающая одновременно три карты.

Рыжий нахмурился, стоило ей только появиться, и у меня в голове щелкнуло — это ж Уизли. Рыжие волосы, широкоплечий, куча шрамов, стиснутые зубы моего командира.

Грейнджер свернула карты в трубочку и протянула их Рональду Уизли.

— …ни черта полезного. Даже в туалет с ними не сходишь, больно жёсткая бумага.

— Мне казалось, ты должна была отправиться с Гарри, — недовольно произнес аврор и заправил выбившуюся прядь ей за ухо. На пальце блеснуло кольцо, уменьшенная копия которого красовалась на пальце у Гермионы. Что-то раньше я его не замечал.

— Да брось, я же буду с бравым отрядом Малфоя, что может пойти не так? — весело произнесла Гермиона. — В противном случае, у тебя появиться возможность набить ему морду.

Малфой оскалился. Интересно, насколько сильно его подмывает рассказать всё Уизли?

— Расслабься, ничего с ней не случится. Она будет прикрывать нас вместе с моими лучниками. Я верну тебе жену в целости и сохранности.

Ну, это он приврал.

Нападали мы вместе с двумя аврорскими отрядами на хорошо охраняемое поместье Упивающегося. Как там его звали, то ли Тодд, то ли Мотт, я не вникал. Малфой поставил меня в группу сопровождающих Грейнджер, и мы заняли позицию позади поместья — трое и Грейнджер на крыше сарая, а я и ещё четверо по периметру заднего двора.

Когда неожиданно противники сделали финт ушами и, навесив вполне приличный защитный щит, стали наступать, больше всего досталось как раз Грейнджер. Она с тремя парнями щедро поливали противников самонаводящимися стрелами. Уж не знаю, что хранилось в сарае, на котором они базировались, а только, когда один из наступавших улучил момент и швырнул взрывающее заклятье, громыхнуло знатно. Крыша метров на пять вверх подлетела.

Парни с краю лежали — их сразу на землю взрывной волной скинуло, а вот Героиню основательно припечатало.

Я, когда чуть прочухался, наши уже остатки упиванцев добивали. Малфой всё зыркал глазами по сторонам, и когда увидел как я Грейнджер — грязную, живую и матерящуюся — из-под обломков вытаскиваю, аж к дереву прислонился. Бедный. Поди, ноги от облегчения держать перестали.

— Да пусти ты, — отмахнулась от меня Грейнджер, когда я откопал её из-под обломков крыши сарая. Всю её покрывал ровный слой опилок, сажи и какой-то известки.

Я всё-таки помог ей подняться, балансируя на обломках кирпичей и балок. Она сплюнула, рыская глазами по груде камней, вперемешку с соломой. Потом шагнула чуть влево и наклонилась, вытаскивая из-под мусора две кривые обожженные палки, соединённые длинной то ли леской, то ли верёвкой.

— Вот дерьмо. Я на этот лук три месяца убила, — она отшвырнула бесполезные обломки и потянулась к голове — вытряхнуть из волос мусор.

Я смотрел на неё ошалевшими глазами.

— Что? — рявкнула она, а потом её рука нащупала те три жалких волосинки, скрученные от жара и торчащие в разные стороны, как антенны. Все, что осталось от её великолепия.

Она недоверчиво поводила рукой по голове. Проследила пальцами оставшуюся длину, посмотрела на меня. Видимо, вид мой был настолько ошарашенный, что Гермиона хихикнула. Потом ещё раз.

Короче, когда Малфой нашел нас, мы валялись на развалинах бывшего сарая и ржали, как ненормальные. Он схватил Грейнджер за плечи, бухаясь на колени рядом. Истерический смех постепенно перешёл в плач, и я видел, как мой командир, что-то шепчет ей на ухо. Она хваталась руками за малфоевские плечи, и на фоне темной мантии её обручальное кольцо ярко блестело. Я счёл за лучшее по-тихому смотаться оттуда.

В мой шестой вечер Малфой вызвал меня к себе в палатку и молча указал на стул перед собой.

В прошлый раз я вылетел отсюда так, что ветер в ушах свистел, а вот сейчас получил возможность всё рассмотреть, как следует. Палатка как палатка — три отделения: в одном жёсткая кровать, в другом, похоже, санузел, в третьем за столом сидел Малфой. На носу у него была свежая ссадина. Видимо, привет от Уизли.

Он налил мне огневиски, который я так и не выпил, и начал рассказывать. Как он долго не переходил на сторону Орденцов, как погибли его родители. Как Поттер, которого он ненавидит до сих пор, не дал полевому суду его заавадить, как Грейнджер называла его слюнтяем и жалким аристократишкой. Как она вышла за Уизли. Как потом пришла к Малфою.

Он говорил и говорил, и мой мозг, словно урывками, воспринимал эту информацию. И когда он закончил и посмотрел на меня, я спросил:

— Зачем вы мне это рассказали?

— Хотел, чтобы хоть кто-то знал, что она принадлежит не только Уизли.

— Неужели за всё это время никто не…

Он пожал плечами.

— Поттер. Он догадывается.

— И позволяет?

— Не думаю, что он может ей приказывать. Даже не думаю, что хочет. Уизли заботится о ней. Любит её. И она его любит. А я — её способ понять, что она все еще жива. Но если ты хоть кому-нибудь расскажешь о нас, я, не задумываясь, убью тебя.

Я усмехнулся одними губами.

— Я понял.

И вышел, оставляя Малфоя наедине с его огневиски. Уже давно стемнело, и купол искажал свет звезд, качавшихся, как отражение в воде. Сам не помню, как ноги донесли меня до медпалатки. Там было четверо раненых, и Лина устало бегала между ними, подсовывая то одному, то другому жаропонижающее зелье. Она махнула мне на стул у входа, и я послушно сел, наблюдая за ней, а из головы у меня не шёл этот разговор, больше походивший на исповедь.

Когда Лина закончила и подошла ко мне, я больше всего на свете захотел ей рассказать о Малфое и Грейнджер. Но вместо этого я встал и поцеловал её.

Она удивленно посмотрела на меня, а потом на ухо шепнула: «Третья палатка справа от ручья». Все знали, что эту палатку можно было использовать для уединения, и, к моему удивлению, я не испытывал ни капли недовольства или смущения, что пришел сюда целенаправленно, как многие другие до меня.

Пару часов спустя, когда моя голова лежала у Лины на груди и я слушал ровное биение её сердца, я спросил, как поженились Грейнджер и Уизли.

Она в ответ пожала плечами.

— Да, так же как и все пары делают это на войне. В одном из лагерей их поженил Кингсли, ещё до того, как он совсем в разработку стратегии ударился. Это сейчас его почти не видно, а раньше он во всех операциях участвовал. А гостей на свадьбе было три отряда — Уизли перед операцией подошел к своей будущей жене, что-то шепнул ей на ухо, та к Кингсли — мол, пожени-ка нас по-быстрому. Он и поженил.

— А какую свадьбу ты бы хотела? — спросил я, и Лина засмеялась. Она встала, и мне тоже пришлось подняться.

— Я мира хочу, — произнесла она, натягивая на себя одежду. — И детей. А свадьба для этого не нужна.

Восьмой день на фронте. Никаких операций в это день не планировали, и меня поставили караульным. Ближе к десяти вечера меня должны были сменить, и я отправился еще раз обойти территорию.

Я держал лук наготове, когда услышал какой-то шум в сотне футов к северу от лагеря. Там как раз была небольшая поляна, скрытая зарослями, и оттуда раздавались звуки борьбы. Я подумал, что это опять кто-то из наших выясняет отношения, потому что в темноте было плохо видно, зажечь факел я не мог — мало ли, купол-то на внешний контур не распространялся, а палочки у меня нет — а потом услышал звук хорошего удара, минутное затишье и сдавленный голос:

— Что, Малфой, как делить-то будем?

Я похолодел. Этот голос я знал — Рон Уизли. Тихо, как только мог, чуть ли не ползком по мерзлой земле, подобрался к краю поляны и залег у молодого разлапистого ельника, напряженно вслушиваясь.

— Не знаю.

— Надеешься, что тебя выберет? Она моя жена, Малфой. И почему ты не сдох тогда, а? Как же сейчас все проще было бы.

— Да, было бы.

Они снова замолчали.

— Она не спит по ночам — боится. Уже давно, почти два года как. Раньше я мог ей помочь, а теперь не могу — она лежит рядом с закрытыми глазами и дрожит.

— Я знаю.

— А я знаю, что с тобой она засыпает. Почему? Что ты можешь дать ей такого, чего не могу я? Я ведь знаю её с детства — какие книги она любит, на каком боку засыпает, как расчёсывает волосы, сколько сахара кладет в чай. Так почему ты?

— Может, в этом и проблема, а, Уизли? В том, что люди меняются. Она изменилась. Не любит она сладкий чай и расчёсывать ей теперь почти нечего. А вместо книг у неё давно лук и ножи в сапогах.

Уизли рассмеялся, устало и зло.

— Знал бы ты, как я тебя ненавижу, Малфой.

— Знаю. Так же сильно, как и я тебя.

Так я пережил свои восемь дней на фронте. Залезая в чужие тайны и суя нос, куда не следует. Я оставил их на той поляне, не желая больше подслушивать, но почти полночи прождал, прикидываясь частью природного ландшафта недалеко от малфоевской палатки, гадая, придёт сегодня Грейнджер, или нет. Она не пришла.

И на следующий день, и через день, и через неделю её тоже не было. И, мне, в сущности, должно было быть всё равно, но я уже чувствовал, что погряз в этой истории, увяз в чужих чувствах и страхах по самую глотку. Грейнджер всё не приходила, Малфой злился и осунулся так, что от него вскоре остались бы одни рожки да ножки, если бы не одно солнечное утро.

Она пришла по первому снегу. Похрустывая белыми снежинками под тяжёлыми сапогами, в своей темной куртке и с привычным чехлом за плечом, который теперь был раздут от вещей. Грейнджер увидела меня, пританцовывающего от холода на посту, и остановилась, чтобы коротко кивнуть в знак приветствия.

Её волосы чуть отросли и вились буйными кольцами из-под плотной серой шапки, делая Грейнджер — героиню войны и живую легенду на минуточку!- похожей на встрепанного воробья.

Я не мог отойти со своего поста, но видел, как она дошла до командирской палатки, похлопала рукой по брезенту — такой импровизированный вежливый стук — и скользнула внутрь.

Я посмотрел на небо и сощурился от яркого солнца, улыбаясь, как мартовский кот. Шёл всего лишь мой сорок второй день на фронте, но я уже перестал быть похожим на анатомическое пособие, чуть нарастил мяса на костях, побывал в семи операциях, и, кажется, видел нечто невероятное — ошеломлённое лицо Малфоя, когда тот вылез из палатки ближе к полудню.

Скоро должно было прибыть пополнение. История Малфоя и Грейнджер вместе с моей странной ролью случайного наблюдателя во всем этом, наконец, завершилась. Началась моя собственная история.

Итак, разрешите представиться, меня зовут Маркус О’Брейди, мне семнадцать лет, я родился и вырос в Уэльсе, в местечке с названием Лланфайрфехан…