Дженнифер и Кэтрин (гет)

В августе 187* года, в Корлинге, близ Королевской площади, в столовой особняка, знавшего лучшие времена, завтракало семейство Мюррей: сам мистер Мюррей, высоким, худой старик с отрешенным лицом, его когда-то хорошенькая, но рано увядшая жена и две их дочери: Дженнифер и Кэтрин. Первой зимой исполнилось двадцать четыре, второй осенью миновало бы двадцать.

В особняке Мюрреев было так тихо, что обеим девушкам казалось, что они расслышали бы шорох шагов кота, что жил при кухне. Легкий сквозняк колебал белые кисейные занавески, зеленоватые обои и бледная обивка мебели как будто холодили. Кэтрин казалось, что туман, с утра клубившийся на улице, наполнил и комнаты их дома. Дженнифер с ней бы не согласилась, а возможно, и не поняла бы: старшая из девушек любила приглушенные цвета и не умела чувствовать воображаемый холод.

Наконец мистер Мюррей прервал молчание, напомнив, что к обеду у них будет гость. Миссис Мюррей и Дженнифер обменялись улыбками, полными искренней радости. Кэтрин незаметно скривилась: Дуглас Гиллан, которого они ожидали, приходился ей женихом.

Удивительное дело: у красавицы Дженнифер, слывшей кротким ангелом, женихов не было никогда. Пусть она была высока, стройна, пусть у нее были прекрасные черты, глаза, чистые, как небо весенним утром, золотые волосы, белая кожа с тончайшим румянцем, пусть она вела себя безупречно — никого это не привлекало. Зато Кэтрин отказала уже троим. Она была ниже сестры и для своего роста выглядела полноватой, черты лица у нее были немного мелкие, изгиб губ — слишком резкий, румянец — чрезмерно яркий, а глаза слишком быстро меняли выражение. Тем не менее, она могла выбирать. И, удивляя общество, никого не выбирала. Когда полгода назад ей сделал предложение Дуглас Гиллан, сын давнего друга мистера Мюррея, унаследовавший немалое состояние, мистер Мюррей проявил несвойственную ему твердость и настоял на согласии дочери, потому что невольно опасался за ее будущее, как и за будущее ее сестры. Строго говоря, они были почти бесприданницы, и единственными их ценностями оставались красота и семейная репутация, которой, впрочем, взбалмошный характер младшей дочери начинал несколько угрожать.

Кэтрин спорила с отцом, потом просила поговорить с ним мать и сестру, грозилась отравиться, сбежать из дому. Право, беда того не стоила: Дуглас Гиллан был прекрасным человеком и мог сделать ее счастливой. По его собственным словам, он любил ее с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать лет. И все же, когда он приезжал в дом, Кэтрин запиралась у себя, ссылаясь на головную боль. Дуглас просиживал вечера в компании ее родителей и Дженнифер. Та печально на него смотрела, а потом уговаривала сестру присмотреться к человеку, который любит ее преданно и безнадежно. Кэтрин отмалчивалась.

Три месяца назад, однако, ее поведение изменилось. Она перестала требовать разорвать помолвку, стала выходить к жениху и проводить с ним вечера, пусть и без особенной охоты. Дженнифер, наблюдая за ними, заставляла себя радоваться, хоть у нее и невольно щемило сердце. Должно быть, ее смущало, что подобная перемена произошла без видимых причин. Ведь Дженнифер знала все упрямство своей сестры.

...Едва отец напомнил про гостя, Кэтрин объявила, что должна поторопиться.

— Сегодня у меня урок музыки. Миссис Фэнси не любит опозданий.

— И почему она не может явиться к нам домой, — буркнул мистер Мюррей. — Ты не ученица в швейной лавке, чтобы таскаться по городу. Да и виданное ли дело — занятия в субботу?

— Она уже немолода, ей трудно передвигаться. Прости, папа. Мне пора.

Окончив завтрак, Кэтрин поцеловала отца и мать и вышла из комнаты. Дженнифер задумчиво посмотрела ей вслед, а потом порадовалась, что сегодня увидит Дугласа снова.

Час спустя экипаж Кэтрин остановился у одного из домов в небогатом квартале Корлинга. Здесь обитали в основном актеры, студенты, учителя народных школ и младшие медики. Кэтрин отпустила экипаж и нырнула в подворотню, прошла через двор и еще через один и вошла в затхлый подъезд с замусоренной лестницей. Поднялась на третий этаж и постучала условным стуком в одну из темных, обшарпанных дверей.

Ей открыл долговязый, худенький, бледный паренек, черноволосый и черноглазый. Выглядел он не старше семнадцати, хотя на самом деле ему было уже двадцать. Дэниэл Хоуп был рабочим сцены в Театре на канале. Их встреча с Кэтрин была одной из странных случайностей, на которые временами щедра жизнь.

С порога, едва закрыв дверь, Кэтрин кинулась целовать юношу. Он молча отвечал ей, а она, отрываясь, спрашивала:

— Соскучился? Посмотри на меня! Ведь мы не виделись неделю! Я чуть не умерла.

Он, улыбаясь, терся щекой о ее волосы, гладил плечи, целовал ее пальцы. Наконец прошептал:

— Не будем сидеть в квартире. Лето скоро закончится.

— Нет, подожди, сначала... — Кэтрин прильнула к нему всем телом.

Они виделись уже три месяца. Половины этого срока им хватило, чтобы дойти до той черты, после которой любовь перестает вызывать в обществе сочувствие и снисхождение. Черту эту они преодолели без сомнений и стыда, ни о ком и ни о чем не думая.

...Кэтрин, сидя на узком продавленном диване, поправляла прическу. Дэниэл помог ей, придержав прядь ее тяжелых каштановых волос.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Не знала, что ты умеешь. Помогал актрисам?

— Просто мне лучше видно с этой стороны.

— Поверю на слово. Думаю, мы можем идти?

Кэтрин встала и взяла с полки книгу наугад. Вообще-то для бедной холостяцкой квартиры у Дэниэла было не так уж грязно, однако обстановка, конечно, казалась Кэтрин убогой. Впрочем, здесь и самая бедность была прекрасна, ведь здесь жил он.

Полка с книгами, среди которых были и ее любимые поэты, удивила Кэтрин, когда девушка пришла впервые.

— Это осталось от отца, — пояснил тогда Дэниэл. — Он играл в том же театре, где и я работаю. Любил читать.

— А ты любишь?

Как смешно он опускал глаза, когда она на него так пристально смотрела! Воспитанная девушка так смотреть не должна, но Кэтрин очень уж хотелось на ком-то опробовать взгляд, о котором она прочитала в опять же запрещенном ей романе и который тайком репетировала перед зеркалом. Любила ли она Дэниэла уже тогда или ей лишь нравилось впечатлять его? Она не понимала.

Взяв книгу, они потихоньку вышли из дом, миновали пару дворов и через пролом в ограде пролезли в дальний конец университетского парка.

Здесь давно не косили, и среди высокой травы Дэниэл и Кэтрин едва отыскали поваленный ствол, на котором любили сидеть, глядя на воду и читая друг другу стихи. Кэтрин в такие минуты наслаждалась умиротворением в душе, в другие дни беспокойной до тревоги. Порой ей вспоминалось, как они встретились с Дэниэлом в фойе театра: она заблудилась и отстала от семьи — как потом она заметила, что вечерами он стоит у ее окна, как она подстерегла его в саду и напугала, и вот начались их тайные свидания. И ей становилось любопытно, для чего же случилось все это. Для чего они вообще оба живут?

Она молча слушала, как он читал ей какое-то длинное стихотворение про любовь, читал со смешной горячностью и часто неверно ставил ударение. А потом спросила:

— Для чего ты живешь?

Он присел у ее ног, положил руки ей на колени, посмотрел в глаза:

— Как ты думаешь?

Кэтрин рассмеялась.

— Лисенок! Но увильнуть не получится. Ведь чем-то же ты жил для меня? Не для того же, чтобы декорации устанавливать?

— Хм! — Дэниэл сел на землю и потер подбородок. — Тебе все перечислить?

— Да, я требую все, — Кэтрин нравилось, что тут она может требовать.

— Хорошо, — Дэниэл растянулся на траве и заломил руки за голову. — В детстве, конечно, я мечтал стать пиратом.

— Почему конечно? Чего в этом хорошего?

— Половина мальчишек об этом мечтает, — Дэниэл дернул плечом. — Наверное, им хочется приключений и моря. А мне хотелось смотреть в бинокль... И что-то искать. Мама меня отговаривала, пугала, что пиратов вешают.

— Она тоже была актрисой?

— Нет, мама помогала костюмерам в том же театре. Мне было десять, когда она умерла. Тиф.

— Ты любил ее? — спросила Кэтрин тихо.

— Любил.

Она легла на траву с ним рядом.

— А о чем ты стал мечтать после?

— Мне казалось, я придумаю что-нибудь этакое... Например, штуку, на которой человек может летать. И буду, соответственно, летать.

Кэтрин не смогла удержаться и фыркнула от смеха.

— Надо же, папа когда-то интересовался тем же!

— Да? У меня все закончилось, когда я попытался поговорить об этом со школьным учителем. Слишком много непонятных слов он мне сказал.

— И это тебя отпугнуло от цели? Не слишком-то ты упорный.

— Я понял, что надо учиться, а денег на это нет.

— Так стал бы пиратом и награбил бы, — Кэтрин рассмеялась снова.

— Рисковать шеей, чтобы научиться летать?

— Лучше молчи. Не разочаровывай меня дальше. Потому что мне кажется, что каждый человек рождается для какой-то цели, уж я-то точно, и меня ждет необыкновенная судьба. А какая судьба может быть рядом с занудой, который рисковать не хочет?

Дэниэл погрустнел, но Кэтрин это не устраивало. Она принялась щекотать его, тыкать в бок, пока они не начали шуточную возню.

Солнце стояло в зените, звенели кузнечики. О предстоящем обеде совсем не хотелось думать.

Обед между тем наступил в положенное время, и к нему явился Дуглас Гиллан. Конечно, родители и Дженифер ему обрадовались. Мать просияла, когда он поцеловал у нее ручку, отец твердил, что счастлив "поболтать с умным человеком", а Дженнифер обращалась с ним, как с любым другим гостем, и улыбалась ему не больше, чем кому-нибудь еще, но все-таки явно не помнила себя от счастья.

А Кэтрин он казался невыносимо скучным. Недостатки Дэниэла, как ей казалось, все были на ладони, но именно то, что он был естественным и неидеальным, казалось ей особенно чудесным. У Дугласа же не было недостатков: высокий и статный, с правильными чертами выразительного лица и безупречными манерами, с глубоким обволакивающим голосом, он был образован, галантен, щедр и снисходителен. На Кэтрин он смотрел с обожанием, но ее брала оторопь, будто бы чувствами к ней воспылал дубовый шкаф.

Она не представляла, какой пыткой для Дженнифер было наблюдать за ними. Как будто бы прикладывали к груди раскаленные угли. Дженнифер привыкла критически относиться к собственным мыслям и чувствам, она с детства запрещала себе сердиться на Кэтрин, думать о людях плохо или желать чужого. Но усмирить боль при виде того, как Дуглас тщетно пытается завоевать сердце сестры, она все же не могла.

"Он должен быть счастлив. Я поговорю с Кэтрин и заставлю ее одуматься. Пусть даже меня убьет зрелище их счастья". С этой мыслью ей удалось дождаться вечера, когда Дуглас, увы, уехал, но зато она смогла поговорить с сестрой наедине.