Дженнифер и Кэтрин (гет)

В августе 187* года, в Корлинге, близ Королевской площади, в столовой особняка, знавшего лучшие времена, завтракало семейство Мюррей: сам мистер Мюррей, высоким, худой старик с отрешенным лицом, его когда-то хорошенькая, но рано увядшая жена и две их дочери: Дженнифер и Кэтрин. Первой зимой исполнилось двадцать четыре, второй осенью миновало бы двадцать.

В особняке Мюрреев было так тихо, что обеим девушкам казалось, что они расслышали бы шорох шагов кота, что жил при кухне. Легкий сквозняк колебал белые кисейные занавески, зеленоватые обои и бледная обивка мебели как будто холодили. Кэтрин казалось, что туман, с утра клубившийся на улице, наполнил и комнаты их дома. Дженнифер с ней бы не согласилась, а возможно, и не поняла бы: старшая из девушек любила приглушенные цвета и не умела чувствовать воображаемый холод.

Наконец мистер Мюррей прервал молчание, напомнив, что к обеду у них будет гость. Миссис Мюррей и Дженнифер обменялись улыбками, полными искренней радости. Кэтрин незаметно скривилась: Дуглас Гиллан, которого они ожидали, приходился ей женихом.

Удивительное дело: у красавицы Дженнифер, слывшей кротким ангелом, женихов не было никогда. Пусть она была высока, стройна, пусть у нее были прекрасные черты, глаза, чистые, как небо весенним утром, золотые волосы, белая кожа с тончайшим румянцем, пусть она вела себя безупречно — никого это не привлекало. Зато Кэтрин отказала уже троим. Она была ниже сестры и для своего роста выглядела полноватой, черты лица у нее были немного мелкие, изгиб губ — слишком резкий, румянец — чрезмерно яркий, а глаза слишком быстро меняли выражение. Тем не менее, она могла выбирать. И, удивляя общество, никого не выбирала. Когда полгода назад ей сделал предложение Дуглас Гиллан, сын давнего друга мистера Мюррея, унаследовавший немалое состояние, мистер Мюррей проявил несвойственную ему твердость и настоял на согласии дочери, потому что невольно опасался за ее будущее, как и за будущее ее сестры. Строго говоря, они были почти бесприданницы, и единственными их ценностями оставались красота и семейная репутация, которой, впрочем, взбалмошный характер младшей дочери начинал несколько угрожать.

Кэтрин спорила с отцом, потом просила поговорить с ним мать и сестру, грозилась отравиться, сбежать из дому. Право, беда того не стоила: Дуглас Гиллан был прекрасным человеком и мог сделать ее счастливой. По его собственным словам, он любил ее с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать лет. И все же, когда он приезжал в дом, Кэтрин запиралась у себя, ссылаясь на головную боль. Дуглас просиживал вечера в компании ее родителей и Дженнифер. Та печально на него смотрела, а потом уговаривала сестру присмотреться к человеку, который любит ее преданно и безнадежно. Кэтрин отмалчивалась.

Три месяца назад, однако, ее поведение изменилось. Она перестала требовать разорвать помолвку, стала выходить к жениху и проводить с ним вечера, пусть и без особенной охоты. Дженнифер, наблюдая за ними, заставляла себя радоваться, хоть у нее и невольно щемило сердце. Должно быть, ее смущало, что подобная перемена произошла без видимых причин. Ведь Дженнифер знала все упрямство своей сестры.

...Едва отец напомнил про гостя, Кэтрин объявила, что должна поторопиться.

— Сегодня у меня урок музыки. Миссис Фэнси не любит опозданий.

— И почему она не может явиться к нам домой, — буркнул мистер Мюррей. — Ты не ученица в швейной лавке, чтобы таскаться по городу. Да и виданное ли дело — занятия в субботу?

— Она уже немолода, ей трудно передвигаться. Прости, папа. Мне пора.

Окончив завтрак, Кэтрин поцеловала отца и мать и вышла из комнаты. Дженнифер задумчиво посмотрела ей вслед, а потом порадовалась, что сегодня увидит Дугласа снова.

Час спустя экипаж Кэтрин остановился у одного из домов в небогатом квартале Корлинга. Здесь обитали в основном актеры, студенты, учителя народных школ и младшие медики. Кэтрин отпустила экипаж и нырнула в подворотню, прошла через двор и еще через один и вошла в затхлый подъезд с замусоренной лестницей. Поднялась на третий этаж и постучала условным стуком в одну из темных, обшарпанных дверей.

Ей открыл долговязый, худенький, бледный паренек, черноволосый и черноглазый. Выглядел он не старше семнадцати, хотя на самом деле ему было уже двадцать. Дэниэл Хоуп был рабочим сцены в Театре на канале. Их встреча с Кэтрин была одной из странных случайностей, на которые временами щедра жизнь.

С порога, едва закрыв дверь, Кэтрин кинулась целовать юношу. Он молча отвечал ей, а она, отрываясь, спрашивала:

— Соскучился? Посмотри на меня! Ведь мы не виделись неделю! Я чуть не умерла.

Он, улыбаясь, терся щекой о ее волосы, гладил плечи, целовал ее пальцы. Наконец прошептал:

— Не будем сидеть в квартире. Лето скоро закончится.

— Нет, подожди, сначала... — Кэтрин прильнула к нему всем телом.

Они виделись уже три месяца. Половины этого срока им хватило, чтобы дойти до той черты, после которой любовь перестает вызывать в обществе сочувствие и снисхождение. Черту эту они преодолели без сомнений и стыда, ни о ком и ни о чем не думая.

...Кэтрин, сидя на узком продавленном диване, поправляла прическу. Дэниэл помог ей, придержав прядь ее тяжелых каштановых волос.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Не знала, что ты умеешь. Помогал актрисам?

— Просто мне лучше видно с этой стороны.

— Поверю на слово. Думаю, мы можем идти?

Кэтрин встала и взяла с полки книгу наугад. Вообще-то для бедной холостяцкой квартиры у Дэниэла было не так уж грязно, однако обстановка, конечно, казалась Кэтрин убогой. Впрочем, здесь и самая бедность была прекрасна, ведь здесь жил он.

Полка с книгами, среди которых были и ее любимые поэты, удивила Кэтрин, когда девушка пришла впервые.

— Это осталось от отца, — пояснил тогда Дэниэл. — Он играл в том же театре, где и я работаю. Любил читать.

— А ты любишь?

Как смешно он опускал глаза, когда она на него так пристально смотрела! Воспитанная девушка так смотреть не должна, но Кэтрин очень уж хотелось на ком-то опробовать взгляд, о котором она прочитала в опять же запрещенном ей романе и который тайком репетировала перед зеркалом. Любила ли она Дэниэла уже тогда или ей лишь нравилось впечатлять его? Она не понимала.

Взяв книгу, они потихоньку вышли из дом, миновали пару дворов и через пролом в ограде пролезли в дальний конец университетского парка.

Здесь давно не косили, и среди высокой травы Дэниэл и Кэтрин едва отыскали поваленный ствол, на котором любили сидеть, глядя на воду и читая друг другу стихи. Кэтрин в такие минуты наслаждалась умиротворением в душе, в другие дни беспокойной до тревоги. Порой ей вспоминалось, как они встретились с Дэниэлом в фойе театра: она заблудилась и отстала от семьи — как потом она заметила, что вечерами он стоит у ее окна, как она подстерегла его в саду и напугала, и вот начались их тайные свидания. И ей становилось любопытно, для чего же случилось все это. Для чего они вообще оба живут?

Она молча слушала, как он читал ей какое-то длинное стихотворение про любовь, читал со смешной горячностью и часто неверно ставил ударение. А потом спросила:

— Для чего ты живешь?

Он присел у ее ног, положил руки ей на колени, посмотрел в глаза:

— Как ты думаешь?

Кэтрин рассмеялась.

— Лисенок! Но увильнуть не получится. Ведь чем-то же ты жил для меня? Не для того же, чтобы декорации устанавливать?

— Хм! — Дэниэл сел на землю и потер подбородок. — Тебе все перечислить?

— Да, я требую все, — Кэтрин нравилось, что тут она может требовать.

— Хорошо, — Дэниэл растянулся на траве и заломил руки за голову. — В детстве, конечно, я мечтал стать пиратом.

— Почему конечно? Чего в этом хорошего?

— Половина мальчишек об этом мечтает, — Дэниэл дернул плечом. — Наверное, им хочется приключений и моря. А мне хотелось смотреть в бинокль... И что-то искать. Мама меня отговаривала, пугала, что пиратов вешают.

— Она тоже была актрисой?

— Нет, мама помогала костюмерам в том же театре. Мне было десять, когда она умерла. Тиф.

— Ты любил ее? — спросила Кэтрин тихо.

— Любил.

Она легла на траву с ним рядом.

— А о чем ты стал мечтать после?

— Мне казалось, я придумаю что-нибудь этакое... Например, штуку, на которой человек может летать. И буду, соответственно, летать.

Кэтрин не смогла удержаться и фыркнула от смеха.

— Надо же, папа когда-то интересовался тем же!

— Да? У меня все закончилось, когда я попытался поговорить об этом со школьным учителем. Слишком много непонятных слов он мне сказал.

— И это тебя отпугнуло от цели? Не слишком-то ты упорный.

— Я понял, что надо учиться, а денег на это нет.

— Так стал бы пиратом и награбил бы, — Кэтрин рассмеялась снова.

— Рисковать шеей, чтобы научиться летать?

— Лучше молчи. Не разочаровывай меня дальше. Потому что мне кажется, что каждый человек рождается для какой-то цели, уж я-то точно, и меня ждет необыкновенная судьба. А какая судьба может быть рядом с занудой, который рисковать не хочет?

Дэниэл погрустнел, но Кэтрин это не устраивало. Она принялась щекотать его, тыкать в бок, пока они не начали шуточную возню.

Солнце стояло в зените, звенели кузнечики. О предстоящем обеде совсем не хотелось думать.

Обед между тем наступил в положенное время, и к нему явился Дуглас Гиллан. Конечно, родители и Дженифер ему обрадовались. Мать просияла, когда он поцеловал у нее ручку, отец твердил, что счастлив "поболтать с умным человеком", а Дженнифер обращалась с ним, как с любым другим гостем, и улыбалась ему не больше, чем кому-нибудь еще, но все-таки явно не помнила себя от счастья.

А Кэтрин он казался невыносимо скучным. Недостатки Дэниэла, как ей казалось, все были на ладони, но именно то, что он был естественным и неидеальным, казалось ей особенно чудесным. У Дугласа же не было недостатков: высокий и статный, с правильными чертами выразительного лица и безупречными манерами, с глубоким обволакивающим голосом, он был образован, галантен, щедр и снисходителен. На Кэтрин он смотрел с обожанием, но ее брала оторопь, будто бы чувствами к ней воспылал дубовый шкаф.

Она не представляла, какой пыткой для Дженнифер было наблюдать за ними. Как будто бы прикладывали к груди раскаленные угли. Дженнифер привыкла критически относиться к собственным мыслям и чувствам, она с детства запрещала себе сердиться на Кэтрин, думать о людях плохо или желать чужого. Но усмирить боль при виде того, как Дуглас тщетно пытается завоевать сердце сестры, она все же не могла.

"Он должен быть счастлив. Я поговорю с Кэтрин и заставлю ее одуматься. Пусть даже меня убьет зрелище их счастья". С этой мыслью ей удалось дождаться вечера, когда Дуглас, увы, уехал, но зато она смогла поговорить с сестрой наедине.

Вечером быстро стемнело, и чтобы прийти в комнату к Кэтрин, Дженнифер пришлось зажечь свечу. Сестра, уже переодевшаяся ко сну, заплетала косу.

— Входи, присядь, Джен. Ты в последнее время что-то все грустишь.

В лицо Дженнифер бросилась краска. Она поняла вдруг, что сестра непременно догадается о ее чувствах, и пусть Кэтрин была слишком благородна, чтобы смеяться, но Дженнифер казалось, что такой стыд нельзя пережить. И все же она должна была поступить, как задумала.

— Почему ты так не любишь Дугласа, Кэти? Назови мне хоть один его недостаток, хоть один порок, из-за которого было бы справедливо не отвечать на его чувство?

Сестра, что ужасно, не удивилась. Только улыбнулась:

— Пожалуй, один назову. Он скучен.

Дженнифер на минуту стало легче.

— И только? О, Кэти, ты просто слишком еще молода. То, что тебе кажется скучным — всего лишь разумное начало, залог будущей спокойной жизни.

— Которая мне, наверное, не нужна, — Кэтрин оперла голову на руку. — Джен, если бы это было в моей власти, Дуглас уже был бы у твоих ног. Ты так за него заступаешься, что в конце концов он должен это оценить.

— Я лишь хочу ему счастья, — Дженнифер опустила глаза и скомкала носовой платок. — Взгляни на него другими глазами, Кэти, заклинаю тебя. В конце концов, он галантен, он красив! Пусть ты еще слишком молода, чтобы оценить его разум и доброе сердце, но разве ты можешь закрыть глаза на его красоту?

— Это правда. Пожалуй, он даже слишком красив для меня, — сестра потерла виски. — Прости, Джен, я устала немного. Мне хотелось бы лечь.

При свете свечи Дженнифер заметила на лице сестры капельки пота.

— У тебя жар? — она тревожно прижала ладонь ко лбу Кэтрин, но тот был ледяным.

— Нет, всего лишь головокружение. Здесь душно. Я позову Мэри, она откроет окно.

— Не застудись, Кэти: ночи такие холодные.

— Спасибо, Джен. Я осторожна.

Кэтрин не лгала о своем головокружении. Наутро же ей стало хуже: к горлу подступала тошнота, так что за завтраком она едва смогла съесть тост с медом. Родители забеспокоились и предложили вызвать врача, но Кэтрин отказалась. Она сама не понимала, что происходит, ведь за последнее время это были не единственные странности, происходившие с ней.

Сейчас она была бы не в состоянии приехать к Дэниэлу. Но он был единственным, кому она могла довериться полностью. Кэтрин решилась рискнуть и на третий день послала с запиской мальчишку, приносившего молоко. Дэниэл должен был явиться в сад в девятом часу вечера, когда стемнеет. После весь день Кэтрин провела в постели. К вечеру ей будто бы полегчало — возможно, от радостного ожидания она на время позабыла про недомогание.

Дэниэл ждал ее, как и было условлено, у кустов сирени. Сразу сжал в объятиях:

— Ты больна? Что с тобой? Зачем ты вышла в такую сырость?

— Я не знаю, милый, — Кэтрин прижалась к нему, понимая, что ей по-настоящему страшно. — Милый, я сама не понимаю...

Она, конечно, рассказала ему не обо всем, но оказалось достаточно упомянуть про тошноту и головокружения. Дэниэл изменился в лице, стиснул зубы и будто окаменел. Наверное, они молчали целую минуту.

— Ты в положении, — сказал он наконец. — У тебя родится ребенок. Мой ребенок.

У Кэтрин подкосились ноги.

— Что? Как? Ты... уверен? Так может быть?

— Только так и может, — он горько прикрыл глаза. — Я должен теперь жениться на тебе, Кэти.

Это было еще более невероятно услышать.

— Но я же несовершеннолетняя... Дэниэл, мои родители...

— Не позволят. Я знаю. Но выхода нет. Если ты будешь среди своего круга, и все узнают...

— Тебе будет плохо?

— Не мне. Тебе.

Кэтрин попыталась представить, как рассказывает родителям и Дженнифер о романе с рабочим сцены в театре, о визитах в грязную квартиру и... Она поежилась, только сейчас осознав, что они, пожалуй, примут ее за сумасшедшую. А после? Что с ней будет потом? И что будет с ее ребенком?

— Может, они поймут меня... — прошептала она, чувствуя, что не сможет спокойно дожидаться момента, когда они узнают правду. На глазах выступили слезы. Дэниэл прижал ее к себе.

— Мы сбежим от них. Собери самое необходимое. Но не бери денег и драгоценностей, иначе нас обвинят в краже. Я смогу и так тебя обеспечить.

— Я не могу так сразу уйти, — Кэтрин беззвучно разрыдалась. — Мне надо посмотреть на родителей, Джен... В последний раз. Написать им.

— Хорошо. Я приду завтра, в это же время. Теперь иди домой и береги себя.

Кэтрин вернулась к себе и упала в постель, заливаясь слезами. И не было в эту ночь никого более одинокого, чем она.

Наверное, втайне Кэтрин надеялась, что следующий день не наступит. Но он все же наступил, и ей пришлось принять все, что в нем было. Она смотрела на родителей и сестру, зная, что не увидит их долго — возможно, никогда. Разве они простят ей неизбежный скандал, позор? Что о них будут говорить в обществе? Знакомые будут тыкать пальцами, а может, все нарочито забудут об их существовании... Она болезненно наслаждалась их заботой, которую еще недавно находила излишней, душащей. Она молилась, чтобы отец и мать пережили ее побег, чтобы не разболелись.

В тот миг, когда Кэтрин, сказав, что ляжет спать раньше, целовала отца и мать, она почти возненавидела Дэниэла. Как мог он быть таким жестоким, разлучать ее с семьей! "А что будет, если ты останешься? — спросила она себя прежним холодным тоном. — Представь: живот растет, его не удается скрыть от горничной... Это если гораздо раньше причину твоего недомогания не определит врач. Родители сегодня так настаивали уже... Или думаешь, Дэниэл ошибся? А если нет?" Она вернулась к себе в комнату, заперла дверь на ключ. Упала на колени, хотя не молилась уже давно — с возвращения из пансиона. И сейчас ничего не пришло на ум, только слезы снова покатились по щекам. Усилием воли заставила себя встать. Вещи она собрала еще раньше, в течение дня, когда оставалась одна в комнате. Тогда же карандашом нацарапала письмо. Теперь осталось лишь положить его на видное место и ждать.

В окно постучали их условленным стуком. Кэтрин задула свечу, накинула шаль и подняла раму. Влезла с узлом на подоконник. Уже совсем стемнело, но Дэниэла она все-таки различала. Он помог ей слезть и повел через сад. Они вышли через заднюю калитку — сегодня у нее не скрипели петли — и он предупредил:

— А сейчас пойдем очень быстро.

И они пошли так быстро, что Кэтрин почти сразу стала задыхаться. Ей приходилось почти бежать по темноте, и лишь из гордости она запрещала себе хныкать. Если бы он не держал ее за руку, она бы давно отстала. Наконец, выскочив за Дэниэлом из какой-то подворотни, она увидела наемный экипаж. Дэниэл помог ей сесть.

— Ночью по Корлингу и пару улиц пройти пешком небезопасно.

Экипаж тронулся. Дэниэл ласково сжал руки Кэтрин. Она забыла дома перчатки, ладони уже стали зябнуть.

— Дома ты обязательно согреешься.

— Дома?

— У нас дома, — он посмотрел ей в глаза. — Кэти, ты не представляешь... Я так рад. У нас с тобой будет ребенок. Мы будем настоящей семьей. Знаешь, с тех пор, как умер отец, я не любил возвращаться домой. Только со стенами и разговаривать. А теперь все изменится, я сам стану отцом. Прости, когда ты мне сказала, я испугался, расстроился... Но это глупо. Все будет хорошо.

— Почему ты расстроился? — насторожилась Кэтрин.

— Сам не знаю. Говорю же, по глупости. От неожиданности.

— Родители меня не простят, — прошептала Кэтрин. Дэниэл нежно поцеловал ее.

— Простят. Мы будем просить прощения. Только немного погодя, хорошо? Пока...

— Пока тебе страшно, — догадалась Кэтрин и, как прежде, насмешливо улыбнулась.

— Да, именно так, — вздохнул он.

Из экипажа они сразу попали под проливной дождь. Быстро заскочили в подъезд, добежали до квартиры, Дэниэл пропустил Кэтрин вперед. Он зажег свечу и принялся растапливать очаг.

— Иди сюда, Кэти! Сейчас будет кипяток.

Кэтрин устроилась на скамеечке у очага. Она не успела промокнуть, но шаль снимать не спешила. За окном шумел ливень. Завтра ее начнут искать. Но здесь она была в безопасности. Дэниэл обнял ее:

— Начнем новую жизнь, Кэти.

Дуглас Гиллан не выдал бы своих чувств ни перед кем. Но так тяжело, так больно ему не было еще никогда. Когда-то он занимался боксом, и ни один удар не мог быть болезненнее. Мир, конечно, не рухнул, любое горе настоящий мужчина может и должен молча пережить. Может, однажды он увидит, как подлеца, сломавшего ему жизнь, повесят. Хотя виселицы, без сомнения, мало.

Однако Дугласу не привыкать было собирать волю в кулак. Он видел перед собой растерянную Дженнифер, видел мистера и миссис Мюррей, которых убило исчезновение дочери, а еще больше, наверное — ее письмо с самыми неожиданными признаниями.

Его невеста, его идеал, та, которой он не смел коснуться лишний раз, робея при ней, как мальчишка, была беременна от какого-то проходимца. Его чистую, как снег, Кэтрин осквернил соблазнитель. Он смог ей стать настолько дорог, что она забыла девичий стыд. Она и не заметила настоящей любви, не разглядела человека, готового бросить мир к ее ногам.

Нет, если бы все было так просто! Но он помнил, как поведение Кэтрин внезапно изменилось. Тогда Дугласу показалось, что у него появилась надежда. Однако им лишь играли, из его чувств сделали ширму для самого низкой, грязной, подлой интрижки. Неужели голубые глаза Кэтрин, ее детский румянец были лишь маской для лживой, развратной души?

Сердце его рвалось, как парус под ветром, билось, как утлое суденышко среди волн. Но он только снова и снова обещал мистеру и миссис Мюррей, что отыщет их дочь. Обещал он это и себе.

Он уже попрощался с хозяевами и шел к выходу, когда сзади его окликнули. Дженнифер, подбежав, догнала его.

— Мне жаль... — по щекам девушки струились слезы. — Как мне жаль...

Дженнифер и рада была бы сказать больше, но она не представляла, что может сказать ему. Как утешить человека, с которым так обошлись? И это сделала ее собственная сестра... Дженнифер отчаянно гнала от себя злые мысли о Кэтрин. О милой маленькой Кэти, с которой они вместе играли, читали, пели. Что общего между ее сестрой и девушкой, которая обманывала жениха и родных, потеряла честь, повергла всех, любящих ее, в такое горе?

Ее восхищало мужество Дугласа. Он остался спокоен, лишь в глазах отражалась глубокая боль. И она отдала бы все на свете, чтобы облегчить его страдания.

— Если вам нужна помощь, мистер Гиллан, я... Я сделаю что угодно...

На следующий день Дуглас явился к Мюрреям и заявил, что для розысков Кэтрин собирается нанять частного сыщика. Отец, разумеется, сперва возмутился и заупрямился: ему претило, чтобы хоть кто-то вмешивался в дела их семьи.

— Если у меня осталась лишь одна дочь — так тому и быть. Кэтрин выбрала свою судьбу.

— Но если ее обманули и увезли, чтобы... Для чего-то недостойного? — воскликнула мама. — Если ее письмо поддельное? Нет, мы должны разобраться во всем! Наймите частного детектива, Дуглас, и если будет нужно, пусть он допросит и меня, и Джен.

— Своевольные женщины, — буркнул мистер Мюррей, поднимаясь, чтобы уйти.

— Подождите, отец, — решилась Дженнифер. — Я должна кое-что рассказать маме и мистеру Гиллану. Думаю, лучше, чтобы и для вас это не было тайной.

Утром Мэри, их горничная, убиралась в комнате Кэтрин. За кроватью она обнаружила что-то вроде тайника, откуда из-за ее неосторожного движения посыпались деньги. Мэри, девушка необычайной честности, тут же позвала Дженнифер и отдала ей всю сумму.

— И ты, конечно, молчала полдня, — кисло заметил отец. — Хорошо, что рассказала хотя бы теперь. Ну что ж, мистер Гиллан? Что нам делать с этим?

— Деньги все еще у вас, мисс Мюррей? Будьте добры, принесите их.

Дугласу стало любопытно. Когда Дженнифер принесла деньги, он пересчитал их, но сумма ни о чем не говорила ему.

— Как вы полагаете, откуда у Кэтрин могли взяться деньги? И почему она их прятала?

Дженифер лишь покачала головой: ей всегда было сложно связывать факты. Мистер Мюррей раздраженно пожал плечами. И только миссис Мюррей вспомнила:

— Мы давали Кэтрин деньги для занятий музыкой. Каждую неделю.

— Сколько стоило занятие? — уточнил Дуглас и открыл блокнот. В итоге вышло, что Кэтрин начала "заниматься музыкой" у некоей миссис Фэнси примерно тогда же, когда изменила обращение с ним.

— Она ездила туда в вашем экипаже? Мне нужно поговорить с кучером.

Дуглас был доволен, поскольку теперь мог рассказать частному сыщику гораздо больше.

Он выбрал надежного человека, который уже оказывал подобные услуги его семье и умел быть и ловким, и сдержанным.

Кэтрин вздохнула, просыпаясь, и натянула на плечи колючее старое одеяло. Дэниэл уже одевался. Она осмотрелась, будто никогда раньше не бывала в этой комнате. Да, она не думала, что однажды окажется здесь не гостьей... Во всяком случае, больше, чем просто гостьей. Наверное, это все должно отличаться от того, как она жила до сих пор. Но ее всегда считали способной, и здесь она сумеет освоиться.

В комнате было прохладно, и она стала озираться, ища шаль. В конце концов пришлось спросить Дэниэла.

— Ох, милая, прости, не предупредил. Я оставил для тебя немного кипятка и кашу, а чтобы все не остыло, укутал в твою шаль и свою куртку. Пожалуй, все еще горячее.

— Каша? — Кэтрин помассировала виски. Да, надо же что-то есть на завтрак. — А кто ее приготовил?

— Я сам. Ну, мне пора. Здесь, в кувшине, вода, чтобы ты умылась. Если станет холодно... — он почесал голову. — Да, если станет холодно, постучись к кому-нибудь из соседей, попроси помочь тебе разжечь очаг. Дрова пока есть. Воду я принесу, когда приду. Не скучай.

Поцеловав девушку и попросив запереть засов на двери, он вышел. Кэтрин осталась одна.

Дэниэл, к счастью, вернул ей шаль, и она смогла сбросить с плеч одеяло и умыться. Одеваться самой было слишком сложно, корсет шнуровать у нее и вовсе никогда не получалось, так что в итоге она бросила это занятие: сейчас ее все равно никто бы не увидел. Платье Кэтрин надела прямо поверх сорочки и панталон. А вот чулки явно было не лишние: без них под тонким шелком подола зябли ноги.

Одевшись, Кэтрин приступила к завтраку, оставленному Дэниэлом. На кухонном столе перед ней были тарелка с овсянкой на молоке, два куска хлеба, большой чайник и стакан. И все? "Опомнись, откуда у него деньги на что-то большее. Лучше подумай, в котором часу ему пришлось встать, чтобы приготовить это все. И как он вообще умудрился сварить кашу? Разве мужчины это умеют?" Кэтрин представила варящими кашу своего отца или Дугласа Гиллана. Отец, наверное, уставился бы и застыл, а Дуглас весь перепачкался в хлопьях, но сохранял невозмутимость. Вдоволь посмеявшись, она взялась за ложку — других приборов не было.

Очевидно, она слишком долго возилась, пытаясь зашнуровать корсет. Каша почти остыла, и Кэтрин опасалась, что вода в чайнике тоже будет чуть теплой. По вкусу, пожалуй, каша была не хуже той, что давали в пансионе, где к ней тоже ничего, кроме хлеба, не полагалось. Но та определенно была горячей.

Вода, увы, остыла, но не настолько, чтобы заболело горло. Решив, что сыта, Кэтрин решила прогуляться по квартире. Выглянула в окно в комнате: во дворе уже кипела жизнь. Носились играющие ребятишки, часто бедно одетые, женщины развешивали белье, переговаривались, некоторые проходили с корзинами. Два старика разговаривали чуть поодаль. Все было мокрое от ночного дождя и ярко блестело на солнце.

Кэтрин очень захотелось спуститься вниз, к людям, побыть среди них, пусть и невидимкой. Она повернулась было к двери — и остановилась. Во-первых, Дэниэл не оставил ей ключей. В-вторых, в таком платье она выйти точно никуда не могла.

"Может, у него найдется что-то подходящее?" Кэтрин открыла небольшой шкаф в углу. Нет, там сиротливо висели пальто и поношенный костюм, и рубашка — все явно мужское. А Кэтрин все же не находила в себе достаточно смелости, чтобы переодеться в мужском костюм.

Она взяла с полки книгу и села на диван, решив, что до возвращения Дэниэла развлечется чтением. Но не прошло и часа, как ноги стали зябнуть. Она встала, прошлась, села снова. Еще через полчаса поняла, что продолжает мерзнуть, так что и книга ее уже не увлекала. Тем более, эту, про приключения моряка на необитаемом острове, она с детства знала наизусть.

"Как же сделать, чтобы в квартире стало тепло? Разжечь дрова? Чем?" Ей снова захотелось есть, но жевать пустой хлеб было бы противно. Лучше бы что-то сладкое. Или соленое.

Кэтрин повздыхала, снова попыталась углубиться в чтение, но холод и желание съесть что-то повкуснее хлеба и каши становились невыносимыми. "Найти Дэнила? Но придется уйти от квартиры далеко, оставив ее незапертой. Но и здесь я оставаться уже не могу. А что, если..." Она отодвинула засов, выскользнула из квартиры и постучалась в дверь напротив.

Ей открыло странное существо. В узенькой передней, опираясь тонкой рукой о стену, стояла страшно худая, бледная девушка. Она была одного роста с Кэтрин и, пожалуй, одних лет, но возраст ее определить было сложно: курносый нос придавал угловатому лицу нечто задорно-дерзкое, а зеленые глаза смотрели с таким выражением, какое Кэтрин наблюдала лишь у Дугласа, когда тот обсуждал деловые новости. Губы были слишком пухлые, щеки — слишком впалые. Темные, сильно вьющиеся волосы кое-как подвязаны на затылке. Платье — такое вылинявшее и затасканное, что даже горничная Мэри, отнюдь не щеголиха, побрезговала бы его надеть.

Девушка оглядела Кэтрин с головы до ног с наглым любопытством и присвистнула.

— Вот это птица к нам залетела! Папаше рассказала бы, да он пьяный валяется. Откуда ты такая?

Она говорила, странно растягивая часть слов, а часть точно прожевывая. Говорила громко, так что по коридору пронеслось раскатистое эхо. Кэтрин подавила желание уйти: она ощутила, что ей брошен вызов.

— Я ваша новая соседка, невеста Дэниэла Хоупа. Вы не могли бы мне помочь?

— Отчего бы нет? — девица пожала плечами. — Только ты уж зайди, чего на площадке-то болтать. Тут народ разный.

Они прошли на кухню, немногим более чистую, чем в квартире Дэниэла.

— Я этого Дэна не знаю почти, — говорила соседка. — Мы с папашей тут только год живем. А хахаль твой больно важничает, и не заглянет к нам никогда. Но ты мне нравишься, чем смогу — помогу. Не бесплатно, конечно.

Кэтрин мысленно подосадовала сначала на собственную наивность: с чего бы ей стали помогать незнакомые люди? Потом на Дэниэла, который явно из трусости не велел брать денег, а ведь она могла бы захватить хотя бы то, что родители давали на несуществующие занятия музыкой. Делать нечего...

Она попыталась снять с шеи цепочку, но девица с нахальным громким смехом ее остановила.

— Чего? Нужна мне твоя побрякушка! Чтоб меня в ломбарде за воровку приняли? Нет, ты меня не смеши. А вот платьишко твое, — она подмигнула, — мне бы пригодилось. Я тут пою в кабаке... Только пою! Но посетители те еще свиньи. Один мне платье порвал, другой порвал еще раз, третий пивом облил.

Кэтрин начала понимать.

— Вы хотите мое платье?

Она взяла с собой пару домашних платьев, так что не обеднела бы.

— Сейчас я схожу и переоденусь.

— А что, в таких нарядах по нашим трущобам удобно ходить? — девица криво усмехнулась. — Ты же с соседом-то сбежала? Вот как раз тебя заметят в таком шмотье и вас сцапают.

— Сцапают? — Кэтрин похолодела. — Кто?

— Полиция. Уж не знаю, что потом с такими делают. Да не бледней ты так, а то того и гляди грохнешься. Топай к себе, а я скоро появлюсь с обносками появлюсь. Мои-то на тебя не влезут. Тебе, кстати, что-нибудь еще нужно?

— Что-то кислое, — вырвалось у Кэтрин.

Девчонка хихикнула.

— Беременная, что ли? Ух... Вы попали. Ну, топай, все тебе будет. А мне платьишко. Я такой красоткой буду, сразу принц и умчит! Меня, кстати, Руби зовут, а тебя?

— Кэтрин... — пролепетала она, силясь прийти в себя. Новость про полицию выбила ее из колеи, и она не успокоилась бы теперь, не поговорив с Дэниэлом.

Неделю спустя Дуглас знал все. Сыщик собрал о его счастливом сопернике все сведения, какие только мог. Дэниэл Хоуп, двадцать лет, рабочий сцены в театре. Образование — народная школа, работает с пятнадцати, до семнадцати ухаживал за спившимся, парализованным отцом. По описанию — далеко не красавец. По характеру — замкнутый, медлительный. Ничем не выделяется.

Такой достоин жалости — и только. Был бы достоин, если бы не разбил счастье Дугласа. Уму непостижимо, что Кэтрин могла в нем найти, как умудрилась его предпочесть. Дуглас успеть вообразить себе беспутного малого с наглой ухмылкой, игрока, бродягу, волокиту, который, может быть, сумел ее поразить, поманить призраком мнимой свободы. На что еще купишь девушку, воспитанную на романтических бреднях? Нет, он не ненавидел бы такого меньше, напротив, хотел бы уничтожить, растоптать, дать ему наконец понять, что значит — проиграть. Но его смог победить жалкий червяк. С игроком, с распутником можно вступить в войну и не сожалеть, выбирая любые средства, но что делать с червяком?

И Дуглас пришел в полное недоумение. У него был адрес, наверняка беглецы скрывались на квартире у мальчишки. Но что с этим делать? Мистер Мюррей наотрез отказался обращаться в полицию. Выходило, что беглецы будут наслаждаться счастьем, а Дуглас понесет дальше свою боль.

Его ношу, впрочем, пыталась, как только могла, облегчить Дженнифер. Когда он бывал у Мюрреев, ему стоило лишь начать с ней разговор, чтобы ощутить ее любовь, ее участие, выражавшиеся множеством мелких услуг, особым тоном, нежным взглядом.

А у Дженнифер и вправду горело сердце. И пусть она стыдилась множества недостойных мыслей, но не могла не признаться, что невероятно счастлива, когда Дуглас теперь, приезжая к ним, явно наслаждается ее обществом. Конечно, она негодовала на бесчестного соблазнителя и вероломную Кэтрин, причинивших такое горе дорогим ей людям. Конечно, она беспокоилась за свою маленькую сестренку Кэти: с таким же эгоистом, как она сама, каких они бед наживут? О, ей нельзя было так думать, и все-таки она не могла подавить подобные мысли совершенно. Старалась думать о родителях — а думала снова о Дугласе и о Кэтрин. В голове царил хаос, она трепетала, сама себя не понимая. И у нее было чувство, что она живет, зажмурившись, потому что слишком уж страшно было думать, что принесет завтрашний день.

Со дня побега Кэтрин прошло две недели, и три, и месяц, и другой. И так незаметно наступила середина октября. Парки Корлинга нарядились в золотую листву, и еще радовали глаз последние георгины и астры.

Дженнифер гуляла в саду, любуясь на осенние листья. Погода стояла очень теплая, и она надеялась, что и Кэтрин где-то далеко не мерзнет. И что, может быть, вспоминает об оставленных родных. Мать и отец очень тосковали по младшей дочери: маму Дженнифер не раз заставала в слезах, а отец почти не выходил из кабинета. Ах, если бы Дуглас сказал Дженнифер адрес Кэтрин, она обязательно увиделась бы с сестрой и поговорила с ней, упросила вернуться домой! Но он отказывался, говоря, что это опасное место, где приличным людям лучше не появляться. Впрочем, Дженнифер все равно не могла не восхищаться его благородством. Он согласился потихоньку, как сказал, "через десятые руки", передать Кэтрин теплые вещи, которые для нее собрали мама и Дженнифер: чулки, белье, башмаки, простое шерстяное платье и накидку. Оставалось как-то прислать ей пальто и перчатки на зиму.

— Видите ли, — сказал он ей однажды. — Я не могу сердиться на Кэтрин, когда подумаю, как она сама наказала себя. Вы не представляете, сколько работы выполняют по дому женщины того круга, к которому она теперь принадлежит. Кэтрин не приучена задумываться о деньгах, а между тем теперь их не хватит не только на развлечения, к которым она привыкла, но даже и на еду. Да и ее... тот человек, словом. Подобные ему сдержанностью по отношению к женщинам не отличаются. Равно как и трезвостью, и целомудрием.

— Вы считаете... Он способен ей изменить... Ударить ее? — Дженнифер пришла в ужас, ей хотелось немедленно вытащить Кэтрин из лап такого чудовища.

Дуглас грустно покачал головой.

— Я очень надеюсь, что нет. Знаю, знаю, что вы мне скажете: мы должны немедленно явиться туда и спасти ее, хотя бы и силой. Но мне не удалось выяснить, обвенчались они или нет. Если обвенчались, мы не вправе их разлучать.

Дженнифер пришлось прижать к глазам платок. Дуглас осторожно коснулся ее руки.

— Не нужно пока волноваться. Надеюсь, все же этот... человек не столь недостоин, как пока мне представляется. Может быть, я предвзят. И знайте, что если Кэтрин попросит меня о помощи, я буду защищать ее, как защищал бы свою сестру.

— Вы так великодушны! — у Дженнифер вырвался стон. — Ах, если бы Кэтрин знала это!

...Дуглас бесшумно открыл калитку в саду. Подобное поведение было не в его правилах, но Дженнифер была достойна того, чтобы объяснение с ней было хоть немного, как говорится, романтичным. Она услышала шаги и тревожно оглянулась.

— Не пугайтесь, мисс Мюррей, — Дуглас появился перед ней. — Позвольте немного скомпрометировать вас тем, что я побуду с вами наедине. Мне необходимо вам кое-что сказать.

Дженнифер прелестно покраснела, прижала руку к груди и опустила глаза.

— Говорите, сэр, — прошептала она.

— Мне понадобится совсем немного времени. Мисс Мюррей, нет нужды говорить вам, что вы необычайно хороши собой: это вы и так слышите отовсюду. Но за время, которое вас знаю, я смог убедиться, что душа ваша еще прекраснее вашего лица. Мисс Мюррей, — он нежно взял ее за руку. — Я прошу вас оказать мне честь и согласиться стать моей женой.

Она тихо вздохнула и прикрыла лицо платком.

— Я согласна. Если мои родители не возражают, то я согласна.

Обращение к старикам Мюрреям, конечно, было формальностью: они давно мечтали увидеть Дугласа своим зятем. А он решил, что лучшей невесты, чем Дженнифер, ему не найти. Не говоря обо всех ее внутренних и внешних достоинствах, она любила его, а в таких делах женихам везет нечасто. В свете начнутся сплетни, но иногда их следует презреть.

Он, однако, не стал лгать Дженнифер, что любит ее. Он еще только готовился вырастить в себе чувство к ней. Но он обязательно полюбил бы ее уже в браке, и она понимала это. Ее сияющими глазами, соперничавшими цветом с ясным небом, нельзя было не залюбоваться.

Зиму ждешь с нетерпением, если точно знаешь, что дома будет тепло. Дэниэл, конечно, к холоду привык и мог позаботиться сам о себе. Но теперь он был не один: у него были Кэти и их будущий ребенок.

Очень здорово, что они были. Когда Дэниэл остался совсем один, после смерти отца, он как будто сам замерз изнутри. Ничего не хотелось, никуда не тянуло. Как-то... не для кого биться, а для себя — бессмысленно. Сегодня ты есть, завтра сжег тебя тиф.

В первый раз в сердце как будто искорка упала, когда он случайно увидел Кэтрин. Она была такой безумно яркой, как звезда, как садовый цветок, что захотелось взглянуть еще раз. Он совсем не ожидал, что и сам может привлечь ее внимание. И вот теперь они не расстаются, и она носит его ребенка. Как только не улыбнется жизнь!

Всякое за эти месяцы бывало. Как они оба дрожали несколько первых дней, что за ними придут из полиции! Все Руби, соседка, пугала. Хотя ей спасибо: помогала Кэти по хозяйству, показывала, подсказывала. Как Кэти, пытаясь освоиться, уставала сначала. Как плакала, когда портила ужин или после мытья посуды у нее болели руки. Дэниэл рвался помочь, но она не подпускала. Гордая. Из гордости же едва не выкинула свертки с теплыми вещами, которые ей присылали родственники. Отговорил.

И вот теперь каждый раз после работы Дэниэл спешил не в пустые стены, а к любимой женщине, такой уютной, нежной, своенравной, веселой. Она, конечно, полнела, слабела, иногда у нее кружилась голова, и тошнота накатывала. Дэниэлу было ее очень жаль, и все же он был счастлив. Не терпелось послушать, как ребенок шевелится.

Отец вездесущей Руби, Марк, тоже помогал, советовал Дэниэлу, что делать, если Кэти станет плохо, иногда делился яблоками или сыром. Он зазывал, бывало, Дэниэла выпить, тот сперва отнекивался, но чего обижать старого человека. Дэниэл меру всегда знал. Руби с ним пыталась заигрывать — должно быть, в шутку. Кэти бранилась, когда замечала, что от него пахнет вином, а он просил ее не нервничать. Без помощи друзей им бы куда хуже пришлось.

Но Рождество они все-таки встретили вдвоем. Без индейки, зато с сыром и яблочным пирогом. Кэти надела последнее платье из той, прежней жизни: хранила его вместо праздничного. И мечтала, как летом они обязательно съездят в Розфильд.

— Я слышала, это совсем недорого. А ты должен однажды увидеть море!

Какое уж там "недорого"... Но незачем было пока с ней спорить, пусть мечтает себе.

Кэтрин улыбалась январскому солнцу, радуясь, что постепенно прибывает день. Значит, все ближе весна, когда уже не будет так холодно и не будет так хотеться есть.

Она сдерживалась, как могла, не высказывая Дэниэлу и десятой доли наболевшего. Она, конечно, слабо представляла, на что идет, но ведь это было ее решение, вызванное последствиями ее поступка. И с каждым днем Кэтрин все сильнее осознавала: то, что теперь ей холодно, голодно, что она редко может даже вымыть голову, а кожа на руках страшно загрубела — это еще не самое ужасное. По-настоящему плохо то, что теперь ее жизнь не изменится в лучшую сторону никогда. У нее не будет ни времени, ни средств, ни сил. Она отупеет от работы и от того, что не может больше читать новые книги, общаться с интересными людьми, путешествовать. Родятся дети, и у нее не останется и вовсе ни одной свободной минутки. На всю жизнь — домохозяйка, жена рабочего парня, мать его детей. И только. Необыкновенное будущее, грезившееся Кэтрин, обернулось тесной квартиркой, нищенскими обносками и подсчетами, хватит ли денег на хлеб.

И с этим она бы заставила себя смириться, потому что следует нести ответственность за свои поступки. Но ее пугало, в кого превращался Дэниэл.

Беда не в том, что он оказался ограниченным, невежественным по сравнению с ней и трусоватым. Но он был безвольным, не находил в себе сил отказать соседу, зазывавшему выпить, и все чаще приходил домой пьяный. Пока, правда, только слюняво целовался и заваливался спать, но Кэтрин поеживалась, представляя, что однажды он станет похож на ужасных буйных пьяниц, о которых она слышала от прислуги. А куда она пойдет с маленьким ребенком? Да и сейчас — куда ей деться, если с животом все сложнее даже подниматься по лестнице?

Кэтрин пробовала поговорить с соседями. Марк и Руби только отмахивались и советовали "не пришпиливать мужа к юбке". Мужа... Они с Дэниэлом пока не повенчались. Он предлагал, но Кэтрин было страшно, она просила подождать.

...Каждое утро Кэтрин, проводив Дэниэла, заставляла себя выйти на прогулку. В тесной квартирке начинало колотиться сердце, все чаще хотелось плакать, а свежий воздух — насколько он может быть свежим в Корлинге — успокаивал и бодрил.

На улице было чудесно. Кэтрин, переваливаясь, шагала сквозь бесконечный поток прохожих, оборачиваясь то на маленького продавца газет, то на открывавшуюся дверь магазина. Здесь из магазинов вряд ли выйдет кто-то из ее знакомых, да никто и не узнал бы ее, бедно одетую, располневшую.

Внимание Кэтрин привлек колокольный звон. Она знала, что неподалеку есть церковь, и ей захотелось посмотреть на прихожан. Звон был веселый, праздничный. Когда Кэтрин приблизилась, заметила, что из церкви выходят жених и невеста.

Ей захотелось присмотреться внимательнее, она влезла на скамейку у дорожки. В невесте она узнала Дженнифер. В женихе — Дугласа Гиллана.

Она завороженно наблюдала за новобрачными. В толпе ахали, удивляясь красоте невесты, и точно, Дженнифер превзошла саму себя. В блеске зимнего солнца, стократ похорошевшая от счастья, , светящаяся чистотой, она ослепляла, заставляя невольно потупиться. Дуглас шагал рядом все с тем же непроницаемым лицом — впрочем, кажется, довольным. Кэтрин теперь могла вздохнуть спокойно: он точно не стал бы ее преследовать. Теперь у него есть Дженнифер — все вышло по справедливости.

Вскоре Кэтрин увидела и родителей. Они выглядели счастливыми, но очень постарели за эти месяцы. Больше она смотреть не могла: по щекам заструились слезы. Поспешно сойдя со скамейки, Кэтрин скрылась в толпе.

Весной было уже не так холодно, но сырость пронизывала до костей. Разбитый тротуар и двор были все в лужах; каждый раз, выходя из дому, Кэтрин промачивала подол, чулки, башмаки. Из-за огромного живота она стала чрезвычайно неуклюжей.

Тяжело было все, даже держать в руках иголку с ниткой. Дэниэл пытался помочь, но он стал работать вдвое , чтобы, по его словам, хватило Кэтрин с малышом. А если не работал, нередко захаживал к соседям и возвращался пьяный. Кэтрин из гордости перестала просить Руби о помощи: ей не хотелось одалживаться у людей, которые спаивают ее мужа. Родов она ждала почти с ужасом: няня когда-то рассказывала ей с Дженнифер, что младенцы плачут постоянно, каждый час хотят есть, пачкают пеленки, срыгивают. На нее, еще больную, должна была свалиться целая пропасть работы, в которой Дэниэл ей бы не помог. И хотя Кэтрин знала, что ей нельзя нервничать, бывало, она полдня могла проплакать от отчаяния. Светлые апрельские вечера ее не радовали, и когда Дэниэл, придя с работы и не завернув к соседям, предлагал ей вместе прогуляться после ужина, она только мотала головой. Лишний раз спуститься по лестнице, а потом еще и подняться? Для нее это было бы непосильным испытанием.

Тем вечером Кэтрин, кое-как приготовив ужин, сидела на диване и в который раз пыталась отвлечься, читая. Дэниэл достал ей где-то новенький сборник детективных рассказов. Повествование захватило ее, и она проглотила целых три, прежде чем заметила, что Дэниэла снова нет. "Опять у соседей", — подумала Кэтрин с раздражением и уткнулась в книжку. В дверь постучали, потом сильней, настойчивей. Кэтрин поковыляла открывать, решив, что сейчас точно устроит мужу настоящий скандал. Но на пороге стоял старик Марк, отец Руби. Снова навеселе.

— Что вам нужно? — грубо спросила Кэтрин. Он замялся, скосил глаза на ее живот. Кэтрин невольно укуталась в шаль.

— Что вы хотите? Дэниэл у вас?

— Оно так... — согласился сосед. — Только ты уж не обессудь... Грех вышел.

— Какой грех? О чем вы?

Ей стало не по себе.

— Да муж твой... С дочкой моей непутевой... Ох, пойдем, сама все увидишь.

Кэтрин не понимала его слов и не желала понимать. Тем не менее, отправилась за ним следом: мало ли, что случилось с Дэниэлом.

Он нашелся в тесной темной спаленке соседской квартиры, на засаленной, измятой постели. Лежал без одежды, едва прикрытый одеялом, раскинув руки, и храпел. У кровати валялись его скомканная рубашка, брюки, белье. К груди Дэниэла припала, обхватив его тонкими руками, Руби.

— Вот они, бесстыдники, полюбуйся! Аль разбудить?

— Не надо, — у Кэтрин прервалось дыхание, пришлось сглотнуть. — Нет, разбудите их... Через час.

Этого должно было хватить.

Она вернулась к себе, раскрыла шкаф, стала беспорядочно хватать вещи. Удивительно живо для ее состояния собрав узел, набросила на плечи пальто: все равно она ужасно зябла. Потащилась по лестнице, спустилась во двор. Квартира осталась незапертой, но даже если Дэниэла и ограбят, ей теперь все равно.

Сначала Кэтрин шла торопливо, но быстро выдохлась. Вечерний свет угасал, начинало холодать. На ночных улицах Корлинга в одиночку находиться опасно, это ей муж уже объяснил. Впрочем, пора перестать называть его мужем. В какую же грязь она вляпалась, что наделала со своей жизнью.

В кармане пальто нашлось немного денег. Кэтрин остановила наемный экипаж. Она хотела поехать к родителям, но не смогла представить, как показалась бы им в таком виде. Тогда она назвала адрес Дугласа: возможно, Дженнифер пустила бы ее в тайне от мужа на одну ночь.

После Кэтрин не раз удивлялась, насколько же ей повезло. Никакая мало-мальски обученная прислуга, до того ее не знавшая, не пустила бы ее на порог. Но дверь ей открыла Мэри, которая после замужества Дженнифер перешла работать в дом молодых Гилланов. Мэри узнала ее и, конечно, бегом пустилась сказать хозяйке, кто же пришел.

Дженнифер поспешно спустилась к ней. Увидев, вскрикнула и обняла.

— Кэтрин, дорогая, что случилось? Он ударил тебя? Избил? Тебя, в таком положении?

— Он изменил мне, — с трудом выдавила Кэтрин. — Скажи, Дуглас дома?

— Нет, он еще не возвращался. У него сегодня много дел.

— Ты можешь устроить, чтобы я тайно переночевала где-нибудь здесь? Или одолжи мне денег на гостиницу.

Дженнифер покачала головой и посмотрела на нее с материнской строгостью.

— Кэти, у меня нет от мужа тайн. Но ты не должна ничего опасаться, Дуглас давно тебя простил. Оставайся у нас, сколько угодно, ты моя сестра, ты его сестра. Неужели мы допустим, чтобы ты жила в гостинице?

Кэтрин почувствовала, что у нее совсем ослабели ноги. Дженнифер поддержала ее, Мэри сняла с нее пальто и забрала узел, а сестры вместе пошли по лестнице.

В тот вечер Кэтрин быстро уснула в отведенной ей комнате для гостей: слишком сильно она устала за прошедшие месяцы. И только утром, когда Мэри пришла к ней спросить, не нужно ли чего, осознала, насколько снова изменилась ее жизнь.

— Мэри, — не могла она не спросить, — мистер и миссис Гиллан хорошо живут?

— Да, мисс, они очень дружны, — Мэри умудрилась не сопроводить свои слова выразительным взглядом, а стоило бы.

За завтраком Кэтрин и сама убедилась в том, что оценка Мэри была справедлива. Дуглас был с женой нежен и предупредителен в своей обычной сдержанной манере. А с ней самой, Кэтрин — прост и приветлив, будто это не она прошлым летом нанесла ему такое жестокое оскорбление. Как же Кэтрин раскаивалась теперь! Пусть она не любила его и никогда бы не полюбила, пусть они не подходили друг другу и она завяла бы с ним от скуки — но она глубоко сожалела, что использовала любовь благородного, великодушного человека и наверняка причинила ему сильную боль своим побегом, да еще и опозорила в глазах света. И ради кого? О Дэниэле она и подумать теперь не могла без отвращения и стыда. Трусливое и распущенное ничтожество.

Следующие дни прошли на редкость тихо. Кэтрин отдыхала, наслаждаясь комфортом и бездельем. Дженнифер окружила ее заботой, старалась накормить, развлечь. Привела семейного доктора, который сказал, что роды, возможно, состоятся на этой неделе, в крайнем случае — на следующей. Судя по его лицу, он и что-то еще заподозрил, во всяком случае настаивал, чтобы Дженнифер при малейшем признаке начала присылала за ним.

Сестра предлагала позвать родителей, хотя бы мать, но Кэтрин согласилась лишь на то, чтобы Дженнифер написала о ее появлении. Увидеться она нашла бы в себе силы лишь после родов. Если отец вообще захочет ее видеть, конечно. В маме она не сомневалась.

Ей уже стало казаться, что неустроенная, неуютная жизнь с Дэниэлом приснилась ей. Но однажды поздним вечером, когда она отпустила Мэри и собиралась лечь спать, в окно постучали. Спальня, как и комната Кэтрин в родительском доме, была на первом этаже, окно выходило в сад. Кэтрин порадовалась, что еще не задула свечу. Крадучись она подошла к окну: к стеклу припал Дэниэл.

Сперва Кэтрин хотела позвать на помощь, но после секунды колебания поставила свечу на туалетный столик и взялась за раму.

— Что тебе нужно? — спросила она с отвращением и гневом. — Как ты меня нашел?

— Спросил у слуг в доме твоих родителей, — ответил он шепотом. — Кэти, послушай. нам нужно поговорить. Пожалуйста, прости меня.

— Что?! Конечно же, нет!

— Кэти, — он взял ее за руку; губы у него дрожали, пальцы тоже, глаза блестели. — Я виноват в том, что пил с соседом. Я признаю. Но с Руби у нас ничего не было. Я не изменял тебе. Я только зашел к дядюшке Марку и выпил с ним, и дальше я не помню ничего!

— Так напился, что даже не помнишь, с кем лег в постель, — Кэтрин брезгливо отдернула руку. — Пьяница. Такой же, как твой отец!

— Не задевай моего отца! — воскликнул Дэниэл. — Он запил после смерти мамы.

— А ты — когда понял, что не справляешься и не можешь дать мне ничего, а отослать боишься, верно? — Кэтрин только сейчас это пришло в голову. — Ты тряпка, жалкая грязная тряпка. Как я могла хоть что-то в тебе разглядеть? Как я могла из-за тебя причинить боль моим близким? Да лучше бы я тебя никогда не встречала!

— И я тебя тоже, — ответил он дрожащим голосом. — Но теперь мы связаны, Кэти. У нас будет ребенок.

— Это уже чья угодно забота, только не твоя. Поди прочь, я не хочу тебя видеть.

— Я уйду. Но я буду приходить каждую ночь, пока ты меня не простишь.

— И не вернусь с тобой в трущобы? С грудными детьми на руках, больная? Это ты называешь любовью? На что ты рассчитывал, зовя меня с собой? Вступая со мной в связь? Что я смогу так жить? Поди поучись, как любят настоящие люди!

— Это у которых такие хоромы? — тут уже он злобно ухмыльнулся. — А ты не понимала, что я живу иначе и тебе будет трудно? Кто же тебя заставлял...

Кэтрин со всей силы ударила его по щеке. Она не могла больше терпеть.

— Прочь от меня! Прочь, или отправишься в тюрьму! Воры! Помогите, воры!

Она метнулась в угол комнаты и зазвонила. Дэниэл тут же скрылся, а Кэтрин опустилась на пол и рыдала, пока ее не подняла прибежавшая на шум Мэри. Прежде, чем потерять сознание, Кэтрин еще слышала, как в коридоре спрашивают друг друга, что случилось, Дуглас, Дженнифер и слуги.

Дженнифер сильно волновалась, что у Кэтрин от испуга немедленно начнутся роды. Однако все случилось лишь на следующий день. Мэри успела съездить за доктором Уолли. Кэти, бедняжка, очень страдала, но к вечеру на свет все же появились близнецы, мальчик и девочка. Кэти была совершенно измучена, лежала без движения, и о ней заботился доктор Уолли, а Дженнифер и Мэри искупали и одели близнецов. Дженнифер еще до родов хотела найти им кормилицу, но Кэти сказала, что выкормит их сама. И сейчас, пусть с огромным усилием, она все-таки дала им грудь. Дженнифер не смотрела на само кормление, но когда забирала детей, то ее охватило новое, невероятное чувство. Точно в руках у нее было что-то удивительно хрупкое и совершенно бесценное, и само это осознание вливало новые силы. Прижав к груди племянницу, которая была покрупнее и посильнее брата, Дженнифер вгляделась в розовое личико и помолилась, чтобы у нее тоже как можно скорее родились дети. Она взглянула на Мэри: та точно так же любовалась на мальчика, уже уложенного в кроватку.

— Ангелочек! Чистый ангелочек, мэм! Такой невинный, такой слабенький!

"А ведь они бастарды, — подумала Дженнифер, вспомнив, что сестра и ее соблазнитель так и не обвенчались. — Каково им придется в жизни? Как их заставят ответить за грехи родителей? Таких слабых, беззащитных..." Она спешно вытерла слезы, чтобы соленые капли не упали на нежную кожу новорожденной.

На следующий день после родов Кэти все же навестила мама. Сестра еще не могла подняться с постели и почти не говорила, равнодушно глядя в потолок. Утром она снова покормила детей, но молока для двоих было недостаточно, и Дженнифер стала снова настаивать на кормилице. Мама поддержала ее в этом. Она ухаживала за Кэтрин, как за маленькой, чуть не с ложечки покормила ее и все целовала огрубевшие руки.

— Все закончилось, Кэти, девочка моя. Ты снова с нами. Отец со временем простит. А твои дети — это мои дети, и я не позволю, чтобы их хоть в чем-то ущемили.

— И я тоже, — прибавила Дженнифер. — Они вырастут счастливыми, Кэти. Я уверена, Дуглас их тоже не бросит.

Дуглас уже заходил посмотреть на детей, и хотя не брал их на руки, но они ему, кажется, понравились. Он сказал, что следует поговорить со священником насчет крещения, и попросил Кэтрин выбрать имена. Та сказала, что мальчика хочет назвать Лукасом, а девочку — Эванджелиной. Им решили дать фамилию Кор — от названия города Корлинг, где они родились. Сестре благодаря постоянным визитам мамы стало вроде бы легче, она быстро встала с постели, хорошо ела, кормила детей и даже выходила на прогулку — правда, только с Мэри или с нанятой для детей няней. Пока ни она и Дженнифер, ни сама Дженнифер и Дуглас еще не обсуждали, где потом будут жить Кэтрин и ее дети, что с ними станется. Казалось, подходящее время еще не наступило, Кэтрин еще окрепла недостаточно.

А через две недели после того, как родились дети Кэтрин, повторился кошмар прошлого года. Утром бледная от испуга Мэри разбудила Дженнифер и протянула ей письмо.

— Простите, мисс Кэтрин исчезла. Я нашла только это.

— Исчезла? Как? Куда? — Дженнифер не сразу совладала с собой, но Дуглас положил ей руку на письмо, велел Мэри выйти и посмотреть, все ли вещи Кэтрин на месте, а сам стал читать вслух.

"Дорогая Дженнифер! Обязательно прочти это письмо нашей бедной маме. Я понимаю, что жестоко разбиваю ее надежды. Но поступить иначе я не могу. Мне слишком стыдно оставаться и дальше в доме Дугласа, злоупотреблять его великодушием после того, как чудовищно я поступила с ним. Я не могу дальше жить в таком стыде. К тому же, если меня не будет рядом, моих детей можно будет выдать за круглых сирот, а к таким относятся лучше, чем к плодам внебрачной связи.

Позаботьтесь о них, это единственная моя просьба. Если я когда-нибудь смогу отблагодарить вас делом, то верну все. Не бойся за меня, Джен, и попроси маму не бояться: я не собираюсь умирать. Я лишь хочу начать новую жизнь далеко отсюда. Жаль, не могу взять детей с собой. Они родились от ошибки, прихоти, подлости. Но они ни в чем не виноваты, и как бы я хотела, чтобы они не страдали за поступки их родителей. Оберегайте их, не отдавайте их отцу. И если вам слишком стыдно, можете не рассказывать про меня, я этого не стою.

Джен, утешь маму. Пусть Эванджелина станет ей дочерью вместо меня, а Лукас — сыном, о котором она так мечтала. Передай Дугласу мою безмерную благодарность и безмерные извинения. Он лучший человек на свете и не заслуживал, чтобы с ним обходились, как обошлась я. Как жаль, что я поздно это поняла. Но ты будешь ему куда лучшей женой, Джен, и наших детей вы достойны больше, чем мы с их отцом.

Прощайте. Остаюсь преданная вам обоим Кэтрин Мюррей".

...Весь последующий день лучше не вспоминать. Перед визитом мамы Дженнифер спешно пригласила доктора Уолли, и его услуги пригодились. Дуглас сообщил приметы Кэтрин в полицию: он опасался, что у нее после родов случилось помешательство, вроде бы такое бывает. С ним волей-неволей приходилось согласиться, ведь в здравом уме никто не бросит собственных детей. Самой же Дженнифер вместе с Мэри пришлось спешно искать кормилицу: дети захлебывались от плача.

К вечеру она ощущала себя совершенно измученной, но все-таки нашла в себе силы зайти в комнату к Кэтрин: ей пришло в голову, не найдет ли она снова какой-то тайник, который бы, как в прошлый раз, пролил свет на тайну исчезновения ее сестры. Однако в комнате оказался посторонний мужчина.

Он видимо, влез в окно и почти подошел к двери. Дженнифер столкнулась с ним нос к носу и даже не смогла вскрикнуть от удивления. А он и не попытался сделать ничего угрожающего, только приложил палец к губам.

— Тише. Я Дэниэл Хоуп. Кэти ведь вам рассказывала? Где она?

— Куда ты делась, Джен? — раздался в коридоре голос Дугласа. Несмотря на умоляющие жесты юноши, Дженнифер отворила дверь и ответила.

— Я здесь. И у нас гости.

Хоуп обескураженно на нее посмотрел, а Дженнифер тем временем разглядывала виновника всех несчастий в их семье. Он был еще очень юным, совсем худым, долговязым, с изможденным лицом и спутанными волосами. На щеке засохла грязь. Он иногда принимался шмыгать носом. С виду и не скажешь, на что он способен, а между тем...

— Кто вы такой? — сурово спросил Дуглас, распахнув дверь.

— Я Дэниэл Хоуп. Я хочу видеть Кэтрин.

Дуглас смерил его полным презрения взглядом:

— Она сбежала.

— Сбежала? Но почему?

Хоуп напрягся и смотрел на них обоих с подозрением.

— Совесть не позволила ей дальше пользоваться великодушием Дугласа, — пояснила Дэеннифер. Она не стала добавлять, какое мнение о самом Дэниэле высказала Кэтрин в письме.

— А вы, значит, ее бывший жених... — протянул Хоуп и вдруг выпалил. — Так не вы ли подкупили соседей, чтобы меня споить?

Дженнифер только всплеснула руками, но Дуглас сказал все сам:

— Молодой человек, в вашем распутстве я не повинен.

Хоуп взялся за виски.

— Что же с Кэтрин? Как вы думаете?

— Я ничего не думаю, и уж во всяком случае, делиться мыслями с вами я не стал бы, — отчеканил Дуглас. — Что вам еще нужно? Если вы узнали все, что вас интересует, то извольте удалиться. Вас проводят через черный ход.

Парень замер на миг.

— Нет. Это не все. Я хочу увидеть детей. Я подглядывал эти дни в окно и знаю, что родилась двойня. Пусть их принесут.

Дуглас замешкался, но Дженнифер быстро вышла в коридор и распорядилась, чтобы детей принесли в комнату к Кэтрин. Когда вернулась, Дуглас сообщил:

— У мистера Хоупа неприятности на работе. Точнее, работу он потерял, поскольку по его невнимательности произошел несчастный случай. Чудом обошлось без жертв. По этой причине он не в состоянии пока участвовать в воспитании детей и оставляет их на наше попечение.

Дженнифер и в голову не приходило, что этот мальчишка может предъявить права на детей, но теперь она облегченно вздохнула.

Хоуп по очереди взял на руки сына и дочь, посмотрел на личико каждого, спросил их имена, поцеловал. Когда отдал детей няне, руки у него дрожали, он мотал головой и кусал губы.

— Если... — у него срывался голос. — Если...

— Я надеюсь, вы не пытаетесь высказать угрозу, — прервал Дуглас. — Ступайте, о ваших детях позаботятся. Мэри, проводите нашего гостя.

Дженнифер видела, что в коридоре мальчишка все же закрыл лицо руками. И ей инстинктивно не понравилось, что Мэри ласково дотронулась до его плеча. Конечно, ее горничная — просто добрая девушка, но этот юноша — опасный соблазнитель, и ее следует предостеречь.

— И все же мне жаль их обоих, — вырвалось у Дженнифер. — Жаль и этого юношу, и Кэтрин. Они так молоды, а уже наделали столько ошибок.

— Именно в молодости их и делают, увы. Всему виной страсть, безоглядная страсть и неумение, нежелание принуждать и ограничивать себя.

...Идя с женой в спальню, Дуглас бросил довольный взгляд в зеркало. Что ж, он все сделал правильно, нельзя давать безнаказанно оскорблять себя даже последним червякам. Этого раздавил — другие будут помнить.

Он поклялся, что его соперник выстрадает столько же, сколько он. Сейчас мальчишке явно было больнее, так что клятву Дуглас сдержал. А всего-то понадобилось через частного сыщика приплатить соседям мальчишки, чтобы те спаивали его и инсценировали его измену, если не выйдет его соблазнить по-настоящему. И разумеется, об измене Кэтрин должна была узнать.

И теперь дети его врага будут чтить его, как отца. На такой результат Дуглас и не рассчитывал. А Кэтрин... Она уже была достаточно наказана.