Моё дело маленькое (джен)

— Будьте так добры, перезвоните, пожалуйста, утром. У нас газетный день. Горим!

Заместитель главного редактора Людмила Петровна, сияя милой улыбкой, прощается с читателем, поспешно кладет трубку и продолжает с уже нескрываемым раздражением:

— Шел бы ты лесом, дедуля. Только подумай, — обращается она ко мне, — у нас тут аврал, а он про бронзового оленя в парке рассказывает. Пока всех переслушаешь... Опять до вечера застрянем. Ни "Пульса", ни "Безопасного города". И Катя со своими "тепловиками" как сквозь землю провалилась.

— Давайте мне "Пульс", все равно без дела сижу, — предлагаю я, отчего Людмила Петровна сразу меняется в лице и на радостях проливает чай на передовицу последнего номера. Мое дело маленькое, я всего лишь корректор. Но пока авторы и верстальщики разродятся, могу и новости собрать, если нужно. Все-таки газетный день. Трагедия мирового масштаба.

Пока я мониторю местные сайты в поисках горячих пирожков, как мы любим называть новости, к нам в кабинет заходит верстальщица Кристина. У нее сейчас простой, но времени даром она не теряет. Кристина смачно жует румяное яблоко и заводит разговор о предстоящих выборах мэра.

— Неужели Пустожарова снимут? Избирком совсем обнаглел! Подставить единственного нормального кандидата!

Людмила Петровна отрывается от монитора, напускает на себя аналитический вид и принимается вещать о подковерных интригах действующей власти, но я почему-то смотрю не на нее, а на Кристинино яблоко.

У нас в редакции яблочное наваждение — в августе всегда так. Яблочный Спас везде и всюду: в фоторепортажах и текстах, на рабочем столе в корреспондентской и в огромной хозяйственной сумке Галины Ивановны, которая сидит в рекламном отделе.

— Хочешь? — спрашивает Кристина, заметив мой заинтересованный взгляд.

— Хочу, — отвечаю я сквозь смех. — Не яблоко. Верстку давай! Жду с восьми утра — ни одной полосы.

Людмила Петровна всеми руками и ногами "за", поддерживает:

— Кристи, поторапливайся, там, говорят, "тепловики" на подходе!

— Спокойно, коллеги, сейчас все будет! — Кристина убегает в соседний кабинет, с головой погружается в "пейджмейкер", и мир ее теряет. Вероятно, до следующего яблока — у нее на столе целая тарелка.

— Лови "Пульс", — пишу я ей вдогонку в "агент". И жду. А что мне еще остается? Мое дело маленькое.

— Восьмая готова! — кричит вторая верстальщица Ирина Николаевна, заглушая очередной телефонный разговор Людмилы Петровны. На меня смотрят грустные, усталые глаза. Шокирующая новость. В соседнем поселке ребятня оборвала вязы. Долгожданный информационный повод! По значимости с ним может сравниться разве что празднование годовщины открытия искусственного футбольного поля.

Терпению заместителя главного редактора можно позавидовать. Мало того, что главред на больничном до начала октября, а тут еще вязы... Да что эти вязы по сравнению с мировой революцией!

Ирина Николаевна приносит восьмую, и я, вооружившись красной гелевой ручкой, весело принимаюсь за дело. Уже через пару минут мне становится плохо. Нет, это не красный гель. Это из моих глаз хлещет кровь. Ну сколько можно повторять, что слово "куры-несушки" пишется через дефис? И что "обделочных" работ не бывает... А "чудесные котятки надеются на надежные руки" — это вообще ни в какие ворота.

На полосе красным-красно, как в школьной тетради заядлого двоечника, и Ирина Николаевна тяжело вздыхает. Вносить одни и те же правки из номера в номер — сомнительное удовольствие. А кому сейчас легко? Еще один выпуск, и мне начнут сниться куры-несушки. Многострадальные курочки без дефиса.

— Наша дорогая Галина Ивановна сидит на приеме рекламы уже сто пятьдесят восемь лет, — саркастическим тоном комментирует внесенные правки Ирина Николаевна, — но до сих пор не в курсе, что объявления без ошибок можно перепечатать из свежей газеты. Может, кто-нибудь наконец расскажет ей об этом?

Через полчаса появляются Катины "тепловики" и какие-то неведомые материалы с губернаторской планерки. Начинается самое интересное. Катя у нас очень талантливый журналист и по совместительству дочь главреда. За глаза ее называют нежной фиалкой. Править Катю нужно трепетно и осторожно. Грубые правки грозят истерикой и нервным срывом. Катиным. И моим тоже.

В соседнем кабинете пищит микроволновка, в коридоре щебечет внезапно нагрянувший пресс-секретарь городской администрации, а Людмила Петровна снова разговаривает по телефону. Все эти звуки жутко напрягают, но я изо всех сил вчитываюсь в текст. Мое дело маленькое, а время не ждет. Типография уже волнуется.

С трудом продираюсь сквозь Катины плетения словес, ограничиваюсь запятыми, пробелами и лексическими повторами. И все же мое терпение лопается.

"Раскопки на дорогах..." Серьезно? К нам археологи пожаловали или в городе просто-напросто ремонтируют теплосети?

А вот это что такое? "Мясо, пасущееся на полях..."

— Где у нас Катя? — спрашиваю я, и мой голос звучит недобро.

— Не трогай ты ее, — советует Людмила Петровна и машет рукой. — Меняй втихушку "мясо" на "скотину" и не парься.

Меняю и чувствую себя скотиной. Корректор ни рыба ни мясо.

— А лучше отвлекись немного от Катиного "кирпича", — предлагает Людмила Петровна. — Пробегись по моей заметке — на пятой нужно срочно дырку заткнуть!

— С удовольствием, — выныриваю я из хронического уныния и радостно хватаю распечатку. Красная ручка рвется в бой.

"Дверь лучший человек", — читаю я и впадаю в ступор. Я, конечно, все понимаю, но дверь — точно не человек. Хотя иногда и вправду бывает, что некоторые двери лучше людей... Стоп! Что?!

— Людмила Петровна, можно вопрос? Что это за "дверь"? И при чем тут "человек"?

— Дверь лучший человек, — растерянно произносит она. — Бред какой-то! Это ж не мое. Это обработка пресс-релиза от энергетиков.

— Да я поняла. Про конкурс детских рисунков. И контекст молчит как назло. Прямая речь, последнее предложение...

— Подожди, а может, это "деверь"? — вдруг спрашивает Людмила Петровна, и я начинаю сомневаться, что она заместитель главного редактора. — Чем не лучший человек?

— А "шурин", по-вашему, чем хуже?

Мы обе громко смеемся. На наш хохот заглядывает Кристина, читает фразу и предлагает свой вариант:

— Может, это вообще "зверь"? Ну, нарисовал ребенок какое-нибудь животное: котика, собачку, крокодильчика, морскую свинку...

— А это мысль! — восклицает Людмила Петровна, но на всякий случай решает позвонить в пресс-службу — поговорить с грамотными людьми.

После долгих обсуждений на другом конце провода заместителю главного редактора сообщают гениальное. Оказывается, победитель конкурса детских рисунков, милый мальчик Юра семи лет, сказал: "Верь в лучшее, человек!"

На часах без десяти минут пять, и возле моего стола с горящими глазами и со стопкой распечатанных "пэдээфок" появляется Кристина.

— На тебя смотрит вся страна, — лукаво улыбается она.

— Ты что? Мое дело маленькое. Я всего лишь корректор.

Я вылавливаю последних блох, возвращаю полосы и чувствую легкий мандраж. Не дай бог пропустить что-то важное. Газетный день — это почти конец света.

— С твоего позволения я не буду убирать эти пробелы, — равнодушно говорит Ирина Николаевна, когда я подхожу к ее компьютеру, где уже вовсю идет процесс отправки газетных полос в типографию.

— Перед смертью не надышишься, — ободряюще хлопает меня по спине Людмила Петровна. Кристина тоже поддерживает как умеет:

— Наша бывшая корректорша однажды в типографию на такси ездила ошибку исправлять. Печатники ее потом на коньяк развели.

Спасибо, утешила умирающего.

— Главное, чтобы дверь не стала лучшим человеком, — улыбаюсь я. — И чтобы куры-несушки были через дефис.

Вся редакция заливается смехом. Газетный день закончен. До следующего номера можно спать спокойно.

"Верь в лучшее, человек!"