Штиль (гет)

Фирузе провожала закат в одиночестве. Аяз пропадал на работе в астрономической обсерватории. Делая глотки вишневой содовой, девушка наслаждалась ароматом цветущей неподалёку липы. Она привыкла, что возлюбленного всегда нет рядом, но сегодня был особенный день: они встречались вот уже три года, и потому она с нетерпением ждала новую ступень в их отношениях. Она надеялась, что сегодня наконец услышит четыре заветных слова: «Ты выйдешь за меня?» Но, похоже, весна цвела лишь в её сердце, а в Измире стояло жаркое лето, способное растопить даже самое черствое сердце. Так думала Фирузе.

Забавно, когда ты склонен придумывать за человека, стараясь предугадывать малейшие его порывы, но если никаких порывов не происходит, тебя ждёт разочарование.

И вот на небе стали мелькать тысячи созвездий, а глубокая ночь окутала мир сладкой пеленой со вкусом чернослива. Раздался звонок.

— Аяз? — сонно спросила Фирузе. Она уснула на траве, пока считала росинки из звёзд.

— Да, это я, — осторожно признался он, а затем продолжил: — Нам нужно серьёзно поговорить…

— Да, конечно. Только давай завтра, я уже сплю, — немного обидевшись, ляпнула она.

— Прежде чем обижаться, дай объясниться. Пожалуйста.

Вот только объясняться было уже поздно.

* * *

— И ты говоришь мне об этом только сейчас?! Аллах-аллах! Да ты бесишь!

Аяз именно такой реакции и ожидал, поэтому вытянулся как струна и ждал, пока кислотный дождь, сотканный из её гнева, прольётся и перестанет.

— Да, я не научный сотрудник, но что это меняет для тебя? Статус изменницы родины не прельщает?

— Да ты придурок, понял?

Он снисходительно засмеялся на её выпад.

— Если бы я знал, что ты готова шаг в шаг следовать закону, то я никогда не стал бы с тобой встречаться.

— Если бы ты был таким, я бы с тобой тоже.

— Ну и отлично. Что нам мешает сохранять отношения в прежнем статусе? Мы же вроде не собирались создавать ячейку общества.

Он отстранился от Фирузе, которая подошла ближе. Её помятое платье делало её похожей на сумасшедшую, из-за всклокоченных кудряшек и безмерного румянца её лицо выглядело юным, почти детским, но в глазах… Да, в тёмно-карих глазах была надломленность. Но почему?

— Я беременна, понятно?! Знаешь, сегодня наша годовщина. Я ждала тебя в нашем парке, думала, что тебя обрадует эта новость, но теперь понимаю, что ошиблась. Во всём ошиблась. И в своих чувствах, и в тебе.

— Что? — Он изумлённо застыл, глядя вслед уходящей возлюбленной. Он нагнал её быстро, словно пуля. — Повтори, что ты сказала?

— Что слышал! Теперь и я, и мой ребёнок обречены на извечные скитания! Музыкант, кто бы мог подумать! Пф-ф, вот и играй на своей гитаре в переходе, как наши деды и прадеды!

— Не смеши меня! Ты сама певица!

— Я хотя бы закончила консерваторию. Я от тебя ничего не скрывала, а что теперь? Теперь у нас родится путешественник во времени, который станет рабом во имя совершенствования искусства. А в один прекрасный день он запросто может застрять где-нибудь в прошлом или за миллион световых лет от нас! Ты во всём виноват!

Она стучала кулачками в его грудь, а по щекам её текли слёзы. Аяз не мог не обнять её, потому что любил. Именно по этой причине он и скрыл свой род деятельности.

* * *

Это случилось в 2096 году. Забавную девчушку с ямочками на щеках сшибли с ног, и при падении она едва не разбила новую скрипку, которую несла за спиной. Подняв голову, она увидела представительного парня в белой накрахмаленной рубашке, сером пиджаке и выглаженных брюках со стрелками.

- Ой, извини, я случайно… ты поранилась?

Колено ей оцарапала белая роза из рассыпавшегося букета.

— Да, немного…

— Пойдём, я тут живу неподалёку, нужно обработать рану.

— Ещё чего, никуда я с тобой не пойду! Я тебя не знаю. Под ноги лучше смотри, — без обиняков сказала Фирузе.

— И как только такая «проглотившую линейку» стерва может прочувствовать нежность скрипки?

— Да вот уж как-нибудь…

— Ладно, извини, последняя фраза была явно лишней.

— Ещё бы. — Поникнув, девушка присела на лавку. Она не могла пока продолжить свой путь, поскольку царапина оказалась глубокой. Возможно, останется шрам, как и на сердце спустя три года, а пока… Пока солнечный свет согревал этого бледного парня с косой чёлкой, закрывающей правый глаз на манер персонажей из старых аниме.

— Давай хотя бы провожу тебя до дома, чтобы ты обработала рану?

— Ну, ты же не отвянешь, так что давай.

Пока она нехотя шагала вперёд, он рассказал о себе много ненужной, как казалось тогда, информации…

— Я работаю в отеле, но по образованию физик. Исследую временные парадоксы.

Эта тема всегда интересовала её, поэтому глаза загорелись:

— Что ты думаешь о недавней временной аномалии?

— О расе путешественников во времени, которую собирается вывести правительство? Не очень верю, что это им удастся, но, даже если и так, это дурно скажется на женщинах. Их род просто вымрет, если они будут вынашивать таких детей.

— Именно поэтому сейчас проходит голосование за то, чтобы семьи создавались из людей разных профессий.

— Да, но ты слишком много думаешь об этом. Семья — не самое главное в жизни.

— Ага, и это говорит работник отеля. Ты же сам сказал, что устроился туда, чтобы прокормить семью.

— Ты права.

Тогда они не были парой, а после ложь, вылетевшая изо рта Аяза, обернулась непомерными последствиями…

А сейчас они сидели в кабинете доктора Йылмаза Кескина. Не у репродуктолога или любого другого врача, с которым обычно ассоциируются молодые пары, а у генетика. Да, Аяз не был физиком, но имел друга, хорошо разбирающегося в подобных вопросах.

— Господин Йылмаз, Аяз сказал, что я могу доверять вам, но ведь в этом замешана не только моя жизнь…

— Но и жизнь вашего ребёнка, понимаю. Давайте я расскажу вам, в чём будет состоять наш с вами эксперимент во имя сохранения беременности.

— Хорошо, — хором сказали Аяз и Фирузе.

— Чтобы нормализовать хронодисбаланс в организме будущего малыша, вы можете начать удерживать его внимание с помощью музыки, просмотра картин… Проще говоря, ходите по музеям, обогащайте своё культурное состояние ещё больше, и тогда плод не станет порываться покинуть ваше тело и выполнить свою миссию, будучи недоразвитым.

— Почему так происходит? — Задала Фирузе давно волнующий её вопрос. — Рождение таких людей? Для чего это всё нужно государству?

— Если кратко, то искусство стало тем, что порицается или попросту не нужно, а такие особые дети рождаются вундеркиндами с, так сказать, заданием свыше: вернуть любовь к творчеству и созданию прекрасного.

— А почему вы помогаете мне? Помимо того, что вы лучший друг Аяза.

— Хочу совершить открытие в науке, удержав вашего ребёнка на Земле дольше положенного.

— Да вы отвратительны.

— Вы правы, наука отвратительна и бесчеловечна, зато честна.

* * *

Лето сменилось осенью, золотая листва слегка поблёскивала на солнце, спрятав в своей кроне росинки дождя, которые ещё не успели высохнуть. Защёлкнув зонтик, Аяз неслышным шагом шёл следом за своей теперь уже женой.

— Ты не замёрзла? — Он приобнял её, снимая своё пальто.

— А как же ты? — вопросом на вопрос ответила она. Он лишь улыбнулся, а затем ответил:

— Нам не стоит больше заботиться только о себе.

— Ты прав. — Закусив губу, Фирузе пошла в сторону историко-художественного музея.

Подойдя к скульптуре с Зевсом и Афиной, она скорчила гримаску, из-за чего сама стала похожей на ребёнка.

— Что-то не так? — испуганно спросил Аяз. — Тебя снова тошнит?

— Ага, от Полиамории. И при этом она же его сестра! — Она закатила глаза.

— Ну перестань, это же древняя Греция…

— Эпоха античности и бла-бла-бла… — она нахмурила свои брови-ниточки. — И Османы тоже так делали.

Чтобы прервать поток её непосредственного возмущения, он поцеловал её в висок и провёл по её кудряшкам тёплой ладонью.

— И как ты это делаешь? — Она взглянула на него с нежностью, как ласточка, готовая расправить крылья.

— Что?

— Успокаиваешь эту бурю внутри.

— Теперь это моя обязанность — быть твоим штилем.

Она засмеялась, переводя взгляд на следующий экспонат в виде обломков старого парусника.

— И всё-таки у тебя нет своей фантазии. Музыку писать ты не сможешь.

— Зато историю нашей семьи могу попробовать. Дай сфотографирую тебя. — Он достал новый фотоаппарат.

— Ну, улыбнись! — Однако Фирузе лишь показала язык.

* * *

Сочная трава в поле скрывала стройные ножки дочери Аяза. Она была такой счастливой, а лучики солнца запутались в её светло-русых волосах. «Да, моё главное предназначение — оберегать их».

* * *

— Иоланта! Стой! Куда ты бежишь?

— Я всё расскажу папе! Скажу, что ты притворяешься, что растянула ногу, чтобы не идти в горы!

— Да, мне там сложно дышать! Вы будете носиться, собирая остатки горных пород и рассматривая скелеты птиц, а я — умирать от недостатка кислорода и головной боли.

— Неправда! Папа приготовит тебе липовый чай, и всё будет нормально.

— Ну, раз папа сделает чай… — засмеялась Фирузе.

— Конечно сделаю, — улыбнулся Аяз.

— И вот какой из тебя музыкант? Лучше бы ты был горным инженером. — Звонкий смех заполнил всё пространство, а двенадцатилетняя Иоланта сказала пророческую фразу:

— Всё ещё впереди.