Дневник крысы (джен)

Дора нервно ерзала на неудобном стуле с жестким сиденьем. Предыдущая встреча с Питером Петтигрю закончилась полным фиаско, и она почти не сомневалась, что и этой суждено завершиться так же. Черт ее дернул на первом интервью упомянуть Риддла — услышав эту фамилию, Петтигрю ушел в глухую оборону и тотчас потребовал прекратить «допрос». После той встречи Дора ушла домой ни с чем.

В этот раз она собиралась проявить максимум деликатности.

— Добрый день, — вежливо поздоровалась Дора, когда Питер уселся напротив нее.

Ему было не больше сорока лет, но длительное заключение состарило его прежде срока. Грузный, оплывший, поседевший, с изборожденным скорбными морщинами лицом, Петтигрю выглядел по меньшей мере лет на пятьдесят. Даже при всем желании, Дора не смогла бы назвать его внешность приятной: мешал вороватый взгляд маленьких бесцветных глаз и крысиные зубы, которые то и дело показывались из-под оттопыренной верхней губы.

— Здравствуйте, — буркнул Петтигрю, когда пауза затянулась. — Я думал, вы больше не придете.

Дора закусила губу, провела рукой по коротко стриженым волосам, успокаивающе улыбнулась.

— В прошлый раз я была… не слишком аккуратна.

Петтигрю ощутимо занервничал — Дора почувствовала это даже через прозрачную перегородку, которая отделяла их друг от друга.

«И прекрасно. Вдруг он не только похож на крысу, но и пахнет так же».

Дора устыдилась своих мыслей и на мгновение опустила взгляд на плотно сведенные колени, обтянутые тканью старых потертых джинсов. Быстро совладав с собой и подняв взгляд на Петтигрю, она увидела, что он тоже смотрит на ее ноги, и с трудом сдержала гримасу отвращения. Наверное, заключенный краем зрения уловил эмоции, отразившиеся на ее лице: дернувшись как от пощечины, он вскинул подбородок и теперь снова смотрел ей в глаза.

— А вы это… какое-то исследование проводите, да? — Петтигрю поморщился, словно ему была неприятна одна мысль о чем-то подобном.

— Можно и так сказать. Составляю психологические портреты жертв тоталитарных культов, — почти соврала Дора, решив не уточнять, что она изучала не просто жертв, а тех, кому не повезло стать преступниками под влиянием тлетворных идей.

Петтигрю нервно облизал губы и заерзал на стуле.

— Вы считаете, что я… жертва? Жертва тоталитарного культа? Секты?

— Простите, если это прозвучало слишком грубо, — виновато развела руками Дора.

— Жертвы не сидят в тюрьмах.

— По-всякому бывает, — Тонкс открыла тетрадь, где у нее было выписано все самое важное. — Конечно, это очень сложно — называть «жертвой» человека, совершившего двойное убийство, но…

— Что — «но»? — вскинулся Петтигрю, чуть ли не подпрыгнув на месте.

Дора внимательно оглядела его с ног до головы и решила повременить с предположениями, которые сейчас мучительно вертелись у нее на языке. Нельзя, нельзя торопиться — иначе этот разговор, как и прошлый, закончится катастрофой.

— Вы убили своих хороших знакомых под воздействием навязчивой идеи… Идеи, что их сын — новорожденный Антихрист, — она осторожно, исподлобья взглянула на Петтигрю.

Он смотрел куда-то мимо нее, на его лбу поблескивали бисеринки пота.

— Впрочем, это неважно, — Дора торопливо захлопнула тетрадь и постаралась придать своему взгляду мягкости. — Мы оба прекрасно знаем детали вашего преступления, и незачем сейчас их касаться. Лучше расскажите о себе, мистер Петтигрю.

«Мд-а. Глупее предложения не придумать. Браво, Тонкс».

Петтигрю молчал, тупо уставившись на нее. Его правая нога выстукивала торопливый рваный ритм по серому полу камеры, а короткие толстые пальцы не прекращали сминать и разминать ткань тюремной робы.

— Вы хорошо учились в школе? — спросила Дора первое, что пришло ей в голову.

Петтигрю слегка расслабился, но его маленькие глаза по-прежнему смотрели странно: на нее и в то же время — мимо. Наверное, он уставился ей куда-то в переносицу — удачный прием, если хочешь избежать прямого зрительного контакта и доставить собеседнику дискомфорт, — но Дора сомневалась, что Петтигрю стал бы делать это намеренно. Он выглядел недостаточно искушенным для подобных психологических трюков.

— Хорошо ли я учился… — пробормотал Петтигрю, жуя нижнюю губу. — Средне. Как все. Не блистал…

— Что так? — Дора, спохватившись, порылась в кармане и извлекла оттуда небольшой блокнот, в который обычно заносила быстрые заметки.

— А что? — Петтигрю моргнул.

— Вам не давались школьные предметы? Или было не интересно?

— Не знаю… — Питер пожал плечами. — Как-то так само получалось.

— А ваши друзья, они помогали вам с учебой? — чуть настойчивее спросила Дора, делая пометки. — Лили Эванс училась на отлично.

— Нет, — Питер поморщился, и Дора не могла понять — то ли от того, что она упомянула Лили, то ли из-за его плохих оценок. — Она почти не разговаривала со мной. У нее были другие дела.

— Какие?

— Разве это важно? — Питер вдруг посмотрел на Дору почти со злостью. — Что вам даст эта информация?

Дора промолчала, раздумывая, как быть. Только ей начинало казаться, что Петтигрю пошел на контакт, как тут же она натыкалась на его отторжение.

— Хорошо, — вздохнула она наконец, — давайте зайдем с другой стороны. Вы можете рассказать мне о ваших родителях?

У нее были выписки о его семье, но все, что она смогла найти в архивах, сводилось к паре сухих строчек, которые ни о чем ей не говорили.

— Мы с мамой жили в пригороде Лондона, она работала в адвокатской конторе секретарем, — Питер надолго замолчал, нервно покусывая нижнюю губу длинными желтоватыми зубами, но потом со вздохом продолжил: «Мы с ней мало общались. Она все время работала и… ходила на свидания».

— Она хотела выйти замуж? — немного подтолкнула его Дора, но тут же поняла свою ошибку, когда Питер угрюмо на нее уставился.

— Откуда я знаю, чего она хотела? — почти взвизгнул он. — Я же говорю — мы не общались!

— Хорошо-хорошо, — Дора выставила перед собой ладони в примирительном жесте. — Получается, вы были дома одни?

— Иногда, — буркнул Питер, его лицо искривилось, — если она не приводила своих… мужчин домой. Тогда меня выгоняли на кухню.

— И вы с ними никогда не разговаривали?

— Вряд ли они меня вообще замечали, — Питер передернул плечами и исподлобья посмотрел на нее. — Они оставались на ночь, а с утра сразу уходили.

— Но, наверное, вам хотелось иметь отца?

— Нет.

— Почему?

— Просто нет, — почти шепотом ответил Питер и снова бессмысленно уставился ей в переносицу. Доре даже показалось, что у него такая защитная реакция. Она попыталась задать ему еще пару вопросов, но Питер будто впал в оцепенение и ни на что не реагировал. Ей снова пришлось уйти ни с чем.

* * *

В следующие пару недель она регулярно приходила к Питеру, когда у нее появлялось окошко в расписании. Она заметила, что когда Петтигрю спокоен, заставить его что-то рассказать было почти невозможно — он замыкался в себе, отвечал односложно и равнодушно. Но если это был “плохой день”, то Питера легко было вывести из себя, и тогда, в порыве страха или гнева этот неказистый мужчина, так ужасно похожий на крысу, мог рассказать многое.

Так она узнала несколько фактов о его матери — странной женщине, которая, похоже, относилась к собственному ребенку, как к неодушевленной вещи. Питер не раз сгоряча упоминал, что мать всегда прилежно кормила и одевала его, но почти никогда не разговаривала с ним. Ее не интересовали его оценки или друзья… Ее, похоже, в принципе не интересовал сын.

Также было и несколько моментов с Джеймсом, Лили и остальными друзьями — острые, болезненные темы, которые однажды даже довели Питера до слез. Однако после он снова замкнулся в себе на несколько дней. И если на мать ему по большей части было наплевать, то в отношении друзей он испытывал ненормальную, болезненную привязанность, которая временами буквально переходила в фанатизм. Петтигрю мог подолгу рассказывать, как виртуозно Джеймс играл в футбол, как лихо Сириус гонял на мотоцикле, — и в такие моменты, казалось, чувствовал себя почти счастливым. Но момент проходил, Питер нервно оглядывал стены собственной камеры, тюремную робу и саму Дору, и лицо его в эти мгновения становилось пустым, как гипсовая маска.

Звонок разбудил ее рано утром.

— Мисс Тонкс?

— Что? — спросонья Дора всегда не могла сразу привести мысли в порядок. — Да, это я.

— С вами говорит начальник охраны тюрьмы Белмарш, — раздался в трубке сухой мужской голос. — Вам необходимо приехать к нам как можно скорее, это касается нашего заключенного, мистера Петтигрю.

— Да, конечно, я сейчас соберусь и приеду, — Дора тут же подскочила с кровати, на ходу заталкивая ноги в тапочки, и побежала на поиски халата.

— Ждем, — отчеканил в ответ мужчина и бросил трубку. Дора недоуменно пожала плечами. Она не представляла, что могло случиться за те полтора дня, что ее не было у Питера. Разве что он рассказал что-то сенсационное. В любом случае, не стоило попусту гадать.

Она подъехала к тюрьме всего через сорок минут после звонка и почти бегом поднялась по лестнице. Возле камеры Питера толпились охранники, а тяжелое стекло было отодвинуто, что сразу показалось Доре странным. Когда она подошла ближе, то поняла, что все было намного хуже, чем она думала.

Половина камеры была забрызгана кровью и еще чем-то, о чем Доре не хотелось даже думать.

— Что случилось? — оторопело прошептала она, не в силах отвести глаз от ужасного зрелища.

Один из охранников с недовольным видом обернулся, но, видимо, узнав ее, ответил: «Петтигрю покончил с собой. Притворился, что ему плохо, а когда в камеру зашли врач с дежурным, выхватил у дежурного пистолет и пустил себе пулю в голову. Не представляю, как он это сделал…», — он покачал головой. — «Судя по его виду, нельзя было сказать, что в нем есть хоть какая-то сила».

— Святая Мария, — пробормотала Дора, зажимая рот ладонью. К горлу подкатила тошнота.

— Да, кстати, он оставил записку и, судя по ней, это теперь ваше, — он взял с прикроватной тумбочки в камере пухлый, растрепанный блокнот и вручил ей.

Дора хотела его пролистать, но увидела, что брызги крови попали и на обложку, и у нее не хватило духу.

— Спасибо, офицер. Мне нужно заполнить какие-то бумаги?

— Нет, можете идти, — отмахнулся от нее охранник, и Дора как в полусне побрела к выходу, сжимая побелевшими пальцами переплет.

* * *

Страницы были заполнены отрывистыми заметками, телефонными номерами, бесконечно повторяющимися геометрическими узорами, — в общем, тем, что можно найти у любого человека в записной книжке. Однако ближе к середине прочие записи резко обрывались, а заметки в блокноте стали походить на записи в личном дневнике.

«Никогда не забуду этот день…»

Гласила первая заметка, написанная явно в спешке, карандашом. Строчки прыгали и искривлялись.

«У меня просто не хватает слов, чтобы описать все ощущения, но я чувствую такую легкость, что могу взлететь. Столько людей, которые добры ко мне, которые меня понимают, которые не отворачиваются только потому, что я им не нравлюсь. Дети Чистой Крови — это то прибежище для одиноких душ, которое я так долго искал. Тут я чувствую себя нужным».

Следующая заметка была написана чуть ниже, уже ручкой, обстоятельно:

«Меня допустили в главный зал, сам Мастер пожал мне руку! Не хочу богохульствовать, но мне показалось, что один из ангелов склонился ко мне с улыбкой на мудром, уставшем лице. Мы долго слушали Мастера, тишина стояла такая, что был слышен шорох его одежды. А как он говорил! Как искренне, с заботой о нас, обо всем мире! Призвал нас быть добрее друг к другу, помогать слабым и обиженным…»

На этой странице запись обрывалась, и Дора нетерпеливо перелистнула ее, чтобы спустя мгновение охнуть от изумления. Следующую страницу украшал портрет мужчины — уже в возрасте, но по-прежнему статного и красивого, с тонким и одухотворенным лицом. Он вещал что-то, стоя за кафедрой, вытянув руку вперед, будто пытаясь дотянуться до слушателя.

И по тому, как тщательно была прорисована каждая черточка, каждая складка одежды, Дора поняла, что это и есть тот самый Мастер. Тот, кем так восхищался Питер. Она и подумать не могла, что Петтигрю умеет рисовать.

Запись продолжалась на другой странице:

«Мы провели там почти весь день. Мастер был так добр, что за свой счет приготовил нам угощение. И это была самая вкусная еда, которую я когда-либо пробовал. После нее меня охватило такое счастье, словно вместе с этими угощениями Мастер передал мне частичку своей веры».

Дора недоуменно нахмурилась. Что-то крутилось у нее в голове, что-то ужасно знакомое. Но мысль ускользала, и она все никак не могла ее поймать.

Следующие несколько страниц были заполнены однотипными заметками о замечательном Мастере, добрых людях в организации “Дети Чистой Крови”, а также о том, как много нового узнал Питер на их встречах. Доре чем дальше, тем больше не нравилась эта странная организация. Слишком часты были случаи, когда людей не только обкрадывали, но и буквально продавали в рабство руководители таких сект. А в том, что эта была именно секта, Дора уже не сомневалась.

То и дело попадались портреты — довольно схематичные — каких-то людей в черных плащах, но чаще всего мелькало лицо так называемого Мастера, и каждый раз оно было прорисовано со всем старанием.

Но через несколько страниц ситуация немного изменилась. Тон заметок с благостного, восторженного сменился на печальный и даже отчасти злой. Питер ругал своих друзей — Джеймса и Лили, за то, что они отказываются присоединяться к Детям Чистой Крови. Петтигрю жаловался и негодовал, что они не видят всей доброты и света, которую несет в себе секта. Он писал, что снова и снова пытался убедить их хотя бы прийти на собрание — Питер был уверен, что если они хотя бы раз поговорят с Мастером, то сразу все поймут.

«Мастер говорил со мной сегодня».

Гласила следующая заметка.

«Он удостоил меня такой чести, и даже пригласил в свой кабинет. Мы долго беседовали, я рассказал ему про свою жизнь, про друзей, и даже про то, что они не хотят присоединиться к нашему светлому обществу. Но Мастер ответил, что у каждого в этом мире свой путь, и принуждать других к чему-то — это неправильно. Конечно, он выразился куда поэтичнее, но сейчас я не могу точно припомнить его слов».

Дора недоверчиво хмыкнула и перелистнула страницу. Там во весь разворот красовался подробный рисунок, на котором был изображен большой зал, где-то сотня людей, и на возвышении — трибуна, за которой стоял человек. Его фигура была словно окружена ореолом света.

Тонкс с каждой минутой все больше убеждалась, что ей все это очень сильно что-то напоминает. Она читала, да, точно читала пару лет назад про похожую секту, но информации было мало, и сейчас она не могла вспомнить точно, что было сказано в отчете.

Она стала лихорадочно перелистывать страницы, читая записи по диагонали. Собрания общества, разговоры, и снова разговоры, молитвы, злость и обида на друзей… и всюду он — человек с благородным, располагающим к себе лицом. Петтигрю рисовал его с разных ракурсов, но только один портрет заставил ее отшатнуться от блокнота в ужасе. Она наконец вспомнила.

Это было несколько лет назад. Дора тогда только-только начинала увлекаться расследованиями и читала множество полицейских отчетов, представляя, как сама могла бы раскрывать преступления. Тот случай поразил ее не то чтобы глубиной своей жестокости, но скорее тем, как слепы и ведомы бывают люди.

Мастер — а в жизни уважаемый профессор психологии Томас Марволо Риддл — подпольно организовал секту, куда упорно и настойчиво заманивал всех отчаявшихся, обделенных жизнью, а иногда и откровенно неустойчивых разумом людей.

В отчете не было сказано, что проповедовала его секта, не было и подробных данных об ее участниках, но полицейские при обыске нашли в здании, которое арендовали Дети Чистой Крови, множество следов психотропных веществ, которые добавлялись в питье и еду участников. Скандал замяли, а может, кто-то из начальства получил взятку, но эта информация не обнародовалась, и секта продолжала существовать.

«На Мастера снизошло откровение».

Писал Питер на последних страницах блокнота.

«И это настолько поразило меня, что я не могу заснуть уже третий день. Гарри, маленький Гарри, которому не исполнилось еще и года, был Антихристом, которого послали в наш мир, чтобы он его уничтожил. Я не смог поверить сразу, я… Боже, мне так страшно, но я не смею сомневаться в словах Мастера — он никогда не лгал мне. Он наш добрый отец, который ведет за собой всех, кто смог разглядеть его свет. Но Гарри… Лили и Джеймс никогда не смогут понять этого, поверить моим словам, но я надеюсь, что Мастер сможет убедить их. Он сам предложил мне это, и я с радостью отведу его к ним домой. Я знаю, что он найдет нужные слова».

Страницы были искорежены, будто их залили водой, а потом высушили, и Дора подумала, что Питер, должно быть, плакал. Это заставило что-то внутри нее сжаться.

На самом последнем листе, настолько коряво, что Дора едва могла разобрать почерк, было написано:

«Мисс Тонкс, я знаю, вы прочтете это. И я знаю, что простить меня нельзя. Но я хотел сказать напоследок, что почти не помню тот день. Все было как в тумане… и я… нет, я знал, что делаю, но все казалось таким незначительным, таким мелким по сравнению с улыбкой Мастера. Я видел кровь на своих руках, и мне хотелось слизать ее с пальцев. Если бы не Гарри… я не знаю, что бы со мной было. Но он кричал так отчаянно, что я будто проснулся от кошмара. Остального я не помню. Может, так и нужно, иначе я бы давно сошел с ума. Мастер… Риддл… я знаю, что это была его вина, но даже спустя столько лет что-то глубоко внутри меня теплеет при мыслях о нем. Наверное, я слишком сломан внутри, чтобы мыслить разумно.

Мисс Тонкс, я знаю, что мы едва знакомы, но не ради меня, а ради Лили и Джеймса — позаботьтесь о Гарри. Не знаю, где он сейчас живет, но я хотел бы хоть как-то помочь ему, а вы показались мне хорошим человеком. Благодарю вас. Питер Петтигрю».

Дора закрыла блокнот и невидяще уставилась в стену. Через несколько минут, а может, даже через час, она встала и уверенно направилась к телефону.

— Здравствуйте, мне нужно разыскать одного ребенка-сироту. Его зовут Гарри Поттер.