Я знаю о времени всё (гет)

Когда любишь, время течет бесконечно. Оно обнимает тебя, отрывает от земли и уносит на край света. Все становится неважным: сроки и обязательства, утекающий сквозь пальцы песок и монотонное тиканье бытия, яркие, но такие изменчивые мгновения вечности. Все вокруг видится светлым и прекрасным, умытым утренней росой, и нет ничего невозможного, каждая трудность тебе по силам.

Да, когда в твоем сердце живет любовь, время ровным счетом ничего не значит. Или наоборот — значит слишком много.

Это говорю вам я, Луи Монпелье, потомственный часовщик из австралийского городка Бендиго. Человек, который знает о времени всё.

— Наивный глупец! Потерянный романтик! — недовольно твердил отец, когда я делился с ним своими мыслями. Мне было еще неведомо сильное чувство, и я по неопытности увлекался смазливыми личиками, изящными шляпками и звонким смехом, думая, что это навсегда. — Время — бесценный дар. Только искусный часовщик способен поймать эту неуловимую птицу.

— Чем я и занимаюсь, отец, — с невинной улыбкой отвечал я, нацепив на нос свои маленькие круглые очки, уверенный, что они придают мне солидности. — Ловлю убегающие секунды, тороплю отстающие стрелки и оживляю мелодии в карманных часах.

— Но это ничуть не мешает тебе плыть по течению и предаваться бесплодным мечтаниям, — хмуро отзывался отец на мои слова, — вместо того чтобы строить свое счастье и дорожить каждым днем. Можно сделать скидку на молодость и французскую кровь, но… Вот увидишь, Луи, — трепал он меня по плечу, вздыхая и пряча повлажневшие глаза, — когда-нибудь ты встретишь ту единственную, что научит тебя ценить время, и забудешь этот романтический бред. Когда она войдет в твою жизнь, нежная и манящая, словно роза, тебе и вправду будет казаться, что времени не существует. Но на самом деле оно возьмет тебя в плен. Ты станешь его рабом! Первые минуты знакомства, ускользающие мгновения близости, трепетное ожидание встречи... Лишь пережив все это, мой мальчик, ты поймешь, что такое любовь. И время будет властвовать над тобою.

Моего отца нет на свете уже несколько лет, я честно продолжаю его дело, у меня есть красавица жена и двое замечательных сыновей, которые, подобно мне, испытывают страсть к часовым механизмам, но я до сих пор помню эти слова. Отец никогда не ошибался. В пестром полотне настоящего он умел разглядеть будущее. Встретив свою единственную любовь, я действительно пережил нелегкую схватку со временем. И пусть моя история самая обыкновенная, она заслуживает того, чтобы вы ее прочли.

Мои родители переехали в Австралию на самом пике «золотой лихорадки». Как ни странно, кроме них, в штате Виктория оказалось немало предприимчивых французов. Они открывали здесь кафе, магазины модной одежды и ателье, радовали жителей вкуснейшими безе и эклерами в уютных, изысканно обставленных кондитерских. Хотя покрытые глазурью хрупкие пирожные таяли на жаре, которая считалась главной достопримечательностью забытого богом континента, никто из местных не жалел о нашествии иностранцев. Капиталы росли, австралийские недра щедро выдавали золото, Мельбурн, по праву ставший центром Виктории, развивался и хорошел. Настоящий рай для тех, кто горел идеями предпринимательства и умел зарабатывать.

Отец был одним из них. В благоприятной среде его давняя страсть к часам перестала быть просто увлечением и превратилась в прибыльное семейное дело. Отец довольно быстро освоился на новом месте, адаптировался к знойному климату и особенностям местных нравов. Он, что называется, попал в струю, открыв несколько часовых лавочек и мастерских по всему штату.

Мать во всем его поддерживала, однако так и не смогла привыкнуть к мучительной австралийской духоте, Рождеству на самой вершине лета и предвзятому отношению коренных жителей к ее грассированию. Не могу судить свою родительницу за верность отеческим традициям и любовь к прохладе, но переживания по поводу произношения всегда считал надуманными. То, как небрежно австралийцы обращались с английским языком, заслуживало гораздо большего внимания, нежели ненавязчивый французский акцент.

Я родился и вырос в Мельбурне и, несмотря на свое происхождение, был безмерно очарован его атмосферой. Жажда жизни, кипучая деятельность, ритм, сбивающий с ног… Конечно, большая часть здешних дельцов исповедовала принцип «время — деньги», но это нисколько не мешало мне с интересом наблюдать за успехами своего отца, постепенно приобщаясь к мудреному ремеслу часовщика. Оно представлялось мне неким тайным знанием — сродни добыче золота или поиску философского камня. С малых лет я видел в отце, склонившемся над разобранными часами, доброго волшебника, которому повинуется время. Дело его жизни приносило немалую прибыль, но вместе с тем он был предан ему всей душой, и никакие деньги не смогли бы увлечь его сильнее, чем мерный звук маятника или скольжение стрелок по циферблату.

— Это правда, что часы живые? — спрашивал я у отца, наблюдая, как в его руках безжизненные детали складываются в умный механизм.

— Правда, сын, — загадочно улыбался он. — Они бьют и звенят, играют и поют, тикают и шипят. Часы — воплощение времени, а время — сама жизнь.

Отец обучал меня своему искусству вдумчиво и осторожно, ни к чему не принуждая, а лишь вызывая любопытство и желание помочь. Я целыми днями по собственной воле пропадал в его мастерской, ездил с ним в разбросанные по штату лавки. Мы вместе принимали товар, общались с покупателями и читали специальную литературу.

Уже в десять лет я с первого взгляда мог отличить швейцарские часы от французских и понять, почему прокручивается минутная стрелка, а при заводе раздается треск. Неудивительно, что к двадцати годам отец доверил мне одну из своих лавок в Бендиго, и я с упоением погрузился в любимую работу. Именно там мне пришла в голову теория о бесконечно текущем времени. Все вокруг способствовало тому, чтобы мечтать, предаваться романтическим настроениям и видеть то, чего не видят другие. Труд часовщика сам по себе возбуждал интерес к усиленному движению мысли и созерцанию. Однако для напряженной умственной деятельности существовали и внешние причины.

В окрестностях Бендиго располагалась известная на всю Австралию Висячая скала. Насчитывающий миллионы лет живописный нарост из магмы не давал покоя многим умам. По слухам, там не только водились ядовитые змеи и опасные насекомые, но и творились странные вещи. Приближаясь к скале, люди переставали ощущать себя, теряли память и чувствовали необъяснимый страх. Чересчур суеверные утверждали, что на вершине Висячей скалы обитает дьявол, который сводит с ума отчаянных смельчаков. А еще у всех, кто успел там побывать, по непонятной причине выходили из строя часы. Они ни с того ни с сего останавливались или пугали своих владельцев хаотично крутящимися стрелками. Очевидно, всему виной было магнитное поле — только оно могло так воздействовать на часовые механизмы. Однако особо впечатлительные упорно списывали все на проделки нечистого и старались не посещать скалу в темное время суток.

Несмотря на мистическую славу, Висячая скала оставалась любимым местом отдыха для местных жителей, а для меня — постоянным источником дохода. Моя лавка была единственной во всей округе, поэтому «лечить» побочный эффект от посещения скалы жители Бендиго приходили ко мне. Я без особого труда возвращал к жизни пострадавшие от изменения магнитного поля часы и не видел в их неисправности ничего сверхъестественного. Разговоры о том, что на скале время останавливается, вызывали во мне резкий протест. Кажется, тогда я был безответно влюблен в одну молодую леди — дочь хозяина посудной лавки, и мой рассудок не избежал влияния нежных чувств.

— Нельзя остановить время, — уверял я своих клиентов.

— Месье Монпелье, вы кудесник, — благодарно восклицали они, приходя в восторг от моих манипуляций с часами, — ваш отец может гордиться вами. Но поверьте, Висячая скала — страшное место…

Я лишь молча улыбался в ответ и продолжал ремонтировать побывавшие в лапах у «дьявола» часы. Я честно выполнял свою работу, даже не догадываясь о том, что совсем скоро Висячая скала войдет и в мою жизнь и будет связана с именем любимой женщины.

Апрель 1899 года

Солнечное апрельское утро началось как обычно. Часы — маленькие и большие, каминные и настенные, дорогие и не очень — дали о себе знать на все голоса. Я уже привык к этому шуму, за долгие годы он стал моим вторым дыханием. Я был глубоко убежден: если в доме часовщика молчат часы, значит, его уже нет в живых.

Предвкушая новый день, я торопливо оделся, позавтракал и спустился вниз. Затем перекинулся парой слов с извозчиком, купил у мальчишки свежую газету и, наконец, принялся за работу, ожидая посетителей. Не успел я разобраться с поврежденным билянцем⁽¹⁾ в часах полицеймейстера, как в мою лавку вошла девушка. Я никогда ее здесь не встречал.

Строгая, подтянутая, в скромной шляпке, из-под которой виднелись темные волнистые волосы, и белой блузке в горошек, она была так прекрасна в своей невинности и простоте, что у меня перехватило дыхание.

— Добро пожаловать, мисс, — с трудом выдавил я, уставившись на незнакомку.

— Mademoiselle, — поправила она меня, и ее глубокие карие глаза блеснули мягким золотистым светом. — Добрый день, месье!

Девушка смотрела на меня открыто и добродушно, как будто мы с ней уже были знакомы, и в то же время кротко и с осторожностью, словно боялась сделать неправильный шаг. Я залюбовался ею. Какая благородная красота и хрупкость, смешанная с невероятной силой и достоинством!

— Говорят, вы искусный мастер, — нарушила молчание мадемуазель. — Не проверите ли вы мои часы? Они совсем не поддаются заводу.

Я посмотрел на маленькие французские часики, пристегнутые к ее блузке, но она перехватила мой взгляд.

— О нет, месье! Они в полном порядке. Я принесла вам часы своей ученицы.

Не снимая перчаток, мадемуазель достала из сумочки еще одни дамские часики и протянула их мне.

— Ваша ученица тоже побывала на Висячей скале? — по привычке спросил я. — Неустойчивое магнитное поле негативно влияет на часовые механизмы.

Мадемуазель удивленно вскинула брови.

— Простите, месье, я еще не знакома с местными достопримечательностями. Я недавно в Австралии, и вся моя жизнь сейчас связана с колледжем Эпплъярд, в котором я преподаю танцы и французский язык. А часы… Часы остановились без причины.

— У вашей ученицы хороший вкус, — сказал я, рассматривая часы, на что мадемуазель улыбнулась, и ее лицо стало еще красивее. — Часовой дом Луи Бома известен далеко за пределами Швейцарии. Но стоит ли огорчаться, что часы не идут, когда они инкрустированы бриллиантами? Многие девушки готовы носить такие только ради украшения.

— Эту девушку не интересуют бриллианты, — пожала плечами мадемуазель, — следить за временем для нее намного важнее.

— А для вас?

— А для меня — тем более, — погрустнев, сказала она. — Каждый мой день расписан по минутам. Я не принадлежу себе.

И, немного помолчав, добавила:

— Прошу прощения, месье, мне пора. Когда я могу забрать часы?

— Думаю, завтра утром, — поклонился я мадемуазель и вдруг почувствовал, как мое сердце радостно забилось.

«Завтра! Завтра я увижу ее снова».

Эта мысль придала мне уверенности, и, когда моя прекрасная посетительница была уже на пороге, я окликнул ее:

— Как вас зовут, мадемуазель? Могу ли я надеяться на то, что когда-нибудь вы научите меня танцевать?

— Диана де Пуатье, — просияла она улыбкой и, не сказав ничего больше, скрылась за дверью.

На следующий день мадемуазель Диана пришла к открытию лавки. У нее было много поручений в городе, она спешила, но мне удалось задержать ее на целых двадцать минут. И хотя Диана все время смотрела на часы и волновалась, я чувствовал, что ей нравится говорить со мной. У мадемуазель был приятный голос, а легкий французский акцент придавал ее речи особый шарм. Я слушал ее, затаив дыхание.

История Дианы оказалась печальной. Вся ее семья умерла от эпидемии, и мадемуазель осталась совсем одна. Выдержав траур и оплакав родных, она покинула Францию. Ее выбор внезапно пал на Австралию. Диана приехала сюда в качестве гувернантки для юной и весьма болезненной особы. Когда она прибыла на место, девушка была уже при смерти, а через несколько дней скончалась. Мадемуазель тяжело переживала случившееся. Увидев объявление о наборе преподавателей в колледж Эпплъярд, она сразу же поспешила на беседу с хозяйкой. Ей не терпелось чем-то занять себя, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Невзирая на строгие правила, Диана полюбила новую работу и с большой теплотой отзывалась о коллегах и ученицах.

Я внимал каждому ее слову и удивлялся, сколько в ней силы и жизнелюбия. Мадемуазель сумела остаться светлым человеком, несмотря на все беды и скорби, выпавшие на ее долю, чем поразила меня до глубины души.

— Позвольте увидеть вас снова, — попросил я, когда Диана собралась уходить, и поцеловал ее руку в черной кружевной перчатке. — Позвольте еще раз украсть ваши драгоценные минуты. Обещаю, когда-нибудь я верну их вам с лихвой.

— Правду говорят, что часовщики владеют временем, — рассмеялась Диана, и ее щеки порозовели.

— Даже не сомневайтесь, — ответил я.

Мы простились с ней на крыльце на виду у прохожих и сгорающих от любопытства извозчиков. Я долго смотрел ей вслед, любуясь ее сияющими на солнце каштановыми волосами, которые в этот раз были распущены.

— Как это скучно! — усмехнулся стоящий неподалеку булочник, с наслаждением затянувшись сигаретой, — такая красавица — и учительница!

— Ничего вы не понимаете, мистер Уолден! — с улыбкой сказал я, радуясь тому, что могу говорить о Диане. — Эта девушка — настоящий ангел.

Булочник молча покачал головой, а я, довольный собой и абсолютно счастливый, отправился работать. Мне предстояло вернуть к жизни музыкальные часы пожилого господина, который каждый день обедал в кафе напротив. Напряженная мысль, пара деталей, несколько точных движений — и среди нестройного тиканья часовых механизмов зазвучала дивная французская мелодия. Это был «Лебедь» Сен-Санса. Сердце мое сладко заныло. Похоже, я без памяти влюбился в мадемуазель Диану де Пуатье.

Я стал писать Диане почти каждый день. Хвала небесам, в их колледже не запрещали личную переписку. И пусть в моих письмах не было ничего предосудительного, я боялся навредить ее репутации. Конечно, я не ждал, что Диана станет отвечать на каждое мое послание, но был уверен: она испытывала ко мне нежные чувства.

«Мне приятно Ваше внимание, Луи, — как-то написала она, — и я благодарю Бога за то, что встретила Вас. Вы вдохнули жизнь в мои серые будни».

Виделись мы редко. В посещении колледжа мне было отказано — входить на территорию разрешалось только родственникам учениц и преподавателей. По воскресеньям я приходил к воротам и долго смотрел сквозь решетчатую калитку в надежде увидеть Диану, но не видел никого, кроме кучера и садовника. Изредка вдалеке я мог рассмотреть фигуры девушек в белых платьях, но моей мадемуазель среди них не было.

Единственным утешением для меня стали короткие встречи в Бендиго. Приезжая по делам в город, Диана посещала мою лавку, и мы разговаривали с ней, а чаще всего просто молчали, глядя друг другу в глаза. Я держал ее за руки, она улыбалась. Иногда наши губы оказывались так близко, что я чувствовал дыхание Дианы, и единственным желанием было поцеловать ее, но в сокровенный момент она всегда смущенно отворачивалась и, взглянув на часы, начинала прощаться.

— Простите, месье, у меня мало времени, — шептала она, а я, потерянный и безумный, каждый раз отпускал ее и сгорал от любви, лихорадочно считая минуты до следующей встречи.

Чтобы не сойти с ума от нахлынувшей страсти, я с головой окунулся в работу. Часы — эти многоликие хранители времени — стали для меня спасением. Я практически не отдыхал. Чтобы не сидеть без дела, я стал брать в два раза больше заказов, обновил ассортимент в лавке и выписал из Франции новые часики для Дианы. Поначалу я хотел выбрать самые модные и дорогие часы во всей Европе, но, немного подумав, решил, что моя мадемуазель не оценит такого порыва. Диана была простой и скромной девушкой, хотя и обладала исключительным вкусом. Поэтому я заказал ей изящные, но очень добротные часы.

«Дорогая Диана, — я приложил к подарку записку, — эти часы никогда не остановятся, как и моя любовь к вам».

— Ты вызвал время на дуэль? — спросил однажды отец, долго наблюдавший за мной со стороны и не решавшийся начать разговор о переменах в моей жизни. Мы сидели у него в мастерской и проводили эксперименты над часами. — Сдается мне, оно побеждает.

Я лишь угрюмо покачал головой и развел руками.

— Диана постоянно смотрит на часы! — произнес я и не узнал своего голоса. — Как будто это она часовщик, а не я! Она ни на минуту не принадлежит себе, и это меня ранит. Она чересчур добра и благородна, чтобы нарушить предписанные правила и выйти за рамки своих обязательств. Но клянусь тебе, я сделаю все, чтобы отвоевать эту девушку у беспощадного времени. Я слишком люблю ее, отец.

В глазах у отца стояли слезы. Он всегда был чувствительным человеком.

— Благодарю тебя, Всевышний, мой сын повзрослел, — тихо сказал он и поправил стрелку на циферблате.

24 декабря 1899 года

Приближалось Рождество. Декабрьское солнце нещадно палило. Даже по утрам в Бендиго и его окрестностях стояла невыносимая духота. Горячий воздух кружил голову, с полей тянуло терпким ароматом высохших трав.

В Сочельник я встал пораньше и отправился в цветочную лавку, чтобы успеть к привозу. Мне хотелось выбрать для Дианы самые лучшие, самые свежие цветы. На все деньги, что у меня были в бумажнике, я купил огромную охапку бордовых роз. На их нежных лепестках блестели капельки росы. Расплатившись с цветочником, я тотчас отправил букет в колледж Эпплъярд, наказав посыльному по возможности доставить его мадемуазель де Пуатье лично в руки. Улыбка не сходила с моего лица. Я представил, как обрадуется Диана, увидев цветы, как будут гореть ее глаза в эту минуту.

Не прошло и двух часов, как мальчишка посыльный вернулся ко мне с цветами. Он был напуган и не мог толком ничего объяснить. Единственное, что я понял из его рассказа: когда он попытался вручить Диане цветы, их увидела хозяйка колледжа миссис Эпплъярд и приказала вернуть букет. Я был в негодовании. Что это за колледж, где запрещено принимать цветы от того, кого любишь? Что за монастырские правила? Я тотчас решил отправиться туда и просить аудиенции у миссис Эпплъярд, чтобы получить разрешение бывать у Дианы в качестве ее жениха. Но в этот момент распахнулась дверь, и на пороге возникла моя мадемуазель. Она тайком вырвалась в город, чтобы повидать меня и объясниться. Запыхавшаяся, с заплаканным лицом и выбившимися из-под шляпки локонами, она бросилась ко мне навстречу, и я взял ее за руки.

— Простите, Луи, что заставила вас волноваться, — сказала она. — Ваши розы восхитительны, просто… Миссис Эпплъярд — женщина строгих нравов, она очень властная и требовательная, все ее приказы должны беспрекословно выполняться. Простите, что так вышло…

— Что вы, Диана! — я взял ее лицо в свои ладони. — Это вы меня простите за то, что подверг вас осуждению со стороны хозяйки. Но поймите, я не мог поступить иначе. Я люблю вас, Диана! Я не могу без вас жить. Прошу вас, станьте моей женой. Для чего вам терпеть все эти строгости и быть вечной заложницей времени и правил? Вы ни в чем не будете нуждаться. Я сделаю все, чтобы вы были счастливы.

Услышав мое признание, Диана улыбнулась, и морщина, залегшая у нее на лбу, разгладилась. Отливающие золотом карие глаза блестели от слез.

— Поймите и вы меня, Луи. Вся моя прежняя жизнь, как страшный сон. Я осталась одна в целом мире. Теперь же, имея работу, видя благодарные глаза своих учениц, я словно родилась заново, я окрепла. И мне хотелось бы окрепнуть еще сильнее, отрастить крылья, чтобы быть хоть сколько-нибудь достойной того счастья, что вы мне предлагаете.

— Что за глупости, Диана! — воскликнул я. — Наши крылья — это любовь, а любовь не считает, сколько минут осталось до конца урока. Она просто течет и никогда не прекращается. Как время. Как сама вечность.

— Луи, у вас слишком предвзятое отношение ко времени, — сказала Диана, сжав мою руку. Даже сквозь перчатку я чувствовал, как дрожат ее пальцы. — Оно дано нам лишь для того, чтобы мы не потерялись в потоке суеты.

— Если бы я не был часовщиком, дорогая, я бы мог вам ответить, что вы заблуждаетесь, но, кажется, вы бесконечно правы…

— Скоро, Луи, совсем скоро я отвечу на ваше предложение, обещаю вам, — тихо проговорила Диана, глядя мне в глаза. — А теперь мне пора.

И она снова ушла.

Январь 1900 года

По желанию миссис Эпплъярд рождественские каникулы Диана провела в колледже, хотя преподаватели имели право распоряжаться личным временем так, как считали нужным. Не знаю, было ли это связано со мной или просто оказалось очередным капризом директрисы, желающей держать все под контролем, но я не видел свою мадемуазель почти две недели. И только в последний день каникул она появилась в моей лавке — свежая, улыбчивая и невероятно притягательная, словно весенний цветок.

— Я пришла подарить вам свои драгоценные минуты, — сказала Диана. — В нашем распоряжении целый день.

Это был лучший день в моей жизни. Мы с Дианой разговаривали, ели пирожные, гуляли по улочкам Бендиго, много шутили и смеялись. А еще она учила меня танцевать. И пусть музыкальным сопровождением нам служила мелодия из выставленных на продажу швейцарских часов, это было незабываемо.

— Вы прекрасно чувствуете ритм, Луи! — похвалила меня Диана, внимательно наблюдая за моими неуклюжими па.

— L’amour apprend aux âns à danser⁽²⁾, — усмехнулся я. — Народная мудрость.

Диана рассмеялась. Она подняла мою руку, покружилась и прильнула ко мне, едва ощутимо коснувшись губами моей щеки. Я заметил, что за весь день Диана ни разу не взглянула на часы. Похоже, она забыла об их существовании и полностью разделяла мою теорию.

— Моя мать была простой деревенской женщиной и очень любила французские поговорки, — сказала Диана, отдышавшись после танца. — Tout passe, tout casse, tout lasse⁽³⁾, часто повторяла она. Кажется, это по вашей части?

— Верно, — ответил я. — Только время никогда не заканчивается.

Вечером я проводил Диану до ворот колледжа. Закатное солнце играло в ее каштановых волосах.

— Чем дольше я нахожусь рядом с вами, тем сильнее мне хочется украсть не только ваше время, но и вас, — произнес я на прощание.

— Вы близки к своей цели как никогда.

13 февраля 1900 года

Праздник у губернатора в преддверии Дня святого Валентина, посвященный участию солдат Бендиго в сражениях в Африке, был на высоте. Напитки, угощения, множество развлечений и интересное общение — любой почел бы за честь оказаться в числе приглашенных. Меня не обошли стороной, и я с радостью отправился на прием в резиденцию губернатора вместе с мистером Уолденом. Подобные мероприятия меня не прельщали, но я знал, что в списке гостей будут ученицы и преподаватели из колледжа Эпплъярд и с нетерпением ждал встречи с Дианой.

В парке, где проходил праздник, было многолюдно и шумно. Солдаты во главе с супругой губернатора готовились к официальному выходу. Дамы играли в бадминтон и пили вино. Господа в своем большинстве предпочитали виски и были заняты разговорами о войне.

— Смотрите, кто идет! — воскликнул мистер Уолден, тронув меня за плечо. — Мадемуазель де Пуатье и ее воспитанницы.

Я обернулся и увидел ее. Хрупкая, нежная, будто сотканная из воздуха, в элегантном платье и шляпке с перьями, Диана вела девушек на праздник. Все они были хороши собой и притягивали взгляды присутствующих словно магнитом, но я замечал лишь свою прекрасную мадемуазель.

Когда официальная часть приема была завершена, я подошел к ней.

— Мадемуазель, не найдется ли у вас для меня несколько минут?

— Вы снова решили устроить битву со временем, месье? — просияла Диана, обернувшись.

— Нет, — ответил я. — Но я могу показать вам фокус. Дайте мне ненадолго ваши часики.

— Фокус? — удивилась Диана, отстегивая от платья французские часы, которые я выписал ей из Парижа. — Так вы фокусник, а не часовщик!

Я вынул из кармана платок, накрыл им часики мадемуазель и через мгновение показал ей пустую ладонь, показывая, что часы исчезли. Диана ахнула от восторга, но самое интересное ее ждало впереди. Я взмахнул платком, снова накрыл им ладонь и, резко подавшись вперед, поцеловал Диану в шею.

— Что вы делаете? — возмутилась она. — На нас смотрят, Луи!

— Были одни, а стало двое, — лукаво улыбнулся я.

На моей ладони и вправду лежало двое часов: французские часики Дианы и еще одни, очень похожие, которые я незаметно достал из кармана.

— Удивительно! — прошептала она.

Прослыть талантливым фокусником в глазах любимой женщины оказалось нетрудно — достаточно было отвлечь ее поцелуем.

Мы с Дианой улыбнулись друг другу, но наша идиллия была скоро нарушена.

— Мадемуазель! — раздался над ухом хриплый голос. Кривая ухмылка, взгляд хищной птицы. Это была миссис Эпплъярд. Она насмешливо посмотрела на меня из-под своих солнцезащитных очков и уставилась на Диану. — Где Миранда?

— Слева от вас мать Эдит, — вовремя сообразила Диана и, внезапно спохватившись, добавила: — С другой стороны.

Миссис Эпплъярд резко развернулась и, наклонившись к лицу Дианы, недовольно фыркнула:

— Даже где лево, где право, запомнить не можете!

— Простите, — сказала Диана, но миссис Эпплъярд была уже далеко.

Когда мы остались вдвоем, я осмелился задать мучивший меня вопрос:

— Я сгораю от нетерпения! Когда вы ответите мне, Диана?

— Завтра мы с девушками поедем на пикник к Висячей скале в честь Дня святого Валентина, — произнесла Диана. — Когда праздник закончится, я поговорю с миссис Эпплъярд и попрошу ее освободить меня от должности учителя.

— К Висячей скале? — удивился я. — Пожалуйста, будьте осторожны!

Диана состроила гримасу.

— Неужели вы тоже верите в эти глупости про дьявола?

— Конечно нет. На Висячей скале полно ядовитых змей, а ящерицы и вовсе на каждом шагу. Мне известно, что многие дамы их боятся. Так что осторожность никогда не помешает.

— Я обещаю быть очень осторожной, Луи, — Диана улыбнулась так тепло и невинно, что я тут же забыл о своих переживаниях. И остаток праздника думал лишь о том, какую валентинку отправить ей завтра. Я решил, что это непременно должна быть открытка в виде белоснежного лебедя.

15 февраля 1900 года

Меня разбудил странный шум. Часы к нему не имели никакого отношения. Окна в моей спальне были открыты — с улицы доносились громкие встревоженные голоса. Наспех одевшись и даже не подумав о том, чтобы позавтракать, я спустился вниз. Под дверью лавки лежала свежая газета.

«Странное исчезновение на Висячей скале», — гласил заголовок на первой полосе.

Я в волнении пробежал глазами небольшую заметку и узнал, что вчера во время праздничного пикника в окрестностях скалы бесследно пропали четверо человек: три ученицы и их преподавательница. На поиски девушек были брошены все имеющиеся силы — от полицейских до местных жителей. К несчастью, имена пропавших не сообщались, и меня охватила паника. Что, если среди них моя Диана?

На улице собралась толпа, в центре которой стоял мистер Уолден и по привычке что-то вещал, размахивая руками. Темой оживленной беседы была трагедия у Висячей скалы.

— Мистер Уолден! — я подошел ближе, стараясь перекричать толпу. — Вам что-нибудь известно о пропавших? Та учительница, о которой написали в газете... Кто она?

— Нет, месье, ничего, — ответил он. — Но... говорят, что учительница эта очень хороша собой.

Я схватился за голову, не зная, что предпринять. В колледж Эпплъярд идти не было смысла. Хозяйка не станет меня слушать и вряд ли допустит к себе — ей сейчас не до этого. По слухам, она терпеть не могла журналистов, праздных зевак и всех, кто так или иначе мог нанести вред ее репутации.

— Месье, может, сходить в полицию? — предложил мистер Уолден. — Наверняка они что-нибудь знают.

Это была блестящая идея. Закрыв лавку, я поспешил в полицейский участок. Сержант Бамфер был моим давним знакомым, и, придя туда, я первым делом спросил его.

— Сержант на Висячей скале, — холодно ответил мне его помощник. — Он руководит спасательной операцией. Никакой информации пока нет. К тому же сообщать ее посторонним мы не имеем права.

— Простите мою дерзость, — взмолился я, — но не было ли среди пропавших девушек учительницы французского языка Дианы де Пуатье? Только одно слово! Пожалуйста!

Очевидно, мой расстроенный вид произвел сильное впечатление — помощник Бамфера смягчился.

— Диана де Пуатье вызвана сегодня в участок для дачи показаний. С ней все в порядке.

Моей радости не было предела. Диана жива и здорова! Я знал, что она, ее коллеги и ученицы переживали не лучшее время, и все-таки был безмерно счастлив.

Да, я сильно скорбел об исчезновении девушек, тревожился об их судьбе, как и остальные жители Бендиго, и пристально следил за новостями, которые, к сожалению, радовали нас все меньше и меньше (кроме наследницы Ротшильдов Ирмы Леопольд, никого из пропавших так и не нашли), но мысль о Диане наполняла все мое существо. У меня хранились ее старые французские часики, которые она отдала мне в ремонт незадолго до пикника, и я ждал ее визита.

Диана пришла через несколько дней. В ее глубоких глазах затаилась печаль, а на лбу снова залегла морщина. На ней была все та же белая блузка в горошек и повседневная шляпка. Я взял инструмент, завел часы и протянул их Диане.

— Merci, — поблагодарила она и, выдержав паузу, спросила: — Почему на скале время замирает?

— Неправда, — ответил я. — Время идет здесь бесконечно.

Диана покачала головой.

— Вы сумасшедший.

— Вы сводите меня с ума! Когда вы ответите на мое предложение?

Я взял Диану за руку, но она отдернула ее.

— Почему вы никогда не говорите по-французски? — попыталась она уйти от ответа.

— Почему вы никогда не отвечаете на мой вопрос?

— Я виновата в том, что случилось у Висячей скалы, — с грустью в голосе произнесла Диана. — Я не могу уйти из колледжа, Луи. Там происходят очень странные вещи. Миссис Эпплъярд не в себе, она стала чересчур подозрительной. Родители забирают девочек домой. Нам запрещено упоминать имена пропавших. Моя задача — помогать тем, кто остался. И я должна приложить к этому все усилия.

— Я не говорю с вами по-французски, — ответил я, — потому что мы живем с вами в настоящем, а не в прошлом. Что было, то прошло.

Диана смутилась. Мне показалось, что она вот-вот заплачет. Я был поражен ее добротой и благородством и в то же время чувствовал, как тяжело навалившееся на нее бремя вины. Я бы с радостью разделил с ней все трудности, но она снова закрылась от меня, словно и вправду боялась спугнуть счастье, которое я ей предлагал.

— Диана… — попытался я заговорить с ней снова, но она не стала слушать.

— Я должна идти. Что скажут люди! — пробормотала она и покинула лавку.

Следующей ночью я проснулся от оглушительного стука в дверь. Плохо соображая, что происходит, я бросился открывать прямо в ночной рубашке, успев прихватить с собой лампу. Я в волнении распахнул дверь. Передо мной стояла Диана, растрепанная, запыхавшаяся, с горящими глазами, без шляпки и перчаток.

— Что случилось? — я впустил ее и на всякий случай выглянул наружу, чтобы проверить, не увязался ли за ней кто-нибудь.

— Я плохой учитель! — в сердцах воскликнула она. — Я была девочкам другом, но им нужен был защитник, а не друг. Они дети! Я была слабой и слепой.

— После того пикника мы все обезумели… — только и смог выговорить я.

Диана не ответила. Вместо этого она бросилась ко мне, порывисто обняла за плечи и припала к моим губам. Она целовала их с такой страстью, что у меня подкосились ноги. Я крепко прижал ее к себе и ответил на поцелуй. Он длился считанные секунды, но мне они показались вечностью. Затем Диана, словно опомнившись от наваждения, резко отстранилась.

— Мне придется одолжить ваш велосипед, — сказала она, переводя дыхание.

— Останьтесь! Останьтесь здесь до утра! — стал умолять ее я.

Я видел, что в душе у Дианы происходит борьба — такая же сильная, как и в моей собственной. Глаза ее полыхали огнем, припухшие губы манили. Я притянул ее к себе и снова поцеловал — сильно и жадно, лишая пути к отступлению. Она отвечала, обвив мою шею дрожащими руками.

Я раздел Диану прямо внизу под беспорядочный звон и тиканье часов. Белая блузка в горошек беспомощно упала на пол. Я подхватил на руки свою драгоценную ношу и понес наверх. Обнаженная и трепетная, она шептала мне что-то бессвязное и целовала мое лицо. Постель была прохладной и свежей. Я бережно положил Диану на кровать и долго ласкал ее, прежде чем соединиться с нею. Она была чиста и невинна, но так щедро изливала на меня свою любовь, словно внутри у нее долгие годы таился неисчерпаемый источник. Как только заветный момент настал, нас обоих накрыла незнакомая горячая волна, и мне впервые в жизни показалось, что время остановилось.

Когда мы пришли в себя, за окном уже брезжил рассвет. Диана была рядом, ее голова лежала у меня на плече. Я смотрел на нее и не верил своим глазам. Моя теория о бесконечном времени разбивалась вдребезги. «Ускользающие минуты близости…», — вспомнились мне слова отца.

В то утро я готов был отдать все, чтобы задержать время, продлить свое счастье и не дать Диане уйти. В том, что она уйдет, я не сомневался. Всего на несколько часов она позволила себе побыть слабой и беззащитной, найдя утешение в моих объятиях, но наступал новый день, а битва Дианы была еще не закончена.

Ее рассказ о происшествиях в колледже меня сильно встревожил. Там творились ужасные вещи. Кроме девушек и преподавательницы, исчезнувших во время пикника у Висячей скалы, пропала еще одна ученица — тринадцатилетняя девочка по имени Сара. Диана была уверена, что к ее исчезновению причастна директор колледжа миссис Эпплъярд. По этой причине она и покинула школу в столь позднее время — ей нужно было срочно поговорить с сержантом Бамфером. Однако сержант встретил подозрения Дианы прохладно — без доказательств предъявить обвинения миссис Эпплъярд он не имел права. Разговор с сержантом огорчил Диану, и она в расстроенных чувствах пришла ко мне.

Весь день моя добрая, бесстрашная мадемуазель искала пропавшую Сару, рискуя вызвать гнев одержимой хозяйки. Да что там день! Целый год Диана заботилась о счастье и благополучии своих учениц, угождала начальству, бескорыстно, с улыбкой на лице жила для других, пока я умирал от любви и строил бесплодные теории.

— Ты мне веришь? — спросила Диана, лаская мое лицо, и я очнулся от своих тяжелых дум. — Все будет хорошо, вот увидишь.

— Я верю, что тебе не нужно возвращаться, — сказал я и провел ладонью по ее руке — она была теплой и бархатистой на ощупь.

— Я в безопасности, — заверила меня Диана. — Она не причинит мне вреда. Остальные девочки скоро разъедутся на каникулы, а пока я должна их оберегать.

Диана попросила свою одежду. Я откинул одеяло, намереваясь встать.

— Позже, — остановила она меня. — Я уйду, когда на улице будет побольше людей.

— Тебя увидят!

— Да! — лукаво улыбнулась она. — Она не должна узнать, что я говорила с сержантом. Уж лучше сплетни.

С этими словами Диана потянулась ко мне и вновь припала к моим губам.

Диана покинула колледж Эпплъярд на следующий день. Она нашла чемодан пропавшей Сары под кроватью хозяйки и, окончательно убедившись, что девочка никуда не уезжала, а миссис Эпплъярд что-то скрывает, вновь поспешила к сержанту Бамферу. Вместе с сержантом и опекуном Сары они отправились в колледж и узнали страшную новость. Оказалось, что девочка была мертва уже несколько дней. Садовник обнаружил ее тело в цветочной клумбе.

Миссис Эпплъярд на месте не было. Утром этого же дня она села в экипаж и уехала в неизвестном направлении. Только через неделю жители Бендиго узнали из газет, что хозяйка колледжа для молодых леди покончила с собой, спрыгнув с вершины Висячей скалы.

Я сопровождал Диану на кладбище. Она была безутешна.

— Ребенок! Мой несчастный ребенок! — по ее щекам катились крупные жемчужины слез. — Я не уберегла ее...

— Ты ни в чем не виновата, — тихо сказал я. — Ты сделала все, что было в твоих силах.

— Как это страшно, Луи, — прошептала Диана, прильнув ко мне. Мы долго стояли обнявшись возле могилы Сары, не обращая ни на кого внимания. — Всё исчезает. Всему приходит конец...

Я хотел напомнить Диане о том, что время течет бесконечно, но промолчал. Я лишь крепко прижал ее к себе и поцеловал мокрую от слез щеку.

— Не отпускай меня, — попросила она, заглянув мне в глаза.

— Больше — никогда, — пообещал я.

В день, когда похоронили Сару, я неожиданно для себя понял, что ничего не знаю о времени. Пустые мечты и теории потомственного часовщика обратились в пыль. Я оставил их в прошлом. Единственное, чего я желал тогда больше всего на свете, — быть рядом с Дианой и сделать ее счастливой.

1) Деталь часового механизма в виде металлического стержня.

Вернуться к тексту

2) Любовь и ослов танцевать научит (фр.).

Вернуться к тексту

3) Ничто не вечно под луной (фр.).

Вернуться к тексту