Ветер перемен (джен)

Азирафель удивлял. Постоянно и снова. Вот и сейчас сидел и с сосредоточенным видом совершенно бессмысленно мял в руках насквозь мокрые стебли какой-то травы — есть их он совершенно точно не собирался! Тогда какого?..

— Что ты делаешь? — не выдержал Змий совершенно сумасшедшего давления любопытства.

— Верёвку.

— Зачем?!

— Пытаюсь понять, как это делают люди — они же как-то это делают в конце концов!

— Делают, — согласился Змий, — а тебе-то зачем?

— Хочу сделать мотыгу.

— Зачем?!

— Повторяешься, мой дорогой, с тобой всё в порядке?

— В поря... Азирафель, тебе благодать, что ли, в голову ударила — нормально объяснить не можешь?!

Ангел плюхнул измятый пучок в лужу воды в специально вырытой на берегу Нила ямке, ополоснул руки и с тихим счастливым вздохом выпрямился.

— Я хочу сделать мотыгу, чтобы выкопать и пересадить несколько полезных растений и тем самым показать людям, что совсем необязательно зависеть от того, где и как что-то растёт.

— От милостей... природы, ты хотел сказать?

Обычно мягкий спокойный взгляд ангела сверкнул ледяной синевой, а брови сошлись к переносице.

— Ты просто помогаешь людям, я понял! — хмыкнул слегка шокированный демон, с интересом и опаской изучая новую грань личности эфирного. — И я всячески поддерживаю эту инициативу, ты же не против?

— Ты серьёзно? — оттаял и снова заулыбался Азирафель.

— Абсолютно! — Демон закатал рукава хламиды. — Давай, делись технологией!

Вдвоём они долго и упорно тёрли, мяли, полоскали и снова мяли и тёрли стебли, пока от зелёной массы не остались только мягкие длинные волокна.

— Ну, теперь они подсохнут и можно будет вить верёвки, — оценил результат довольный Азирафель.

Демон сдул упавшую на глаза огненную прядь и фыркнул.

— Ты их уже вьёшь, ангел — из меня! Нет, ну вот серьёзно: нельзя было эту твою мотыгу просто сотворить? Сколько времени и сил сэкономили бы!

— Я должен научить их, Змий, а как я это сделаю, если не пойму процесса? — Азирафель смотрел печально и серьёзно. — Они смертные, чудеса им неподвластны, так что придётся всё показывать в буквальном смысле слова — на пальцах.

— Это ты сейчас сказал, что нельзя научить тому, чего сам не знаешь?

— Именно!

— Ну, нельзя так нельзя... Ладно! А рыть лужи и ковыряться там, ломая при этом спину и колени, обязательно? — выразительные брови Змия скептически изогнулись.

— Нет, наверное, — пожал плечами ангел. — Но ничего другого пока придумать не удалось. А в реке не получается — течение всё уносит. Я пробовал.

Змей задумчиво побарабанил пальцами по подбородку, тихонько посвистел, не то подражая ветру в тростнике, не то просто выпуская скопившееся недовольство. Наконец, приняв какое-то решение, он довольно и лукаво ухмыльнулся:

— Будет тебе альтернатива лужам и вообще! Встретимся вечером. Пока!

И Змий растворился в жарком воздухе, как вода на горячих камнях.

Пожав плечами (дескать, захочет — сам расскажет), Азирафель посмотрел на сохнущие пучки и, поборов желание высушить их чудом, решительно скинул хламиду и вошёл в реку: недавнее знакомство с водами Нила подарило массу новых впечатлений и ангелу хотелось повторить опыт.

Вода дарила ощущение полёта и свежести, мягко несла в своих ладонях, ластилась к коже, смывая обременительные мысли и чувства, делилась спокойствием и силой... Ангел даже не заметил, когда под ногами исчезло дно и он поплыл, отфыркиваясь от весёлых мелких капель, игравших на солнце всеми цветами ещё не рождённой радуги. Иногда в глубине чувствовалось движение плывущих животных, больших и сильных, чьё стремление к цели рождало на поверхности небольшие волны и водовороты. Азирафелю не было до них никакого дела, он парил в воде и был совершенно счастлив... Пока на берегу не появились взволнованные люди. Расстояние и ветер гасили звук, но наконец он не выдержал отголоска эмоциональной бури, успокаивающе помахал рукой суетившимся людям, — да-да, я вас вижу, скоро вернусь! — и поплыл обратно, к оставленной на берегу одежде.

Покидать реку не хотелось... Пообещав себе, что обязательно повторит заплыв (и не раз, да!), ангел выбрался из гостеприимных вод, оделся и пошёл искать подходящие для пересадки растения и материал для мотыги.

Поиск не занял слишком много времени, и, нагрузившись палками и камнями (о Боже, я ангел, а не ездовой осёл! Позволь хотя бы показать им сумку и мешок! Это же чертовски тяжело и неудобно!), Азирафель вернулся на берег.

Побороть желание снова поплескаться в воде оказалось до ужаса трудно, особенно после марша сквозь кустарник и высокую траву — и чтобы не поддаться искушению, ангел сел спиной к реке. Чуть поколебавшись, с тяжким вздохом начудесил верёвки (они и так умеют их делать!) и принялся за работу. Ему повезло: расколоть кусок кварца под нужным углом и придать обеим частям необходимую толщину получилось с первой попытки. Воодушевлённый успехом ангел влёт ошкурил ветки древовидной акации, лишив их шероховатости и колючек (некстати вспомнилась верблюжья...) — результат в итоге оказался кривоват, но дарёному дереву в комель не смотрят, к тому же акация хоть и прочная, но такая... акация — бери, что даёт!

Точно выверенными скупыми ударами камня о камень, подсмотренными у людей, Азирафель придал лезвиям будущих мотыг нужную форму. Оставалось самое сложное: просверлить отверстия в рукоятках, чтобы получше закрепить лезвия и сделать мотыги — мотыгами. Взяв подходящий осколок камня, ангел взялся за дело... и через два часа с раздражённым шипением, более подходящим кое-кому другому, отшвырнул результат своих трудов в кусты. Подержал ноющие пальцы в прохладной воде, залечивая мелкие ранки и восстанавливая душевное равновесие.

— Господи, прости меня, я не привык... Я постараюсь научиться, но это очень сложно! — тихо произнёс он, глядя в молчаливое небо. И со вздохом пошёл искать неосмотрительно выброшенную деталь...

В это же время Змий, закончивший выплетать крупноячеистую корзинку, критически осматривал своё творение: оно получилось кривоватым (из-за отсутствия опыта), но прочным (демон очень старался), с широким основанием и зубчатым верхом. Придя к выводу, что для его целей этого достаточно, оккультный ремесленник щёлкнул пальцами и переместился к ближайшему холму с выходящими на поверхность пластами глины. Набив корзину ржаво-жёлтыми комьями, демон вернулся к реке. Потешаясь над собой и ситуацией, демон выкопал у кромки воды яму — а затем, дождавшись, когда в ней наберётся достаточно воды, высыпал туда весь суглинок.

— Давай, грязь, размякай как следует — и поскорее!

"Грязь" размякла быстро — и тонкие сильные пальцы превратили её в хорошо замешанную пластичную глину. Довольный результатом Змий сел, скрестив ноги, и посвистывая в унисон ветру, запутавшемуся в траве и камышах, принялся аккуратно и методично обмазывать сделанную корзину. Пока сох первый слой, он прикинул оставшееся количество глины и на скорую руку сплёл две маленькие корзины высотой в ладонь, с широким основательным дном, и нанёс глину и на них.

— Давай, светило, поработай теперь и ты! — проворчал Змий, выставляя свои творения на самый солнцепёк. Клонившееся к горизонту солнце лениво обняло его теплом и радостно заблестело на влажных боках первой в мире посуды. Пристально следивший за процессом демон раздраженно цокнул языком, уловив разницу напряжений между внутренними, мокрыми слоями, и внешним, подсохшим, — явление грозило ему полным фиаско: ещё немного, и глина начнет трескается, превращая хорошую идею в мусор. Он спешно смочил посуду водой и, убрав в тень, задумался. По-любому выходило, что сушить глину придётся или медленно, избегая прямых солнечных лучей и накрывая чем-нибудь влажным, или чудом.

— Ладно, будем импровизировать, — фыркнул оккультный гончар материального мира, убрал глиняную утварь меньшего объёма в тень и, накрыв её травой, щёлкнул пальцами. Большая корзина мгновенно высохла, став матово-рыжей и каменно-жёсткой. Змий снова замер, рассматривая структуру, побарабанил задумчиво ногтями по шершавой стенке и решительно пошёл собирать ветки и сухой тростник.

... И мир узнал первые бранные слова: длинные жёсткие листья царапали ладони, а стебли хлестали по лицу и рукам, оставляя саднящие полосы.

— Как же люди с этим справляются?! — шипел упорный демон, подтаскивая очередную вязанку к месту своей импровизированной мастерской. — Без чудес-то...

И тогда он вспомнил об Огненном Мече Стража Восточных Врат Эдема. Щёлкнул пальцами, материализуя несколько кусков обсидиана, ловко расколол их друг о друга на довольно тонкие пластины и, выбрав рассохшуюся от жары толстую палку, аккуратно стал заталкивать их в древесную щель режущей кромкой наружу.

— Ай! Чтоб тебя! — вскрикнул он, неосторожно задев бритвенно-острую кромку камня. Закапала кровь. Шокированный демон какое-то время в ступоре смотрел на то, как красные капли пятнают землю, наполняя воздух душным запахом с металлическим оттенком, а потом вздрогнул и залечил порез.

— Какой интересный, но не сказать, чтобы приятный опыт, — пробормотал он, убирая натёкшую кровь и возвращаясь к работе с куда большей осторожностью. — Неудивительно, что люди такие медлительные и опасливые...

Закончив, демон утопил импровизированный "меч" в покрасневшей от глины луже:

— Ну-с-с, мокни, набирай вес и прочность, и если хоть одна деталь выскочит потом — сожгу, как в адовой топке! Понял?

Деревяшка промолчала, но воды в лужице ощутимо убавилось. Тот, кого потом будут называть Кроули, многозначительно хмыкнул и занялся костром.

Пламя заплясало на сухом тростнике и ветках, едва смуглые пальцы их коснулись, взметнулись золотистые искры, раскинул алые крылья рукотворный маленький пожар, фыркнул удивлённо, когда в центре его угнездилась глиняная корзина и загудел, принимая новое тростниковое подношение...

Змий улыбнулся, ласково погладил кончиками пальцев беспокойные огненные лепестки — и приготовился ждать.

* * *

"Что может случиться с демоном в человеческом мире?" — спросил себя Азирафель, когда Змий не появился вечером, как обещал. И, наученный горьким опытом, сам себе ответил: "Всё, что угодно". От этих слов по спине побежал холодок, а сердце забилось так, словно хотело выскочить из грудной клетки, и ангел отправился на поиски. Демона не было ни на холмах, ни в роще, ни на пастбище, ни в деревне. Появление в ней самого Азирафеля, кстати, вызвало серьёзный ажиотаж с массовым коленопреклонением, но встревоженный ангел, не мудрствуя лукаво, отвёл людям глаза и переместился к реке...

Нашёлся Змий уже за полночь: сидел берегу возле огромного костра с короткой тростниковой палочкой в руках и очень задумчивым выражением на лице.

— Вот ты где! А я уже... — начал было Азирафель, но осекся, потерявшись в лавине чужих эмоций.

Коротко взглянув на замершего в границе светового круга ангела, Змий поднёс тростник к губам, и тот запел. Грустно и тихо. О том, как прекрасна была земля в первый день творения, как необъятны и полны надежд небеса, как удивительны новорожденные звёзды и велика радость созидания... И какой всепоглощающей и нестерпимой оказались боль и отчаяние падения. На смуглом лице демона играли отблески костра и сам он был как пламя — живое, беспокойное, тянущееся к небу. Но вот мелодия затихла, растворилась в темноте и шелесте травы, вернулись ночные звуки: рыкнул довольный охотой леопард, где-то в уютной тихой заводи фыркнул гиппопотам, пискнула возмущённая чужим вторжением на свою территорию мышь, затрещала брошенная в огонь охапка тростника и веток.

— Ангел, у тебя лицо мокрое, — первым нарушил молчание Змий.

— Что? — отмер Азирафель, изваянием простоявший всё это время.

— Ты плачешь, ангел, — пояснил демон, поднимаясь на ноги одним слитным движением. — Тебя кто-то посмел обидеть?

— А? Нет, что ты... — ангел прикоснулся к лицу и удивлённо посмотрел на влажные пальцы. — Я просто... Я забыл обо всём, когда ты пел. Это было Бо...

— Тс-с-с! — демон мгновенно оказался рядом, закрывая рот эфирного ладонью. — Даже не думай!

"Извини!" — попытался сказать Азирафель, но не преуспел: ладонь держала крепко! — и он ограничился коротким кивком.

— Вот и хорошо! — Ладонь исчезла, а Змий поманил ангела к костру. — Идём, кое-что покажу...

И выхватил из огня светящийся малиновым предмет. Покрутил, демонстрируя со всех сторон:

— Это глиняная корзина. К полудню она закалится и остынет, и у тебя будет возможность хранить и носить воду где, сколько и куда угодно. Хотя... — Змий прищурился, что-то прикидывая, — нет, чтобы носить воду, нужно было делать ручки. Пока придётся верёвкой оплетать.

Ангел, как заворожённый, осторожно протянул руку, но коснуться светящегося жаром бока не успел: Змий предостерегающе выставил ладонь:

— Стой! А то обожжёшься! К тому же она не готова ещё. Вот когда закалится и остынет — тогда да, она вся твоя!

И отправил посудину обратно в огонь, взметая в тёмное небо облако искр. Ангел невольно проследил за ними взглядом, вздохнул тихонько, уловив их печальное сходство со скоротечностью жизни смертных...

— Садись, Азирафель, правды в ногах нет, — оборвал поток грустных ассоциаций демон, приглашающе похлопав по звонким листьям рядом с собой: он уже успел угнездиться у костра на охапке сухого тростника и вновь взять флейту.

— В смысле? — уточнил дотошный ангел, принимая предложение и устраиваясь на шуршащей подстилке.

— В прямом: там её нет! И никогда не было, — рассмеялся Змий.

— А! Так это одна из твоих шуток!

— Точно, а сейчас будет вторая.

И всё, что осталось Азирафелю — это потеряться в чистом голосе тонкой тростинки и тихой грусти о несбывшемся.

Когда мелодия стихла, Змий легонько толкнул его в плечо и сунул в руки флейту.

— Спорим, тебе тоже стоит попробовать!

— Но я...

— Просто накрой кончиками пальцев дырочки, дыши и думай о хорошем, а дальше оно само пойдёт.

— А ты?

— А я пошёл проверять — как закаляется... — демон запнулся, подбирая подходящее слово, и, смеясь, закончил, — твой котелок!

— Ты невозможен, Змий, — вернул улыбку ангел и, поколебавшись, всё-таки коснулся губами флейты...

* * *

Старый Паки, стороживший ночью костёр, умел — как и все охотники! — читать следы, скрадывать зверя, бить птицу и рыбу, собирать фрукты, овощи и съедобные листья. Этим никого не удивишь, это умеют все — иначе не выжить. Он не был дряхл, хотя сильным его не называл никто, ибо были мужчины сильнее: вождь Гьяси, например, мог в одиночку поднять молодую корову и нести её два полёта копья. Но это Гьяси и другие чаще приходили к Паки за помощью, а не наоборот, потому что Старый видел, слышал и чувствовал то, что не замечали другие. И когда пришли чужаки, он понял, что жизнь изменилась. Незримо, незаметно — но изменилась. В то самое мгновение, когда Гьяси позвал их в деревню и первая собака подняла тревогу. Или нет — раньше, когда остроглазая охотница Аллана увидела в пустыне искру огня. Он пытался предупредить, но кто его услышал тогда? Разве что на следующий день, когда Луна закрыла собой животворящее и карающее Солнце... Да, после того, как Луна закрыла собой Солнце, они сами пришли к нему, и внимательно слушали, а потом... Потом они пытались, да —Сабола рассказывал, как от чёрного и белого отскакивали дротики и камни, а пущенные меткими сильными руками копья просто пролетали мимо. И как вскипел разгневанный их дерзостью Нил, вынося Братьев обратно на землю.

Старый Паки вздохнул. Жизнь людей Реки — привычная жизнь! — менялась. К добру ли, к худу — но менялась. Они стали рыть землю мотыгами вместо обломков костей, добывая съедобные корни, хранить молоко коров и варить мясо в глиняной посуде, не боящейся воды и огня... На окраине появились грядки с полезными кустами — и уже не нужно было в их поисках стаптывать ноги до колен.

С приходом Чёрного и Белого пришли перемены, и Старый Паки чувствовал, что процесс этот неостановим, как закат солнца или смена фаз Луны.

Старый вздохнул и почесал зудящее плечо. Ему нравилось варёное мясо, ему нравилось всегда иметь под рукой полезные вкусные травы, но он также знал, что всё это меняет жизнь их рода, потому что они пошли по новому пути, с новыми опасностями и новой добычей, всё дальше уходя от чего-то важного и забытого, от себя прежних к себе неизвестным, новым, что мир снова будет меняться — и уже меняется! — вместе с ними...

И словно в ответ на его мысли где-то у реки снова запел тростник — тоскуя, смеясь, утешая и обещая.