"В болезни и в здравии..." (джен)

Маленький, тщедушный домовик в опрятной наволочке просочился сквозь двери столовой и, привлекая к себе внимание хозяина, легонько потянул того за край мантии. Драко обернулся и удивленно уставился на субтильное создание: домашние эльфы Малфоев были настолько вышколены, что никогда не позволяли себе подобных выходок. Но, видимо, случай оказался из ряда вон выходящим, потому что малыш выкатил и без того огромные глаза и горячо зашептал:

— Мастер Драко, мастер Драко, у нас беда, — хозяин Люциус… — последние слова он произнес настолько тихо, что Малфою пришлось напрячь слух. Драко скептически воззрился на говорившего, но тут, словно в подтверждение сказанного, до его ушей донеслось глухое покашливание. Этот звук настолько впечатлил домовика, что тот переменился в лице и мгновенно растаял в воздухе, словно его тут и вовсе не было.

— О нет, — схватившись за голову, обреченно простонал Драко. — Только не это!

Услышав его бормотание, Гермиона оторвалась от «Ежедневного Пророка» и, все еще находясь под впечатлением от прочитанного, вскинула на него отсутствующий взгляд. Но, увидев опрокинутое лицо младшего Малфоя, и сама встревожилась:

— Что случилось?!

— Знаешь, Грейнджер, когда он, — неопределенно качнул головой Драко, — болеет, единственное, что всем нам остается, так это сбежать отсюда ко всем чертям. Причем, чем дальше, тем лучше, — проникновенно закончил младший отпрыск старинного семейства и на этой ноте пулей вылетел из столовой. До слуха Гермионы донеслись его торопливые шаги: судя по направлению, он спешил в сторону аппарационной площадки, а характерный хлопок снаружи лишь подтвердил правильность ее рассуждений.

Все произошло настолько стремительно, что Гермиона даже не успела спросить у него разъяснений. Она лишь хлопнула глазами и растерянно уставилась на все еще закрывающуюся за Драко дверь. Грейнджер нахмурилась — она понятия не имела, что значили эти загадочные слова и чем ей грозят недомогания Малфоя-старшего, как вдруг за ее спиной кто-то сварливо проскрипел:

— Где мой кофе?

Вздрогнув, Гермиона повернулась на стуле и уставилась на вошедшего. Всегда такой чопорный и аккуратный, хозяин дома, разрешивший ей месяц назад воспользоваться его роскошной библиотекой (раритетные экземпляры которой могли помочь ей в работе над трактатом) выглядел сейчас так, словно несколько дней не умывался и одевался в полнейшей темноте. Пиджак, какой он обычно носил, отсутствовал, пуговицы на рубашке разбежались, а галстук вообще оказался наброшен на плечи наподобие дамского боа. Некогда ухоженные волосы теперь слиплись и свисали сосульками по обе стороны бледного как мел лица. Похоже, Люциусу и в самом деле было нехорошо: он прерывисто дышал и дрожащей от слабости рукой время от времени смахивал со лба крупные капли пота.

— Что с вами, мистер Малфой? — участливо поинтересовалась Гермиона, но тут же была прервана довольно нелюбезным приказом:

— Кофе, Грейнджер.

Гермиона вспыхнула. Не отрывая от Люциуса тяжелого взгляда, схватила кофейник и с грохотом припечатала его напротив пустого сиденья, там, где он должен был завтракать. Тот вздрогнул от неожиданности и поморщился.

— Огневиски вчера перебрали? — холодно осведомилась гостья, встряхивая газету и возвращаясь к статье.

— Похмелье — это не про меня, — резко оборвал ее Малфой. Голос его хоть и сочился высокомерием, но на середине фразы предательски надломился.

Гермиона отложила газету и оглянулась: крепко зажмурившись, Люциус вцепился в спинку стула и слегка покачивался.

— Послушайте, если вы нездоровы, может, вам лучше все-таки лечь в постель, мистер Малфой? — снова попыталась воззвать к его разуму Грейнджер.

— А вам лучше перестать указывать мне, чего я должен или не должен делать. В отличие от вас, я у себя дома. Так что, попрошу не забываться, — осадил он ее, отодвигая стул. На этом нехитром действе силы его иссякли, и он так и остался стоять возле стола, опасно пошатываясь и глубоко дыша.

— Прошу прощения, — оторопело отозвалась Гермиона. Она смотрела широко распахнутыми глазами на человека стоящего перед ней и не могла поверить, что эти слова произнес именно он. За последний год она и старший Малфой стали довольно близкими друзьями, и за все это время он ни разу не позволил себе подобной неучтивости по отношению к ней. Вот десять лет назад, да, такое могло быть. Но не сейчас.

Судя по его решительному виду, Люциус твердо вознамерился усесться на стул, но Гермиона оказалась быстрее. Вскочив с места, она цепко схватила Малфоя за локоть и тоном, не терпящим возражений, заявила:

— Ну уж нет. Вы немедленно возвращаетесь в постель и начинаете лечиться.

Ведь Гермиона Грейнджер никогда не уклонялась от борьбы, будь то поле боя или капризы простуженного взрослого, ведущего себя как ребенок. Общаясь с Гарри и Роном большую половину жизни, она набралась в этом вопросе такого опыта, что теперь без труда могла справиться с больным любого возраста и пола.

Люциус смерил ее с ног до головы тем самым взглядом, который в былое время заставил бы ее почувствовать себя полным ничтожеством, но словесные баталии, какие они иногда устраивали со старшим Малфоем, научили ее не только держать удары, но и умело их парировать. Откровенно говоря, если б он не выглядел сейчас такой убогой развалиной, она с удовольствием поспорила бы с ним на тему учтивости и гостеприимства, однако внешний вид Люциуса оставлял желать лучшего, и она прикусила язык.

— Я не нуждаюсь в ваших советах, — отрезал лорд, пытаясь вырвать руку из ее захвата. — Они мне не интересны.

Гермиона фыркнула: судя по слабости его попыток, он настолько обессилел, что не смог бы удержать в руках и котенка. Поэтому она без раздумий подхватила его под руку и потянула в спальню. К ее удивлению, сопротивляться Люциус не стал, а покорно дал себя увести, опираясь на нее гораздо тяжелее, чем она ожидала.

Пока они шли, он, к счастью, не произнес ни единого слова. К счастью, говорим мы, потому, что готовая к любым неожиданностям, Гермиона собиралась на полном серьезе подавить в зародыше все его попытки проявить самостоятельность и уже припоминала кое-какие выражения из лексикона Рональда Уизли. Но едва они переступили порог комнаты, как строптивый больной снова принялся бормотать что-то невразумительное (и, судя по некоторым эпитетам, довольно нелестное) насчет их путешествия в спальню. Среди бессвязных обрывков фраз Гермиона разобрала нечто похожее на «вызываю тебя на дуэль сегодня вечером» и «запомни, грубиянка, никто не смеет дерзить Малфою безнаказанно». Пропустив мимо ушей эти грозные по смыслу и слабые по исполнению угрозы, Грейнджер крепко стиснула его запястье и взмахнула волшебной палочкой в сторону кровати. Серебристо-серые шелковые простыни откинулись сами собой, и Гермиона бережно усадила Люциуса на постель.

Малфой, казалось, находился в полной прострации. Он обвел пустым взглядом комнату и понуро потупился. Длинные, спутанные волосы упали ему на лицо, и, вздохнув, Гермиона обеими руками приподняла ему голову. На ощупь кожа на его скулах оказалась влажной и горячей, серые глаза остекленели и смотрели бессмысленно.

— Только честно, Люциус, скажите, как вы себя чувствуете? — с тревогой вглядываясь в его изменившиеся черты, спросила Гермиона.

— Все равно я на тебе не женюсь, — вдруг четко ответил тот и, схватив ее за запястья, довольно сильно дернул ее руки вниз. Гермиона от неожиданности потеряла равновесие и, упав на колени, чуть не врезалась в него лбом.

— Боже правый! — сердито воскликнула она, вставая и вырываясь из его захвата.

Тихо кипя от злости, Гермиона сняла с него ботинки, носки, и, пользуясь его беспомощностью, с мстительным наслаждением довольно грубо стянула с него галстук с рубашкой. Швырнула вещи в угол комнаты и попыталась уложить беспокойного пациента в постель.

— Это возмутительно! — отчаянно сопротивлялся Малфой, предпринимая еще одну попытку оттолкнуть ее. — Как ты посмела переступить порог моей спальни? Это крайне неприлично с твоей стороны, Грейнджер!

Устав с ним бороться, Гермиона сильно толкнула его, и он завалился на бок, уткнувшись носом в подушку.

— Слушай, Малфой, — откидывая с лица растрепавшиеся кудри, пыхтя и отдуваясь после неравной борьбы, заявила Грейнджер. — Я тебе не мать и не жена, но, черт тебя дери, я понятия не имею, почему я все еще здесь и при этом пытаюсь тебе помочь.

Ее пламенная речь осталась без ответа, потому что Люциус перевернулся на спину и, демонстративно закрыв глаза, шумно засопел.

Гермиона чуть не застонала, глядя на эту картину, но добросовестно наложила на него охлаждающие чары и укрыла простыней. Спать ему, конечно, придется в брюках, потому что снимать их с него она не стала бы ни за какие блага мира, но вот напоить нужным зельем — это всегда пожалуйста. Покопавшись в прикроватной тумбочке, Грейнджер извлекла из нее снотворное зелье, которое — насколько она знала от Драко — Люциус всегда держал под рукой с тех пор, как умерла Нарцисса; и не давая ему возможности отбиться, влила ему в рот почти все содержимое флакона. Бедолага чуть не поперхнулся, зато теперь Гермиона твердо была уверена в том, что он действительно заснет. Так оно и случилось: не прошло и минуты, как напряженные мышцы его лица расслабились, а тело обмякло.

— Нарцисса тоже со мной не особо церемонилась, — пробормотал он и уснул.

* * *

С уходом Драко, ни словом не обмолвившемся о своем местонахождении, у Гермионы не осталось другого выхода, кроме как ухаживать за его больным отцом. Напрасно она отправила младшему Малфою несколько сов: все они вернулись ни с чем, откуда Грейнджер сделала вывод, что он сознательно ее избегает. Ей, конечно, хотелось хоть как-то отблагодарить Люциуса за то, что он позволил ей пользоваться своими уникальными книгами, но, говоря откровенно, ее благодарность абсолютно не имела ничего общего с тем, чем она сейчас занималась.

Прошло долгих два дня, пока наконец лихорадка, терзавшая Малфоя, стала отступать, и он с удвоенным пылом принялся сражаться с Гермионой за право выбраться из кровати. Пару раз ей даже пришлось бросать работу в библиотеке и спешно укладывать его обратно в постель. Дело кончилось тем, что все необходимые для ее исследований книги она перенесла в его спальню и, пригрозив хозяину самыми жуткими проклятиями, продолжила свои занятия в непосредственной близости от неугомонного подопечного.

Домовик, какой обычно прислуживал Люциусу, разумеется, приходил, но, наученный горьким опытом прошлых лет, ограничивался лишь тем, что поставлял им еду и питье. Не больше. Гермиона поначалу пыталась просить его сменить ее хотя бы на несколько часов, но и он, не говоря ни слова, исчезал сразу, как только поднос с пищей оказывался на краю маленького, уютного диванчика, на котором Грейнджер иногда дремала. А что ей еще оставалось делать? Ведь Малфой повел с ней необъявленную войну — когда он не сражался с ней за право выбраться из постели, он боролся с ней словесно. Причем настолько ожесточенно, что ей иногда хотелось его стукнуть чем-нибудь.

Драться с ним она, конечно, не стала, но вместо этого записала на листе бумаги все извинения, которые собиралась вытянуть из него после того, как он поправится. А в том, что извиняться ему придется, она не сомневалась.

Вечером третьего дня она неожиданно почувствовала себя настолько уставшей, что даже отложила начатую было очередную часть своего трактата. Все тело Гермионы болело так, словно ее избили, голова раскалывалась, а глаза закрывались сами собой и никакое количество кофе не могло заставить ее взбодриться.

— Иди спать, Гермиона, — сонным голосом велел ей Люциус, когда заметил, что она снова клюет носом. — Со мной все будет в порядке. Обещаю.

Услышав, каким теплым тоном это было сказано, Гермиона почувствовала себя так, словно с ее плеч гора свалилась: тот адский Люциус, который испытывал ее на прочность последние несколько дней, наконец-то исчез, уступив место человеку, с которым она так сдружилась когда-то. Грейнджер слабо улыбнулась, дала Люциусу еще одно болеутоляющее зелье и, едва передвигая ноги, поплелась к себе в комнату.

* * *

Утром следующего дня, когда она проснулась, в окно лился настолько яркий солнечный свет, что Гермиона, не имевшая привычки долго спать, обеспокоенно взглянула на часы. По ее подсчетам, она проспала почти половину суток, но покидать постель ей все еще почему-то не хотелось. Она по-прежнему ощущала себя разбитой вдребезги, а под черепной коробкой, как ей казалось, поселился соплохвост вместе со всем своим выводком. С горем пополам приведя себя в порядок, она едва успела сесть или, скорее, рухнуть на кровать, когда в ее комнату, даже не постучав, прошаркал Люциус.

Одетый в чистую пижаму, ухоженный, с аккуратно завязанной лентой, собирающей его волосы в низкий хвост, и внимательным взглядом светлых глаз на осунувшемся лице, он пристально посмотрел на лежащую пластом Гермиону и сокрушенно качнул головой.

— Если ты заразил меня гриппом, Люциус, я придушу тебя подушкой, пока ты будешь спать, — пообещала ему слабым голосом Грейнджер, на что Малфой лишь озадаченно улыбнулся.

— Подвинься, — приказал он все еще хриплым голосом, мягко подталкивая ее к другой стороне огромной кровати. Сил на борьбу с ним у нее не было, и Гермиона подчинилась. Путаясь в зеленых хлопковых простынях, от чего ей стало еще жарче, она медленно переползла на указанное место.

— Вместе будем болеть, — объявил Люциус, вытаскивая из кармана пижамы флакон и протягивая ей.

— Я думала, ты уже поправился, — пробормотала она, выхватывая у него зелье.

— Не совсем, — просто ответил Малфой. Гермиона сощурила глаза (солнечный свет отчего-то казался ей невыносимым) и, присмотревшись, разглядела за внешним фасадом спокойствия Люциуса тщательно скрываемую тревогу.

— Ты ужасный пациент. Неудивительно, что Драко сбежал, — просипела Гермиона и, задержав дыхание, одним махом опрокинула питье в рот. По телу тут же пробежали мурашки, и ее стало клонить в сон.

Последнее, что она почувствовала, — это как Люциус забрал у нее пустой флакон и легко коснулся губами тыльной стороны ее ладони. Под ее закрытыми веками уже начали роиться те странные образы, какие обычно возникают у дремлющего человека, как вдруг до слуха Гермионы донесся тихий шепот:

— Спасибо, что осталась.

Она хотела хмыкнуть, но зелье уже начало действовать, а потому она так и не поняла: он на самом деле это сказал, или ей только показалось?