Буря в чайной чашке (гет)

— Она очнулась.

Айро отрывает взгляд от переплетений морских и сухопутных путей на карте, где нет места, что звалось бы домом, и одно долгое мгновение смотрит на судового врача, прежде чем кивнуть.

— Да? Прекрасно. Как она себя чувствует?

Врач Шуанг пожимает плечами с легкой, не выходящей за рамки приличия небрежностью. Он хороший человек, опытный медик и служит под командованием Айро уже почти двадцати лет. Айро доверяет его знаниям и суждениям. Доктор же, в свою очередь, доверяет интуиции и распоряжениям самого Айро. Однако даже учитывая все перечисленное, сейчас его сухое лицо омрачает тень беспокойства.

— Она не сказала. По правде говоря, ребенок не произнес ни звука с того момента, как открыл глаза. Она не кричит, не плачет, не задает вопросы, ничего, — он задумчиво сдвигает брови. — Обычно молчание ‒ следствие шока, и, учитывая нетипичность обстоятельств в ее ситуации… — Шуанг замолкает, увидев выражение лица Айро. Доктор закладывает руки за спину, смотря в сторону. — В любом случае, она очнулась. Я решил, вам следует знать.

— Спасибо. Я ценю это.

В благодарность Айро вежливо кивает и неохотно сворачивает карту. Неохотно не потому, что не хочет уходить, а потому, что его перерыв будет недолог. Но об этом можно будет подумать позже, а сейчас ему нужно дать дальнейшие указания.

— Отведи меня к ней, — следует ответ.

Путь до каюты привычен и короток, и все же ощущается по-другому. Ему хватает одного взгляда на порог комнаты, чтобы начать необъяснимо тревожиться. Он открывает дверь и неуверенно заглядывает внутрь.

Ее глаза он замечает первыми. Как может кто-то, особенно человек из Народа Огня, игнорировать их? Они ‒ странное сочетание бледности и тьмы, отсвечивающие ярче огня в комнате. Они голубые. Голубые. Голубые как глубинные воды или как поздний вечерний час, как росчерк разбавленных чернил на бумаге или как волна под полной луной. Голубые настолько, насколько могут быть голубыми глаза уроженки водного племени. Потому что это именно ей является девушка, скорчившаяся на кровати Айро. Каштановая копна вьющихся волос торчит из-под ее белой головной повязки, которая даже в темноте сильно контрастирует со смуглой кожей лица туземки. Остальная часть хрупкого тела теряется под толстыми одеялами и слишком большим обернутым вокруг нее кафтаном. Одежда принадлежит Айро. Просторная ткань поглощает ее, словно рухнувшая походная палатка.

Она кажется ему меньше, чем он помнил. Каким-то образом сидя она выглядит ещё меньше, несущественней, чем лежа. Возможно, это удивляет его, потому что он никогда не видел ее стоящей на ногах. Хотя это стало бы желанной переменной: последние трое суток дней девочка провела почти неподвижно, кроме тех моментов, когда ее начинала бить крупная дрожь в очередном приступе лихорадки; тогда в темноте он мог слышать лишь ее тяжелое прерывистое дыхание. Айро думает, что ей шесть, возможно, восемь, но ей точно меньше десяти. На самом деле, он знает лишь одну вещь о ребенке из племени воды, который тихо смотрит, как он входит в комнату. То, что она бодрствует сейчас, означает, что Айро удалось спасти ей жизнь.

Несмотря на то, что три дня назад он разрушил ее.

Шуанг следует за ним в комнату и сразу же подходит к кровати девочки, уделяя внимание её повязке на голове и сбитым ладоням. Она немного вздрагивает от физического контакта, но не пытается отодвинуться назад, в противоположную от него сторону. Ее спокойствие удивляет Айро, он не понимает ‒ осознает ли она ситуацию? Раненые руки и окружающие ее железные стены, что-нибудь находит свое отражение в потоке ее чужеземного водного сознания?

Что такое война для ребенка?

Айро не помнит, когда слово «война» было чужим для него. Он воспитывался согласно этому определению, сначала как мальчишка и принц, затем как мужчина и солдат, и теперь как генерал и Дракон Запада. Такова судьба каждого ребенка с кровью Народа Огня, появившегося на свет со времен начала конфликта последнего столетия. Правда, Айро не думает, что этого ребенка, рожденного от людей Воды, так же, как и он от людей Огня, постигла иная участь.

Шуанг заканчивает все манипуляции, сообщая об успешно проходящем лечении, отмечает, что повязки нужно будет сменить утром, рекомендует щадящую диету и затем встает, в ожидании глядя на Айро. Освободившись от внимания доктора, девочка подтягивает колени к груди и начинает рассматривать собственные пальцы на ногах.

— Где ее разместить? — спрашивает Шуанг. — Я не советовал бы располагать ее рядом с каютами солдат, лучше в каком-нибудь более тихом месте, в лазарете, например.

— В этом нет необходимости, — отвечает Айро. — Она может оставаться там, где находится сейчас. Здесь.

— Здесь? — Шуанг скептически относится к этой идее, хотя он слишком опытен, чтобы явно демонстрировать свое недоверие к его решениям. Врач обводит взглядом комнату. Айро этого не делает, он прекрасно знает, что увидит. Его покои достаточно велики, чтобы отдавать дань уважения его статусу, но они могут быть больше. И обстановка может стать более грандиозной, утонченной и льстивой. Богатство отсутствует преднамеренно. Это то, чего Айро не признает и не приветствует. Но значит ли это, что не будет никаких уступок роскоши? Двойные шелковые каллиграфические свитки, висящие на стене, письменный стол из сандалового дерева с нефритовыми вставками, красный лакированный сундучок с золотыми ручками ‒ комната Айро безусловно не принадлежит бедному человеку. Помимо прочего, тут и там по ней разбросаны маленькие драгоценные вещички: большая часть из них несут скорее сентиментальную ценность, появлению же других предшествуют небольшие, но любопытные истории, а поэтому и значимость их очевидна только для Айро. Например, разукрашенный деревянный носорог, «одолженный во временное пользование» у племянника. Он полагает, этот голубоглазый ребенок ‒ наименьшая странность в окружающей его обстановке.

— Здесь, — повторяет генерал. — Никто ее не побеспокоит, ведь покой ей не повредит?

Шуанг медленно кивает, его взгляд останавливается на игнорирующей их девочке.

— Спокойствие ‒ лучший лекарь, да. Я не знаю, насколько хорошо она будет спать здесь, но, полагаю, ваше лицо достаточно дружелюбно, чтобы наблюдать его при пробуждении, — жалость проскальзывает в глазах доктора. — Она быстро привыкнет.

— Дети лучше справляются с адаптацией, чем мы.

«Но они не должны», — хочет добавить Айро.

— Она выздоровеет. — Уверенность в голосе Шуанга отдает сталью. — У девочки хороший баланс элементов с преобладанием воды. И я сомневаюсь, что она нема на самом деле.

Айро соглашается. Когда доктор уходит, он присаживается в раздумье. Тишина комнаты сгущается как клей, навевая дремоту. Айро вспоминает, что он, оказывается, сильно устал и очень далек от дома. Он смотрит на девочку. К его удивлению, она тоже смотрит на него.

— Ну. Вот мы и здесь, маленькая рыбка. Меня зовут Айро. Не хочешь сказать свое имя?

Ответа не следует.

— Ох. Ну. Возможно, позже, когда тебе станет лучше и ты будешь в настроении. Если тебе интересно, то мы на моем корабле, более или менее, а это моя комната. Ты проспала последние три дня.

Тень ‒ чего? ‒ удивления, страха, потери проскальзывает на маленьком смуглом личике и тут же сводится на нет плотно сжатыми в тонкую линию губами.

— Если не возражаешь, я бы хотел, чтобы ты оставалась здесь всю оставшуюся часть путешествия, — он пытается улыбнуться. — Я знаю, это не совсем подходящие апартаменты для маленькой девочки, но надеюсь, на какое-то время тебя устроит подобная обстановка. Как только раны заживут, мы посмотрим, есть ли еще свободные каюты. Но тебе не обязательно переселяться, если не хочешь. Конечно, если сможешь и дальше выносить мой храп.

Она продолжает молчать. По правде говоря, Айро и не полагал, что она ответит.

— Никто не обидит тебя. Клянусь своей честью, дитя, я не причиню тебя вреда, и у меня нет злого умысла. Веришь или нет, но ты здесь в безопасности.

Абсолютно искренний, он прекрасно осознает несостоятельность своих слов для нее, ведь он не может доказать их, а у нее нет причин ему верить. Их, ребенка и солдата, объединяет лишь история продолжающейся столетней войны, и она наблюдает за ними безрадостным взглядом.

* * *

— Она не стала есть.

Айро получает тревожную новость днем, перед обедом, от особенно угрюмого сегодня Шуанга.

— Ей приносили завтрак, — начинает говорить Айро, но его тут же прерывают с хирургической точностью.

— Да, я знаю. Я видел его нетронутым на столе. Предполагаю, обед постигнет та же участь.

— Может, она просто не голодна? — Айро всегда старался быть оптимистом. Шуанг хмуро смотрит на него в ответ.

— После трех дней при смерти? Она, должно быть, умирает с голоду, но маленькая дурочка упряма. Вопрос в том, окажется ли ее упрямство сильнее голода, — доктор сурово поджимает губы. — Если вы хотите, чтобы этот ребенок выжил и увидел землю на горизонте, советую найти способ положить хотя бы комочек риса ей на язык.

Айро пытается. Он заказывает ужин прямо в свой номер, побуждая повара быть изобретательным, и получает блюда, способные удовлетворить самого избирательного гурмана. Чтобы после наблюдать, как девочка игнорирует его. Она действительно упряма. В поисках вдохновения Айро обращается к еде: жареная утка, пряная лапша, пиалы с густым супом и чай. Небольшое дополнение в виде рисовой каши рядом с чайником ‒ недоброе напоминание. Вне сомнения, заказ Шуанга. Что-то мягкое, тягучее, дабы избежать напряжения и так ослабленного организма. Айро редко приходилось бывать целителем, хотя достаточно — пациентом. Он не человек, разбирающийся в медицине. Но Айро — генерал, прекрасно осведомленный о важности хороших боеприпасов. Еще Айро дважды дядя и кое-что знает о детях.

— Когда я был мальчишкой, — говорит он, беря маленькое блюдо с клецками. — Моей любимой частью праздника солнцестояния были вот эти сладкие клёцки. Их делали специально для фестиваля. У меня никогда не хватало терпения, чтобы дождаться начала банкета, и я всегда находил способ пробраться на кухню. Повара позволяли воровать, потому что им было слишком неловко выгонять меня или что еще хуже ‒ отлавливать. Иногда мой брат присоединялся ко мне. Но в конце концов он стал старше и понял: заниматься подобным ниже его достоинства. Жаль: он был намного проворней. А мой племянник, ну, он любит их тоже, но, к сожалению, крадется ещё хуже, чем его сумасшедший старый дядя. Кроме того, он слишком честен.

По правде говоря, иногда Айро думает, что Зуко даже слишком честный мальчик. Эти мысли вызывают у него странное беспокойство.

— Сейчас ему должно быть девять, скорее всего, он ненамного старше тебя. Нет? Я не видел его больше двух лет, но готов поспорить, это все ещё его любимое лакомство. — Айро улыбается своей слушательнице и предлагает блюдо. — Не хочешь попробовать? Они с грецким орехом и дыней.

Она отворачивается. Айро вздыхает и ставит тарелку на место.

— Возможно, тебе не нравятся сладости. Мои извинения. Но что насчет лапши? Я люблю её с соевым соусом или рубленной свининой, а, может быть, ты захочешь ее попробовать с кунжутным соусом? У нас немного свежих овощей на корабле, но припасы скоро пополнятся; я попрошу повара приготовить фаршированный перец или обжарить какую-нибудь горькую дыню. Юному телу необходимо получать много хороших, зеленых овощей, которые помогут ему расти.

Его уговоры не действуют, девочка сидит на кровати, закутанная в одеяла, её губы плотно сжаты. Она выглядит маленькой и хрупкой, каким может выглядеть только раненый, неоперившийся птенец.

Вздыхая, Айро кладёт еду обратно.

— Значит, мы не будем есть сегодня. Может, согласишься хотя бы на чашку чая?

Жажда, он знает, истощает сильнее голода. Несмотря на то, что ребенок не подает никаких знаков, Айро ставит две чашки.

— Говорят, идеальная чашка чая требует чистой дождевой воды, пролившейся прохладной ночью, мудрых рук и безмятежности духа. Все эти замечательные вещи, я уверен, есть у тебя. Но у меня душа крестьянина; мне хорошая чашка чая лишь приносит спокойствие, а не требует его при заваривании. Конечно, еще в этом немало помогают чистый чайник и приятная компания. Кроме того, женьшень, — он осторожно наливает жидкость, поблескивающую золотом, в окрашенную пиалу. — Знаешь, это мой любимый сорт.

Айро наливает во вторую чашку чай с такой же осторожностью и только потом смотрит на девочку вновь. Ее губы сухие; он замечает, как слабые пятна крови просвечивают сквозь трещины на них. Когда Айро встает и приближается к кровати, она не отодвигается, но все же во всей её маленькой фигуре чувствуется явное напряжение. Он предлагает ей чашку.

В жизни случаются моменты, полнота и насыщенность которых выше, чем у других. Прогнозировать их сложно, оценить на месте невозможно. Это подарки, или проклятия, или катастрофы, что в итоге, показать может только время. В пределах их невидимых стен существуют слова, не связанные с обычной жизнью человека, они наполнены чем-то сокровенным. И каждое движение в них становится важным для человека, почти священным. Пережить такой момент ‒ значит, понять силу перерождения.

Это моменты перемен.

До тех пор, пока он жив, Айро знает, что будет помнит этот: тихая комната, мягкий жар чашки на его коже, ароматный запах специй, маленькая загорелая рука, сжимающая одеяло, покачивание корабля, подозрение в ее голубых глазах; все это проникает в него, как свет в глаза или музыка в одинокую душу. Он чувствует, как все окружающие его сейчас становится весомым для него.

Она берет чашку из рук, молчит, и воздух между ними меняется. Момент проходит, оставляя за собой неизвестный мир и запах женьшеня.

* * *

— Она не боится вас.

Это наблюдение Шуанг высказывает во время обеда, который он по старому приглашению проводит в покоях Айро. Генерал удивленно смотрит поверх тарелки с рубленной говядиной и чили.

— А она должна?

— Просто отмечаю, — доктор делает небольшой глоток чая, его тонкое лицо задумчиво. — Это неплохо. Гораздо лучше вашего соревнования в голодовке, вы оба на нем изрядно повеселились.

— Веселье ‒ не то слово, которым я бы охарактеризовал данный опыт, — саркастически отзывается Айро, но без гнева. Отказ от еды в течение трех дней не был приятен. — Было очень любезно с её стороны смягчиться и начать есть.

— Неужели вы бы и дальше честно продолжали голодать, если бы она не начала есть?

Айро пожимает плечами.

— Бывают и худшие испытания.

— И это потенциально приносит меньше вреда, чем другие, — сухо замечает Шуанг. — У неё доброе сердце, которое действительно жалеет ваш желудок, генерал. И все же… — его глаза останавливаются на третьем обитателе комнаты, который, по своему обыкновению, делает вид, будто не замечает их. Но сейчас она делает это совместно с неуклонно уменьшающимся количеством супа в ее тарелке, и мужчины чувствуют облегчение от этих перемен. — Она упрямая. За две недели ни слова; я уже склонен думать, что она действительно нема.

— Я думаю, — говорит Айро, — если ей нужно будет что-то сказать, она скажет. Маленькую рыбку никто не будет заставлять.

— Маленькую рыбку? — повторяет Шуанг. — Хм. Да, я думаю, ей подходит. Маленькая рыбка на борту большого железного корабля, вдали от Воды и в компании Огня, — жалость собирается в уголках рта доктора. — Трудные испытания для такой крошки.

Но все еще хуже. Факт их существования ‒ это холодное утешение вины Айро. Но холод уменьшается, когда он видит, как она ест.

* * *

— Она напоминает вам вашу племянницу.

Это довольно логичное предположение, и Айро не винит Шуанга за его возникновение. Но оно неверно.

Если честно, она напоминает ему племянника.

Внешне нет никакого сходства между ними: один громкий и требовательный, другая же ведет себя безмолвно и замкнуто. Один бежит без колебаний, уверенный в постоянстве мира перед ним и под ним, а другая держится неподвижно, закрыто и онемело в оболочке своего тела. Ничто из того, что он видит в девочке, не является отражением того, что он видит в мальчике. Как река, в конце концов, может быть похожей на костер?

И все же…

Центр пламени, ядро скважины: они оба ‒ эссенция чистоты. Каждый из них ‒ малая суть света, которая только начинает свое существование, не тронутая голодом и насилием мира. Айро думает о ребенке, который воспитывается, чтобы возглавить эту войну, смотря на ребенка, раненого ей же. И он молится, чтобы каждому из них была дарована воля выжить.

Они похожи, потому что заставляют Айро помнить о силе надежды.

* * *

— Она узнала Джао.

Айро хмурится, услышав предположение Шуанга.

— Едва ли. Нет, она просто испугалась и запаниковала. Была ошеломлена, находясь в комнате с таким количеством незнакомцев. Учитывая обстоятельства, мы не можем винить ее.

— Я думаю, вы недооцениваете силу воли, которая скрывается под темной кожей нашей маленькой рыбешки. Испуганная или нет, девочка знала, что делает, когда швыряла кувшин с вином. Чертовски хорошая меткость; ее силы восстанавливаются быстрее, чем я ожидал.

Одна из бровей Шуанга поднимается вверх в жесте, демонстрирующем больше удовлетворения, чем, по мнению Айро, требует ситуация. Он провел последние три недели, беспокоясь о том, как укрыть его синеглазую подопечную от экипажа. А по всей видимости, вместо этого он должен был готовиться защищать свою команду.

— Что побудило ее, как думаешь? — заинтересованно спрашивает Айро.

— Я думаю, многого не надо, когда имеешь дело с таким человеком как Джао.

— Он сильный солдат, Шуанг, — ответ твёрд и правдив, но что-то в глубине совести Айро замирает от него. — Тот, кто пойдет высоко по военной карьерной лестнице.

— Счастливое продирание через обугленные тела ради достижения целей, — лицо доктора застывает в неодобрении. — Этот человек без колебаний отправляет свои войска в бой, и каждый второй пациент, которого я получаю, находится под его командованием.

— Мы на войне.

— Означает ли это, что каждый солдат ниже сержанта ‒ пушечное мясо? Я не ставлю под сомнение эффективность этого человека в бою, только методы. Человеку не пристало бояться запаха дыма, но он и не должен жаждать его.

Усталость, обыденная и безликая, вонзается в кости Айро. Шуанг не ошибается, но его слова не имеют веса в том времени, для которого они живут.

— Методы Джао не сильно отличаются от методов любого другого командира этого флота. Включая меня.

В дальнем углу раздается грохот. Айро поворачивается и видит, как девочка встает на колени, чтобы поднять что-то, что, очевидно, упало на пол; он узнает плитки из своего набора Пай Шо. Изучение игры ‒ новый ритуал между ними, сопровождающий их привычку пить чай после еды. Когда она просыпается от ночных кошмаров, это помогает скоротать время до тех пор, пока она не станет достаточно спокойна, чтобы заснуть вновь. От природы Айро всегда крепко спал, но военное дело внесло свои коррективы, сформировав в нем склонность к легкому подъему, даже от внезапного вздоха в комнате. Несмотря на серию поздних уроков, которые проходят с завидной частотой, она стоически выслушивает его объяснения и наблюдает, как он перемещает окрашенные плитки по всей доске, ожидая, когда ей еще предстоит сделать свой ход.

«До сих пор, по-видимому, — думает Айро. — Ох, как иронично».

— У нее есть право злиться, — говорит он тихо, но без намерения утаить свои слова от пристально смотрящей на них девочки. Удивительно, но она отводит взгляд, возвращаясь к игре, плитки в которой расставляет по своим собственным правилам.

— У нее должна быть причина, почему эта злость выплеснулась на Джао: в пределах досягаемости было много других покорителей огня, — говорит Шуанг. — А это был именно тот покоритель, по которому она стремилась попасть, не сомневайтесь; на столе были и другие сосуды, но девочка выбрала полный вина. Легковоспламеняющегося. Ошибка полагать, что выбор был случаен.

Сидя тихо в углу, ребенок слушает их, разглядывая плитку с изображением Лотоса в своих руках.

* * *

— Она исчезла.

Шуанг встревожен, его характерный стоицизм дал трещину от беспокойства, а сухой голос напряжен больше, чем слышал Айро за очень-очень долгое время. Отдельная часть сознания Айро помнит, что у доктора, на удивление, нет собственных детей. Остальная, однако, занята паникой от пришедших новостей.

— Исчезла откуда? — спрашивает Айро, чувствуя как пробирающий холод собирается у него в животе. — Как долго?

— Я не знаю, не слишком давно. Она смешивала мед и отруби, помогая делать мне мазь от ожогов, я отошел на минуту, чтобы взять больше воды для смеси. Когда вернулся, она исчезла; я проверил, но её и след простыл.

— Ты оставил ее одну?

— Всего на мгновение, — вина скрывается под нетерпением в голосе доктора. — Учитывая ее улучшающееся состояние, не было повода, чтобы заподозрить неладное. Ребенок ел и принимал лечение без проблем, перестал дрожать от каждой тени. Я думал, она… начала поправляться. Не было оснований полагать обратного.

Не считая того, что она ‒ ребенок в окружении незнакомцев, ночами страдающий от кошмаров.

— Она никогда не ходила куда-либо одна.

— Именно, — встревоженно соглашается Шуанг. — Куда она могла пойти?

Ответ, конечно: куда угодно. Это большой корабль, а она ‒ очень маленькая девочка. Страх, неприкрытый и бесформенный, поднимается вместе с интуицией Айро.

Сперва он проверяет свою и ее каюту. На первый взгляд ничего не изменилось с тех пор, как он оставил ее утром после их совместного завтрака с копченым лососем и пряными красными ростками — вместе с небольшой пиалой риса конджи для ребенка, по совету Шуанга. После он замечает влажную чайную чашку на столе и чувствует запах улуна. Насколько Айро помнит, она никогда не пила чай одна.

На полпути к двери Шуанг налетает на него. Именно налетает, хотя Айро никогда не видел, чтобы доктор двигался в менее спокойном темпе, чем бодрая ходьба. Волнение на его лице теперь становится совершенно очевидным. Не говоря ни слова, Айро следует за ним на открытую палубу корабля.

«Лишь бы не было слишком поздно», — молится он.

Она − маленькое четкое пятно на фоне горизонта. Тяжелый ветер развевает длинные густые пряди вокруг ее небольшого, смуглого личика, раздувая их словно темные крылья, как будто пытаясь продемонстрировать миру наилучшее выражение этой светлой опустошенности. Одежда, которую она носила на корабле, из теплых качественных шерстяных тканей, купленных в разных портах, потому что Айро не мог устоять перед покупками, заменена на ее старое платье. Айро узнает бледное потускневшее пятно крови на синем рукаве и проклинает себя за то, что не сжег эту одежду в тот момент, когда появилась новая.

Медленно он подходит к ней, пока не останавливается в нескольких футах позади, понимая, что он близок к ней настолько, насколько позволяет ему приблизиться это негласное стойкое напряжение, исходящее от неё. Она сидит на краю палубы, свесив ноги за борт; девочка наблюдает за его приближением и вздрагивает, её руки напрягаются, готовые отпустить кромку, которую держат. Если она прыгнет сейчас, у него нет шансов поймать ее вовремя. Если она прыгнет сейчас, слабая и решительная, она утонет. Если она прыгнет сейчас, она воспользуется последним шансом и избежит прибытия в страну Огня. И она понимает это, осознает Айро.

Если она прыгнет сейчас, она избежит будущего, просто пресекая его.

— Нет, — говорит генерал. — Пожалуйста, не надо.

На него смотрят сухие голубые глаза, чей свет каким-то образом не тронут темнотой синяков, ещё не заживших на её теле ран. В её взгляде читается вопрос:

«Почему?»

Айро не знает.

Почему именно этот ребенок, когда он видел бесчисленное множество других истекающих кровью, кричащих и умирающих? Потому, что это был правильный поступок − нет, он не принимает милосердие данной мысли; он не так наивен. Из-за чувства вины? Из-за чести?

Он не знает. Потому что с тех пор, как оглядев опустошенную деревню, он увидел в снегу синий цвет, с тех пор как он опустился на колени и наклонился, думая совершить акт милосердия, убив, и с тех пор, как он почувствовал едва ощутимый пульс под рукой, он знал, что не может ее оставить. Потому что с того момента, как он увидел отсвечивающий свет Воды в ее глазах − он почувствовал начало чего-то невыразимого. Оно распахнуло внутри него свои алые крылья, поворачиваясь вперед к солнцу, и, хотя Айро не видел ясно его облик, он верил, это − надежда.

Если она прыгнет сейчас, она умрет, и это ничего не изменит.

— Нет, — повторяет Дракон Запада. — Не здесь и не так, маленькая рыбка. Не погаси свою жизнь таким способом, в нем нет надежды, дитя; твоя душа будет оплакивать утрату. И здесь должно быть… должно быть…

«…Что?»

— Должно быть что-то, хотя бы что-то в этом мире перед тобой, что ты хочешь увидеть. И даже на землях твоих врагов должно быть что-то, на что можно посмотреть, хотя бы ради любопытства.

Должно быть что-то. Что-то, что поможет пережить эту войну, то, что поднимает свое лицо к солнцу и не исчезает, что-то сверх того, что уже есть. То, на что можно надеяться. С чего можно начать.

— Как его зовут? — ее голос удивительно чист и лишь немного слаб из-за нескольких недель бездействия; у него живой ритм. Айро сам невольно теряет дар речи от неожиданности, на мгновение став немым.

«Кто?»

— Кто?

— Ваш племянник, — говорит она. — Как его зовут?

— Зуко, — говорит Айро. — Его зовут Зуко.

Она кивает и осторожно ставит ноги обратно на твердь палубы. Посмотрев последний раз на полосу воды впереди, она поворачивается и подходит к нему.

— Мое имя, — говорит она, — Катара.