Тот, кто может всё (джен)

Мерзкое варево из овсянки и ещё непонятно чего на азкабанском холоде застывало сразу — не меньше четверти и без того скудной порции намертво приклеивалось к плошке, превращаясь в жесткую корку. Ложек заключённым не полагалось — и изо дня в день, все эти двенадцать лет, чуткий собачий слух Сириуса пытали звуки тюремного обеда: царапанье, бряканье, тихие ругательства.

Сириус отнёс плошку с остатками каши в самый дальний и тёмный угол своей камеры, перекинулся в Бродягу, прижал её лапами к полу и принялся вылизывать.

Шершавый язык справлялся с присохшими ошмётками гораздо лучше ногтей — быстро подобрав всё до последней крошки, Бродяга свернулся калачом и задремал.

Это было опасно: перекидываться в пса днём, да ещё и дремать притом — но так хотелось хоть немного забыться в иллюзии сытости и тепла.

К тому же, только днём, в настороженной полуяви-полусне, он мог позволить себе вспоминать, поэтому, несмотря на явную опасность, Сириус готов был рискнуть.

— Бродяга, что за книжонку ты всё время читаешь? Это просто невежливо! В кои веки мы все собрались, как в старые добрые, а он читает!

Джеймс выхватил небольшой томик из рук Сириуса и, открыв наобум, продекламировал:

— Всё человеческое покидает её лицо, скоро она растворится в тихой растительной трясине. Останься, моя безумная любовь… Бродяга! Что это за муть?!

Сириус усмехнулся, забрал книгу и постучал ею по лохматой голове Поттера.

— Тебе не понять, Сохатый. Ты ещё очень молод и слишком любишь свою жену. Святая радость, каждый раз озаряющая лицо великолепной Эванс, ослепила тебя, и ты не видишь горькую правду жизни. Тебя ещё не коснулось тяжкое бремя опыта взрослого мужчины, радуйся, пока можешь, сынок.

— Что за бред, Сириус! Ну погнал опять, — Джеймс отвел руку Сириуса от своей головы. — Я уже успел отвыкнуть от такого твоего юморочка.

— Это не бред, — вдруг негромко проговорил сидевший до этого молча Питер Петтигрю.

Наблюдавший с улыбкой за своими друзьями Ремус внимательно посмотрел на него.

— Не бред, — повторил Питер. — Когда встречаешь девушку, самую… возвышенную, чистую. Умницу. И понимаешь, что это Она… И представляешь, как она ждёт тебя вечером у камина, с ребёнком на руках… А потом видишь это лицо — в поту, красное. Рот открыт, глаза как у течной суки…

Ремус нахмурился, коротко глянул на Сириуса. Тот захохотал:

— А мальчонка Пит совсем вырос! — протянул через стол, едва не опрокинув кружки с пивом, длинную руку, похлопал Питера по плечу. — Он знает, как доставить настоящее удовольствие женщине!

Джеймс резко отодвинулся от стола, проскрежетав ножками стула по плиткам пола.

— Так, с меня хватит, я за мясом.

Потянулся, встал и вышел через кухонную дверь на задний двор; подошёл к небольшой печке, сложенной из серого камня прямо посреди грядок и плодовых деревьев, и достал из неё что-то большое, завёрнутое в фольгу.

— Сохатый, что ты там копаешься? — крикнул ему Сириус. — Лунатик сейчас с голоду умрёт!

— Эй, говори за себя, Блэк, — засмеялся Люпин и бросил в Сириуса салфетку. — Хотя раз тебя потянуло на сомнительную философию о женской любви, ты действительно не голоден. Не принуждай себя из вежливости. Мы не обидимся, если ты просто попьёшь чайку, пока мы будем есть мясо.

Сириус прижал указательным и средним пальцами углы Ремусовой салфетки к столу, накрутил из неё смешного задастого человечка и, шевеля пальцами, заставил того приплясывать канкан.

— Я голоден, я голоден, я голоден всегда. Мясо, мясо, мясо, ну где же наше мясо.

— Джентльмены! Вот и главный номер нашего шоу! — объявил с порога Джеймс. — Быстро подняли свои мародёрские зады и разгребли бардак на столе!

Ремус осторожно взял лежащий на краю столешницы томик, перелистал несколько страниц, замер на пару секунд, перевёл изумлённый взгляд на Сириуса.

— Кто это? Откуда эта книга?

Сириус, трясший левой рукой в попытке стряхнуть туго обмотанную вокруг пальцев салфетку, а правой левитировавший грязную посуду в мойку, коротко пожал плечами.

— У дяди Альфарда в доме валялась, а портрет — автора…

Ремус собрался было что-то ещё спросить, но тут Джеймс развернул фольгу, и кухню заполнил восхитительный запах запечённого со специями и приправами свиного окорока.

— Это Лили сделала! Это она ещё вчера замариновала, по своему рецепту! — воскликнул смеющийся Джеймс в ответ на свист, аплодисменты и восхищённые вскрики друзей.

Запах мяса оглушал. Пасть Бродяги наполнилась слюной, желудок сжался в голодном спазме, громко заурчал. Сириус, ещё окончательно не очнувшись от дрёмы, перекинулся обратно в человека и удивлённо принюхался. Едой пахло по-настоящему. А из коридора доносились голоса и даже смех: вежливый, бонтонный и лживый, — смех, который он ненавидел с детства. Сириус подскочил к решётке, притиснулся к холодным прутьям, стараясь заглянуть подальше в коридор.

Ароматы изысканных блюд, вина, духов — сытой, чистой свободной жизни — стали сильнее. Он разглядел группу богато одетых магов, вокруг которых подобострастно крутились охранники, по-видимому, что-то рассказывая и объясняя. Маги подходили к камерам заключённых, о чём-то их спрашивали. Сириус услышал надменный хохот Беллатрикс, прерванный чьим-то «Силенцио», невнятное бормотание Алекто и язвительный голос Долохова.

Между камерой Долохова и его были всего две; да и те пустые. Сириус отошёл от решётки на два шага и сел прямо на пол.

— Узник номер триста девяносто — Сириус Блэк. Осуждён на пожизненное за убийство кавалера ордена Мерлина Питера Петтигрю и нарушение Статута секретности, повлёкшего смерть двенадцати магглов.

Сириус оскалился, отвернулся от решётки. Смотреть на гладких, разрумянившихся от сытного обеда чиновников было противно. Даже дементоры, маячившие рядом, не могли стереть важное самодовольство с их лиц. Сириус плюнул в стену.

— А ну встань, предатель, когда с тобой господин министр Фадж разговаривает, — ожёг его заклинанием охранник.

Сириус зашипел от неожиданной боли. Поднялся, внимательно посмотрел на стоящего прямо перед ним мага в полосатой мантии и маггловском котелке.

— Ну зачем вы так, — тот укоризненно обратился к охраннику. — Наша цель — сделать Азкабан лучшим местом для заключённых, — местом, где они смогут осознать свои преступления и искренне раскаяться. Насилие в таком вопросе совершенно недопустимо, мы не станем уподобляться тем, кого хотим исправить и вернуть в лоно Магического сообщества.

Сириус ошеломлённо уставился на министра. Фадж улыбнулся ему.

— Есть ли у вас какие-нибудь жалобы или пожелания?

Сириус опустил глаза, демонстративно оглядел свою рваную и грязную тюремную робу, поднял взгляд на Фаджа.

— Никаких жалоб, я всем доволен, господин министр.

Прижал ладонь к сердцу и поклонился.

Фадж кашлянул, переложил из одной руки в другую свёрнутую в рулон газету.

— Очень хорошо, Сириус Блэк. Я рад, что вы проявляете такое несвойственное другим вашим товарищам, но такое уместное благоразумие. Жаль, что ваши преступления столь чудовищны, что мы будем лишены удовольствия лицезреть вас когда-нибудь среди нас.

— А как мне жаль, господин министр! — воскликнул Сириус. — Что я не смогу лицезреть никого из вас… никогда. Но хотя бы узнавать новости мне будет позволено? Чем дышит сейчас Магическое сообщество, и в какое лоно направляет его отеческая рука Министерства?.. Газетку не одолжите, господин министр?

Фадж покраснел, потом побледнел, швырнул газету в камеру и быстро зашагал прочь по коридору. Тюремщики, министерские, дементоры устремились за ним.

Охранник, запустивший жалящим в Сириуса, отстал от всех, и, не таясь, ещё раз хлестнул его заклинанием. Но Сириус только молча посмотрел ему в глаза.

— Мордредов Блэк, — пробурчал охранник и пустился рысцой догонять остальных.

Его смешной Патронус — маленький толстый суслик — ускакал за ним, и в коридоре стало совсем темно, несмотря на золотистые лучи закатного солнца, пробивающиеся сквозь забранные толстыми решётками тюремные окна. Надвинулись чёрные тени, повеяло ледяным холодом и безысходностью, — это дементоры вышли на ночное дежурство. Сириус вернулся в дальний угол своей камеры, где была небольшая выемка в полу, опять превратился в пса, улёгся в неё, запрятав подушечки лап и нос в густую шерсть, и закрыл глаза.

— Альфард, остановись, я ещё не договорила!

Вальбурга, позабыв о приличествующем чистокровной волшебнице достоинстве, сбежала по лестнице, вспугнув неяркое пламя газовых рожков. На последних ступеньках зацепилась острым каблучком за ковровую дорожку и свалилась прямо в руки своего «глупого упрямца» брата.

Увидеть бегущую и спотыкающуюся Вальбургу и остаться при этом непроклятым, мало кому удавалось. Альфард, смеясь, притиснул её к себе и ущипнул за туго обтянутый изысканной мантией бок.

— Пусти! Ненавижу, когда ты так делаешь! — Вальбурга резко оттолкнула Альфарда. — Если ты ещё раз приведёшь сюда этого маггла…

— Он не маггл.

— Всё равно! Сквибское отродье — хуже маггла! Если он ещё хоть раз подойдёт к моим сыновьям, то я…

— Что? Что — ты, Вэл? Что ты тогда сделаешь с ним: запытаешь, убьёшь? — Альфард взял Вальбургу за плечи, развернул лицом к свету, несильно встряхнул. — Когда ты стала такой?

Вальбурга сбросила его руки и отошла к стене, в тень.

— Какой — «такой»? Я просто оберегаю свою семью. Сириус и так, за год на проклятом Гриффиндоре, стал совершенно неуправляемым, а тут этот…

— Вэл, — Альфард шагнул к Вальбурге, слегка наклонился, поймал её взгляд, — но разве ты не видишь, как он похож на Сириуса? Больше, чем ты или Орион. Это наша кровь, блэковская!

— Я не знаю, кто и когда, какой предатель блэковской крови, спрятал мерзкого сквиба у магглов. Спрятал, а не утопил ублюдка, как ненужную паршивую собачонку, — Вальбурга придвинулась почти вплотную к Альфарду, по-звериному оскалилась. — Я не знаю, почему эта тварь не сдохла. Мне противно думать, что у неё было потомство. Не хочу даже предполагать, откуда они взяли магию для своего отродья. Но если этот ещё раз появится здесь, то я его просто уничтожу.

Вальбурга обошла Альфарда, поднялась на пару ступенек, выпрямилась, чинно сложив руки на поясе — палочка, как положено по этикету благовоспитанной ведьме, небрежно зажата между указательным и большим пальцами, — вежливо улыбнулась.

— Милый брат, я прошу вас больше не приводить в мой дом вашего протеже и не только не пытаться сводить его с моими сыновьями, но даже и имени его при них не упоминать.

— А чем вам не нравится имя Лацерт Блэк, милая сестрица? — Альфард тоже выпрямился и тоже вежливо улыбнулся. — Прекрасное имя.

— Мы ведь поняли друг друга, брат, — по-прежнему с улыбкой ответила Вальбурга.

Повернулась и пошла вверх по лестнице мимо высушенных голов домовых эльфов, уродливо оживляемых пляшущими из-за неровного, так и не успокоившегося пламени тенями.

— Поняли, мадам Блэк, — вздохнул Альфард.

Забрал у почтительно поклонившегося домовика шляпу, вышел за дверь и аппарировал.

На верхнем этаже Сириус тихо, чтоб не скрипнула, прикрыл дверь своей комнаты, метнулся в противоположный угол к рабочему столу, раскрыл несколько книг, попавших первыми под руку, макнул перо в чернила. И только успел написать на пергаменте «Эссе. Варианты зелья от фурункулов», как в комнату стремительно вошла его мать.

— Занимаешься, сын? — Вальбурга пригладила упавший на лоб Сириуса локон, поправила бархатный бант на его блузе. — Похвально.

И также стремительно вышла.

Мальчишка шумно выдохнул, разлохматил чёлку, взял чистый пергамента и каллиграфическим почерком аккуратно вывел посередине листа: «Лацерт Блэк?!!»

Сириус проснулся ещё до восхода Солнца. Ухватившись руками за прутья оконной решётки и упершись ступнями в стену, он висел на окне и пытался через это небольшое отверстие разглядеть звёзды. Ночь была безлунной и ясной, и Сириусу была хорошо видна «Маленькая Кассиопея» между Андромедой и Лебедем. Вдруг прямо оттуда чиркнула яркая стрелка метеора, за ней ещё одна. Сириус быстро прошептал «Гарри» и засмеялся, потому что успел проговорить имя крестника до того, как погасла вспыхнувшая третья.

Небо поблёкло, звёзды выцвели — наступал рассвет.

Сириус спрыгнул на пол, поправил под одеждой подвязанную под грудью оторванными от подола робы полосками ткани газету, лёг на нары и сам не заметил, как уснул. Проснулся, когда по коридору загрохотала тележка с завтраком.

Получив свои полпинты жидкого пива, ломоть остистого хлеба и кусок засохшего сыра, Сириус сел на невысокий уступ стены, заменяющий стул, быстро всё съел и вернулся к окну.

Косо падающие солнечные лучи очертили на каменных плитах прямоугольник света — Сириус осторожно, как хрупкую драгоценность, поднёс к нему газету.

И словно золотым ветром дунуло с её страниц. И как будто послышался весёлый смех и радостные голоса.

— Артур, Молли, — широко улыбнулся Сириус. — Ну надо же, в Египте! Раз, два, три... семь. Семеро! Молодцы! Билла и Чарли помню, этих двоих одинаковых — тоже. А девчонки у вас тогда не было… Смешная какая.

Он тихонько гладил картинку, ласково прикасаясь пальцами к лицам на колдографии.

— Младший вроде ровесник Гарри, на Гриффиндоре, наверное, оба. Может, даже дружат… И что это за тварюшка у тебя на плече?

Сириус поднёс газету ближе к глазам и зарычал, сжав бумагу.

— Питер! Ублюдок! Мерзкая крыса! Не сдох, падаль! Значит, мне не показалось тогда! Выпустите меня, выпустите! Мне надо в Хогвартс, он в Хогвартсе!

Сириус заметался по камере, схватил кружку, бросил с размаху в коридор. Та разбилась вдребезги — черепки рассыпались по камням.

— Заткнись, Блэк, долбак! — заорал Долохов. — Грёбаный урод!

— Выпустите меня! Он в Хогвартсе! Гарри, Гарри! — кричал Сириус, тряся стальные прутья. — Выпустите!

— А-а-а! — завела на высокой ноте Беллатрикс. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

— Белла, Белла, — умоляюще воскликнул Лестрейндж, — пожалуйста, Белла…

Коридор заполнился дементорами. Завизжала Алекто, забилась в истерике. Дементоров становилось всё больше и больше. Отовсюду доносились вскрики и стоны, громкий плач.

Чёрные балахоны облепили решётку камеры. Сириус упал, его сотрясала крупная дрожь, он заскулил по-собачьи и пополз к стене.

В толпу дементоров ворвались Патронусы: толстый суслик и баран с огромным курдюком. Дементоры исчезли. От камеры к камере перебегали охранники, заклиная узников:

— Конфундус, Конфундус!

— Он в Хогвартсе, в Хогвартсе, — хрипел Сириус, протягивая к охранникам руки. — Выпустите, мне надо… Гарри…

— Конфундус! — рыкнул охранник.

И Сириус потерял сознание.

— Так и сказала? «Уничтожу»?.. Горячая штучка.

— Она не шутила, Даг. У мадам Блэк с юмором всегда было плохо. Ты её просто в бешенство привёл. Зачем ты с ней флиртовал? И этот твой говорок: все эти придыхания, многозначительные паузы. Зачем? А твои штаны и куртка? Даже я понимаю, что это за гранью приличия.

Альфард поднялся с кресла и подошёл к сидевшему возле камина, прямо на ковре, молодому мужчине, сел рядом.

Тот повернул к нему кудрявую голову, изогнул в усмешке красиво очерченные губы и негромко пропел:

— Он был чудовищем, одетым в чёрную кожу, она была принцессой, королевой…

Альфард засмеялся, подхватил без слов мелодию.

Даг подобрал по-турецки ноги, полностью развернулся к Альфарду. Подсвеченные сбоку пламенем камина его серо-синие глаза светились как у кота.

— Понимаешь, Алф, она так похожа на моих Мистера и Миссис, такая вся правильная, напыщенная — я не смог удержаться. Но мелкому же понравилось.

— О да! Сириус был просто в восторге.

Даг вздохнул и посмотрел на огонь.

— Она потеряет его. Вернее, он сам выкинет их из своей жизни.

— Как твоя семья потеряла тебя?

Даг не ответил, наклонил голову — тёмные кудри закрыли лицо. Альфард не отводил от него пристального взгляда, ждал.

— Я, наверное, слишком много от них хотел. Это же так много: желать быть самим собой и чтобы тебя любили таким, каким ты желаешь быть, — Даг откинул волосы за спину, улыбнулся. — Мы ведь не бедствовали. Даже наоборот. Приёмы, вечеринки — местечковый светский прайд. Как я это ненавидел. Как же было здорово плюнуть бумажной пулькой прямо в лоб какому-нибудь мистеру «у меня всё под контролем» или точнёхонько в дряблое декольте престарелой местной матроне… В конце концов они просто стали оставлять меня дома.

— О, Мерлин, — хмыкнул Альфард, — да они святые люди. Сириус бы за такое неделю стоял в углу на горохе.

— Нет, мои просто орали. Вернее, мать жаловалась «он то, он сё», а отец орал. Брат обычно начинал реветь через минуту, а на меня не действовало. Может, если бы он просто выпорол меня, нам обоим стало бы легче, — Даг лёг на спину, положил руки под голову, уставился на покрытый лепниной потолок. — Знаешь, мне всегда казалось, что всё вокруг не по-настоящему, что это сон, игра. Это мучило меня, потому что я чувствовал жизнь, чувствовал себя в ней, я хотел вгрызаться в неё, жрать её. Мне нужен был Отец — столп, причал. Мне надо было знать, что, даже если я явлюсь домой в дерьме по уши, меня примут, вымоют и накормят. Я не хотел ничего знать про его карьеру и про то, как должен вести себя достойный сын… Но какими бы ни были мои родители, всё равно я был порядочной свиньёй.

— Был?

— Да — был… надеюсь на это, — Даг опять сел, посмотрел в глаза Альфарду. — Теперь я понимаю, что меня так ломало. Я ведь чувствовал, что могу многое: странное, необычное — но на деле у меня ничего не получалось.

— Ещё как получалось, — усмехнулся Альфард. Ты думал, что так легко подчиняешь себе людей, потому что начитался всяких книжонок об управлении толпой? Нет. Это была твоя магия, и даже магглы чувствовали её. Как это ни печально, но именно твои выкрутасы, запои и шаманские безобразия — да-да, по-другому я не могу назвать эти представления, — именно они и не дали тебе стать обскуром и помогли мне найти тебя. Хотя я чуть не опоздал.

— А откуда ты знаешь, что я читал? — Даг прищурился. — Выпотрошил всех с помощью ваших штучек?

— Наших, наших штучек, — усмехнулся Альфард. — И нет, не всех. Твою семью, женщин, близких друзей, адвокатов я не трогал. А остальных — да, как ты выражаешься, выпотрошил. Мне надо было убедиться в том, что я не ошибся на счёт тебя.

Он вздохнул. Нахмурился.

— И я чуть было не опоздал.

Даг хмыкнул, отмахнулся.

— Ну и опоздал бы — невелика потеря.

— Нет — велика, — воскликнул Альфард. — Ты пока не понимаешь, как важно иметь семью. Как это страшно, видеть, как угасает твой род. Блэков осталось очень мало. Мальчишек только двое. Но Вальбурга… Если она поступит со своими сыновьями, также как моя мать поступила со мной, она останется без внуков. Хотя Регулус послушный сын…

— Хорошо. Согласен. Я важен, — поднял руки в жесте примирения Даг. — Но вот имечко ты мне подогнал, конечно…

— Ты же сам себя так называл!

— Да… но какое-то оно мелкое, я хотел бы что-то более значительное.

— А разве не ты говорил, что хочешь быть чёрным и простым, — засмеялся Альфард. — Лацерт Блэк, как заказывали. Я же уже говорил тебе о блэковских традициях, могу предложить взамен только Стеллиона или Дракона.

— Ну уж нет, — хмыкнул Даг, — лучше пусть остаётся Лацерт.