На сумрачных тропах Зелёного Леса (гет)

Эрин Гален

970 г. т.э.

Эмин Дуир

Золотисто-зелёный свет, проникая полупрозрачными полосами сквозь густые кроны, растекался по весеннему лесу туманной дрожащей дымкой, превращая старые деревья в подобия высоких колонн бесконечной галереи пустынного и покинутого замка. Ярко-голубые лоскуты чистого неба мелькали высоко над головой, словно осыпающиеся остатки мозаичных узоров из драгоценных сапфиров на сводчатом куполе парадной залы. Пол невероятного дворца — ковёр потемневшей опавшей хвои и листвы, пестрящий жёлтыми и фиолетовыми первоцветами с островками пробивающейся молодой травы, — приятно пружинил под ногами. И я медленно шла всё вперёд и вперёд, разглядывая напоённые светом чертоги, жадно глотая влажный сладкий воздух и прислушиваясь к едва уловимому напеву, звучащему где-то вдалеке.

Это ощущение нереальности происходящего было мне хорошо знакомо — нередко, прогуливаясь по длинным террасам Имладриса в пору спадающих с Хитаэглир густых туманов или же глядя на бесконечно-изменчивую гладь моря, я чувствовала подобное: зыбкое, неуловимое прикосновение момента, требующего либо запомнить всё до малейших деталей, либо безжалостно и до основания изменить. Сейчас это ощущение не пугало — как являющийся в значимых снах бесконечный коридор, и не тревожило — как вызванные волнением морской глади видения. Но оно было странным, потому что ступала я не по скользким камням гаваней и не по залам чужеземных дворцов, а по родным тропинкам предгорий Эмин Дуир. По нижним дорогам древних лесов, в которых родилась и выросла. Под кронами Зелёного Леса.

Старая дорога, Мэн-и-Наугрим, осталась далеко позади. Отряд сопровождения, должно быть, уже добрался до поселений, и отец с матерью нетерпеливо ожидают моего появления дома. Но я всё шла… шла и шла, слушая тонкий срывающийся голосок невидимого певца. И с каждым шагом в очередной раз всё больше уверялась в мысли, что ничего в этом мире не бывает «навсегда»…

…Как птицы поют, как травы растут, как шепчутся камни о свете,

Как в песне ручья звенят слёзы гор я слышал вчера на рассвете…

Незатейливая мелодия приближалась, обрастая словами, но, к сожалению, с каждым мгновением утрачивала частицу очарования и волшебства — мастерство певца, явно не менестреля, оставляло желать много лучшего. Он пел словно бы не сердцем, а разумом, сбивался с заученного напева и временами замолкал, а птицы не спешили вторить ему.

Я остановилась под старой елью, не желая сразу показываться на открытой прогалине, протянувшейся от опушки до самого подножия гор, и снова прислушалась.

…Я знаю метель и лета жару, и как наливается колос.

Услышал я лес и песню небес, узнай же и ты, лес, мой голос…

Последние слова, спетые в повелительном тоне, а затем и появление самого певца, неожиданно заставили усмехнуться — птицы были правы в своём нежелании подпевать ему: юный эллон, только вступавший в первую весну жизни, вряд ли имел право так распоряжаться в древнем лесу. До Мудрых ему ещё очень далеко…

При этой мысли моё веселье исчезло без следа, а сердце на мгновение закаменело, заставляя сделать глубокий вдох, — так бывало часто при воспоминаниях о тех далёких временах, когда многие из нашего народа потеряли всё. Воспоминания… они неотъемлемая часть любого из эдиль, а я стояла сейчас почти у тех деревьев, что ещё наверняка помнили приказы Линнэн… И память не замолкала ни на миг — словно в насмешку за все те столетия, что я не появлялась в родных лесах…

Вынырнув из-под разлапистой ели, юный певец не сразу заметил меня — сделал несколько шагов вокруг дерева, потрогал одну из ветвей, несколько раз настойчиво повторил последние фразы своей песни. И только когда я сдавленно хмыкнула, не в силах сдержаться при виде его неумелых попыток повелевать, он резко обернулся и замолчал.

Невысокий, худенький, светловолосый, с большими ярко-голубыми глазами — чистыми и ясными, незамутнёнными ни тенями воспоминаний, ни горечью прожитых лет. Некоторое время он молча рассматривал меня, а потом приблизился.

— Маэ гованнен, эллет… — он вопросительно замолчал, спокойно глядя на мою дорожную одежду, клинок у пояса, лук и колчан.

А я разглядывала его.

Во времена моего детства никому из нас не дозволено было отходить от поселения за охраняемые рубежи. Времена изменились — настолько, что теперь в окрестностях Эмин Дуир не видно было сторожевых постов, а по краю вырубки гуляли юные эдиль. Правда, с кинжалом в руках…

— Элириэль, — быстро произнесла я при виде чуть нахмурившегося мальчика, слишком долго не получавшего ответа на своё приветствие. — Меня зовут Элириэль дочь Сигильтаура.

— О… — только и ответил он на мои слова, а в его глазах зажёгся огонёк интереса — очевидно, имя моего отца он знал. Тут же спохватившись, юный эллон посерьёзнел и учтиво поклонился: — Рад приветствовать, бренниль Элириэль, в землях владыки Трандуиля.

Его церемонная серьёзность была настолько неожиданна, что я засмеялась и попыталась ответить так же:

— Безмерно счастлива получить столь тёплый приём, браннон…

Но мальчик не назвал своего имени.

Оглянувшись на ель, из-за которой вышел, и скользнув быстрым взглядом по открытому пространству за моей спиной, он поклонился и отступил на несколько шагов назад.

— Был рад познакомиться, бренниль. Мне пора. — И раньше, чем я успела произнести хоть слово, он скрылся в лесу, больше не выдавая своего присутствия ни звуками шагов, ни настойчивыми призывами, ни песнями.

Я немного постояла, глядя ему вслед, а потом снова попыталась вернуться к тем полувидениям-полумечтам, что вели меня к родному дому. Но лес теперь молчал — то ли позабыл за долгое время отсутствия свою ветреную дочь, то ли обиделся, то ли был слишком занят, приглядывая за новым поколением детей, подрастающим в тени его крон.

А может быть, и вправду слишком сильно изменилось всё в зелёном сумраке Эрин Гален — я не Мудрая, мне никогда не постичь его нрав и желания до конца…