На сумрачных тропах Зелёного Леса (гет)

Эрин Гален

970 г. т.э.

Эмин Дуир

Золотисто-зелёный свет, проникая полупрозрачными полосами сквозь густые кроны, растекался по весеннему лесу туманной дрожащей дымкой, превращая старые деревья в подобия высоких колонн бесконечной галереи пустынного и покинутого замка. Ярко-голубые лоскуты чистого неба мелькали высоко над головой, словно осыпающиеся остатки мозаичных узоров из драгоценных сапфиров на сводчатом куполе парадной залы. Пол невероятного дворца — ковёр потемневшей опавшей хвои и листвы, пестрящий жёлтыми и фиолетовыми первоцветами с островками пробивающейся молодой травы, — приятно пружинил под ногами. И я медленно шла всё вперёд и вперёд, разглядывая напоённые светом чертоги, жадно глотая влажный сладкий воздух и прислушиваясь к едва уловимому напеву, звучащему где-то вдалеке.

Это ощущение нереальности происходящего было мне хорошо знакомо — нередко, прогуливаясь по длинным террасам Имладриса в пору спадающих с Хитаэглир густых туманов или же глядя на бесконечно-изменчивую гладь моря, я чувствовала подобное: зыбкое, неуловимое прикосновение момента, требующего либо запомнить всё до малейших деталей, либо безжалостно и до основания изменить. Сейчас это ощущение не пугало — как являющийся в значимых снах бесконечный коридор, и не тревожило — как вызванные волнением морской глади видения. Но оно было странным, потому что ступала я не по скользким камням гаваней и не по залам чужеземных дворцов, а по родным тропинкам предгорий Эмин Дуир. По нижним дорогам древних лесов, в которых родилась и выросла. Под кронами Зелёного Леса.

Старая дорога, Мэн-и-Наугрим, осталась далеко позади. Отряд сопровождения, должно быть, уже добрался до поселений, и отец с матерью нетерпеливо ожидают моего появления дома. Но я всё шла… шла и шла, слушая тонкий срывающийся голосок невидимого певца. И с каждым шагом в очередной раз всё больше уверялась в мысли, что ничего в этом мире не бывает «навсегда»…

…Как птицы поют, как травы растут, как шепчутся камни о свете,

Как в песне ручья звенят слёзы гор я слышал вчера на рассвете…

Незатейливая мелодия приближалась, обрастая словами, но, к сожалению, с каждым мгновением утрачивала частицу очарования и волшебства — мастерство певца, явно не менестреля, оставляло желать много лучшего. Он пел словно бы не сердцем, а разумом, сбивался с заученного напева и временами замолкал, а птицы не спешили вторить ему.

Я остановилась под старой елью, не желая сразу показываться на открытой прогалине, протянувшейся от опушки до самого подножия гор, и снова прислушалась.

…Я знаю метель и лета жару, и как наливается колос.

Услышал я лес и песню небес, узнай же и ты, лес, мой голос…

Последние слова, спетые в повелительном тоне, а затем и появление самого певца, неожиданно заставили усмехнуться — птицы были правы в своём нежелании подпевать ему: юный эллон, только вступавший в первую весну жизни, вряд ли имел право так распоряжаться в древнем лесу. До Мудрых ему ещё очень далеко…

При этой мысли моё веселье исчезло без следа, а сердце на мгновение закаменело, заставляя сделать глубокий вдох, — так бывало часто при воспоминаниях о тех далёких временах, когда многие из нашего народа потеряли всё. Воспоминания… они неотъемлемая часть любого из эдиль, а я стояла сейчас почти у тех деревьев, что ещё наверняка помнили приказы Линнэн… И память не замолкала ни на миг — словно в насмешку за все те столетия, что я не появлялась в родных лесах…

Вынырнув из-под разлапистой ели, юный певец не сразу заметил меня — сделал несколько шагов вокруг дерева, потрогал одну из ветвей, несколько раз настойчиво повторил последние фразы своей песни. И только когда я сдавленно хмыкнула, не в силах сдержаться при виде его неумелых попыток повелевать, он резко обернулся и замолчал.

Невысокий, худенький, светловолосый, с большими ярко-голубыми глазами — чистыми и ясными, незамутнёнными ни тенями воспоминаний, ни горечью прожитых лет. Некоторое время он молча рассматривал меня, а потом приблизился.

— Маэ гованнен, эллет… — он вопросительно замолчал, спокойно глядя на мою дорожную одежду, клинок у пояса, лук и колчан.

А я разглядывала его.

Во времена моего детства никому из нас не дозволено было отходить от поселения за охраняемые рубежи. Времена изменились — настолько, что теперь в окрестностях Эмин Дуир не видно было сторожевых постов, а по краю вырубки гуляли юные эдиль. Правда, с кинжалом в руках…

— Элириэль, — быстро произнесла я при виде чуть нахмурившегося мальчика, слишком долго не получавшего ответа на своё приветствие. — Меня зовут Элириэль дочь Сигильтаура.

— О… — только и ответил он на мои слова, а в его глазах зажёгся огонёк интереса — очевидно, имя моего отца он знал. Тут же спохватившись, юный эллон посерьёзнел и учтиво поклонился: — Рад приветствовать, бренниль Элириэль, в землях владыки Трандуиля.

Его церемонная серьёзность была настолько неожиданна, что я засмеялась и попыталась ответить так же:

— Безмерно счастлива получить столь тёплый приём, браннон…

Но мальчик не назвал своего имени.

Оглянувшись на ель, из-за которой вышел, и скользнув быстрым взглядом по открытому пространству за моей спиной, он поклонился и отступил на несколько шагов назад.

— Был рад познакомиться, бренниль. Мне пора. — И раньше, чем я успела произнести хоть слово, он скрылся в лесу, больше не выдавая своего присутствия ни звуками шагов, ни настойчивыми призывами, ни песнями.

Я немного постояла, глядя ему вслед, а потом снова попыталась вернуться к тем полувидениям-полумечтам, что вели меня к родному дому. Но лес теперь молчал — то ли позабыл за долгое время отсутствия свою ветреную дочь, то ли обиделся, то ли был слишком занят, приглядывая за новым поколением детей, подрастающим в тени его крон.

А может быть, и вправду слишком сильно изменилось всё в зелёном сумраке Эрин Гален — я не Мудрая, мне никогда не постичь его нрав и желания до конца…

Поселение, где стоял и дом владыки Орофера, и родительский дом, когда-то считалось одним из самых больших в Эмин Дуир. Самым укреплённым его делали многочисленные сторожевые вышки, заграждения и сторожевые посты, а жертва Линнэн сделала ещё и самым безопасным, самым защищённым на тёмные годы последней войны…

С возвращением воинов к своим семьям и домам, с приходом нового владыки многое изменилось, и кое-что из этих изменений помнила даже я, долгое время не бывавшая в родных местах. Но сейчас, при виде усеянных домами склонов гор, мне приходилось снова и снова воссоздавать в памяти письма матери и отца, чтобы убедиться в реальности раскинувшейся передо мной картины, — сопоставить воспоминания и действительность было нельзя.

Лес отступил от Эмин Дуир, чётко разделившись на глубокие тени хвои по склонам и юную зелень просыпающейся молодой листвы на подходах к горам. У подножия больше не было ни густых ельников, ни колючих зарослей, делавших каменистые ущелья непроходимыми и долгое время скрывавших нас от соглядатаев врага. Южные склоны Эмин Дуир покрывал сине-бело-лиловый ковёр — там всегда было много диких цветов, но цветения, подобного этому, я не видела никогда. Светлые кипенно-белые и бледно-розовые пятна садов выдавали многочисленные дома, а вьющиеся над ними дымки явно указывали, что ни один из них не пустовал.

Безлесные земли на подходах к горам, через которые я когда-то мчалась сломя голову в надежде спастись от орков, сейчас были аккуратно расчищены от молодой поросли, распаханы и уже зеленели всходами как злаков, так и луговых трав. Старые сторожевые посты исчезли со своих обычных мест, а новых я не заметила — да и не искала. К чему сейчас оглядываться по сторонам, если вся стража и без того давным-давно предупреждена?

Выйдя на открытое пространство, я направилась к поселению и, только пройдя половину дороги через луговину, вспомнила про отпущенного после поворота с Мэн-и-Наугрим коня. Кэльдар — привычный к лесам, смышлёный и выносливый гнедой, выросший в конюшнях владыки Амрота, — отозвался на мой свист сразу же: выбежал из подлеска, догнал, ткнулся мягкими губами в ладонь.

— Ну что, мой мальчик, — я погладила его серебристую чёлку и белую отметину посреди лба, — мы почти дома… Хотя я, наверное, должна сказать «дома у меня». Но у нас есть горные долины с чистой водой и сладкая трава, и, надеюсь, тебе здесь тоже понравится…

— А я надеялся, что ты всё же найдёшь дорогу домой своими силами. И оказался прав! — раздался рядом знакомый голос. — Хотя лорд Сигильтаур и настаивал отправить навстречу отряд.

— С чего бы я вдруг не нашла сюда пути? — Даже не глядя назад, я знала, что тихо подошедший эллон улыбается.

— С того, что после твоего отъезда миновало так много лет и зим, что даже деревья уже, наверное, забыли тебя.

— Не забыли, — я обернулась, оказавшись в объятиях высокого светловолосого эллона в простой одежде. — И всё как всегда… как обычно первым меня встречаешь ты… — снова нахлынули воспоминания о тех днях, когда, подъезжая к родному дому — с отцом ли, с отрядом, или сама — первым я видела его, — …Аэглен…

— Просто мне везёт первым находить тебя, Звёздочка, — засмеялся он.

— Просто ты лучше всех знаешь здешние леса, — попыталась парировать я, но он лишь покачал головой:

— Меня прислала твоя мать.

— Чтобы успокоить отца?

— Конечно, да…

— Мне ничего здесь не грозило, я знаю.

— Откуда?

— Если даже дети гуляют свободно по лесам, то что уж говорить обо мне, — я отступила на шаг, давая ему возможность рассмотреть свою одежду и оружие.

Но он лишь снова звонко рассмеялся:

— Один ребёнок увидел другого в лесу и рад!

— Аэглен!..

— Идём, девочка, пока твой отец не поднял на ноги гвардию Трандуиля — отряд сопровождения прибыл четыре часа назад.

— Неужели?.. — Мне казалось, что дорога не заняла и часа, но спорить я не стала и покорно направилась за Аэгленом, поманив с собою коня. Гвардия владыки, выискивающая по лесу пропавшую эллет — только такого позора мне не хватало! А ещё меньше хотелось бы видеть выражение лица командира стражи, если бы они всё же первыми нашли меня…

Представив эту картину, я усмехнулась, и это не укрылось от Аэглена — опытный охотник, когда-то один из лучших, он утратил часть былой ловкости сейчас, но не потерял ни наблюдательность, ни чуткий слух.

— Смейся, Эль, смейся, — он бросил на меня короткий взгляд через плечо, но не остановился, по-прежнему шагая впереди. Его торопливость выдавали лёгкая хромота, проявляющаяся всегда, когда Аэглен куда-то спешил, и тяжеловатая поступь, несмотря на размеренный шаг. — Задержись ты ещё на час или два, смеялась бы сейчас перед отцом и Алордином.

— Алордин? А он…

— Он сейчас командир гвардии.

— О… — только и выговорила я, совсем как недавно встреченный в лесу юный эллон. Сталкиваться в подобных обстоятельствах с Алордином и строгим взглядом его непроницаемых глаз совсем не хотелось.

— За время твоего отсутствия, Эль, изменилось многое, — с лёгкой насмешкой произнёс Аэглен. — Очень многое…

— Вижу, — кивнула я на разросшееся поселение.

— Это далеко ещё не всё. Знала бы ты, сколько новых семей расселилось по окрестным лесам за пределами гор — и на север отсюда, и на восток… Жизнь возвращается, Звёздочка, жизнь возвращается сюда.

— Я рада, Аэглен. Я очень рада… что для нашего народа наступили добрые времена.

— Трандуиль хороший правитель, — вполголоса обронил Аэглен, — если ты об этом хотела узнать.

— Я знаю. Не стоит мне разъяснять.

Он снова метнул на меня быстрый взгляд, а я улыбнулась ему со всей искренностью, на какую была способна. Он хмыкнул, но промолчал.

— А ты, Аэглен?

— А что я?

— Ты сейчас где живёшь?

— Мне хорошо и в вашем доме, Эль, и в доме Трандуиля. Я живу там, где во мне есть нужда, — усмехнулся он.

— Просто мне показалось, что за все эти годы ты тоже мог бы найти себе подходящую эллет…

Он даже приостановился, громко смеясь:

— Для этого я уже слишком стар! И меньше всего хотел бы портить какой-нибудь девчушке жизнь…

— Аэглен!..

— Иди уже, Звёздочка, иди! Заждались тебя. — Он взмахом руки указал на дорожку к дому матери и отца, пропуская меня вперёд. Я задержалась, разглядывая её — ничего не изменилось: розовые кусты вдоль аллеи, та же скамья, тенистая беседка на углу дома… И обернулась к Аэглену.

— Иди, Звёздочка, — ласково улыбнулся он. — Всё будет хорошо…

— Ты уверен?..

— Уверен, девочка. Теперь — да…

Повинуясь порыву, я обняла его и ощутила крепкое ответное объятие.

— Всё будет хорошо, Эль.

— Спасибо тебе за всё. И… не сердись на меня…

Он усмехнулся:

— Я не сердился даже тогда, когда вы втихомолку таскали пироги за моей спиной со стола.

Я невольно засмеялась и опустила голову, пытаясь спрятать лицо, — глаза предательски жгло, а горло сдавил болезненный спазм.

— К ужину приготовлены твои любимые малиновые пирожные, — шепнул он мне на ухо.

— Спасибо, Аэглен, — с трудом выдавила я. — Ты решил до основания разорить свои тайные запасы сладостей?

— И попробуй только не съесть. Ну всё, всё, Звёздочка… Держи выше голову и иди. Ступай…

Я глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. Отвернулась от Аэглена, напоследок крепко обняв эллона ещё раз и потрепав по шее остающегося с ним коня, и зашагала к дому. Руки и ноги не дрожали, пелена слёз больше не туманила глаза, да и сердце билось ровно, когда я шла по отсыпанной мелким скальным крошевом дорожке к крыльцу, на котором разом появились и отец, и взволнованная мать… Аэглен обещал, что всё будет хорошо… А за всю жизнь мне ещё не выпадало случая сомневаться в его словах.

* * *

В жизни часто случаются моменты, когда приходится поступать вопреки своим мыслям и желаниями, подчиняться долгу или чужой воле, исполнять приказ… «Сейчас твои желания не имеют значения», — не раз говорил мне в детстве отец, пока я твёрдо не усвоила значение подобных фраз. «Смири свой нрав, дорогая, не в этот раз», — приходилось слышать и от матери. И всё же только с течением времени в полной мере узнала я и ощутила последствия своевольных решений и расплату за них… Цену согласия, плату за отказ… Но я не жалела. Ни единого дня не сожалела о тех решениях, что приняла много лет назад, из-за которых покинула родные леса и долгое время не видела родной дом и мать.

После отъезда из Эрин Гален я какое-то время жила в Лотлориэне — до того момента, пока в Золотом лесу оставалась Гвейнэль, моя старинная подруга детства, почти сестра. Жизнь в Лориэне чем-то походила на ту, что вели и по другую сторону Андуина, в землях владыки Триндуиля, а в чём-то она была другая… но мне ни мгновения не приходилось раздумывать, сожалеть или тосковать.

С уходом Гвейнэль за море всё закончилось. Когда на горизонте истаяла белая точка её корабля, моя жизнь изменилась в очередной раз. Имладрис, Лотлориэн, снова Имладрис, гавани — то Линдона, то Бельфалас… Меня кружило как сорвавшийся с ветки листок, несло по течению, подобно оброненной щепке. Я летала как птица между землями эльдар, и владыки с охотой доверяли мне свои вести. Изредка до меня доходили приветы матери, время от времени я встречала отца, но ни разу не жалела о своём выборе и не желала перемен. Пока прошлой осенью не узнала, что с недавних пор мне открыта дорога и в родные края.

Раздумывала я долго — часть осени, всю зиму и начало весны мне не давали покоя мысли, воспоминания, родные лица, знакомые и близкие голоса. И, наконец, я решилась. Пришла пора закончить это изгнание, самое время положить конец собственным сомнениям, стоит вернуться — хотя бы ради того, чтобы найти в себе силы идти своей дорогой до конца. Без сомнений и чужих приказов, без тяжёлых раздумий и глупых обещаний, без случайно оброненных фраз…

— Ты готова, дорогая? — раздался за спиною голос отца.

Я ещё раз оглядела себя в зеркало — расшитое серебром богатое платье, сверкающие самоцветами украшения на запястьях, вплетённые в волосы ленты с зелёными каменьями, румянец и решимость в глазах.

— Да, ада, я готова.

Отец приблизился и тоже скользнул быстрым взглядом по моему отражению в серебристом стекле.

— Великолепно, дорогая. Но я всё же очень попрошу тебя…

— Не волнуйся, ада. Я не стану ничего говорить. И не собираюсь ни о чём напоминать…

— Хорошо, Элириэль, идём.

Он протянул мне руку, и я коснулась ладонью сгиба его локтя, ощущая незыблемую силу под обманчивой мягкостью зелёного сукна. Он ободряюще накрыл второй рукой мои пальцы и повёл по полутёмному коридору вперёд — туда, где ярко пылал огонь, слышались переборы струн и звучали приглушённые голоса.

Преодолевая себя, я сделала шаг. И ещё… и снова шаг, приближая очередной ненавистный момент, когда появляется необходимость поступать вопреки своей воле. Мне совершенно не хотелось идти сегодня на ужин в дом владыки Трандуиля...

Вот только иначе нельзя.

Владыкам не принято отказывать. Особенно этому владыке. Особенно на это нет прав у меня…

 

…Множество свечей, огни каминов, мерцание драгоценных одежд и посуды, нежные переборы арфы и позвякивание хрусталя…

— …Хочу поприветствовать бренниль Элириэль… — мягкий, сдержанный голос владыки, — …и представить её тем, кто не знаком…

Индор, светловолосый воин, на моих глазах выросший в капитана стражи из неопытного юноши, ободряюще улыбнулся при этих словах и приветственно поднял свой бокал. Ласково улыбнулась и его жена, рыжеволосая красавица Наурэль, шею которой и сейчас обвивало изготовленное мною ожерелье — свадебный подарок к далёким и счастливым дням, когда они одними из первых объявили о помолвке после долгих тёмных лет войны. Снисходительно кивнул Торонион — ещё один бессменный член совета со времён владыки Орофера и близкий друг отца. Его жены не было среди гостей владыки Трандуиля, но её отсутствие было понятно — я уже знала, что недавно у их сына родилось долгожданное дитя. Отсутствовала и моя мать, на второй же день после моего приезда вынужденная отлучиться в западные леса, и целительница Антара, жена нынешнего командира гвардии Алордина, вызвавшаяся её сопровождать. На непроницаемом лице Алордина сложно было что-либо прочесть, но он не хмурился и не бросал отрывистых фраз — а это уже был добрый знак. Я знала почти всех, кто собрался сейчас в зале владыки. Командиры стражи, целители, менестрели, советники, мастера… В годы после войны я немало сопровождала в поездках отца и редко отказывала в любых просьбах, а разорённым войной землям тогда требовалось многое — от ремесленных материалов или инструментов до хлеба и вина...

Но всё же несколько малознакомых лиц настороженно изучали меня: из них я помнила только Хаэтиль — светловолосую маленькую эллет, потерявшую в годы войны всю родню. Её мать погибла при нападении орков на восточный посёлок, и ни отец, ни два брата не вернулись с войском владыки назад. Девочку вырастила Антара, а сейчас Хаэтиль восседала за столом по левую руку кресла владыки рядом с пустующим местом — там, где в последний раз на моей памяти сидела она…

Владыка склонился влево и что-то сказал Хаэтиль. Та опустила голову и поспешно встала. «Найдите его…» — долетели до меня через приветствия негромко сказанные Трандуилем слова. Но раздумывать над ними времени уже не было — владыка резко отставил свой кубок, встал и направился в мою сторону.

Я закаменела.

— Эль, успокойся, — едва слышно прошептал отец, — даже в три года тебя мало пугало чьё-либо внимание или слова.

— В три года я не знала ничего о жизни, адар, — прошипела я, пытаясь скрыть заалевшие щёки за кубком вина.

Владыка Трандуиль приблизился. Отец отодвинул тарелку и встал.

— Сигильтаур, друг мой, — заговорил Трандуиль в своей обычной манере — чуть улыбаясь уголком рта и не позволяя улыбке добраться до настороженно поблескивающих глаз, — я хотел побеседовать с тобой наедине. Надеюсь, твоя очаровательная дочь простит нас? — На меня обратился пристальный выжидающий взгляд. — Бренниль Элириэль, рад нашей встрече и буду счастлив уделить время для беседы — но чуть позже, не сейчас.

Запоздало сообразив, что моё молчание длится слишком долго, заставляя отца и владыку тоже вопрошающе молчать, я поспешно встала и поклонилась.

— Благодарю за приглашение, владыка Трандуиль. И за возможность снова повидать родные места.

На мгновение его бровь удивлённо шевельнулась, а тень непонимания пробежала по высокому лбу.

— Не припоминаю, чтобы я кого-либо её лишал, — вполголоса обронил Трандуиль, а отец незаметно с силой сжал мою руку.

— Я готов беседовать в любое время, владыка, — быстро произнёс он.

— Тогда прошу ещё раз простить нас, — Трандуиль повёл рукой в сторону одного из коридоров, и отец первым направился прочь из залы. Следуя за ним, владыка обернулся. — В другой раз, бренниль, в другой раз…

Они скрылись в темноте дверного проёма, а я медленно опустилась на своё место. Многое изменилось в наших лесах… Но сильнее всего — владыка: словно на нём глубоко отпечатался каждый миг и час с того памятного дня, когда он привёл домой уцелевшие в Чёрных землях войска. Это не слишком замечалось, пока я здесь жила. Но сейчас перемен в Трандуиле отрицать было нельзя: ничто в холодном и величественном правителе не напоминало того воина, что водил по дальним границам свой отряд, терпеливо обучая юношей приёмам военного мастерства, что пел с Мудрыми на праздниках у огня и учился слушать лес. Теперь Трандуиль не слушал — он повелевал.

И от этих мыслей мой разум прояснялся, уверенность и вера в себя возвращалась; сердце успокаивалось, более не тревожась сомнениями прошлого, а вызванный ими лихорадочный жар отступал…

 

Отец так и не стал откровенно рассказывать, о чём беседовал с Трандуилем почти час. Уклончиво отвечал на вопросы, но не обрывал меня — как было бы, не имей он совершенно никакого желания или возможности пояснять. Едва войдя в наш дом, он стянул удерживающий волосы серебристый венец и устало потёр лоб. «Этот венец позволяет мне ясно мыслить, Эль. Не нужно его менять», — извечно отшучивался он на мои предложения переделать украшение, и каждый раз, возвращаясь с совета или торжества, раздражённо отбрасывал его в сторону. Мать обычно с лёгкостью избавляла его от головной боли, а он ловил её руку у своей щеки, прижимался губами к запястью и долго не выпускал…

Сегодня матери не было дома, а я в таких вопросах была бессильна: всех моих навыков целителя едва хватало, чтобы остановить кровь — и то, если рану покрепче пережать…

— Молодец, дорогая, — негромко произнёс он, едва избавился от венца и плаща.

Я подбросила дров в угасающий камин — ночи пока ещё не баловали теплом, — и, не совсем понимая расточаемые похвалы, взглянула на отца.

Он прошёл к своему кабинету и вскоре вернулся в гостиную с бокалами и початой бутылкой тёмного вина.

— Очень хорошо, дорогая, — повторил он тем же одобрительным тоном, протягивая мне бокал, — что ты не стала при всех ни о чём вспоминать.

— Но тебе ведь всё равно казалось, что я скажу или сделаю что-то не то и не так. — Я приняла вино и пригубила — сладкое, выдержанное, совсем как те, что приходилось пить в Лориэне… — Считаешь, всё прошло прекрасно?

— Да, дорогая, да… — Отец опустился в кресло. Но я не могла усидеть на месте, сжигаемая вопросами, любопытством и его недомолвками. — Кстати, я передал Трандуилю привезённые тобой из Лориэна вести. Владыка благодарит тебя.

— Ада, надеюсь, в этот раз не будет таких неожиданностей как тогда?

Он метнул на меня усталый взгляд, но промолчал.

— Адар…

— Что, дорогая?

— Не молчи! — не сдержалась я. — Если станешь отмалчиваться и кивать — я выйду в эту дверь и больше никогда не появлюсь ни на пороге этого дома, ни в здешних лесах.

— Что ты хочешь услышать?

— Я хочу знать! О чём ты говорил с владыкой?

— Он изменился, не правда ли? — протянул отец, уходя от прямых ответов в очередной раз.

— Да! Это так! И меня безмерно радует, что я выбрала другую дорогу для себя!

— И уехала из родного дома, и вынуждена была скитаться по чужим землям?..

— Да, отец! Тысячу раз да! Я не жалею ни о едином мгновении с того дня!..

— У Трандуиля есть сын, знаешь об этом, Эль?

— Да, ты уже упоминал… Лаэголас, кажется?

— Леголас, — кивнул отец. — Очень разумный мальчик…

— Особенно, если учесть, кто его мать! — я прикусила язык, пытаясь удержаться от ядовитых колкостей, но одна всё же сорвалась.

Отец снова промолчал, попивая вино, откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу. А я вдруг осеклась под его проницательным взглядом, ощутив всю нелепость и бессмысленность каких-либо споров на эту тему. Глупость и ребячество… а ведь только что пыталась совсем другое доказать.

Я подошла к столу и отставила свой бокал.

— Ну что ж, адар, не стану скрывать, сегодня был трудный день — по крайней мере, для меня. Не стану выпытывать о твоих беседах с владыкой, если ты не желаешь это обсуждать. Доброй ночи…

— Постой, Эль, — негромко окликнул он, тоже отставляя вино на край стола. — Трандуиль интересовался твоими планами на будущее.

Его слова остановили меня на полпути до двери, породив безмерное удивление. Отец меж тем продолжал:

— И осведомлённостью в некоторых делах.

— И что ты ему ответил?

— Что я безоговорочно готов доверить тебе любые тайны, как доверяют послания владыки эльдар по обе стороны Мглистого хребта.

— Ты слишком высокого мнения обо мне, адар, — я повернулась к нему, ожидая прочесть насмешку в полупрозрачных бирюзовых глазах.

Но отец смотрел спокойно, настороженно и серьёзно — как на равную, как на любого из совета, как на приезжих посланников, выслушивая доклады и верша дела.

— Ты моя дочь, Элириэль. Для меня нет никого выше и важнее, чем ты и твоя мать.

— Ты уже говорил это когда-то, ада…

— И теперь спрашиваю — что ты усвоила и поняла?

— Всё, ада… — Я приблизилась к нему и опустилась на пол у его кресла. Уронила голову, коснувшись лбом его коленей, пряча лицо и туманящую жгучую пелену, щиплющую глаза. — Всё поняла. Но… есть то, что сильнее меня… И есть условия, через которые я никогда не смогу переступить… Да ты и сам ведь видишь, что ни сила, ни власть не дают счастья, что в результате я в своих стремлениях и желаниях оказалась права…

— Девочка моя, я не об этом сейчас… — Его рука ласково коснулась моей макушки, пальцы пробежались по волосам. — Ты уже однажды дала свой ответ. И никто тебя за него не станет теперь попрекать… Вопрос сейчас в другом — ты согласишься помочь мне?

— В чём угодно, отец! — горячо и запальчиво воскликнула я, поднимая голову с колен отца. — Как и раньше!.. как всегда…

— Не торопись с ответами, Эль, — грустно улыбнулся он. — Предложение тебя может и не обрадовать.

Я недоуменно моргнула, но отец не стал больше говорить загадками.

— Владыка считает, что его сын достаточно взрослый, чтобы отныне не проводить время только под присмотром Хаэтиль. Он решил заняться другой стороной его воспитания и предложил мне стать наставником.

— О… — в который уже раз с момента возвращения домой мне не удавалось вразумительно высказать свои мысли…

— И я спрашиваю, готова ли ты по мере сил и возможностей помочь мне в этом? Даже зная — особенно зная! — кто его мать…

Я молчала, раздумывая, приходя в себя от неожиданных слов и предложений отца. Слишком хорошо теперь мне было известно, чего можно ожидать от изящной синеглазой красавицы с золотисто-медовыми волосами, после войны ставшей супругой владыки и подарившей Трандуилю сына. Получившая в жизни всё, о чём только может мечтать эллет, в здешних землях она так и не обрела самого желанного — и в том всю жизнь винила меня…

— Он похож на мать? — решилась я наконец нарушить повисшее молчание.

И отец неопределённо пожал плечами:

— Не знаю как и сказать, Эль. Леголас очарователен и миловиден, как любое дитя. Но чьи черты он унаследовал в большей мере… не знаю. Не смогу сказать. Он должен был присутствовать сегодня за столом, но Хаэтиль так и не сумела его разыскать. Трандуиль был не слишком этому рад и лишь сильнее утвердился в своём решении…

— Выбрать сыну новую няньку? — усмехнулась я.

Отец сдержанно улыбнулся:

— Я, моя дорогая девочка, однажды уже прошёл через подобное испытание, и владыка считает меня весьма надёжным советником в таких делах.

Больше не стараясь скрыть от отца эмоции, я засмеялась, а он шутливо дёрнул меня за кончик вплетённой в причёску ленты и тут же снова ласково погладил по голове.

— Эль… девочка моя дорогая… Воистину для нашего народа пришли светлые времена, если я вижу тебя дома, а не вдали от нас.

— Ада… минувшие времена были добры ко мне. Уж точно добрее, чем к владыке Трандуилю и его супруге…

— Да, дорогая, ты права…

 

…Несмотря на усталость и пережитые волнения от встречи с владыкой Трандуилем, той ночью я так и не спала. Мы сидели с отцом в гостиной, вспоминали минувшее, говорили о будущих делах — пока не опустела тёмная бутылка сладкого лориэнского вина, а за окном не разлилась розоватая дымка рассвета.

Где-то вдалеке заиграла свирель — через пять дней начинался новый год, и к предстоящим празднованиям музыканты вовсю пробовали мелодии и голоса.

При виде сияния рассвета нового дня моё сердце пело новой надеждой. Меня переполняло счастье — бездумное и бесконечное — до краёв... до последнего вдоха... до конца... Я твёрдо верила, что среди родных лесов, где вовсю звенят песни и детские голоса, отныне меня ждёт только беспечальная жизнь. Оставалось лишь отгонять шепотки трезвящих мыслей, что ничего в этом мире не случается «навсегда»…

«Он похож на мать?» — «Я не знаю…» — «На кого он похож?..» — «Не сумею сказать…» — разговор с отцом и его предложение — вернее, предложение владыки, поскольку без своего внимания вопросы воспитания сына он не мог оставить никак, — крутились в мыслях на разные лады, но окончательного ответа ни в тот вечер, ни сейчас, когда миновало два дня, я так и не решалась дать.

«Он разумный мальчик…» Но разумным был и владыка Трандуиль, который даже супругу выбирал разумом, а не сердцем, и по воле которого я так долго не появлялась в родном доме. Разумной считали и владычицу, хотя мне даже сейчас казалось, что самым разумным её решением было — уйти в Аман…

Да, я не испытывала горячей любви и привязанности к той, которую Трандуиль сделал правительницей нашего народа, — впрочем, и она никогда не любила меня. И никто сейчас уже не скажет, отчего так переплелись наши судьбы, что подруга детства, повзрослев, все последующие столетия мнила во мне врага. Всё было бы проще, не случись та война... Всё было бы иначе… Единственный, кто мог раз и навсегда развязать наши споры окончательным словом, расставить всё по местам, так и не вернулся домой. Лаэрлинд… Как же так, мэльдир?.. Почему ты не вернулся домой? Зачем оставил всё так, как сейчас?..

Опомнившись, я разжала пальцы, крепко стиснувшие браслет — серебряное украшение с яркими гранатами, охватывающее запястье левой руки. Для всех посторонних, с кем за долгие годы сводила меня судьба, — милая безделушка, прихоть эллет или же драгоценное изделие работы эльдар. Для меня же — много большее. Память… Изготовленный в тот год, когда вернулись домой наши войска, этот браслет уже не раз изменялся — с каждым ярко-алым камнем, который приходилось к нему добавлять, с каждым новым воспоминанием о тяжести утрат…

Браслет сделал своё дело — острые грани камней царапнули пальцы напоминанием о реальности, позволив вынырнуть из мучительных воспоминаний. Что толку сейчас терзаться призраками прошлого? Стоит ли безответно вопрошать? По большой ли разумности, владычица, тебе уже выдалась вероятность узнать ответы на все свои вопросы? Скоро или нет, но ты всё выяснишь и узнаешь… И уж точно скорее, чем я, — сколько бы ни тревожила неразрешимыми вопросами Незримое сейчас…

Словно соглашаясь с моими мыслями, лес шумно вздохнул от пролетевшего порыва ветра, закивали верхушки молодых сосен на опушке, и даже чуть покачнулась широкая ветвь древнего бука, на которой я уединилась, чтобы спокойно поразмышлять. Вот только и сегодня это не удалось — внимание привлёк шелест ветвей и потрескивание сухостоя неподалёку от моего укрытия, а вскоре из глубины леса показался и сам нарушитель спокойствия, роскошный олень. Он постоял под деревом, настороженно прислушиваясь и поглядывая то на опушку леса, то на оставленные за спиной заросли, громко фыркнул, тряхнул головой и вдруг сорвался с места, снова исчезнув за завесой кустов и молодых ветвей. Охотники сегодня не собирались выходить в лес, поэтому поведение зверя настораживало. Стараясь поменьше шуметь, я перебралась повыше, откуда виднелась и прогалина у моего дерева, и граница леса, и жилые дома, — у корней соседней сосны, тесно прижимаясь к дереву, таился светловолосый юный эллон.

Я не успела даже развеселиться от промелькнувшей мысли, что в нынешние времена слишком много детей стало так свободно разгуливать по лесам, как мальчик повернул голову, оглядываясь по сторонам. Знакомое лицо: сосредоточенное и чуть нахмуренное, внимательный взгляд ярких голубых глаз… Не просто ещё один юный эллон, а именно тот, которого я встретила в день возвращения домой. Почти знакомый незнакомец, так же неумело пытающийся скрываться, как до этого пел и повелевал… Самое время познакомиться поближе, к тому же в прошлую нашу встречу было весьма невежливо с его стороны не назвавшись убегать…

— Ai, brannon neth!⁽¹⁾ — хотя слова были произнесены и не слишком громко, мальчик всё же вздрогнул от неожиданности. Его недоумение было настолько забавным, что я рассмеялась и, даже не пытаясь скрываться, встала во весь рост, помахав ему рукой: — Aras dregant, galadh awarth estadeg… Pid baur di esseg?..⁽²⁾

Он обиженно насупился, но промолчал, своим упрямым видом на мгновение напомнив мне Лаэрлинда. И я не стала дальше задевать его самолюбие и поддразнивать.

— Не желает ли молодой лорд продолжить так внезапно закончившееся знакомство? Можем попробовать с начала ещё раз. Меня зовут Элириэль…

Он снова промолчал, но неуверенно пожал плечами. А затем чуть улыбнулся и направился к моему дереву.

— Не нужна ли помощь, браннон? — поинтересовалась я, наблюдая за мальчиком, пытающимся дотянуться до самых нижних ветвей. Искусством передвигаться по деревьям он тоже не обладал…

Он оставил свои безуспешные попытки и встал под той веткой, на которой сидела я.

— Буду благодарен за помощь, бренниль Элириэль, — вежливый и полный достоинства ответ снова заставил меня засмеяться — слишком уж торжественно и неуместно прозвучали сказанные слова. Словно устами юного эллона говорил не ребёнок, а умудрённый жизнью взрослый, привыкший многое скрывать. Кем бы ни были его родители, в манерах речи мальчика явно пытались наставлять…

— Поставь ногу на корень справа от себя, — на первую подсказку пришлось указать взмахом руки — приподнятую прошлогоднюю листву мальчик почему-то совершенно не замечал. Дальше было проще. — Левую руку — на ствол. Выше! Еще чуть… Чувствуешь?

Он пошевелил пальцами и нашёл-таки неровности коры.

— Да… да! Чувствую!

— Вот и молодец. А теперь сразу оттолкнись и цепляйся. Вторую руку вытяни вверх… Давай!

Поймав подпрыгнувшего и неуклюже машущего руками мальчика, я без особых усилий втянула его вверх и усадила, устроив поближе к стволу. Убедившись, что он не собирается сваливаться вниз, отпустила и осторожно, стараясь лишний раз не качнуть пружинистую ветку, присела рядом. Мальчик с нескрываемым любопытством оглядывался по сторонам, словно впервые взобрался на дерево, а на его лице играла широкая улыбка.

— Ух, ты!.. — воскликнул он, но тут же, как будто мысленно одёрнул сам себя, заговорил по-иному: — Благодарю за помощь, бренниль Элириэль, так высоко мне ещё никогда не приходилось забираться. Великолепный вид, не так ли?

— Так, браннон, — холодный тон моих слов мгновенно погасил его восторг, а я тотчас же раскаялась — ничуть не хотелось лишать его радости открытия, но слушать и дальше учтивые безликие речи, так не вяжущиеся ни с его ощущениями, ни с возрастом не было больше сил. Стараясь быть помягче, я улыбнулась и повторила: — Так, всё верно, в этом ты прав.

Юный эллон несколько мгновений внимательно смотрел на меня, а затем тоже улыбнулся и отвёл взгляд. Его улыбка — мягкая и понимающая, словно у взрослого — сказала больше любых слов: мальчику с лёгкостью открывались чужие сердца и читал их он явно лучше, чем кем-либо повелевал. Пусть читает, мне нечего сейчас скрывать…

— Ну что ж, браннон, приступим к знакомству? — В чистых глазах ребёнка мне почудилось не только любопытство, но и какая-то затаённая печаль, которую хотелось развеять или хотя бы получше понять. Потому я ещё раз постаралась улыбнуться поласковее и решила просто поболтать. — Как тебе уже известно, меня зовут Элириэль, я дочь браннона Сигильтаура, и с того места, где мы сейчас сидим, виден мой дом — во-о-он там. В границах главного поселения мы ни разу не встречались, а вот в лесу — уже второй раз. Потому позволь спросить — где твой дом? Кто твоя родня?

— Мой дом тоже отсюда виден, — усмехнулся мальчик и встал.

Испугавшись, что он сейчас свалится от любого неосторожного движения вниз, я резко подалась вперёд, но он не стал понапрасну рисковать — лукаво улыбнулся и, словно за перила, ухватился за одну из боковых ветвей.

— Мой дом — во-он там.

Проследив взмах его руки, мне показалось, что он шутит — в указанном направлении, кроме дома моих родителей, высился только дом владыки, бросая узорчатые тени на центральную площадь и ухоженный сад.

— Леголас! Леголас! Выходи немедленно! — раздался неподалёку звонкий женский голос, и на опушку леса из зарослей выбралась Хаэтиль — раскрасневшаяся, растрёпанная, одной рукой удерживающая подол платья, а другой распущенные волосы, спадающие не только за спину, но и на глаза.

При виде её юный эллон быстро присел, стараясь укрыться за стволом бука, отчаянно жестикулируя и подавая мне знаки молчать. Но это было лишним — внезапное озарение и понимание лишили меня дара речи вернее, чем любой знак.

Раздражённая донельзя Хаэтиль пронеслась под нашим деревом, не удосужившись даже взглянуть вверх, и скрылась в зарослях около опушки леса, наделав шума не меньше, чем приходивший до этого олень.

— Леголас! — донеслись уже издалека отголоски её сердитых призывов. — Если ты немедленно не выйдешь сюда, я сей же час пойду к владыке! Я не стану больше подобное терпеть! Это невыносимо, Леголас!..

Юный эллон сдавленно захихикал. Приподнявшись, но по-прежнему благоразумно не решаясь отпустить ветвь, он вытянул шею и привстал на цыпочки, пытаясь разглядеть скрывшуюся с глаз эллет. Но вскоре даже шелест потревоженной ею листвы затих вдалеке. Мальчик удовлетворённо вздохнул и снова сел. Чуть повозился, устраиваясь поудобнее в развилке ветвей у ствола, и обратил на меня сияющий радостным возбуждением взгляд.

Я молчала.

В мыслях кружились сотни раз повторённые на разные лады слова отца: «Не знаю... Не могу сказать…»

Отец, как обычно, в своих суждениях оказался прав — сын владыки одновременно разительно напоминал обоих родителей: те же сияющие золотом волосы и яркая голубизна глаз; изящные ладони и тонкие музыкальные пальцы матери; неуловимое движение бровей, сразу же вырисовывающее серьёзное и сосредоточенное внимание, заимствованное от отца… И всё же черты родителей, смешавшись, изменились в мальчике настолько сильно, что столкнувшись впервые с ним, я так и не узнала… не поняла… Он, безусловно, был красив, по большей части унаследовав красоту матери — теперь я видела это совершенно ясно и отчётливо, словно спала затмевавшая сознание пелена, — и отцовские качества в недалёком будущем тоже обещали в полной мере проявить себя. Особенно, если его обучением займётся мой отец. А что же я?.. Что мне нужно ответить? Согласиться или отказать?..

— Благодарю ещё раз, бренниль Элириэль... — прозвучали вежливые, но для меня кажущиеся сейчас насмешкой, слова юного эллона, только что заставившего с отчаянными криками носиться по зарослям несчастную Хаэтиль.

Согласиться? И тогда я тоже могу разделить подобную участь и получить славу нерадивой няньки, став посмешищем в глазах избалованного мальчишки — и не только его, что уж скрывать…

«А помнишь… А как же ты… А сама…» — упорно твердил внутренний голос, подсовывая хранящиеся в памяти картинки детства: разорванное платье — но кажущийся таким желанным венок в волосах; исцарапанные колени — но полные пригоршни сладких ягод и одуряющая смесь ароматов малины, солнца и переспелых трав; покрытая зелёными тенями, прямая словно стрела Старая дорога — и едва держащийся на ногах Лаэрлинд, с трудом опускающийся на колени перед моим отцом…

Отказать?.. И тогда никто не скажет наверняка, где мне придётся обретаться дальше — сотни долгих лет, когда мне закрыт был путь в родные леса, не давали повода усомниться в исходе такого ответа. Владыкам отказывать нельзя. Особенно этому… Особенно во второй раз… Что бы ни говорил отец, сколько бы ни твердил, что никто не станет сейчас меня ничем попрекать — полной уверенности в этом нет. А ведь я только-только вернулась домой, вернулась назад…

Согласиться?.. Отказать?..

— Бренниль Элириэль… — настойчиво повторил юный эллон, но осёкся, наткнувшись на мой взгляд. Улыбка и озорное выражение сбежали с его лица.

— Была рада оказаться полезной, эрниль Леголас, — отчётливо, по словам выговорила я, особо подчеркнув его титул. Он помрачнел. — Буду рада помочь спуститься вниз и сопроводить к отцу.

— Не стоит… я справлюсь сам… — тут же насупился он.

Воистину непредсказуемый ребёнок, скрывающий мысли не хуже своего отца!

Путь вниз оказался немного сложнее, чем подъём, — всё же для юного эллона явно были непривычны подобные занятия. Я помогла ему добраться до нижних ветвей, спрыгнула на землю первой и протянула вверх руки.

— Прыгай, я поймаю.

Он, словно не замечая предложенной помощи, немного посидел, примеряясь, перебираясь то правее, то левее того места, где ждала я, а затем соскользнул с ветки и повис, раскачиваясь над землёй. Когда он решился разжать руки, я всё же успела его поймать — меньше всего, случись что с мальчиком, мне хотелось видеть недовольство его отца.

— Спасибо, бренниль Элириэль. Могу я попросить отпустить меня?

Его предельная вежливость уже порядком надоела и начинала утомлять, но я ответила в тон:

— Как пожелает эрниль Леголас. — И поставила его на землю.

— Благодарю. — Он церемонно поклонился.

— Всегда рада. — Таким же поклоном ответила и я. И вытянула руку в направлении опушки: — Как теперь мне известно, эрниль Леголас, ваш дом там.

И тут мальчик сдался. Сердито сверкнув глазами из-под нахмуренных бровей, он вскинул голову, с явным вызовом глядя мне в лицо.

— Почему, бренниль?..

— Что «почему»?

— Почему ваши мысли и сердце сразу замкнулись, стоило только прозвучать моему имени?

На столь откровенный вопрос я не нашлась с ответом, а он продолжал:

— Веселье, дружелюбие, ласковые речи и тёплые слова… Всё ложь?

Сверля меня настойчивым взглядом, он чуть выждал, но ответа так и не получил.

— Всё ложь? Да? Отец сказал, что у дочери браннона Сигильтаура мне будет чему поучиться. И в нашу первую встречу мне тоже так показалось. А сейчас… Если притворство и ложь — это всё, чему я могу научиться, то я…

— Леголас! — раздался громкий оклик, и мы оба вздрогнули от неожиданности. Из-за соседнего необъятного дерева вышел владыка Трандуиль, и его вид не предвещал ничего хорошего ни мне, ни его сыну. — Замолчи! И не смей таким тоном никогда ничего пояснять!

Мальчик тут же замолчал и опустил голову, а моё недавнее раздражение сменилось жалостью и сожалением — я была несправедлива, считая его избалованным. Владыка явно не баловал сына — ни ласковыми словами, ни особым вниманием, ни теплом. По-видимому, так же как и его мать…

— Хаэтиль прибежала в слезах, — холодным тоном высказывал недовольство Трандуиль. — Сказала, что это не первый раз, когда ты изводишь её своим непослушанием, и твоё своеволие бросает тень на все усилия, которые она прилагает, чтобы научить моего наследника достойно вести себя.

— Она не пожелала выходить из дома, когда я просил её… — попытался вставить Леголас, но его отец не слышал и не видел никаких оправданий.

— Помолчи, Леголас! Сейчас говорю я.

— Но…

— Помолчи! — владыка повысил голос и предостерегающе взмахнул рукой, разительно напомнив мне моего собственного отца — сколько раз я слышала и подобный тон, и такие же слова! Трандуиль меж тем продолжал: — Я просил браннона Сигильтаура оказать мне услугу и стать твоим наставником, Леголас.

— Ты обещал, что сам станешь учить меня! — выпалил мальчик, вытянувшись в струнку, даже привстав на цыпочки, и сминая край туники в кулаках.

— Обещал, — спокойно согласился владыка. — И от своих слов никогда не отступал.

— Ада!..

— Но сейчас я всё больше убеждаюсь, что Хаэтиль не способна в должной мере справляться с тобой и твоими капризами, а сам я не смогу в данный момент уделить этому должное внимание.

— Адар!..

Владыка глубоко и шумно вздохнул, недовольно нахмурился и устало прикрыл глаза. Пользуясь моментом, я с силой дёрнула юного эллона за рукав и отрицательно качнула головой — не самое лучшее время спорить с раздражённым отцом, он должен это понимать. При виде отчаяния, которым засветились обращённые на меня голубые глаза, в моём сердце родилась нежданная радость — радость за сделанный когда-то выбор, за открыто высказанные тогда сомнения, за прошлый отказ…

— Я должен буду скоро уехать, Леголас, — произнёс владыка чуть мягче, чем вся отповедь, обрушенная на сына. — И со дня моего отъезда твоим наставником станет браннон Сигильтаур.

— Куда уехать, ада?

— На запад, Леголас.

— Адар! — воскликнул Леголас, невольно подаваясь к отцу. А мне стало неловко — в голосе юного эллона прозвучал самый настоящий, неприкрытый страх.

Трандуиль сделал шаг к сыну, но, против моего ожидания, не заключил его в объятия, а всего лишь покровительственно коснулся плеча.

— Бренниль Элириэль привезла очень нежданные вести, мой мальчик, о западных окраинах наших лесов, — прозвучали слова владыки. Он метнул на меня быстрый, ничего не выражающий взгляд и продолжил: — Кое-что я должен проверить сам. Иногда, Леголас, как бы ни был надёжен посланник, некоторые вещи ты должен узнать и оценить только сам.

— Да, отец, — сдержанно отозвался тот, очевидно, вполне совладав с эмоциями.

— А сейчас, будь добр, оставь нас наедине с бренниль Элириэль, нам нужно кое-что обсудить.

Леголас кивнул. Затем повернулся ко мне и вежливо склонил голову, прощаясь.

Я поклонилась в ответ, пытаясь скрыть охватившее меня волнение.

Конечно же, не следовало ожидать, что владыка забудет об обещанных беседах. Но так скоро… нежданно… просто сейчас… Я всегда знала, что от Мудрых невозможно ничего скрыть, да и не пыталась никогда. И мать, и Линнэн всегда видели все мои потаённые мысли, невысказанные слова… Не укрылись сейчас все мои метания и от Трандуиля, но он сделал благородный жест — отвернулся, отведя от меня своё внимание и давая возможность упорядочить мысли.

— Итак, бренниль Элириэль, — ровно и сдержанно заговорил он, глядя куда-то в бесконечную зелень лесных зарослей, — я хотел бы немного побеседовать и обсудить несколько непростых вопросов. Я верю своим советникам…

— Даже если один из них говорит, что мне можно доверять? — слова сорвались неожиданно даже для меня самой.

Кровь бросилась к щекам — прервать владыку, не закончившего говорить… Но теперь уже поздно отступать. Что ж, в самом худшем случае, ещё одно изгнание я вполне готова принять…

Трандуиль медленно повернулся.

— Не припоминаю, чтобы я когда-либо выказывал недоверие вашему отцу или вам, бренниль.

Он вытянул руку, приглашающим жестом указал на неширокую тропку, вьющуюся вокруг дерева через всю прогалину и ведущую от посёлка до ручья.

— Не желаете прогуляться? — И выжидающе замолчал.

Мне ничего не оставалось, кроме как принять его приглашение.

Мы шли рядом, но ни на миг не соприкасались даже краем одежд — растущие над тропой ветви охотно уступали дорогу владыке. Не обижал лес и меня. Наконец, Трандуиль привёл меня к ручью. Я с детства помнила голос здешней воды, но сейчас едва узнала любимое место — вместо старой корявой сосны над быстрым потоком по оба берега возвышались два дуба, сплетаясь ветвями в сплошной коридор, а под сенью их крон была устроена зелёная беседка с удобными скамьями, столом и небольшими фонарями, свисающими со скатов крыши.

— Красивое место, не так ли, бренниль? — нарушил гнетущее молчание Трандуиль.

— Да, владыка, это так.

— Тогда прошу, — он взмахнул в сторону беседки, пропуская меня вперёд, — попробуем начать наш разговор ещё раз.

Я вошла под увитую зеленью крышу и осторожно присела на скамью. Едва сдерживая волнение в ожидании его слов и коря себя за прошлую несдержанность, сцепила пальцы в замок, по прочно укоренившейся привычке поглаживая браслет, но владыка молчал.

Он прошёлся по беседке, остановился ко мне спиной и поправил плетённую подвеску, на которой крепился фонарик у окна. Обернулся, обжигая проницательным взглядом ярких глаз, и заговорил, отбросив официальный тон и титулы:

— Скажи, Элириэль, тебе нравятся чужие земли?

«Вот и всё… — болью кольнула мысль, заставляя невесело усмехнуться, — …всё как и раньше… как в прошлый раз…»

Но отступать уже некуда…

— Да, владыка Трандуиль, это так.

Он немного помолчал.

— Ну что ж… В таком случае, я рад, Элириэль. Хотя мне всегда казалось, что тебе нравились те поручения, в которых ты помогала отцу. Мне верилось, ты нашла себе занятия по душе. И ты приложила немало сил, чтобы наши земли и здешние леса стали такими, как сейчас.

— Я делала всё, что в моих силах, владыка. И поступала так всегда… — слова давались с трудом, голос пытался предательски дрожать, а глаза жгло.

Но я ведь уже не юная эллет, чтобы трепетать под чужой волей… И даже если сейчас всё случится как в прошлый раз… теперь я знаю и как повернётся всё дальше, и чем заняться, и как поступать…

— Хир Трандуиль, — ребристые грани браслета успокаивающе щекотали пальцы, и я вскинула голову, уже без сомнений и трепета встречая его внимательный взгляд, — я с радостью отвечу на ваши вопросы, но пусть они касаются нынешних дней, а не минувших. Отец сказал, что никто не станет сейчас попрекать меня прошлым. Что ж, вот и проверим. Спрашивайте. Или приказывайте. Я готова…

— К чему, Элириэль? — оборвал он меня, и мимолётная усмешка чуть скрасила выражение его непроницаемого лица, на короткий миг вернув те дни, когда сурового владыку называли «эрниль». — Ты вернулась домой через столько лет. Почему же?

— Почему я вернулась? — с каждым его словом моё недоумение всё росло — не таких бесед я боялась и ждала.

— Почему сейчас?

Странные вопросы, странные слова…

— Ты покинула эти леса в те дни, когда была полезна нашему народу, и ни на день не заглянула больше сюда. Твоя любовь к чужим землям оказалась сильнее любви матери и отца? — Он ненадолго замолчал, а презрение, казалось, переполняло холодные слова. — Или же всему виной то предложение, что мы обсуждали и с твоим отцом, и с тобой?

Я молчала, от возмущения едва дыша, лишь в мыслях бились слова отца: «Никто не станет попрекать…»

— Я не попрекаю, Элириэль, — отрывисто обронил владыка, — всего лишь желаю знать.

— Хир Трандуиль, — я встала, глядя в его ярко сверкающие глаза. Ему ясны мои мысли, зачем же тогда он спрашивает о делах? — Я выполняла приказ. Ваше слово, ваша воля, ваш приказ…

— О каких приказах ты всё время твердишь! — нетерпеливо воскликнул он. Но тут же опомнился и отвернулся к окну, скрестив на груди руки. Его высокая фигура занимала почти весь проём окна, и величие власти читалось в каждом движении — даже в простой одежде, без украшений, короны и роскошного плаща он оставался владыкой. — Потрудись объясниться до конца.

Объясниться?.. Что же он требует объяснять?..

— Мне казалось, твои способности в должной мере послужат нашему народу. У тебя были друзья и поддержка, был даже свой отряд. Твой отец полагался на тебя…

— И вы тоже, хир Трандуиль…

— Да, и я, — отрезал он, то ли не заметив, то ли намеренно не слыша горечи в моих словах.

— Вы доверяли мне так сильно, что, едва женившись, приказали безвозвратно уезжать!

Он резко обернулся и нахмурился, но меня уже не могли остановить ни его недовольство, ни тяжёлый взгляд. Боль старых обид перевесила, и сердце громко кричало, что больше уже совершенно нечего терять…

— Ваше доверие закончилось в тот миг, когда прозвучал мой отказ! Не так ли? Владыкам не отказывают, верно? Вас так беспокоило, что кто-либо прослышит про тот отказ? Хотя тогда мне были сказаны совсем другие слова и уверения — что вам понятны мои мысли, что вы никогда…

— Не стану никого принуждать! — громко воскликнул он, перебивая меня. — И разве я отступил от своего слова?! Так зачем ты уехала, когда была здесь нужна?!

Внезапно мы оба замолчали, обдумывая вырвавшиеся слова. Я смотрела на владыку, и в его хмуром взгляде на миг промелькнула растерянность.

— Мой повелитель… Я покинула Эрин Гален, всего лишь исполняя ваш приказ…

— Элириэль… — устало вздохнул он, — …никогда подобных приказов я не отдавал. — Он чуть помедлил и добавил: — А в предложение, от которого ты отказалась, были посвящены только твои отец и мать…

— Только они?

— Да.

— Моим словам всё ещё нет веры, хир Трандуиль... — Его взгляд не оставлял в этом сомнений, но мне казалось, что просто необходимо прояснить всё до самого конца. Иначе как дальше жить?..

— Дело не в этом, Элириэль…

Я подошла к нему ближе и протянула руку.

— Прочтите сами.

— Нет, бренниль, не надо…

— Прошу, хир Трандуиль. Я не хочу, чтобы эти недомолвки оставались ещё на сотни лет. Пусть прояснится всё раз и навсегда.

— Элириэль…

Но я не стала дальше тянуть — прикрыла глаза, пытаясь получше сосредоточиться на нелёгком для меня занятии, коснулась его скрещенных на груди рук, нашла горячую ладонь. Он чуть поколебался, но затем пришло крепкое ответное рукопожатие, и поток моих мыслей направился к готовому слушать чужому разуму: волнения и заботы тяжёлого послевоенного времени, тревожные раздумья о грядущем, злополучный отказ и явившийся вскоре посланник: «По воле владыки Трандуиля и владычицы Сэльтуиль, бренниль Элириэль запрещено отныне…»

Осанвэ исчезло. Оказалось, что я сижу на скамье, тяжело дыша, всё ещё горя от пережитых несправедливостей и обид, а по щекам катятся слёзы. Владыка отвернулся к окну, в очередной раз давая возможность прийти в себя, и я в раздражении отёрла лицо. Только этого мне не хватало! Только не сейчас…

— Мне жаль, Элириэль… — раздался его голос, и в нём не было ни холодности, ни командной уверенности, ни недавнего раздражения — только искреннее сожаление и усталость, словно вернулись те времена, когда пришедший с войны Трандуиль в кабинете владыки подбирал для эдиль слова утешения и надежды… — Мне очень жаль… Я не давал таких приказов. А Сэльтуиль никогда не имела права так распоряжаться или что-то решать…

Он повернулся ко мне — высокий величественный повелитель, никогда не деливший ни с кем настоящую власть.

— До меня доходили слухи о ваших разногласиях, но я не предполагал…

— Я тоже… — опершись о стол, я крепко зажмурилась и спрятала лицо в ладонях.

Годы скитаний, разлука с родными, тоска… Ты отомстила, мэльдис, отомстила сполна… Но за что?.. За придуманные обиды, за чужую холодность, за то, что не имела, но страстно желала взять… Ты согласилась на то, с чем после долгих и тяжёлых раздумий не решилась связаться я, и снова проиграла — твоё супружество не дало ни радости, ни почёта, ни власти. Только усталость… безнадёжную усталость, от которой ты отправилась искать спасения за моря. И тебе не в радость стали плоды сладкой мести… или почести… да и сама я… Даже сын не подарил тебе счастья, не удержал…

Владыка отошёл от окна, приблизился и опустился на скамью по другую сторону стола. Я отняла руки от лица, но всё не решалась поднять голову, чувствуя его взгляд.

— Мне жаль, Элириэль, но ты сама загнала себя в ловушку недоверия, — произнёс он негромко, и насмешка почудилась мне в его словах. — Недоверия, лжи, сомнений… Сэльтуиль взялась вершить твою судьбу — и победила. Твой отец долгое время таил обиду, ничего не могла прояснить даже мать … Ты уехала так внезапно, без объяснений… Гордость… как видишь, неверный советчик. А ведь всё могло быть наоборот…

Я выпрямилась. Владыка задумчиво усмехался, барабаня пальцами по поверхности стола.

— В этих словах нет упрёков, Элириэль, — хмыкнул он, поймав мой взгляд. — Всего лишь истина. Другая тропинка, другая судьба… для тебя всё могло бы быть по-другому…

— Я никогда не хотела в жизни того, что…

— Знаю, — легко согласился он и невесело усмехнулся, — а жаль. Это был бы хороший союз… Помнится, ты желала любви и счастья. Ты по-прежнему не имеешь супруга, по-прежнему одна. Так скажи, а сейчас ты счастлива?

— Да.

— Вот так, без малейших сомнений или раздумий, — снова усмехнулся он. — Просто «да!»

— Да! Я счастлива, владыка! И ни на миг не жалею о принятых тогда решениях. А Сэльтуиль? Была ли счастлива она?

Я спохватилась и опомнилась, но было уже поздно — Трандуиль услышал и задумчиво глядел куда-то сквозь меня.

— Не знаю, Эль, — внезапно произнёс он, вопреки ожиданиям не рассердившись и не осаживая меня. — В те годы я искренне верил, что смогу найти если не любовь, то поддержку в супружестве. И казалось, так же думала и она…

Хлопнув ладонью по столу, он резко поднялся:

— Что ж, все мы иногда ошибаемся.

Он прошёлся по кругу около стола и встал у выхода.

— Не об этом хотел я беседовать, когда привёл тебя сюда.

— А о чём же? — я тоже встала, следя за его напряжённой спиной.

— Есть несколько вопросов, которые нам всё ещё нужно обсудить. — Он обернулся — спокойный и сосредоточенный, словно и не было всех недавних откровений, словно только что вошёл в тень беседки у звонкого ручья.

На меня же навалилась бесконечная усталость — слишком много переживаний и мыслей открылось враз. Но я лишь согласно склонила голову.

— Слушаю, хир Трандуиль.

— Ты многое взяла у отца, Эль, — неожиданно рассмеялся владыка и вернулся к столу. — Присядь, я надолго не задержу тебя в этот раз.

Я снова опустилась на скамью, напротив сел Трандуиль, положив руки на стол. В его пальцах мелькнул свиток, и я с удивлением узнала одно из привезённых мною посланий владыки Лотлориэна.

— Я хотел поговорить об этом… — Он немного помолчал: — Расскажи поподробнее обо всём, что случилось с прошлой осени: встреча с моей супругой, слухи за горами, вести от Амрота… И скажи-ка, какой дорогой добирались сюда?

— По старой дороге…

— Из Имладриса?

— Нет, хир Трандуиль, в Имладрисе я была ещё осенью, когда… встретила Сэльтуиль и…

Он взмахом руки остановил мои воспоминания:

— И решила вернуться… Дальше.

— И получила её дозволение побывать в родных лесах. — Владыка метнул на меня насмешливый взгляд, но ничего не сказал. Я продолжила: — Зиму я провела в Лотлориэне, а весной прибыл отряд с вестями от отца.

— Есть что-то ещё, что мне нужно знать?

— Да, хир Трандуиль. Владыка Амрот написал это послание задолго до моего отъезда, но на словах я должна передать, что с началом весны туманы над Амон Ланк стали плотнее. А за два дня до того, как мы с отрядом покинули Лотлориэн, никто из стражей не смог рассмотреть ничего на восточных берегах Андуина.

— Амон Ланк, говоришь… — задумчиво протянул Трандуиль.

— Да, хир. И стражи Лориэна уверены, что с самой осени его вершина не являлась наблюдателям сквозь сизый туман. Даже с талана владыки, даже в ясный день, даже когда дуют ветра.

Он молчал, что-то обдумывая. Потом спрятал послание и взглянул на меня.

— Последний вопрос, бренниль Элириэль.

— Слушаю, хир Трандуиль.

— Браннон Сигильтаур передал моё предложение, — уверенность в его голосе не предполагала сомнений, ему было прекрасно известно о нашем разговоре с отцом. И тут же с нескрываемой насмешкой прозвучало: — Какой же ответ услышу я? На этот раз…

— Почему я, владыка?

Он откинулся на спинку скамьи.

— Леголас взрослеет. Мальчику больше не интересно проводить время под присмотром нянек, игрушки и уроки Хаэтиль уже не способны ни увлечь его, ни всерьёз и надолго занять. Если говорить до конца откровенно, то ему наскучило бесцельно бродить по дому ещё в то время, когда здесь жила его мать. У меня сейчас нет возможности в полной мере исполнить данные ему обещания, — быстро произнёс владыка, упреждая возможные вопросы. — Потому я обратился к браннону Сигильтауру.

— Но я…

— Ему со спокойным сердцем могу я доверить жизнь и безопасность своего сына, — не обращая внимания на мои неуверенные попытки вставить слово, продолжал он. — Мы уже говорили о доверии, не так ли? Какой ответ я услышу на этот раз?

Он смотрел с холодной усмешкой, заставляя в который за сегодня раз чувствовать радость от прошлых решений. Но сейчас мне казалось, что из-за его непроницаемого взора смотрят совершенно другие глаза — чисто-голубые, отчаявшиеся, одинокие, потерявшие и заботу матери, и любовь отца.

— Всё понятно, бренниль Элириэль, — со вздохом произнёс владыка и встал. — Ещё раз приношу свои сожаления за пережитое. Надеюсь, теперь тень этих воспоминаний со временем исчезнет. В родном доме рады вам…

Он приложил руку к груди и церемонно склонил голову, равнодушно отвернулся и зашагал к выходу. И лишь тогда я спохватилась:

— Я согласна, хир Трандуиль!

Он остановился и медленно обернулся.

— Я согласна! Только хочу услышать заранее, каких знаний от меня ждут...

— Ничего особенного, — он покачал головой и с удивлением изогнул бровь. — Просто научить моего сына тому, как уживаться с лесом.

— И это всё?

— Остальному я научу его сам.

Не дожидаясь больше моих вопросов, он снова двинулся прочь, давая понять, что разговор закончен. Но уже у самого выхода задержался на мгновение:

— И ещё одно…

Я поднялась, предчувствуя новую лавину неоспоримых приказов.

— Леголас не должен ничего знать, слышать или подозревать о ваших разногласиях с его матерью. Как бы там ни было… она моя супруга и его мать.

— Да, владыка…

— И если у тебя не достанет больше сил это исполнять, достаточно просто сказать.

— Да, владыка… — такие знакомые слова…

— Из-за этого не придётся покидать родной дом. Конечно, если самой этого не захочется, Эль… — негромко прибавил он и улыбнулся — искренне, почти как в воспоминаниях моего детства. Потом отвернулся и вышел.

— …Это не упрёки и не напоминание о прошлом — не стоит об этом раздумывать, твой отец в своих суждениях прав! — донеслось до меня последнее насмешливое восклицание сквозь шум ручья и шорох удаляющихся шагов. — Всего лишь истина, Эль...

Я без сил опустилась на скамью и закрыла лицо руками.

Что же я наделала?.. На что себя обрекла?..

Но я согласилась…

Теперь помогите мне пережить дальнейшее, пресветлые Валар…

---

1) — Ai, brannon neth! — (синд.) Эй, юный лорд!

Вернуться к тексту

2) — Aras dregant, galadh awarth estadeg… Pid baur di esseg?.. — (синд.) Олень убежал, деревья отвергают твой зов… Может быть, нужно назвать им своё имя?..

Вернуться к тексту

Праздник весны⁽¹⁾

Тёплая, ясная, чистая ночь плыла над лесом, сплетая серебро света Итиль, звёздные лучи, шёпот ветра и мелодии менестрелей в единое таинство наступающей весны. Мягкая трава на пригорках и опушках стелилась по ветру шелковистым ковром, влажно поблёскивая росяными брызгами, воздух полнился ароматами юной зелени. Лес купался в ярком сиянии дивной ночи, дышал предчувствием новой жизни, пел и жил. Звал…

Я сбросила туфли и ступила в молодую траву, не чувствуя холода ночной росы — слишком сильно пылал в груди жар, разбуженный песнями менестрелей, и горячим потоком бурлила кровь. Не от хмеля, нет — недопитая чаша вина осталась там же, где и туфли, у корней старого дерева, — а от странного, уже позабытого ощущения предвкушения чуда, с которым пришлось расстаться, кажется, ещё в те давние времена, когда наши леса не затрагивали бури и невзгоды внешнего мира, когда не являлась война…

В те давние времена я безмерно любила такие ночи — когда после зимней стужи просыпалась земля, укрывающиеся ковром новой зелени и цветов склоны Эмин Дуир серебрились в свете Итиль, меж деревьев пылали огни, отгоняя ночную сырость и туман, а тени танцующих на полянах эдиль поглощал лесной полумрак. В такие ночи не смолкали песни менестрелей, а мне же казалось, что таинственный, неуловимый, доступный только Мудрым голос Леса явственно вторит их голосам.

В те далёкие светлые ночи я любила танцевать. Уплывать за мелодией в сладких мечтаниях, мыслями и сердцем возноситься к звёздным небесам... Это было легко — в те далёкие времена... Я закрывала глаза — и кружилась. Хмелела от счастья и смеялась, слыша рядом такой же счастливый смех...

С той минуты, как покой ночного Имладриса растревожил сигнальный рог, ставший предвестником надвигающихся бед, ощущение безграничного счастья исчезло без следа. Даже когда миновали чёрные годы, когда первые после долгого времени свадьбы принесли новую жизнь, когда свет и радость стали возвращаться в наши леса, я так и не сумела вновь испытать такого безграничного упоения танцем, как в годы юности.

С той поры я танцевала не раз — и в родных лесах, и в Лотлориэне. А после ухода за море Гвейнэль я всё больше празднований встречала в Имладрисе, где неунывающий Агларион, супруг Исильмарэ, никак не оставлял полушутливых попыток склонить меня навсегда поселиться с ними по соседству — на бывшем каменистом пустыре, где супруг их дочери, словно подслушав мои давние желания, успел вырастить прекрасный сад. Благословенный владыками Эльрондом и Келебриан, Имладрис процветал; цвели и дивные мэллирн Лотлориэна, каждую весну под своей сенью смешивая сияние золота и серебра; с каждым годом всё краше становился родной Эрин Гален, но ни буйство красок, ни возвращение весны больше не дарили моему сердцу былых радостей. Словно где-то в душе угнездился неуловимо-прозрачный, но острый осколок льда, и не было больше в мире огня, способного растопить его. И, деля с друзьями минуты празднований, наслаждаясь великолепием водопадов Имладриса, разводя огни на берегах Келебрант или любуясь отражениями маяков в водах Гаваней, я всегда понимала, что ни счастье, ни восторг, ни покой не способны уже захватить меня целиком, без остатка, как в былые времена. Я смеялась, кружилась в танцах, отмечала течение лет, бродила по прекрасным землям и жила — но всё чаще и чаще ловила себя на том, что тянусь к серебру и алым камням на запястье, а во снах ухожу в бесконечный пустой коридор...

«Холодная и бесчувственная», — бросила мне когда-то в лицо Сэльтуиль. Как знать... С течением лет мне всё чаще верилось, что хоть в этом она оказалась права. Вот только нынешней ночью что-то явно сместилось в привычном мире — словно под напором дурманящих запахов пробудившегося от зимы леса и потоков льющегося с небес серебра шевельнулся застывший в сердце осколок. И фэа встрепенулась, потянулась к голосам менестрелей, заставляя дышать полной грудью, хмелеть без вина и чего-то желать...

Подхватив подол расшитого серебром платья — очередной подарок матери и отца, столько времени терпеливо ожидавших моего возвращения домой, — я сделала первый шаг по холодной, чуть скользкой от росы траве. Запрокинула голову — и бархатисто-синий купол неба тут же приблизился, спустился на землю, завладел лесными тенями, расцветив черноту древесного сумрака переливами искристых звёзд. Казалось, каждая нота звенящей в ночи мелодии менестреля отражается над головой яркой вспышкой чистого серебра, а притихшие деревья в ажуре молодой листвы тихонько вторят ему, добавляя к голосу дивной ночи и свой. Восторг, волнение, трепет радостных предчувствий и необъяснимое счастье бурным потоком всколыхнули мою кровь, и я глубоко вздохнула, раскинула руки и закружилась, совсем как в детстве, тотчас же позабыв и о былых раздумьях, и о тревогах, и о метущем по росяной траве подоле. Музыка звенела и летела над манящим лесом, а с ней вместе взлетала к звёздам и я…

Лёгкое, почти неуловимое движение рядом с тем местом, где остались туфли и вино, удалось подметить только краем глаза. Я резко остановилась и оглянулась. У корней старого дерева стоял Леголас: тихо, недвижимо, но его молчаливое присутствие в моём — до недавнего времени только моём — мире тотчас же погасило безудержный восторг. Я снова приподняла подол платья, ощущая как промокшая ткань холодит и липнет к ногам, и направилась к юному эллону, досадуя на его внезапное появление, но, в то же время, в глубине души понимая необходимость такой встречи — моё согласие, высказанное отцу и владыке, нужно было как-то начинать исполнять, а за все дни до нынешнего праздника мне ещё не выпадал случай снова поговорить с мальчиком. Да я и не искала пока что нарочных встреч, с тайной радостью отложив грядущие нелёгкие обязанности на то время, как вернётся из своей затянувшейся поездки мать. Но ни она, ни Антара так и не появились в посёлке до начала празднований, и где-то в глубине моего разума бродили тревожащие мысли. Однако отец не выказывал волнений, хранил спокойствие и супруг Антары, Алордин. Так почему должна была тревожиться я?

При моём приближении Леголас учтиво поклонился, а я повторила его поклон:

— Приветствую, эрниль Леголас.

— Простите, что помешал, бренниль, — произнёс он, не обращая внимания на явную насмешку в обращённых к нему словах. Всё-таки первое мнение от наших с ним бесед было верным — он был чутким к чужим эмоциям и умел читать сердца. — Я не хотел помешать и прервать танец.

В его тихом голосе отчётливо прозвучала… вина? А в синих глазах блеснуло неподдельное сожаление.

— Не стоит так сокрушаться, эрниль, — отозвалась я, ощущая смущение и какую-то неловкость от его искренности. И от глубокой грусти, которую почему-то вызывали его слова. В такую ночь, как сейчас, все сердца должны переполняться счастьем, и не время юному эллону в одиночестве бродить по… — Постой-ка, Леголас, а что ты делаешь здесь в одиночестве в такой час? — переспросила я, не успев даже додумать мысль до конца.

Теперь уже смутился он.

— Гуляю, бренниль…

— А где Хаэтиль? И… хир Трандуиль?

— Отец ушёл в лес сразу же после того, как принял корону весны. А Хаэтиль осталась на поляне у огня…

Я прислушалась — из-за завесы молчаливого леса от тех увешанных фонариками полян, где веселились сейчас почти все жители главного поселения, доносились звуки музыки, смех, звонкие голоса.

— Она не слишком любит лесной сумрак… — с пониманием кивнула я, вспоминая те времена, когда Антара рассказывала моей матери, что оставшаяся без родни девочка из восточного поселения плохо спит по ночам.

— И сырые заросли, — тут же подхватил Леголас, — и ночные туманы… И я никогда не видел, чтобы она так танцевала — как сейчас вы, бренниль Элириэль, или как моя нанэт. Когда нана танцевала, мне всегда казалось, что по следам её шагов расцветает земля, — мечтательно произнёс он, и его взгляд затуманила влажная пелена.

— Ну-у-у… — неожиданное упоминание о Сэльтуиль на мгновение заставило меня замолчать. Как многого ты не знаешь, юный эрниль, о привычках и занятиях, которым посвящала себя твоя мать! Я даже открыла было рот, чтобы развеять его уверенность в её непогрешимости, но вовремя сдержалась, вспомнив предостережения Трандуиля. Ну уж нет! Пусть лучше твою осведомлённость восполняет кто-то другой, а не я. Не в этот раз. И я, запинаясь, договорила совсем не то, что поначалу хотела сказать: — Что ж тут поделать, эрниль… у каждого есть свои тайные желания… или любимые занятия… и дорогие сердцу места… Не стоит корить Хаэтиль за слабости. А некоторые детские страхи остаются с нами очень надолго. Если не навсегда…

Он бросил на меня внимательный взгляд, живо напомнив своего отца, и мне оставалось лишь пожать плечами, как можно увереннее улыбнуться и попытаться сменить тему беседы:

— А почему ты не ушёл в лес за отцом, Леголас?

— Отец никогда не берёт меня с собою. Говорит, что не пришёл ещё нужный час.

В его голосе было неприкрытое разочарование, и я поспешила утешить:

— Что ж, бывает и так. Твой отец — один из Мудрых, ему виднее…

— Что виднее?..

— Виднее, пришёл или нет твой час говорить с лесом, и готов ли лес слышать твои повеления, вести́, оберегать… — Весь вид юного эрниля всколыхнул во мне немало давних воспоминаний о собственных детских обидах, и немалых усилий сейчас стоило спокойно рассуждать о приказах владыки по отношению к сыну. Но уже давно миновали те времена, когда я по незнанию стала бы вмешиваться в дела Мудрых или в дела, неподвластные моим знаниям и навыкам до конца. — Лес не терпит неумелого вмешательства и не станет исполнять неразумные приказы. Пока твой отец не сочтёт, что ты справишься, просто доверяй — отцу, лесу, всем тем, кто окружает тебя…

— Ах, бренниль, — нетерпеливо воскликнул мальчик и, словно в неимоверной усталости, закатил глаза. Я прыснула со смеха, угадав влияние Хаэтиль, — но такие манеры совсем не к лицу юному эллону, будь он хоть трижды капризным сыном правителя. А Леголас спохватился: — Что смешного я сказал?

— Ничего. Но прошу, не делай больше так!

Он несколько мгновений смотрел непонимающе, потом отвернулся:

— Хорошо, бренниль, я больше не стану.

— И прошу, не веди себя столь серьёзно! Тебя задевает любое замечание. Нельзя же быть настолько чувствительным к случайно сорвавшимся словам!

— Отец говорит, что я должен взвешивать и обдумывать свои мысли, прежде чем что-то сказать.

— Не могу оспорить мудрость слов твоего отца, Леголас! Только не лучше ли свои мысли обдумывать на досуге, а не в разговорах со мною? И прошу, когда мы беседуем, не нужно церемоний и титулов, зови меня просто по имени — Элириэль, или же Эль — так зовут меня родные, близкие и друзья.

— Хорошо, брен… Элириэль… — неуверенно выговорил он и смущённо замолчал.

А я не стала ни на чём настаивать, рассудив, что время и более близкое знакомство расставят всё по местам.

— Значит, не берёт с собою… — вполголоса пробормотала я, наклоняясь за своими туфлями и подбирая с земли почти полную чашу вина.

— Да, не берёт, — тут же откликнулся Леголас, словно тоже только и ждал возможности переменить разговор. — И никогда не брал.

Я усмехнулась своим мыслям — твой отец, дорогой эрниль, никогда не стремился разделить с кем-либо свою безоговорочную власть. Но скоро ты повзрослеешь и узнаешь какова за это расплата и цена... Принять корону — это не украсить наряд подходящим венком, особенно если её преподносит народ… Мой взгляд зацепился за светло-золотистые волосы мальчика, свободно рассыпавшиеся по плечам.

— А где твой венок, Леголас?

— У меня его нет, — пожал он плечами.

— Как же так?

— Зачем он мне нужен?

— Затем, что сегодня особая ночь…

— Пусть эллет украшают себя цветами, — пренебрежительно фыркнул он.

— Но ведь даже твой отец сегодня…

— То он, а то — я! Его цветы — это не украшение, а корона. И я не хочу бродить по лесу по его следам!

— Как пожелаешь, — я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла не слишком искренней — в голосе мальчика явственно слышалось эхо давних обид.

И тут же новая волна жалости накрыла меня. Одинокий и потерянный, тянущийся за отцом, но получающий за отказом отказ. Хаэтиль могла хотя бы попытаться развлечь его нынешней ночью, как бы ни страшили её саму призраки детских страхов, но вместо этого я опять встречаю сына владыки в одиночестве на окраинных пригорках, вдали и от сверстников, и от веселящихся эльдар.

— Брен… Элириэль, — окликнул меня юный эллон, — что-то не так?

— Нет! Не так! — Он явно удивился решительности в моём голосе, а я продолжила: — Так нельзя! Ты таварвайт?

— Д… да, — неуверенно произнёс он.

— Так «да» или есть сомнения в этом?

— Да, бренниль.

— Сомневаешься?

— Нет, не сомневаюсь! Я таварвайт! — Он попытался было снова изобразить усталость моей непонятливостью и даже поднял к небу глаза, но вовремя спохватился, вспомнив о недавних обещаниях, и упрямо закусил губу. — Я, как и вы, как отец и как мать, — таварвайт.

— Тогда пойдём, — позвала я его, в глубине души обрадованная его ответом. Владыка Орофер, услышь такое решительное заявление от внука, тоже был бы рад…

— Куда? — он удивился, но его любопытство уже взыграло. — Куда, брен… Элириэль?

— Сегодня особая ночь. Мы будем танцевать, как и все таварвайт! Но для этого тебе нужен венок.

Он недовольно насупился, но всё же сделал шаг и собрался было церемонно поклониться, приглашая танцевать — уж этому Хаэтиль его точно успела научить. Я приподняла руки, показывая прихваченные у дерева туфли и вино:

— Думаешь, у нас получится так? Лучше держи это, — я тряхнула головой, скидывая в его подставленные ладони свой венок, и, обуваясь, попутно отпила вина, — его нужно всего лишь чуть-чуть переделать. Ну же, давай, наверняка Хаэтиль учила тебя этому.

— Нанэт учила, — негромко обронил он, ловко переплетая заново стебельки ещё не успевших завянуть первоцветов под себя.

А я сделала глубокий глоток вина, стремясь заглушить острую вспышку горькой неприязни при новом упоминании Сэльтуиль и заодно согреться — промокшее платье и влажные туфли ничуть не добавляли сейчас тепла.

Внезапно занятый цветами Леголас запел:

Я взойду тропой цветущей на весенний склон,

Загляну за ярко-синий чистый небосвод,

Где земля уходит в небо, там горит звезда…

За туманными морями встречу я тебя…

Я едва не поперхнулась от неожиданности и тут же снова глотнула вина, пытаясь укрыться за чашей от пытливого взгляда ярко-голубых, чистых глаз.

— Это мама так пела…

— Несложно догадаться… Помнится, твоя мать ещё и великолепно играла на лютне, — выдавила я из себя.

— А… вы хорошо знали друг друга?

Разговор принимал не слишком приятный оборот, но иногда остановиться вовремя я попросту не могла.

— Да… Да, Леголас, я хорошо знала твою мать.

— Я бы с радостью послушал об этом рассказ, — учтиво и вежливо попросил он.

— Я не мастер рассказывать о прошлом, Леголас, — попытка отказаться от нежелательных разговоров вышла не слишком убедительной. К тому же в его глазах была такая мольба — а ещё ожидание, жадное любопытство и едва ли не укор, — что слова невольно полились сами по себе: — В детские годы мы дружили с твоей матерью, вместе росли и взрослели. Дом её деда стоял на полпути к северным пастбищам, и иногда нас отпускали сопроводить её туда — в те времена нам не дозволено было так свободно бродить по окрестностям, как вам сейчас. Мы многое делили — игры и забавы, шалости, праздники и секреты. Делили друзей и привязанности, а потом…

— Что потом?

— Так бывает, эрниль, что наступает «потом», когда всё былое, даже самое светлое и доброе, становится далёким и…

— Бренниль Элириэль! — раздался громкий оклик за моей спиной, не ставший, впрочем, неожиданностью: присутствие у края леса молчаливого наблюдателя в длинных светло-зелёных парадных одеждах я заметила ещё в тот момент, когда надевала туфли.

Обернувшись на голос, мне оставалось только присесть в церемонном полупоклоне:

— Добрая встреча, хир Трандуиль.

Он быстрым шагом спустился вниз и остановился, обжигая холодным сердитым взглядом.

— Ада! — воскликнул обрадованный и удивлённый внезапным появлением отца Леголас.

Но Трандуиль взмахом руки приказал ему молчать и обратил всё внимание на меня.

— Мне кажется, я достаточно ясно и доходчиво объяснил, бренниль, что…

— Да, владыка, я прекрасно усвоила и вполне поняла и ваши ожидания, и предназначенные мне слова, — перебила я его.

Он на несколько мгновений ошеломлённо замолчал, невольно давая возможность вставить ещё несколько поспешных фраз:

— Истинная весна пришла в Эрин Гален. Дивная ночь, разве нет? Леголас как раз закончил свой венок, и мы собирались танцевать, хир Трандуиль. Не желаете присоединиться и остаться с нами? У меня есть ещё немного вина. — Я взмахнула рукой, указывая на посеребрённый звёздами склон под полосой чернеющего в ночи леса, а затем протянула ему ополовиненную чашу.

Он, глубоко вдохнув и резко выдохнув, перевёл недоверчиво-удивлённый взгляд с меня на сына, медленно, словно сомневаясь, принял вино, но так ничего и не сказал на мою дерзость. А потом, явно уступая молящему взгляду Леголаса, протянул ему руку.

— Я хотел показать тебе кое-что, что можно увидеть только сегодняшней ночью в лесу, мой мальчик, — глухо выговорил Трандуиль, на глазах превращаясь из обременённого заботами владыки в заботливого и внимательного отца — так до боли знакомо! Так же, как в свои детские годы не единожды видела от своего отца я… — Надеюсь, бренниль Элириэль простит твой отказ от танца, я сам попрошу за тебя.

Леголас бросил на меня беглый взгляд, и его растерянный вид вызвал у меня невольную улыбку.

— Конечно же, хир Трандуиль, вашим просьбам я не смею отказать.

Владыка чуть приподнял бровь и с нескрываемой иронией усмехнулся, однако продолжать не стал.

— Эль, тебя искал отец, просил передать, что будет ждать на главной поляне, — просто и буднично сказал он, но тут же вернулся к прежней иронии. — И к тому же, бренниль, там найдётся немало более искусных танцоров, с радостью пожелающих скрасить нынешний отказ Леголаса.

Искусные танцоры и весёлые юноши, празднующие на полянах приход весны, мало интересовали меня, но вот слова об отце внезапно взволновали и разбудили притихшие было тревоги, — может быть, пришли какие-то важные вести или наконец-таки возвратились Антара и мать?

Поклонившись владыке и улыбнувшись на прощание Леголасу, я поспешила вверх по пригорку на звуки отдалённой музыки, к слабым отблескам мерцающих среди деревьев фонарей — к украшенной цветами и зеленью главной праздничной поляне, где должен был ждать отец. Владыка Трандуиль с сыном неспешно направились по вьющейся вдоль опушки леса тропке и вскоре завернули за растущие у склона кусты жимолости, уже опушенные густой листвой. «Ада, — донёсся до меня звонкий голосок эрниля, — бренниль Элириэль сказала, что именем Эль её зовут родные, близкие и друзья…» «Смею надеяться, мой мальчик, что если она не поправила меня только что в разговоре, то я всё ещё могу считаться ей другом», — ответил Трандуиль. В моём сердце всколыхнулась волна раскаяния и сожаления за показавшиеся вдруг потерянными в чужих землях годы — конечно можешь, хир Трандуиль… И сейчас, возвратившись наконец в родные леса, я сделаю всё, чтобы это доказать…

 

Отец перехватил меня на полдороге до кипящих радостью и купающихся в ярких огнях полян.

— О, моя дорогая девочка, я вижу, что чары владыки и леса достигли-таки твоего сердца, — с нескрываемой насмешкой произнёс отец, разглядывая моё платье, рассыпавшиеся без удерживающего их венка волосы и румянец на щеках, который я и сама ощущала с того мгновения, как осмелилась возразить Трандуилю.

Его слова тотчас же отрезвили меня — конечно же, как можно было забыть?! Восторг, упоение, счастье, трепетные ожидания — все те чувства, что рождаются в сердце с приходом весны и что удивляли меня совсем недавно, — вдруг явились сегодня не просто так. Чары владык, благословление подчинённой им земли, — слишком давно я не ощущала этого в родном лесу. Те же чары, что знала последнее время в иных землях, были другими — тёплыми, радостными, светлыми, — но не родными, не такими как дома, в любимых лесах…

— Прости, дорогая, я должен вернуться в посёлок, — только и сказал отец с лёгким сожалением в голосе.

— Что-то случилось, адар?

— Надеюсь, что ничего. — Он пожал плечами и прибавил, видя моё настороженное внимание: — Дежурные стражи заметили что-то необычное на западных рубежах.

В то мгновение моё сердце никак не отозвалось на слова о «западных рубежах», и я взяла его под руку, ощутив с детства привычную шелковистую гладкость серебристых одежд:

— Я пойду с тобой, ада.

— К чему, Эль? Веселье в самом разгаре, ступай лучше потанцуй — и заметь, дорогая, сколько вокруг прекрасных юношей. Попроси Индора и Наурэль представить тебя… — Он взмахом свободной руки указал на расцвеченный огнями лес, с лёгкой полуулыбкой наблюдая за мной.

— Адар! — воскликнула я и, по недавнему примеру Леголаса, сама едва сдержалась, чтобы не закатить глаза.

Отец звонко засмеялся.

— Успокойся, дорогая, я шучу! Никому из этих мальчиков я не пожелал бы стать твоим супругом — слишком хорошо я знаю и твои привычки, и тебя. Но моё сердце не желает лишить тебя радости первого праздника весны. Не отказывайся, Эль, твоя любимая ночь, огни, музыка, — всё для тебя!

— Лучше я пойду с тобой, ада.

— Сама непреклонность! — снова засмеялся отец и похлопал меня по руке, покоящейся на сгибе его локтя. — Хорошо, дорогая, пойдём и узнаем, что же такого необычного обнаружили стражи…

Обмениваясь шутками и разговорами — пустыми, но сейчас доставляющими нам обоим огромное удовольствие — мы дошли до центральной площади поселения, и отец внезапно остановился, запнувшись на полуслове. Я шла, глядя под ноги, и неожиданно оказалась на шаг впереди. Тоже остановилась и с удивлением оглянулась — отец изменился в лице.

Он что-то прошептал побелевшими губами и высвободил руку.

Я проследила его взгляд и тоже обомлела, стоило только заметить на освещённой фонарями площади две женские фигуры, едва держащиеся на ногах.

— Нана! — воскликнула я.

А отец уже бежал к площади.

— Антара! — раздался громкий крик с другой стороны, и из-за террасы дома целителей появился Алордин, подхватывая на руки покачнувшуюся жену, которую с трудом поддерживала моя мать.

Едва освободившись от своей ноши, мама тяжело оперлась о чашу источника, а потом осела на бортик, черпая пригоршнями воду и плеская то себе в лицо, то на Антару. Подбежавший отец упал перед ней на колени…

А над площадью, руша очарование весенней ночи, тревожно ревел сигнальный рог…

---

1) Mereth-en-Ethuil — (синд.) Праздник весны

Вернуться к тексту

В доме целителей, до нынешней ночи пустовавшем долгое время, царила тишина. Тишина и прохлада, и ещё едва уловимая сырость — та, что обычно живёт в опустевших жилищах, где давно не разводили огня. Она ещё не перешла во всепожирающую плесень, но уже настораживала — безжизненной пустотой покинутого дома, бездушием и безысходностью...

Пропитанный ароматами целебных трав воздух щекотал обоняние, глаза слезились от мельчайших частиц пепла, выносимых вздохами ветра из дымохода давно нетопленого очага, но я всё дула и дула на чуть теплящуюся искру огня, стараясь распалить жар среди разложенных дров. И стараясь отрешиться — ничего не слышать и не вслушиваться — от того, что происходило вокруг.

Но эти усилия развеивались тем же прахом, что и пепелище старого очага.

На кровати слева от меня лежала бледная как выбеленное полотно Антара — недвижимо и тихо. Надрывные всхлипы Хаэтиль, прижавшейся лбом к её подушке, не могли заглушить ни взволнованные голоса спешно собравшихся лекарей, доносящиеся от дальнего окна, ни напев моего отца, сидящего рядом с кроватью матери по правую руку от меня. Отец временами замолкал, и тогда нанэт что-то негромко говорила ему, но я не в силах была ни разобрать, ни в должной мере осмыслить их разговоры, — слишком сильным холодом веяло в выстуженной, давно неиспользуемой комнате, и слишком страшно было поверить в происходящее...

Приоткрылась входная дверь, пахнув новым порывом холодного воздуха, и на пороге появился владыка Трандуиль — уже без нарядного праздничного облачения, парадного плаща и весенней короны, сосредоточенный, сдержанный и напряжённый, как готовый к выстрелу лук. Едва над посёлком раздался зов рога, владыка с сыном одними из первых появились на площади, а затем, пока Леголас бегал к праздничным полянам за Хаэтиль, хир Трандуиль успел собрать целителей, перемолвиться о чём-то с моей матерью и раздать указания страже. И пока исполнялись его приказы, пока мать и потерявшая сознание Антара были устроены в доме целителей, пока собравшиеся лекари пытались разобраться в происходящем, а я — развести огонь в давно не топленом очаге, владыка Трандуиль вернулся назад.

За его спиной на площади трепетали огни, громкие голоса стражей разносили команды, сновали тени спешащих на посты воинов, звенела сталь. И мне в тот же миг показалось, что вернулись страшные ночи прошлого, разметав без остатка сказочное очарование новой весны. Ведь ничего — совершенно ничего, кроме страха потери, — для меня уже не было «навсегда»…

Владыка приблизился к кровати моей матери и коснулся плеча отца, прерывая очередной едва слышный напев. Отец замолчал и вскинул на него тяжёлый взгляд.

— Позволь мне поговорить с твоей супругой, Сигильтаур, — негромко произнёс Трандуиль и присел на край кровати.

Отец тут же поднялся, уступая место владыке, а затем опустился на пол у изголовья кровати, не выпуская руку матери. Она чуть улыбнулась ему, а моё сердце сжалось, — на её усталом лице читались и любовь, и тревога, и забота, и нежность, и ободрение, и… и я ни за что не хотела это всё потерять…

— Тауриндиль… бренниль Тауриндиль, — негромко позвал владыка, и мать обратила взгляд на него. — Не трать силы, — тотчас же быстро произнёс Трандуиль, пресекая её попытки осанвэ, — побереги себя. Я не смею просить у тебя сейчас помощи. Прошу только об одном — поясни, что с вами случилось.

И мать, помолчав немного — то ли собиралась с мыслями, то ли сомневалась в чём-то, — заговорила:

— Не… не знаю, не уверена… Мне сложно это объяснить, Трандуиль. Я и сама не до конца всё понимаю. Лес… я не понимаю, лес… — она запнулась и замолчала.

Владыка и отец удивлённо переглянулись, и я была с ними совершенно согласна — невозможно! Мудрая, которая не понимает что-то про лес?! Молчание матери затягивалось, и Трандуиль первым переспросил:

— Что «лес», Тауриндиль?

— Он меняется, — едва слышно выдохнула мать, заставив владыку перемениться в лице. — Ты ведь и сам это видишь, чувствуешь, замечаешь… Скажи…

Владыка согласно кивнул, безжизненно глядя куда-то мимо подушки, на которой лежала моя мать, а та продолжила с явно различимым торжеством в крепнущем голосе:

— Вот… вот именно, хир. И я тоже поняла… я почувствовала…

— Но зачем вы ушли вдвоём! — воскликнул Трандуиль, хмурясь всё сильнее и не скрывая недовольства. — Только вдвоём! Ты же знаешь, что я собирался выехать к…

Мать не дала ему договорить — отпустив руку отца, потянулась к владыке:

— Потому что ты нужен лесу, нужен народу, а мы…

— Вы!.. — Трандуиль замолчал на полуслове, поймал её руку и прижал к своей груди. — Вы, Тауриндиль, и ты, и Антара, и все вы… — он снова запнулся, но тотчас же совладал с собой и уже почти спокойно выговорил: — …вы сердце этого леса, бренниль. И вы не должны были так поступать.

— Антара хотела навестить подругу в приграничном поселении… — попыталась вставить оправдание мать.

Трандуиль бросил быстрый взгляд на неподвижную эллет на соседней кровати, на рыдающую Хаэтиль и бледного, совсем как и его жена, Алордина, стоящего рядом с ними; затем его взгляд скользнул по мне, замершей около очага, по сидящему на полу моему отцу и снова вернулся к матери.

— Разве это того стоило, Тауриндиль?

— Да… Да, Трандуиль… Ты должен всё узнать…

— Я узнаю, Мудрая, а ты должна отдохнуть.

Владыка попытался встать, но мать приподнялась, снова потянулась за ним, задержала, настойчиво цепляясь за его руку изо всех сил:

— Постой! Выслушай хотя бы до конца!

Он замер и вновь осторожно опустился на краешек кровати, внимательно вглядываясь в её лицо. Нана откинулась на подушку и сбивчиво заговорила:

— Не сердись, Трандуиль… Я не знаю, что это такое, но должна была понять… выяснить… И я надеялась на встречу с онодрим, хотя давно уже они не приходят в наши земли в назначенный час…

— Ты же знаешь, что случилось с землями, где были сады… — попытался вставить владыка.

Но мать перебила:

— Да, да, знаю. Но всё же надеялась, что сейчас… — она замолчала и облизнула пересохшие губы.

Отец тут же поднёс ей чашу воды, она выпустила руку владыки и отпила.

Трандуиль дождался, когда она переведёт дыхание, не торопясь уходить, и мать, напившись и отведя от лица чашу, с благодарностью улыбнулась и ему, и отцу.

— …Надеялась, что сейчас они явятся, — более уверенно закончила она. Помолчав, снова заговорила: — Трандуиль, западные окраины молчат. Понимаешь меня?

Владыка только кивнул.

— Молчат как в те дни, когда Линнэн запечатала наш край…

При этих словах мне показалось, что огонь из разгорающегося очага лизнул не только предложенное ему дерево, но и моё лицо. Кровь бросилась в голову, закружило воспоминаниями: звенящая над лесом песня, раскинувшая руки подруга матери, идущая навстречу наседающим безобразным тварям, а потом — гулкая тишина…

— Молчат так, словно пытаются оградиться от чего-то — там, за краем наших земель. И оттуда нет посланий… нет вестников… — слова матери долетали до меня будто издалека, словно сквозь толщу взбурлившего моря, — …и сердце твердит мне, что нам обязательно нужно выяснить, что происходит там. Потому я и пошла с Антарой.

— Оттуда прибыла твоя дочь, Тауриндиль, — негромко обронил владыка, и его слова разом вернули меня к реальности. — И принесённые ею вести я намерен проверить сам.

— Будь осторожен, хир, — прошептала мать.

Владыка погладил её по руке:

— Я всегда осторожен.

— Там что-то есть… что-то есть… — продолжала твердить она. — И это «что-то» меняет лес…

— Владыка, мы не знаем, что с целительницей Антарой, — к кровати матери приблизилась Кэлейрим, одна из лучших учениц Антары, — её силы… словно утекают в никуда. Хотя на теле нет ни крови, ни тяжёлых повреждений, да и фэа не затемнена…

— Я давала ей свои силы, пока могла, — снова зашептала мать. — Трандуиль, давай я просто покажу, это будет легче показать, чем объяснить. Она ходила к лесным людям… Хотела кого-то вылечить, пока я была в лесу.

— Вы покидали хранимые границы наших земель? — нахмурился владыка и отстранился. — Прошу тебя, Мудрая, не надо ничего показывать, береги себя.

— Недалеко. Они ведь тоже могли что-то знать…

— И что же?

— Они говорят об охотниках…

— Каких охотниках?

— …приходящих по ночам. И их дети стали умирать в колыбелях.

Все присутствующие в комнате ошеломлённо молчали, а мать быстро продолжала шептать:

— Мы видели мальчика, умершего ночью — ещё вечером здоровый, невредимый, ни крови, ни ран... Антара осталась в поселении, а я ушла в лес. А потом… Потом я нашла её в ложбине у ручья, за валунами… Она горела в лихорадке, хотела пить… и никак не могла напиться.

— Но… это невозможно… — едва слышно пробормотала Кэлейрим, словно сомневаясь в словах моей матери. Но… не верить собственным глазам она не могла.

— Я… — мать запнулась, — …я боялась, что не смогу вернуть её домой. Поначалу она пыталась что-то сказать, но с её губ срывались только хрипы, а сознание темнело, едва я пыталась хоть что-нибудь понять. С каждым часом ей становилось хуже. А потом… потом мне оставалось уже только отдавать ей силы и поить водой.

При этих словах Кэлейрим сделала знак целителям, и те приблизились к кровати Антары. Кто-то поднял Хаэтиль, оторвав её от постели приёмной матери, и увёл подальше, кто-то попытался увести её супруга. Но это было невозможно, и командир гвардии так и остался непреклонно стоять у кровати жены, когда Кэлейрим снова стала тщательно осматривать её.

— Вот! Вот она! — раздался внезапно вскрик кого-то из лекарей, и владыка Трандуиль поднялся, направляясь к ним.

— Вот… — повторила Кэлейрим уже тише, указывая на прикрытое рукавом платья правое плечо Антары.

— Что это? — спросил приблизившийся владыка.

— Это следы повреждений, хир, которые мы не заметили сразу.

— Змея? — в голосе Трандуиля звучало откровенное сомнение.

— Не похоже. Да и Антара слишком опытна, чтобы не позаботиться о таком…

— Тогда что же это?

Я поднялась со своего места у огня и тоже попыталась разглядеть отметины на теле Антары — несколько отчётливых пятен на гладкой коже предплечья, чуть покрасневших и припухших. Ни крови, ни заражения… Целители молчали, лишь Кэлейрим неуверенно подала голос:

— Может быть, жало или укус насекомого…

Владыка метнул на неё строгий взгляд, и она тоже притихла — никто и никогда не мог упрекнуть лучшую целительницу нашего поселения в небрежности или недостаточном знании. А уж если даже Мудрая не сумела помочь ей в исцелении, то это значило только одно…

— Яд… — выдохнул Алордин, словно в ответ на мои мысли.

— Яд… — эхом откликнулся кто-то из целителей.

— Неизвестный нам яд, если Антара не сумела помочь себе сама, — произнёс отец, а мама устало прикрыла глаза и лишь крепко сжала его руку, соглашаясь.

— Принесите все противоядия, что есть в наших запасах, — распорядилась Кэлейрим, доставая и раскладывая инструменты. — Алордин, не мог бы ты уйти?

— Нет, — холодно обронил тот, и никто не стал ему перечить.

Я тихонько отошла к кровати матери, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Она протянула мне вторую руку, и я присела к ней на постель.

— Нана…

— Не переживай за меня, девочка моя, со мной всё в порядке. Я просто немного устала.

— Давай я отнесу тебя домой, любовь моя, — негромко произнёс отец.

— Нет-нет… — покачала головой мать. — Я ведь уже сказала тебе, дорогой.

— Но там ты быстрее восстановишь силы.

— Я не оставлю Антару сейчас. Отдохну здесь. Им может ещё понадобиться моя помощь.

По тяжкому вздоху отца я поняла, что этот отказ нанэт произносит уже не впервые.

— Нана, но может быть лучше…

— Эль, я сама знаю, что для меня лучше, — безоговорочным тоном произнесла мать — так, как говорила всегда, когда любые споры с ней становились бесполезны. — Вы идите, родные мои, у вас ведь наверняка полно дел. А я немного отдохну здесь.

— Сейчас я ни на шаг от тебя не отойду, Тауриндиль…

Спорить с отцом в некоторые моменты тоже было бесполезно, и мать только чуть улыбнулась и погладила его по щеке. Он опустил голову к её подушке, а я пожала и выпустила руку матери, вставая с постели, и направилась к выходу из дома целителей. Ни Антаре, ни матери, ни целителям я сейчас ничем помочь не могла, но позаботиться о тепле, постелях, воде и пище для всех них — вполне способна. Как и раньше… много-много лет назад…

— Бренниль Элириэль, — окликнул меня голос владыки.

Я остановилась у порога и оглянулась. Он, собранный и сосредоточенный, стоял неподалёку от целителей, скрестив на груди руки.

— Хир Трандуиль? — Я уже почти обернулась к нему, собираясь поклониться и выслушать его приказы, но он взмахом руки отмахнулся от церемоний.

— Не время, Эль. Не сейчас. У меня есть к тебе просьба… — и, предваряя моё недоумение, быстро добавил: — Моё место здесь, с Антарой и твоей матерью, и я должен сделать для них всё, что в моих силах. Но ты… Будь добра, разыщи Леголаса и присмотри за ним — от Хаэтиль теперь не приходится ждать помощи.

— Да, хир Трандуиль. Обязательно... — В сердце плеснула тёплая волна признательности к владыке — сейчас, когда у матери уже нет поддержки и дружбы Линнэн, сын Орофера явно показал, что не забыл их давних уроков. — Благодарю… — добавила я, выходя.

— Не стоит, Эль. Поблагодаришь потом… — донеслось из-за закрывшейся двери.

 

В первый момент за дверями дома целителей мне показалось, что в царящей суматохе невозможно что-либо разобрать, — площадь походила на разворошенный улей. Уютное мерцание серебристых фонарей растворилось в ярком свете факелов, вместо доносящихся из леса голосов менестрелей и музыки звучали сигнальные рога, вооружённые воины один за другим уходили к сторожевым постам, и командиры отрядов спешно пытались привести в должный вид тех, кто всё ещё не мог прийти в себя после празднований.

У источника, низко склонив голову и уронив руки под журчащие из чаши струи, сидела Хаэтиль. Брызги воды вымочили её платье, стекали по лицу вместе со слезами, хрустальными искрами вспыхивали на волосах, но она, отрешившись от происходящего, не замечала ничего вокруг себя. И, конечно же, бесполезно было у неё спрашивать о сыне владыки, но я всё же подошла. На вопрос: «Хаэтиль, не видела ли ты, куда ушёл Леголас?» она лишь вскинула на меня недоумённый взгляд и снова опустила голову. Я подхватила её под руку, заставляя встать, — безжизненную и безвольную, словно кукла, — и повела к дому владыки, в глубине души надеясь, что и юного эллона найду там же.

Но моим чаяниям не суждено было сбыться — первые же слова встретившего нас Аэглена разметали их без следа: Леголас не появлялся дома с того часа, как ушёл на празднование с Хаэтиль, и Аэглен, до которого уже успели докатиться вести о случившемся, сам собирался его искать. Оставив Хаэтиль его заботам, я снова выскользнула из дома — проверить пустеющие праздничные поляны. Но если Леголаса не окажется и там, оставалось ещё одно место поисков — лес…

При первых же воспоминаниях о попытках неопытного мальчика скрыться от оленя или взобраться на дерево, меня прошиб холод. И я ускорила шаг, а затем пустилась бегом по ярко освещённым улицам поселения, за границу зарослей жимолости, по шелковистым травам на склоне холма, к отдалённым огням, ещё проблескивающим среди покачивающихся от ветра ветвей…

 

…Лес молчал — и не нужно было владеть знанием Мудрых, чтобы это понять. Он уже не серебрился и не звал, как всегда в праздничную ночь, а таился, словно опасаясь чего-то неведомого, и не спешил раскрывать своих тайн.

Здесь, в сумрачной глубине чащи, куда уводили следы по тропинке за ручьём, не чувствовалось вздохов ветра, гуляющего на опушке, вырубках и склонах гор. Здесь не звенели голоса птиц, встречающих новый день. Да и зарево нового рассвета не проливалось под навес сплетшихся ветвей — тёмный, почти чёрный полог раскинулся высоко над головой, плотно запахну́в бирюзовые витражи весеннего неба, которыми я любовалась по дороге домой совсем недавно. Пять?.. шесть?.. — нет, восемь, а вернее, уже девять дней назад.

Идти по следам Леголаса было несложно. Он направлялся куда-то вглубь древнего леса, изредка сходя с тропки, чтобы обойти выросший на дороге подлесок, упавшие ветви или намытый паводком завал. Время от времени я звала мальчика по имени — не особо, впрочем, усердствуя, больше полагаясь на свой слух и умение выследить дичь. И с каждым шагом всё меньше рассчитывала на отклик — в мыслях всё время всплывала мечущаяся по зарослям растрёпанная Хаэтиль, и мне совершенно не хотелось предстать перед юным эллоном в таком же виде.

Когда позади остался один из старых позаброшенных сторожевых постов, когда-то охранявших дальние границы заселённых земель, я с сожалением оглянулась. Самым разумным было вернуться и более тщательно подготовиться к дальнейшему пути — расшитое серебром платье и тонкие туфли мало подходили для долгих прогулок по нехоженым зарослям. Равно как и отсутствие оружия — лук, стрелы, охотничий кинжал или хотя бы кухонный нож, один из оставшихся на праздничных полянах, сейчас были бы не лишними. Я приостановилась, на мгновение задумавшись — вернуться или спешить дальше? — и тут же услышала шум: треск ломаемых ветвей, топот и отчётливый вскрик звонкого голоса, заглушённый рёвом раненого зверя. Олень?..

Больше не раздумывая, я бросилась вперёд, выкрикивая имя мальчика и уже не заботясь о том, в каком виде предстану перед ним. И тут — о, чудо! — он отозвался:

— Элириэль! Бренниль Элириэль! — чуть в стороне от тропы, правее того места, откуда надвигался рёв.

Я едва успела заметить шевельнувшиеся заросли около самого ручья, как за моей спиной раздался тяжёлый удар, зашумела листва, и с оглушительным треском рухнуло вывороченное с корнем дерево. С высоты полетел настил старого сторожевого талана, обломки крон соседних деревьев и подгнившие ветви, разметались гирлянды мха, щепы, грязь, месиво свежей зелени и древесная труха.

— Леголас! — успела выкрикнуть я, падая на землю, но тут же поняла, что он меня попросту не слышит — нарастающий рёв раненого животного стал уже просто невыносим.

Стиснув голову руками, чтобы хоть немного утишить звук, я приподнялась, с трудом пытаясь оглядеться вокруг. Под пологом леса заметно посветлело — узкие полосы неяркого ещё утреннего света нашли путь к земле через проломы в ветвях. В воздухе мешались прошлогодние листья со свежими, столбом кружились пылинки, а со стороны тропы на меня надвигался массивный олень, издавая совершенно безумные звуки, шатаясь от дерева к дереву и путаясь в заплетающихся ногах.

Рывком подхватившись, я бросилась к тому месту, где в последний раз, как мне казалось, заметила мальчика. И не ошиблась — прижав ладони к ушам, он сидел у корней необъятного дерева, сжавшись в комок и что-то беззвучно шепча.

— Леголас! Ты слышишь меня? Леголас!

Он не отвечал, и я ухватила его за плечи, встряхнув:

— Эрниль! Очнись, эрниль Леголас!

Он открыл глаза — переполненные ужасом, ничего не понимающие, — а потом кинулся мне на шею, крепко обняв.

— Бренниль Элириэль, забери… забери отсюда меня…

Я подхватила его на руки и попыталась встать, но тут же почувствовала и услышала тяжёлый удар по другую сторону ствола.

— Тихо, Леголас, тихо! — Я снова опустилась на землю и прижала мальчика к дереву, глубже в укрытие около корней, прикрыв его глаза своею рукой. — Заберу, только не сейчас…

Новый удар сотряс дерево, но даже обезумевший олень — слишком слабый противник для того, кто пережил сотни бурь и когда-то слушал песни онодрим. Древний дуб лишь скрипел срываемой по другую сторону от нас корой, даже не шелестя под напором разъярённого зверя. А Леголас тихонько всхлипывал, и под рукой я чувствовала горячую влагу его слёз.

— Ему больно… больно, бренниль… Им всем больно… Что делать?

Но я не Мудрая, чтобы знать такие ответы. И всё, что могла, только твердить: «Тихо, тихо, Леголас…»

Наконец, яростный шквал ударов по дереву ослабел. Стих и непрекращающийся рёв. Раздалось несколько тяжёлых неуверенных шагов и громкий всплеск со стороны ручья. Затем взметнулись сотни брызг, когда массивная туша забилась в воде, а воздух взорвал последний вскрик, полный муки и боли. И наступила тишина…

Выждав ещё немного, я выбралась из-под корней дерева и вытащила Леголаса. Он больше не плакал, не цеплялся за меня и ничего не говорил. Лишь в глазах — застывших и не по-детски серьёзных — притаился пережитый страх.

— Эрниль, зачем ты пошёл сюда? Один? Так далеко от дома?

Он перевёл взгляд с мёртвого оленя в русле ручья на меня.

— Меня позвали…

— Кто? Кто тебя звал, Леголас?

— Не знаю… Но я слышал своё имя… и шёл туда. Отец сказал мне сегодня, что однажды будет так…

Во мне всё похолодело: слышать и понимать голос леса — великий дар, но и бремя такого дара велико, особенно если рядом нет того, кто станет терпеливо учить его разбирать. Как Линнэн учила Лаэрлинда, как Трандуиля наставляли и она, и моя мать, которая осталась одной из последних Мудрых после чёрных дней войны…

— Нам нужно возвращаться, эрниль. Твой отец просил меня разыскать тебя.

Но мальчик лишь вглядывался в темнеющую посреди русла тушу и молчал.

— Пойдём, — позвала я его ещё раз, — идём домой, не стоит сейчас…

— Бренниль, — перебил он меня и взмахом руки указал на мёртвого оленя, — взгляните туда.

Я обернулась.

Около русла ручья шевелились заросли, скрывая какую-то тень, размером примерно в две ладони, — не слишком крупная для хищника, но после всего случившегося... Отодвинув Леголаса себе за спину, я всмотрелась повнимательнее, но всё же ничего не сумела разобрать — что-то небольшое, не слишком подвижное, но явно живое.

— Стой здесь, — приказала я, с опаской направляясь к ручью. По дороге мне подвернулась толстая суковатая ветка — не слишком надёжное оружие, но лучше уж с ней, чем просто так...

Я двигалась медленно, стараясь не привлекать к себе внимания, и, возможно, именно это оказалось спасением…

— Берегись, Эль! — вскрикнул внезапно Леголас.

Но и без его выкрика я успела вскинуть ветку, наугад ткнув в шевелящуюся тень, стремительно метнувшуюся на меня из зарослей.

С сухим щелчком кончик ветки обломился, а в ответ — резкое потрескивание. «Словно гигантское насекомое…» — успела подумать я, и тут же отскочила назад, с удивлением разглядывая то, что выпрыгнуло из зарослей.

Оно было тёмное, почти чёрное, укрытое панцирем из переливающихся коричневатым отливом плотных пластинок с торчащими щетинками по краям. Непонятная тень размером в две ладони, которую я сначала заметила, и была телом существа, сильно напоминающего паука — тёмная голова с бусинками глаз и чуть более светлое брюшко. А кроме этого, у него было восемь ног — на две задние пары оно опиралось, а две передние угрожающе поднимало над землёй, демонстрируя внушительные жвала и коричневатую броню под ними.

«Ночной охотник…» — всплыли в памяти слова матери, стоило только повнимательнее взглянуть на незнакомую тварь. Бесшумный, незаметный, быстрый и, наверняка, ядовитый — влажно поблёскивающие жвала вполне могли прокусить шкуру оленя, но заставить несчастное животное умереть такой смертью мог только яд.

— Бренниль Элириэль…— тихо приблизившийся Леголас оказался за моей спиной — близко, слишком близко!

Не разбираясь, я оттолкнула его назад.

— Назад! Я сказала «назад»!

От моего толчка мальчик отлетел куда-то в сторону, но осторожничать, оглядываться или успокаивать его времени не было — тварь прыгнула. Удар ветки сбил её на лету, и она, упав кверху брюхом, противно заскрежетала, молотя ногами воздух в попытке перевернуться. Но я не стала этого ждать — с силой ткнула веткой в приоткрытое брюшко, слепо надеясь, что там не обнаружится прочный панцирь, несколько ударов сердца назад уже укоротивший моё «оружие». Тварь зашипела и задёргалась, заскребла лапами по воткнувшейся в неё ветке, из развороченного тела показалась липкая белая слизь.

— Бренниль!.. Эль!.. Не убивай её! — выкрикнул где-то за спиной юный эрниль, но не его просьба заставила меня остановиться.

И, конечно же, не жалость. Там, в посёлке, лежала без движения Антара, и целители подбирали противоядие для её ран. Неизвестный яд… Я могла поклясться, что никто и никогда не видел подобного существа в наших лесах. И это было так же верно, как и то, что оленя убил яд…

Оторвав рукав безнадёжно испорченного платья, я накинула его на пришпиленную к земле тварь, — вышивка плотная, и можно надеяться, что даже эти жвала и лапы не справятся с серебряным шитьём. Наступила на края ткани и, поддев трепыхающегося «охотника» веткой, закатала в обрывки платья.

Оглянулась на Леголаса — он настороженно смотрел на меня.

— Идём, эрниль, — позвала я его. — Я обещала владыке найти тебя. И надеюсь, что мне будет чем порадовать и его, и целителей, и Алордина.

Юный эллон ничего не ответил, но безоговорочно направился к тропе и послушно зашагал в сторону поселения, время от времени оглядываясь через плечо на меня…

В просторной общей зале дома владыки витал остро-пряный аромат трав, смешиваясь с запахом томящегося над очагом супа — самого желанного для всех возвращающихся из дозора стражей блюда, которое умел так невероятно вкусно приготовить только Аэглен. А ещё пахло смолой от горящего лапника под котелками, у которых он и сейчас колдовал, свежим деревом от выскобленных добела общих столов, цветочной настойкой, ягодами... И это радовало — смесь разнообразных ароматов надёжно избавила от едкой вони, которой пропитался воздух, едва на столе общей залы дома владыки развернули обрывки платья, явив собравшимся издыхающую тварь.

Я была права — подобного в наших лесах не встречал ещё никто: ни сбежавшиеся по зову владыки командиры стражи, ни охотники, ни целители. Таких тварей не знали даже те, кто вернулся от похода к Чёрным Вратам. С нескрываемой брезгливостью разглядывала её моя Мудрая нанэт, удивлённо — отец и прочие советники, да и с лица самого Трандуиля не сходило озадаченное выражение. Первой от неожиданности оправилась Кэлейрим — очень быстро она отогнала от стола любопытствующих и сосредоточенно занялась исследованием сочащейся из твари слизи, не обращая внимания на волны отвратительного запаха. Но мало кто из целителей стал ей в том помогать — их умения понадобились сразу же нескольким изменившимся в лице присутствующим, стоило только вытащить обломок ветви из трепыхающегося брюшка.

Всеобщее замешательство и изумление были мне только на пользу — разорванное платье и не слишком подобающий вид миновали пристального внимания. Лишь отец с лёгким укором покачал головой, и усмехнулся Аэглен, кивком указывая на висящие около входа в дом плащи. Одним из них я и воспользовалась, незаметно выскользнув из дома. Чистый и сладкий воздух весны быстро вытеснил из груди удушливую вонь, пара глотков воды из источника на площади прочистили горло и привели в порядок мысли настолько, что я нашла в себе силы вежливо отказаться от помощи одной из целительниц, хлопотавших неподалёку вокруг позеленевшей и едва дышащей Хаэтиль.

Только укрывшись в доме отца, умывшись и сменив одежду, я решилась взглянуть в зеркало. И невольно усмехнулась: заботливые взгляды лекарей и настойчивые предложения помощи стали понятны враз — лицо, руки, шея пестрели кровоточащими царапинами, остатки моховых гирлянд украшали всклокоченные волосы не хуже драгоценных лент, а у виска наливался лиловый след — обломки рухнувшего старого талана всё же не миновали меня...

Но как бы я не выглядела, всё же стоило поскорее вернуться в общий зал — несмотря на то, что мать нашла в себе силы подняться, она ещё слишком слаба, владыка — слишком занят, как и Аэглен, а Хаэтиль слишком напугана — наверняка и думать забыла приглядывать за тем, чем занят Леголас. С неясными, зовущими из глубин леса голосами вскоре разберётся его отец, но после случившегося самым разумным было бы не спускать с мальчика глаз...

Наскоро сплетя волосы и поплотнее запахнув тёплую куртку — старую, но надёжно прослужившую уже не один поход, — я прихватила одолженный в доме владыки плащ и поспешила назад в общий зал, подгоняемая назойливой мыслью: «Только бы эрниль никуда не ушёл, пока все заняты. Только бы снова не отправился бесприютно бродить по лесу, а дождался в безопасности своего отца...».

 

...Он и не ушёл.

Сидел за столом уже прибранной общей залы, где разливающийся в воздухе аромат очага успел вытеснить недавнюю отвратительную вонь, невидящим взглядом смотрел то ли на огонь, то ли на хлопочущего у котлов Аэглена. И молчал, не откликаясь на попытки бывшего охотника завести с ним разговор. Не обратил он никакого внимания и на меня.

Аэглен же, напротив, обернулся и приветливо улыбнулся — словно и не случилось ничего нынешней праздничной ночью, а я попросту заглянула пожелать ему доброго утра, как случалось и раньше не раз.

— Эль, дорогая, хочешь есть? — ни малейшего следа волнения или неуверенности в спокойном доброжелательном голосе.

Самообладание Аэглена удивляло меня с детских лет, не подвело оно его и сейчас. Но стоило повнимательнее взглянуть в лицо верного эллона, как тотчас же стал понятен молчаливый приказ — мы не говорим о важном в присутствии сына владыки. Наверняка не просто так сидит он в одиночестве в пустующей зале, не стоит бередить только что пережитое им, не сейчас...

— Аэглен, я никогда не имела сил отказаться от твоего супа, — возвращая на место у двери одолженный плащ, отозвалась я, и ответ получился такой же спокойный, как и вопрос. — С огромным удовольствием, благодарю тебя.

Не спеша я прошла от входной двери до столов, поначалу чуть замешкавшись у порога и втайне надеясь привлечь внимание Леголаса, но не преуспела в этом — при первых же звуках нашей с Аэгленом беседы он низко опустил голову, пряча застывший взгляд. Чуть дрогнули его руки, и мальчик стиснул кулаки, пытаясь обуздать эмоции. Вот только эрниль ещё слишком юн и неопытен, чтобы в должной мере изображать невозмутимость — в этом искусстве ему очень далеко и до Аэглена, и до советников владыки, и, тем более, до собственного отца...

Отбросив сомнения, я быстро преодолела оставшееся до Леголаса расстояние и села за стол напротив него.

— Эрниль... Эй, эрниль Леголас, — негромко позвала его, — ты слышишь меня?

Он не ответил, но участившееся дыхание и сильнее забившаяся у шеи жилка ясно дали понять, что мой вопрос не канул в пустоту.

— Леголас, я хотела поговорить с тобой о том...

— Эль, — настойчиво вмешался Аэглен, ставя передо мной миску горячего, — надеюсь, мои старания по-прежнему тебе по нраву, а скитания по чужим землям не стёрли окончательно память о былых днях.

— Нет конечно, мэллон, некоторые вещи забыть невозможно никогда. Леголас... — попыталась снова дозваться я.

Но снова вмешался Аэглен:

— Ешь, Звёздочка, ешь. Успеешь наговориться в другой раз.

Я же всем сердцем чувствовала, что другого раза ждать не стоит и затягивать нельзя — разрешать возникшие неурядицы нужно здесь и сейчас...

— Аэглен, нальёшь нам своего отвара? — я кивнула на меньший из котелков, источающий душистый аромат летних ягод и трав. — И ещё одну миску, для Леголаса.

— Я не хочу есть, — внезапно тихо отозвался эрниль, по-прежнему не поднимая глаз.

Отвернувшийся на мою просьбу Аэглен так и замер у очага, медленно повернулся и, наткнувшись на мой выразительный взгляд, без возражений занялся своими делами, продолжив звенеть посудой.

— Почему же, эрниль Леголас? — как можно более безразличным тоном поинтересовалась я, зачерпнула ложкой из миски, пригубила и проглотила ароматную похлёбку, едва удержавшись от довольного вздоха, — приятное тепло тут же растеклось по телу, будя воспоминания о детстве и уюте домашнего очага. — Ты не желаешь делить трапезу именно со мной? Что-то скрываешь? Испытываешь стеснение? Сомнение? Или попросту боишься? Тогда чего же — того, что видел в лесу? Или неизвестности? А может быть своей слабости? Гнева отца? Или меня?..

На последних словах Аэглен, принёсший к столу ещё одну миску супа, издал сдавленный смешок, но удержался от высказываний вслух своих мыслей. Леголас возмущённо вскинул голову, по-видимому не находя достойного ответа, а я воспользовалась моментом и кивнула на старания Аэглена:

— Нет, эрниль? Тогда ешь без возражений. И помни: хороший страж не упускает возможностей восстановить силы. А твоему отцу теперь может понадобиться любая посильная помощь от каждого из нас.

В сияющих чистых глазах мальчика промелькнули удивление и недоверие — наверное, мало кто из окружения владыки допускал возможным разговаривать с ним в таком тоне. Он чуть посомневался, раздумывая, а затем передвинул поудобнее миску и принялся есть. Аэглен с одобрением похлопал меня по плечу и отошёл к очагу, ясно давая понять, что вмешиваться более не намерен.

Но оставалось ещё кое-что, что нужно было разрешить прямо сейчас...

Выждав, когда тарелка маленького упрямца, снова не поднимавшего на меня глаз, наполовину опустеет, я позвала:

— Леголас... Я должна... нет, я хочу принести тебе извинения.

Его рука замерла на полпути до рта, затем он медленно опустил ложку и аккуратно пристроил её рядом с миской.

— Не стоит, бренниль Элириэль, — он наконец-таки высоко вскинул голову, прямым и открыто-вызывающим взглядом разительно напоминая своего отца.

Я усмехнулась:

— Эти слова можно понимать как прощение?

— Я не знаю, за что должен вас прощать...

— За то, что повысила на тебя сегодня голос. И за то, что довольно грубо толкнула. Я постараюсь более не допускать такого в нашем общении. Но и ты должен запомнить на будущее — я привыкла к повиновению, Леголас. Мои приказы должны исполняться без раздумий и обсуждений — особенно, когда они отданы при опасности. Это понятно?

— Да, безусловно, понятно, бренниль, — процедил он. И всё же не удержался от колкости, которую едва ли можно было ждать от эллона его лет: — Будь я стражем, бренниль, вы бы не играли со мной в заботливую няньку и не посмели бы вести себя так.

Не нужно было оборачиваться, чтобы обнаружить интерес выжидающе притихшего Аэглена — даже дыхание его изменилось, словно он снова выслеживал дичь, боясь спугнуть её малейшим неверным движением. Вот уж воистину — не бывает бывших охотников, на какие бы дороги не свернула потом их судьба...

Я откинулась на спинку скамьи, отпила ягодного отвара, изо всех сил надеясь скрыть усмешку при виде нахохлившегося, словно выпавший из гнезда птенец, Леголаса и не разжечь невольным весельем ещё большей обиды в сердце маленького упрямца.

Но разговор всё же требовалось довести до конца.

— Будь ты стражем, а не сыном владыки Трандуиля, эрниль Леголас, сегодняшнее самовольство в лесу обошлось бы тебе гораздо дороже, чем громкий выговор и пара царапин. Будь мы знакомы чуть дольше — тебе не стоило бы ждать снисхождения и извинений от меня: как уже было сказано, я не терплю неповиновения. И не важно, кто вверен моей опеке — воин, целитель, владыка или ты сам.

Юный эллон лишь хлопал ресницами в такт обрушенной на его голову тираде, но, по- видимому, считал за лучшее больше не возражать.

— В своё время и мне доводилось проводить время за этим самым столом, — для большей убедительности я прихлопнула по столешнице ладонью, — и никто из сидящих рядом стражей никогда не упрекал меня ни в трусости, ни в малодушии. Ты же бросаешь мне в лицо пустые обвинения уже во второй раз. Припомним наше знакомство и разговоры о лжи? — добавила я в ответ на его недоумение, и он лишь отрицательно покачал головой, по-прежнему не решаясь возражать.

— Я велела тебе ждать на месте, Леголас, — после недолгого молчания продолжила я. — Ты не младенец и, как мне кажется, способен понять обращённые к тебе слова.

— Я думал помочь вам, бренниль, — еле слышно донеслось в ответ.

— Чем помочь мне, Леголас?

— Вы же эллет, а я...

— У тебя нет никаких навыков и умений сражаться, — немного жаль было рушить нарисованные воображением мальчика красочные картины героических приключений, но перед лицом надвигающихся неведомых опасностей они могут стоить ему жизни. — У тебя нет силы и выносливости взрослого. А в тот момент не было даже оружия, Леголас! Самого простого кинжала, который во время наших встреч в лесу всегда висел у тебя на поясе! Чем ты мог мне помочь? Наверное, только тем, что эта тварь кинулась бы на жертву поменьше — на тебя, а не на меня!

— Эль, Эль, успокойся, — тихо подошедший сзади Аэглен погладил меня по спине, но таких усилий уже было слишком мало, чтобы утихомирить поднимающуюся бурю.

— И, случись вдруг такое, я должна как-то смотреть в глаза твоему отцу? Оправдываться перед ним? А, эрниль Леголас?

Он молчал, поджав подрагивающие губы, но написанная на его лице явная обида бессильна была удержать поток моих слов — лучше уж сейчас, пока не стало слишком поздно... именно сейчас...

— Поначалу, слыша разговоры о том, как ты изводишь Хаэтиль капризами и своеволием, я не верила — встреченный в лесу юный эллон с самого первого взгляда показался мне чутким и понимающим. Да и не доверять словам отца — а он назвал тебя разумным — я не могла. И что же я вижу?

— Я не изводил Хаэтиль! — выкрикнул с нескрываемой обидой он. — И не капризничал!

— Ну тише, тише, мой мальчик, — рядом с Леголасом присел за стол Аэглен и попытался обнять.

Эрниль вырвался и встал.

— И в другой раз не стану уходить в лес без оружия, равно как и пытаться вам, бренниль, в чём-либо помогать!

— Это будет весьма разумно, — отрезала я.

Повисла гулкая тишина, слышалось только сдержанное сопение Леголаса.

Аэглен чуть кашлянул, пытаясь привлечь внимание.

— Говоря по правде, — негромко заговорил он в никуда, — даже десять кинжалов и сотня стрел мало могут помочь в некоторых делах.

— Особенно, если не умеешь с ними обращаться! — не смолчала я, но злость и раздражение постепенно отступали под укоризненным взглядом Аэглена. Шевельнулось сожаление за несдержанность — знала ведь, на что соглашалась и чего стоит ждать!

— Да, — закивал Аэглен, — это так.

Взмахом руки я указала эрнилю на скамью:

— Я не Хаэтиль, Леголас. Со мной так не получится. Будь добр задержаться и дослушать до конца. Сядь!

Он чуть поколебался, но вернулся на своё место.

— Тихо, Листочек, — склонившись к его уху, громко зашептал Аэглен, — слушай Звёздочку. Внимательно слушай и не перебивай...

При виде притворно-сосредоточенного и крайне сурового лица Аэглена мне оставалось лишь махнуть рукой — вести́ какие-либо важные беседы враз стало бессмысленно. Я вздохнула, быстро остывая, и одним махом допила свой отвар.

— Придёт, боюсь, ещё и твоё время клинком помахать, — с грустью произнёс меж тем верный слуга и приобнял Леголаса за плечи.

А эрниль не делал больше попыток освободиться, вперив в полупустую тарелку задумчивый взгляд.

Я встала, собираясь уйти — что ещё можно добавить к сказанному? Мои страхи и сомнения оправдались — роль бездарной няньки отныне всецело моя, и за собственные детские выходки предстоит рассчитаться сполна...

— Ты научишь меня, Аэглен? — внезапно заговорил Леголас. — Научишь сражаться?

— О, мой мальчик, — засмеялся тот, — этому умению тебя будут учить гораздо более сильные наставники, чем я. Отец, браннон Сигильтаур, Алордин... А ещё можешь смело попросить помощи у самых искусных лучников Эрин Галена. Не так ли, бренниль Элириэль?

Его насмешливый вопрос заставил меня остановиться:

— Конечно, это так.

— Вот видишь, мой мальчик, даже самые искусные лучники безоговорочно готовы тебе помогать.

Леголас недоумённо нахмурился — да и мне не сразу стал понятен скрытый смысл, вложенный в слова.

— Да-да, самые искусные, — с хитрым видом закивал Аэглен. — Спроси... хоть Индора, он не даст солгать.

— Она?! — не скрывая изумления, переспросил Леголас, первым разгадав намёки и кивки Аэглена. — Бренниль Элириэль?

— О да, мой мальчик, бренниль Элириэль может многое припомнить и показать. А ещё однажды она спасла мне жизнь... Помнишь, Звёздочка? Ты садись лучше, не стой, — подмигнул он.

— Помню, Аэглен, всё помню, — выдавила я, опускаясь на скамью, хотя совсем не хотелось ничего вспоминать.

— Тебе?.. — неверяще протянул Леголас.

— Мне, — подтвердил Аэглен. — А ещё твоей маме, мой мальчик.

— Маме?.. — эхом вторил Леголас. — Но... когда? Как?..

— Хочешь — расспроси Индора, если бренниль Элириэль не пожелает говорить, или Алордина — вот уж кому лучше всех известно о сражениях в наших лесах.

— Ты говоришь про ту долгую войну, где был адар и откуда не вернулся владыка Орофер?

— Да, мой мальчик, у всех нас тогда была своя война...

— И мама? Она тоже сражалась? — неприкрытый восторг и изумление сияли в чистых голубых глазах.

— Немного...

— Сражалась, эрниль, — перебила я, хоть и мало радости доставляло каждое сказанное слово, — она многому научилась в те тяжкие годы, и непривычно было видеть лук вместо лютни в её руках. Аэглен учил её... и ещё многих... всех нас.

— Тебя не нужно было учить, Звёздочка, — засмеялся эллон и чуть повёл бровью, повернувшись к Леголасу: — Она и без меня всё умела.

— Аэглен, достаточно, — попыталась я остановить его не совсем уместные расхваливания, но у эллона, по-видимому, был какой-то свой расчёт.

— С детства лук из рук не выпускала, — заговорщически шептал он Леголасу, склонившись к нему, но так и не сводя настойчивого серьезного взгляда с меня. — При малейшей возможности сбегала в лес. Стоит отвернуться — и нет Звёздочки, и тут же владыка гвардию поднимает по просьбе браннона Сигильтаура. А потом как уехала в чужие земли, так и потерялась где-то в Западных горах.

— Но я же вернулась...

— И снова упорхнула — как непоседливая птичка. И научилась многому в чужих землях, скажу я тебе, мой мальчик, сам видел. Да...

— Аэглен!

— Что, Звёздочка? Как там твой самоцвет, у стражей Лориэна выигранный? Не потеряла?

— Нет, не потеряла, — невольно усмехнулась я от его напоминания. — Только их у меня теперь три.

— Что, всех сыновей Ардиля обставила? — расхохотался в голос Аэглен.

— Нет, не их. Они благоразумно считают, что одного раза вполне достаточно. Но не все верили, что это правда — хотя Орофин всегда честно предупреждал...

Последние слова заглушил звонкий раскатистый смех Аэглена — совершенно не уместный после всего случившегося, но в должной мере разрядивший гнетущую атмосферу пустой залы. Я тоже улыбнулась и взглянула на Леголаса. Он разглядывал меня с неподдельным интересом — совсем как в первую нашу встречу, — и на его лице больше не читались ни затаённая обида, ни угрюмая отрешённость, ни тот страх, что заставлял его цепляться за мою шею всего несколько часов назад. Если все слова и похвалы, щедро подаренные мне Аэгленом, были призваны успокоить и ободрить эрниля, то, без сомнений, эта цель достигнута сполна. В конце концов, юный эллон родился и живёт под его внимательным взором, и кому, как не верному Аэглену знать его привычки, характер, нрав. А ведь так же было и с нами — всеми теми, кто любил собираться у его очага...

— Что притихла и улыбаешься, Звёздочка? — голос Аэглена, насмешливый и ласковый, прервал затянувшиеся размышления и нарушил тишину.

— Просто больше нечего сказать, мой друг.

— Сложно, Звёздочка, быть во всём лучшей?

— Не сложнее, чем родиться в семье владыки, Аэглен. Ты это хотел услышать?

— Не только...

— И я далеко не идеал.

— Но ты стараешься...

— Разве это так плохо?

— Нет, не плохо, девочка, — только если не забывать...

— Так вы станете учить меня, бренниль Элириэль? — нетерпеливо вмешался в не слишком понятный ему разговор Леголас.

— Если пожелаешь, эрниль. И мы ведь, кажется, договорились о том, что друзья зовут меня...

— ...Элириэль. Эль... — закончил он за меня и смущённо улыбнулся. — Я привыкну со временем, обещаю.

— Тогда договорились, эрниль Леголас. — И протянула руку.

Он с недоумением поглядел на мою ладонь, заставив запоздало сообразить — юному эллону вряд ли понятен жест, которым обмениваются эдайн в сотнях лиг от его родной земли.

— Пожми руку в знак согласия, — вдруг подсказал ему Аэглен, выдав довольно неожиданные познания о тех «чужих землях», которые так часто поминал.

И с довольной улыбкой проследил за тем, как Леголас потянулся через стол, вложив свою ладошку в мою ладонь.

— Люблю, когда дети живут в мире, — обронил хитрец, снова ни к кому не обращаясь напрямую, но явно давая понять — для такой цели без лишних размышлений использует любые способы: хоть напоминания, хоть восхваления, хоть прямой приказ.

 

Покой и умиротворение в зале царили недолго — резко распахнувшаяся входная дверь и громкие голоса с площади быстро напомнили о таящихся за порогом неизвестных опасностях. Стремительно, напористо, на ходу отдавая приказы сопровождающим его командирам и приближённым, в дом вошёл владыка Трандуиль.

— ...Шесть, нет, достаточно будет и пяти лошадей... Да, припасы подберёшь сам... Самых выносливых и проверенных... Выберет Индор, и он же пойдёт... Не больше трёх десятков... Алордин останется в распоряжении совета... Аэглен, уведи Леголаса, — едва удостоив нас взглядом, владыка ронял быстрые приказы.

Аэглен поднялся, потянув за собой Леголаса:

— Идём, мой мальчик, не будем мешать.

Я же осталась на месте, наблюдая за согласно кивающим отцом и внимательно слушая приказания: «тридцать проверенных воинов... к западным границам... разведка... всем стражам нести дозор...» И ждать... Ждать в неопределённости и неизвестности, когда, быть может, придут вести о неведомой опасности, обретающейся в наших лесах...

— Выступим на рассвете, — закончил, наконец, владыка и замолчал.

Индор, внимательно ловивший каждое его слово среди прочих командиров, поклонился:

— Я распоряжусь воинам готовиться к дороге. — Он повернулся и направился к выходу.

— Выбирай среди тех, кто вызывается идти сам! — крикнул ему вслед владыка Трандуиль, и Индор на мгновение задержался, обернулся, ещё раз поклонился и вышел за дверь.

Я встала и тотчас же наткнулась на предостерегающий взгляд отца — он слишком хорошо понимал мои мысли, чтобы не попытаться сейчас удержать. Но иначе я не могла.

— Хир Трандуиль, — приблизилась я к владыке и склонила голову, старательно избегая глядеть на отца, — позвольте и мне присоединиться к отряду.

— Бренниль Элириэль... — начал он, не выказав ни удивления, ни недовольства — для этого тоже достаточно хорошо меня знал.

Но слушать долгие отговорки не было сил, и я решилась:

— Хир Трандуиль, любые разговоры о предстоящих опасностях и трудностях дороги для меня не важны — вам известно это. Так к чему тогда лишние слова? Худшим наказанием для меня будет неизвестность. Я не боюсь ни сражений, ни неведомого врага, а западные окраины Эрин Гален мне известны едва ли не лучше, чем... самым лучшим разведчикам, — я едва сдержала готовое слететь «чем вам», но вовремя спохватилась — подобная дерзость была бы совсем непростительной.

Должно быть, за долгие годы скитаний вдали от дома воспоминания о воле владыки Трандуиля успели потускнеть и изгладиться в памяти — иначе ответ можно было предугадать.

— Бренниль Элириэль, — даже не повысив голоса, но каждым веско роняемым словом отметая любые возможные возражения, снова заговорил Трандуиль, — в наших землях достаточно отважных бойцов и искусных разведчиков, хорошо знакомых с происками врага. В рядах моей гвардии достанет стражей, чтобы выступить на разведку и вместе с тем сохранить границы и покой всех нас. У меня достаточно воинов — но дочь у моего советника только одна. И во имя мира и покоя собственного дома — вы, бренниль, останетесь здесь. С матерью и отцом, и с теми обязанностями, что добровольно приняли на себя.

Удар был сокрушительный... Я и вправду успела подзабыть, каково это — перечить воле владыки Эрин Галена. С владыкой Лотлориэна всегда было проще...

Кровь бросилась к щекам, но рвущиеся с языка слова я сдержала — слишком унизительно было бы получить новую отповедь при всех присутствующих ещё раз. Склонила голову в знак согласия, но не обретя смирения в сердце.

Проницательному владыке хватило и взгляда.

— Твоё место сейчас здесь, Эль, — чуть более мягко прибавил он. — И, я надеюсь, цель тоже ясна.

— Да, хир Трандуиль, — выдавила я, сгорая со стыда — слишком редко в последнее время приходилось слышать отказы, а предложением помощи и вовсе никто не пренебрегал.

Владыка отвернулся, уводя приближённых вглубь дома и снова раздавая приказания. А я постаралась как можно незаметнее выскользнуть за дверь.

— Что, Эль, отказал? — прямо за порогом выпалил Индор — наверняка не просто так замешкался за неплотно прикрытой дверью, выжидал.

— Отказал, — как можно более равнодушно ответила я.

— Жаль, — его слова прозвучали неожиданно и с искренним сожалением, — я хотел бы видеть тебя в нашем отряде. Хотя бы и в память о минувших временах...

— Знаешь, Индор, иногда минувшему лучше навсегда оставаться в прошлом.

— Знаю, Эль. Но иногда оно возвращается. И тогда лучше, если рядом проверенные друзья.

— Дорогой мой друг, — усмешка вышла криво, но на иное я была не способна сейчас, — даже тех молодых воинов, что в последнюю сотню лет вступили в ряды стражи, ты знаешь лучше, чем меня.

— Возможно, — спокойно парировал он. — Но никто из них не бежал со мной рядом под стрелы орков, чтобы унести с дороги раненых от подступающего врага. Я рад, что ты сейчас здесь. И рад, что владыка оставил тебя в посёлке — моё сердце будет в покое. Присмотришь за моим домом?

— За всеми, мой друг. За всеми... — явившаяся внезапно мысль развеселила, и я, спускаясь с крыльца на дорогу, не смогла промолчать, — ...надёжная и доверенная нянька. Наверное, уже навсегда!

Он невесело рассмеялся:

— А я снова доверенный посыльный, Эль. Тоже как всегда!

В молчании мы дошли до площади вместе, потом повернули: я — к дому родителей, он — к конюшням, где ожидал поднятый по тревоге его отряд. Ему предстояла опасная и неверная дорога, мне — в неизвестности и неопределённости ждать.

Он широко улыбнулся и помахал рукой.

Мы распрощались — в тот момент я ещё не знала, что навсегда...

В уютных комнатах родительского дома царила тишина.

Она поселилась среди нас незаметно: после отъезда владыки Трандуиля прокралась от площади по расцветающим весенним улочкам к опустевшим домам, а вскоре уже безраздельно властвовала над поселением и в окрестных горах. Ей безропотно подчинились все — кто-то сразу, едва в глубине леса исчезли последние добровольцы Индора, отправившиеся навстречу притаившейся неизвестности; кто-то позже, когда всё больше и больше стражей уходило в долгие дозоры. Менестрели замолкали — говорили советники, стражи и мастера. И по их слову лес незаметно менялся, обрастая рукотворными завалами или избавляясь от излишней, мешающей обзору поросли. А вокруг поселения круг за кругом вставали невидимые непосвящённым взглядам сторожевые посты — и редко какой из них пустовал. Среди эдиль поселилась тревога — за близких, за уходящих в дозоры, за будущее — и никто не приветствовал песнями наступающую весну. Корону Владычицы Леса молчаливо приняла Тишина…

 

В тишине отцовского кабинета отчётливо слышалось поскрипывание пера. Отец сидел у распахнутого настежь окна, склонившись над столом. Весенний ветерок играл переливами солнечного света в его волосах и бесцеремонно трогал рассыпанные по столу бумаги. Но он, сейчас без остатка ставший только Советником и всецело поглощенный обязанностями, не обращал внимания ни на доносящийся из-за окна пересвист птиц, ни на сладкий аромат расцветающих яблонь, ни на шалости весеннего ветерка. Лишь сосредоточенно перебирал одну за другой короткие записки — начертанные рукой владыки Трандуиля послания, донесённые до нас птицами от уехавшего к западным границам отряда, — и хмурился. И тогда его перо снова начинало отрывисто поскрипывать, оставляя отметки на широком развёрнутом пергаменте, придавленном чернильницей и книгами по углам.

Мне не нужно было приглядываться к движениям его пальцев, чтобы пытаться угадать написанное — и содержащиеся в записках владыки сведения, и записи, изо дня в день наносимые отцом на пергамент, я знала. Да, не слишком достойным, наверное, было прочтение хранящихся в отцовском кабинете посланий, но подобные размышления меньше всего занимали или могли остановить меня.

В тайны отцовского кабинета я проникла следующей же ночью после того, как прилетел первый вестник владыки и отец собрал Совет в общем зале. Совет долгий, шумный и бесплодный, тянувшийся почти всю ночь до рассвета, но так и не раскрывший непосвящённым того, что творилось на дальних рубежах. Советники выходили усталые и хмурые, новых распоряжений не было, а обрывки их разговоров не несли ясности происходившим делам.

Впрочем, послание из отцовского кабинета мне поначалу тоже показалось не слишком понятным — наспех набросанная карта окрестностей с чёткой линией Старой дороги и протянувшимися с запада на восток вершинами хребта Эмин Дуир. Необычным было лишь то, что в нескольких местах по склонам и пониже дороги, где разбегались малоизвестные тропки южной чащи Эрин Гален, обозначены были отчётливо выведенные точки, окольцованные тонкими линиями. Словно накинутая на местность паучья сеть… Мелькнувшая при первом недоумении мысль вскоре вполне подтвердилась — когда пришло второе послание с такими же выведенными узорами вдоль Старой дороги. И ещё одно, где среди паутины неподписанных точек вполне узнаваемы были зубцы-частоколы, хранящие поселения лесных эдайн. И ещё… На самом последнем наброске была западная окраина Эрин Гален и извилистая линия Великой Реки…

Но к тому времени отцовский кабинет до конца раскрыл мне все свои тайны — ещё бо́льшая сеть таких точек испещрила расстеленный на столе пергамент, и лишь часть из них появлялась после посланий владыки Трандуиля. Про остальные сообщали возвращающиеся из дозоров стражи, работающие вдали от поселения лесорубы, охотники и мастера. А ещё послушные воле Мудрой вестники матери — но в последние дни они уходили не слишком охотно и, случалось, вовсе не возвращались назад. Всегда пестрящий легкокрылыми бабочками цветник у нашего дома ощутимо поблёк и побледнел, а вскоре стало казаться, что и голоса птиц всё реже доносятся из сада, признавая, вопреки времени года, право Тишины гнездиться в наших домах. Мать печалилась и грустнела день ото дня, сумрачные тени залегли в глубине её всегда ярких глаз, но она, превозмогая себя, ежедневно говорила со своими вестниками, отправляя их в чащу леса или к дальним рубежам. Наконец отец попытался уговорить её оставить эти занятия, поберечь не до конца восстановившиеся силы и не изнурять себя понапрасну. Но даже его доводы и осторожные увещевания не приносили результатов — совершенно очевидно, что то многократно проклятое упрямство, упрёки в котором мне нередко приходилось слышать, подарил мне не только он сам, но и мать.

 

Мать и сейчас с рассеянным и глубоко задумчивым видом сидела за спиной отца в кабинете, устроившись в кресле у погасшего камина и ни малейшим звуком не нарушая поскрипывания его пера. Она молчала, а на указательном пальце в луче льющегося через окно света взблёскивал синий огонёк — перламутровая бабочка то и дело помахивала крылышками, облюбовывая один из украшавших её руку перстней. И я знала: сейчас начнётся очередной нелёгкий для матери и непостижимый для меня безмолвный разговор… А затем она поднимется с кресла, взмахом отпустит свою вестницу в распахнутое окно и подойдёт к отцу. Осторожно, чтобы не помешать его сосредоточенной отчуждённости, положит левую руку ему на плечо, склонится к уху и тихонько заговорит, второй рукой указывая в разложенные на столе бумаги. И вскоре на расстеленной перед ними карте появятся новые точки, очерченные паутинками линий: вдоль древней дороги наугрим, у нехоженых троп южной пущи или на подступах к склонам гор. На дальних рубежах и вдали от большинства обжитых прогалин, посёлков и укрытых под сенью леса домов. Пока ещё вдалеке…

Изо дня в день повторяясь, эти мысли всё сильнее отягощали меня, а сейчас тишина отцовского кабинета и поскрипывание его пера казались совершенно невыносимыми. Не дожидаясь повторения знакомых до мелочей действий матери и отца, я резко развернулась в дверях кабинета и направилась по коридору к выходу из дома.

— Эль!.. — воскликнул отец с каким-то удивлением в голосе.

— Эль!.. Погоди! — подхватила и мать.

Я обернулась на звук сдвинутого отцом стула, оборвавшего надоедливое скрипение пера, — родители смотрели с недоумением, словно не замечали моего присутствия рядом с ними все эти дни.

— Нана, ада, прошу простить, что невольно помешала, но мне нужно уйти.

— Эль! Ты куда?! — в один голос переспросили они, а мать в волнении шагнула вперёд, выпустив руку отца.

— Не тревожься, — поспешила успокоить её, — я не стану никуда исчезать. Но и сидеть взаперти с этой тишиной больше не имею сил. Я ненадолго и недалеко в лес. И не стоит тратить силы на вестниц, вскоре вернусь сама.

Отец окинул придирчивым взглядом мою одежду, лук на плече, оружие у пояса и не стал возражать — лишь едва уловимо кивнул, словно обречённо принимая неизбежность, и снова отвернулся к столу.

— Алордин ушёл проверить южные посты на тропах к Старой дороге. Если встретишь его — передай, что сегодня Совет ожидает доклад.

Его слова — нежданные, но оттого лишь ещё больше приятные — тёплой волной омыли мне сердце. Он помнит наши беседы и прошлые несогласия и… теперь верит мне, верит в меня — едва ли не больше прежнего.

— Да, адар, я найду его и всё передам.

— Будь осторожна, девочка моя, — на мамины напутствия я кивала уже от входной двери, — и проведай по пути Антару. Вдруг понадобятся травы, у меня ещё есть запас…

 

Гнетущая тишина отцовского кабинета чуть отступила, стоило спуститься с крыльца. Яркий солнечный день привечали птицы, на площади громко журчал источник, переливаясь сотнями радужных бликов и брызг от самой каменной чаши до истекающего от неё ручья. Я с удовольствием вскинула голову, подставила небу лицо, прикрыла глаза, и ласковое дыхание тёплого ветра скользнуло по щекам — а тревожащие мысли отпустили, позволили насладиться радостью расцветающей весны… Но ровно до того мгновения, пока, щурясь от слепящего света, я не заметила промелькнувшую под сень леса невысокую худенькую фигурку в зелёных одеждах со связанными на затылке золотистыми волосами. Леголас… О, Валар!

В короткое мгновение я, наверное, в полной мере ощутила груз всех тревог за мою безопасность, выпадавших когда-либо на долю матери и отца. Но если даже сейчас, когда неусыпная стража держит в кольце поселение и близлежащие леса, мои намерения ненадолго покинуть дом вызывают у них страх, то почему никто не озаботился безопасностью сына владыки? Как удалось ему незамеченным ускользнуть из дома? И ведь снова — прямиком за опушку! В лес, который его не слишком-то и знает… А если снова его ведут неведомые голоса?..

 

Под тень вековечных елей я вбежала, выкрикивая его имя.

А он и не прятался — мирно и спокойно стоял на тропе поодаль от тех зарослей, где не раз безуспешно разыскивала его Хаэтиль.

— Не стоит тревожиться, бренниль Элириэль, — вместо приветствия быстро произнёс он, едва заметил выражение моего лица, — в этот раз я взял с собой оружие.

Он повернулся боком, похлопав себя по бедру, где висел в ножнах его кинжал, вряд ли достойный называться громким словом «оружие». Но сейчас не лучшее время спорить или рассуждать о подобных вещах…

— Куда ты собрался, Леголас?

— Здесь, неподалёку, до поляны к южной тропе у ручья. — И тут же, упреждая новые неизбежные расспросы, протянул мне небольшую корзинку, которую держал в руках: — Я хочу отнести поесть Кэллуир, она на рассвете ушла за травами и всё ещё не вернулась назад.

Кэллуир, младшая сестра Кэлейрим, была лишь на десяток лет постарше Леголаса — ещё один ребёнок из поколения тех, кто родился под кронами мирного Эрин Гален и не ведает… ничего не ведает. Лес для них — родной дом, где нет места страхам или врагам. Ушла за травами на рассвете… Невзирая на выставленную вдоль границ и постов стражу — взяла и ушла!

— Она хотела помочь Кэлейрим, — примирительным тоном продолжал быстро говорить Леголас, — Антара вчера пожаловалась ей, что не успеет собрать пересвет до цветения, потому что ещё не совсем здорова, чтобы уйти в леса.

На Кэлейрим и вправду сейчас, пока восстанавливала силы Антара, обрушились все заботы главной целительницы, а её сестрёнка, кажется, и сама нешуточно интересовалась умениями лекарей — юную эллет часто можно было видеть перебирающей травы, да и по пятам за сестрою она следовала словно тень.

— Ушла на рассвете? — переспросила я, лихорадочно размышляя как лучше поступить — владыка Трандуиль уж конечно не поблагодарит никого, кто уведет его сына к неведомой опасности, но и исчезнувшая с рассвета девочка может не дождаться помощи, если в лесах и вправду что-то не так.

Леголас кивнул.

— Идём со мною, — решилась я. — Нет-нет! Не к ручью, эрниль, — пришлось остановить Леголаса, двинувшегося было к зарослям, — иди сюда.

Он чуть удивился, но без возражений последовал дальше по тропинке, повинуясь указанному направлению, видимо, сочтя за лучшее ничего не вызнавать.

 

Страж, дежуривший на сторожевом талане, куда я привела Леголаса, был мне хорошо знаком — ещё в послевоенные годы, когда приходилось много времени проводить в разъездах, он был одним из тех, кто часто сопровождал меня. Сдержанный, спокойный, немногословный, внимательный к малейшим деталям, последовательный и надёжный, словно скала, — он был таким задолго до моего рождения, таким возвратился с войны, таким помнился по совместным путешествиям. И свешивающаяся с талана лестница, ожидающая нас при приближении к посту, явно показывала, что таким Таэрдир оставался и сейчас. Не поднимая лишнего шума и не отводя внимания от местности под таланом, он терпеливо дождался, когда над настилом появилась голова Леголаса, и быстро помог ему взобраться.

— Что произошло, Элириэль? — услышала я, едва ступила следом за сыном владыки на талан.

— Таэрдир, позволь Леголасу остаться здесь — на время, чтобы я успела найти Алордина.

— Он ушёл к южным постам около часу назад.

— Я знаю, отец мне сказал. Но есть кое-что, что он должен узнать…

Договорить я не успела — внизу под нами, чуть правее примыкающей к тропе поляны, раздался громкий вскрик. Таэрдир тут же вскинул лук, да и я не отстала от него, вглядываясь в зелёный полумрак. Качнулись обрамляющие поляну заросли, и из глубины леса выбежала Кэллуир, испуганно озираясь по сторонам. Её внезапное появление безмерно обрадовало меня — по крайней мере, юная эллет жива и здорова, а не покоится, подобно тому же оленю, где-нибудь в русле ручья…

Я опустила свой лук, но Таэрдир не спешил делать то же самое — натянув тетиву к самому уху, он напряжённо следил за тем местом, откуда появилась юная эллет. А когда волнующиеся совсем не от ветра заросли снова раздвинулись и на поляну, взмахами меча прорубая себе путь, выбралась ещё одна фигура, я едва успела остановить его руку.

— Постой! Не стреляй!

Страж чуть отвёл лук, покосившись на меня, но тут же снова приготовился к выстрелу.

— Нет-нет, Таэрдир, это не враг. Я знаю его, поверь, это не враг, — закончила я уже на ходу, слетая вниз по так и оставшейся висеть лестнице, и громко позвала: — Кэллуир, иди сюда!

Юная эллет метнулась ко мне испуганной птахой, не замечая, как из расстегнувшейся сумки высыпаются с таким трудом раздобытые травы, а я сделала несколько шагов вперёд, останавливаясь перед её преследователем.

— Незваному гостю весьма самонадеянно пугать юных эллет в здешних лесах.

На лице темноволосого воителя, только-только выбравшегося из плена непроходимых зарослей, промелькнуло странное выражение — то ли облегчение, то ли недоумение. Но он быстро поклонился, попутно рукавом дорожной куртки смахивая с лица грязь, а когда поднял голову, лишь старательно скрытая усмешка оставалась в глубине его глаз.

— Добрая встреча, бренниль Элириэль. Добрая и нежданная, — добавил он с лёгкой иронией, — мне всегда казалось, что словами «в леса за Хитаэглир» в Имладрисе принято называть Лотлориэн.

— Я вернулась домой, каун Фернрод. Всего лишь вернулась в родные леса, которые тоже протянулись от Имладриса далеко за Хитаэглир.

Он усмехнулся в открытую и перевёл взгляд за моё плечо, где осмелевшая Кэллуир, видя нашу спокойную беседу с напугавшим её незнакомцем, приблизилась и встала, ловя доносящиеся до неё слова и с любопытством разглядывая незваного гостя. И её любопытство не было праздным — каун Имладриса Фернрод легко внушал почтение одним своим видом: высокий, статный, широкоплечий, с пронзительным взглядом и какой-то неуловимой надменностью на красивом лице. С уверенностью и сдерживаемой силой в каждом движении... А от его древней работы клинка, переливающегося алой рунной вязью по лезвию от рукоятки до острия, и вовсе невозможно было отвести глаз. Этот меч мне не раз доводилось видеть и раньше — украшающий стену оружейной залы Имладриса, он неизменно притягивал внимание, — но именно здесь и сейчас, в руках имладрисского воителя, это великолепное оружие казалось очень уместным и правильным, как нигде и никогда.

— А что привело в наши земли кауна Имладриса? — спросила я, прекрасно зная, что сам он не станет ни оправдываться, ни что-либо разъяснять.

— Воля владыки Эльронда, бренниль, — ожидаемо отозвался он. — Я пришёл по воле владыки, как и всегда. Прошу простить, досточтимая эллет, — обратился он уже к Кэллуир, растерянно переминающейся за моей спиной, — у меня и в мыслях не было никого испугать.

Он поклонился, испрашивая извинений, и покорённая его словами Кэллуир, наверняка не слишком часто слышавшая такие учтивые речи от вышколенных воителей с прекрасным оружием в руках, залилась краской смущения и склонила голову в ответ. А мне подумалось, что вовсе не зря озаботился Алордин безопасностью южных троп — перед нами сейчас стоял один из лучших воинов друзей-эльдар, но его появление в самом сердце охраняемого края таварвайт совершенно никто не предугадал…

Словно прочитав мои мысли, каун самодовольно улыбнулся:

— Стоит надеяться, что ваша стража теперь уже не станет стрелять, бренниль?

Мне оставалось только кивнуть и подать Таэрдиру знак. И тотчас же на поляне возник Леголас. С жадным любопытством разглядывая незнакомого воителя, он приблизился, но привитые манеры всё же взяли верх над детской непосредственностью — Леголас с достоинством поклонился незнакомцу и вскинул на меня выжидающий взгляд.

— Эрниль Леголас, этого воителя зовут Фернрод, он один из каунов Имладриса, — ответила я.

При упоминании титула Леголаса, бровь имладрисского гостя удивлённо дёрнулась, но он тут же почтительно склонил голову в очередной раз.

— Наша встреча становится всё более доброй, бренниль Элириэль. Такое знакомство — большая честь. У меня послание для вашего отца, хирион Леголас.

— Он в отъезде сейчас, браннон, — отозвался Леголас. — Вы должны передать Совету любые вести, привезённые для него. Я могу проводить. С позволения и в сопровождении бренниль Элириэль, — спохватился он, безошибочно истолковав мой настойчивый взгляд.

— С удовольствием, — я кивнула, невольно выдерживая тот же тон. И, рассудив что необходимость немедленно искать Алордина отпала сама собой с благополучным появлением Кэллуир, взмахом руки указала в направлении нужной тропы: — Прошу, каун, нам сюда.

Он повернулся, убирая в ножны клинок, и вдруг — невиданное дело! — чуть покачнулся, едва не потеряв равновесие. Я всмотрелась повнимательнее в его лицо — слишком бледное и покрытое лёгкой испариной, которой совсем не следовало ожидать в такой день как сейчас, — и только потом заметила его тяжёлое дыхание. Он зажмурился и несколько раз моргнул, явно делая над собой усилие, чтобы ровно сказать:

— Ну что ж, Совет так Совет…

— Каун Фернрод, что-то случилось? — я шагнула ближе к нему, втайне опасаясь открытого пренебрежения.

Но он только покачал головой:

— В ваших лесах, бренниль Элириэль, незваному гостю, наверное, стоит опасаться не только бесшумных разведчиков или неумолимых стрел…

От его тихих слов, лишённых привычной самоуверенности, меня охватил страх. Но ещё больший ужас прокрался в сердце, стоило только заметить его окровавленный левый рукав — и полосы грязно-зелёной слизи, испятнавшие кожу наручей…

— Леголас, Кэллуир, возьмите вещи кауна, — скомандовала я, подходя к воителю ещё ближе. Он попытался отстраниться, но снова пошатнулся, всё сильнее бледнея, и невольно ухватился за протянутую ему руку. — Фернрод, та тварь была похожа на паука?

— Немного… да…

Лишних вопросов Леголас задавать не стал — закинул на плечо его дорожный мешок, потянулся к оружию. Но каун не отдал — а юный эрниль благоразумно не стал настаивать.

— Быстро, к дому…

Но никого уже не стоило подгонять, да и лишних слов не требовалось — в памяти Леголаса, наверное, ещё слишком свежи были события, вызвавшие отъезд отца. Равно как и для Кэллуир не были секретом усилия, потребовавшиеся выздоровлению Антары.

И обратный путь мы вчетвером проделали намного быстрее, чем можно было бы ожидать…

* * *

В тишине догорающего вечера неестественно-громко журчал источник, переливая быстрые струи из каменной чаши к утекающим вдаль ручьям — в даль и в глубь древней чащи, где всё же объявилось нечто, грозящее разрушить привычное существование под кронами Зелёного Леса не только нас, таварвайт. Лес молчал — даже голоса птиц не тревожили нарождающуюся ночь. И невольно приходилось задумываться: а что же тогда видится Мудрым, если даже мне мнится неестественной такая Тишина?..

В Доме целителей мелькнул огонёк, пробежался отсветами по окнам и растаял, оставляя по себе только ровное мерцание углей притухающего очага. Это кто-то из лекарей прошёлся до кровати оставшегося на их попечении посланца Имладриса, согласившегося принять помощь. Невиданное дело для этого воителя, что и сказать… Очевидно, и в самом деле не мог больше выносить ту слабость, с которой добрался до моего отца и отдал послания. Что ж, отцовский кабинет завтра снова поделится своими тайнами, а пока всё ещё в нашем доме громко спорит Совет, я…

Едва уловимое движение теней на противоположной от меня стороне главной площади заставило вскинуться и внимательно вглядеться.

— Леголас?

Он промолчал — лишь приблизился к источнику и присел на край каменной чаши по другую сторону. Отстранённый, молчаливый, снедаемый тяжкими раздумьями, делающими его взгляд и юное личико взрослыми не по годам.

— Леголас, что случилось? — поднявшись, я пересела поближе. И тронула его худенькое плечо.

Он не отстранился, как можно было ожидать, лишь ответил:

— Ничего не случилось, бренниль. — И тут же без подсказок поправил сам себя: — Э…Элириэль… простите, я не со зла…

— Почему ты не дома, эрниль?

— Не могу… Мне… все эти мысли, и… Мне душно и тяжко быть дома, бренниль.

Я вздохнула — прекрасно понимаю, мой милый мальчик, и подобные мысли, и гнетущие чувства…

— Это всё тишина, Леголас. Эта жуткая Тишина…

— Да, Элириэль… да, Эль, это она…

— Но так нельзя, Леголас, — как можно мягче попыталась уговорить его я, не в силах выносить тоскливо-опустошённый взгляд доверчивых ясных глаз. — Тебе нужно отдохнуть. Иди в свою комнату, поспи…

— Я не могу, Эль… Не могу теперь спать…

— Почему же?

Но ответом была лишь тишина. Тишина и тоска, откровенно поселившаяся в его глазах. А ещё неуверенность и старательно спрятанный страх…

Я встала и позвала:

— Идём. Идём со мною, Леголас.

Он вскинул голову:

— Куда?

— Идём, — я потянула его за руку, заставляя встать, — я хочу посмотреть твою комнату и проверить, достаточно ли безопасно там.

Не отпираясь, но и не стремясь рассказать о снедающих его страхах, он последовал за мной к дому владыки…

 

Безопасность этой комнаты, как и прочих внутренних покоев дома владыки, смешно было бы подвергать сомнениям. Но Леголаса неожиданно успокоили мои действия: я прошлась по отведённой ему спальне, заглянула в смежные — бывшие покои его матери и пустующую комнату отца. А потом повернулась к юному эллону:

— Будь добр, Леголас, закрой поплотнее окно и спокойно ложись отдыхать — тебе это необходимо сейчас. И не спорь!..

— Я не стану, Элириэль… — чуть слышно отозвался он, пряча бледное подобие улыбки, едва коснувшееся глаз.

— Я сейчас вернусь и надеюсь увидеть тебя уже спящим.

Он снова невесело усмехнулся, но сдёрнул покрывало с просторной кровати, не оглядываясь на хлопнувшую за моей спиной дверь.

Вылетев в пустующий коридор, я прислонилась спиной к стене и с трудом перевела дыхание. Хотелось колотить кулаками во все встречные двери и громко кричать… Где все те верные слуги, что обычно готовы исполнить веления и волю владыки? Почему его сын неприкаянно скитается то по опустевшим улицам поселения, то по лесам? Почему даже отдых в знакомом с рождения доме вызывает у него только страх? Где Хаэтиль, когда она нужна Леголасу? Где, наконец, его мать?!

Последняя мысль, невпопад явившись, отрезвила и успокоила меня — каждый выбирает свой путь в этом мире сам... А ты, Сэльтуиль, всегда твердившая, что я не способна любить, была бы сейчас весьма удивлена…

 

Приоткрыв двери комнаты Леголаса, я и вправду застала его в кровати — хотя он и не спал. Просто лежал, уставясь в изукрашенные резными узорами балки теряющегося в полумраке потолка, и молчал.

Я присела у его кровати.

— Эй, эрниль… э-эрниль Леголас…

Он ответил всё тем же тоскливо-опустошённым взглядом.

— Ну что ты, милый мальчик…

— Мне страшно, Эль, — внезапно заговорил он и крепко стиснул мою руку. — Мне было страшно в лесу той ночью, мне было страшно сегодня. Мне страшно даже сейчас… Это не достойно сына владыки, но я не могу ничего поделать с собой. Мне страшно… И отец, когда узнает об этом, станет презирать…

— Э-э-эй! Ты что такое говоришь! — не сдержавшись, воскликнула я.

Он тотчас же замолчал и отвернул лицо, молчаливо глотая слёзы.

— Леголас… — позвала я. Чуть выждала и снова повторила: — Леголас…

Он отпустил мою руку, перевернулся на бок лицом от меня и почти с головой зарылся в одеяло, изо всех сил сдерживая дыхание.

Я ещё немного подождала, прежде чем погладила его подрагивающее плечо:

— Твоей матери и отца нет сейчас здесь, милый мальчик, но они оба очень любят тебя. — Прекрасно понимая, что любая фальшивая нотка в голосе может выдать проницательному эллону все мои мысли, я, тем не менее, решилась продолжать: — Ты ведь уже не дитя, Леголас, и ты ведь уже понимаешь, что отец твой покинул дом по велению долга. И он любит… любой таварвайт может видеть, как трепетно владыка любит тебя.

— А нана?..

Ожидаемый вопрос. И на него я, не дрогнув, ответила:

— Твоя нанэт слишком сильно устала от тягот, боли и мрака здешнего мира, Леголас. Но так бывает — и это не её вина. Некоторым фэар слишком сложно обретаться в таких искажённых землях, как наш Эннорат…

Он притих, а поток текущих через его разум мыслей был понятен даже мне, хотя я не делала ни малейших попыток что-либо ощутить или угадать.

— Она тоже любит тебя, Леголас…

Если это ложь, а не истина, пусть так и останется пятном на моей совести…

Владыка Трандуиль был прав в каждом слове, что сказал мне тогда у ручья, — его сыну не стоит знать о наших разногласиях с владычицей Сэльтуиль. Тогда я дала обещание молчать, до конца ничего не осмыслив. Сейчас же даже пытки не смогли бы ничего иного извлечь из меня…

Неуверенно шелохнувшись, Леголас медленно перевернулся. И снова на меня пытливо смотрели ясные доверчивые глаза.

— Эль, ты говоришь не до конца понятные мне вещи…

— Тогда отбрось свои страхи, мой милый мальчик, отдохни, наберись новых сил и отец пояснит тебе всё, что не до конца понятно в моих словах.

— Я боюсь, что отец не вернётся…

Проглотив ненужные восклицания, я как можно твёрже ответила:

— Он вернётся. Он скоро вернётся, Леголас.

Всё же на моей совести, наверняка, ещё остаются незапятнанные места…

Бледная улыбка неуверенно тронула губы юного эллона.

— А ты сама?.. Ты можешь рассказать о тех землях, куда ушла нана?

— Я никогда не бывала там.

— Но ведь что-то же знаешь!

— Только песни, что поются в Имладрисе — там чаще всего можно встретить рождённых в Бессмертных Землях эльдар, — отвечала я с опаской и осторожностью, не желая лишний раз бередить разум сына владыки. Как знать, что пожелает поведать ему о Бессмертных Землях отец, и кто я такая, чтобы что-то обсуждать?..

— Спой мне, Эль… — неожиданно попросил Леголас. — Знаешь ту песню про звезду, что пела нана?

Отрывки этой песни он уже однажды напевал, но тем меньше хотелось это обсуждать.

— О нет, эрниль, менестрель из меня, боюсь, выйдет ещё более слабый, чем рассказчик! — Он не различил натянутости в моём смехе, лишь подхватил улыбку, заигравшую на губах. — Отдыхай, эрниль. Нынешней ночью я буду хранить твой сон. Засыпай…

Мальчик послушно смежил веки, в очередной раз поразив меня сменой своего настроения. Как же просто и сча́стливо всё случается в детстве! Стоит лишь найтись тому, кто станет вести́ и оберегать…

 

Ночь бродила по поселению, заглядывала в окна домов. Кружилась по улицам с Тишиной. Не грозила, и даже уже не пугала — просто царствовала и жила среди нас.

Леголас мирно спал. Я хранила его сон, мысленно давая безумные клятвы — защищать… оберегать…

А неверная Тишина только слушала, готовя новые испытания, — скоро, совсем скоро мирно дремлющий юный эллон окажется действительно самым юным из всех, кто останется жить среди надвигающейся на Эрин Гален неизвестности. И последним из тех, кто благополучно повзрослел в наших покинутых всеми благими высшими силами лесах...

В непрерывном движении небесных светил иногда случаются моменты, когда серебристый Итиль приближается к раскалённой ладье Анор — так близко, что день превращается в ночь. «Ithil gwathra Anor…»⁽¹⁾ — говорят тогда, когда под лесными кронами вырисовываются причудливые узоры смешения света и тьмы, когда небесный свод, только-только синевший чистой лазурью ясного дня, вдруг чернеет и расцвечивается россыпями ярких звёзд, и когда, как поётся в старинных песнях, небесный майа настигает свою вечно ускользающую подругу. Непрошенная ночь не ко времени… затмение… гват…

Нынешней весной затмения Анор никто не ждал — ладьи обоих светил размеренно сменялись в небе, чередуя в привычном порядке ночь и день. Ничто не знаменовало тревожных событий — но всё живое тревожилось: будто удлинились тени притихшего, враз помрачневшего леса, надёжно укрывая тайны и опасности в глубине нехоженых чащ, будто наступил гват.

Изнывая от гнёта тишины и тревоги, в нашем посёлке ожидали возвращения владыки Трандуиля. Об этом не говорили вслух, но не заметить было невозможно: в сердцах всех без исключения таварвайт жила надежда, что возвращение разведчиков Индора и владыки вернёт покой и привычный уклад жизни всем нам.

Я тоже надеялась — приглушённое, отдалённое, едва уловимое, почти на грани эстэль⁽²⁾, но это чувство жило и в моём сердце. До того утра, когда пришла настоящая беда…

Ночь, что я провела у кровати в комнате Леголаса, была первой в череде множества таких же. Поначалу гонец от Хаэтиль всё чаще и чаще начал появляться на пороге дома моего отца, передавая просьбы эллет подменить её в обязанностях и дать возможность отлучиться на ночь к приёмной матери. Я соглашалась — Антаре помощь и забота любимой дочери была не лишней, а мне всё большее удовольствие доставляла неспешная и ничего не значащая вечерняя болтовня с юным эллоном. Мальчика снедали тревоги, которые он так и не умел до конца обуздать, и казалось, что наши беседы перед сном хоть немного, но успокаивают его. Я развлекала эрниля рассказами о далёких землях, народах и тех красотах Арды, что в своих странствиях успела повидать. Он слушал, мечтательно разглядывая балки потолка, и засыпал. И ростки надежды на благополучное возвращение отца крепли в нём день ото дня по мере того, как пережитые в лесу страхи отходили в прошлое. Наблюдая за ним, я понимала, что за последние недели стала самой настоящей нянькой — тем, кем не желала быть никогда, — но теперь уже это слово не вызывало в душе волн отвращения и не заставляло скрывать презрительную усмешку. Нянька… Что ж, пусть так — если это поможет вернуть мир и покой в наши леса.

С отъезда владыки Трандуиля миновало почти семь недель, месяц Лотрон⁽³⁾ подходил к концу. Бледно-зелёный наряд деревьев потемнел, Эрин Гален отцвёл, и отзвенели птичьи трели. Ночи потеплели, а туманное дыхание леса разносило по поселению ароматы хвои и трав.

 

Вечером, накануне злосчастного утра, я по собственной воле осталась в доме владыки с Леголасом, заслушавшись рассказами Аэглена — знакомые, но от того не менее занимательные, его истории словно обернули время вспять. И только когда сменилась стража, а мимо нас через залу к входной двери поспешила последняя из помогавших по хозяйству Аэглену эллет, я опомнилась: времена моих сказок прошли. Больше не сидели рядом, внимая словам мудрого охотника, ни Гвейнэль, ни Лаэрлинд, ни прочие далёкие друзья детства. Даже Сэльтуиль, полновластная хозяйка этой залы, исчезла теперь без следа... Наше время ушло. А вот юному эллону, что, подперев кулаком щеку, не сводил сияющих глаз с Аэглена, самое время было остудить и излишнюю любознательность, и впечатления дня.

Поднявшись из-за стола, я направилась в комнату Леголаса — проверять перед ночным отдыхом его спальню превратилось уже в ритуал. Это успокаивало юного эрниля, да и меня тоже, что уж скрывать, — в последние недели все мы хватались за любое занятие, лишь бы не вслушиваться лишний раз в тишину и не бросать бесцельные взгляды на лес. Чтобы хранить надежду и спокойствие. Чтобы ждать…

Вскоре в комнате появился Леголас. Молчаливо разобрал постель, скользнул под одеяло. Я поплотнее прикрыла окна, оставив за пределами комнаты и тёплое дыхание ночи, и сладкий лесной аромат. Мальчик недовольно нахмурился, но вслух не стал возражать — я не мешала его занятиям днём, а он не вмешивался в мой вечерний обход. Было понятно, что стоит мне покинуть дом владыки, как он тотчас же распахнёт окно и надолго застынет у подоконника неподвижной статуей, вслушиваясь и вглядываясь вдаль, — но бороться с этим было выше моих сил. Радовало хотя бы то, что юный эллон больше не отлучался далеко от дома и не стремился самовольно улизнуть в леса.

Наутро Леголас ожидаемо обнаружился у распахнутого окна. Навалившись грудью на подоконник, он почти по пояс высунулся наружу, на мгновение оглянулся, подарив мне короткое приветствие, и снова обратил за окно горящий нескрываемым интересом взгляд. Причина его любопытства была хорошо известна: неподалёку от террасы Дома целителей взблёскивала в лучах солнца полированная сталь — каун Имладриса оправился от полученных ран гораздо быстрее Антары и уже не первый день приветствовал рассветы взмахами меча. Фернрод не до конца ещё восстановил боевые навыки, и это было заметно — во всяком случае, мне. За годы жизни среди эльдар Имладриса довелось не раз повидать этого воителя в сражениях — и с воспитанниками, и с опытными стражами, и даже совсем не в учебных боях, — и сейчас недостаточную подвижность его правой руки отрицать было нельзя. Но, даже не смотря на это, неоспоримое мастерство Фернрода во владении клинком вызывало восхищение. Не скрывал своего восторга его умениями и Леголас.

Подойдя поближе к окну, я встала за спиной Леголаса. Отсюда хорошо просматривалась площадь, террасы Дома целителей и уводящая за угол дома тенистая аллея, где неутомимо и безостановочно сверкала сталь. Захватывающее зрелище... но моё внимание внезапно привлекло движение на площади.

— Леголас, иди сюда, — позвала я мальчика, сама не понимая причины толкнувшейся в сердце тревоги и стаскивая его с подоконника. — Спускайся, скорее сюда.

— Что случилось, Элириэль? — удивлённо оглянулся он. И, к счастью, не успел разглядеть появившуюся на площади пару — сына советника Торониона и его молодую супругу.

Они медленно шли по посёлку в направлении Дома целителей, он обнимал её за плечи, она прижимала к груди их новорожденное дитя. Мне же явилось отчётливое понимание: произошло непоправимое. А шелест играющей под ветром листвы не заглушал тихих всхлипов, слетающих с губ совсем не младенца, а его отца.

Я захлопнула окно и опустилась на колени перед Леголасом, отворачивая его от поднимающейся на площади суматохи.

— Побудь здесь, хорошо? Ты слышишь меня, Леголас? — он рассеянно кивнул, упрямо прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам, и пришлось встряхнуть его за плечи, чтобы добиться внимания. — Послушай, эрниль. Ни в коем случае не выходи из дому и не открывай окно. Понимаешь? Пообещай!

— Да… Куда ты, Элириэль? — взволнованно позвал он, когда я подхватилась на ноги и метнулась к двери.

— Сейчас вернусь, Леголас. Только никуда не уходи!

— Но…

Но я уже выбежала за порог, успев пожалеть только о том, что не имею ключей от замков этого дома — куда спокойнее было бы запереть маленького упрямца в безопасной комнате, чем полагаться на его слово.

Хотя оказалось, что данное слово юный эрниль всё же умеет держать…

 

…Он ожидал моего возвращения, сидя прямо на полу своей комнаты, прижимаясь спиной к стене под подоконником, обхватив колени руками и глядя в никуда застывшим взглядом.

Я приблизилась и села рядом, ожидая расспросов, но мальчик молчал — явно видел и понял слишком многое, долетающее до его комнаты с площади, чтобы теперь о чём-то спрашивать. Да и мне слишком тяжело было поверить и признать случившееся, чтобы пытаться что-либо говорить сейчас. Ласковая тёплая ночь непомерно жестоко обошлась с семьёй советника Торониона — его подавленный обрушимся горем сын сумел лишь сказать, что чёрная тень к малышу пришла перед рассветом от распахнутого окна… Алордин, не медля, поднял по тревоге всю стражу и увёл в леса. Антара не оставляла попыток врачевать дитя, но одного взгляда на горестное лицо моей матери было достаточно, чтобы понять — её усилия не помогут… Не в этот раз…

Стоило протянуть к взволнованному Леголасу руку, как он, словно этого ждал, тотчас же прижался к моему боку, старательно стараясь подавить дрожь. Я обняла его и погладила по растрепавшимся волосам. «Ты не должен был этого видеть… Не должен такого переживать… — вихрем кружилось в голове. — В наших землях, в наших домах поселилась опасность. Но это не должно быть так!..»

— Эль… — неуверенно заговорил было он, но тут же замолчал, то ли не решаясь озвучить снедающие его мысли, то ли попросту не находя слов, чтобы выразить их. — Эль, они…

— Мне хотелось бы сказать, что всё будет хорошо, милый мальчик, но это не так, — решилась я.

Пусть лучше знает правду — сын владыки должен уметь побеждать страх…

— Что… что с нами будет, Эль? — еле слышно прошептал Леголас.

— С нами? Не знаю, эрниль, наши судьбы может видеть лишь Вайрэ, не я. — Ложь, наверное, на время смогла бы подарить утешение, но утешать я не умела никогда.

Он вскинул голову, явив взволнованный пытливый взгляд, и я снова погладила его по волосам:

— Я буду с тобой, Леголас, и не оставлю тебя. Я не позволю никаким теням или ночным охотникам забраться в твои окна и буду защищать до возвращения владыки.

— Эль… — он наклонился, ткнувшись в меня лбом, — …для меня большая удача... случай, что ты вчера здесь осталась… Ведь я, наверное, тоже мог бы сейчас… как он… — запинаясь на каждом слове через силу выговорил Леголас. — Я ведь хотел открыть окна, как ты ушла… Но потом… потом подумал, что ты… можешь заметить меня…

— Ну что ты, эрниль, перестань, — прижимая его к себе, я с ужасом понимала, что он прав. Ведь знала же! Успела узнать его привычки — и оставила без внимания. Непростительная глупость! И самое настоящее чудо, что эта беспечность не привела к непоправимому, что он не пострадал…

— Не бойся, мой мальчик, мы — все мы — отныне будем внимательны. Только теперь стоит изменить привычки. И всегда — понимаешь? — всегда быть настороже.

— Понимаю, Эль…

Он притих, прижавшись к моему боку. Его мысли — тревожные, мятущиеся, растерянные, — были понятны и ощутимы даже без усилий осанвэ. Я молчала, стараясь не вслушиваться в доносящиеся с площади звуки, пыталась отогнать собственные невесёлые размышления и гладила склонённую макушку мальчика. В памяти вставали давно минувшие тревожные ночи военного времени, орочьи набеги и вставшие кольцом стражи, за спинами которых лежали погибшие жители восточных рубежей... Почему снова? Неужели снова как тогда?..

Сложно сказать, сколько мы так сидели, поглощённые тревогами и раздумьями, и сколько бы времени ещё провели на полу под стеной, но внезапно стало понятно, что шум снаружи изменился и усилился. Затем прибавился звонкий цокот копыт по вымощенным дорожкам. А потом, не оставляя времени даже встать, резко распахнулась дверь комнаты Леголаса. Миг — и перед нами предстал владыка Трандуиль. В запылённой дорожной одежде, походном плаще и с оружием он стремительно вошёл в комнату сына, на ходу стягивая перчатки. И лишь тогда запоздало прозвучал сигнальный рог, знаменующий его возвращение.

— Ада! — встрепенулся эрниль, подаваясь навстречу приближающемуся отцу.

— Йондо… Ион нин…⁽⁴⁾ — прошептал владыка, опускаясь рядом с нами на колени.

Он раскрыл объятия, и взвившийся на ноги Леголас бросился к нему.

Я поднялась и как можно незаметнее постаралась исчезнуть из комнаты — мой долг няньки можно было считать благополучно исполненным. А прочим обязательствам придётся подождать более благоприятного момента — детям сейчас совсем не подходящее время познавать кишащие неизвестными тварями леса…

 

Внук Торониона не дожил до заката…

А ещё в тот же день стало понятно, что беда зацепила не только семью советника. Одна за другой приходили вести: ядовитые твари объявлялись вблизи поселений. И первыми жертвами стали именно дети — не обученные сражаться, доверяющие знакомому лесу и умиравшие один за другим в родных домах. Неведомый и неуловимый враг уверенно бил в уязвимое место нашей казавшейся непреодолимой защиты — по детям и мирным домам. Целители были бессильны перед лицом новоявленной опасности — малыши не имели достаточно сил, чтобы долго противиться воздействию малоизученного яда. А потери, подобные этим, пережить сумела не каждая мать…

В одну ночь — по-летнему тёплую и ласковую — мы потеряли слишком многих. И леденящий страх сковывал сердце при виде каждого нового гонца, прибывающего в поселение весь бесконечно-долгий день и ночь, и ещё следующий день. Все они несли свои беды владыке Трандуилю из отдалённых поселений Эрин Гален, и каждая новая весть рушила привычную мирную жизнь — до основания, до корней, дотла. Будто мало было тех несчастий, что принёс отряд Индора, вернувшийся без своего командира. Словно снова разразилась война...

 

Тогда мне казалось, что случилось затмение, поглотившее свет и радость новой весны. Ночь не ко времени… Гват… Но я ошибалась — то было всего лишь лёгкое облачко, на короткий миг омрачившее солнечный день.

Настоящая тень выжидала, притаившись в Незримом. Настоящее затмение, как оказалось, ещё грядёт — столетие спустя…

* * *

В ночь, когда над Эрин Гален звучал горестный плач по погибшим, исчезла Наурэль — словно растворилась в лесах без следа. Антара и моя мать старались не упускать её из внимания с той самой минуты, как отряд вернулся домой без Индора, и состояние посеревшей от горя эллет доставляло немало волнений.

Всегда приветливая, открытая, добродушная и смешливая Наурэль крепко-накрепко заперла скорбь в своём сердце, не позволяя ни единой слезинке скатиться из глаз. Она быстро угасала, это видели все — и родные, и близкие, и друзья, — но слова утешений не достигали её сердца, и даже воля владыки Эрин Гален не способна была восполнить её утрат. Я боялась потерять одну из немногих ещё остававшихся в родных землях эллет, тёплые чувства к которой испытывала всегда. Но всеобщая скорбь грозила погасить свет и её фэа.

Наурэль искали всю ночь — искала дочь с супругом и братьями, искала гвардия владыки и свободные от дозоров стражи, с позволения матери к поискам присоединилась и я, — но эллет нигде не было. Едва различимая, запутанная цепочка следов петляла вокруг поселения, то приближаясь к лесу, то возвращаясь обратно к вырубке и зеленеющим полям, но все сходились в одном — Наурэль не ушла далеко от дома, она где-то рядом. Но где?..

На рассвете меня осенило — было ещё одно место, о котором никто не подумал, ожидая угрозы от внешних границ, а совсем не от того, что хранили наши леса. Оскальзываясь на незнакомых расщелинах и путаясь в тропах, появившихся за последние столетия, когда сюда не ступала моя нога, я рванула прочь от поселения вверх по усеянным мелким скальным крошевом склонам Эмин Дуир, к истокам реки Зачарованной, — к тому месту, где и сама провела немало скорбных часов. Я когда-то не пожелала принять забвение, обещанное водами коварной реки. Но кто скажет, какие желания пробудят они в расколотом сердце Наурэль? Потери влекут за собою всё новые потери… Только бы не опоздать…

Эти мысли оказались верны — Наурэль сидела на берегу у истока Зачарованной, а в её руках серебрился массивный кубок. Но, очевидно, совсем не вина.

Преодолевая разделяющие нас ярды, я не видела и не слышала ничего, кроме поникшей от горя эллет и гулкого биения собственного сердца. И только добравшись до ровного уступа на склоне, с которого просматривалось как поселение под склоном горы, так и убегающая от истока река, поняла, что пришла не ко времени — Наурэль была не одна. Крепко сжав её руки на кубке, не оставляя возможности сделать и глотка, неподалёку сидел каун Фернрод. И непривычно звучал его бархатистый голос, мягко увещевая:

— Это возможно, Наурэль. Я знаю. В наших землях так говорят…

Он замолчал при моём неуместном появлении и вопросительно изогнул бровь, словно ожидая пояснений. Я тоже молчала, не находя слов, не признавая необходимости оправдывать своё появление или что-то объяснять и пытаясь урезонить сбившееся от бега и волнения дыхание. И тогда он снова заговорил:

— Я чужой в ваших землях, эллет. Чужд твоему лесу и твоему народу. Ты не знаешь меня и не должна безоглядно доверять. Но бренниль Элириэль ты веришь?

Наурэль подняла на меня глаза — странный взгляд, полный смеси отчаяния, растревоженных мыслей и… надежды. А потом кивнула.

— Тогда послушай, что скажет она, — Фернрод отодвинулся чуть поодаль, оперся спиной о валун и скрестил на груди руки, отпустив Наурэль.

Я не спеша обошла бьющий из недр горы источник, пытаясь выиграть время и не понимая, что должна сказать.

— Правда ли, что мы с Индором можем снова быть вместе? Как всегда… как раньше… Что он может вернуться, если этого желать?

Подавив тяжкий вздох, я присела на корточки, задумчиво перебирая усеявшие берег камешки. Почему, о Валар? Почему все подобные вопросы достаются мне? Мне, знакомой только с песнями о Благословенном Крае и никогда не выходившей в море дальше закрывающих Гавани скал.

— Этого должна желать не только ты, но и он, — выдавила я. — И никто не знает, когда и как возродится его фэа. И ещё… возрождение невозможно здесь. Только далеко за западным морем, в землях, зовущихся Бессмертными, где неоспоримо правят Владыки Запада, — упреждая ожидаемые вопросы, быстро добавила я.

— Значит, эти слова всё же правда?

— Не знаю, какие слова доносил до тебя каун, но я сказала лишь то, о чём знаю сама.

— Эль, а сама ты веришь, что это возможно?

Я вздохнула: нелёгкое испытание — говорить о Бессмертных Землях с теми, кто всю жизнь знал лишь окрестности Эмин Дуир.

— Мне доводилось встречать возрождённого. Но, сама понимаешь, не слишком вежливо было бы расспрашивать его о подобных вещах.

Фернрод неопределённо хмыкнул, но выражение его лица так и осталось бесстрастным, не выражая ни насмешки, ни возражения моим словам.

— Если ваши слова… — Наурэль метнула на Фернрода короткий остерегающий взгляд и снова повернулась ко мне, — если всё это правда… То как же тот возрождённый оказался здесь? Каун сказал — это невозможно.

— Теперь невозможно, да, это так, — подтвердила я, ощущая настойчивый и обжигающе-требовательный взгляд Фернрода. И, исполняя немое приказание кауна, произнесла: — Мир изменился, Наурэль. Изменился ещё до моего рождения. Не говоря уж про времена ваших детей, или Индора и тебя…

Молчание Наурэль было долгим. Наконец она приподняла подрагивающими руками массивный кубок — этого с лихвой хватило бы не только на избавляющий от боли памяти сон, но и на то, чтобы сделать его беспробудным, — и горько усмехнулась:

— Высшие силы позволяют мне выбрать, не так ли?

— Выбор, эллет, есть всегда, — сказано было жёстко, но в глубине души невозможно было не согласиться с произнесёнными Фернродом словами. — Но какую нить вплетёт Великая Ткачиха в гобелен твоей жизни?

Наурэль опустила голову, заглядевшись в чёрную глубокую воду омута. Плеснула разыгравшаяся волна от бурлящего ключа, и к моей ноге приткнулся тёмно-бурый камешек. Я подняла его, крепко стиснув в кулаке, — оставалось лишь выкроить время для ремесла, и мой браслет пополнится ещё одним алым гранатом. Индор… я обещала присмотреть за твоей семьёй… А обеты до́лжно исполнять.

— Я всем сердцем желала бы, каун, чтобы всё было как раньше, — Наурэль тяжело вздохнула, едва сдерживая всхлип.

— Боюсь, эллет, что возможности изменить случившееся ни у кого из нас нет, — безжалостно выговорил Фернрод.

Я наклонилась к Наурэль, забирая из её рук наполненный зачарованной водой кубок. Она потянулась за ним, но не попыталась отобрать.

— Мне хотелось бы, чтобы было как раньше… — словно в беспамятстве проговорила она. — Но… Я не знаю дороги в те земли, где ещё можно обрести надежду…

— Надежда должна жить в твоём сердце, — тихо произнёс Фернрод.

— А провожатых к Гаваням несложно найти, Наурэль, — наконец-то замысел кауна прояснился и для меня. — Даже я могу стать провожатой. Твоё слово?

Она снова долго молчала. Запрокинув голову, так что струящиеся по спине растрепавшиеся рыжие косы спустились до самой земли, смотрела на сменяющиеся в поднебесье краски нового дня. Потом ответила:

— Я с радостью и надеждой приму твою помощь, Элириэль. И я верю твоим словам.

Она легко подхватилась с земли, приложила ладонь к груди и склонила голову перед кауном. Обернулась ко мне, сияя безотчётной надеждой во взгляде. А я вымученно улыбнулась — мне уже доводилось улыбаться так, провожая Гвейнэль, — и согласно кивнула:

— Только скажи, когда будешь готова уйти, Наурэль. Путь предстоит немалый, а корабли не уходят за море в осенние што́рмы…

— Я готова, Эль! — воскликнула она, раскинула руки и закружилась, счастливо смеясь. — Готова уйти хоть сейчас!

Лёгким шагом, едва не танцуя, Наурэль поспешила вниз по склону горы к посёлку. Я поднялась, отбрасывая — кроме одного — бесполезные, обкатанные водой камешки, которые за время нелёгкого разговора успела собрать, и услышала:

— Я пойду вместе с вами, бренниль.

— Только в Гавани, каун Фернрод? Или сопроводите всех желающих уйти прямиком в Благословенные Земли, — не сдержалась я.

— Для начала в Имладрис, бренниль Элириль, — парировал он. — А потом, если распорядится владыка Эльронд, сопровожу и до Митлонда. А уж дальше… Моя фэа пока не стремится покидать эти берега, — сдержанный тон спокойно произнесённых слов совсем не вязался с откровенным вызовом, которым горел его взгляд.

— Следует испросить позволения владыки Трандуиля…

— Позволения? — уже не скрывая пренебрежения, перебил Фернрод. — Впервые слышу, что для бренниль Элириэль требуется чьё-либо позволение покидать охраняемые границы. Разве не следовало об этом подумать прежде, чем обнадёживать или обещать?

— Мои обещания — это моя забота, каун Фернрод. А воителю Имладриса стоит озаботиться тем, достаточно ли крепко удерживает великолепный клинок его правая рука.

Он хохотнул, встал и церемонно поклонился:

— Непременно, бренниль. Это моя первейшая забота.

— А есть и другие?

Каун не оставил насмешку без ответа. Уже уходя следом за Наурэль, приостановился, обернулся и снова поклонился:

— Вторая моя извечная забота — благополучие гостей Имладриса.

— Это следует понимать так, что мы непременно туда доберёмся?

— Непременно, бренниль. Если эдиль Эрин Галена хоть немного умеют сохранять здравый смысл, распознавать опасность и выполнять приказы, то уже к осени эта эллет сможет сесть на корабль и довериться мастерству корабелов Митлонда и воле Валар.

Я промолчала, не желая разжигать бессмысленный спор.

Он ещё немного постоял на склоне, словно ожидая ответа. Но не дождался. Поклонился в очередной раз — с насмешкой, как мне показалось, — и направился к поселению.

Последнее слово осталось за ним. На сей раз…

* * *

В высокие окна кабинета владыки заглядывали косые лучи закатного солнца. Золотили драгоценными отблесками предметы обстановки, полку со свитками и рассыпанные на столе бумаги, удлиняли тени. По плечу Трандуиля змеилась, поблёскивая, светлая прядь волос, но лицо оставалось в тени возвышающейся над головой спинки массивного кресла. Владыка молчал, и нельзя было понять, что ответит он на моё решение покинуть Эрин Гален и проводить Наруэль к западным берегам.

— Хир Трандуиль… — решилась я напомнить о своём присутствии.

— Мы уже говорили об этом, бренниль, — устало отозвался он, — после вашего возвращения в дом отца.

«Бренниль»… Не «Эль» и даже не «Элириэль» — то, что нельзя было прочесть по лицу, с лихвой выдавали его голос и слова.

— Вы вольны́ покинуть этот лес, — продолжал он, — по своему желанию в любое время дня или ночи. Не в моих силах дать защиту всем здесь живущим, не в моём праве требовать, удерживать и запрещать.

В его голосе звучало едва ли не безразличие, но такая ширма уже не могла скрыть истину для меня.

— Хир Трандуиль, я…

Он поднялся, не позволяя закончить:

— Доброй дороги, бренниль. Стражи, что сопровождали Сэльтуиль в гавани, проводят и вас…

— Мне не нужны стражи, хир Трандуиль! Позвольте же всё сказать! — Я шагнула ему навстречу, вцепившись в край разделяющего нас стола. — Кауну Фернроду, как и мне, достаточно хорошо известны дороги по обе стороны хребта Хитаэглир. А все те, кто желает уйти вместе с нами, способны достаточно хорошо держать в руках оружие, чтобы не отвлекать стражу!

Владыка невозмутимо приподнял бровь и чуть склонил набок голову, разглядывая меня с высоты своего роста:

— Что же требует бренниль от меня?

— Ничего не требует, повелитель, — едва сдерживая нарастающее раздражение, выговорила я. — Но в ближайшее время начинать учить эрниля Леголаса уживаться с лесом — не самое лучшее занятие. Для начала научите его разбирать чуждые обычному уху голоса.

Трандуиль вскинулся, оставив напускное безразличие, а взгляд стал цепким и настороженным. Не слишком-то верилось, что он не до конца распознал способности собственного сына, но, кажется, так и было — Леголас не открыл отцу все события праздничной ночи до конца.

На мгновение сожаления о сорвавшихся словах кольнули сердце — словно не удалось оправдать доверия или чьих-то надежд, но всё же… так станет лучше для всех. Для всех нас…

Я поклонилась и повернулась к двери, собираясь уйти.

— Что сказали на ваше решение отец и мать, бренниль? — остановили меня слова владыки.

— Они не возражают, хир Трандуиль.

— Тогда и мне остаётся пожелать только доброй дороги.

— Благодарю.

До момента захлопнувшейся за спиной двери на затылке ощущался прожигающий взгляд, а потом меня встретил взгляд другой — более наивный, но не менее укорный.

— Ты решила уехать из наших земель, Эль?

— Только на время, Леголас.

— Аэглен сказал, что пташка снова упорхнёт…

— Аэглен в чём-то прав, эрниль.

— В чём-то?

— Именно так… Я не птица, у меня нет гнезда…

— Эль…

Я присела на уровень его роста и заглянула в чистые голубые глаза.

— Мне неведомо, что ты успел подслушать из разговора с твоим отцом, Леголас, но мой путь будет более лёгким, если ты дашь сейчас слово беречь себя.

— Ты уезжаешь туда же, куда и нанэт? — чуть помедлив, поинтересовался он.

— Не совсем, милый мальчик, я не готова ещё повидать те края.

Он чуть нахмурился, раздумывая, а я протянула руку и коснулась его плеча:

— Я скоро вернусь, Леголас. Будь в наших землях хоть чуточку поспокойней, я назвала бы и день, и час своего возвращения. Но сейчас я могу лишь сказать, что приложу все свои силы, чтобы встретить Ночь Зимних Огней уже здесь.

Помолчав, он качнулся ко мне и порывисто обнял за шею.

— Ты обещала, Эль… И я буду ждать…

— А твоё слово, эрниль?

Он чуть отстранился и недоумённо моргнул, но потом догадался:

— Да, я буду осторожен. И каждый вечер буду осматривать комнаты, как делала ты.

Его слова вызвали невольную улыбку, позволив побороть навернувшиеся на глаза слёзы, — кажется, за те месяцы, что я прожила в родных землях, приходилось плакать едва ли не больше, чем за пять сотен лет вдали от Эрин Гален.

— Вряд ли это так необходимо в присутствии твоего отца, Леголас. Просто будь осторожен и… И не скрывай ничего от него, — последняя фраза заставила юного эрниля опустить голову.

Но, чуть помедлив, он всё же кивнул.

— Да, Эль, обещаю.

— Я. Скоро. Вернусь, Листочек, — обещание удалось произнести спокойным и уверенным тоном.

— Я. Буду. Ждать… — так же серьёзно пообещал эрниль.

И, направляясь к выходу из дома владыки, а затем через площадь к дому Индора, я надеялась лишь на то, что не оступлюсь, не споткнусь и не опущу плечи под пронзительными взглядами множества глаз…

* * *

По-летнему ещё тёплые воды залива Митлонда мерными волнами накатывали на берег, перебирали серую гальку бухты и шептались на разные голоса. Алая полоса заката уходила за горизонт, уступая пространство небес серебристой россыпи звёзд. И где-то там, сливаясь с исчезающим заревом вечерней зари, истаивали паруса уплывающего к западу корабля.

Мы успели до осенних штормов. И, как неоценимая награда за пережитое, в Митлонде с радостью приняли всех решивших уйти таварвайт. Снаряжённый к отплытию корабль ждал, и его команда по слову владыки Кирдана вмиг распустила паруса.

Они уходили на запад, и я провожала их с негасимой эстэль… Так уже случалось, так было не раз…

— И случится не единожды, бренниль Элириэль, — раздалось за спиной.

— Да, знаю, каун, — не оборачиваясь, отозвалась я.

Он подошёл и встал на уступе рядом, тоже глядя на утопающий в море закат. Чуть помедлил и поинтересовался:

— Зов моря, бренниль?

— Нет, просто печаль...

— Тогда что же, в обратный путь? Не изменились желания?

— Нет, каун Фернрод, желание прежнее — вернуться в родные леса.

Он помолчал, не начиная больше ни осторожных расспросов, ни отдалённых уговоров, которых было предостаточно за время долгой дороги от Эрин Галена до Имладриса, а потом и сюда: что владыкам эльдар мнится в Рованионе тень угрозы; что неведомые твари неспроста объявились в древнем сумраке чащ; что родным и друзьям будет только лишь в радость, реши я остаться в безопасном Имладрисе на долгие времена…

Я отвернулась от потемневшего моря и подобрала сложенные у ног вещи.

— Мне пора возвращаться, каун, пока не размыты дождями дороги и открыт перевал. Спасибо… За оставленные позади лиги, за помощь в пути, за надежду и утешение для таварвайт…

— Ещё рано прощаться, бренниль, — усмехнулся Фернрод, — до Имладриса нам по пути. Если нет возражений, конечно.

— Нет, буду рада.

— Тогда вперёд…

— Или назад…

— Путь неблизкий, бренниль, ещё многое может измениться.

— Это не изменится, каун. Не изменится никогда.

Он самодовольно усмехнулся, но возражать не стал.

Было понятно, что обратную дорогу переполнят разбуженные воспоминания о прожитом в Имладрисе времени, о друзьях и ученичестве у Миргола, о всём том, что тянуло задержаться в долине или вовсе остаться… Но меня ждали в Эрин Гален — в родном доме, где творилось неладное, и где лишняя пара рук и глаз сейчас лишней никак не была.

«Проводи их к надежде, родная…» — на прощанье сказала мне мать.

Я исполнила её просьбу и для утративших надежду сделала всё, что умела.

А сейчас предстояло вернуться по сумрачным тропам назад. С неизбывной надеждой — черпая силы в эстэль можно преодолеть гват…

---

1) Ithil gwathra Anor… — (синд.) Итиль затмевает Анор…

Вернуться к тексту

2) эстэль — (синд.) надежда, основанная не на личном опыте или просчете исхода ситуации, а исключительно на вере в неизменно хороший исход и неусыпную заботу Создателя Илюватара о своих Детях.

Вернуться к тексту

3) Лотрон — (синд.) май

Вернуться к тексту

4) Йондо… Ион нин… — (синд.) Сынок… Сын мой…

Вернуться к тексту

Весна 995 г. т.э.

Алые воды быстроструйной реки утекали в рассвет. Обыкновенно тёмные, бурные, шумные и стремительные, перед восходом дневного светила они словно бы примолкали и умеряли свой бег — будто выстилали переливчатыми стягами земную дорогу для вползающей на небеса раскалённой ладьи Ариэн. Под обрывистыми речными берегами густыми сизыми лентами тянулся ночной туман, но здесь, у самой воды, всегда было на удивление тепло — взгорбленные хребты ощетинившегося лесом высокого холма надёжно хранили южные склоны от иссущающе-ледяного дыхания Фородвайта, часто несущегося через равнины вместе с северо-восточными ветрами до самых окраин Эрин Гален. Спускающиеся по холму к воде серостволые буки лениво помахивали голыми ветвями и омывали узловатые старые корни в быстрых водах Лесной, в предрассветных сумерках отчётливо напоминая онодрим, давно не являвшихся в наши леса.

Шум реки, так несхожий с мелодичным журчаньем истекающего из чаши ручья; пронизанное светом звонкое редколесье, с наступлением полноправной зимы нередко уступающее напору ветра и снегам; туманы болот, пытающиеся пробраться в чащу по течению Лесной, — всё другое, отличное от того, чем жили на Эмин Дуир. И от мыслей о брошенном доме просыпалась тоска — по каменистым осыпающимся склонам гор, по укромным заросшим тропкам и по тёмно-зелёным ельникам, где, казалось, извечно гостила весна.

Алое зарево рассвета медленно стекало с реки, поднимаясь в прозрачное небо вместе с дневным светилом, и над лесом раскатисто звенело эхо птичьих голосов, приветствуя новый день. Новый день в новом месте, которое за два миновавших десятилетия так и не стало до конца родным.

 

Это место выбрала мать — той весной, что пришла после горестного года, когда немало нашего народа покинуло Эрин Гален навсегда. Той весной, словно отголоски пронёсшейся бури, всё никак не стихали шальные ветры — ветры юга и запада, несущие беспокойство и без того растревоженным посёлкам, где остались пустовать покинутые дома. Уходили многие — не на запад за море, но в странствия, — в поисках воспоминаний или покоя, новой жизни и радости, лишь бы не видеть, как осыпаются под напором леса стены, не давшие приюта близким и друзьям. Посёлки пустели — поначалу на дальних границах, потом всё ближе и ближе к дому владыки и сердцу наших земель. Эдиль уходили странствовать, и некоторые больше не возвращались назад.

А ещё той весной стало ясно, что неведомые твари, накануне с первыми холодами Ласбелин⁽¹⁾ вроде бы покинувшие Эрин Гален, — то ли впали в зимнюю спячку, то ли перебрались в более тёплые земли, — не оставят в покое ни нас, ни лесные поселения эдайн. Несмотря на усилия стражи, на охрану границ, дальние разъезды дозоров и неусыпное внимание всех нас, с наступлением весны ядовитые охотники объявились вновь — приходили из необжитой чащи южного леса, пробирались по тропам, приближались к одиночным домам. Им противостояли, их выслеживали и убивали — но они, как истинные охотники, с каждой ночью подступали всё ближе, пятная лесные дороги липкой слизью и оплетая гроздьями паутины пустующие дома.

Месяц Гвирит⁽²⁾ донёс ветер странствий и в нашу семью — на стыке весны и лета посёлок решила покинуть моя мать. И отец, не позволивший ей уйти в леса в одиночку, что нередко случалось на моей памяти в прежние времена, отправился с ней. Долгое время перед уходом мать хранила молчание — лишь настойчиво испрашивала своих легкокрылых вестниц, всегда собирающих для неё самые верные новости от Старой дороги до вершины Эмин Дуир. Но в ту весну всё случалось иначе — ни одна из её посланниц не вернулась назад, и распустившийся вокруг дома цветник непривычно пестрел ослепительно-яркими красками, лишившись перламутрово-синей накидки живого ковра. Мать мрачнела с каждым днём расцветающей весны, и потому её однажды объявленное решение странствовать не стало неожиданностью ни для отца, ни даже для владыки Трандуиля, накануне имевшего с ней какой-то долгий разговор. Она и раньше уходила, даже изредка брала с собой и меня, но в ту весну… Всецело поглощённая заботой о безопасности родного посёлка, я не понимала её стремлений — да и не хотела понять…

Отец с матерью возвратились в Иваннэт⁽³⁾. Отец был спокоен, пряча затаённую мечтательную улыбку на губах, мать же откровенно сияла радостью, и первые слова её были обращены к владыке Трандуилю: «Всё так, повелитель, как и говорил Аэглен. Мы нашли это место, и оно прекрасно…». Хмурое озабоченное выражение вмиг сбежало с лица Трандуиля — словно возвратился прежний, потерянный в бездне прожитых лет эрниль, — и отец с матерью, даже не сменив дорожных одежд, проследовали за ним в кабинет, откуда вышли только под утро, но по-прежнему сияя той же затаённой надеждой, которая озарила теперь и владыку. К их появлению я уже знала многое — Аэглен не стал избегать ответов на прямые вопросы, да и, по-видимому, таить что-либо уже не было больше смысла: не в обычные странствия уходили отец и мать. Грядут перемены. Новая жизнь… новые земли… переселение — для кого-то уже далеко не новое событие. Для меня же — в первый раз...

К востоку от Хитаэглир не было таких крепостей, как в Западных землях, и любое из поселений таварвайт, даже укреплённое и охраняемое, не могло сравниться с тем же Имладрисом, уже наглядно показавшим возможность сдерживать врага. Нам нужна была крепость — для укрытия беззащитных и слабых, нужна была твердыня, способная в опасное время сдержать любого врага... Так объясняли мне отец и мать необходимость переселения.

Такие доводы были безупречны, да и сама я, прожив нелёгкий год в напряжённом внимании, прекрасно понимала это, — сложно мыслить иначе при виде измученных стражей, возвращающихся из дальних дозоров, но не находящих истинного покоя и безопасности в собственных домах. Я понимала это умом, но никак не могла принять сердцем — при одной только мысли о том, что наше цветущее поселение исчезнет под покровами леса, дыхание срывалось от стискивающей грудь боли и накатывала неудержимая тоска. Мне уже доводилось видеть неумолимое наступление леса — и в далёкие детские годы, когда мать показывала мне видения жизни у Амон Ланк, и позже, встречая во времена странствий едва уловимые следы присутствия поселений по всему Эрин Гален, и сейчас, когда на моих глазах ветшали без хозяев осиротевшие дома. Думать о переселении было невыносимо больно, и всеми силами я гнала эти мысли — до той минуты, пока воочию не увидела выбранные матерью места.

Шумный и быстрый речной поток, путаясь в корнях растущих по берегам буков, омывал высокий лесистый холм. Свежий и чистый воздух окраин; полупрозрачный, пропитанный солнцем лес… Я влюбилась в это место с первого взгляда, но единственное, что и сейчас, спустя два десятилетия, не умела принять — это пещера у южного подножия холма: будущая крепость, та твердыня, ради которой мы и явились сюда.

Поначалу «крепость» не производила особого впечатления — обычная небольшая пещера с прочными стенами, из которой извилистый коридор со сводчатым потолком уводил в недра холма. На другом конце коридора — узкая щель, тёмный и непроходимый лаз в каменной стене, откуда тянуло сквозняком и влагой. Никто из осматривающих пещеру эдиль не сумел пробраться через завалы камней дальнего конца коридора, и тогда владыка Трандуиль, остановив бесплодные попытки, принёс одну из своих певчих птах, во множестве обитавших у его дома в садах. «Anno enni cened»,⁽⁴⁾ — прошептал владыка не слишком довольной птице и выпустил её в щель. Она возвратилась нескоро, но увиденное, по всей видимости, в должной мере порадовало владыку — до самого возвращения к Эмин Дуир он был переполнен надеждами, весел и доволен. А потом к «крепости» отправились и первые мастера…

Вновь оказалась я на берегах быстроструйной Лесной реки лишь к следующей весне. И тогда в полной мере смогла впечатлиться тем, что до сей поры было открыто лишь владыке и некоторым посвящённым: за расчищенным и расширенным первым коридором ветвились и другие проходы — множество туннелей в теле высокого холма, — а главный, самый широкий из них, выводил в громадный зал. Потолок этого зала терялся в темноте, доставая, возможно, до самой вершины холма, а лабиринт извилистых проходов уводил куда-то в кажущиеся бездонными подземелья, ещё не изведанные даже трудящимися здесь мастерами до конца.

Последующие годы я бывала в «крепости» лишь от случая к случаю: навещала поселившегося среди мастеров отца, сопровождала владыку Трандуиля с Леголасом или мать, тоже, как и я, не решавшуюся окончательно перебраться с лесных просторов под своды каменной толщи холма. А потом озабоченный строительством лесной твердыни лорд-советник вдруг предстал предо мною и матерью в роли заботливого отца и супруга — в один из приездов он провёл нас в лес по склону холма и указал на укрытый среди ветвей талан. «Вам не обязательно сейчас уезжать…» — скрывая многозначительную улыбку, произнёс он. И мы остались…

Убежище на раскидистом буке вскоре превратилось в небольшой дом, где всегда можно было обогреться, следя за окрестностями, пережить непогоду и отдохнуть, не спускаясь в недра холма. А я последний раз посещала поселения у Эмин Дуир около пяти лет назад…

 

 

— Всё ещё тоскуешь, девочка моя? — раздался за спиной голос отца.

Что ни говори, но он всегда понимал мои даже самые тщательно укрытые мысли…

Я обернулась:

— Ах, адар, всё так изменилось…

— В нашем мире всегда всё меняется, Эль. Ты должна это помнить…

— Знаю, ада. Но это так…

— Тяжело? — упредил он любые высказывания. — Да, милая, тяжело. Это так.

— Я всегда возвращалась домой, ада. А сейчас…

— А сейчас только от тебя зависит, где будет твой дом.

— Да, знаю… — я замолчала.

Отец тоже молчал. А его неспокойный и озабоченный взгляд сосредоточенно блуждал по расцвеченной алыми сполохами Лесной реке. Потом он взглянул на перекинутый к другому берегу только-только отстроенный каменный мост, на стройную аллею молодых буков, очертившую по противоположному берегу свежепроложенную тропу к старому поселению, которой всё чаще пользовались перебирающиеся на север Эрин Гален таварвайт.

При виде озабоченности отца тоскливые мысли тотчас же выветрились — как могу я жаловаться на какие-то неудобства и потери, если прекрасно знаю, что и при каких обстоятельствах терял в своё время отец. И сколько раз… Но к разверзнутому зеву пещеры за спиной, из которого доносился непрерывный перестук инструментов, сердце всё же не лежало.

— Ада, если ты не возражаешь, я буду у себя.

— Ступай, Эль, отдыхай.

Не успела я добраться «к себе» — до излюбленного крошечного домика на талане южного склона холма, — как внимание приковало какое-то движение на подступах к мосту.

— Ада, смотри! Там! — сбежала я обратно к пещере, перехватывая готового скрыться в её недрах отца.

— Таэрдир, Лантирион! — скомандовал отец дежурящим у моста стражам. — Встретьте гостей и сопроводите всех в Зал.

Стражи склонили головы в согласии, обратив внимание на приближающихся, а я лишь сейчас поняла, что нежданные утренние гости — это совсем не очередные переселенцы из Эмин Дуир, не владыка, неусыпно наблюдающий за обустройством крепости, и не вестники, снующие между поселениями таварвайт.

По тропе неспешно двигался тяжёлый обоз из нескольких гружёных повозок, а впряжённые в них низкорослые лошадки совсем выбились из сил, выдавая дальнюю дорогу и нелёгкий путь, проделанный, по всей видимости, от Мэн-и-Наугрим до нас…

* * *

В ещё далеко не законченном, но по виду уже отличающемся от необжитой пещеры большом Зале горели факелы и жаровни, расставленные полукругом у стола на возвышении. Вдоль наспех обтёсанных стен толпились все без исключения мастера, по случаю отложившие даже самую важную работу. И впервые за долгое время из подземелий пещеры не доносился ставший привычным скрежет камня и перестук молотков. Мастера сдержанно молчали, лишь иногда перешептывались, а на столе перед моим отцом бородатые низкорослые гости, приведённые стражей из-за моста, выкладывали всё новые и новые сокровища: оружие прекрасной работы, россыпи цветных каменьев, щиты и ткани, выделанные кожи, слитки металлов, инструменты — от ювелирных до лекарских, столовые приборы и даже хрупкие, как утренняя роса, сияющие зеркала…

— Мы не нуждаемся в этом, почтенные наугрим, — произнёс отец, в который раз безуспешно пытаясь, не повышая голоса и не показывая удивления, остановить заливающегося цветистой речью рыжебородого предводителя гномов, расхваливающего извлекаемый из сундуков товар.

— Взгляни сюда, повелитель, — не унимался гость. — Даже в наших землях сложно найти что-либо подобное.

Я едва удержала восторженный вздох, когда торговец открыл один из обтянутых бархатом футляров, — четыре ряда отборных, абсолютно одинаковых по цвету и огранке рубинов, стянутых в ожерелье тонкой золотой сетью. Изысканная работа, великолепное мастерство… Но отец лишь качнул головой, отказываясь.

— И ещё вот это… и это, повелитель. И взгляни вот сюда…

Мне по собственному опыту было известно, как сложно заставить замолчать гнома-торговца, твёрдо намеренного что-то продать, но всё же в нынешней настойчивости заезжих купцов было что-то неправильное. Внезапное появление их далеко в стороне от обычных торговых путей, роскошные товары, которые уж никак не стоит везти по нетореным путям. И это нескончаемое «Повелитель…» — не могли ли за два десятилетия слухи о переселении докатиться до Хитаэглир через наши леса?

— Послушай, почтенный, — решительным жестом отодвинув от себя ещё два футляра, отец приподнял ладонь, требуя тишины.

Рыжебородый замолчал, переглянувшись со своими помощниками, до сей поры безмолвно и безропотно таскавшими от моста в Зал нескончаемые тяжёлые сундуки. Отец, явно удовлетворённый наступившей тишиной, продолжил:

— Твои товары великолепны, почтенный…

— Строр, — представился, наконец-то, торговец и попытался было вставить что-то ещё, но отец повелительным взмахом руки заставил его замолчать.

— …почтенный Строр, — как ни в чём не бывало, продолжил он. — Но куда б не вели изначально проводники твой караван, явились вы явно не по назначению.

— О, повелитель, — воспользовавшись паузой, зачастил наугрим, — мы вышли из Хитаэглир на восток, в земли эдиль, чтобы предложить договор и принести дары для короля.

С этими словами рыжебородый громко щёлкнул пальцами, и по его знаку двое помощников откинули крышку окованного сталью ларца.

— Дары, которым не найти нигде равных, — с довольным видом проговорил торговец, безошибочно уловив всеобщее изумление. — Дары, достойные любого короля…

Тихо прошелестев, поверх привезённых наугрим товаров по столу растеклась сверкающая лужица, и я невольно зажмурилась — свет жаровен и факелов засиял ослепительными переливами в тончайшем плетении кольчуги, обращая в золото серебряную вязь. Так сверкать и играть на свету мог лишь один металл, а значит, лежащее на столе сокровище было бесценно… «Дар, достойный любого короля», — небрежно обронил хитрец-наурим, пряча в бороде усмешку. Вот только любой мастеровой прекрасно знает ценность невзрачной серой породы из глубинных туннелей Хадодронд⁽⁵⁾. А потому, лежащая на столе кольчуга не может быть только лишь даром обыкновенных торговцев. Даже торговцев народа наугрим. Даже для короля…

— Для любого владыки есть то, что важнее всего на свете. Не так ли? — вкрадчиво продолжал рыжебородый торговец. И, не дожидаясь ни слова отца, сам же себе и отвечал: — Это мир на границах земли, благополучие народа, милосердие Эру или щедрый урожай. Но есть ещё одна вещь, не менее заботящая всех владык. Сын-наследник… И его безопасность, и благополучие. Разве не так?

— Должно быть так, мудрый Строр, — в голосе отца мне отчётливо слышалась откровенная насмешка, но даже тень её не коснулась невозмутимого лица.

И торговец, конечно же, ничего не заметил, продолжая неудержимо вещать:

— Мы и наш род принесли достойные дары владыке лесного народа, и мы отдадим это всё, — он широким жестом повёл над столом, — вам, таварвайт. Всё, и даже большее, за одно небольшое соглашение, повелитель.

По Зале прокатился негромкий шепоток мастеров, кто-то едва уловимо хохотнул. Я ждала, что отец наконец-то положит конец затянувшемуся недоразумению, подаст страже знак и выставит наглецов за пределы пещеры и вообще подальше от подъездного моста, но он с заинтересованным видом присел у стола и указал на расставленные неподалёку стулья.

— Присядь-ка, почтенный, о любых договорах не стоит беседовать наспех. Садитесь и вы, уважаемые, — повернулся он к молчаливым спутникам красноречивого Строра, — долгой была ваша дорога, некоротким будет и разговор, как я понимаю. Так?

— Так, так, владыка Трандуиль. Так… — загалдели наугрим, рассаживаясь по предложенным местам.

— А теперь говори, уважаемый, — дождался тишины отец и снова взглянул на разложенные на столе сокровища, — чего же ты и твой род ждёт от нас?

В наступившей тишине было слышно, как в недрах пещеры далеко под поверхностью ещё неизведанных глубин струится по камню вода. Наугрим молчали, переглядываясь и почёсывая длинные бороды, а я всё никак не могла отвести глаз от чудесной кольчуги — искристой, переливчатой, щедро украшенной синими самоцветами по горловине, — истинно сработанной на совесть умелыми мастерами. Вот только ростом любой, кто хотел бы её примерить, должен был быть сильно ниже владыки эдиль. «Безопасность наследника…» — толкались в памяти только что сказанные рыжебородым торговцем слова. Да уж, за подобную безопасность для единственного сына любой повелитель эдайн не пожалеет и половины владений… Что же так щедро пытаются выторговать нежданные гости и чем готов заплатить Трандуиль?..

Рыжебородый наугрим, словно собравшись с мыслями, снова начал пылкую речь:

— Как тебе, уж конечно, известно, повелитель, наш народ добывает металлы и камни…

— В Эред Луин⁽⁶⁾, Хитаэглир и в тех холмах, что остались от Эред Энгрин⁽⁷⁾, — перебил его мой отец, — это известно всем, уважаемый Строр. И так было во все времена.

— Но сейчас времена изменились, — вкрадчиво поддакнул торговец. — Изменились настолько, что эльфы уходят от Эмин Дуир. И строят себе новый дом в новых холмах.

Отец хранил спокойствие, сверля рыжебородого настойчивым взглядом, и наугрим, если даже и пытался свести всё к отдалённым намёкам, выложил напрямую:

— Если Эмин Дуир больше не нужен повелителю эльфов, то гномы моего рода с превеликим удовольствием поселились бы в тех же горах. — Он замолчал и чуть склонил набок голову, выжидая немедленный ответ.

Надо отдать должное собравшимся мастерам — никто из них не проронил ни слова, хотя возмущение и негодование явственно читалось на их лицах. Пришлым бродягам… пусть и за щедрые дары… то, что когда-то было родным и привычным… И так ли уж щедр этот дар?..

— Так что скажешь, повелитель Трандуиль? Достаточна ли плата за то, что тебе больше не требуется? — нетерпеливо выговорил один из тех наугрим, что до этого лишь открывал сундуки и сваливал в груду сокровища.

— Кроме того, мы могли бы предложить и ещё кое-что, — подал голос другой из незваных гостей, темноволосый, коренастый и басистый, сидящий по правую руку от Строра. — Мы все хорошие мастера и могли бы немало помочь твоему народу с обустройством этой пещеры. Верно, ребята?

— Да, Грор, истинно так… — загалдели наперебой гости. — Лучшие! Лучше и не сыскать.

— Что скажешь, повелитель? — с полуусмешкой, отразившейся в глазах, поинтересовался Строр. — Вот Грор, — названный наугрим степенно поднялся и с достоинством поклонился, — один из старейшин нашего колена. А это Вран, — ещё один из гостей поднялся, отвешивая поклон, — непревзойдённый каменщик. И Гудр — у нас говорят, что по его воле горы сами отворяют жилы для рудокопов, приходи и бери…

— И ты, Строр, Говорящий-За-Всех, — серьёзно закивал отец.

— Да, повелитель. Я говорю за всех, потому что много путешествовал и лучше всех в роду знаю ваш язык...

— Ну, хватит! — отец наконец поднялся, хлопнув ладонью по поверхности стола — даже, чуть покосившись, шелестнула расстеленная кольчуга, и дождинками посыпались откуда-то из-под неё рассыпанные каменья. — Довольно, уважаемые!

Все голоса тотчас же стихли, а отец обвёл присутствующих ледяным взглядом, разглядывая Грора чуть дольше остальных — словно собирался запомнить его на долгие времена.

— Так каково будет твоё слово, повелитель Трандуиль? — не сдавался Строр, не совсем понимая настроения в зале и выражение полупрозрачных глаз моего отца.

— Я не Трандуиль, — отчеканил отец. — Моё имя Сигильтаур. У меня нет сына-наследника, и я не владыка, не повелитель таварвайт и не аран⁽⁸⁾.

— Тогда кто же ты? — сдавленно, явно пытаясь скрыть эмоции, подал голос Грор.

— Я всего лишь слуга Трандуиля, — холодно усмехнулся отец, поймав удивлённые взгляды гостей на сверкавшем в его волосах венце. — Я советник, и не имею сейчас должной власти, чтобы говорить за владыку. В отличие от тебя, почтенный Строр, — не удержался и ввернул-таки он, вызвав насмешливые перешёптывания среди наших мастеров.

Снова закапала вдалеке вода, словно тоже насмехаясь над онемевшими наугрим. Но отец уже более не молчал.

— Не сочти за насмешку или пренебрежение, почтенный, — теперь он говорил, обращаясь исключительно к Грору, объявленному главой колена наугрим, — но владыка Трандуиль скоро прибудет. Я не вправе давать вам каких-либо обещаний, равно как и принимать подобных даров. Он сам выслушает и даст вам ответы. А сейчас…

Отец многозначительно замолчал. Темнобородый Грор, явно понимавший на нашем языке много больше, чем хотел поначалу показать, переглянулся со своими.

— Мы никого не гоним от нашего порога, — поспешил пояснить отец, едва задумчивые наугрим привычно потянулись к бородам, расценивая только что прозвучавшие слова. — Вы можете остаться — нет, конечно же, не здесь, не в пещере! — но на противоположном берегу реки предостаточно места, чтобы разбить лагерь. И, конечно же, мы дадим вам припасов — и вам, и вашим лошадям — достаточно, чтобы дождаться владыки Трандуиля, не стесняясь в расходах и ни в чём не нуждаясь.

Наугрим переглянулись и, поймав едва уловимый кивок Грора, поднялись — все, кроме Строра. Тот поначалу чуть помедлил, бросая выразительные взгляды на сородичей, но потом всё же тоже встал.

Наши мастера сдержанно ждали ухода чужеземцев. Лишь когда в сопровождении нашей стражи наугрим вынесли последний сундук из пещеры наружу через распахнутые врата, дежурящий сегодня у моста Таэрдир незаметно окликнул моего отца.

— Браннон Сигильтаур…

— Да, мой друг, — тут же отозвался он, неотрывно глядя на суетливо разбивающих лагерь гостей по другую сторону Лесной реки.

— Я боюсь, что сегодня в лице этого Строра вы обрели никак не друга.

— А я не боюсь, мэллон, — с улыбкой ответил отец. И протянул мне руку, приглашая приблизиться к их наблюдательному посту у моста: — Я уже слишком многих таких же Строров пережил, чтобы бояться. Так, Эль?

— Не знаю, адар…

Мысли мешались. Чужие дары и сокровища, брошенные земли и скрытые в их недрах сокровища, новая жизнь и — кто знает? — скрытые в этом холме сокровища, благополучие и безопасность… лучшие мастера...

Отец лишь рассмеялся над моим замешательством. А на противоположном берегу реки что-то происходило: Строр долгое время не отходил ни на шаг от Грора, а потом темнобородый предводитель рода решительно выступил к краю моста.

— Эй! — громко выкрикнул он. — Э-э-э-эй! Браннон советник короля!

Отец учтиво поклонился, обратившись во внимание, но лёгкая усмешка всё же не сходила с его лица.

— Мы же сказали, что лучше мастеров вам не найти! — прокричал Грор.

— Это так, уважаемый! — в том же тоне отозвался отец, ни на шаг не сходя со своего места и всем видом показывая, что и наугрим не стоит приближаться ни на шаг.

На противоположном берегу его расположенность к общению, по всей видимости, отлично поняли, потому что Грор всё так же продолжил кричать:

— Так что же, нам бесцельно просто ждать приезда владыки Трандуиля? Мы можем уже сейчас показать, на что способны наши мастера!

— И как же, уважаемый Грор?

— Позволь, браннон, показать наше искусство хоть… хоть на этих воротах, — выкрикнул Грор, взмахом руки указывая на кое-как установленные заслонки перед входом в пещеру, которым — даже по моему весьма слабому представлению о будущих планах владыки, советников или отца — ещё только предстояло стать грядущими Вратами Дворца.

Отец на мгновение словно бы засомневался. Но потом всё же ответил:

— Прости, уважаемый Грор, эти ворота я тоже не могу по своему разумению предоставить твоим мастерам. Но всё же, — его голос перекрыл нарождающееся недовольство на другом берегу Лесной, — я могу показать, на чём без излишних возражений ваши мастера проявят свои способности.

— И на чём же, браннон?

— Рука искусных мастеров-каменщиков никак не помешает ни пристани для лодок у здешнего моста, — отец взмахом руки указал направление, — ни тем рядам колоннады, на которой будет держаться навес перед Вратами, защищающий от дождя.

Грор ненадолго застыл. Я взглянула на Таэрдира — страж от напряжения крепко стиснул рукоять покоящегося в ножнах меча. Совсем как там, на талане, при подходе неизвестности. Совсем как всегда…

— Хорошо, браннон! Мы согласны! — донёсшиеся с противоположного берега слова были слегка неожиданны — и так долгожданны… — Покажи, где нам работать!

— Стражи разъяснят всё! — объявил им отец. И добавил вполголоса: — Эль, покажешь им самые ближние к мосту колонны. Таэрдир, приведи ко мне в Залу всю стражу, я хочу кое-что пояснить для всех вас…

* * *

— Эль! Э-э-э-э-эль!!!

Вместе с раскатистым эхом к подножию холма скатился растрёпанный вихрь, заставший меня врасплох, — я едва успела спуститься из убежища на талане к берегам реки на зов сигнального рога и ещё не добралась до подъездного моста.

— Леголас! Что ты тут делаешь?! Как ты тут оказался и где владыка?..

Договорить мне не дали — юный эрниль откинул со лба непослушные пряди, приложил руку к груди и церемонно поклонился:

— Бренниль Элириэль, отец уже в крепости, а мне позволено было отыскать на холме ваш дом.

— Леголас, мальчик мой, тебя не узнать просто!..

Он засмеялся при виде моего удивления и снова церемонно поклонился. Но всё же после позволил себя обнять.

— Ты так долго не появлялась в посёлке, Эль. И последние наши приезды сюда Таэрдир твердил, что ты то в отъезде, то на охоте…

За минувшие с нашей последней встречи пять лет Леголас сильно вырос — тонкий и гибкий, он теперь походил на молоденькое деревце, стремительно тянущееся к солнцу, но не торопящееся обзаводиться ни ветвистой кроной, ни надёжными корнями, ни прочной корой. И хоть в росте он всё же сильно уступал владыке, но мне доставал уже макушкой до плеча, и как знать, будет ли ему сейчас впору та кольчуга, которой наугрим собираются заинтересовать его отца…

С этой мыслью я выпустила эрниля из объятий и взглянула на противоположный берег — лагерь бородатых гостей пустовал. Как же глупо упустить момент приезда владыки, который так нетерпеливо ждала!

— Говоришь, твой отец уже в крепости?

— Да, Эль, и твой, и мой. А кто эти гости?

— Потом, мальчик мой, все вопросы потом, — я метнулась на ведущую ко входу в пещеру тропу, едва не поскользнувшись на мокром после затяжных дождей склоне, и потянула за собой Леголаса. — Идём же, скорее! Я обязательно хочу услышать ответы твоего отца этим гостям.

— Какие ответы, Эль? Ты можешь толком сказать?!

— Тихо, эрниль, просто слушай. Потом объясню. Слушай и не мешай…

 

В главном Зале снова горели все факелы и жаровни у стола. И вдоль стен толпились мастера, собравшиеся выслушать решение владыки. Сам он, несгибаемый и царственный даже в походных одеждах, стоял на возвышении, куда наугрим попытались было снова сгрузить привезённые сокровища.

— Не надо, — остановил их владыка. — Не стоит трудов.

По знаку Грора бородачи остановились, а Строр попытался явить своё красноречие:

— Но король ведь не знает, какие дары мы хотели бы предложить…

— Но зато мне прекрасно известно, что желают наугрим взамен! — холодно и жёстко выговорил Трандуиль. — Этого не будет!

— Может быть, браннон советник не сказал…

— Мои советники излагают важные вести напрямую, без красноречивых обиходов, чётко и ясно от начала до конца! Этого договора не будет, наугрим! Ты слышал моё слово, и вы можете уходить из наших земель хоть сейчас.

— Но, король…

— Разве тебе мало всех ваших копей, наугрим, по всем землям Арды? Чем тебе так приглянулся Эмин Дуир? Это часть нашего леса, часть земель таварвайт. Или тебе не дорога твоя борода?

Строр побледнел под яростным и ледяным взглядом Трандуиля, но ему достало ума промолчать в этот раз.

— Лес Эрин Гален — наш! — продолжал владыка, веско роняя слова. — От поселений лесных эдайн на западных окраинах — и до последнего дерева, подбирающегося к вашим Железным Холмам. Мы не приходим к вам в копи с требованием потесниться, не так ли? Так и вам не стоит соваться сюда.

Гости, абсолютно недовольные словами Трандуиля, сердито посапывали, но благоразумно молчали, — стоящая за спиною владыки и по всему залу стража была гораздо красноречивее и внушительнее бесполезных Строровых слов. Наконец, Грор сделал знак своим сородичам, и первые сундуки, так и не явившие свои чудеса, принялись выносить наружу.

Совсем скоро наугрим справились со своими товарами, и из-за реки донёсся гомон сворачиваемого лагеря — кто-то явно впечатлился гневом владыки эльфов и немало озаботился вопросом сохранности своей бороды…

Старейшина Грор уходил последним. Он дождался, когда все наугрим покинут Залу, с достоинством поклонился, прощаясь, и повернулся было к распахнутой настежь двери. Но вдруг остановился и чуть замешкался перед Трандуилем. Владыка явно через силу ответил на его прощание и вопросительно изогнул бровь:

— Что-то ещё, Старейший?

— Последний вопрос, король Трандуиль. Наши умения тебе тоже не потребуются или ты не успел их оценить?

— Не потребуются, — отрезал владыка. — С обустройством этого дома справятся и мои мастера.

— Как знаешь, — едва скрывая презрение, фыркнул Грор, развернулся и направился к выходу из пещеры, более не оглядываясь.

— Стража! — громко позвал Трандуиль, и двое дежурных за его спиной повернулись по команде. — Проводить и вывести всех на тракт!

Быстрым шагом стража направилась за гостем, а меня настойчиво дёрнули за рукав.

— Эль! Ну теперь-то ты можешь всё толком объяснить? — громким шёпотом поинтересовался Леголас. — Кто это такие и откуда они тут взялись? Какой договор? Что хотели?

— Идём, — я потянула его к выходу, — расскажу всё на воздухе. Заодно и свой новый дом покажу…

Никогда мне, наверное, не привыкнуть к холодным каменным стенам, гулким коридорам и непроницаемой толще камня над головой…

* * *

…Я совсем не желала подслушивать — всего лишь не хотела попадаться под неостывший ещё, как мне казалось, гнев владыки. Потому решила не мешать, когда заметила их, прогуливающихся среди незаконченных построек снаружи пещеры. Отец и владыка остановились неподалёку от тех самых колонн, над которыми работали наугрим, желая во всей красе показать своё мастерство. И результаты их работы действительно были великолепны — высеченные из камня побеги обвивали колонну, словно живые, совсем не напоминая обычные прямолинейные и угловатые узоры, которыми часто украшали свои творения наугрим.

— Помнишь, Сигильтаур? Скажи, ты ведь помнишь? — говорил владыка, медленно поглаживая высеченный на камне узор. — Совсем как в Менегроте, совсем как там…

— Не совсем всё как там, Трандуиль, — отец покачал головою. — Но ты прав — я помню. Те колонны были словно живые деревья, вырастающие из подземелий сквозь камень и возносящиеся к небесам. Эти будут другими — но они всё же будут.

— Ты уверен? Так уверен в этом? — хмыкнул владыка.

— Да.

Трандуиль чуть помолчал, прежде чем снова заговорить:

— Знаешь, мой друг, иногда мне совсем не хватает твоего безоговорочного «да»…

Отец усмехнулся:

— Если желаешь чаще его слышать, переезжай окончательно сюда. Подземелья ещё не тронуты мастерами, но верхний ярус уже вполне обжитой. Тебе с эрнилем, да и всей страже тоже, будет много спокойнее здесь, чем там…

— Не могу, Сигильтаур. Пока не могу… Не всё ещё закончено на Эмин Дуир. Там ещё живут таварвайт — и я останусь с ними, пока последний из нашего народа не покинет тот край. Наши заслоны пока что держатся, хотя тварей всё больше из года в год. Но что поделать? Иногда мне кажется, будто снова идёт война, — с горечью выговорил он и ненадолго замолчал. Потом продолжил — тихо, едва различимо, совсем не таким тоном, как совсем недавно отказывал наугрим: — После гибели Индора мы не забредали больше так далеко к югу, но я абсолютно уверен, что отметок на той твоей карте стало бы куда больше, загляни мы в южную часть леса…

— Потому я и не устану тебе твердить, Трандуиль, как говорил не раз твоему отцу: уходи оттуда. Ты же сам всё прекрасно видишь: это чистый лес, чистая земля. Мы не раз начинали жизнь на новом месте — начнём и сейчас.

— Не могу, Сигильтаур. Не пришло ещё время. Распоряжайся здесь пока без меня… К слову, отказать этим наглецам ты вполне был способен и сам, не дожидаясь моего приезда, — недовольно нахмурился Трандуиль.

— Нее-е-ет, мой друг, — засмеялся отец, — довольно того, что я их выслушал и принял. А выказывать недовольство, отказывать, как и принимать договоры за всех таварвайт, может только владыка. Это твоё дело и, не могу не признать, грозный тон короля тебе удаётся.

— Короля… — эхом повторил Трандуиль и тяжело вздохнул, не принимая шутливого тона отца.

— Да, мой друг, эти наугрим абсолютно правы, зовя тебя так. У тебя есть народ и есть земли, которые ты готов защищать до последнего вздоха. Скоро будет и крепость — а, быть может, дворец, — как того пожелает аран.

Отец полушутя поклонился, но владыка только отмахнулся, не отрываясь от разглядывания колонн.

— Будь их условия иными, я бы с радостью принял услуги таких мастеров, — вполголоса произнёс Трандуиль. — И на будущее, лорд советник, будь готов так же ответить любым нежданным гостям.

— Даже если они станут звать меня королём? — отец явно был в хорошем расположении духа после отъезда наугрим.

— Особенно если так… Позови свою дочь, Сигильтаур, — не меняя тона произнёс владыка. — Пусть не прячется на склоне — эти буки ещё слишком юные, чтобы укрыться в них без следа.

С моего места разобрать его слова не составляло труда. Но я всё же дождалась оклика отца, вместе с тем пытаясь выиграть время — чтобы успокоить взбудораженные услышанным мысли и согнать непрошенное волнение с лица.

— Эль, иди к нам! — позвал отец.

Я приблизилась и поклонилась, приветствуя владыку.

— Что ты скажешь? Нравится? — словно продолжая неоконченный разговор, Трандуиль кивнул на почти законченную работу гномов. — Ответь, что ты думаешь, Эль, стоило ли их выгонять?

Я ответила со всей искренностью, ничего не тая:

— Мне казалось, хир Трандуиль, что их в первый же день изгонят наши мастера. Ещё в тот момент, когда они разложили свои дары посреди Залы и объявили условия.

Отец усмехнулся, но промолчал, предоставляя вести беседу мне.

— А мастерство… Да, это верно, они превосходят любого из наших эдиль. Но это различие со временем будет всё меньше. Уже сейчас, всего-то за два десятилетия, в этих пещерах живёт в три раза больше искусных каменщиков, чем когда мы только-только пришли сюда…

— С нашей последней встречи ты не пробовала работать с камнем? — неожиданно поинтересовался владыка, по-прежнему поглаживая изгибы каменного стебля.

— Пробовала. Это не для меня. Мне удобнее оплести камень металлом, чем заставить бесформенную глыбу исполнить замысел творца.

— А потом выручить за продажу оплетённого камня звонкие монеты и…

— И купить понравившуюся глыбу у того мастера, кто умеет её обтёсывать, а не оплетать, — засмеялась я, уловив в голосе Трандуиля насмешливые нотки. Ему явно начало передаваться приподнятое настроение моего отца.

— Идём-ка со мною, бренниль, — неожиданно позвал он. — И ты, браннон Сигильтаур, тоже. Есть ещё несколько дел, которые надо обсудить. Где Леголас?

— Со стражами и Таэрдиром, упражняются с луком, — ответил всезнающий отец.

— Пусть пока упражняются, думаю, сегодня мы задержимся до утра. Идёмте! — повторил Трандуиль, вошёл в пещеру, быстро миновал Главный Зал и уверенно углубился в лабиринт коридоров верхнего яруса, кое-как приспособленного для жилья.

Высеченные в теле холма коридоры не могли иметь тайн от повелителя, первым из эдиль повидавшего их два десятилетия назад…

 

В покоях, служивших пристанищем Трандуилю в его нередкие приезды сюда, кто-то из стражей уже развёл огонь. Владыка прошёл от двери до камина по полупустой комнате, где стояла лишь походная кровать неподалёку от огня, пара стульев и стол справа от входа. Остановившись около разгорающегося камина, Трандуиль взмахом указал нам с отцом на стоящие у стола стулья и провёл рукой по стене, не скрываясь и не таясь. С едва уловимым щелчком в стене отворилась ниша.

— Возьми это, Эль, — произнёс Трандуиль, подходя к столу с небольшой шкатулкой в руках.

Лёгким движением откинув крышку, он перевернул над столом шкатулку, из которой разноцветным дождём посыпались украшения: кольца и броши, сверкающие ожерелья и браслеты, нити жемчуга и украшенные самоцветами ленты…

— Выбери, что посчитаешь нужным.

— Для чего, повелитель? — по-прежнему ничего не понимала я.

— Каждый труд, а особенно столь искусный, — он неопределённо кивнул куда-то за плечо в сторону входной двери, — требует награды. И не правильно, что я сегодня изгнал наугрим, ничего не заплатив за их старания. Так уже было когда-то, и ничем хорошим не закончилось… — Отец, стиснув губы, только прикрыл глаза и ободряюще коснулся плеча Трандуиля. Тот продолжил: — Тебе лучше моего известно о ценности этих украшений и о том, какая плата будет справедливой за следы, оставленные на наших глыбах у входа мастерами наугрим. — Слабая тень усмешки скользнула по его губам. — Так выбери всё, что посчитаешь нужным, и я пошлю кого-либо из стражи догнать караван. В этих землях мы не станем повторять старых ошибок. Так, браннон Сигильтаур?

— Так, аран Трандуиль. Истинно так…

При виде груды драгоценных изделий во мне шевельнулись некие мысли…

— Хир Трандуиль, — я погрузила руку в предложенные самоцветы, рассеянно перебирая их, — я выберу, но при одном условии.

Кажется, приподнятое настроение стало стремительно покидать отца. Трандуиль вопросительно изогнул бровь.

— Каком же условии, бренниль?

— Эту плату отвезу я сама.

Они долго молчали, обмениваясь выразительными взглядами, и я не утерпела:

— Я поеду одна, без стражи.

— Возьми с собой хотя бы Таэрдира, — хмуро посоветовал отец.

— Таэрдир нужнее вам здесь. Караван наугрим не успел уйти далеко, а одному проще скрыться от посторонних глаз, чем двоим. И потом, у меня есть ещё одно незаконченное дело… Поеду одна, — повторила я.

— Как знаешь, бренниль, — не стал настаивать Трандуиль, взмахом руки указав на россыпь сокровищ. Повернулся и быстро вышел из комнаты.

— Что ты задумала, Эль? — отец ни на миг не сводил проницательного взгляда со стола, где я перебирала сокровища владыки.

— Узнаешь, когда я вернусь, адар. Не раньше! — Я сгребла отобранное в шкатулку и потянулась к отцу через стол, с усмешкой поцеловав в щеку. — Успокойся, мне не пять десятков, и никто не собирается рисковать. Незаконченные дела у меня на Эмин Дуир, потому, возможно, не успею вернуться к завтрашнему закату. До встречи, ада!

— Эль! — выкрикнул он мне вслед. — Эль, что сказать твоей матери?!

— Передашь ей и Леголасу, что я скоро вернусь, обещаю!

Эхо разнесло по пещере звук глухого удара по дереву и позвякивание раскатившихся украшений из-за оставшейся распахнутой за моей спиной двери.

* * *

До старых поселений на Эмин Дуир я летела короткой дорогой. Умница Кэльдар, пообжившись в наших лесах, знал их не хуже любого из таварвайт, а уж этой тропою мы с ним и раньше путешествовали не раз.

Незаконченное дело, на мысли о котором меня натолкнул тайник владыки, по здравому размышлению стоило было бы закончить раньше — в те дни, когда мы с матерью остались на приготовленном отцом талане, окончательно разрывая с прошлым. Но вот только я всё никак не умела порвать…

Поселение почти не изменилось — те же расцветающие по склонам гор сады, цветники и клумбы, журчащий на площади источник. Я присела на край каменной чаши, зачерпнула воды и отпила — тот же вкус, что и раньше. Да и дом наш, где уже более двух десятилетий никто не жил постоянно — а последние пять лет вообще никто не бывал — ничуть не изменился. Словно кто-то поддерживал видимость жизни умирающего поселения, подрезая растения, подметая от опавшей листвы аллеи и высаживая цветники около позаброшенных домов. Хотя стоит ли говорить «кто-то»? Пока здесь живёт владыка, теплится и жизнь в пустеющем поселении. И кто знает, сколько ещё продлятся эти полные неопределённости времена?

 

…Мой тайник в мастерской был нетронут. Как и детская шкатулка с привозимыми отцом разноцветными камнями, которыми я любила играть. Забрала я и мамины украшения, которым давно пора было вернуться к хозяйке; и увесистые кошели с золотом и серебром, с которыми путешествовала долгое время между землями эльдар. Напоследок я наведалась в копи, где хранились даже не друзы, а пустая по виду порода, — но в каждом из этих камней мне слышался голос… Их я наспех сгребла в найденный здесь же мешок, который предстояло везти Кэльдару, и поспешила наружу.

Расцветающая весна зеленила склоны Эмин Дуир. Я остановилась у опушки леса и оглянулась — густой сапфир вечереющего неба расцвечивали россыпи ярких звёзд. Если поторопиться, то уже завтра я буду смотреть на них с талана на берегу Лесной. Одинокие огоньки вспыхнули на склоне, и впервые закралась когда-то казавшаяся дикой мысль: жизнь в Эрин Гален не остановится, не будь их совсем…

Я окинула взглядом опушку, прощаясь. Старый дуб зашелестел молодой листвой. Будь здесь мать или кто-то из Мудрых, они бы разобрали послание — мне же оставалось лишь верить, что я правильно истолковала беззвучные слова: «Прощай…»

Совсем как когда-то Лаэрлинд в Лотлориэне, разбиравший голоса золотых мэллирн, я погладила морщинистую кору древнего гиганта и отвернулась. Я не прощаюсь, эти земли всегда будут наши. Но дом теперь будет другим.

«До свидания…» — послышалось в дуновении ветерка.

Да, мой друг, я не прощаюсь. До следующего свидания. Когда бы оно ни случилось, и куда бы не вывела моя новая тропа…

 

Караван я нагнала на полдороге к новому дому — как и предполагалось, тяжело гружёные повозки наугрим не успели далеко уйти по едва проложенной тропе. Но моё появление стало неожиданностью не только для гномов, но и для нашей стражи, сопровождающей по приказу владыки Трандуиля незваных гостей к более привычным им местам.

И если беспокойство среди наших стражей удалось погасить несколькими фразами, то недоверчивых, надменных, посчитавших себя оскорблёнными и расстроенных неудавшимся походом наугрим пришлось долго уговаривать принять плату владыки Трандуиля за труды. Не скажу, что их сердца до конца оттаяли, но к концу затянувшихся переговоров, где мы почти всю ночь просидели у горящего костра с кружками вина и свежезапечённым мясом под неусыпными взорами стражи, старейшина Грор немного разговорился. Он перестал считать нужным остерегаться являть свои знания нашего языка и сам вёл беседу — то ли отныне не доверяя безоговорочно Строру, то ли попросту упиваясь щедро расточаемыми похвалами и ему, и его мастерам. Бальзам на раны — пусть так, был бы результат...

Когда они приняли плату, вполне любезно распрощались и стали собираться в дальнейший путь, я попыталась подступиться к Грору.

— Почтенный старейшина Грор, позвольте ещё одно дело.

— Важное дело, бренниль? — хохотнул он.

— Для меня — весьма важное.

— И какое же?

— Важное дело у эльфов, — ввернул на вестроне Строр, на которого никак не действовали ни крепкое вино, ни лесть, ни весьма щедрая плата их трудам, — всегда означает для гнома полный крах. Помяните моё слово.

— Умолкни, — бросил ему пренебрежительно Грор и обратился ко мне на всё том же вестроне: — Говори, бренниль.

Я сделала вид, что не поняла, и он повторил:

— Laston le, brennil. Pedo.⁽⁹⁾

И я заговорила… Снова восхваляла мастерство его народа, их умение обращаться с металлами; говорила, что никогда не приходилось видеть изделий более прекрасных, чем явившиеся моему взору на столе в Зале короля таварвайт… И, наконец, попросила ещё хоть раз посмотреть на кольчугу из истинного серебра — верх мастерства и искусства, чтобы запечатлеть в своей памяти её красоту на века…

— Чего-чего ты хочешь, бренниль? — непонимающе переспросил Грор, явно сбитый с толку моим красноречием, превзошедшим даже таланты молчаливо насупившегося Строра.

— Продай мне её, почтеннейший. Сколько ты хочешь?

Наурим захохотали — дружно, громко, раскатисто, заставляя поморщиться даже наших невозмутимых стражей и будя эхо в глубине лесов.

— Продать? — сквозь слёзы выдавил Строр на вестроне. — А юная леди хотя бы знает, сколько может стоить такая кольчуга?

— Сколько ты хочешь за неё, почтенный? — поинтересовалась я у Грора, уже едва сдерживаясь, чтобы не выказывать понимания звучащим вокруг выкрикам и словам.

— Всей платы вашего короля, — Грор прихлопнул рукой по лежащему рядом мешочку, — никак не хватит, бренниль.

— А если столько же. И ещё раз столько же?

Он задумался.

— Нет, не хватит.

— А в четверо сразу?

— Нет, не соглашайся. Не соглашайся, говорю тебе… — лихорадочно зашептал на ухо всерьёз задумавшемуся старейшине Строр. — Они лгут. Все эльфы лгут. За неё получить можно много больше…

— Скажи-ка, бренниль, ты королева? — почесав задумчиво бороду, вдруг спросил Грор.

— Нет, почтенный, я всего лишь одна из таварвайт.

— Тогда и говорить нам не о чем. Эти дары — только для короля.

— Или для королевы…

— Ну или так.

Я поднялась на ноги.

— Счастливой дороги, почтенные. Пусть Эрин Гален позволит вам беспрепятственно покинуть его рубежи.

Наугрим напряглись, словно никак не предвидели такого поворота беседы.

— До Мэн-и-Наугрим вас проводят, а дальше… Будьте осторожны — в последнее время не только тропы, но и старые дороги небезопасны, — склонившись над догорающим костром, я быстро собрала свои вещи, собираясь уходить.

— Кто ты такая? — прошипел Строр.

— Это угрозы, бренниль? Как те, что подарил нам в дорогу твой король? — медленно закипая, начал подниматься и Грор.

— Нет, уважаемый. Я никому не грожу. Эрин Гален и вправду небезопасен, особенно те горы, что так интересовали вас.

На свист появился умница-Кэльдар со своей драгоценной ношей.

Вскочив на коня, я потрепала его гриву и взмахом руки распрощалась со стражами, в глубине души сильно сочувствуя их положению — как ни крути, но по воле владыки именно им предстояло вытерпеть немалый путь с несносными заносчивыми гостями. А безопасность этих повозок за короткое время уже стала делом чести для таварвайт…

Ничего не удалось, но я хотя бы пыталась…

Повернувшись к стоящим над костром гномам, я приложила руку к груди и склонила голову.

— Ты хотел знать, кто я такая? — для наугрим зазвучавший вестрон стал неожиданностью. — Моё имя Элириэль, дочь Сигильтаура. И отец тебе не солгал — у него нет сына, только я. Я не королева, не облечена властью и не могу говорить за всех таварвайт. Но я всё же одна из них. И никто из нас вам не лгал — вы сами обманывались, принимая желаемое за действительное. Знаешь, как говорил один из моих учителей — один из вашего народа, между прочим, только живший более тысячи лет назад? «Жадность — плохо…» Чем ещё, как не жадностью оправдать ваши бесцельные блуждания по нашим лесам? Наверное, в нынешнее время ваш народ забывает даже собственные слова. Но юная леди всё помнит, — не сдерживая более насмешки, я ещё раз поклонилась. И присвистнула.

Кэльдар стрелой сорвался с места, становясь на знакомую дорогу, а мне оставалось лишь размышлять.

Я не добыла кольчугу для Леголаса, как собиралась, но никому и неведом этот мой план. Я хотя бы попыталась — ничего не получилось. Но моя ли в этом вина?

Настойчивое перешептывание камней мне, усталой и расстроенной — то прощаниями, то неудачами, — слышалось даже через ткань болтающегося на боку Кэльдара мешка. Я похлопала по нему, потом потрепала холку коня — скоро приедем. Главное — выпросить новую мастерскую где-нибудь за пределами подземелий будущего дворца, чтобы при свете Итиль или Анор, а не факелов или жаровен, видеть играющий в глубине самоцветов свет. Иначе я не смогу…

И всё наладится — и отец, и владыка видели много большее. Увижу и я… Новые буки распускают листву вдоль свежепроложенной тропки, они прижились и пустили за минувшие годы глубокие корни. Сумею и я…

Отец ждал меня перед подъездным мостом.

Я спешилась и приблизилась.

— Эль, теперь ты расскажешь, куда сорвалась?

— Теперь это уже не имеет значения, ада… Вот только…

— Что ещё «только», девочка моя?

— Боюсь, что если верить словам Таэрдира, Строр теперь не только твой недруг, но и мой.

Отец усмехнулся:

— Это недоразумение мы как-то переживём, Эль.

Я кивнула:

— Да, ада. Отныне у меня нет ни малейших сомнений. Всё так…

---

1) Ласбелин — lasbelin — (синд.) сезон осени, дословно «увядающая листва»

Вернуться к тексту

2) Гвирит — (синд.) апрель

Вернуться к тексту

3) Иваннэт — (синд.) сентябрь

Вернуться к тексту

4) Anno enni cened — (синд.) «Дай мне видение»

Вернуться к тексту

5) Хадо́дронд — (синд.) эльфийское название владений гномов в горах Хитаэглир (Мглистых горах) Кхазад-Дум, впоследствии ставшее Морией.

Вернуться к тексту

6) Эред Луин — (синд.) Синие горы

Вернуться к тексту

7) Эрен Энгрин — (синд.) Железные горы — в 1 эпохе огромный горный хребет, протянувшийся на северных широтах по всему Средиземью с востока на запад, и пересекавший как Эред Луин, так и Хитаэглир (Мглистые горы). К 3 эпохе от него остались лишь разрозненные участки, отделявшие Форохель и Фородвайт от прочих земель. Серые горы (Эред Митрин) и Железные холмы, где были копи гномов, тоже часть этого хребта.

Вернуться к тексту

8) аран (aran) — (синд.) король, владеющей определённой территорией. Повелитель народа на синдарине — хир (hir)

Вернуться к тексту

9) Laston le, brennil. Pedo. — (синд.) Я слушаю тебя, леди. Говори.

Вернуться к тексту

Жизнь, начатая вновь⁽¹⁾

1100 г. т.э.

Запоздалая осень пришла внезапно, словно вспомнив вдруг о необходимости своего появления в наших лесах. Ещё с вечера зелёные деревья в одну ночь пожелтели, и в прозрачном, холодном, пронизанном светом воздухе закружились листья, слетая с раскидистых крон и укрывая пожухлую траву пёстрым шуршащим ковром. Лассэлантэ⁽²⁾ — хранила память напевы менестрелей Имладриса; но в Эрин Гален пели по-другому, прощаясь с уходящим теплом перед зимними стужами, плели золотые венки и готовились отмечать Ласбелин.

Накануне празднований во дворце день и ночь кипела работа, сотни рук добровольных помощников наполняли кладовые, хозяйничали на кухнях, заботились о чистоте и украшении залов, коридоров и общих помещений дворца. Так повелось с того дня, когда Трандуиль с Леголасом одними из последних среди таварвайт окончательно ушли от Эмин Дуир к берегам Лесной, сделав своим домом подземную крепость. И зачарованные ворота пещерного дворца бесшумно закрылись за ними, словно разделив жизнь на «до» и «после», — а впрочем, это и в самом деле было так…

В те суматошные дни, сразу после переселения, каждый из нас считал своим долгом привнести и свои умения к тому нескончаемому труду, что являли мастера-каменщики, обустраивающие туннели под холмом для жилья. Проходы обрамлялись арками, мраморные мозаики ширились по полам, мостикам, балюстрадам, купальням и водоотводам подземной реки, к потолкам залов взмывали увитые каменными лозами колонны, а на когда-то наспех обтёсанных стенах проступала изысканная резьба, — дворец разрастался и хорошел на глазах. Но тем больше требовалось трудов и от других мастеров: нужна была мебель, гобелены, ковры, светильники, посуда и прочее, что привносило уют в холодное убранство подземного жилища, превращая надёжность каменной клетки в великолепие дворца. «Фонтаны и ткани, печной камень и свечи…» — перечислял советник Торонион, зачитывая перед мастерами собственноручно составленные длинные свитки и с каждым новым наполненным заботами днём всё увереннее выходя из того угнетённого состояния, в которое его повергла гибель внука и уход за море единственного сына. Нескончаемая череда забот, круговерть многочисленных задач, любая из которых казалась первоочередной, стали полезны многим из таварвайт, кто, подобно советнику Торониону, пережил потери и нелёгкие времена. При виде того, как каждодневные дела возвращают сияние радости лицам и покой сердцам, я не уставала мысленно возносить похвалы мудрости владыки Трандуиля и всем тем, кто настоял на уходе от Эмин Дуир: Аэглену, Антаре, матери… А ещё отцовской уверенности, настойчивости и умению убеждать...

Новая жизнь захватила всех без остатка — новые заботы подарили вдохновение мастерам, а первые праздники на новом месте после всех пережитых бед крепко-накрепко сплотили тех, кто поселился не только в глубинах подземной крепости, но и по берегам Лесной реки, и в лесах среди подрастающих юных буков, и на склонах холма. К последним относилась и я: наше с матерью убежище на дереве перешло в моё полное распоряжение — как только были закончены комнаты и коридоры верхних ярусов крепости, мать перебралась в подземные покои поближе к отцу и к тем наполненным светом и воздухом залам, где решено было попытаться вырастить сад. Я не слишком разделяла её стремления, да и жизнь под сводом листвы, а не камня, меня вполне устраивала, потому предназначенные мне покои рядом с отцовскими по большей части пустовали, а визиты во дворец были не слишком часты — один-два раза в неделю по собственной воле или же чуточку чаще, если звали дела.

Так тянулось со дня Исхода до минувшего лета, когда, наконец, довелось сделать выбор и мне — покои рядом с родительскими получили не гостью, а хозяйку, хотя я всё же надеялась, что не навсегда. Этот нелёгкий для меня выбор был вынужденной мерой, данью всепоглощающей идее — такой же, как те, что заставляли вдохновенно творить многих мастеров, украшавших стены и комнаты крепости-дворца резьбой, мебелью или гобеленами, и настигшей теперь и меня. Наш с матерью гобелен тоже висел в общей зале, но едва только он занял отведённое ему место, тотчас же нашлось применение и моему излюбленному искусству — тому, которому я самозабвенно училась не только у наших немногочисленных мастеров, но и в чужих землях, познавая даже те секреты, что считались потерянными безвозвратно в давние времена.

Словно бросая вызов — умениям, знаниям, памяти и душевному равновесию, — передо мною встало Большое Дело, как полушутя вскоре прозвал отец мои метания. И на сей раз это были не кубки, которые Аэглен ставил на стол во время моего пребывания во дворце, и не светильники, сменившие факелы на стенах у зачарованной двери. На сей раз нужно было придать последний штрих работе другого мастера и довести совершенство, вызывающее безусловное восхищение, до конца…

Это Дело появилось на исходе весны, когда почти полностью была завершена отделка тронного зала и перед ступенями, ведущими на предназначенное для владыки возвышение, появились две укутанные в покрывала статуи, вдвое превышающие обычный рост.

Впервые взглянуть на результаты труда Ристира — мастера молодого, но не лишённого как честолюбия, так и безмерного таланта, и способного, казалось бы, в самых обыденных предметах разглядеть удивительные образы, извлечь их и явить в мир, — пришли очень многие. Перед ступенями трона полукругом собрались эдиль, среди которых были и владыка с сыном, и я с матерью. Сам же Ристир, взволнованный и озабоченный, с нетерпением ждал на возвышении, комкая края покровов статуй и с затаённой гордостью поглядывая то на собравшихся, то на владыку.

— Ну же, мой друг, давай, — с усмешкой подбодрил Трандуиль.

Молодой мастер решительно сдёрнул ткань, не позволявшую посторонним несколько лет, пока шла работа, даже краешком глаза заметить результаты кропотливого труда, и по зале пронёсся восторженный вздох.

Никогда прежде, даже в Имладрисе, чьи камнеделы и скульпторы уступали, пожалуй, только наугрим, не доводилось мне видеть такого мастерства — изящество работы, точность передачи образов, изобилие мелких деталей и поразительное сходство с действительностью. Мраморные хир Трандуиль и хириль Сэльтуиль возвышались перед ступенями трона, вскинув руки в благословляющем жесте, а живой владыка остолбенело разглядывал их летящие каменные одежды и переливы золотистых прожилок на мраморе волос.

— Ну, давай же, Ристир, давай! Можно это сделаю я? Да? — громкий шёпот вернул к действительности не только владыку Трандуиля, но и меня.

Рядом с сияющим от удовольствия скульптором на ступенях появилась его супруга и, смущаясь под многочисленными взглядами, привстала на цыпочки у статуи владыки. Мастер подхватил её за талию и приподнял, помогая дотянуться вверх, и на голову мраморного владыки опустилась корона из живых цветов и листьев — точь-в-точь такая же, как была преподнесена Трандуилю в праздник весны.

— Так каков будет ответ, аран Трандуиль? Достоин ли и наш дар украсить этот зал? — уже не скрывая ликования в голосе, поинтересовался Ристир, крепко стискивая ладошку стоящей рядом жены.

— Без сомнения, друг мой! — воскликнул владыка, поднимаясь к ним по ступеням. — Результат твоих усилий и трудов вызывает восторг и изумление! Без сомнения, это так!

Он остановился, поравнявшись ростом с уровнем лица мраморной хириль, и снова надолго замолчал, разглядывая её. Когда владыка заговорил, в его голосе мне померещилась затаённая ирония, совершенно не вяжущаяся с торжественностью момента и смыслом произносимых слов:

— Ну что ж, дорогая моя хириль, отныне ты всегда будешь и со мной, и со своим народом, во исполнение всех обязательств и всех наших клятв. — Он протянул к её щеке руку, но так и не коснулся гладкого поблескивающего камня. — Совсем как живая… Совершенство… Совсем как раньше…

— Не совсем так, адар, — поднявшись по ступеням, за спиной Трандуиля встал Леголас.

Владыка обернулся к сыну, вопросительно изогнув бровь, и эрнилю пришлось продолжать:

— Есть одна-единственная недостающая деталь… — взмахом руки он указал на голову статуи матери, в воздухе очертив контур спадающих по плечам волос, и покосился на статую отца.

— А я говорила… говорила тебе, что нужна и вторая корона… — громко зашептала супруга Ристира, настойчиво дёргая его за рукав.

— Это всё ни к чему, не стоит тревог, — успокаивающе улыбнулся Трандуиль побледневшему мастеру. — Она не любила носить ничего иного, кроме своего венца.

— Сапфирового, что унесла с собой? — дрогнувшим голосом переспросил мастер.

Владыка кивнул и снова улыбнулся — и в лице его мне почудилась грусть, — но Ристира, очевидно, с головой захлестнуло взыгравшее стремление к совершенству.

— Я попробую сделать корону, аран! — воскликнул он, делая к владыке шаг. — Пусть я не слишком хорошо разбираюсь в таких деталях, но приложу все усилия!

— Но…

Но любые доводы уже были бессмысленны.

— Я хочу, повелитель, сберечь о хириль память. — Он приложил руку к груди и поклонился, переводя взгляд с Трандуиля на Леголаса. — Чтобы радовать ваши сердца.

— Как пожелаешь, Ристир, — отступился владыка, — вижу, что я не в силах отговорить тебя. Но как же ты станешь менять этот облик, уже потребовавший так много усилий и мастерства, если признаёшься, что не разбираешься в некоторых деталях?..

— Попрошу помощи у Мирантара, он ювелир, и разбирается в тонкостях подобных украшений лучше меня.

— Нет! Нет-нет! Я не сумею! — тут же донеслось со стороны присутствующих, и к ступеням выбрался Мирантар, брат супруги Ристира, давно и всерьёз интересующийся тонкостями ювелирного дела. — Я не возьмусь за это, даже не проси!

— Но почему же? — удивлённо воскликнул Ристир.

— Я не настолько хорош в своём деле, как ты, и не столь многое умею, как ты считаешь! Воспроизвести в мелочах, чтобы соответствовало твоим скульптурам, — он неопределённо махнул в сторону обеих статуй владык, — древнюю работу ювелиров-наугрим — это не камень оправой обжать! К тому же, я не достаточно хорошо помню, как выглядел венец хириль, — закончил он поспокойнее и, явно желая остудить пыл родича, добавил: — Ты совершил невозможное, друг, сотворил совершенство. Не стоит пытаться его менять. Стремясь улучшить — легко разрушить... Владыка прав — пусть останется так. Я помнил хириль ещё ребёнком, ты очень правильно изобразил её…

— Но она не ребёнок здесь! — почти с отчаянием возразил Ристир.

Перепалка мастеров грозила затянуться на неопределённое время, но их спорам положил конец владыка, вскинув руку и призывая помолчать.

— В наших землях есть мастер, чьи умения могут поспорить с искусностью наугрим, — негромко обронил Трандуиль, как только наступила тишина. Он ещё не закончил говорить, но по направлению его взгляда мне всё стало понятно. — Если твоя настойчивость неизменна, Ристир, то остаётся только поинтересоваться, как хорошо помнит этот мастер венец хириль… Что скажешь, бренниль Элириэль?

— Я помню его, владыка…

— В деталях и мелочах, достойных увенчать это воплощение?

— Да…

— Тогда, думаю, вам осталось лишь обсудить все тонкости этой работы и обо всём договориться. Я вас оставлю, стража ожидает меня.

Он повернулся и сбежал по ступеням, а за ним понемногу потянулись к выходу из тронной залы все те, кто собрался полюбоваться результатами труда Ристира. Мать приобняла меня и шепнула на ухо:

— Ты уверена, Эль, что именно эти заботы желаешь возложить на себя?

Уверенности ни в чём, конечно же, не было — нрав Ристира, насколько я успела его узнать, не оставлял сомнений в грядущих сложностях. Но вызов был уже брошен, Ристир задумчиво оглядывался то на статую, то на меня, и оставалось только кивнуть матери, отбросив сомнения.

— Да…

Мать усмехнулась и поцеловала меня в лоб.

— Удачи, дорогая моя девочка, — шепнула она, уходя.

И её пожелания после не раз согревали мне сердце, когда потянулись дни совместного с Ристиром труда.

Сложности начались сразу — Ристир отчего-то считал, что для исполнения его замысла достаточно «всего-то изготовить серебряную корону с такими же камнями, как любила хириль — в цвет её глаз». И лишь много позже понял, что каменные волны волос не способны покладисто улечься под серебряный ободок, а охватывающая мраморный лоб полоса металла выглядит чужеродно, нелепо и не соответствует ни его первоначальному замыслу, ни стремлению к совершенной схожести…

За свою жизнь я изготовила немало свадебных венцов, но ни один не давался мне такими муками. Когда приходилось вспоминать и вырисовывать пером на пергаменте переплетения ветвей, цветов и листьев свадебного венца Сэльтуиль, намечая крепления камней, — Ристир, сетуя на задержку, торопил меня. Когда нужно было тщательно отбирать камни, ни один из которых не соответствовал укрупнённым размерам нового венца, — он сердился, едва сдерживаясь, чтобы не обвинить меня в недостатке умений. Когда пришло время сопоставлять камни в оттенках, чтобы из более мелких сложить недостающие крупные, достойной замены которым так и не нашлось, — он презрительно фыркал, называя рассыпанные по столу самоцветы «бесполезной мозаикой». И лишь когда увидел на челе своего творения ободок из серебра, которому предстояло стать венцом, понял, что ни «всего-то», ни «по-простому» не выйдет…

В покои дворца довелось перебраться к лету, когда скульптор опять взялся за резец и молот, пытаясь добиться недостижимого, как мне казалось, совершенства в единении статуи и венца. Он правил волосы, равнял поворот головы, что-то скалывал и полировал, но по-прежнему оставался недоволен. А когда удалось остановить его руку, едва не нанёсшую безжалостный удар отчаяния несчастному творению, стало понятно — переселение во дворец состоялось не зря...

Время шло, лето близилось к осени, жена Ристира не находила себе покоя, глядя на лихорадочные метания супруга, желавшего по каким-то своим непостижимым расчётам непременно закончить работу до прихода первых холодов, а покровы на статуе всё ещё надёжно скрывали её от посторонних глаз. Он сердился, недовольно ворчал, временами во всех бедах винил меня, заставляя едва ли не ежедневно изменять заготовки венца. Это ничуть не добавляло мне любви к Сэльтуиль и не делало давние чувства к ней теплее; а её образ — и в венце, и без венца, — являвшийся наяву и во снах, вызывал почти те же желания, от которых Ристира пока что удавалось удержать. Я не раз пожалела о принятых обязательствах, а случайно заставая наши с Ристиром споры до хрипоты и разносящиеся по тронной зале крики, в опрометчиво брошенных словах у подножия статуи не раз каялся и Леголас.

Решение пришло неожиданно, как награда за все мучения, волнения и труды. Просто однажды, устав спорить, я прочертила пером по лбу статуи линии, как раз там, где должна была лечь серебряная полоса, и рассерженно бросила:

— Бей…

Ристир широко размахнулся, но, против всех ожиданий, ударил аккуратно и осторожно, в последнее мгновение пожалев собственных трудов. Резец лишь слегка поцарапал изваяние, а мастер отбросил молот и спрыгнул с лестницы вниз, в отчаянии закрыв лицо руками. Я провела ладонью по мрамору и, боясь спугнуть явившуюся мысль, окликнула:

— Ристир, послушай… А можешь сделать ещё так… и вот так?.. — перо послушно вывело завитки живущего в памяти венца на челе статуи.

— Могу… — глухо отозвался он. — Но я… я ненавижу её… и…

— И меня?.. — закончила я за него.

Он промолчал.

Я тоже не стала ничего говорить — знал бы ты, юный мастер, какие чувства порождало твоё творение у меня!..

Обстановку разрядила супруга Ристира, принёсшая нам воды, а когда она покинула тронный зал, я с лестницы позвала так и остававшегося внизу мастера:

— Ристир… послушай… Сделай как я прошу и, обещаю, у нас всё успеется, как ты и желал, к холодам.

Он тяжко вздохнул и поднял голову. Я как можно более уверенно улыбнулась ему и кивнула, протянула руку с пером и в воздухе нарисовала ажурную вязь:

— Следуй за рисунком на камне и оставь мне самоцветы и металл.

Мастер несколько мгновений напряжённо размышлял, а потом просиял.

— Эль!.. Это же так просто! Как я не додумался раньше!

— О, нет! Только ни слова о простоте! Бей сюда…

…Дни и ночи мы в четыре руки трудились над статуей — я рисовала, он выбивал. Потом пришёл черёд металла и огня — я плавила серебро, заполняя бороздки в теле статуи, он полировал. Мы сливали воедино металл и камень, сращивали осколки самоцветов с мрамором, вставляли синие и серебряные сполохи среди прожилок каменных волос. И результат превзошёл ожидания — сапфировый венец навеки увенчал-таки мраморную хириль, совсем как во времена, когда она кружилась по склонам Эмин Дуир. «Совсем как живая…» Владыка Трандуиль был прав — и отныне никто бы не смог оспорить его слова…

 

Уж не знаю, какие замыслы или расчёты заставляли Ристира торопиться закончить работу к холодам — я не расспрашивала, да и он не стремился открывать сокровенных тайн, — но мы успели.

Статуя Сэльтуиль, пока ещё укутанная покрывалом, ждала часа предстать перед множеством взоров в день празднования Ласбелин. А пока десятки услужливых рук наводили во дворце порядок, супруга Ристира готовила новую корону для статуи владыки — из ягод и осенних листьев, точь-в-точь как та, что уже была приготовлена для Трандуиля к торжествам.

— Эль! — Леголас, влетевший в тронную залу, словно вихрь осеннего ветра, заставил нас с Ристиром разом обернуться.

Леголас застыл, не доходя до лестницы, и некоторое время с удивлением наблюдал, как помощники уносят из тронной залы инструменты, подмости и лестницы. Наконец, он радостно и понимающе просиял:

— Неужели всё? Работа завершена?!

— Да… — Мы с Ристиром закивали одновременно, заставив эрниля засмеяться.

Мастер удовлетворённо вздохнул и поправил на своём творении покрывало, опасаясь до срока приоткрыть даже крошечную часть. Я взглянула на одетого по-походному Леголаса и вдруг вспомнила, что в последнее время слишком редко видела чистое небо над головой, — полгода я не выезжала ни на охоту, ни на хотя бы прогулки в леса. Часть весны и затянувшееся до внезапных заморозков лето, но по ощущениям — вечность минула с тех пор, как последний раз довелось лететь навстречу ветру и вдыхать сладкий свежий лесной аромат.

— Ты уезжаешь? — спросила я эрниля.

— С отцом на охоту, двумя отрядами — проверить дорогу и в болотах птицу поднять, — кивнул Леголас. И тут же радушно добавил, безошибочно распознав интонации моего голоса и заинтересованный взгляд: — Едем с нами? Вы ведь закончили, и ничто больше тебя здесь не держит, разве не так?

— Едем! — обрадовалась я, предвкушая охоту.

Законченная работа окрыляла и хмелила не хуже вина, и не было больше той тягостной усталости, от которой невозможно было избавиться даже во снах. Рабочий наряд вполне годился и для поездки, оставалось только взять кинжалы и лук, слишком долгое время не певший песен в моих руках.

— Жду у моста, — обронил Леголас, спеша из тронной залы на раздающийся рёв отцовского рога. — Коня для бренниль Элириэль! — выкрикнул он приказ, исчезая за гулким полупустым коридором.

Я же улыбнулась чуть растерянному и смущённому Ристиру и похлопала его по плечу:

— Поздравляю со свободой, мой друг.

— Эль… Или я должен теперь говорить «бренниль Элириэль»?

— Как пожелаешь! — отозвалась я уже на ходу.

— Но я… — невнятно пробормотал мастер, — я хотел… нет, просто должен… Прости за все те слова, что наговорил…

Остановившись, я обернулась и присела в полупоклоне:

— Извинения приняты, Ристир. Ты тоже не держи на меня зла.

— Я хотел…

— До встречи, мой друг! Поговорим в другой раз.

Он ещё что-то порывался пояснять, всё сильнее смущаясь, заливаясь краской и путаясь в извинениях, очевидно, лишь сейчас до конца осознавая и своё нетерпимое надменное поведение, и так часто несправедливо бросаемые слова. Но сейчас мне совсем не хотелось ни разбирать чужие неловкости, ни выслушивать объяснения, ни утешать. Большое Дело закончено, и отныне я снова принадлежу сама себе.

За спиной вырастали крылья, лес манил и звал…

---

1) Cuil eden — (синд.) новая жизнь

Вернуться к тексту

2) Лассэлантэ — (квен.) "падающая листва", осень

Вернуться к тексту

Осенний день угасал. На западе, куда уплыла ладья Анор, ещё сияла полоса света над кронами золотящегося леса, но небо быстро темнело, вырисовывая узкий серп Итиль. От болотистого разлива Лесной поднимался туман, сизыми клубами собираясь под обрывами высоких берегов, перешептывались от малейшего ветра сухие камыши, и звонко звенели комары за очертившими границы лагеря дымящими кострами. Каменистый утёс на границе равнины и леса давно стал излюбленным местом ночёвок охотников — бурный поток у подножия защищал от незваных гостей, и для полной безопасности достаточно было лишь нескольких наблюдателей, стерегущих простирающуюся на востоке болотистую равнину, где вытекающая из леса река распадалась множеством мелких рукавов.

Охота удалась. Груды битой птицы всё ещё будоражили предчувствующих скорый ужин собак — вымаранных до самых ушей болотной грязью, усталых, но не утративших желания продолжать. Отряды владыки и его сына, весь день соперничающие в погоне за добычей, смешались у общих костров. Охотники отдыхали и веселились, радуясь удаче, пели песни и пили вино, заботливо доставленное теми, кто обустраивал лагерь к появлению Трандуиля и Леголаса.

Приблизившись к одному из костров, я отдала помощникам добытую за день птицу и глотнула из фляги воды.

— Эль, оставь свою воду! Иди к нам! Выпей лучше вина! — раздалось сразу несколько насмешливых голосов, и тотчас же у меня в руках оказался до краёв полный кубок.

Я поблагодарила виночерпия, подсела к огню, где звучал прерываемый всплесками смеха рассказ, и с удовольствием отпила вина. Стоило только сделать пару глотков, отложить оружие и вытянуть ноги, как в полной мере проявилась усталость, скопившаяся за последние дни — бессонные ночи во дворце, дорога через лес, короткая ночёвка в лагере у болота и начавшаяся с рассветом охота давали о себе знать. Воодушевление после закончившейся работы с Ристиром иссякло, вытесненное сосредоточенным блужданием среди зыбких кочек. Охотничий азарт тоже угас, и захотелось улечься на расстеленном плаще, глядеть на звёзды, слушать доносящиеся от соседнего костра напевы, мечтать и ждать — осеннего праздника, первых снежинок, танцев, Ночи зимних огней… Покоя и праздности у мирного тепла родительского очага…

Подскочивший со спины пёс, с которым мы провели на болоте весь день, бесцеремонно толкнулся в плечо, запрыгал рядом, едва не расплескав мне кубок, и радостно гавкнул. Я увернулась и со смехом отпихнула лопоухую неугомонную морду, норовящую лизнуть мне лицо:

— Эй, Садор, неужели ты не устал?!

— Садор! Сюда! Сюда, я сказал! — к костру подбежал один из псарей, возрастом чуть постарше Леголаса, на этой охоте входивший в отряд под началом эрниля. — Простите, бренниль, я уведу его.

— Накорми его хорошенько, он сегодня достойно потрудился. — Можно было обойтись и без лишних напутствий — юноша прекрасно знал своё дело, — но очень уж хотелось успокоить его волнение, отражавшееся и в порывистых движениях, и в румянце, играющем на щеках. — Отличный охотник, отличная выучка. Рада, что мне достался такой напарник.

Юноша просиял и погладил по голове усевшуюся у его ноги собаку.

— Это я вырастил Садора со щенка, — не скрывая гордости, произнёс он. — Идём, идём ужинать, Садор!

Пёс подхватился с земли, запрыгал вокруг костра и напоследок лизнул-таки мне руку, уходя.

На его место к огню тотчас же подсел Леголас. Уже не мальчик, а взрослый эллон, за минувшее с переселения время он вырос, окреп, возмужал, ростом и статью ничуть не уступая даже опытным воинам гвардии Трандуиля. Но по-прежнему в его характере угадывалась детская непосредственность, да и приветливого нрава юный эрниль не потерял. Распалённый азартом охоты, он казался счастливым, совсем как Садор, и заливисто смеялся каким-то словам одного из своих друзей.

— Мы выиграли, Эль! Выиграли! — радостно сообщил он. Вскочил на ноги и шутливо поклонился: — И не без твоей помощи, бренниль. Твоё мастерство в обращении с луком принесло удачу в наш отряд!

— Уж лучше сядь, эрниль, и не расточай пустых слов, — засмеялась я, но всё же в глубине души порадовалась полученной похвале — слишком много времени прошло с последней подобной вылазки в лес, и перед охотой довелось несколько раз перепроверить оружие: не было веры отвыкшим глазам и рукам. — Поварам теперь надолго хватит работы. Успели бы до праздника…

— Успеют! — беззаботно рассмеялся Леголас. — Во дворце немало помощников, а часть добычи уже увезли.

— Хорошо, если так…

— Не волнуйся, Эль, Аэглен знает своё дело, — подхватили у соседнего костра.

— В этом я не сомневаюсь!

— Тогда пей, и пойдём танцевать! — не унимался Леголас. — Сыграй что-нибудь повеселее, Эленмар!

Один из охотников, наигрывающий на свирели у соседнего костра, кивнул, соглашаясь, и плавная мелодия превратилась в заливистую трель. Усталость исчезала, словно смытая игривым горным ручьём, а жизнерадостность и юношеский задор эрниля не оставляли места раздумьям — его приподнятое настроение заражало весельем, вызывало неодолимое желание кружиться в танце и без особых причин хохотать.

— А ведь на рассвете снова выходить… — неуверенно запротестовала я, поспешно допивая вино.

Нетерпеливо и порывисто Леголас протянул мне руку, предлагая встать:

— Можешь остаться в лагере и дожидаться нашего возвращения.

— Ну уж нет! Не для того ехала через пол-леса, чтобы в лагере сидеть!

— Эй, эрниль! — засмеялся кто-то из охотников. — Не подбивай бренниль к праздности!

— Нам ещё пригодятся её умения! — не замолкали шутливые голоса.

— Видишь, мой мальчик, — засмеялась я, отставляя кубок и вставая, — твоему предложению никто не рад. И ты сам успел признать ценность моего присутствия с вами! Но так уж и быть! Идём танцевать — и поскорее, пока я не передумала!

— Боюсь, что Леголасу придётся отложить развлечения, бренниль, — раздался за спиной негромкий спокойный голос, но шутки и музыка разом стихли, а на лицо эрниля легла озабоченная тень, вмиг стерев сияющую улыбку и радость в глазах.

Я обернулась. Владыка Трандуиль, долгое время в одиночестве на краю лагеря вглядывавшийся в остывающий за лесом закат, сейчас приблизился к нашему костру и с сожалением взглянул на сына:

— В другой раз, ион нин… Сейчас придётся уехать…

— Да, адар, — покорно склонил голову Леголас, но удивления и разочарования в голосе ему скрыть не удалось.

Над кострами по лагерю тоже прокатился шепоток недоумения — никогда ещё не бывало, чтобы осенняя охота заканчивалась в один день, особенно если выезжали такими немалыми отрядами.

Трандуиль повернулся к охотникам:

— Мы с эрнилем сейчас уедем, друзья. — Он чуть повысил голос, чтобы его слова были слышны всем в лагере, хоть это казалось излишним в наступившей тишине: — Моё присутствие может потребоваться во дворце…

Сложно сказать, что услышал или почувствовал Трандуиль за то время, что молчаливо созерцал закат, но его способности проникать в тайны леса не вызывали сомнений ни у кого из таварвайт.

— Нам потребуется малый отряд сопровождения — двое стражей со мной, трое с эрнилем, — безоговорочно приказал он. Его взгляд скользнул по лагерю, и те, на ком он останавливался, поднимались, проверяли оружие, отставляли кубки с вином и отходили от костров к стреноженным лошадям. — Остальные пусть продолжают охоту — осенний пир не единственная причина пополнить кладовые, грядёт зима…

Леголас выглядел удивлённым и растерянным, расстроенным и, как мне показалось, уязвлённым приказным тоном отца. А слова владыки об отряде сопровождения заставили его вспыхнуть — как ни пытался доказывать эрниль отцу мастерство владения оружием, но трое воинов ему в помощь против выбранных для владыки двоих говорили о многом…

Леголас побледнел и стиснул зубы.

— Обойдусь и двумя, — процедил он, вихрем взлетел на подведённого к нему коня и на ходу скомандовал выбранным воинам: — Таэрдир! Эленмар! Езжайте за мной! Охрана дороги до дома в этот раз будет на нас!

Хранящие покой лагеря стражи едва успели расступиться, как Леголас направил коня прямиком на заградительные щиты перед ведущей на утёс тропой. В мгновение ока он перемахнул преграду и во весь опор поскакал к лесу, не оглядываясь ни на оставшихся в лагере воинов, ни на отца.

Трандуиль промолчал. Открытое пренебрежение приказами мало ему понравилось — он сомкнул ладонь на рукояти клинка у пояса, как часто делал в минуты волнения, но спорить с сыном при всех не стал и самообладания не терял. Когда Леголас перемахнул границу лагеря, владыка невольно дрогнул, словно желая податься за ним, но тут же остановился — лишь пристальным прищуром проводил несущегося к лесу коня. Судя по всему, юный эрниль выбрал не лучшее время, чтобы доказывать что-то отцу…

Я коснулась локтя владыки, обращая на себя его внимание.

— Хир Трандуиль, я поеду за ним...

Он кивком головы отправил за сыном Таэрдира и Эленмара и только потом повернулся ко мне — хмурое лицо, непроницаемый взгляд. Несколько мгновений рассматривал меня, словно что-то обдумывая, а потом обронил:

— Ты уверена, Эль, что сумеешь с ним совладать?

Чуть дрогнувший голос с лихвой выказал неуверенность и волнение, тщательно скрытые под внешней невозмутимостью владыки, и я поспешила заверить:

— Да, хир Трандуиль, уверена. Я не страж и не воин гвардии, Леголасу не требуется ни равняться на меня, ни стремиться что-либо доказать. Разве что свои умения лучника — но их он уже успел проявить не раз. Мою помощь ему принять проще, чем любого из воинов, к тому же… за последнюю сотню лет он успел научиться мне доверять. И ещё…

— Как знаешь, бренниль, — остановил мои объяснения Трандуиль. А потом внезапно наклонился к самому уху и вполголоса произнёс: — Присмотри за ним, Эль, в этом деле я тоже успел научиться тебе доверять.

«Доверенная нянька…» — криво усмехнулась я старым мыслям и воспоминаниям.

Трандуиль выпрямился, и по его знаку мне подвели коня — молодая резвая кобылка, доставившая меня от дворца до болот, успела застояться в лагере и нетерпеливо била копытом, косясь на передвигаемые стражей заградительные щиты.

— Эль, — я уже готова была сорваться с места, когда владыка приблизился и задержал нас, ухватив прядь расплетённой лошадиной гривы и поглаживая её по шее, — будь осторожна. Мне не хотелось бы, случись что, объясняться с твоим отцом...

Излишние предупреждения, но я согласно кивнула. Однако владыка не отступал.

— Посмотри на меня. — Я повернула голову, встретившись с настойчивым внимательным взглядом Трандуиля, теперь уже не считающего нужным скрывать истинных чувств к сыну. — Не хочу отпускать тебя одну сейчас, но кое в чём ты права — если Леголас и готов кого-то послушать, то только тебя. Дай ему остыть и успокоиться, уведи по дороге от крепости на юг, но не забредайте слишком далеко. Не всё благополучно в лесу. Поняла? — он дождался моего очередного кивка и устало договорил: — Мы осмотрим северные берега Лесной и устье Зачарованной. Постарайтесь поскорее вернуться во дворец.

— Хорошо, хир Трандуиль.

Он хлопнул ладонью по холке, и лошадка нетерпеливо рванулась с места, понеслась по тропе.

Я направила её к лесу, где уже скрылись и Леголас, и отправленные ему в помощь стражи, и задумалась: что за опасность почуял сейчас Трандуиль, если решил возвращаться в разгар охоты? Ядовитые твари — за минувшую сотню лет немного изменившие внешний вид и повадки, но не потерявшие ни мерзкой привычки оставлять за собой сплетения липких нитей, ни ядовитых жвал — не любили подбираться к бурной воде и уже давненько не тревожили охраняемых границ. Появляющиеся время от времени орки быстро научились не приближаться к сторожевым постам, довольствуясь заброшенной дорогой Мен-и-Наугрим и обходя окольными путями проложенную к западным окраинам леса тропу. Мы жили мирно, почти как в давние времена. Почти — потому что обыденностью стали оружие у пояса и у порога, сосредоточенное внимание и постоянные разъезды стражей. И ещё потому, что за минувшую сотню лет ни одна супружеская пара не привела под своды тщательно охраняемого леса новую жизнь. Мы жили, словно застыв в ожидании, но иногда исчезало и само понимание, чего стоит ждать — начала или конца…

Влетев под своды роняющих листву деревьев, я придержала бег лошадки и свистнула. С северо-запада донёсся ответный сигнал. Далеко впереди в поредевшем подлеске промелькнула вспышка света — кто-то из воинов указал путь. Мысленно поблагодарив его за избавление от потери времени и бессмысленных блужданий, я углубилась в притихший осенний лес, загодя подбирая подходящие для увещевания слова…

* * *

Мы ехали рядом, бок о бок с Леголасом, не сворачивая с узкой тропы. Чуть позади, но не теряясь из виду, так же рядом двигались Таэрдир и Эленмар. Предупреждения Трандуиля заставляли держаться настороже, но вокруг было тихо, и даже птичьи голоса ещё не будили нарождающийся над лесом рассвет. Копыта наших коней отчётливо цокали по утоптанной подмёрзлой дороге, и можно было услышать монотонный шелест осыпающейся листвы.

Бешеная скачка и оставшиеся за спиной мили остудили юного эрниля лучше любых увещеваний — когда подъездной мост до ворот крепости остался позади, Леголас без возражений свернул на южную тропу и углубился в лес. Временами он кидал на нас виноватые взгляды, но упрямо молчал. Только хмурился, понуро опустив голову, и петлял по тропе меж деревьев, доверившись чутью своего коня. Я тоже молчала — по здравому размышлению казалось лучшим не тратить силы на пустые разговоры, а задавать путь для отряда и смотреть вместо эрниля по сторонам. То, что Леголаса снедали сомнения и раскаяние, было понятно без слов, и не хотелось ни вмешиваться в его отношения с отцом, ни вспоминать свои собственные юные годы, ни утешать.

Наконец Леголас решительно натянул поводья. Его конь послушно встал.

— Я хочу принести извинения, — негромко произнёс эрниль, дождавшись подъехавших ближе Таэрдира и Эленмара. — Вам, друзья, бренниль, — он повернулся ко мне, — и отцу. Я безмерно ценю вашу помощь, восхищаюсь вашими умениями и никак не желал оскорбить или обидеть вас.

Эленмар и Таэрдир переглянулись, обменявшись многозначительными понимающими взглядами, и дружно склонили головы.

— Не стоит перед нами виниться, эрниль Леголас, — невозмутимо ответил за обоих воинов Таэрдир. — Мы в любом случае выполнили бы то, что приказал хир Трандуиль, а вдвоём или втроём — то уже не касается нас.

Леголас хотел было что-то возразить, но сдержался. Лишь поклонился в ответ, развернул коня и двинулся дальше на юг по тропе.

Некоторое время царила тишина. Но когда воины чуть подотстали, а моя лошадка опередила на полкорпуса коня Леголаса, раздалось:

— Ну же, Эль, теперь начинай…

Я оглянулась через плечо — закусив губу, Леголас сверлил мне спину настойчивым взглядом.

— Что начинать, эрниль?

— Хватит, Эль. Давай, расскажи, как я виноват, что вспылил и ослушался отца…

— Ты и сам это знаешь. К чему слова? — я остановилась и завернула лошадь, перекрыв тропу.

Конь Леголаса тоже встал, но юный упрямец не попытался объехать нежданное препятствие.

— Знаю… — коротко бросил он.

— Тогда и говорить не о чем, — я пожала плечами и снова тронулась вперёд.

Некоторое время мы молчали, но потом уже тяготиться недосказанностью и тишиной начала я.

— Помнишь нашу первую ссору, Леголас?

Он призадумался. Их было немало, размолвок и споров, но за минувшую сотню лет эрниль ни единого разу не выказал ни пренебрежения приказами, ни открытого неповиновения, ни капризов — всего того, чего я так сильно боялась, соглашаясь его наставлять. И с чем столкнулась в первый год после возвращения в родные места.

— И помнишь слова Аэглена, когда он примирил нас? — подсказала я.

Эрниль кивнул.

— Эль, я… я не хотел омрачить тебе радость…

— Аэглен сказал, что однажды настанет и твой черёд клинком помахать, — оборвала я его невнятные извинения. — Не забыл?

Он снова согласно закивал.

— Это время приходит, милый мой мальчик… Ты успел повзрослеть, твои руки уверенно держат и лук, и кинжал, но по-прежнему нет покоя в наших лесах. Это значит — ты будешь сражаться, и не важно, что опытные воины гвардии владыки превосходят тебя. Ещё многое переменится, многое станет не важно… Я прошу об одном: не забудь и свои обещания, что когда-то мне дал.

Я остановилась, ожидая ответа. Он проехал чуть вперёд, раздумывая, а потом тоже остановился и обернулся с недоумением на лице.

— Ты обещал мне всегда быть настороже, — снова пришлось подсказать.

Снисходительная усмешка скользнула по его губам:

— Но я же и так…

— Не всегда, Леголас! — перебила я. — И уж, тем более, не сейчас! И не важно, что ты не один ускакал без оглядки — ты обещал!

Он благоразумно промолчал, а я подъехала ближе, коснулась его плеча.

— Доказать отцу, что ты взрослый — это не сложно, мой мальчик. Достаточно всего лишь им стать…

— Эль, ты говоришь странно, — эрниль вскинул голову, отвечая не столько на прозвучавшие слова, сколько на тон. — Словно…

— Так сказала мне нанэт когда-то, — снова перебила я, пытаясь поймать его взгляд. — И хоть я не твоя мать, но люблю тебя вряд ли меньше, чем она. Знай я наперёд, что Илюватар мог бы послать мне такое дитя…

Вовремя спохватившись, я замолчала, но Леголас, к счастью, истолковал по-своему невольно вырвавшиеся слова.

— Почему ты не выбрала себе супруга, Эль? За все минувшие времена… — стоило только шевельнуть бровью, как неуместные вопросы иссякли. — Прости…

— Потому что супругов не выбирают.

Он сосредоточенно нахмурился, пытаясь уловить интонации, как делал всегда при попытках читать сердце, но и у меня в своё время были достойные учителя. Я засмеялась:

— Супругов, мой милый мальчик, как и детей, посылает Илюватар. Это абсолютно точно и достоверно… — Как в детстве, я щёлкнула его по кончику излишне любопытного носа и показательно огляделась: — Кстати, не вижу нигде твоей избранницы — Кэллуир… Ниммиэль… Лейлин... — кто она?

— Кэллуир уже замужем, Эль, я опоздал, — чуть смутившись при упоминании подруги детства, но не выказывая ни малейшего сожаления, в свою очередь засмеялся Леголас, — и тебе это известно!

Ещё бы — её свадебный венок я готовила почти пять десятков лет назад! Но за минувшие с той поры годы всё никак не могла изгнать тёмных мыслей, что мои украшения больше не несут благих даров супружеским парам, — в доме Кэллуир, как и в доме Ристира, сыгравшего свадьбу последним из таварвайт, так и не зазвучали детские голоса…

— А остальные эллет? Чем не избранницы для тебя?

Он, широко улыбаясь, преувеличенно тяжело вздохнул и примирительно вскинул руки:

— Всё-всё, я понял свой промах и всё осознал…

Я засмеялась, стиснула его плечо и потянулась приобнять за шею. И в тот же миг заметила за его спиной тёмную тень, выползающую из-за массивного ствола бука по светло-серой коре.

— Эрниль, адэль⁽¹⁾! — громко выкрикнул Эленмар, тоже разглядевший опасность в свете нарождающегося дня.

Вместо объятий я резко пригнула голову Леголаса к шее коня.

Тренькнула тетива. Из-за спины со свистом пролетела стрела, безошибочно вонзившись в буковый ствол — слава одного из лучших стрелков закрепилась за Таэрдиром не зря. Панцирь твари хрустнул и противно чавкул, липкими брызгами окатив даже нас с Леголасом, и в свежем утреннем воздухе разлилось зловоние.

Леголас медленно обернулся, не разгибаясь до конца, и покосился на подстреленную тварь — щёлкая жвалами и суставчатыми лапами, она конвульсивно дёргалась, сдирая с дерева кору. Эрниль приблизился к ней, спешился и одним взмахом кинжала ловко отсёк голову. А затем выдернул стрелу Таэрдира, позволяя чёрной туше упасть к корням.

— Эй, мэллин, взгляните сюда, — позвал он, носком сапога переворачивая её. — Вам не кажется, что эта тварь…

Он не договорил.

Над головой в глубине раскидистой кроны хрустнула ветка, и целая гирлянда липких нитей упала с высоты, покрывалом накрыв его коня. Конь взвился, словно от удара хлыста, захрипел и забился в липком коконе, пытаясь высвободиться. Моя кобылка испуганно шарахнулась в сторону, и мне с трудом удалось её сдержать.

— Там! — крикнул, выпуская стрелу за стрелой, Эленмар, но в этот раз его предупреждение запоздало.

Как горошины из перезрелого стручка, из-под кокона липкой паутины во все стороны прыснули твари — не слишком крупные, размером чуть больше ладони, но проворные. Их было много, и, не смотря на выстрелы стражей, разбегались по сторонам они в опасной близости от того места, где находился Леголас.

Вспомнив выучку, эрниль быстро опомнился от неожиданности и не стал тратить время на удивлённые восклицания или слова — отбросил бесполезный на таком расстоянии лук, взмахнул клинками, рассекая ближайших паучат.

Я направила лошадь к нему, топча копытами проворных ползунов, и услышала крик Таэрдира:

— Эрниль, уйди от ствола!

Леголас развернулся, отпрыгивая назад, — очень вовремя, из ветвей за его спиной спускалась на паутине ещё одна крупная тварь. Я выстрелила, она дёрнулась и качнулась, стремясь дотянуться до Леголаса, и стрела лишь вскользь зацепила покрытую прочным панцирем суставчатую лапу. Свистнули стрелы стражей, но без толку — раскачиваясь в воздухе на паутине, тварь ловко увернулась от выстрелов, зацепилась за дерево и, будто насмехаясь, пробежалась несколько раз вокруг ствола перед тем, как исчезнуть среди ветвей.

«Просто счастье, что этого не видит никто, кроме нас!» — невпопад промелькнула мысль. То, что трое прекрасных стрелков разом промахнулись по мелькающей перед самым носом цели, могло показаться невероятным. Но подрагивающие в сером стволе бука стрелы не оставлялись сомнений в реальности происходящего.

Моя лошадка испуганно всхрапывала и гарцевала, хрустя по земле панцирями паучьего потомства и палой листвой. Я завернула её боком к дереву, выставив хоть какую-то преграду между эрнилем и сбежавшим пауком, и вытащила кинжалы.

— Уходи! Леголас! — только и успела выкрикнуть, как скрывшийся с глаз охотник снова объявился, стремительно метнувшись из-за ствола.

Я взмахнула клинками, рассеча в двух местах ему лапу. Возле правой руки щёлкнули жвала, но не достали до затянутой в перчатку ладони. Левую руку окатила зеленоватая слизь, вмиг сделав скользкой рукоять клинка. Резко стряхнув с оружия брызги слизи, я ударила сразу с двух рук, метя в уязвимые места. Правый клинок соскользнул по прочному панцирю и лишь слегка царапнул сочленение головы и тела, а вот левый вошёл точно меж прикрывающих голову твари пластин. И намертво увяз.

Лошадь внезапно дёрнулась всем телом и покачнулась, как от сильного толчка. Она истошно взвизгнула и взвилась на дыбы, молотя воздух передними копытами, а я успела лишь разглядеть воткнувшееся в круп чёрное жало — резвая тварь дотянулась-таки до нас. Левый кинжал вывернулся из ладони — полгода без оружия в самый неподходящий момент проявили себя.

— Берегись, эрниль!

— Эль, прыгай! — закричали одновременно Таэрдир и Эленмар, но их предупреждения уже не помогли.

Паук трепыхнулся снова, будто не испытывая особого неудобства от торчащего меж пластинами кинжала, и всадил жало в несчастную лошадку второй раз. И тут же, развернувшись, проворно засеменил в чащу — лишь сверкнула напоследок застрявшая в его панцире сталь. Моя лошадь захрипела и ринулась прочь — не разбирая дороги, не слушая команд, непрестанно взбрыкивая и громко крича. «Прыгай», — то был хороший совет, но не с этой лошадью и не сейчас.

Мы летели по лесу, оглашая окрестности топотом и ржанием. Далеко позади остались выкрики стражей и Леголаса. От ударов ветвей не всегда удавалось увернуться — они хлестали и меня, и лошадь, невольно подгоняя, — и каждое встреченное на пути препятствие с лёгкостью могло положить конец всем волнениям навсегда. Я ругалась сквозь зубы, пытаясь то пригнуться, то направить лошадь на более удобную дорогу, но… это был не Хэлег, и даже не Кэльдар… Оставалось только надеяться, что несчастное животное ослабеет от яда и замедлится раньше, чем переломает и мне, и себе все кости, провалившись в присыпанную листвой неровность или скатившись с откоса к каменистым берегам.

Наконец, лошадка выдохлась и пошла медленнее — жалобно всхрапывая, роняя с губ клочья пены и дрожа. Я улучила момент и соскочила на землю, с безотчётной надеждой пытаясь разглядеть её раны. Только чуда не случилось — окровавленный бок поблёскивал полосами зеленоватого яда, а потемневшая от пота шкура пошла бледными пятнами. Ей ничем уже было нельзя помочь, разве что избавить от мук…

 

…Я спустилась с откоса и присела у воды, отмывая кинжал — последнее действенное оружие, оставшееся сейчас. И если прекрасный тисовый лук, оброненный во время боя, ещё была надежда увидеть, то с кинжалом работы наугрим приходилось распрощаться, наверное, навсегда — отчётливо помнилось, как покачивались ветви, отмечая путь скрывшегося в чаще недобитого «охотника». Живучая тварь… Странно, что они стали настолько выносливы, и не менее странным было встретить их здесь — никогда прежде они не осмеливались устраивать гнездовий так близко от воды, да ещё и в пределах наших границ. Меньше двух дней пешком до ворот дворца… будет что рассказать Трандуилю. А Алордин на ближайшее время найдёт занятие воинам гвардии, расслабившимся на никем не тревожимых постах…

Выпрямившись во весь рост, я прислушалась и внимательно огляделась — поднятый нами шум мог взбудоражить пол-леса, и сейчас совсем не радовала мысль о новых восьминогих гостях. Впрочем, четвероногие мне тоже не слишком-то требовались…

Мучила жажда, а меж камней журчала вода Зачарованной реки — чистая, сладко пахнущая и прохладная. Но, к сожалению, совсем не предназначенная для утоления жажды, особенно сейчас… Фляга у пояса ещё способна была подарить несколько глотков, и запоздало кольнуло раскаяние — расслабилась и поглупела, бренниль Элириэль, что и сказать... Ведь могла же восполнить запасы после охоты, вместо того, чтобы бездумно разглядывать вечереющие небеса.

Снова присев, я зачерпнула пригоршню воды и охладила пылающий лоб и щеки, старательно избегая попадания даже мельчайших капель на губы — большого вреда от умывания не будет, а ясность мысли была очень нужна. Потом поднялась и пошла вдоль обрывистого берега через лес назад, разглядывая оставленные скачкой разрушения. Судя по следам, мне неимоверно повезло остаться в живых. И была надежда, что не меньшая удача сопутствовала Таэрдиру, Эленмару и Леголасу — иначе лучшим решением было бы даже не приближаться к тем тропам, что ведут в сторону дворца…

 

Облегчение захлестнуло в одночасье с нахлынувшей радостью, стоило заметить крадущегося вдоль берега Таэрдира — держа наготове лук, страж медленно двигался по оставленным мною следам. На его лошади чуть поодаль ехал Леголас, в одной руке крепко сжимая мой лук, а другой придерживая колчан. Рядом с эрнилем неотрывно держался настороженный Эленмар, озираясь по сторонам.

— Эль! Жива! — радостно воскликнул Леголас при моём появлении.

На лицах стражей тоже промелькнуло облегчение, но громко выражать эмоции никто из них не стал.

Я взглянула на хмурого Таэрдира и приложила палец к губам:

— Ш-ш-ш, эрниль, со мной всё в порядке, но лучший друг для нас сейчас — тишина.

— Коня, бренниль? — вполголоса любезно предложил Эленмар, подъезжая, — судьба несчастной лошадки была всем понятна без лишних объяснений.

— Нет, не надо, Эленмар, — отмахнулась я, наблюдая за Таэрдиром, сделавшим предостерегающий знак. — Лучше лук.

— А колчан? — спросил Леголас, передавая мне моё оружие.

Стрелы чудом удалось сохранить в бешеной скачке, и я повернулась боком к Леголасу, молча показав колчан.

— Там… — обронил едва слышно Таэрдир, взмахом указав направление, — там что-то есть, но не могу разобрать…

Громкий треск заглушил его слова. И тут же следом донеслись отчётливые голоса и выкрики, звуки ударов, явственно потянуло дымом костра.

Леголас и Эленмар спешились. Таэрдир подпрыгнул, подтянулся, зацепившись за низкорастущую ветку, и исчез в сплетении крон над головой. Мы бесшумно и быстро направились в сторону незваных гостей, стараясь не выпускать друг друга из виду и не тревожить разворошенный лес лишний раз.

 

Мои опасения о сбежавшихся на шум восьминогих гостях оправдались с лихвой: их было шестеро — взрослых, проворных и ловких. Четверо из них кольцом расположились между деревьями, сплетая ловчие сети, а двое наступали, мелкими перебежками двигаясь по берегу.

Меж деревьев мигал огонь, то разгораясь, то затухая, дымилась палая листва. А на открытом участке перед берегом реки лежали ещё три изрубленных взрослых паука — подрыгивая лапами и шевеля жвалами, но уже не способные атаковать.

У обрыва над кромкой воды среди дымных клубов виднелись два силуэта: один высокий и широкоплечий, в капюшоне и длинном дорожном плаще; второй —пониже ростом, в серых одеждах, делающих его малозаметным в сумерках, дымке и тенях. Высокий уверенно держал меч, выпадами и смертоносными взмахами отгоняя наседающих пауков, у второго в руках дымилась длинная жердь, отпугивая тварей разгорающимся при резких взмахах огнём. Несмотря на слаженные действия путников, было ясно, что долго им не простоять против такого наплыва врагов — рано или поздно пауки сожмут кольцо, липкими сетями и ядом загонят путников в воду, а там им уже только и останется, что собирать в паутину неподвижные спящие тела… Эта мысль засела тревожным колокольчиком — кто может с уверенностью сказать, как давно освоили ядовитые гости такую охоту, если сейчас, судя по приведённому потомству, без сомнений осмеливаются расселяться почти у порога дворца?

Над головой прозвучала мелодичная трель — верный знак Таэрдира, выбравшего удобную позицию в ветвях, — и тотчас же просвистела стрела, наповал сразив одного из ловчих, так и не успевшего свести сеть до конца. Мы с Эленмаром проскользнули в просвет липких нитей, оставив Леголаса и Таэрдира прикрывать наши спины.

К счастью, восьминогие охотники не ждали нападения со стороны леса и не предвидели подмоги жертвам, загнанным на обрывистые берега. По две стрелы в каждую сторону от прохода — и ещё два ловчих обвисли в собственных тенетах. Последний из них успел повернуться и даже угрожающе привстал было на задних лапах, но стрела Леголаса влетела ему точно меж жвал, навылет пригвоздив к дереву.

— В сторону! — раздался выкрик со стороны берега.

Воитель с мечом без раздумий отпрыгнул назад, до колен взметнув фонтан брызг, а его напарник вскинул руку навстречу одному из пауков и махнул разгоревшейся веткой. Словно по волшебству в его второй руке полыхнул огонёк, резко запахло смолой и хвоей, и уже ничего было не разобрать в густых клубах тёмного дыма, повалившего у него из-под ног. Полукругом от реки загорелась листва на земле, заставляя пауков с шипением и стрекотанием попятиться назад. Ветер бросил мне в лицо клуб едкого дыма, выбивая слёзы и заставляя прикрыться рукавом. Я зажмурилась, а когда согнала пелену и открыла глаза, то последние два паука уже были мертвы. Стоящий над ними воитель в капюшоне невозмутимо отирал меч полой видавшего виды плаща, а его напарник старательно топал ногами, пытаясь загасить расползающийся по сухой траве жар.

Мы с Эленмаром вышли к путникам, более не скрываясь и не таясь. За спиной угадывались едва слышные шаги Леголаса, шевельнул листвой Таэрдир, чуть переместясь.

— Затопчи ещё и там, адан, — насмешливо заговорил эрниль, первым разглядевший гостей, — нашему лесу не нужен пожар.

Самозабвенно прыгающий по земле путник, действительно невесть как оказавшийся здесь адан, от неожиданности подскочил ещё выше, махнув по-прежнему зажатой в руке тлеющей веткой в сторону нас. Эленмар, никогда прежде близко не общавшийся с людьми, с удивлением разглядывал длиннополые серые одежды непрошенного гостя, его кустистые брови и лицо, густо поросшее седой бородой и в полной мере выдающее почтенный возраст адана.

— Кто вы такие и как оказались здесь? — спросила я.

— Мы путешественники, — быстро заговорил седовласый старик, косясь на мой лук, — шли вдоль реки, услышали шум и крики, потом прибежали эти… эти… как вы называете их?

— Морнфарон,⁽²⁾ — отозвался его напарник, оборачиваясь к нам и откидывая капюшон. — Они сильно изменились за последнюю сотню лет, но не настолько, чтобы не угадать. Разве не так, бренниль Элириэль?

Я едва удержалась от восклицания при виде знакомого лица — тёмные волосы, сплетённые за спиной, сияющие зелёные глаза. И вопросительно выгнутая бровь, придающая надменность и ироничность даже самым изысканно-вежливым манерам речи и безупречно-правильным чертам.

— Всё верно, каун Фернрод, всё так, — ответил вместо меня Леголас.

Воитель всмотрелся в приблизившегося эрниля, и по его лицу промелькнула тень узнавания.

— Добрая встреча, эрниль Леголас.

— Леголас? Сын Трандуиля? — пробормотал седовласый адан.

— Прежде чем спрашивать имя моего отца, ответь и сам на заданные вопросы, — сурово сдвинув брови, Леголас повернулся к адану. — Вы пришли в земли таварвайт, и что я вижу? Отравленные воды, — он махнул в направлении валяющихся у берега мёртвых пауков, которых время от времени облизывала вода, — и горящая земля.

Скрестив на груди руки, Фернрод молчал, явно предлагая старику самому объясняться. Что тот и начал делать, отбросив обугленную ветку и старательно её затоптав.

— Не сердись, эрниль Леголас, я во всём помогу, — примирительно зачастил он и развёл руками, словно показав пустые ладони, — я всего лишь искал пути к дому твоего отца. Каун Фернрод любезно согласился сопроводить меня через Хитаэглир и Эрин Гален, но даже он не знал наверняка, куда сейчас ушёл жить ваш народ от Эмин Дуир и где искать новый дом короля.

— Вы сильно сбились с пути, каун, — вставила я. — На север отсюда есть удобная тропа прямиком до порога дворца.

— Буду знать, бренниль, — поклонился он, — благодарю за совет.

Его церемонный поклон кольнул раздражением — совсем не время для подобных манер, если не желаешь прикрыть откровенную насмешку или презрение. Но ничего, кроме вежливой заинтересованности, не отражалось на его лице.

— Мы шли с юга от гор по течению почти неделю, — пожаловался старый адан, — и всё это время пили росу, словно птицы. Каун не позволял мне напиться из речки и не подпускал даже близко к воде!

— Восемь дней, Митрандир, — невозмутимо отозвался Фернрод. — И если не желаешь доверять мне, то спроси у хозяев здешнего леса, от каких бед был избавлен.

— Да, каун, пусть восемь, но не мы отравили лесную реку, она такой и была! — хитро блеснули глаза старика из-под кустистых бровей.

Я протянула ему флягу с остатками воды — моих сил ещё вполне хватало вытерпеть жажду до дворца, чего не скажешь про эдайн…

— Пей, адан. И помоги загасить огонь, который ты здесь разбросал, — я кивнула на направившегося к деревьям Эленмара.

— Благодарю, бренниль, — произнёс старик с лёгким удивлением, а Фернрод опять промолчал — лишь прикрыл глаза, пряча мысли и усталый взгляд.

— Знать бы ещё, что за шум привёл сюда всех этих морнфарон, — обронил он.

— Боюсь, это была я.

Ответ заставил его вскинуть голову, и кривая усмешка пробежала по губам:

— Почему я не удивлён, бренниль Элириэль?!

— Зато ваши нежданные появления, каун, до сих пор удивляют меня!

С трудом сдержав раздражение, я забрала у старика пустую флягу и повернулась к лесу, собираясь помочь Эленмару сбить развешанные меж деревьев липкие нити и загасить дымные островки. Со своего наблюдательного поста бесшумно спустился Таэрдир и подошёл к Леголасу, по-прежнему настороженно оглядываясь по сторонам.

— Всё в порядке, мой друг, ступай, помоги Эленмару, — вполголоса произнёс ему Леголас. — Нужно уходить отсюда, и думаю, прямиком во дворец, раз уж гости так сильно желают повидать короля.

Таэрдир покосился на старика, приподнявшего низ серой мантии и снова принявшегося сосредоточенно топтаться по берегу, на мёртвых тварей у воды и повернулся к Фернроду.

— Очень надеюсь, Эль, что твой мэльдир тоже не станет стоять в стороне, — иронично обронил он, не меняя невозмутимого лица.

Мой друг… мэльдир… Слова Таэрдира заставили вздрогнуть — слишком часто так звали совсем другого эллона, и слишком глубоко всё укрыто, чтобы сейчас вспоминать…

Фернрод сдержанно поклонился, скинул свой плащ и без лишних слов скрылся за деревьями. Я тоже промолчала, уходя в другую сторону — в конце концов, несмотря на надменность, острый язык и раздражающий нрав, каун Имладриса Фернрод никогда не был мне врагом. Но и мэльдиром, искренне и безоглядно, как Лаэрлинда, я его не могла называть…

 

К счастью, дорога до крепости заняла у нас много меньше времени, чем я рассчитывала, собираясь выноси́ть жажду. Несколько часов размеренного шага — и мы встретили владыку со стражами, едущего к югу по нашим следам. Трандуиль подобрал на коня Леголаса, Эленмар и один из стражей владыки — гостей. Меня повёз Таэрдир, щедрым жестом предложивший и собственную флягу, где ещё оставалась вода. Мы потеряли двух коней, но, несмотря на все сожаления, такие потери не были непоправимыми. «Главное, что это не кто-то из нас…» — крутилась мысль при виде опечаленного конюшего, встретившего перед воротами отряд.

Прибывшие с юга гости вызывали удивление — не все таварвайт когда-либо видели эдайн. Седовласый старик в длинных серых одеждах, шествуя в окружении стражи за владыкой в личные покои Трандуиля, вызывал многочисленные любопытные взгляды и перешептывания обитателей дворца. Владыка беседовал с гостем некоторое время наедине, а потом были приглашены эрниль, советники, доверенные приближённые и командиры стражи. Вызвал гонец и мою мать.

Мне же, как и прочим, оставалось лишь строить домыслы и ожидать.

В безопасности подземных залов снова в полной мере ощутилась скопившаяся за последние дни усталость. Одна только мысль о тихой комнате, ванне и постели едва не усыпила, но любопытство превозмогло, заставляя отправиться бродить коридорами дворца в надежде уловить случайно оброненные слова. Но сейчас это было невозможно — приглашённые и седовласый старик заперлись не в Зале Советов, а в личных покоях владыки, куда никто не мог проникнуть без ведома Трандуиля и Алордина. Даже Аэглен или кто-либо из стражей не сумел бы помочь в этот раз…

Озарение пришло в тот момент, когда я стояла перед запертыми покоями в пустом коридоре, отрешённо разглядывая резные узоры на дверях. Мысль явилась внезапно, яркая и понятная, и не будь я так измотана, она пришла бы намного раньше, избавив от бесцельных блужданий под каменными сводами, — два гостя пришли с отрядом в подземелья холма. И только один из них находился сейчас там…

Сбросив сонное оцепенение, я развернулась и поспешила по переходам к нижним ярусам, где располагались перетоки подземной реки и погреба. За закрытой дверью предназначенной для гостей купальни было тихо, лишь равномерно журчала в источнике вода. Тишина — обманчивое состояние, особенно если не исключать намерение выяснить всё до конца…

Я усмехнулась мятущимся мыслям и присела на скамью в коридоре, приготовившись ждать…

---

1) Эрниль, адэль! — (синд.) Принц, сзади!

Вернуться к тексту

2) морнфарон — (синд.) чёрный (тёмный) охотник. Название вымышлено

Вернуться к тексту

Усталость минувших дней сыграла со мной плохую шутку — расслабившись под мерное журчание подземной реки, я всё же не удержалась и соскользнула в полусонное забытьё. А когда вскинула голову на звук открывшейся двери, передо мной стоял каун Фернрод — скрестив на груди руки, с полуусмешкой и с неизменным выражением едва уловимой надменности на лице. Лёгкие туфли, сменившие высокие походные сапоги, сделали его шаг совершенно неуловимым, и непривычно было видеть на нём одежды, которые нигде не перетягивали ни пояс, ни оружейные ремни. Ткань туники промокла у шеи и на плечах от влажных прядей распущенных волос, но подобные мелкие неудобства ничуть не беспокоили и не смущали кауна. Ещё бы! Кто же станет обращать внимание на незнакомые чертоги, усталость долгой дороги и последствия едва не ставшего последним боя в недружелюбном лесу, если под дверью гостевой купальни на всеобщее обозрение устроилась эллет и хлопает сонными глазами, будто вытащенная из дупла сова?! Чу́дное зрелище!

Мысленно обругав себя за невнимательность и неуместную дремоту, я всё же решила не отступаться от задуманного и получить ответы на вопросы, которые не давали покоя с той самой минуты, как клубы едкого дыма у реки пеленой заволокли глаза. Улыбнувшись как можно уверенней, я поприветствовала воителя:

— Доброй ночи, каун Фернрод!

— Приветствую, бренниль, — едва скрывая насмешливые нотки в голосе, отозвался он. — Но разве слова истинно добрых пожеланий не принято произносить при первой встрече, а не почти день спустя?

Упрёк был справедлив. В суматохе минувшего дня, да и в дороге до дворца Трандуиля, как-то даже в голову не приходило мыслей раскланиваться с нежданным гостем в приветствиях, которые так и не были произнесены при встрече. Что ж, тем проще будет завязать разговор…

Я встала, приложила руку к груди и покаянно склонила голову:

— Прошу прощения, каун Фернрод, за недостаточно дружелюбную встречу. Извинением мне могут послужить оправдания, что не слишком часто в разъездах по лесу встречаются давние знакомые и не каждый, кто пересекает границы земель таварвайт, ныне относится к друзьям.

Несколько мгновений каун с неподдельным изумлением смотрел на меня, а потом мотнул головой и расхохотался — звонко и громко, разбудив даже эхо в глубине лабиринтов подземных коридоров и заставив приоткрыться одну из дверей к погребам. Заметив меня, сунувшийся было на шум страж остановился у порога, и я махнула ему рукой, отправляя назад. Дверь с глухим стуком захлопнулась, снова оставляя нас наедине.

— Ваше неприкрыто-радостное настроение можно считать полученным прощением, каун?

— Бренниль, — едва переводя дыхание от смеха, выговорил он, — столь изысканные речи и гостеприимное радушие с вашей стороны пугают меня сильнее, чем встреча с морнфарон в нехоженых лесах.

— Очень жаль, каун, я совершенно не имела намерений в очередной раз подвергать вашу доблесть излишним испытаниям.

Он снова рассмеялся, и его заразительный искренний смех заставил улыбнуться и меня — редко приходилось видеть сурового кауна Имладриса в таком добродушии. Ни оценивающего прищура настороженных глаз, ни кривой полуусмешки, ни осторожных речей издалека — словно быстрый поток подземной реки унёс всё это вместе с усталостью, наполнив эллона свежими силами.

За минувшую сотню лет, с той поры как были отстроены чертоги, стражи уверились в благотворном влиянии здешней воды — стоило лишь по возвращении из долгого дозора окунуться в подземный поток, как без следа уходили и озабоченность, и бремя тягот пути. Так всегда было раньше, в светлые времена — лес, вода и родная земля берегли таварвайт, откликались на зов песни Мудрых, помогали целителям и дарили силы стражам. Так было до случившегося исхода, до появления морнфарон, до того, как на лес опустилась тьма… В здешних землях вернулось всё то, что казалось утраченным — безопасность и дары силы Мудрых, щедрость земли и животворящая вода. Мы черпали надежду в отстроенной твердыне, и верилось, что грядущее ещё принесёт процветание таварвайт. Я не раз замечала, как в безопасности подземных чертогов меняются стражи, но никогда прежде не доводилось наблюдать целительного влияния здешних вод на чужака. И увиденное окрыляло… Потому что крепило уверенность в правоте выбравших это место для жизни — если здешние воды готовы нести силу пришлым, то таварвайт уж тем более ждут светлые времена…

— Моя доблесть, бренниль Элириэль, грозит вот-вот расползтись по швам, — парировал каун. И, наконец совладав со смехом, добавил: — И это было бы очень некстати, если помнить о том, что мне ещё предстоит проделать обратный путь на запад через ваши кишащие ядовитыми тварями леса.

— Очень жаль, каун, — со всей возможной искренностью повторила я. — Очень жаль, что мы невольно навлекли опасность на вас со спутником. Я навлекла…

Он нахмурился и взмахом руки остановил извинения.

— Не стоит, бренниль. Всё уже в прошлом. Примите благодарность за помощь, — чуть поколебавшись, добавил он и подарил внимательный цепкий взгляд.

Стоило заговорить о случившемся, от беззаботного веселья Фернрода не осталось и следа — передо мной снова стоял собранный и готовый ко всему воитель, не доставало лишь сверкающей стали в руках.

— Путь на запад не будет столь сложным, — пообещала я, — вместо Старой дороги через лес теперь есть новая удобная тропа.

— А что с Мен-и-Наугрим?

— Слишком близко до южной чащи…

— Ваши разведчики… не ходили больше туда?

Его вопрос прозвучал скорее как утверждение, и мне оставалось лишь покачать головой:

— После того раза с владыкой — нет… уже никогда…

— Может быть, это и к лучшему… — едва различимо пробормотал он.

— Может, и так… — я чуть помедлила: — А… что сейчас там?

Он нахмурился сильнее и отвёл взгляд.

— Каун Фернрод! — я шагнула к нему и коснулась его скрещенных на груди рук, пытаясь разглядеть выражение лица. — Расскажи! Расскажи мне всю правду! Я хочу знать о том, что сейчас пожирает леса…

Он напрягся и вскинул голову, его губы чуть дрогнули, но ответом была тишина. Моя ладонь отчётливо белела поверх его загорелой руки — слишком редко я видела солнце в минувшее лето. А Фернрод путешествовал, видел… Он знал! И после всего случившегося на охоте это знание казалось бесценным — я обязана тоже узнать!

— Это наша земля и наш лес, каун. Эти твари опять объявились вблизи поселений! И никто не способен сказать, что сейчас происходит за границами охраняемого кольца…

— Только не ищи ответов в одиночку, Эль, — негромкий ответ заставил меня замолчать. — Эти ответы ищут и без тебя…

— В одиночку не стану, но знать я должна!

Он оставил восклицание без внимания и снова отвёл глаза. Нарочито медленно огляделся по сторонам, задержавшись на резных узорах колонн и дверей, кованых светильниках и ажурном кружеве металлических решёток, наполовину скрытых под сводами потолка.

— Достойная крепость, — обронил он.

— Достойная нолдор или таварвайт? — после его ухода от ответа не удалось сдержать язвительных замечаний, хотя сама похвала результатам трудов радовала — особенно из уст воителя, неустанно восхваляющего Имладрис как величайшую из обителей эльдар.

— Достойная эльдар, — сдержанно ответил каун. — И безопасная, если судить по тому, что я успел повидать.

— Безопасная, это так, — подтвердила я. И всё же попыталась добиться от него желаемого: — Неужели так сложно ответить на вопрос, не сбегая к пустым речам?!

Он повернулся ко мне и иронично изогнул бровь — ещё мгновение, и привычная надменность скроет даже следы былой открытости. Я подалась к нему, крепко стиснула руку и взмолилась:

— Не молчи! Расскажи… ты же знаешь…

И внезапно он сдался:

— Что ты хочешь узнать?

Поначалу я не поверила услышанному, но быстро опомнилась от неожиданности и забросала его вопросами:

— Кто этот путник, каун? Зачем ему понадобилось искать короля? Что заставило проделать весь этот путь? Какие известия или дела? И о чём говорят сейчас за закрытыми дверьми в покоях Трандуиля?..

Чуть наклонившись вперёд, он высвободил руку и поднял вверх указательный палец, останавливая меня.

— Один вопрос, бренниль. Я отвечу один раз. Спрашивай.

Ненадолго задумавшись, я скользнула взглядом по пустынному коридору. «Один вопрос…» Их было больше одного — и все казались одинаково важными. Но всё же… «Где один, там и два», — толкнулась шальная мысль, едва только в поле зрения попал молчаливо выжидающий Фернрод. И я улыбнулась:

— Тот старик… он совсем не похож на простого адана — ни манерами речи, ни статью, не говоря уже про его силу, проворность и взгляд. Кто же он? А-а-а, каун Фернрод, — я тоже вскинула указательный палец, останавливая готовые сорваться у него слова. Слишком очевидные слова… — Ответ «не простой адан» не подходит!

Он опять рассмеялся и с выражением покорной обречённости поднял к потолочному своду глаза.

— Да-да-да, каун, все коварные планы раскрыты! — я засмеялась и похлопала его по руке. Потом, оставив все шутки, переспросила, всё же надеясь получить серьёзный ответ: — Так кто же он?

— Это долгий рассказ, бренниль. И я не совсем уверен, что успею довести его до конца.

— Почему же?

Он потянулся, вглядываясь куда-то мне за спину поверх головы. Я обернулась — пустой коридор с гобеленами в простенках дверей и стоящими под ними скамьями.

— Абсолютно уверен, что на этой скамье совсем недавно дремала усталая эллет, — раздалось над ухом с нескрываемой насмешкой.

— Она уже ушла, каун, и не станет нам мешать, — фыркнула я, пытаясь скрыть замешательство — с детства так доверчиво не попадалась на подобные трюки! Повернулась к нему и повела рукой в сторону коридора: — Услуга за услугу: я открою самые прекрасные уголки наших чертогов в обмен на подробный рассказ.

Он, казалось, являл откровенные сомнения. Пришлось поспешно прибавить:

— И, конечно, ещё самый вкусный ужин, какой только можно сейчас отыскать.

— Ваше гостеприимство, бренниль, не устаёт меня удивлять! — засмеялся Фернрод.

— Очень рада, что оно уже не пугает!

— Как сказать, бренниль, как сказать… — он взял мою руку, всё еще покоящуюся на сгибе его локтя, и учтиво склонил голову: — Но от подобных предложений не в моих правилах отказываться.

— Тогда нам сюда, каун, — я потянула его за собой в одно из ответвлений основного коридора, — и думаю, что долгий рассказ уже можно начинать…

* * *

В верхних ярусах дворца было заметно холоднее, чем у купален — больше воздуха и простора, да и осенние заморозки, сковывающие землю на поверхности, уже давали о себе знать. Расставленные вдоль стен жаровни почти не давали тепла — глубокой ночью большинство постоянных обитателей дворца находились в своих покоях. Кроме стражи — но не их долгом было следить за обогревом коридоров и залов спящего дворца.

Мы с Фернродом находились в одном из самых верхних чертогов, в Глубинном Саду — гордость матери и её подруг, место их неусыпных стараний, их Большое Дело, занимающее всё свободное время с самого дня переселения, их Мечта… Для того, чтобы здесь проросли даже самые неприхотливые травы, потребовалось немало времени и сил — а ещё знаний и умений многих мастеров, сумевших принести под землю свет и тепло с поверхности холма. И пусть здесь никогда, наверное, не удастся получить ни пышного цветения яркой весны, ни пёстрого осеннего ковра палых листьев, но даже этот небольшой островок жизни, упорными трудами взлелеянный в сердце каменного оплота, для многих служил отрадой — особенно, когда приходилось подолгу находиться в недрах пещеры. В нынешнем году в должной мере оценила его прелесть и я…

Темноту разгонял бледный свет кристальных фонарей, разбросанных, словно крошечные осколки Итиль, по всему саду. Но даже он уже угасал — серебристые светлячки тускнели и гасли один за другим. Это значило, что на поверхности занимался рассвет. Благодаря мастерству тех, кто стоил эти чертоги, новый день вскоре подарит фонарям сил на ещё одну ночь сияния, но на сегодня их свечение истаяло до конца.

Наш поздний ужин, добытый у Аэглена и разложенный на небольшом столе под навесом из сплетения одеревеневших побегов, вполне мог превратиться в ранний завтрак, но после выслушанного рассказа Фернрода я никак не могла ни обрести душевный покой, ни отпустить уставшего кауна отдыхать. Да он и не настаивал — завернувшись в тёплый плащ и откинувшись на спинку скамьи по другую сторону круглого стола, бездумно вертел в пальцах один из сияющих кристаллов и наблюдал за мной поверх наполненного вином кубка. И молчал.

А во мне, как взметнувшаяся под ветром листва, кружились отголоски только что услышанных слов: Таур-э-Ндаэдэлос… Дол Гулдур… Лес великого страха… Холм чёрного колдовства… Отгородившись от наступающих бедствий и зарывшись в недра холма, мы сами заперли себя в неведении… И перестали существовать для всего прочего мира, исчезли — как и Эрин Гален, и Амон Ланк… Предвидел ли это хир Трандуиль? Знал ли? И что вообще было ему известно после того долгого похода с разведчиками? Ведь никто из них с той поры так и не обронил ни слова об увиденном в южных краях… На глазах лориэнской стражи упала с Амон Ланк пелена, скрывавшая его долгое время, явились шпили и бастионы нововозведённой крепости, — мы же тем временем сражались за земли, которые в итоге так и не смогли удержать. Тьма ползла через Южную чащу — мы отбивали атаки на наши дома… Мы нашли новый дом — и исчезли для мира. Но мир всё же не забыл о нас… И посланец-адан в чертогах Трандуиля — тому подтверждение. Вот только что за сила обосновалась в чистых когда-то землях, если её появление взбудоражило всех Мудрых от Гаваней Линдона до Андуина? «Однажды это случится… это уже началось…» — в памяти крепко укоренились случайно подслушанные в глубоком детстве обрывки разговора отца и Трандуиля. А все те знания, что за долгие годы ученичества щедро дарил мне в Имладрисе Миргол, не позволяли легко отмахнуться от подобных слов. Слишком много тайн открылось за годы скитаний, и не раз довелось убедиться — ничего не бывает навсегда…

В задумчивости опуская на стол свой кубок с вином, я промахнулась в полутьме мимо отведённого ему места и попала по одной из расставленных на столе тарелок. Рука дрогнула, алое вино плеснуло через край. И раньше, чем я успела исправить оплошность, на противоположном краю стола огниво высекло россыпь ярких искр. Светящийся кристалл в руках Фернрода окончательно потух, а вместо него крошечный огонёк лизнул фитилёк свечи и затанцевал в одном из светильников, рассеивая темноту над поверхностью стола.

— Благодарю… — произнесла я, стряхивая с рук и со стола алые капли.

— Не стоит благодарности, бренниль, — вежливо отозвался каун, протягивая мне через стол свою салфетку взамен пришедшей в негодность моей.

Безлично-отстранённое «бренниль» после долгого откровенного разговора неприятно резануло слух, и я вскинула голову, пытаясь разглядеть выражение скрытого полумраком лица собеседника.

— Рассказ, как и весь разговор, окончен и я больше не «Эль»? Так, каун?

Наверное, мне не удалось до конца скрыть ни мучительные мысли, ни бурлящие эмоции, и сорвавшиеся с губ слова прозвучали достаточно резко — Фернрод удивлённо вскинул бровь и опустил на стол свой кубок. Чуть помедлил и негромко произнёс:

— Я не совсем уверен, что имею полное право звать тебя так… По крайней мере, ты никогда на этом не настаивала.

— Между прочим, я никогда этого не запрещала, каун! — скомканная в раздражении салфетка упала на стол, а следом за ней откуда-то сверху из темноты прилетел одинокий пожелтевший листок.

Я отодвинула подальше свою тарелку и поднялась, собираясь уйти, — не хотелось предстать чужим глазам в том состоянии разлада, в какой повергли меня услышанные вести. Да и отдых — настоящий полноценный отдых, покой и крепкий сон — всё сильнее требовался усталому телу. И совсем не здесь, в опостылевших за долгие месяцы залах! Нужно вырваться за пределы дворца, покинуть каменный мешок крепости — и чем быстрее, тем лучше! Иначе эти своды и стены окончательно сомнут и раздавят — мою волю, мысли и желания. Да и саму меня!

— Разве в том есть моя вина, Эль? — негромко произнёс Фернрод.

И я остановилась, не совсем понимая ни полный сожаления тон его голоса, ни смысл, вложенный в слова.

— Ты злишься, — спокойно пояснил он, — на меня или на себя?

— Благодарю за подробный рассказ, каун…

— Ты закрыла себя в подземельях, — продолжал он, не обращая внимания на попытки вставить хоть слово. И каждая сказанная фраза, словно отзеркаливавшая мои собственные мысли, припечатывала к месту. — А ведь ты никогда не любила пещеры… Изменила привычки, изменила себе и себя… Разве к этому ты так стремилась в те годы, когда в тягость тебе становились даже стены Имладриса и ты ускользала в леса? Что случилось с последней нашей встречи? Ты тогда отказалась остаться в Имладрисе и вернулась к родным, собираясь сражаться. А сейчас — ты бледна и устала, эти стены словно пьют твою жизнь и меняют тебя…

— Я и вправду устала, каун, — вскинув руку, мне удалось заставить его замолчать. — И с последней нашей встречи произошло достаточно много такого, что способно изменить и сломить куда более твёрдую волю, чем есть у меня… — я усмехнулась, подняла кубок и попыталась допить его, желая прекратить эти откровения, расспросы и выиграть время, чтобы прийти в себя.

С тихим шорохом на стол опустились ещё несколько засыхающих листьев, очевидно, потревоженных нашей перепалкой и резкими движениями. Один из них опустился Фернроду в тарелку, но каун даже не шелохнулся, чтобы его убрать, — всё сверлил меня настойчивым взглядом и нарочито молчал, явно дожидаясь, пока я закончу пить и ещё что-то добавлю к невольно сорвавшимся словам.

Я тянула мгновенья в надежде, что он отведёт-таки взгляд.

Но вино всё же кончилось раньше, и пришлось опустить кубок, через силу вежливо улыбаясь…

— У меня для тебя есть подарок, — произнёс он снова негромко и почти равнодушно — наверное, улыбка моя вышла достаточно убедительной, чтобы заставить его закончить неуместные расспросы.

Обрадованная достигнутой целью и вместе с тем удивлённая, я вскинула голову.

— Для меня?..

— Ты забыла об оставшихся за горами друзьях?

— Нет, конечно, нет!..

Отправить подарок на другой конец мира — ничего иного от Исильмарэ и Аглариона ожидать было нельзя! Но после произнесённых кауном слов по холодному саду словно повеяло знойным ветром, а в памяти всплыли такие счастливые и кажущиеся сейчас совершенно беззаботными мгновения: цветущие яблони на взбирающихся по отвесному склону террасах, вересковые пустоши, говорливые ручьи и водопады, не смолкающие даже в самые сильные холода.

Фернрод поднялся и принялся собирать со стола остатки ужина. Я присоединилась, помогая, а он бросил чуть недоумевающий взгляд:

— Неужели даже не будет расспросов, что я привёз?

Я отрицательно качнула головой и улыбнулась уже без особых усилий:

— Нет… Не сейчас. Сейчас мне достаточно и мыслей. А дары лучше видеть своими глазами, чем внимать даже самым красноречивым словам.

— Эль…

— Все подарки — завтра, каун Фернрод. Как и прочие долгие разговоры. Мне действительно нужен отдых. И время, чтобы обдумать услышанное… — я подняла корзинку с посудой, которую ещё предстояло отнести Аэглену, и свободной рукой махнула на ведущий к садам коридор. — Проводить в гостевые, каун?

— Нет, не стоит, бренниль. Доберусь сам.

Я поклонилась и поспешила в темноту, оставив горящий светильник Фернроду — на пути к отведённым покоям ему наверняка ещё предстоит побродить по чертогам дремлющего дворца. Мне же эти лабиринты залов и коридоров были слишком хорошо знакомы даже без огня…

* * *

Убежище на талане, так надолго покинутое, казалось, с нетерпением ждало моего появления — даже очаг разгорелся мгновенно, даря в промозглой осенней сырости невыразимое ощущение чего-то вечного и желанного: тепла. За стеной завывали ветры, трепали почти облетевшие ветви и бросали в оконные ставни пригоршни листьев и брызги дождя. Внутри же было сухо и тепло, и даже через вечно поскрипывающую дверь не проникали холодные порывы — должно быть, за время моей отстранённой занятости Большим Делом, отец позаботился о щелях двери и ставней, как и о приличном запасе дров около очага.

Преисполненная благодарности к его внимательности, я сбросила промокший плащ и села на постель — ворс мехового покрывала приглашающе спружинил, обещая долгожданный отдых. Но покой был далёк — слишком много тревог всколыхнула минувшая ночь.

Вот уж воистину Лассэлантэ⁽¹⁾ — и в лесу, и во мне… Ветры срывали листву, обнажали ветви — мне казалось, что так же пустею и я. Опустошение… самое верное слово — ни надежд, ни мечтаний. Куда же девались те недавние видения, которыми грезила у лагерного костра на окраине болот? Фернрод был прав — минувшее лето измотало и тело, и разум, выпило силы и лишило душевного равновесия. Настолько сильно, что по возвращении во дворец не возникло даже желания заглянуть в тронный зал, где под устроенным Ристиром покровом по-прежнему ждала своего часа выстраданная статуя владычицы, долг которой — нести утешение и помощь народу, делить с ним и радости, и беды, и труды. Не хотелось не только видеть творение стольких бессонных ночей, но даже не возникало мыслей заглянуть в мастерские, чтобы вернуться к размеренному ритму жизни и привычной работе. Меня выжгло дотла… А последние вести и вовсе скосили.

Таур-э-Ндаэдэлос… Дол Гулдур… — и нет больше места для светлого счастья, когда мы с матерью смотрели на Реку с высокой вершины Амон Ланк…

Утро не спешило расцвечивать затянутое тучами небо, словно сама Ариэн не желала отныне нести свет под своды деревьев, отданных на откуп зла, — в умирающий Эрин Гален, на юго-западной окраине которого, как теперь было известно, больше не зеленела даже трава. Я налила в кружку горячей воды и сыпнула пригоршню сушёных трав — жалкие крохи ароматов ушедшего лета, призрак того, что мы звали Эрин Гален...

 

Я не помнила и не понимала, как провалилась в Незримое — но оно было более милостиво ко мне, чем действительность. Я уснула. И спокойно спала, не тревожимая ни укорами совести за несбыточное, ни сожалениями по несбывшемуся. Не ужасаясь узнанному и не порываясь ничего менять. Без являющихся во снах коридоров и вихрей… в тихом шорохе листопада и потрескивании огня очага…

 

Разбудил меня громкий стук в дверь…

---

1) Лассэлантэ — (квен.) дословно "падающая листва" — сезон осени, увядание, листопад.

Вернуться к тексту

Затуманенный травами и долгой усталостью разум совсем не охотно возвращался к тревогам, поджидающим за гранью реальности и сна. Но громкие удары в запертую дверь настойчиво вторгались в Незримое, побуждая сбросить пелену сладкой дремоты.

— Бренниль Элириэль! Бренниль Элириэль!! — звал за дверью женский голос.

И я вскочила от отчётливо звенящей в нём тревоги, села на постели и окончательно проснулась.

Очаг полностью потух, не оставив даже мерцания углей. Но снаружи убежища, по всей видимости, день был в разгаре, и размытого света, проникающего сквозь прикрытые ставнями о́кна, вполне хватало, чтобы уверенно добраться до двери.

Я тряхнула головой, пытаясь поскорее прояснить сознание, потёрла лицо, заодно связывая в узел рассыпавшиеся во время сна волосы, и поспешила на зов. Дверь подалась легко, резко распахнувшись, и стоящая на пороге эллет вскрикнула от неожиданности.

— Бренниль... — запнулась она, глядя на меня с нескрываемым удивлением и медленно опуская руку, занесённую для нового града настойчивых ударов по двери, — Элириэль...

Яркий солнечный день за порогом на мгновение заставил зажмуриться. Безотчётно я отступила назад, укрываясь за широко распахнутой створкой, и попыталась уловить причины поднятой тревоги. Но ничего не обнаружила — прозрачный лес, почти растерявший золото листвы, был насквозь пронизан солнцем, а в свежем прохладном воздухе кружились под отдалённые напевы и переборы струн ароматы осени, мешаясь с лёгким дымком костров. Мирно, спокойно, праздно, тихо...

Недоумевая всё сильнее, я оглядела с высоты талана окрестности: реку с расставленными у моста ажурными арками, приглашающими уходить от берега в глубину лесов, увитые лозами и ярко-золотой листвой колонны перед входом во дворец, покачивающиеся у пристани лодки, тоже украшенные стягами и золотисто-алыми дарами осени... Ленты, цветные полотнища, гирлянды поздних цветов и множество осенних венков, которые плели мастерицы, издавна соперничающие за право изготовить очередной сезонный венец для короля... Ярко, нарядно, полностью готово к празднованию Ласбелин.

Переведя взгляд на изумлённую эллет на пороге, я запоздало узнала супругу Ристира и несколько раз моргнула, всё ещё не до конца доверяя слезящимся глазам: расшитое серебром платье, серебро на запястьях, драгоценные камни в ожерелье и жемчужные нити в сияющих волосах... Эллет — нарядная, словно для празднования — стояла на пороге моего уединённого убежища, и с каждой секундой краски всё явственнее исчезали с её лица.

— Что-то случилось, Мирэль? Ты так встревожена. Что с тобой? — мой голос прозвучал негромко и сипло, но эллет разобрала и побледнела ещё сильнее.

— Со мной?! — ахнула она и всплеснула руками. — Бренниль Элириэль! Ещё и не одета! Как же так!

Её слова заставили меня попытаться вернуть ясность мыслям и оглядеть себя — простое тёмно-зелёное платье, надетое сразу же по возвращении с охоты, сложно было назвать нарядным даже в его лучшие времена, а не только после крепкого сна. Но оно всё же было гораздо более новым и опрятным, чем те одежды, в которых приходилось работать с её супругом. И уж конечно, оно не достойно было ни сорвавшейся у эллет фразы «не одета», ни того граничащего с испугом выражения, с каким Мирэль смотрела на меня.

Я провела ладонью по замятой складке на ткани у талии, собираясь с мыслями для должного ответа, но Мирэль пришла в себя явно быстрее и цепко ухватила меня за руку.

— Нет времени на разговоры и препирательства, бренниль. Нас ждут... — она потянула меня к себе, заставив переступить порог, и, по́ходя захлопнув дверь, быстро направилась к ведущим на талан ступеням. — Как же так... Как же так! — не замолкала она.

— Мирэль... Мирэль, послушай... — невольно спеша за эллет, я попыталась вставить хоть слово в её причитания, но она ничего вокруг не замечала — крепко держа, тащила меня за собой по вьющейся вокруг ствола лестнице и остановилась только внизу, когда я рывком высвободила руку и резко встала, окликнув: — Мирэль! Да выслушай же меня!

— Бренниль Элириэль! — взмолилась она, оборачиваясь. — Нам лучше поторопиться! И без того всем пришлось немало ждать!

— Мирэль! Если ты сей же час не скажешь, куда мы так торопимся и что привело тебя в такое смятение, я вообще не сдвинусь с этого места!

Угроза будто бы остудила волнение эллет, но ненадолго и лишь слегка. Снова всплеснув руками, она прикрыла ладошкой губы, гася очередное восклицание, и тут же снова быстро заговорила:

— Как же так, бренниль! Неужели же вы забыли?! Ристир ведь сказал, что... — на её взволнованном лице промелькнуло сомнение, но тотчас же исчезло. — Нет-нет, не может быть! Он сказал, что сам не единожды предупреждал...

Её обрывистые недосказанные мысли и несвязные слова мало помогали разобраться в происходящем, и пришлось почти прикрикнуть:

— Ты можешь пояснить спокойно, что произошло?!

Она глубоко вздохнула и произнесла, разделяя паузами слова:

— Во дворце. Ждут. Вас, — а буря недоверия и сомнений в её глазах была способна пошатнуть любую уверенность.

Какие ещё события, подобные последним происшествиям, могли случиться за время моего отдыха, чтобы малознакомая эллет в тревоге и волнении отправилась искать меня в излюбленном месте уединения, куда обычно приходили только отец или мать? Дворец... ждут меня... Я обещала Ристиру быть на торжестве в Тронном Зале в день празднования Ласбелин, но до того неизбежного мгновения любоваться лишний раз его творением совсем не хотелось. Как не было ни малейшего желания являться сейчас пред множество посторонних глаз. Моё присутствие во дворце никому не требовалось, а в подготовке к празднованию я сделала уже всё, что могла...

— Бренниль Элириэль, — Мирэль шагнула ко мне и стиснула плечи, стараясь заглянуть в глаза, — нужно... поспешить... — всё так же раздельно и медленно выговорила она. Словно младенцу неразумному! — Владыка. Искал. Вас. Все. Ждут.

Её назойливость вызвала только отчётливую волну раздражения. Я шевельнула плечами, освобождаясь от её рук, и с вызовом встретила ищущий взгляд.

— Ристир сказал, что предупредил... — растерянно повторила она, немного отступая. — Браннон Сигильтаур послал меня сюда... Все ждут...

— Чего ждут? — едва сдерживаясь, процедила я. — Твоему супругу я обещала явиться в Ласбелин. И после всех приложенных усилий... Неужели нельзя оставить меня в покое хотя бы на день?

— Но... — Мирэль всплеснула руками. — Но сейчас Ласбелин, бренниль!

Не скажу, что её слова враз прояснили мой разум, но многое расставили по местам. Песни и отдалённые мелодии менестрелей... ароматы готовящегося пира... роскошный наряд юной эллет, взирающей на меня с нескрываемым страхом... И просвечивающее сквозь переплетение ветвей солнце, разливающее по лесу ажурные тени — не то солнце, в восходящих лучах которого я смежила веки на постели уединённого убежища. Солнце нового дня... Дня Ласбелин... Травяной ли отвар, выпитый перед сном, оказался слишком крепким или же колдовские воды Зачарованной реки всё же взяли своё, но из моей памяти исчез кусочек реальности — а для всех прочих время шло своим чередом.

Я прикрыла глаза, пытаясь справиться с накатившей волной острой горечи и не открыть своих чувств или мыслей Мирэль, — а осколки последних событий, слегка смазанных и размытых за время продолжительного сна, обретали отчётливую ясность. Тревоги Трандуиля на охоте... ядовитые твари вблизи реки... посланник-адан... долгий совет в покоях владыки... Таур-э-Ндаэдэлос... И, судя по тому, что ничего не изменилось в мирнотекущей жизни окрестного леса, о некоторых событиях знала только я... Для Мирэль всё было по-прежнему, и самым важным являлось — привести меня к мужу в Тронный Зал. Для меня же...

— Прости, Мирэль, я немного забылась, — только и оставалось прошептать.

Эллет внезапно улыбнулась такому нелепому объяснению — с сочувствием и нескрываемым облегчением — и понимающе закивала:

— Да-да, бренниль, это всё усталость. Ристир тоже не знает ни покоя, ни сна. Он так ждал этого дня!..

Она осеклась и замолчала, как мне показалось, не договорив. И отвела взгляд. Но тем самым невольно выдала нечто большее — мечты и желания, собственные тайные надежды. Хотя чего уж тут ждать?..

— Бренниль Элириэль! — раздался вдруг громкий оклик со стороны реки, и мы с Мирэль разом повернулись на голос: по ведущей на вершину холма тропинке торопливо взбирался Ристир.

Мирэль снова ухватила меня за руку и потянула к нему навстречу, отозвавшись:

— Мы здесь! Уже идём! Сейчас, дорогой, бренниль нужно ещё немного времени...

Но молодой мастер, успев заметить нас, свернул с тропы и в несколько шагов преодолел крутой косогор. Остановился рядом с супругой, церемонно поклонился и холодно заговорил:

— Бренниль Элириэль, позвольте напомнить, что...

На его сосредоточенном лице застыло откровенно недовольное выражение, и я поспешила остановить отповедь:

— Не стоит напоминать, Ристир, я готова исполнить все обещания, что когда-либо дала.

— Тогда идём, и поскорее. Владыка и гости не станут долго ждать! — Он повернулся и вытянул руку, настойчиво указывая на тропу, по которой поднялся сюда, и не сдвинулся с места, пока я не сделала первый шаг.

— Ристир, — негромко позвала его супруга, — но бренниль нужно хотя бы переодеться, прежде чем идти к гостям...

— Она могла это сделать и раньше, Мирэль, — раздражённо бросил мастер, — владыка не любит долгих ожиданий. Бренниль Элириэль, по-видимому, удобнее так, — язвительно добавил он.

Мирэль хотела ещё что-то сказать, но замолчала под ледяным и сердитым взглядом супруга. Да и я не стала возражать — меньше всего сейчас меня заботил наряд. Но всё же от ответного выпада не удержалась:

— Всё верно, Мирэль, твой супруг, как обычно, прав. Идёмте, — я придержала подол платья и сбежала по обрывистому склону прямиком на тропу, минуя длинный её виток. — Не стоит испытывать терпение владыки, особенно если празднование давно пора начинать. — И устремилась ко входу во дворец, больше не оглядываясь ни на мастера, ни на его жену.

Мирэль оказалась проворнее супруга — она нагнала меня раньше Ристира. Остановила неподалёку от плотно сомкнутых створок зачарованной входной двери, удержала на месте.

— Погодите, бренниль, несколько мгновений уже ничего не изменят.

Я обернулась, дожидаясь чуть замешкавшегося на склоне мастера, а Мирэль тотчас же отпустила мою руку и неуловимой змейкой скользнула в раскинувшийся перед входом по обе стороны от моста цветник:

— Сейчас, мне нужна всего пара минут...

И пока её муж, едва сдерживаясь от открытого выражения недовольства и колких фраз, спускался по склону холма, эллет ухитрилась собрать букет цветов.

— Повернитесь, бренниль, — повелительно скомандовала она, выбираясь на тропинку.

И, прежде чем я успела исполнить её приказ, она сама развернула меня спиной к себе за плечи, а её ловкие пальчики забегали по моим волосам, разбирая спутавшиеся пряди, что-то переплетая, приглаживая и разравнивая. К тому времени, как Ристир добрался до входа во дворец, Мирэль уже закончила с причёской и, удовлетворённо оглядев меня, кивнула:

— Так будет лучше, бренниль, уж поверьте.

— Не сомневаюсь... — ошеломлённая её скоростью и умениями, я подняла руку к тонким косам с вплетёнными гроздьями поздних цветов, но так и не решилась тронуть хрупкую красоту. — Спасибо, Мирэль.

Эллет улыбнулась, перекинула мне через плечо на грудь одну из распущенных прядей и приколола у выреза платья остатки букета собственной фибулой.

— Не драгоценные камни, но...

— Благодарю, мастерица. — Я присела в полупоклоне, а она зарделась и заулыбалась.

Поздние цветы, чуть поникшие от заморозков, пахли горечью. Зелень сочных стеблей потемнела, а пунцовым бутонам уже никогда не раскрыть лепестков, не войти в красоту полновесного цветка... И немалых усилий стоило проглотить такой же горький ком в горле, чтобы ответить широкой улыбкой на заботливость и внимание юной эллет.

— Идёмте... — поторопил Ристир, едва удостоив взглядом и старания супруги, и меня.

По его касанию дверь отворилась, и мы едва ли не бегом проследовали по пустующим коридорам в Тронный Зал.

 

Зал не пустовал. Как и в тот день, когда Ристир впервые снял покрывала со статуй, здесь собрались очень-очень многие: советники, обитатели дворца, мастера и просто любопытствующие таварвайт. Последних было немало, и далеко не все лица мне были знакомы. Но ведь явно не зря у причала около моста стояло множество лодок: на нынешнее празднование прибыли гости даже из поселения в нижнем течении реки — те, кто уже понаслышке знал о красотах, укрытых в глубине крепости-дворца.

Владыка Трандуиль стоял на ведущих к трону ступенях, мало чем отличаясь от собственного изваяния: тоже прямой, гордый, с высоко вскинутой головой, увенчанной короной осени — точь-в-точь такой же, как и та, что уже была возложена и на его статую. Сходство стало ещё более разительным, когда при нашем появлении он протянул вперёд руку, а затем чуть отступил с середины ступеней поближе к сыну, жестом уступая место Ристиру.

Мастер замешкался у подножия лестницы лишь на мгновение — бросил на супругу мимолётный взгляд, на который она ответила ласковой улыбкой — и тут же, бесцеремонно ухватив меня за руку, потянул за собой по ступеням вверх. Наверное, будь в Зале меньше гостей, он бежал бы, преодолевая по две ступени за шаг. Но под множеством взглядов Ристир всё же пытался сохранить торжественность и обуздать собственное нетерпение, казавшееся мне совершенно нелепым. Едва поспевая за ним, через несколько шагов я всерьёз стала опасаться запнуться либо о подол платья, либо о края ступеней лестницы, которой мастер будто бы и не замечал. Это раздражало — с момента пробуждения что-то слишком часто и весьма бесцеремонно побуждали меня к действиям как Ристир, так и его жена.

Я остановилась. Молодой мастер сделал ещё два быстрых шага вверх, прежде чем сообразить, что больше не тянет меня за собой. Он приостановился и оглянулся — и на его лице, кроме крайнего нетерпения, промелькнула едва ли не мольба. Мне стало жаль его, но и падать с ног под взглядами сотен глаз ничуть не хотелось. Я приподняла низ платья, уверенно проделала оставшиеся шаги и, остановившись перед владыкой, склонила голову в ответ на его приветствие.

— Долгожданное появление бренниль Элириэль позволяет, наконец, открыть собравшимся то, что так бережно и ревностно хранил от посторонних глаз мастер Ристир, — произнёс с лёгкой усмешкой владыка, разглядывая меня.

— Простите моё опоздание, хир Трандуиль. — Я приняла протянутую им руку и приблизилась. — Никогда не предполагала, что моё отсутствие может создать сложности для всех собравшихся полюбоваться искусностью наших мастеров.

Ироничная усмешка владыки стала шире. Он оглядел меня с ног до головы ещё раз, задержавшись на вплетённых в волосы цветах, и произнёс вполголоса — так, чтобы сказанное не достигло гостей:

— Никогда не замечал излишней скромности или простоты в твоих нарядах, Эль. Как помнится, ты всегда предпочитала сияние самоцветов ароматам цветов или трав.

— Просто сегодня я не стремлюсь соперничать в роскоши украшений с хириль Сэльтуиль, мой повелитель, — ответила я.

А Трандуиль только в очередной раз усмехнулся и перевёл внимание на Ристира.

— Ну же, мой друг, давай, — в точности повторил владыка сказанные весной слова.

И снова, едва спало покрывало, по зале прокатился восторженный вздох гостей, заставляя молодого мастера счастливо просиять. Он протянул руки к супруге, и Мирэль легко взбежала по ступеням к нему, обвила рукой его талию и спрятала лицо на плече, не в силах сдержать слёзы радости от завершения столь долгих трудов. Со словами благодарности владыка быстро обнял молодую чету и отвернулся, давая возможность обменяться словами наедине. Затем приблизился к Леголасу, с жадным интересом разглядывающему статую матери, ободряюще коснулся его плеча. И что-то негромко произнёс сыну, прежде чем повернуться к народу и огласить начало празднества. Словно прорывающая плотину вешняя вода, по зале понеслись движение и гул голосов, звонкий смех и громкие разговоры, восторженные восклицания, обсуждения и споры, неизбежные среди собравшихся. Истинные мастера не могут долгое время торжественно молчать!

Меня же нынешняя волна восторга оставила совершенно равнодушной — слишком мала награда и радость разглядывать изваяние той, что должна была бы вживую стоять на ступенях перед народом и дарить благословение родным лесам. Особенно, когда у порога таится угроза, а к границам подбирается тьма...

Не желая видеть опостылевшую статую хириль, я спустилась по ступеням вниз и встала в тени мраморных изваяний, разглядывая владыку. Несгибаемый, царственный, он щедро расточал похвалы и благодарности не только искусству скульптора, довершившему убранство чертогов, но и многим другим мастерам. Он тепло улыбался народу, кого-то слушал и кому-то отвечал, одобрительно кивал и с интересом к чему-то приглядывался, но в его глазах стояла неизбывная усталость. Вечность, отданная другим... Бесконечность, посвящённая покою народа... Он знал много больше собравшихся — об угрозе и тени, о том, как меняется мир. И о вестях, принесённых посланником-аданом, которые не давали покоя мне. Знал — и молчал, оставляя тревоги себе ради привычной жизни для прочих, позволяя им наслаждаться миром и счастьем в родных домах.

Понимание — кристально-ясное, словно нашёптанная на ухо услужливым голосом истина — не отпускало: выбор владыки — покой таварвайт. Воля и желания владыки Орофера глубоко пустили корни в сыне — оградить, защитить, сохранить привычный уклад жизни. Чужая земля испила слишком много крови и сил лесного народа. И сколько теперь их понадобится, чтобы по-прежнему процветала своя?..

Чьё-то осторожное прикосновение к локтю выдернуло меня из водоворота невесёлых мыслей. Я дрогнула и едва не пролила невесть как оказавшийся в руках кубок вина.

— Бренниль Элириэль, — голос Мирэль был полон участия, — что-то случилось? Хотите ещё вина?

Она попыталась подозвать виночерпия, но я остановила её:

— Нет-нет, не стоит. Не сейчас. Пока все заняты разговорами, мне лучше уйти и переодеться во что-то более подходящее празднику. Боюсь, моего отца не слишком порадовало такое моё появление перед всеми, несмотря на твои старания, Мирэль.

Я через силу улыбнулась, и эллет, слегка успокоившись, тоже заулыбалась:

— Вам помочь, бренниль Элириэль? Проводить до покоев?

— Думаю, что вполне с этим справлюсь сама. — Но засевшая в голове мысль не оставляла возможности спокойно развернуться и уйти к отведённым в подземном дворце комнатам, потому я всё же решилась и произнесла: — Мирэль, можно спросить?

Эллет, удивлённая и слегка растерянная, согласно кивнула. А я, в глубине души надеясь, что её согласие относится даже к подобным вопросам, произнесла:

— Скажи, Мирэль, почему твой супруг так стремился закончить работу к празднованию Ласбелин?

Она зарделась и смущённо улыбнулась. Потом её взволнованный взгляд забегал по переполненной народом зале и, наконец-таки, остановился на мне. Взмах длинных ресниц скрыл сияние тайных надежд, и она почти прошептала, чуть подавшись ко мне:

— Ристир загадал желание… Да и я тоже.

— И какое же, если это не тайна? — любопытство взыграло во мне сильнее обычая не ввязываться в глубины семейных секретов.

И, вопреки всем ожиданиям, Мирэль ответила:

— Если всё удастся завершить к Ласбелин, нас с Ристиром ждёт награда…

Безошибочно распознав нескрываемое удивление на моём лице, она приблизилась ещё ближе и шепнула на ухо:

— Илюватар исполнит наши надежды, благословение владык коснётся нашей семьи. И у нас родится дитя…

Мне потребовалось несколько мгновений, чтобы осмыслить услышанное. И при виде её сияющих восторженной радостью глаз оставалось только ответить:

— Да будет так…

Я обняла исполненную надеждами Мирэль и, приложив ладонь к груди, поклонилась, подтверждая искренность пожеланий. А затем поспешила покинуть переполненный гостями зал.

За спиной по-прежнему раздавался переливистый смех, громкие восклицания, споры и обрывки каких-то фраз. Но я видела только одну-единственную цель — добраться до собственных покоев.

Стиснув зубы, я пробиралась к выходу из Тронной залы и боялась обернуться, всё ещё ощущая на себе взгляд молодой эллет. И едва сдерживалась, чтобы не обернуться и не выкрикнуть ей в лицо: «Мирэль, будь твой супруг менее настойчив в почитании тени ушедших, ваши желания уже наверняка бы исполнились!»

Но подобных слов ни в коем случае произносить было нельзя! И всё, что оставалось — бежать подальше.

Прочь от чужих мечтаний, желаний, переполненных надеждами взглядов и многозначных фраз. От чужих ожиданий, которым было отдано столько собственных сил и терзаний. Хотелось уйти в одиночество — туда, где наверняка уже ждёт приличествующее празднику платье и подогретая для ванны вода.

Я шла быстрым шагом по переходам и коридорам подземной крепости. И уже почти добралась до собственных покоев, когда услышала отдалённый перебор струн — пронзительный и тягучий, и очень согласованный по звучанию с той мелодией, что безотчётно звучала в моём сердце. Ещё пара шагов — и к ней прибавился голос. Бархатистый, будоражащий мысли, тревожащий и вызывающий видения — совсем как у менестрелей. Но сейчас я знала, что все менестрели уже разбрелись по праздничным полянам, готовясь к празднованию Ласбелин.

Потому павшее вдруг оцепенение было сложно объяснить.

Я спою, возвещая весну земле,

Я спою о ручьях, убегающих вдаль…

О расколотых льдах, о синеве,

О сокрытых мечтаниях и полуснах…

И вдруг мне вспомнилось: ночь в Имладрисе, когда приехал с подарком от матери Лаэрлинд. И мы сбежали ото всех тревог наступающей войны в берёзовую рощу. И сидели у костра под одним плащом, слушая разлившуюся вдруг по роще мелодию… И голос… Тот же голос, что сейчас отчётливо выпевал:

Я спою о земле, что ждёт весны,

Я спою о деревьях и о цветах,

О фонтанах соцветий и красоте,

О желаньях, раздумьях и о мечтах.

Сердце трепыхнулось и зашлось от разбуженных воспоминаний и мечтаний, которым уже никогда не стать явью. Но его стук удалось утихомирить и свернуть с той дороги, что вела к отведённым мне чертогам, — я направилась к совсем недавно покинутому подземному саду. Песня вела — не смолкала, я шла за ней — словно заворожённая.

Я спою… Только слушайте эту песнь…

Я спою — только эхо бы услыхать…

О весне и о жизни песен нет,

О мечтах — задыхаются в полуснах.

Остановившись на пороге Садов, я не спешила выходить к разлитому в центре зала сиянию. Но в размытом свете осеннего дня всё же легко было рассмотреть эллона, что сидел в той же беседке, где мне недавно открылись так взбудоражившие тайны. Тайны, что открыл мне Фернрод.

Он и сейчас сидел там же, бесцеремонно закинув ноги на противоположную скамью. Сидел, небрежно перебирая струны лютни, и вполголоса напевал, позволяя эху подгорных чертогов играть с отголосками интонаций бархатистого голоса.

Я спою — если сердце найдёт исход,

Я спою — если с неба падёт звезда,

Если тропы откроют сокрытый путь,

Если радость мне всё же суждена…

Оспаривать воспеваемые им строки уже не хватало сил, даже при всех взметнувшихся желаниях. И я попросту отступила в темноту коридора, а затем устремилась к себе.

В тот момент я ещё не знала, что Фернроду и Митрандиру предстоит провести зиму здесь…

* * *

Опустившись в тёплую воду, я откинула голову на спинку наполненной ванны, тщательно оберегая сотворённую Мирэль причёску, и задумалась.

Трандуиль, следуя помыслам отца, жившего в завесе владычицы Мелиан, ищет уединения под покровом леса — уединения и отрешённости от прочего мира. А это и есть та жизнь, что привычна для таварвайт. И потому все беды от расползающейся тьмы придётся принять лишь страже — кто ещё способен оградить народ?

Мирэль очень многое сейчас показала — а особенно, чаяния и мечты… Кто их исполнит, если от Дол Гулдура двинется тьма?

Эта мысль была особенно невыносима, и я хлопнула ладонью по воде, вздымая облако брызг. Капли воды осели на причёске и больше не было смысла хранить неприкасаемыми переплетения кос и полумёртвых цветов. Я задержала дыхание, погрузилась в воду с головой и открыла глаза.

Надо мной плыли блики светильников, размытые поверхностью воды — словно мерцающие в поднебесье звёзды. А я ощущала себя листом — но уже не захваченным в плен быстроводной реки. Меня будто бы снесло течением к болоту.

Я тяжелела, пропитываемая водами реки, и всё глубже и глубже опускалась к илистому дну — прямиком в неизбывность... Где-то надо мной, смазанные недоступным течением, восходили светила и звёзды. Но их свет не доставал до меня. И сама стремнина неудержимой реки, к которой я когда-то была причастна, осталась лишь отголоском. Отголоском услышанных слов:

Если радость мне всё же суждена…

По всей видимости, мать и отец раньше меня во всех деталях разглядели привезённый Фернродом из Имладриса подарок. И успели в должной мере его оценить — иначе как ещё объяснить, что поверх приготовленного для празднования платья, которое шила мать, красовалась белоснежная меховая накидка, заменившая выбранный ранее тёмно-зелёный укороченный плащ?

То, что накидка была изготовлена умельцами Имладриса, не вызывало ни малейших сомнений — на высокогорных плато Хитаэглир животные такого окраса никогда не считались редкостью, а у истоков Бруинен удачливые охотники добывали даже белоснежную рысь. Да и вышивка по окантовке накидки была очень знакома: тончайшее переплетение серебряных ветвей, ажурных листьев и мерцающих среди них хрустальных бусин, напоминающих застывшие капли росы. Так всегда любила украшать свои изделия Исильмарэ, и однажды уже мне выпадала честь красоваться в изготовленном ею наряде — привезённое в юношеские годы из Имладриса платье ещё долгое время вызывало завистливые вздохи и жадные взгляды наших эллет. Сейчас же я едва удержалась от непрошеных слёз — серебристо-белый мех, казалось, таил в себе чистое сияние снежных вершин, а хрусталики переливались, подобно разлетающимся брызгам в струях быстрой Бруинен… И тем удивительнее было держать в руках это напоминание о далёких друзьях и совсем иной жизни, невесть как занесённое перелётным странником в наши леса. А ведь мог и не донести…

Отогнав начавшие вздыматься горькие мысли и накрепко заперев в глубине сердца тягостные раздумья, я начала одеваться. И к тому моменту, когда успевшие подсохнуть волосы уложились в подобающую наряду причёску, оставалось лишь улыбнуться своему отражению в зеркале — мне очень нравился результат. Что ж, если хир Трандуиль и Совет не считает нужным посвящать жителей леса в исходящую с запада опасность, мне остаётся только одно…

Ещё раз перепроверив застывшую на губах улыбку, я отвернулась от своего отражения, без колебаний переступила порог собственных покоев и поспешила через коридоры подземной крепости наружу — к солнечному свету, холодному ветру, хрустящему золоту листвы и напевам менестрелей — с единственным твёрдым намерением: праздновать Ласбелин. Веселиться, пить вино, пировать и танцевать. Самое время — гости владыки почти все уже разбрелись по полянам… К тому же совсем недавно о танце просил Леголас…

* * *

Веселье и пир были в самом разгаре — лес звенел песнями менестрелей. В нынешний год гостей собралось столько, что музыка звучала даже на самых отдалённых от реки полянах, где обычно царила полутень и тишина. Меж деревьев, насаженных после начала строительства крепости и успевших давно превратиться из тонких прутиков в раскидистых великанов, мелькали яркие наряды танцующих гостей. И хотя солнце ещё до конца не скрылось с небосвода, кое-где уже готовились разводить огни — осенние сумерки в здешних землях очень быстро обращаются в ночь.

Следуя за цепочками мерцающих в ветвях деревьев фонарей, я бездумно бродила от поляны до поляны — где-то танцевала, с кем-то перешучивалась, пила вино и наслаждалась мастерством поваров, умело воспользовавшихся добычей последней охоты. Ловила восторженные взгляды, которые не мог не вызвать великолепный подарок Исильмарэ, и привычные шепотки за спиной, на которые уже давно привыкла не оборачиваться. Я хотела отыскать отца или мать, но они затерялись где-то безнадёжно-далеко в бесконечной круговерти гостей. И оставалось просто плыть по течению праздника, волей-неволей уходя всё дальше от тягостных мыслей и согреваясь лучами радости таварвайт.

Постепенно углубившись в лес, где огни были реже, а звуки музыки приглушённее, я замедлила шаги, наслаждаясь покоем и чистотой осенней ночи. Остановилась, прислонилась к дереву и попыталась добраться до дна гранёного кубка, с которым не расставалась весь вечер, пополняя его молодым вином на столах. Низкое осеннее небо манило обманчиво-близкими звёздами, мерцающими в кружеве сплетающихся над головой ветвей. На востоке восходила алая Боргиль, и её сияние, казалось, бросало розоватые отблески даже на обрывки редких облаков, испятнавших туманными росчерками поднебесье.

Резкий возглас и громкие голоса, зазвучавшие вдруг со стороны одной из полян, где любили собираться на празднования гости из приречных поселений, разом стряхнули рассеянное умиротворение. А раздавшийся следом лязг оружия заставил вздрогнуть, выпустить кубок и схватиться за неизменный клинок у пояса. И лишь спустя несколько ударов сердца стало понятно, что тревоги напрасны — в настоящем поединке за жизнь не услышишь ни смеха, ни ободряющих восклицаний, ни восторженных выкриков. А сейчас всего-то отзвуки песен менестрелей сменили громкие речи и взбудораженные, хотя и не лишённые ноток радости, голоса. Не обнажая клинка, но и не отнимая ладони от успокаивающей гладкости костяной рукояти, я направилась на шум, с каждым шагом убеждаясь в несерьёзности происходящего сражения.

Все сомнения развеялись, когда я вышла из-за деревьев к освещённой поляне — и тотчас же пожалела о выроненном где-то на тропе кубке. Уж лучше бы осталась под деревом, допивала остатки хмелящего напитка и в одиночестве наблюдала и дальше за звёздами, чем являться сюда…

Развешанные по ветвям фонари вычерчивали в центре поляны почти безупречно-ровный круг. В освещённом контуре двое соперников осыпали друг друга стремительными ударами, яркими росчерками сверкало оружие, пела сталь. За границами света в тенях толпились невидимки-зрители, и их громкие выкрики горячили сражающихся, распаляя и раззадоривая до опасной грани появления тщательно выверенного выпада или отточенного удара, в настоящем бою обыкновенно доводимых до конца...

Подобные поединки мечников на праздниках временами случались, хотя и не встречали ни поощрения владыки Трандуиля, ни одобрения большиства опытных бойцов. В них почти никогда не участвовали ни воины гвардии, ни закалённые в стычках стражи — им и без того вдосталь хватало как сражений, так и тренировок с оружием. А неусыпная бдительность в обычные дни столь сильно изматывала воинов, что мало кто из них готов был променять редкую возможность праздного покоя семейного круга, дружеских посиделок или песен на очередное размахивание клинком. В основном такой неуёмной горячностью отличались едва взявшие в руки меч юноши или же те, кому была больше привычна рукоять ремесленного инструмента, а не клинка. Опоённый хмелем разум частенько взывал их к непрошенному проявлению доблести и заставлял испытывать воинские навыки друг друга — а такими умениями, пусть и не в совершенстве, но обладал любой таварвайт. К счастью, до сей поры подобные поединки обходились без особых кровопролитий, и обычно неподалёку всегда находился достаточно опытный воин, чтобы вовремя суметь охладить противников, если слишком разыграется страсть.

Сейчас было сложно определить, кто находится среди зрителей. Да и мастерство сражающихся вызывало откровенное сомнение. К тому же ночью, в слепящих отблесках раскачивающихся под ветром фонарей и плящущих тенях… не каждый опытный воин способен нацелить и вовремя удержать роковой удар. Что уж говорить о тех, кто сейчас стоял в центре круга…

Я отпустила рукоять оружия и приблизилась к освещённому пространству, вглядываясь в кружащихся друг против друга соперников и пытаясь разглядеть лица собравшихся. При крайней нужде придётся вмешаться — и не лишним было заранее озаботиться, чего можно ждать. Одного из сражавшихся я узнала: Лантирион, молодой эллон, вступивший в стражу примерно в те годы, когда началось переселение от Эмин Дуир. Он был частым напарником Таэрдира на дежурствах, и, как я слышала, опытный воин не отказывался его наставлять. Его темноволосый соперник был мне не знаком.

До отведённой под поединок площадки оставалось не более десятка шагов и лица зрителей уже можно было разглядеть в тенях, как вдруг из-за ближайшего ствола ко мне шагнул высокий мужской силуэт и властно перехватил за локоть.

— Бренниль Элириэль, — раздался над ухом вкрадчивый голос, — я был почти уверен, что среди наблюдателей не сложно будет и вас отыскать.

Я обернулась, чтобы встретить притаившуюся в искристо-зелёных глазах насмешку, которую не скрывала даже полутьма.

— Почти? Значит, какие-то сомнения всё же были, каун Фернрод?

Он самодовольно кивнул:

— Конечно. Я немало пожил, бренниль, чтобы слепо их отметать.

— Тогда в другой раз, каун, вам следует лучше прислушиваться к их голосу. Здесь и сейчас я оказалась совершенно случайно, и подобные поединки уже давно не способны меня ни радовать, ни будоражить, ни развлекать.

Он, не скрывая сомнений, хмыкнул, но ответить ничего не успел — обернулся на шаги приблизившегося к нам эллона. Выглянув из-за спины кауна, я узнала Леголаса, и ещё чуть подальше — Эленмара, не сводившего с поединщиков внимательных глаз. В таком окружении можно было не беспокоиться о безопасности увлечённо машущих оружием молодых воителей, и оставалось только укорить эрниля:

— Леголас, твоему отцу это бы не слишком понравилось…

— Знаю, Эль, — эрниль и не спорил, — но брошенный Лантириону вызов обойти было нельзя.

Я вздохнула — мальчишеские вызовы, показная ловкость… Хотя… лучше уж пусть противостоят друг другу на праздничных полянах, чем сталкиваются лицом к лицу с крадущимся злом.

Сорвавшийся вздох не укрылся от внимания Фернрода. Каун негромко засмеялся, склонился к моему уху и, выказывая удивительную проницательность и осведомлённость в отношении обуревавших меня мыслей, шепнул:

— Бренниль, далеко ли ушли те времена, когда в Имладрисе гостья из Эрин Гален отменяла любые занятия, лишь бы не пропустить поединок стражей?

— Далеко, каун, — процедила я. Горло перехватило спазмом от некстати нахлынувших воспоминаний, но договорить всё же удалось: — Далеко и безвозвратно…

В тот же момент краем глаза я уловила чересчур резкое движение в круге света. И обернулась на громкий слаженный вздох зрителей. В воздухе взблеснул серебристый росчерк стали, и Лантирион в удивлении воззрился на опустевшую ладонь. Незаметно оказавшийся рядом со сражающимися Эленмар встал между ними.

— Поздравляю с победой, мэллон, — спокойно произнёс он, обращаясь к противнику Лантириона, крепко сжимающему меч и ещё не успевшему окончательно увериться в победе над одним из стражей короля. — Как твоё имя, откуда ты? Кто учил тебя так сражаться?

Голос Эленмара и уверенность, с которой он держался, быстро остудила соперников. Лантирион, только-только яростно сверкающий глазами, опомнился и отвернулся, наклонившись за отлетевшим в сторону мечом. Его темноволосый противник убрал оружие и церемонно поклонился Эленмару.

— Я рыбак и сын рыбака, мы живём на восточной границе леса, — заговорил он и неопределённым взмахом руки указал направление. Что-то в его голосе и движениях казалось неуловимо-знакомым, но в то же время я была абсолютно уверена, что раньше не встречала его никогда. — Я приехал по приглашению владыки Трандуиля. Вернее, на празднования был приглашён мой отец, но он сейчас в отъезде. Потому в поселении было решено отправить во дворец меня… Меня зовут Даэтар сын Даэдира…

Сказанные слова многое прояснили — и не только мне, как было понятно по едва уловимому кивку Эленмара. Даэдира знали многие из тех воинов, что вернулись с Трандуилем от Чёрных Врат. Ровесник Лаэрлинда, он исполнил свою мечту попасть в личный отряд эрниля Трандуиля немногим раньше моего мэльдира, а по возвращении с войны многие даже прочили ему роль командира гвардии. Но затем он вдруг отошёл в тень, уступая первенство в решении многих дел Алордину, а потом и вовсе покинул главное посление Эмин Дуир. Много позже, уже по возвращении в родные земли, меня мало интересовали слухи и пустые разговоры о судьбах былых знакомых, а женитьба Даэдира, по всей видимости, была уже настолько давним событием, что о ней перестали даже болтать. И, судя по возрасту стоящего в круге света сына, произошло это событие не меньше четырёх сотен лет назад…

Даэтар назвался рыбаком и сыном рыбака, но его отца приближённые владыки знали и помнили совершенно в другой роли. И радовало то, что воины подобной выучки расселялись по отдалённым землям, — усилия, с какими Алордину в годы войны приходилось удерживать границы поселений таварвайт, тоже нельзя было забывать… Одно упоминание имени Даэдира — и без лишних пояснений становились понятны умения никому не знакомого «рыбака с восточной окраины леса». О его отце до сих пор ходили легенды среди воинов гвардии и, наверное, не раз тревожили воображение или самолюбие сына, рискнувшего на празднике бросить вызов страже. Иначе откуда этот сверкающий дерзостью взгляд, с которым он разглядывал задумчивого Эленмара?

— Старый знакомый, бренниль? — раздалось над ухом.

И я запоздало спохватилась, что так и стою под деревом рядом с гостем из Имладриса, а мой локоть стискивает его рука.

— Нет, этот юноша мне не знаком, — я шевельнула рукой, высвобождаясь, и это не стоило никаких усилий — каун отпустил меня раньше, чем даже явилась мысль отойти на шаг.

— Ну, «юношей» я бы не стал его называть, — усмехнулся Фернрод.

— Но его отец был другом Лаэрлинда и одним из лучших воинов в гвардии владыки после войны.

— О, вот как… — неопределённо протянул Фернрод.

Я хотела обернуться к кауну, чтобы лучше понять странные нотки, прозвучавшие в его голосе — то ли сожаление, то ли тень недоверия, то ли попросту извечный сарказм. Но тут сын Даэдира шагнул навстречу Эленмару и вскинул оружие:

— Я одержал победу над молодым стражем, мэллон. Но хотел бы проверить свои умения с более опытным соперником. Не скрестишь ли и ты со мною клинки? — Казалось, что Эленмар колеблется, и Даэтар чуть прищурился, пряча насмешку, так и не коснувшуюся губ: — Или в сражении стражи владыки все равны?

Напрягшись, словно струна, Леголас стиснул рукоять оружия у пояса и я едва успела шагнуть к нему, предостерегающе кладя руку на плечо. Эленмар же, напротив, ни капли самообладания не растерял.

— Не отвечу за всех стражей, мэллон, — спокойно ответил он, — со всеми меня не сводил случай скрестить клинки.

— Так давай же, я могу даже уступить первый удар, — продолжал бесцеремонно настаивать Даэтар.

— Нет, друг. Вынужден отказаться, — Эленмар вежливо поклонился, не обращая ни малейшего внимания на обнажённое оружие у своего лица.

Я прекрасно знала его умения и опыт, и ни малейшего сомнения не вызывал исход возможного поединка, но наблюдать за ними всё же было тревожно. Слишком уж распалила скорая победа гостя-рыбака, слишком уж откровенным вызовом горел его взгляд.

— Ты гость, — продолжал между тем Эленмар, — гость владыки Трандуиля. И мой долг — долг стража — хранить твой покой и безопасность, а не подвергать сомнению умение обращаться с оружием. К тому же у меня нет и не может быть подобных сомнений — когда-то я хорошо знал твоего отца.

Эленмар приложил руку к груди и ещё раз склонил голову, но Даэтар явно не считал разговор оконченным.

— Что не позволяет совершить долг страже, то наверняка может сделать сын короля. Разве не так? — он повернулся в нашу сторону.

И мне стало ясно, что имел в виду Леголас, говоря о вызове, который обойти было нельзя…

Не успела я крепче стиснуть плечо эрниля, чтобы призвать к спокойствию, как вдруг мы оба оказались словно задвинуты за спину Фернрода.

— Сильно сомневаюсь, Даэтар Хэнаэг⁽¹⁾, что в обязанности эрниля входит развлечение гостей поединками, — бесстрастным тоном, не являя ни малейшей эмоции, произнёс он.

И тем разительнее прозвучало в его устах насмешливое прозвище, которое заменило имя отца Даэтара.

По собравшимся на поляне зрителям пролетел шепоток, сам Даэтар подобрался, оценивая кауна, а я прикрыла глаза, безуспешно пытаясь успокоиться — с каждым мгновением ситуация только ухудшалась. И сложно было предугадать дальнейшее.

— Но мне кажется, Хэнаэг, что на этой поляне найдётся для тебя достойный соперник. И ему не придётся переступать ни через долг стража, ни через гостеприимство, — продолжал каун. — Я такой же гость в здешних землях, как и ты. И потому без излишних сомнений приму твой вызов. Ты согласен?

Я похолодела, ожидая ответ молодого безумца и до последнего сомневаясь в его ответе, но всё же услышала:

— Да.

Фернрод не спеша вышел к центру поляны. Остановился в круге света, вытащил из ножен свой клинок. И когда по сверкающему лезвию пробежали проблески алых рун, Даэтар ненадолго опешил. И впервые на его лице промелькнуло сомнение. Поймав взгляд, каким соперник окинул собственное оружие, Фернрод холодно усмехнулся.

— Не волнуйся, Хэнаэг, слишком много чести твоему клинку узнать силу этого оружия, — произнёс каун, пряча переливчато сияющую рунную сталь в ножны и относя их к ближайшему дереву. И повернулся к притихшим зрителям: — Может быть, кто-то из гостей или хозяев согласится на время одолжить мне меч?

Эленмар и Лантирион исполнили его просьбу почти одновременно. Леголас повёл плечом, сбрасывая мою руку, и тоже приблизился к стражам.

— О, нет, эрниль, — со смехом отказался Фернрод от протянутого Леголасом оружия, — твой клинок тоже слишком хорош для подобных развлечений. С позволения хозяина, я возьму этот, — он принял меч Лантириона, повертел в руке, провёл ладонью вдоль лезвия, оглядел заточку и кивнул. — Добротный меч. И, думаю, он вполне заслуживает ещё одной возможности проявить себя. Не возражаешь, Хэнаэг?

— Нет! — выпалил Даэтар.

Эллон едва сдерживал кипящую ярость, которую разжигало в нём насмешливое обращение Фернрода. А по его побелевшему лицу и сверкающим гневом глазам было ясно, что выдержка скоро иссякнет.

— Тогда приступим! — коротко бросил Фернрод.

И едва стражи, эрниль и зрители чуть отступили, стараясь дать соперникам побольше места, как звякнула сталь. Меч Даэтара, будто зачарованный, вырвался из его руки, взмыл высоко вверх, перевернулся в воздухе и воткнулся остриём в землю ровно у ног хозяина.

Фернрод, казалось, даже не сдвинулся с места — лишь медленно опустил оружие, давая понять изумлённым зрителям, что это всё же его рука, а не неведомое колдовство, нанесла стремительно-неуловимый удар.

Даэтар недоверчивым взглядом смерил свою ладонь, посмотрел на чуть подрагивающую рядом с собой рукоять оружия и лишь потом поднял глаза на кауна.

— Могу предоставить право первого удара, Хэнаэг, — повторил Фернрод сказанные недавно слова. Вот только деланное великодушие и участие, возникшее на лице кауна, никак не скрывало откровенной издёвки, прозвучавшей в голосе.

Его соперник скрипнул зубами:

— Ещё раз… — И, рывком выдернув оружие, нанёс широкий замах.

Меч не встретил препятствий — Фернрод попросту увернулся от удара. А затем в долю мгновения оказался за спиной у соперника — и оружие Даэтара снова не удержалось в его руках. Только в этот раз каун перехватил на лету сверкнувшую в воздухе сталь и отступил от противника на несколько шагов.

— Оружие — не кирка и не лопата, не сто-о-оит им землю ковырять, — назидательно протянул он под раздавшиеся среди зрителей смешки. И с ухмылкой превосходства протянул Даэтару его клинок рукоятью вперёд: — Ну что, Хэнаэг, попытаешься ещё раз? Первый удар, такая возможность — только для тебя!

Весьма опасно для Фернрода было так ярить малознакомого эллона, равно как и с такой настойчивостью подставляться под удар. Но в своих умениях каун Имладриса почти никогда не сомневался — и не зря. Не успел Даэтар сомкнуть пальцы на предложенной рукояти, бешеным взглядом выдавая желание нанести решающий удар, как обманчиво-лёгкая цель исчезла. И резкий выпад разъярённого юноши канул в пустоту, лишив драгоценного равновесия. А Фернрод, оказавшись вдруг опять за его спиной, ещё и подтолкнул — легонько, играючи, но этого хватило, чтобы направленное вперёд острие меча дрогнуло в неверной руке Даэтара и воткнулось в землю. И теперь уже громкий хохот почти никто из зрителей не сдержал.

Такие игры наставников с учениками мне в Имладрисе раньше доводилось видеть не раз. Вот только здесь и сейчас никто не желал учиться, да и учеником никто себя не считал…

Зарычав от гнева, Даэтар обернулся, в развороте не глядя махнув мечом. Каун в мягком прыжке ускользнул от просвистевшей перед ним стали и снова нанёс неуловимый стремительный удар — меч Даэтара в третий раз звякнул, вырвался из руки и отлетел куда-то далеко за пределы освещённого круга.

— Увы, Хэнаэг, так уж сложилось… — притворно вздохнул Фернрод. — Наверное, тебе стоит ещё немного потренироваться, прежде чем бросать вызовы стражам. И не с удочкой или сетями, как принято среди рыбаков, а с чем-нибудь более весомым. — Он перебросил из руки в руку меч Лантириона и повернулся к восторженно наблюдающему молодому стражу: — Благодарю, мэллон. Держи свой меч… крепче держи… всегда.

Зрители разразились шквалом восторга, и бессильно сверкающему глазами Даэтару оставалось только отступиться. Хотя со стороны мне казалось, что будь у него возможность, он бы снова и снова пытался атаковать.

— Но страж всё же уступил мне в умениях… — вполголоса с нескрываемым презрением бросил неугомонный упрямец и направился за исчезнувшим в зарослях оружием.

А Фернрод лишь самодовольно ухмыльнулся ему вслед, вздымая перед зрителями в приветственном салюте покрытую рунами сталь.

— Невообразимо, как в одном-единственном эллоне воплощается столько надменности и хвастовства, — не сдержалась я.

Фернрод всё прекрасно расслышал даже сквозь гул и гомон множества голосов. И повернулся ко мне:

— Бренниль считает, что этому нет достаточных оснований?

Я приблизилась:

— Бренниль считает, что не так уж и много чести кауну Имладриса победить в поединке сына рыбака из Эрин Гален.

Несколько коротких мгновений он молчал и бесцеремонно рассматривал меня, ничуть не теряя самодовольного выражения лица. А потом прищурился, гася полыхнувший во взгляде огонь, и кивнул на висящий у моего пояса кинжал:

— А какой чести можно удостоиться, если победить в поединке дочь советника?

В его голосе послышался настолько неприкрытый вызов, что где-то позади сдавленно ахнул кто-то из стражей и с шумом перевёл дыхание Леголас.

— Ну же, бренниль! — тотчас же широко заулыбался Фернрод. — Как ваш гость… На правах давнего знакомства, окажите мне честь!

Он был нетрезв — впрочем, как и я, как и большинство собравшихся на поляне гостей. И никто из них всерьёз не воспринял прозвучавшие слова. Потому мне оставалось только улыбнуться в ответ и присесть в полупоклоне:

— Каун Фернрод, с большим удовольствием — но в любой другой раз. А сейчас, как мне кажется, слишком вероятен случай испортить подарок, что с таким трудом был доставлен вами же из Имладриса.

Не теряя надежды спокойно разрешить вновь накаляющиеся страсти, я раскинула руки в стороны, во всей красе являя переливы белоснежного меха расшитой серебром и хрусталём накидки, и сделала несколько шагов по поляне, давая возможность оценить наряд. И услышала за спиной злобный шепоток:

— А при нежданной встрече с орками тоже станете им что-либо объяснять, бренниль? Или на откуп жизни отдадите меха?

Я обернулась. В тени деревьев стоял с мечом в руке Даэтар — темнее хмурого ночного неба, а льющийся с ветвей серебристый свет фонарей лишь сильнее подчёркивал на его лице тени, пролёгшие под горящими хмельным огнём глазами.

Мне давно не доводилось сталкиваться с подобной дерзостью, а уж выслушивать подобные упрёки и вовсе не приходилось никогда. Ведь даже если не вспоминать ту эпоху, когда война увела из дома стражей и в границы наших земель ломились соглядатаи орков, за нынешнее тысячелетие скитаний я уж точно успела повидать намного больше врагов, чем глядящий сейчас с презрением «сын рыбака». Не способный ни удержать оружие в руках, ни признать свои слабости, ни вовремя остановиться…

Будь в моей крови чуть поменьше хмеля, я бы попросту осадила наглеца. Или высмеяла, или несколькими колкими словами заставила бы надолго замолчать... Но выпитое за вечер вино от оброненных дерзких слов закипело вдруг яростью, пеленой затуманило разум, порождая те же желания, от которых совсем недавно я пыталась уберечь Леголаса...

И я повернулась к сыну владыки, сбрасывая с плеч подарок Исильмарэ:

— Эрниль Леголас, окажи мне любезность, возьми…

Он подхватил накидку, не позволяя ей упасть на землю и не до конца ещё понимая мои намерения. И только когда я приблизилась к Фернроду, доставая кинжал, попытался было окликнуть:

— Эль!..

Но я не желала слушать. И не слышала никого и ничего, кроме гула крови в ушах и бешеного биения сердца — оно билось так, будто вместо уснувшего разума пыталось отговорить меня от опрометчивых решений. Но уже всё было решено…

Я встала напротив Фернрода в круг света и поклонилась:

— Я передумала, каун Фернрод. Другой раз настал.

— Благодарю, бренниль, за возможность снискать немного славы, — едко засмеялся он, отвечая на поклон, и кивнул на мой кинжал: — Для таких сражений нам придётся ещё раз попросить у кого-либо оружие на время.

— Нет, каун, оставим шутки. Сражаться станем только тем, что есть у каждого из нас. А то как знать, вдруг однажды на узкой тропе мне встретится орк с такой же зачарованной сталью…

Фернрод враз посерьёзнел. Задумался о чём-то и согласно кивнул:

— Хорошо, как скажешь. Парные клинки…

— Второго нет, каун, — оборвала я его размышления. — Придётся так…

Он удивлённо изогнул бровь, потом нахмурился. Наклонился ближе и шепнул, чтобы не слышали посторонние:

— Но я не орк, Эль. И никогда бы не стал…

— Довольно, каун! — я остранилась и отступила на шаг. — Так можно подумать, что мы пытаемся о чём-либо договориться. Представьте на моём месте Аглариона или Лассэлинда и покончим с этим!

При упоминании последнего имени — имени павшего на войне брата Исильмарэ, которого Фернрод с детских лет наставлял в обращении с оружием, — каун изменился в лице.

— Тебе лучше не знать, бренниль, что я сделал бы с Лассэлиндом, окажись он сейчас на твоём месте… — прошипел он сквозь стиснутые зубы.

Я успела лишь сделать себе отметку в памяти, чтобы при случае поподробнее расспросить Аглариона о гибели его друга, как Фернрод скомандовал:

— Приступай же, бренниль! Первый удар — твой! Давай!

Суетливо расступались зрители, оставляя нам как можно больше свободного пространства на поляне, и я отскочила подальше от разъярённого воителя Имладриса.

— Я ещё не совсем обезумела, каун, чтобы первой бросаться на вас!

— Ах, вот значит как!.. — И проблеск рунической стали нарисовал широкую петлю в воздухе перед моим лицом …

⁽²⁾

…Гул крови в висках быстро улёгся. Сердце билось привычно-ровно, да и хмель всё меньше туманил глаза…

Мне казалось, что я танцую — легко и непринуждённо, в полном единении с лесом, вместе с кружащимися в поднебесье звёздами, со срывающимися с ветвей листьями, как и до́лжно на праздновании Ласбелин. Только вместо мелодии менестреля — слитное дыхание притихших зрителей. Вместо объятий партнёра — ало-синее сверкание лезвия, вместо лент и букетов — в руке кинжал...

 

…Он играл, это было понятно ещё до боя. А по тому, как подрагивали уголки его губ и сияли в прищуре глаза, было несложно догадаться, что игра доставляет ему немалое удовольствие. Я непрестанно перемещалась по поляне, старательно сохраняя равновесие и дыхание — он, будто нарочно, отставал на неуловимую долю мгновения. Но меня не покидала уверенность, что если остановлюсь и перестану уворачиваться — он тоже замрёт бездушной статуей, даже если уже занесёт кажущийся неотвратимым удар. Пока я кружилась — он двигался. И играл…

 

…Всё волшебство танца кончилось вместе с резким окриком, раздавшимся где-то на подходах к поляне со стороны реки:

— Эль!..

Какой-то частью разгорячённого разума я узнала голос отца, но останавливаться не хотелось. Шаг… второй… разворот…

— Эль! — уже громче и ближе.

И настойчивее, с едва скрываемым металлом в голосе:

— Эль!

Повинуясь мановению могущественной руки Советника Сигильтаура, зрители расступились. И, пролетая в очередном развороте по границе света и тьмы, я чуть замешкалась — и тут же встретила его повелительный взгляд. Холодный и негодующий, обвиняющий и встревоженный… но совсем неуместный здесь и сейчас…

Я повернулась к Фернроду — его лицо по-прежнему оставалось непроницаемым, только лишь ещё сильнее сузился взгляд, став прочти прожигающим. Он небрежно и безразлично махнул клинком — я поднырнула под лезвие. И запнулась о подол платья, едва не теряя равновесие… Танца больше не было — было лишь охмеление, усталость и требовательный голос отца:

— Эль!.. Прекратите! Каун Фернрод!.. Ferarod Hethuilion, avo maetha!⁽³⁾

— An pethedh, brannon Sigiltaur!⁽⁴⁾

— отозвался Фернрод.

Он застыл, как и рисовало моё разгорячённое сознание. Но вот свой собственный разворот и замах я уже не в силах была задержать…

Он, конечно же, подставил под удар переливающееся рунами лезвие. И мой кинжал работы наугрим — последний из пары, служивший мне долгие годы — столкнулся с его клинком. Дрязгнул металл… брызнули во все стороны серебристые осколки… И то, что в моей руке осталась лишь отполированная временем и мастерством подгорного народа костяная рукоять, я поняла раньше, чем довершила неудачливый замах и открыла зажмуренные от разлетающихся осколков металла глаза…

Фернрод смотрел с сожалением. Сожаление ощущала и я.

Сожаление… потерю… угасающее опоение восторгом… Горечи унижения не было — я всё же выстояла. Но большие сомнения вызывали как мои умения противостоять натиску мечника, хотя бы равного умениям воителя выучки Имладриса, так и желание Фернрода обезоружить меня. До нашей стычки он трижды являл свои возможности с Даэтаром, а сейчас… Отец вмешался очень нево́время, и я была зла…

Я выронила бесполезную рукоять оружия. Фернрод шагнул ближе, перехватил её до падения, и его губы дрогнули:

— Эль, некоторые вещи могут существовать только парами… — нотки сочувствия, что мерещились в его голосе, сейчас уже совсем не звучали издёвкой.

— Знаю… — бросила я. — Но боюсь, что второго теперь не найти…

Он приподнял повыше ладонь, посмотрел на узоры, змеящиеся по полированой кости рукояти, и усмехнулся:

— Особенно такие вещи, Эль…

Я не стала отвечать.

Обернулась к отцу, покорно ожидая его отповеди. И она не заставила себя долго ждать…

— Эль, дорогая, я долго искал тебя сегодня и хотел бы сейчас поговорить наедине, — обронил отец.

И уже не имело смысла пояснять, что я тоже немало его искала.

Оставалось лишь произнести:

— An petheg, adar…⁽⁵⁾

* * *

Мы с отцом сидели в его кабинете дворцовых чертогов. Где-то там, далеко на поверхности холма, остался шуметь осенними напевами лес. Где-то там наверху остался ошеломлённый увиденным поединком Леголас. А ещё некоторые стражи владыки Трандуиля… и гости… И вихрящиеся в воздухе листья, и хмельные пиршества, и звенящая сталь… Всё осталось под небесным покровом — здесь же властвовали камень и полумрак.

Прекрасно зная мою нелюбовь к нависающему над головой каменному своду, отец встал с кресла и направился собственноручно зажигать расставленные по углам кабинета свечи — помимо тех, что уже в достатке горели вокруг его рабочего стола.

— Адар, — негромко окликнула я его, — сейчас не стоит…

Он остановился, не донеся до очередного фитилька свечи язычок огня. На миг замешкался и обернулся:

— Тогда что же я должен делать?

— Поговори со мной, ада… Ты же для этого сюда позвал…

— Эль…

Он оставил свои обычные попытки тянуть время любого приглашённого в кабинет гостя, отбросил куда-то в сторону огниво и в волнении опустился за стол в кресло напротив меня.

— Эль… Я не знаю… Не знаю, что должен тебе сейчас сказать…

— Ты ведь уже сказал, что желаешь беседы наедине, — напомнила я. — Что искал меня…

— Два последних дня! — перехватил он нить разговора. — Где ты была?

— Прости, отец. Я уснула…

— По тому виду, в каком ты явилась к владыке, это было понятно и без лишних пояснений!

— Все объяснения я дала… Но вот ты…

— Что я?..

— Ты ничего не желаешь мне пояснить?

— О чём идёт речь, Эль? Что пояснить? — он устало потёр лоб.

И я сделала последнюю попытку вывести беседу в мирное русло:

— Ничего? Нет объяснений? Ни внезапному появлению кауна Фернрода? Ни тому адану, что занял внимание Совета на несколько дней? Ничего? Всё спокойно в Эрин Гален? Мы по-прежнему празднуем Ласбелин, устраиваем охоты и украшаем праздничные поляны? Приглашаем гостей с отдалённых окраин? И чем больше — тем лучше?

Отец пытался скрыть взгляд ещё в начале беседы, а потом и вовсе отвернулся, зацепенело молча.

— Да, Эль… Да… Всё как обычно… — наконец выдавил он из себя.

После его ответа оставалось и мне лишь устало прикрыть ладонью глаза:

— Я понимаю, отец… Но чего же ты ждёшь от меня?

— Держись подальше от подобных гуляний…

Я сдавленно хмыкнула на его пожелание, но отец продолжил:

— И подальше от требований гостей…

— Гостей — это значит «незнакомых эльдар, не живущих в окрестностях крепости». Правильно?

Отец окинул меня усталым взглядом, но всё же кивнул:

— Именно так, Эль.

— Хорошо, адар, — улыбнулась я.

На мгновение отец нахмурился, но тотчас же поднялся с кресла, приблизился и коснулся губами моего лба:

— Умница, девочка моя…

— Сколько себя помню, адар, я пыталась соответствовать твоим требованиям…

— Дело не в требованиях, Эль…

— А в понимании, ада…

Он промолчал.

Я допила предложенный мне в начале беседы бокал вина и вышла из кабинета, ощущая тревожащийся, взволнованный, но не желающий полной откровенности взгляд отца.

Совсем как в детстве, когда в тяжкие годы стоящей на пороге войны его самой желанной темой беседы при наших редких встречах были расцветающие лилии у тонкой линии безымянного ручья, стекающего с отрогов Хитаэглир к долине Имладриса…

---

1) Хэнаэг — (синд.) «дерзкое дитя»

Вернуться к тексту

2)

Вернуться к тексту

3) Ferarod Hethuilion, avo maetha! — (синд.) Ферарод сын Хэтуиля, не сражайся!

Вернуться к тексту

4) An pethedh, brannon Sigiltaur! — (синд.) По вашему слову, лорд Сигильтаур! (Повинуюсь…)

Вернуться к тексту

5) An petheg, adar… — (синд.) По твоему слову, отец… (Повинуюсь…)

Вернуться к тексту

Внезапно начавшись, осень так же внезапно закончилась. Просто однажды утром на земле вместо золотисто-багряной россыпи листьев засверкал в лучах восходящего солнца нетронутый белоснежный покров, а старые буки над рекой выступили из предрассветного тумана не искривлёнными чёрными силуэтами, а замысловатыми переплетениями нитей белоснежных кружев. И их опушенные инеем, отяжелевшие ветви совсем не спешили откликаться на дуновение ветерка, вздымающего в холодный воздух целые пригоршни сверкающих крупных снежинок, которые, покрасовавшись искристыми переливами в утреннем свете, снова неспешно возвращались к земле.

По всем приметам, наступающая зима обещала быть суровой и долгой. Но сейчас это никого не тревожило — минувшее лето взрастило щедрый урожай, кладовые подземной крепости были полны припасов, а охотники не могли нарадоваться дичи, отъевшейся на лесных дарах.

Радовались ранней зиме и стражи — с приходом холодов ядовитые твари сделались вялыми и сонными, не все из них успели отступить к более тёплым землям, и за считаные дни после первого снегопада сторожевым отрядам удалось уничтожить несколько крупных гнездовий. Алордин докладывал об успешных набегах на лес, владыка Трандуиль светлел лицом, выслушивая такие донесения, а с отцовской карты одна за другой исчезали паутинки-отметины, радуя глаз. Когда стало ясно, что вдоль русла Зачарованной не осталось и следов морнфарон, Алордин стал с больши́ми предосторожностями направлять отряды за порубежные посты. А вскоре среди мастеров стали ходить разговоры о том, что совсем нелишним было бы наведаться к старым копям Эмин Дуир — конечно, если удастся до наступления весны выжечь гнездовья ядовитых тварей хотя бы на северных склонах гор, куда от крепости тянулась давно нехоженая, всё сильнее зарастающая подлеском тропка.

Вереница побед и успехов стражи, равно как и возвращающаяся в охраняемые земли безопасность, дали бурный рост семенам надежды в сердцах таварвайт. В общих залах опять зазвучали весёлые песни, беззаботность и уверенность появились на лицах и в речах за трапезными столами, из мастерских доносились всплески шуток и смеха. А однажды удалось даже подметить тень улыбки на лице Алордина — небывалое событие, которое не случалось ещё ни разу на моей памяти после возвращения домой.

Воцарившиеся с наступлением зимы настроения не могли не радовать. Но вместе с тем я ощущала, что не способна до конца разделить с народом ни воодушевление, ни упование на благополучие, ни светлую радость возрождающихся надежд, ни хотя бы покой. Они не видели и десятой доли того, что я повидала за время скитаний, они не ведали жизни за границей очерченного сторожевыми постами поселения, они не знали, как теперь называют Эрин Гален... Я же знала. И отчётливо понимала, что если поселившаяся на западных окраинах леса сила пожелает уничтожить даже следы нашего пребывания в этих землях, то без особой причины не станет отступать. Отступали мы… Не раз и не два. Эпохи… тысячелетия… И, как безоговорочно дал понять отец, ничего не изменится и сейчас. Мне было приказано молчать об услышанном от Фернрода — оставалось лишь подчиняться. Подавить собственные тревоги, предчувствия и сомнения, довериться другим… Это было непросто — слишком часто за время скитаний приходилось рассчитывать лишь на себя, но, кажется, я неплохо справлялась. Во всяком случае, мне вполне удавалось и поддерживать пустые беседы за бокалом вина у горящих каминов, и танцевать под напевы менестрелей в общей зале, и одаривать искренними похвалами мастеров, время от времени являющих на всеобщее обозрение плоды своих трудов.

Иногда, когда прилипшая к лицу улыбка начинала ощущаться изношенной и растрескавшейся маской, готовой вот-вот осыпаться и открыть все мысли и тревоги, поглощавшие меня, я уходила. Подальше от посторонних: в темноту лабиринта каменных переходов, в одинокое убежище на растерявшем листву дереве или в подгорный сад. Мне было неведомо, замечал ли отец эти отлучки, но мать видела. Видела, понимала и не мешала — лишь вздыхала тихонько, глядя вослед. А ещё иногда приносила в мои покои знакомый с детства украшенный самоцветами гребень и предлагала помочь с причёской — мне оставалось лишь согласиться, чтобы ощутить её ласковые успокаивающие поглаживания по волосам. Становилось легче, хоть и на время. Но потом я снова уходила — куда угодно, лишь бы подальше от веселья и радости: на охоту в ближайшие лесные угодья, в мастерскую, к рыбакам в нижнее поселение… Или, если знала, что никого не встречу на укрытых под скальным куполом тропинках, опять-таки в дворцовый сад.

Странная притягательность этого места открылась мне совершенно неожиданно. Просто всё чаще и чаще, бредя не разбирая дороги в тревогах и раздумьях по коридорам крепости, я оказывалась здесь. Останавливалась перед входом, замирала, напряжённо вслушивалась… И боялась потревожить тишину… Мне казалось, что если пробудить эхо среди каменных стен, можно различить отголоски мелодии — той самой, которую пел каун Имладриса, которая навевала горько-сладкие воспоминания и волновала до глубины души. И пронзительные ощущения, испытанные тогда, ничуть не тускнели за минувшие недели, и никаким прочим песням менестрелей не удавалось перепеть ту мелодию, что поселилась во мне.

Может быть, стоило поискать встреч с Фернродом — с ним несложно было бы откровенно обсудить пожиравшие меня мысли и страхи, попытаться отделить домыслы от истины и обрести если не уверенность в грядущем, то хотя бы цель. Но с самого окончания празднования Ласбелин наши встречи стали мимолётны и скоротечны. Он всё время куда-то торопился, часто и надолго выезжал в леса и ни разу первым со мной не заговорил — лишь вежливый поклон при встрече и пара приветственных фраз. К тому же, он почти никогда не бывал один — в трапезной зале или у конюшен, в поездках или же просто в коридорах крепости его всегда сопровождал кто-либо из советников владыки Трандуиля, командиров стражи или же старик-адан. В подобном окружении было бы нелепо и глупо донимать его любыми просьбами или беседами, да и к откровениям, как той ночью в садах, ничто уже не располагало.

Оставалось лишь вернее крепить на лице маску спокойного бездействия и в одиночку бродить коридорами, как в давних пугающих снах…

 

Дни шли за днями. Надвигалась суровая и снежная зима, предвещающая 1101 год третьей эпохи.⁽¹⁾ Зима, после которой моя жизнь изменилась — невообразимо, необратимо и стремительно...

Однажды и навсегда…

* * *

Снегопады безумствовали уже три ночи.

Днём непогода слегка стихала, но низкие тучи ничуть не собирались покидать поднебесье, носились за ветром, едва ли не цепляясь за верхушки деревьев, клубились у горизонта и разражались метелями, как только над лесом вставала ночная мгла.

Три ночи никто из таварвайт не выбирался за ближние сторожевые посты, кроме ушедших в дальние дозоры стражей. В кладовых крепости и окрестных поселениях припасов было вдосталь, необходимости охотиться не было, и мы предпочитали проводить время у протопленных каминов личных покоев и в общих залах, а не на заснеженных тропах в опустевших, выстуженных лесах.

Три дня праздности и безделья взаперти подземных чертогов не самым лучшим образом сказались на обуревавших меня мыслях. В более мрачном расположении духа я находилась разве что в те дни, когда довелось по приказу Сэльтуиль покинуть родительский дом. Я не находила себе ни пристанища, ни занятия, и даже попытки сотворить что-либо в мастерской не помогали развеяться — инструмент казался чужим, самоцветы рассыпа́лись в бесполезное крошево и молчали. Я словно утратила все полученные за тысячелетие навыки и, совсем как юный подмастерье, с отчаянием и печалью разглядывала неровные сколы непослушных камней, которые более не представлялось возможным ни успешно выправить, ни хотя бы заполировать. В глубине души росло опасение: что, если возведённая в тронной зале статуя незаметно отобрала все мои умения? Что, если месть Сэльтуиль, её ненависть и проклятия настигли меня лишь сейчас?..

На четвёртую ночь под завывания вьюги, которые можно было разобрать даже через толщу холма из подгорных садов, я отчётливо поняла, что ещё один день пребывания в подобном душевном состоянии может оказаться крайним пределом моих сил. Мне требовались перемены — незамедлительно, пока отцовские недомолвки, запреты и тайны не обрушили, подобно сходящей со склонов лавине, хрупкий настил пусть и не слишком весомого, но моего собственного опыта и не погребли под собою меня. Без остатка и без возможности выбраться… Навеки… навсегда…

Речи мастеров, звучавшие в каминном зале всё громче по мере нарастания снежных заносов за стенами дворца, приобрели для меня нешуточную привлекательность: выбраться в лес, подальше от опостылевшей крепости, навестить родной когда-то посёлок… Да и старые копи нелишним было бы осмотреть — запас породы и драгоценных камней, привезённый перед переселением от Эмин Дуир, за последнюю сотню лет значительно уменьшился, особенно в последние три дня. Ядовитые твари поблизости крепости более не попадались на глаза стражам — с памятного дня нежданно завершившейся осенней охоты. И, как было всем известно, пятеро хорошо разбирающихся в рудных жилах мастеров всё-таки выбрались до начала непогоды к Эмин Дуир. Очаг и кров в тех давно обжитых местах найти несложно даже зимой, и было бы очень занимательно взглянуть на результаты их стараний…

С каждым часом бесконечно-тоскливой ночи под завывания ветра такие идеи обретали всё большую притягательность. И когда первые лучи рассвета попытались пробиться сквозь снежную мглу, я была полностью готова к путешествию.

Коня брать не стала — на заваленных буреломом и снегом тропах он стал бы только помехой, да и припасов в зимнем лесу для него не сыскать. Потайными тропами без ночёвок и лишних привалов я рассчитывала добраться до подножия северных склонов гор самое большее ко второму рассвету короткого зимнего дня. А уж там можно было надеяться и отогреться, и укрыться от непогоды — если лес ещё помнил о нас... Последняя закравшаяся мысль не слишком бодрила и была изгнана без остатка, как только за спиной сомкнулись створки зачарованных ворот дворца.

Будто одобряя и поддерживая самые безумные намерения, лес встретил меня тихим перешептыванием. Напор носящегося в поднебесье ветра слабо ощущался под кронами хоть и облетевших, но могучих и раскидистых деревьев. А вспоминая поросшие хвойными зарослями склоны Эмин Дуир, где почти всегда царило безветрие и тишина, я лишь сильнее утвердилась в правильности своего путешествия — всё же даже заметённые снегом тропы, уводящие в безжизненный белый простор, преодолеть куда проще, чем выносить и дальше гнёт холодных каменных стен.

С каждым шагом, что отдалял меня от крепости Трандуиля, отпускали тревоги — будто лес убаюкивал их так же, как и уснувших к зиме обитателей, попрятавшихся по лежбищам и норам от холодов и пурги. Хорошо знакомые тропы без особого труда угадывались даже под снежными наносами, и я размеренно шла на юг, подставив спину ледяным вздохам ветра. Когда, по ощущениям, за спиной осталось пять-семь миль, я неожиданно обнаружила выглянувшее из-за пелены облаков солнце, а вместо колючих снежинок по щеке проскользнул проблеск света и едва уловимое тепло. Узловатые тени корявых ветвей раскинули сети под вековечными деревьями, и ослепительно заискрило белое снежное полотно, не тронутое отпечатками следов. А впереди, совсем недалеко, отчётливо вырисовывались на фоне грязно-серого неба тёмно-зелёные, густо усеянные хвойными зарослями, склоны гор.

И внезапно я поняла, что с рассвета минуло много больше времени, чем могло бы потребоваться на пять-семь миль. И что стою я намного ближе к склонам Эмин Дуир, чем рассчитывала, — осталось лишь обогнуть горы по извилистой полузаросшей тропе и выбраться на прямую дорогу к старому северному поселению. И что тело переполняют сила, бодрость и лёгкость. И совсем нет усталости в ногах, и ничуть не ощущается пройденный по бездорожью путь... И что здесь, в отдалении от крепости повелителя таварвайт, нет ни свежеповаленных пронёсшейся бурей деревьев, ни сугробов до груди, ни пронизывающего ветра, пробирающего тело до костей и душу до дна.

Вознеся молчаливую благодарность матери, её умениям, заботе и ненавязчивому вмешательству, я поспешила вперёд. С ранних лет ощущая влияние и опеку Мудрых, я ничуть не сомневалась в том, что и сейчас сила матери помогла незаметно и легко добраться сюда. Пешком вышло быстрее, чем на коне, — и это дарило надежду. Это значило только одно: старый лес и земля ещё помнили песни Мудрых, помнили нас…

 

…До заката оставалось достаточно времени, чтобы успеть обустроить удобный ночлег. Окрылённая успешно проделанным путешествием, предвкушая ночёвку в тёплом убежище, я двигалась почти бегом по широкой тропе, когда-то прямиком связывающей северные окраины обжитых земель с тем поселением, где стояли дома владыки, большинства советников и отца. Впереди замаячили покосившиеся дозорные башни — последние стражи, кажется, поднимались на них более двух сотен лет назад. Потом потянулся невысокий лесок — молодые пушистые ели росли далеко друг от друга, вольготно покачивая раскидистыми ветвями и ещё не успев до конца захватить те вырубки, где были пастбища и поля. Поглядывая по сторонам, я невольно улыбалась являющимся воспоминаниям — хоть и заброшенные, эти земли будто всё ещё ждали нас.

Старые жилища родного посёлка — средоточие покинутой жизни — становились всё ближе. А вместе с этим приходило и понимание стремлений мастеров, о которых они твердили во время затянувшихся метелей: попытаться вернуться, пробиться — к старым домам и копям, мастерским, зарастающим полянам, вырубкам и дичающим садам. Я прожила вдали от этих мест много дольше любого из нашего народа, но ощущение потери и смутная тяга к полузабытому отцовскому дому преследовали даже меня.

Чёрный лес встал стеной на тропе, поглотив и отрезав дорогу. Я свернула с прямого пути, забирая к горам, — пусть чуть дольше, но не придётся полночи бродить среди цепких колючих зарослей. Ранние зимние сумерки зашевелились в удлинившихся тенях, и самое время было озаботиться достаточным количеством хвороста для костра.

Я успела собрать на ходу только несколько веток. Обходя ежевичник, отогнула сухие кусты и наклонилась к получившемуся проходу, чтобы выбраться на поляну. Только разгибаться уже не стала — быстрее мысли вмиг сжавшееся сердце толкнулось в груди, и я бросилась прямиком под защиту ближайшего дерева. Прижалась спиной к надёжному стволу, попыталась задержать и выровнять дыхание, обратившись в слух. Всё было тихо. И ни единое движение не тревожило ближайших ветвей. Но запах свежепролитой крови, висящий в неподвижном воздухе замкнутой зарослями поляны, не давал усомниться в мельком увиденном: вытоптанный до земли снег, буро-алые лужи, две массивные туши варгов у дальнего валуна. И неестественная тишина.

Чуть успокоив сердцебиение, я покрепче сомкнула пальцы на рукояти кинжала и потихоньку потянула из ножен оружие, опасаясь лишним шумом или движением выдать себя. Осторожно выглянула из укрытия. Разрушительные следы сражения вели на поляну со склонов гор и уходили в пролом зарослей за валуном у северо-восточной стороны. Сверни я с прямой тропы раньше, уже давно бы наткнулась на них. Но сейчас оставалось только внимательнее оглядываться по сторонам и попытаться побыстрее добраться до укрытия — хищники, чьи мёртвые туши живописно украшали подножие валуна, ночью становились лишь опаснее и сильнее. Как и любое порождение тьмы…

Раны на мёртвых варгах мог оставить только клинок — это не вызывало сомнений. Они не загрызли друг друга в приступе ярости, как нередко случалось среди тронутых искажением тварей, и не сцепились в бою за добычу или главенство. Они выслеживали и пытались убить кого-то, но потерпели неудачу: колючие ветви пестрели клочьями окровавленной шерсти. Кровь пятнала не только подтаявший снег, но и кусты, и валун, и деревья — алая кровь, а не чёрная орочья. Хотя каждому известна истина: если где-то есть варги, неподалёку непременно встретится орк… А с поляны, отмеченный редкой цепочкой алых капель, уводил один-единственный след — отпечаток мягких дорожных сапог.

Я пошла по нему, ожидая чего угодно. За колючими зарослями след всё слабее угадывался на каменистых, едва присыпанных снегом осыпях, но по алым отметинам потерять его было невозможно. А когда стало ясно, что ведёт он к заброшенным штольням на склоне, где когда-то были устроены кладовые и склады, оставалось, уже не вглядываясь, только прибавить шаг.

Однако, не пройдя и пяти сотен шагов, пришлось снова остановиться — поначалу я не поверила собственным глазам. У корней раскидистой старой сосны в примятой хвое остался отчётливый отпечаток тела, а чуть поодаль, по другую сторону ствола, лежала шляпа. Обыкновенная серая островерхая шляпа из плотно свалянной шерсти с широкими полями, хорошо защищающими от дождя. Вот только никто из таварвайт не носил подобной одежды, а за последние две сотни лет я видела лишь одного адана в таком наряде. И он ушёл из крепости владыки Трандуиля в очередное своё путешествие по окрестностям ещё до метелей, чуть больше недели назад. Когда пришла непогода, стражи пытались начать поиски, но вскоре оставили пустые затеи — густые метели вмиг заметали любые следы. Да и то, что старика, как обычно, сопровождал каун Имладриса, успокаивало — опыт и умения Фернрода не вызывали сомнений ни у кого из нас…

Не раздумывая и больше не теряя времени, я направилась вверх по склону к старым складам. То внимание, что все эти месяцы уделяли владыка и советники странному гостю-адану, не оставляло сомнений в его важности. А уж гибель в когтях и зубах разъярённого варга мало кому можно было бы пожелать…

 

Меня преследовали.

Поначалу на почтительном расстоянии, не особо стремясь приближаться, укрываясь за деревьями и камнями, наблюдая издалека. Но чем гуще становились сумерки, тем наглее преследователи. И когда прощальный луч света мазнул по верхушкам деревьев, отдавая власть долгой ночи, со стороны непроглядного леса грянул долгий пронзительный вой. Не оглядываясь, я побежала — вверх по склону, не разбирая больше ни кровавых следов, ни дороги, позабыв все мечты о покое и тёплом ночлеге. Не надеясь уже отыскать живым старика-адана, но хотя бы укрыться за дверью покрепче от подступающих всё ближе стай.

Ограждение на просторной рабочей площадке, куда выходили проёмы трёх штолен, было сломано сразу в нескольких местах. Дверь одного из проходов, сорванная с петли и покосившаяся, за минувшие годы так плотно вросла в порог, что открыть её в одиночку не стоило и пытаться. Ещё одна дверь вызывала сомнения в своей надёжности — источенная короедами, пятнами плесени, наростами мха, она пострадала и от когтей зверей, пытавшихся чем-то поживиться в покинутой кладовой. Третья дверь была плотно прикрыта и частично привалена сухими ветками — но заинтересовала меня именно она. Ветки сами к порогу не ходят, да и найденный ниже по склону очередной мёртвый варг издох явно не от старости и уж точно не сам…

Мысленно коря себя за потерянные на раздумья мгновения и ощущая приближающихся врагов, я рванулась к двери. И она, будто ждала, широко распахнулась. В темноте коридора шевельнулась высокая тень. Тренькнула тетива, а я, пригнувшись, перемахнула через завал у порога и запрыгнула в штольню, разминувшись с вылетевшей навстречу стрелой. За спиной у меня яростно взвыли варги, но их вой приглушила, захлопнувшись, створка двери. Массивное тело ударило в преграду по ту сторону, острые когти заскребли по плотно пригнанным доскам и стягивающим их полосам железа, но дверь выдержала. Затрещали наваленные у порога ветки, и вой перерос в недовольное фырканье, сопение и скулёж. Даже не разбирая слов языка варгов, было понятно, что им совсем не понравилась ни смерть нескольких собратьев, ни добыча, улизнувшая в непроходимую для них щель. Оставалось надеяться, что они не станут караулить выход дольше, чем закончатся взятые мною в дорогу припасы — а их было не так и много, особенно чистой воды...

— Вечер добрый, бренниль, — раздалось в темноте от двери. — Какими судьбами?..

Обманчиво-мягкий, бархатистый голос не узнать было нельзя. Но сейчас неприкрытые нотки едкой насмешки не вызывали ни раздражения, ни желания уязвить в ответ — наоборот, они породили невыразимое облегчение и радость, и даже казавшееся безвыходным положение перестало пугать.

— Наверное, это же стоит спросить и у вас, каун? — отозвалась я.

Он издал лёгкий смешок и щёлкнул огнивом, россыпью искр осветив убежище: неширокий и низкий коридор, тянущийся на десяток шагов от двери и упирающийся в решётчатую железную преграду, за которой начинался, насколько я помнила, лабиринт отработанных штолен, проложенных по рудным жилам в теле скал. В углу перед решёткой были свалены грудой старые, изъеденные ржавчиной инструменты. А у стены на подстеленном дорожном одеяле неподвижно лежал седовласый гость-адан, кутаясь в окровавленный серый плащ.

— Соблюдать скрытность, бренниль, нам уже совсем не обязательно, — продолжал меж тем каун, зажигая укреплённый на стене в поржавевшем кольце факел. Под ним на земле тотчас же стали видны и прочие загодя заготовленные ровные ряды душистых смолистых веток, увенчанных щетинками длинных сосновых игл. — Ваше впечатляющее появление надолго притянет к нам внимание всех обитателей здешних земель.

— О, каун Фернрод, я абсолютно уверена, что они уже и без того проявили должный интерес к явившимся без объявления гостям! Следами ваших странствий расцвечены все здешние тропы, вырубки и леса!

Он ослепительно улыбнулся, но произнести ничего не успел — его внимание привлёк шевельнувшийся у стены адан. Фернрод протянул мне огниво, взглядом указав на сваленные посреди коридора ветки, щепки, пригоршни хвои и сухой листвы, которым предстояло стать основой ночного костра. А сам поспешил к старику, не забыв напоследок ещё раз проверить крепость лежащего на двери засова, обезопасившего нас. На ближайшие несколько дней — это точно, а потом… А потом пусть подарят нам милость благие Валар…

Я разожгла огонь, избегая смотреть в сторону старика-адана. Исцелять, облегчать боль от ран, подобно целителям, я не умела, а спокойно смотреть на чужие страдания никогда не могла. Он стонал, а Фернрод прижимал к его ранам целебные травы и вполголоса пел — и напевы его помогали. Пусть не так хорошо как у истинных лекарей или мудрых, но сейчас нам их негде и некогда было искать…

Когда каун закончил обрабатывать раны, старик затих и забылся сном, по-прежнему кутаясь в плащ и не выпуская из рук крепко стиснутый посох. Фернрод попытался было осторожно разжать его судорожно сведённые на рукояти пальцы, но потом отказался от безуспешных попыток и просто сел на полу рядом с простеленным одеялом, прижавшись спиной к стене. Тяжело, с усилием перевёл дыхание и прикрыл глаза. Я приблизилась и присела рядом.

— Каун… — позвала. — Каун, ты ранен?

Он молчал. Я же пыталась угадать на нём следы возможных ранений, но среди покрывавших его одежду кровавых пятен мало что можно было разобрать. Его великолепный клинок лежал под стеною без ножен, а бурые пятна подсыхающей крови почти полностью скрывали алую руническую вязь.

— Фернрод, у меня есть целебный отвар. Отвар моей матери. Его немного, но я могла бы попытаться помочь…

Он мотнул головой, недовольно нахмурился, отметая любые предложения. А потом шевельнулся и открыл полные усталости глаза.

— Я сделал всё, что мог. Если этого мало, то твой отвар уже вряд ли поможет. Остаётся только надеяться на его собственные силы. И ждать…

— Ждать?

«Чего ждать?» — едва не сорвалось отчаянное, но я промолчала. Вместо этого снова спросила:

— Ты ранен? Ты ничего не сказал…

Он шевельнул плечом и шеей, будто проверяя подвижность, и снова принялся бесцеремонно сверлить меня взглядом. И с каждым мгновением всё больше насмешливых искорок вспыхивало в его пронзительно-зелёных глазах.

Я отвернулась, не выдержав первой, и встала. И уже за спиной услыхала колкое:

— Не стоит тревожиться, бренниль, от такого ещё никто из эльдар не умирал.

— Очень рада это услышать, каун. — Я повернулась к нему лицом, положила у его ног флягу с целебным напитком и сбросила с плеч на землю дорожный плащ, требующийся адану сейчас куда больше, чем мне. — Хоронить гостей не входит в число моих излюбленных занятий. — И опять отвернулась, чтобы не встретить пылающий непонятным мне вызовом взгляд.

А потом отошла к перекрытой тяжёлым запором двери и села на пороге. Здесь вполне ощутимо тянуло теплом от огня и в то же время можно было слушать не только прерывистое дыхание спящего адана, но и поступь шарящихся по площадке варгов.

Их шаги не давали разрастись раздражению, зародившемуся в очередной перепалке с Фернродом. Бессмысленной и пустой перепалке, как и всегда… Их шаги не давали забыть, что истинный враг притаился за дверью. Что он бродит в ночи за спиной, скребя по снегу и камням когтями, а не сидит с противоположной стороны пляшущего огня костерка, привалившись к стене и время от времени поднося к губам флягу с целебным напитком моей матери чуть подрагивающей рукой…

 

Ночь прошла в молчании. Старик-адан спал беспокойным сном, и ни Фернрод, ни я не обронили больше ни слова.

К рассвету меня сморила дремота, но из Незримого вскорости выдернул холод — за ночь ветер сменился и вовсю свистел даже в самых крошечных щелях за спиной. Огонь едва теплился, и варги снаружи притихли. Но всё же были на месте — ветер с лихвой выдавал поджидающих хищников, донося из-за двери их запах.

Я поднялась и потянулась, разминая затёкшее тело, и направилась к углям костра. Фернрод не спал — проводил меня взглядом, но не сдвинулся с места и ничего не сказал. Встал он только тогда, когда шевельнулся адан, просыпаясь, — тотчас же оказался рядом, приподнял его голову, вливая глоток целебного зелья из моей фляги, заботливо подоткнул у плеча одеяло. Скомандовал: «А теперь отдыхай, Митрандир». И старик вновь послушно сомкнул веки, проваливаясь в благодатный сон, и дыхание его выравнивалось с каждым вздохом, а тело отпускала боль.

 

К полудню снова начал угасать огонь. И хотя мы пытались как можно бережливее тратить заготовленное загодя топливо, но этих запасов было слишком мало, чтобы долгое время поддерживать хотя бы видимость тепла. Мы с Фернродом могли бы перетерпеть эти сложности, но вот раненый адан…

Каун тоже прекрасно понимал сложившееся положение. И, очевидно, нашёл какое-то решение — когда огонь, разгораясь, жадно лизнул последние предложенные ему щепки, Фернрод потянулся за своим мечом и решительно поднялся.

Как только он направился к двери, мне стала ясна вся затея — сваленный снаружи двери бурелом вполне способен помочь нам выиграть у зимы день или два. Я отступила к стене коридора, освобождая путь, подхватила лук и колчан. Но он приложил палец к губам, подавая знак соблюдать тишину, и взмахом руки приказал опустить оружие.

— Я отвлеку их, — едва различимо шепнул он, — ты же забирай дрова.

Я согласно кивнула — всё равно не могла предложить ничего лучшего.

К толще двери мы припали не сговариваясь, почти одновременно, пытаясь разобрать любой доносящийся снаружи звук. Но кроме воя ветра не было слышно совсем ничего. У меня шевельнулась слабая надежда — вдруг варги ушли? — но опыт и разум сразу же подавили её.

— Готова? — одними губами шепнул Фернрод. И я кивнула, становясь вплотную к стене и давая ему возможность свободнее двигаться.

Он осторожно потянул тяжёлый засов — потихоньку, но уверенно, без малейшего шума. И как только тот вышел из паза, рывком на себя распахнул дверь.

Лежавший у порога варг безмятежно дремал, привалившись к двери боком. И уж точно ничего подобного не ожидал. Когда дверь распахнулась, он покачнулся на кипе валежника и едва не ввалился внутрь нашего убежища. Громко взвизгнул, вскочил и тотчас же провалился сквозь разъехавшиеся под лапами ветки. Фернрод одним взмахом меча снёс ему голову и ногой оттолкнул массивное тело подальше от двери.

— Давай же, Эль! — громко выкрикнул он и метнулся наружу, втягивая в бой сразу всех варгов, карауливших не только площадку перед нашим убежищем, но и две остальные двери.

В лишних понуканиях и командах я не нуждалась и сразу же последовала за ним. Хватая любое подвернувшееся под руки дерево, я бросала его через порог. Втаскивала охапки хвороста, ломала сопротивляющиеся ветки, лишь бы пронести их внутрь. Вцепилась в обломок изгороди, но второпях не получалось его забрать — длинный крепкий побег, обвиваясь вокруг пролома, удерживал обломки на месте не хуже истлевших от времени верёвок и крепежей.

Фернрод, отбиваясь от варгов, лишь мельком взглянул на мои старания. Шаг за шагом кружа по площадке, он короткими выпадами и точными замахами удерживал на себе всё внимание хищников, не позволяя им отвлечься больше ни на что. Варги зверели от ран и ярости, пытались добраться до неуловимого противника, но безуспешно. Взмах — и один из них отскочил с жалобным воем, держа на весу перебитую лапу, разворот — и второй завалился на землю, пытаясь лизнуть распоротый бок.

По змеящейся вдоль склона тропе надвигалась новая стая — с высоты я мельком заприметила пять или семь противников. И вожак их тоже заметил нас. Запрокинул голову, оглушительно завыл, призывая собратьев сражаться в полную силу, и бросился вверх не разбирая тропы.

Я хотела предупредить Фернрода, но надвигающуюся опасность он видел и без меня — обернулся на миг в мою сторону и коротко кивнул на дверь. Сам же по-прежнему безостановочно кружил вдоль ограды, будто бы и не собираясь никуда отступать.

— Фернрод! Уходи! — крикнула я ему от порога.

Подхватила лук и натянула тетиву, выцеливая пролом, откуда в любой момент мог появиться враг. И тот не заставил себя долго ждать — оскаленная морда высунулась над изгородью рядом с кауном и лязгнула зубами, промахнувшись лишь на несколько дюймов мимо его локтя.

Я выстрелила. Стрела влетела точно меж глаз варгу, заставив шарахнуться в сторону и завалиться назад, на короткий миг заблокировав подступ с тропы. Фернрод прыгнул. На лету оттолкнулся от изгороди, хрустнувшей под его ногой, перемахнул через мёртвое тело, через очередного лезущего со склона варга и рубанул мечом упрямый побег. Потом развернулся, по́ходя добил очередного хищника, подхватил так и не унесённые мной обломки изгороди и ринулся к двери.

Он пролетел мимо меня ледяным ураганом. Изо всех сил я толкнула тяжёлую дверь, закрывая, и едва удержала удар с другой стороны — варги наседали, безумствуя, рыча, ярясь. Фернрод навалился плечом на дверь, сдерживая натиск, и засов мы задвинули вместе, в четыре руки.

— Вы от рождения безумны или это только здешний лес лишает эльдар разума? — хрипло и сдавленно прозвучал с дальнего конца коридора вопрос.

Мы с Фернродом разом повернулись.

Старик-адан с трудом сидел на своём одеяле, привалившись спиной к стене, но не выпуская из рук посоха, навершие которого было направлено на входную дверь.

— Это что? — продолжал он, взмахом руки обводя заваленный ветками коридор. — Это всё зачем?

— Это свет и тепло, Митрандир, — пожал плечами Фернрод, расталкивая ногами обломки покрупнее поближе к стенам, — и кровать поудобнее, чем просто сырой пол.

В лающем кашле, раздавшемся в ответ на слова кауна, с трудом можно было распознать смех. Но всё же старик смеялся и, не в силах больше сидеть, опускался назад на своё одеяло. Когда он отдышался, то заговорил:

— Мой доблестный друг, каун Фернрод, если владыка Эльронд не сообщил тебе перед нашим путешествием, то скажу тогда сам. Я посланник Запада, служитель Пламени Анор. И подобные мелочи, — он небрежно махнул на разбросанные по полу дрова, — не нужны для моих, пусть и ослабленных сейчас, сил.

— Тогда ложись и спи, адан. Твоим ранам всё равно надо дать затянуться, прежде чем выбираться наружу, — я подошла к угасающему кострищу, раздула угли и положила охапку хвороста, весело затрещавшего в поднимающемся огне. — А нам пригодятся и свет, и тепло.

Тотчас же повеяло жаром живого огня, и в свете пляшущих отблесков стало видно, как старик что-то беззвучно шепчет одними губами, немигающее глядя куда-то в угли. Его пальцы подрагивали и двигались, поглаживали и без того гладко отполированную рукоять посоха, а кустистые брови сошлись к самой переносице, выдавая напряжённую сосредоточенность. Мне уже приходилось сталкиваться с эдайн, чьё сознание охватывали тяжёлые горячечные видения, когда тело страдало болезненными ранами. И я знала, что в таких случаях с ними лучше не спорить. Фернрод, по-видимому, считал точно так же — потому он всего лишь равнодушно пожал плечами и принялся раскладывать у стен дрова.

— Твоя правда, бренниль, мне нужен отдых, — произнёс вдруг согласно старик, отводя от огня глаза.

Он улёгся на одеяло, отвернулся к стене и затих.

Нам же с Фернродом оставалось лишь разделить остатки воды и дорожных припасов и разойтись по разным углам, чтобы избежать ненужных споров, упрёков и ссор.

* * *

— Может быть, всё же расскажешь, какими путями оказалась среди этих руин именно сейчас? — Тягостное молчание первым нарушил Фернрод. Хотя я и сама была к этому близка.

Судя по всему, уже вечерело. Ветер всё сильнее свистел за дверью, и варги подвывали ему на разные голоса. Начиналась вторая ночь нашего затворничества — ну, или же плена, чего уж скрывать.

— Мне хотелось вырваться из крепости на лесной простор, — с каждым словом подобные объяснения звучали всё более нелепо в запертой штольне, но промолчать казалось ещё хуже. Пришлось через силу продолжать: — Навестить старые земли и найти мастеров, собиравшихся разведать старые копи. Мои запасы самоцветов стали подходить к концу, и… — я замолчала, но потом всё-таки договорила: — Была метель…

Фернрод криво ухмыльнулся, но, к счастью, ничего говорить не стал. Только выразительно возвёл глаза к низкому потолку. Я хотела было задать ему тот же вопрос — почему важный гость и посланник оказались вдвоём вдали от дворца владыки и от населённых земель? — но не успела.

— Метель… — пробормотал вдруг старик-адан, будто сквозь сон. — Метель неспроста…

Нахмурившись, я попыталась разобрать его невнятные речи, но он снова замолчал. Вместо него заговорил Фернрод:

— Митрандир считал, что его выслеживают.

— Кто? — вопрос вырвался раньше, чем догадки и мысли сложились в ясную картину: беспокойство владыки Трандуиля накануне осенней охоты… ядовитые твари у самого порога дворца… долгие советы в запертых покоях и отлучки гостя-адана… тьма на западных окраинах… «я служитель Пламени…» и метель… Которая, как утверждает старик, «неспроста»…

Фернрод не стал отвечать, наблюдая за мной, и заговорил только тогда, когда безошибочно разгадал течение моих мыслей:

— Мы ушли, чтобы проверить его догадки. И чтобы, как настаивал Митрандир, в окрестностях крепости не пострадал никто из таварвайт.

— И что вы собирались сделать?

— Я не знаю, чего он хотел — меня посвящают далеко не во все планы и помыслы Мудрых, — Фернрод насмешливо изогнул бровь и добавил с неприкрытым вызовом: — Но я дал слово владыке и лордам Имладриса защищать его и оберегать.

— От злых сил? Или от самого себя? — усмехнулась я.

При виде отвернувшегося к стене адана слабо верилось в его могущество, и обронённая фраза «я посланник Запада» всё ещё казалась пустой бравадой и порождением лихорадочных снов.

— Напрасно смеёшься, бренниль, — невозмутимо отозвался каун. — За время путешествия от Имладриса я успел убедиться в его необычных для эдайн… м-м-м… — он замешкался, подбирая верное слово, — способностях… И с уверенностью скажу, что он достаточно сильно отличается от Младших Детей Илюватара и мало в чём уступает нам.

Я задумчиво разглядывала спящего, не решаясь до конца поверить таким утверждениям, а Фернрод продолжал:

— И потом, он во всём оказался прав — нас и вправду преследовали…

— Каун, эти варги — не то, что нам надо. Колдуна-то мы так и не нашли, — снова раздался голос старика.

Он приподнялся на одеяле, прислушался к завываниям ветра за дверью, назидательно вскинул вверх палец:

— А ведь он где-то здесь. И метель эта вся неспроста…

— Вы напрасно ушли из-под защиты владыки, Митрандир, — попыталась вставить я слово, хотя слабо верилось в возможность воззвать к его благоразумию. — Аран Трандуиль, Алордин, наша стража… Их защита и помощь надёжней, чем власть одного колдуна, даже способного повелевать снежными духами или варгами. Моя мать… она тоже могла бы помочь. Вы не знаете здешних дорог и лесов, а она провела меня…

— Тебя вёл только я, бренниль, — самоуверенно и с явным раздражением отрезал старик. — От самой Лесной и до северных склонов. Или ты не заметила, как быстро сюда добралась?

Я могла бы немало ему рассказать о способностях Мудрых, их силе и власти над лесом, но спорить не стала — пусть считает как знает, а ссориться лучше не здесь и не сейчас. И потом, мать последнее время не пропустила ни единого Совета, для меня же оставались секретом вершащиеся там дела…

— Твой отец знает, куда ты направилась? — спросил вдруг Фернрод.

Не слишком хотелось признаваться в очередных семейных размолвках и разногласиях, но пришлось отрицательно покачать головой — после празднования Ласбелин адар не слишком интересовался моими отлучками из дому, а я не считала нужным его посвящать.

— Меня не станут искать, каун. В ближайшие дни — никто не станет. Разве что мать… Но сейчас зима, и её вестники слишком слабы, чтобы летать на далёкие расстояния. Так что… — я развела руками, без слов всё досказав.

Повисла тишина. Чтобы отвлечься, я поднялась со своего места, отломила несколько сучьев от разлапистой ветки и подкинула их в огонь. Митрандир, не отрываясь, следил за моими действиями. А потом спросил:

— А за водой вы с кауном будете так же как и за дровами ходить?

Озадаченная неожиданным вопросом, который уже не раз закрадывался и тревожил мысли, я покосилась на Фернрода. Но тот молчал, о чём-то напряжённо размышляя. Тогда я протянула над костром старику свою флягу:

— Пей, Митрандир. А о прочем подумаем, когда наступит час.

 

К середине ночи завывания ветра стихли. Замолчали и варги, но наступившая тишина становилась всё невыносимее с каждым часом. Мы знали, что хищники никуда не делись — время от времени они начинали скрестись под дверью и испытывать на прочность запор. И мы в точности знали, что рассвет ничего не изменит для нас.

Напившись воды, закусив сухарём и полоской вяленого мяса, старик пригубил ещё порцию целебного зелья и снова затих. Ко мне же покой не шёл, и Фернрод тоже не спал. Поначалу каун сидел неподвижно, потом поднялся со своего места и обошёл коридор до решётчатой преграды дальнего конца коридора. Постоял над грудой ржавых инструментов, присел, разглядывая их поближе в тусклом свете тлеющего костерка. Вернулся к наружному входу в штольню и прислушался.

Его действия вызвали беспокойство — слишком хорошо я знала, на что способен этот эллон.

— Что собираешься делать, каун?

Он не отвечал. Постоял у двери, потом осторожно коснулся засова — совсем как и в прошлый раз, открывая его.

В тот же миг я оказалась рядом и стиснула его руку.

— Нет! Не надо!

— Если кто-то есть на пороге, я убью его, и на одного врага станет меньше.

— Одного ты убьёшь, но другие тут же придут!

— И их тоже убью!

— Ты не сможешь убивать без конца!

— Я хочу лишь узнать, сколько их там, за дверью, и покончить со всем этим как можно скорее, — он попытался высвободиться, но я не отпустила его руки.

Тогда он повернулся ко мне лицом и вызывающе вскинул бровь, выжидая.

— Твои силы закончатся раньше! Ты ранен! А они же и дальше станут сюда прибывать. Что тогда мне делать одной с раненым стариком-аданом? Как выбираться отсюда? Или так же как ты — распахнуть настежь двери и впустить их сюда?! Не ходи, умоляю тебя!

Я шагнула к нему ближе и положила руки на плечи, пытаясь удержать от опрометчивых решений. Он напрягся и замер, а меня захлестнули неловкость и смущение. Кровь прилила к лицу — никогда ещё я не была к нему так близко, не чувствовала неистового биения сердца в его груди и несгибаемой опоры плеча.

— Не ходи… не выходи туда, Фер⁽²⁾… — выдохнула я, опуская голову, чтобы скрыть пылающий на щеках жар.

— Что? — сдержанно переспросил он.

— Прости, Фернрод, — запоздало вспомнилась его явная неприязнь к услышанному случайно имени, но вырвавшееся слово вернуть уже было нельзя. — Я не хотела оскорбить тебя.

— В детские годы только отец звал меня так, — произнёс он.

Я удивилась нежданной откровенности, но всё же попыталась выправить оплошность:

— Прости… Просто не думала, что… Я подумала, если ты зовёшь меня «Эль»…

— Бренниль Элириэль, — оборвал он мои невнятные извинения, — если дело только в имени, то этому обращению нет возражений. Если же в чём-то ином…

Многозначительная пауза, повисшая после его слов, заставила меня отшатнуться. Его взгляд, холодный и вопрошающий, был полон укора и невыносимой надменности — если не презрения. И я покачала головой, отступая ещё на шаг:

— Ни в чём ином, каун, прошу прощения ещё раз…

— Твой даэр⁽³⁾ не одобрил бы таких… разговоров, — хмуро обронил он. — Я уважал…

— Кто? — перебила я и, не веря услышанному, ещё раз переспросила: — Мой… кто?

— Лаэрлинд…

Имя полоснуло острым ножом, а гранатовый браслет на руке словно стиснул запястье. Я скривилась, давясь раздражением, — что ты знаешь, каун, о тех давних днях?..

Он же продолжал:

— Он любил тебя, я это знаю, — словно мысли мои прочитал, — любил до последнего дня своей жизни. И пал с твоим именем — это я тоже видел и знаю. А ты? Ты хотела бы свидеться снова? Желала бы новой встречи — за морем, там? — едко закончил он, неопределённым кивком головы указав направление.

Горло мне стиснуло горьким спазмом, но непослушные губы всё же удалось разомкнуть, чтобы произнести:

— Я слышу об этой любви ото всех. Слышу давно и по-разному… Но никогда, ни единого слова, не слышала от него. Да, каун, — чем сильнее изумление проступало на его лице, тем проще становилось говорить, — ни единого. И никогда. Он был мне всем: другом, нянькой, наставником, родной душой. Всем миром… Но даэром не был никогда. Как бы ни гудела о нас с ним молва — мы не были помолвлены. Я динэт⁽⁴⁾ без даэра, вот так уж сложилось… А случись по-другому — кто знает?.. И надо ль гадать? Здесь — мой дом. Пожелал ли он там вернуться? Не знаю… Только я не тороплюсь ни покидать родной дом раньше времени, ни, как Сэльтуиль, изводить себя домыслами и вызнавать.

Отступив ещё дальше к стене, я подняла свой лук и колчан со стрелами. Повернулась к двери:

— Если так уж желаешь — давай, открывай!

Но, вопреки всем ожиданиям, он не стал этого делать. Наоборот — отошёл от двери, вернулся к решётке и некоторое время просто стоял ко мне спиной, глядя в темноту. Потом наклонился, выхватил из груды старого железа ржавую кирку и с замахом ударил по входящим в стену коридора прутьям.

Коридор содрогнулся до основания, с потолка сыпанули струйки земли. За наружной дверью на все голоса опять взвыли варги. Испуганно озираясь, вскочил и сел Митрандир. Но Фернрод ничего не замечал — вздымая в воздух клубы мелкой пыли, самозабвенно бил по стене и вмурованным в неё прочным прутьям. Пока не сломалась кирка.

А потом он одним коротким тычком ноги выворотил решётку и обернулся.

— Дай мне факел, — скомандовал, обращаясь ко мне. И, когда я поспешно протянула ему ветку подлинней и покрепче, повёл ею над костром, не отрывая от открывшегося прохода глаз. — Ждите здесь.

— Но… — заикнулся было Митрандир.

Но с таким же успехом он мог попытаться унять буран.

Фернрод, не оборачиваясь, исчез в проходе, а спустя несколько мгновений извилистый коридор штольни поглотил даже свет его факела.

И пришла тишина…

 

…Возвратился он после рассвета.

По крайней мере, мне верилось, что солнечный свет за наружной дверью уже разогнал ночной беспросветный мрак. Варги молчали. Молчал Митрандир. Молчала я.

Тишину нарушил Фернрод:

— Я нашёл ещё один выход, — спокойно и буднично объявил он, собирая вещи в дорожную сумку: одеяло, огниво, запасной тёплый плащ… — Митрандир, ты сможешь идти? — повернулся он к старику-адану.

Тот поднялся, опираясь на посох, и сделал неловкий шаг.

— Эль, возьми оставшиеся вещи и четыре... нет, лучше пять факелов, — бросил Фернрод мимоходом, подхватывая сумку и подставляя адану второе плечо. — Я оставил кое-где метки на стенах, посветишь в дороге.

— Как скажешь, каун, — откликнулась я. Мой голос чуть дрогнул от сдерживаемой радости, но мы были ещё слишком далеки от спасения, чтобы в открытую выказывать её.

Для Фернрода мои настроения явно не стали неразгаданной тайной, но вслух он ничего не сказал — лишь самодовольно усмехнулся, отворачиваясь и первым выходя в темноту. Но его усмешка сейчас не раздражала, а была желаннее любых обещаний и велеречивых изысканных фраз…

 

Через копи мы вышли наружу у северных склонов Эмин Дуир. И совсем уж нежданным оказалось найти то, за чем я явилась сюда — едва спустившись к подножию гор, мы наткнулись на четверых мастеров-рудокопов. Четверых, а не пятерых, которые до метелей ушли из крепости Трандуиля. Одного только взгляда было достаточно, чтобы понять глубину постигших их неудач и несчастий.

Я не стала расспрашивать о пятом — слова были лишними. Да и они не спешили при старике-адане и Фернроде пускаться в рассказы.

Вместе мы добрались до пограничных постов — не за один день, конечно, но спокойно и без происшествий. И нас не тревожили ни преследователи-варги, ни орки, их извечные союзники и друзья. Лишь однажды, во время ночного дежурства, мне показалось, что слышится вой — отдалённый, протяжный и заунывный. Но был ли то ветер, «неслучайная метель» неведомого колдуна, которого так и не разыскал беспокойный гость-адан, или сбившиеся со следа преследователи, по-прежнему рыскающие в горах, — сказать с полной уверенностью было нельзя.

Возвратилась домой я спустя чуть больше недели после ухода — и ничего не изменилось за зачарованными дверьми подземной крепости-дворца. Всё так же высились у подножия трона владыки две статуи, благословляя. Всё так же сменялись караульные на сторожевых постах, храня покой таварвайт. Пели менестрели и лилось вино в трапезной зале, только песни больше не полнились радостью и надеждами, как неделю назад.

Отец не сыпал упрёками при моём появлении дома в «компании чужеземцев», как можно было бы ожидать после состоявшегося на праздновании Ласбелин разговора. И не корил за отлучки — ни за нынешнюю, ни за минувшие, о которых ему наверняка рассказывала мать. Он лишь холодно и предельно вежливо поприветствовал Фернрода, окинул меня внимательным взглядом и увёл Митрандира к владыке — а тот и не возражал.

Обнимая при встрече мать, я поймала в её взгляде озабоченность, след бессонницы и усталость. И это было много хуже любых упрёков или суровых выговоров отца…

* * *

Коридор, начинавшийся у отведённых мне покоев подземной крепости, выводил к мастерским через трапезную. Правое ответвление от него вело к кабинету отца, минуя покои матери, а левое — уходило вверх через множество высеченных в скале лестниц к подземным садам.

Тем ранним утром я шла из мастерских, безрезультатно проведя полночи за рабочим столом. Я прошла мимо трапезной, угнетённая возвращающейся тоской и тяжестью — будто вся толща крепости снова пыталась давить на меня. Собираясь поначалу направиться к лестницам на верхние ярусы, я послушалась зова сердца и повернула по направлению к комнатам матери и отца. Дверь отцовского кабинета была приоткрыта, чего не случалось уже очень давно, и любопытство шевельнулось во мне, отгоняя ставшее привычным равнодушие к делам Совета, владыки и отца.

Я бесшумно подобралась к двери, затаила дыханье, прислушалась.

И услышала:

— Прошу согласия взять в жёны вашу дочь, браннон Сигильтаур. Позволения и благословения на брак…

---

1) "суровая и снежная зима перед 1101 годом третьей эпохи" — вымысел автора. Но в каноне нет доказательств, что она такой не была)

Вернуться к тексту

2) Фер — fer (синд.) бук

Вернуться к тексту

3) даэр — (синд.) жених

Вернуться к тексту

4) динэт — (синд.) невеста

Вернуться к тексту

Донёсшиеся из-за двери слова не просто повергли меня в недоумение, но, кажется, покачнули под ногами даже незыблемую каменную твердь. И если всё же допустить, что я вполне могла ошибиться в распознании бархатисто-мягких ноток голоса говорившего эллона, то дочь у браннона Сигильтаура была только одна, и услышанное относилось напрямую ко мне…

— Почему ты говоришь со мной об этом, Фернрод? — голос отца был ровным. А продолжительная пауза в разговоре позволила кое-как собраться с мыслями и не выдать своего присутствия сбившимся дыханием. Отец продолжал: — Почему не с ней напрямую? Или ты уже говорил? Что ответила она?

Первым моим порывом, когда прозвучавшее имя отцовского собеседника развеяло любые сомнения, было толкнуть дверь кабинета и войти. Но любопытство повелело затаиться и слушать дальше — за дверью отцовского кабинета нередко вершились важные дела и хранилось немало секретов, в которые иногда доводилось заглядывать, но сейчас на моей стороне, по-видимому, оказалась сама судьба.

— Я не говорил с ней о супружестве, браннон, — в голосе кауна тоже не было заметно особого волнения — оно, по всей видимости, нашло себе более желанную добычу за дверью в лице меня. — Сначала хотелось бы услышать ответ от её отца.

— Похвальная дань уважения традициям… — протянул отец.

Он сделал несколько шагов по комнате, отодвинул стул и сел. Я почти воочию видела, как он откинулся на спинку и скрестил на груди руки.

— Вот только…

Только дальше уже и любопытство не сумело заставить меня быть молчаливой покорной свидетельницей вершащихся договоров, и я, едва сдерживая дрожь в пальцах, всё же толкнула ненавистную дверь.

Они повернулись ко мне оба, почти одновременно. Отец — с лёгкой, не скрываемой полуусмешкой. Будто знал о моём незримом присутствии и ожидал появления. Будто сразу был уверен в нём, как и во всех дальнейших действиях и готовых вырваться горячных словах. Фернрод — невозмутимо. С чуть приподнятой вопросительно бровью и откровенным вызовом в глазах.

Я прошла от двери до половины отцовского кабинета, не проронив ни слова. И только остановившись у рабочего стола, кивком поприветствовала обоих. Они ответили, снова почти одновременно, но мне показалось, что я попала в водоворот — или же в мощный ураган, пробуждённый двумя противоборствующими вихрями. Один — всё знал и был абсолютно уверен, другой — тоже знал, но таил что-то ещё, иное и неведомое…

— Вот только следовало сначала подобные предложения озвучивать тем, кому предстоит их отвергнуть… или принять, — произнесла я.

Они оба молчали и выжидающе смотрели на меня. Я присела в кресло около стола, где обычно любила сидеть мать, и повернулась сначала к Фернроду, одарив его любезной улыбкой, потом к отцу, переспросив:

— Разве не так, адар?

— Воистину так, моя девочка, — сразу же согласился отец.

Не меняя позы, которая в точности соответствовала представлениям, возникшим в моём воображении за дверью коридора, он вскинул на Фернрода насмешливый взгляд:

— Ты словно озвучила мои мысли, дорогая.

— Тогда, чтобы до конца исключить все неясности, могу ли я поговорить с тобой наедине, отец?

— Безусловно, Эль.

— Каун, могу я попросить оставить нас с отцом наедине? — повернулась я к Фернроду.

Он молча поклонился и направился к выходу из кабинета.

— Не стоит далеко уходить, каун, наша с отцом беседа не слишком затянется, — окликнула я его и в ответ получила очередной учтивый поклон.

И не сумела удержаться от колкости при виде его надменной холодности:

— Ответ на подобное предложение не заставит себя долго ждать.

Он ушёл, не оглядываясь. И плотно прикрыл за собой дверь кабинета. А на лице отца расцвела довольная улыбка — его вихрь лишь сильнее утвердился в истинности того, что знал…

Я устроилась поудобнее, опершись на подлокотники кресла. Разговор предстоял нелёгкий.

— Адар, тебе есть что сказать мне?

— Только то, моя дорогая, что я всегда желал тебе выбрать супруга по сердцу…

— А не по долгу… Я помню, адар, твои слова.

— Тогда больше я и не знаю, что ещё мог бы добавить к этому, — он развёл руками в неподдельном удивлении.

— Тогда почему за все прожитые годы, если забыть сейчас об этом мимолётно подслушанном, я получила лишь одно подобное предложение? И озвучено оно было тобой, и «долг» играл в нём немалое значение... Разве не так?

— Так, моя дорогая. Но разве не к подобному предложению стремилась и ты? С самого своего рождения, отвергая наставления нянек, отметая догмы учителей и запреты наставников? Стремясь познать всё самолично. И разве не в этом я тебе помогал?

— Ты помогал во многом, отец… И так же во многом всё решал за меня.

— В тот раз ты решила сама…

— И моё решение не слишком порадовало тебя. Как и многие до него…

— Эль…

— Адар, я дочь, которая постоянно разочаровывает тебя?

— Не говори так, дорогая…

— А как я должна говорить, если твоё разочарование выдаёт едва ли не каждый твой вздох или взгляд!

Он глубоко вздохнул, на мгновение прикрыв глаза. И снова заговорил, глядя спокойно и уверенно, будто на совете:

— Я очень люблю тебя, дорогая…

— Отец, я тоже люблю тебя! Но почему ты не принимаешь моих желаний?

— Каких желаний, Эль? — устало спросил он. — Любое твое желание, любой твой каприз десятки услужливых рук готовы исполнить в любой час…

— Я ценю заботу, адар, и всегда отвечаю тем же. Но сейчас ты намеренно пытаешься снова отвести все речи в сторону. Почему предложения о супружестве я слышу только из твоих уст — или же вот так, за полуприкрытой дверью, случайно, таясь?

— Твоя привычка таиться за дверью скоро войдёт в поговорку, дорогая, — усмехнулся он.

— Уверена, что с твоей лёгкой руки, адар!

Он широко улыбнулся, будто оценив вложенный в слова сарказм, и вдруг стал серьёзен.

— Дорогая, ты выставила претендента на супружество за дверь в ожидании конца нашей беседы. Но наши с тобой личные недоразумения и недомолвки вряд ли достойны того, чтобы заставлять его ждать. Может быть, стоит уже позвать его и дать ответ? Или ты ещё что-то хотела сказать?

— Да, отец, ещё... Спросить, а не сказать.

Он снова развёл руками, нетерпеливо и без лишних слов побуждая к расспросам.

— Что ты можешь сказать о кауне Фернроде?

— Он доблестный воитель и… кхм… весьма хорош собой. Но это же не самый весомый довод при выборе будущего супруга! Или с этим утверждением ты тоже готова поспорить? Нет? Что ж, твоё благоразумие похвально, а в рассудительности уже давно не приходится сомневаться, дорогая, — отец благожелательно улыбнулся, и голос его на мгновение потеплел. Но мимолётное одобрение без следа испарилось, стоило ему продолжить: — Но нельзя забывать о важном: он — нолдо. И потому, несмотря на все достоинства, как и на долгие годы знакомства с этим воителем, если ты спросишь меня о доверии…

Он ещё многое говорил, но я не слушала.

Ловила только обрывки фраз, закусив губы, чтобы не сорваться в спор. «Он — нолдо», — но ты же сам всегда ехал к нолдор искать ответы в неразрешимых вопросах. «О доверии…» — но о доверии к нолдор Имладриса я теперь и сама могла рассказать.

Мне хотелось долго и многословно говорить — но сейчас приходилось только слушать, и, по личному опыту, это было самым лучшим ответом на его долгую тираду. Слушать… слушать… Слушать и вспоминать моменты собственной жизни: нескончаемые путешествия от одной обители эльдар до другой; ночёвки в лесах или полузаброшенных тавернах; случайных путников, забредающих на огонёк очага или костра; алчный отблеск то вожделения, то жажды наживы в глазах эдайн; дверь кладовой форта наугрим, вынесенную сокрушительным ударом, когда на меня наступал… Хотя об этом эпизоде давнишних приключений отец не знал, и лучше было бы при нём никогда даже не пытаться увлечься такими воспоминаниями.

— Благодарю, адар. Я всё поняла.

Он запнулся на полуслове, а потом снисходительно улыбнулся:

— Очень рад, дорогая. Тогда… может быть, позовём нашего гостя?

Он приподнял со стола колокольчик, собираясь встряхнуть, но я его опередила:

— Я сама позову, адар. Он, должно быть, где-то рядом.

— Не стоит на это слишком рассчитывать, Эль, — вполголоса пробормотал отец, опуская и взгляд, и руку назад к столешнице, словно ставя точку в обсуждении и собираясь вернуться к нескончаемым обыденным делам.

Я встала и направилась к двери в коридор. В мыслях по-прежнему метались обрывки воспоминаний, мешаясь с высказываниями отца: «…не стоит рассчитывать…»

Обозримый коридор за дверью был пуст. Я повернула по направлению к собственным покоям и наткнулась на выжидающий взгляд. Фернрод бесцеремонно, будто не во дворце короля таварвайт, а в обычной пещере, сидел на полу, запрокинув голову на стоящую у стены скамью, словно разглядывал несуществующие узоры среди сколов свода потолка. При виде меня он неспешно поднялся, приложил руку к груди и церемонно поклонился:

— Я готов принять приговор, бренниль Элириэль, — с обыденной издёвкой произнёс он.

— Пойдём, мой отец ждёт, — в этот раз совсем не хотелось поддерживать его игру.

И без лишних разглагольствований или возражений он последовал за мной в кабинет отца.

 

— Ферарод Хэтуилион… — начал было отец, но тут же поправил себя, — прости, мэллон… Фернрод. Каун Фернрод, моя дочь пожелала высказать ответ на твоё предложение.

В его словах снисхождение и надменность переплетались так сильно, что я поспешила вмешаться, опасаясь за выдержку горделивого гостя:

— Адар, позволь всё же сказать мне.

— Конечно, дорогая. Разве я когда-либо противился твоим решениям или возражал?

Фернрод стоял с непроницаемым выражением лица, попеременно переводя взгляд с моего отца на меня.

Я глубоко вздохнула, собралась с мыслями и заговорила:

— Случайно оказавшись свидетелем слов, относящихся ко мне, каун Фернрод, мне довелось услышать предложение, которым предваряют клятвы. Те клятвы, к которым прислушиваются все Высшие Силы, которые принимает Илуватар, и которые будут длиться до той поры, пока жива Арда.

— Да, бренниль, это предложение, с которым я пришёл в этот кабинет.

— И это предложение, которое я смогу выслушать лично и открыто, не прислушиваясь из-за неплотно прикрытой двери, а лицом к лицу?

— Да. Конечно же, да.

Он молчал. Я взмахнула рукой, побуждая к действиям:

— Ну же, каун, я жду! Жду ваших слов или действий и желаю выслушать всё до конца!

Несколько тягостных мгновений тянулось молчание, пока он не произнёс:

— Я предлагаю бренниль Элириэль стать моей женой. Готов принести ей любые клятвы перед лицом всех высших правителей Арды и самого Илуватара. И жду ответа на это предложение, каким бы беззастенчивым оно не показалось любезным хозяевам этого дома, — взмахом руки он обвёл окружающее пространство, — от пришлого чужака.

На подобное предложение ответить было не просто сложно, а, наверное, попросту невозможно — оно нарушало любые правила и церемонии, принятые по таким случаям среди всех эльдар. Отец откровенно усмехался, предвкушая развязку. Фернрод же словно намеренно уничтожал любые пути обхода или отступления, а нотка вызова в вихре его эмоций всё сильнее обретала голос и власть.

Я приблизилась к кауну, пытаясь скрыть растерянность и замешательство, — до последнего верилось, что услышанное из-за двери либо примерещилось в разгар разлада с собственными чувствами, либо относилось к кому-то иному, а не ко мне, — и остановилась прямо перед Фернродом, разглядывая его. Он тоже не сводил с меня взгляда — долгого, но абсолютно непроницаемого, и никакие эмоции невозможно было прочесть под маской спокойствия, сковавшей безупречные черты его лица. Привстав на цыпочки, я потянулась к его уху и оперлась на любезно предложенную руку. Он чуть помедлил и, явно преодолевая сомнения, неспешно наклонился навстречу.

— Всего два вопроса, каун…

— Спрашивай, Эль. Разве я что-то скрывал?

Его ответ прозвучал чуть удивлённо, но хотя бы не равнодушно и без надоевшего церемонного «бренниль».

— Значит, я могу звать тебя «Фер»?

— Я ведь уже говорил, что не возражаю…

Не дожидаясь, когда его удивление перерастёт в раздражение, я быстро договорила — тихо, чтобы услышал только он, а не любопытствующий отец, затаивший дыхание при первых же моих словах:

— И ты любишь меня?

Фернрод откровенно замешкался, потом решительно выпрямился, взглянул мне за спину, где ощущался неослабевающе-настойчивый взгляд отца, и тихо ответил:

— А ты, Эль? Что ты готова ответить на такой же вопрос, если я его сейчас задам? Каковы будут твои слова?

Не держись я за его руку, то наверняка бы покачнулась — он всегда умел с лёгкостью лишить меня равновесия, хоть словом, хоть действием. Но сейчас совсем не время было ни теряться с ответами, ни колебаться в решениях. И я произнесла, наблюдая за малейшими изменениями выражения его лица:

— Достаточно! Ответа на первый вопрос, каун Фернрод, вполне достаточно, — за спиной, даже не оглядываясь, легко можно было угадать усмешку отца, а вихрь его эмоций готов был вот-вот разразиться торжеством, совершенно мне непонятным. — И я согласна… Согласна принять клятвы супружества и произнести ответные. Согласна стать супругой перед лицом всех высших сил, владык, родичей, матери и отца!

В обрушившейся после этого тишине Фернрод лишь неуверенно моргнул, его бровь дёрнулась, ломая маску невозмутимого спокойствия. И нескрываемое изумление ощущалось за спиной со стороны отца. Лишь спустя довольно продолжительное время прозвучало едва слышное:

— Эль, дорогая… — голос отца дрогнул и сорвался. Он кашлянул, после чего заговорил полнозвучно и сдержанно: — Эль, я не вполне уверен, что такие решения стоит…

— Адар, — я резко обернулась к нему, но он был спокоен и холоден, и на лице не отображалось ни тени эмоций, почудившихся в его первых оборвавшихся словах. — Я знаю о твоей уверенности, выслушала твоё мнение и ценю твои рассуждения. Но ты сам не так давно подтвердил, что выбор супруга оставляешь на моё разумение, на мой собственный выбор и решение это будет зависеть только лишь от меня. Я безмерно тебе благодарна… за всё… за всё то, о чём ты не так давно вспоминал… Но мой выбор можно считать свершившимся.

Я повернулась к Фернроду, по-прежнему стоящему каменным столбом, и, не в силах скрывать насмешку, повторила:

— Каун, на предложение супружества я отвечаю согласием. Это радостное известие?

— Безмерно радостное, бренниль Элириэль, — разомкнул он наконец-таки губы. — И когда…

— И когда ты желаешь воплотить его в действие? — перехватил отец нить беседы, хлопнув ладонями по подлокотникам кресла и резко подхватываясь на ноги. Он скрестил руки на груди и принялся ходить по кабинету от стены до стола, напряжённо о чём-то размышляя.

И не слишком хотелось напоминать в этот момент ему, что воплощение подобных планов обычно зависит от двоих…

Мы с Фернродом несколько кругов провожали его взглядами, пока снова не заговорил каун:

— Браннон Сигильтаур…

— Помолчи пожалуйста, каун! — отмахнулся отец. Затем он глубоко вздохнул, замерев на месте с приподнятой рукой, и продолжил уже совершенно ровно: — Я хотел бы ещё раз поговорить с дочерью. Наедине. Если нет возражений, то…

— Мы уже обо всём говорили, адар, — отозвалась я, прекрасно понимая, что сейчас отец пустится ковать новую цепь полунамёков: об ожиданиях и намерениях, о причинах, взаимосвязях и трудностях, о разочарованиях, прошлых обидах и о былом… Но ни слова не будет сказано о грядущем, или же о том, что по-настоящему тревожит сейчас. — Причём не единожды. Я знаю каждое слово, которое ты готовишься произнести. Ты тоже знаешь, что отвечу я. А сейчас, если, как ты говоришь, ни у кого из присутствующих здесь нет возражений, то...

— Что?! — воскликнул отец, читая мои нескрываемые мысли. — Обсудить?! Дату предстоящего события?!!

Фернроду удалось вставить лишь короткую фразу:

— Почему бы и нет, браннон? — И она оборвала поток отцовского возмущения, позволив кауну продолжить: — Бренниль ответила утвердительно. У меня нет родичей, пожелавших бы воспрепятствовать подобным решениям. Со стороны вас с супругой возражений, как вы уже сообщили, тоже не предвидится. Обсудим?

— Может быть, твоя мать тоже пожелает принять участие в предстоящем обсуждении? — процедил сквозь стиснутые зубы отец. Но справедливость его слов отрицать было нельзя.

— Для начала я сама поговорю с ней. Каун, адар, — я поочерёдно повернулась к ним и церемонно поклонилась, — позвольте покинуть вас. Думаю, вам есть что обсудить в моё отсутствие. — Я повернулась и направилась к выходу в коридор.

Уже почти дойдя до двери, услышала:

— Эль, ты хоть понимаешь, что наш гость вскорости может покинуть владения короля таварвайт?! — голос отца более не был ни ровным, ни безликим. В нём мешались и надежда, и раздражение, и бессилие, и злость.

Мне было жаль разрушать его чаяния и планы — какими бы они ни были, — но всё же сейчас они напрямую затрагивали и меня… Я остановилась и обернулась.

— Да, адар, знаю. И понимаю. Потому и хочу, чтобы дата предстоящего события была выбрана…

— До моего отъезда, — перебил Фернрод.

— Что?! — не сдержался отец.

— Да, как можно раньше, — Фернрод не повысил голоса при его восклицании. — Весна… хорошее время года… Подойдёт эта дата, бренниль Элириэль?

— Да, — я согласно кивнула, — как только распустятся новые листья на деревьях у подъездного моста. — Повернулась и продолжила следовать к выходу из отцовского кабинета.

— Хорошо, как скажете, — устало отозвался отец. Снова скрипнул пол под тяжестью сдвигаемого кресла, и к вихрю отцовских эмоций прилила уверенность — он уже что-то решал… — Весна — хорошее время, чтобы назначать такие события…

— Весной мы поженимся, — обронил Фернрод, ломая отцовские расчёты. — До моего отъезда.

— Но!..

— Согласна, каун! — бросила я от двери и, стараясь более ни к чему не прислушиваться, вылетела за дверь.

Кровь стучала в висках, лицо пылало, в голове кружились отголоски учиняемого отцом в кабинете пристрастного допроса: «Надеюсь, я услышу правдивый рассказ, каун Фернрод, касающийся всего, случившегося за время вашего путешествия в горах?» «Безусловно, браннон Сигильтаур. Всегда готов без утайки всё рассказать…»

Предстояло ещё отыскать мать и порадовать её внезапными известиями. Или же огорчить — границы родительских надежд в отношении моего будущего угадывались уже весьма слабо, размыто и неверно. Да и сама я сейчас никак не могла прийти в себя от случившегося, и казалось, что меня толкает гигантская волна. Но не топит, нет. Наоборот — подхватывает с илистого дна, возносит к поверхности мутных вод и несёт вперёд. Нагоняет и указывает направление, влечёт по течению.

И я снова лист, вырвавшийся из тихой заводи на стремнину реки…

* * *

Обойдя мастерские, сады, часть жилых переходов и добравшись до трапезной, мать я не нашла. Кто-то видел её ранним утром у купален, кто-то утверждал, что она собиралась в сад, а иные — что совсем недавно упоминала, будто собирается выйти к реке… Аэглен, безошибочно распознав моё волнение, уговорил присесть у горящего очага трапезной. А уж там, пригубив и незаметно опустошив невесть как оказавшийся в руках кубок с вином, я и сама не заметила, что разоткровенничалась со старым другом. Тот слушал внимательно, не перебивая, — о моих обидах и разочарованиях, о страхах и недомолвках и о тех неуловимых нитях, что долгие годы опутывали меня паучьими силками, стаскивая с привычной для всех таварвайт дороги, уводя с хоженой тропы, приближая к мало кому понятным здесь чужакам…

Заговорил Аэглен лишь тогда, когда я добралась до последней размолвки с отцом, посчитавшим вдруг необходимым оградить меня от прошлого. И от чужаков, «незнакомых эльдар, не живущих в окрестностях крепости».

— Вот что я скажу тебе, Звёздочка, — произнёс Аэглен раньше, чем зазвучали ещё бо́льшие откровения: разбуженные недавними воспоминаниями, они жалили губы и туманили пеленой глаза. — И сильные, и мудрые на распутье всегда могут выбрать только одну дорогу. Но у сильных и у мудрых они будут разными. Какую дорогу выберешь ты?

Я осеклась на полуслове, разглядывая дно опустевшего кубка. И ужаснулась — очень редко накатывали подобные приступы болтливости. Но сейчас, к счастью, я не успела ничего слишком важного наболтать — ничего из того, что не было известно обо мне приближённым владыки, друзьям отца или матери или же тем, кто родился и долгое время прожил не под сводами крепости в недрах холма, а у хвоистых склонов Эмин Дуир.

Аэглен присел у огня напротив и протянул свою кружку:

— Ещё вина, Звёздочка?

— Нет, благодарю, мне достаточно, — пробормотала я, пытаясь определить, не примешался ли к послевкусию аромат пряностей или трав. Посторонних привкусов не было. А значит, причину внезапной разговорчивости следовало искать во мне… — Я не сильная, Аэглен, и не мудрая. Тебе ли этого не знать?

Даже сидя на невысоком табурете, Аэглен возвышался надо мною, и пришлось вскинуть голову, чтобы видеть его лицо и лучащиеся теплом глаза. Совсем как в детские годы…

— А если я не сильная и не мудрая, значит и дорога на том же распутье у меня будет иная. Благодарю, мэллон, — поднявшись, я отставила в сторону пустой кубок.

— За что же, Звёздочка?

— За разговор и за угощение, друг мой. И за то, что давал всегда.

Он с улыбкой поднялся, и я не сдержалась — шагнула к нему, крепко обнимая и прижимаясь щекой к его груди.

— Спасибо…

— Поищи мать в каминном зале, Звёздочка, — шепнул он мне на ухо, погладив по волосам. — Она собиралась снять сегодня мерки под ещё один гобелен. Ступай, милая. И помни, что в своих сапогах чужой дорогой не ходят…

— Аэглен! — не удержавшись, я рассмеялась от его последней фразы — очень уж непривычно было услышать людскую поговорку из его уст. — Ты просто кладезь познаний! И особенно нежданны твои знания об эдайн!

— Если пожелаешь, я как-нибудь расскажу тебе несколько историй, ставших основой этих познаний. Но потребуется немало времени, поэтому как-нибудь не сегодня.

— А когда же?

— В другой раз…

— Спасибо, — я ещё раз напоследок крепко стиснула объятия, потом отступила и выскользнула из трапезной.

Прежде чем идти в каминный зал, где к вечеру всегда собиралось немало постоянных жителей крепости, следовало переодеться во что-то более подобающее, чем рабочее платье. Не стоило лишний раз накалять отношения с отцом, и без того разогретые добела…

 

В каминном зале всё было обыденно: играла музыка, танцевало несколько пар. У центрального очага увлечённо спорили менестрели, а перед широким столом у левой от главного входа стены — мастера. При моём появлении Ристир ненадолго отвлёкся от беседы, подтолкнул локтем Мирантара, брата своей жены, привлекая его внимание к моему появлению, и они оба приветственно поклонились. Я ответила на приветствие и попыталась как можно скорее отыскать мать. Но и здесь её не было.

В моих руках оказался кубок, предложенный виночерпием. Я поблагодарила и отпила. Повернулась, оглядываясь по сторонам, и наткнулась на выжидающий, требовательный, вопрошающий и… сложно выразить словами все те эмоции, что выдавал прожигающий насквозь взгляд.

Фернрод стоял в тени колонны, пламя камина из-за спины бросало ещё более глубокие тени на его лицо и одежду, танцевало рыжевато-алыми отблесками в тёмных, как ночь, волосах. Заметив моё внимание, он широко улыбнулся и отсалютовал своим кубком. Отпил и не спеша приблизился, отставляя вино на камин за моей спиной.

— Не желает ли бренниль Элириэль потанцевать? — предельно вежливо поинтересовался он.

Мой кубок тоже последовал на каминную полку.

— Почему же не пожелает? Она будет весьма рада развлечься после утомительного дня.

Он снова улыбнулся и предложил свою руку:

— К сожалению, менестрели молчат — только спорят нынешним вечером.

— Как и многие в здешней крепости, — не удержалась я. — Даже в садах поселилась теперь тишина.

На мгновение по его лицу скользнуло непонимание, но тут же сменилось удивлением, а потом и привычной насмешливостью.

— Я не менестрель, бренниль нин⁽¹⁾. Или лучше сказать теперь просто «динэт»?

Прикосновение его руки обжигало не хуже пламени камина, но я всё же не хотела её отпускать.

— Мне прекрасно известны ваши таланты, каун.

— А как же другие обращения и имена, о которых в последние дни было столько настойчивых вопросов?

Я потянула его за собой в круг танцующих:

— Разве не приглашение на танец сейчас прозвучало?

Он промолчал.

— Так почему же не танцевать?

И нас увлекла музыка. Наконец-таки музыка, а не извечные перепалки или ссоры, не раздуваемые ветром угли костра и не разделённые на двоих трудности дальней дороги. Не скребущиеся из-за двери варги, и не выцеливание в проломе ограждения общего врага…

А менестрели, к сожалению, продолжали бесконечные споры и не вплетали в переливы мелодии свои чарующие голоса...

 

Мы никогда раньше не танцевали. Спорили, ссорились, насмехались, сражались... Но не танцевали — в танце я обычно была одна.

И когда танец кончился, я не удержала рвущегося из груди восторга и упоения, так редко испытываемого в последние сотни лет. Я привстала на цыпочки и обвила рукой шею Фернрода:

— Нет слов, чтобы выразить тебе благодарность… — мимолётно коснувшись губами его щеки, я ужаснулась свершившемуся: посреди переполненного зала, на глазах у всех…

Попыталась высвободиться из его объятий, но он не пустил.

— Эль, послушай, — крепче сжав руку на моей талии, он повторил более настойчиво: — Те слова, что произнесены были за дверьми кабинета браннона Сигильтаура…

Радужный мир грёз и очарования рухнул в одночасье, оставив меня посреди каминного зала владыки Трандуиля в объятиях незваного гостя, которого за спиной иначе как «чужак» мало кто из таварвайт называл.

— Эль! Да послушай же наконец-то! — Фернрод встряхнул меня за плечо, заставляя слушать дальше. — Ты много чего наговорила сегодня отцу, да и мне тоже… Многое пообещала. Но если эти слова произнесены были сгоряча, самое время признаться. Ты можешь отменить помолвку…

— Помолвку? Разве то, что произошло в кабинете отца, можно назвать помолвкой? — я едва не расхохоталась в голос. Многим подругам детства я пела свадебные песни, но никогда и никто из них не принимал свадебных обещаний так, как сегодня я.

— А как ещё называть обещание произнести вечные клятвы? — с неподдельным изумлением поинтересовался Фернрод.

Он помедлил, молча разглядывая меня, а потом усмехнулся:

— Наверное, ты права. Мало что из того, что творится за дверью кабинета браннона Сигильтаура, в конце бесконечных осмыслений выходит в большой мир. Разве не так?

Настало моё время молчать. Но ему не нужны были лишние слова — ни отрицания, ни подтверждения. Он взял мою руку и учтиво поднёс к губам.

— Бренниль Элириэль, — на его церемонное обращение я едва не отдёрнула руку, но всё же сдержалась, желая до конца дослушать то, что пылало в его глазах. И теперь это не были отблески камина — мы стояли почти посреди зала. А он продолжал: — Я в последний раз, теперь уже лично и лицом к лицу, предлагаю соединить наши жизни клятвой супружества. И если сейчас я услышу согласие, то об этом в тот же момент узнает столько свидетелей, что уже не будет возможности ни отступиться, ни что-либо отрицать.

— Я не беру назад произнесённых вслух обещаний, каун.

— Что ж, безмерно этому рад. Друзья! — в полный голос воскликнул он, привлекая всеобщее внимание, и эхо далеко разнесло его призыв. — Позвольте на мгновение отвечь вас всех от разговоров и споров!

Стих не только гомон множества голосов, но и музыка. Я вцепилась в его руку, и в ответ ощутила успокоительное пожатие.

— Уверена, Эль? — одними губами шевельнул он, а в ответ я кивнула.

И он звучно, на весь зал, заговорил:

— Друзья! Позвольте поделиться с вами важным событием, свершившимся сегодня!

Он говорил неспешно, поворачиваясь и оглядываясь по сторонам, ловя вопросительные и удивлённые взгляды, и в его речах звучал ответ сразу всем.

— В здешних землях я гость, это верно. И мой дом, и владыка, которому я принёс клятвы верности, сейчас далеко от владений вашего короля. Я чужой среди вас, таварвайт Эрин Галена. Но я тоже эллон из народа эльдар. И потому, как и каждый из вас, я хочу разделить свою радость, которая сейчас переполняет моё сердце. Друзья! Я хочу объявить во всеуслышанье! Бренниль Элириэль сегодня согласилась стать моей женой! И пусть вместе с вами все высшие силы Арды возрадуются за нас!

Последние слова он выкрикнул в тишине. Но затем грянули приветствия и восторги — кто-то заглядывал мне в лицо, кто-то пожимал руку. Фернрод растекался благодарностями и улыбками ко всем, кто подходил выразить поздравления, и ни на шаг не отпускал меня от себя.

Я улыбалась, оглушённая и ошеломлённая — в детских мечтах собственная помолвка рисовалась обычно несколько иначе. И благодарила за добрые пожелания и поздравления.

А потом взгляд упал на арку перед главным входом в зал, где рука об руку стояли отец и мать. Лицо отца было непроницаемо — но иного после сегодняшнего разговора не стоило и ожидать. Мать улыбалась — тепло и уверенно, с пониманием и в то же время с затаённой печалью.

И не было ни малейшего сомнения, что о грядущем ей было известно много более всех присутствующих, включая как меня, так и отца…

---

1) бренниль нин — (синд.) моя леди

Вернуться к тексту

⁽¹⁾Жених

Я никогда не думала, что в ожидании грядущего празднества жизнь невесты может обратиться в хаос. Все мои подруги, собираясь замуж, пребывали неизменно в приподнятом настроении — шили и украшали свадебные наряды, беспрерывно навещали мастеров, выбирая украшения, ткани или ленты, плели венки из цветов, пели и с радостным ожиданием спешили на встречи к возлюбленным, как только выдавался свободный момент. Мой же даэр проводил дни и ночи в бесконечных разъездах — то с приезжим стариком, то со стражей владыки Трандуиля, а то и с лордами-советниками под главенствованием отца. После объявления о помолвке мы почти не виделись с Фернродом, совсем как до путешествия в горы, и случались дни, а то и недели, когда я вообще не знала, где его искать. Все заботы по подготовке свадьбы оказались оставлены целиком на моё разумение, и, казалось, это полностью устраивало всех: Фернрода, предложивших свои умения мастеров, отца и мать.

Мать стала моей единственной помощницей, незаменимой во всех хлопотах. И не только помощницей — поскольку близких подруг среди таварвайт у меня больше не было, то и эту роль с лёгкостью приняла она. Поначалу я опасалась — бесед, откровений и объяснений, печали в её взоре, настойчивого любопытствования или возможных прямых расспросов: о «чужаке» из-за Хитаэглир и былых приключениях, о внезапной помолвке и столь скором замужестве… Но мать ни о чём не спрашивала. И, в отличие от отца, не настаивала на подробных рассказах. Только окружала неусыпной заботой и бесконечной любовью — и тепло улыбалась, когда я обнимала её, не умея найти благодарственные слова.

Нанэт занималась припасами к предстоящему пиру, рассылала заказы охотникам и поварам, колдовала на кухне, запершись с Аэгленом, без устали выслушивала музыкантов и не обходила вниманием менестрелей, наперебой зазывавших её в каминный зал. А ещё у неё уже был готов для меня роскошный, изукрашенный самоцветами пояс, и оставалось только заказать к нему не менее великолепное платье, которое её подруги сшили в четыре дня.

Когда свадебным нарядом занялись вышивальщицы — ведь вдвоём с матерью, как обычно водилось, мы никак не могли успеть закончить отделку к назначенному сроку, — настала пора задуматься об украшениях. Несколько дней подряд мать настойчиво предлагала мне свои шкатулки, где хранились самые дивные сокровища со всех уголков Эннорат, привозимые отцом из многочисленных странствий. Зачарованная игрой самоцветов, совсем как в детстве, я почти согласилась на ожерелье из четырёх нитей зелёных бериллов. Но, едва примерила его с почти готовым свадебным платьем, ощутила пустоту и разочарование — эти украшения не предназначались мне изначально, и не стоило их по такому случаю надевать…

Я заперлась в мастерской. Выводила на пергаменте узоры, шлифовала камни, пыталась плавить металл. Но сияние серебра, остывая, тускнело, а самоцветы молчали, будто не желали раскрывать своей сокрытой прелести или своих тайн. Драгоценное время утекало, работа не спорилась. И бесплодно проведённая неделя ничуть не прибавила ни хорошего настроения, ни уверенности в грядущем. А выбравшись из мастерской, я узнала, что на один-единственный день Фернрод всё же появлялся во дворце. И снова уехал со стражами невесть куда.

Отец сообщил эту новость ровно и обыденно, словно обсуждая очередную разгулявшуюся метель. А затем ушёл к владыке Трандуилю. Но в его брошенном напоследок взгляде — цепком и внимательном — отчётливо читалось непроизнесённое вслух: «Я же предупреждал, что не стоит рассчитывать…»

Но я и без того ничуть не сомневалась, что рассчитывать сейчас можно только на мать — мудрую, любящую, понимающую. И тая́щую неведомую мне пока ещё тайну в глубине искристо-синих глаз…

 

— Нана! Нана, послушай!

Мать, спешащая по коридору впереди меня, оглянулась через плечо, но не остановилась. По её настоянию мы торопились наведаться в мастерскую Мирантара — мама никак не оставляла надежд найти самоцветы, достойные украсить и меня, и почти готовый к празднованию наряд.

— Нана! — я ухватила её за рукав, вынуждая остановиться. — Нана, не надо, я не хочу…

— Чего ты не хочешь, Эль?

— Не хочу свадьбы…

— Что?! — громко воскликнула она.

— Я имею в виду, такой свадьбы. Настолько пышной и… утомительной… обременительной… для тебя и… для всех нас…

С каждым словом, что я произносила через силу, на её лице всё вернее проступало изумление. А потом она попросту засмеялась:

— Девочка моя, никаких неудобств или усталости мне не доставляют эти хлопоты! Напротив — я счастлива! Счастлива видеть тебя счастливой — такой, как ты была, танцуя с нашим гостем в каминном зале. И влюблённой. Это ведь так?

Я промолчала.

Мать немного подождала, потом одной рукой перехватила мою руку, стискивающую её рукав, а второй погладила меня по щеке, пытаясь заглянуть в глаза:

— Дорогая, за свою жизнь я видела немало эллет, собирающихся принести клятвы супружества, и, поверь, все невесты волнуются. И не всем из них очень уж хочется заниматься подготовкой празднования. Потому я с радостью готова помогать тебе. Скажи только одно — ты действительно желаешь выйти замуж? Действительно считаешь, что именно этот эллон достоин стать твоим супругом? Или твой отец прав в своих суждениях?

— Каких суждениях?

— Что эта свадьба — каприз, порождённый вашей с ним ссорой, и что ты в последний момент объявишь об отмене...

— Нет! Так не случится, нана! Моё решение неизменно!

— Значит, ты всё же любишь его?

— Отмены ни помолвки, ни свадьбы не будет! Я готова идти до конца!

Мать ещё некоторое время выжидающе молчала, но никаких иных объяснений больше не получила и только усмехнулась:

— Ну что ж, дорогая, тогда и ты должна понимать, что твоя свадьба не может не соответствовать положению твоего отца.

— Я понимаю, нана… Всё понимаю. И готова. Прости случайную слабость… Идём.

— Пойдём, Эль, не стоит заставлять Мирантара ждать. У него и без нас множество забот и заказов к предстоящему весеннему празднику.

Это мне тоже было хорошо известно, потому что в нынешний год Мирантару пришлось принять ещё и часть тех заказов, что обычно выполняла я.

 

В мастерской Мирантара было тихо — к счастью, потому что сейчас я не была готова столкнуться с его заказчиками или укоризненными взглядами тех, кому самой пришлось отказать. Мастер сидел неподалёку от рабочего стола с одним из молодых эллонов из нижних поселений, которого взялся обучать. Они беседовали, но при нашем появлении оставили разговоры. Ученик поднялся, поклонился ему и нам, положил что-то на стол Марантара, а потом поторопился уйти.

— Бренниль Тауриндиль, бренниль Элириэль, — Мирантар никак не показывал недовольства нашим опозданием, дружелюбно улыбаясь и предельно вежливо приветствуя, — очень рад видеть вас здесь.

Мы поклонились в ответ, и мать поспешила извиниться:

— Прости, Мирантар, наше опоздание, но в последние дни…

— Бренниль Тауриндиль, не стоит просить прощения! Мне ли не знать, сколько забот обрушиваются на динэт и её родичей накануне свадьбы!

Мать улыбнулась, принимая его протянутую в приглашении руку и с большим интересом поглядывая на разложенные поодаль украшения, переливающиеся в свете свечей всеми оттенками зелёного:

— Мы не хотим тебя слишком отвлекать от повседневных работ или задерживать, мой друг. Это они?

— Они, бренниль Тауриндиль. Всё, что могу предложить сейчас. И к нужному сроку я, боюсь, не успею изготовить ничего иного. Вы ведь просили бериллы?

Мать согласно кивнула:

— Можно взглянуть?

— Да, конечно… Бренниль Элириэль, — окликнул он меня, когда вслед за матерью я уже приблизились к сияющим сокровищам.

— Да, Мирантар? — я обернулась к нему, краем глаза заметив зеленоватый отблеск на его рабочем столе.

— Я должен передать кое-что… — чуть растерянно произнёс он, протягивая мне обтянутую бархатистой тканью крошечную шкатулку.

— Что это? — с любопытством отозвалась из-за спины мать.

— Это… заказ гостя, кауна Фернрода, который он просил передать своей динэт.

Без лишних расспросов, сгорая от любопытства, я приняла и открыла шкатулку и на несколько мгновений утратила дар речи, разглядывая нежданный дар: на зелёной тканевой подложке переливались два помолвочных кольца. Два простых серебряных кольца не имели ни драгоценных камней, ни вычурной чеканки, ни замысловатых изгибов поверхности, но они излучали именно то чистое, незамутнённое, яркое сияние, которое ускользало от меня в мастерской всю последнюю неделю безуспешной работы. Они сверкали, искрили и, не хуже адамантов, таили в себе все оттенки радуги.

— Это… — я запнулась, пытаясь проглотить вставший поперёк горла ком.

— Это — ваше, бренниль. А теперь не хотите ли взглянуть… — с затаённой улыбкой, довольный произведённым впечатлением от своей работы, мастер повернулся к матери.

— Мирантар, — остановила я его, всё ещё не в силах оторваться от колец, — могу ли я спросить, когда именно был сделан этот заказ?

— Три… нет, два дня назад, когда каун Фернрод появлялся во дворце. Я только вчера поздней ночью закончил шлифовку и…

— Два дня? — удивление скрыть было почти невозможно, но это лишь сильнее польстило мастеру. — Значит, тебя не слишком затруднил заказ кауна Фернрода?

— Что может быть сложного в двух серебряных кольцах, бренниль Элириэль? — кажется, моё удивление стало передаваться и ему.

Пришлось взять себя в руки и улыбнуться с наиболее возможной искренностью, тщательно пряча собственное замешательство: в два дня Мирантар сотворил то, что не давалось мне больше недели. Не только не давалось, но в итоге так и не далось…

— Тогда тебе не составит труда сделать и точно таких же два золотых? — поинтересовалась я.

Мать метнула на меня удивлённый взгляд, но мастер расцвёл понимающей улыбкой и кивнул утвердительно.

— Сделаю. Хоть в два дня, — засмеялся он. — А сейчас позвольте предложить уже готовые украшения: есть браслеты, три ожерелья и даже… — затаив дыхание, он приблизился к своим изделиям и протянул на ладонях свадебный венец: — Вот это…

Изысканная вязь серебряного ободка полыхнула зелёными гроздьями самоцветов. Мастер бережно, с искренней любовью покачал венец в ладонях, поднося его ближе к матери, стараясь поймать блики света, чтобы явить всю красоту игры гранёных камней.

— Я готовил его для сестры, но она отказалась… — продолжал Мирантар.

И лучше бы эти слова никогда не были произнесены.

Для сестры, но никак не дня меня…

— Мирантар! — оклик прозвучал чуть резковато, но внимание мастера привлёк, и тот снова повернулся ко мне.

— Да, бренниль Элириэль?

Я стояла у его рабочего стола, разглядывая то, что оставил ученик — тонкая серебристая цепь, сковавшая небольшие, покрытые зелёной и золотой эмалью буковые листья. На ней не было застёжек или креплений, она скользила в пальцах, будто длинная лента, и готова была стать чем угодно, если того пожелать…

— Я готова отдать за это изделие всё, что пожелаешь ты или твой ученик. Всё, что угодно из моей мастерской.

Изумлению мастера не было предела, но он бережно опустил свой драгоценный венец на отведённое ему место и подошёл к рабочему столу. Следом незаметно приблизилась мать.

— Мне нужна эта цепь, мой друг, — повторила я, снова и снова пропуская сквозь пальцы работу его ученика, ощущая бездну приложенных усилий и стараний в каждом звене гладко заполированного металла, в тщательно подогнанных под цепочку серебристых черенках и каждом крохотном волнистом листике, нежно позвякивающем от малейшего движения в руках. — Только эта цепь и ничего более.

— Как будет угодно, бренниль Элириэль, — удивлённо и осторожно проговорил Мирантар. — Тогда она — наш подарок. И ни мне, ни моему ученику ничего не нужно из вашей мастерской.

— Благодарю, Мирантар. Но позволь всё же на своё разумение отблагодарить. И пусть это будет мой подарок, равный тому, что я нашла в твоей мастерской.

— Не стану противиться, бренниль Элириэль, — засмеялся мастер и снова попытался увлечь мать разговорами о своих украшениях.

Но они уже не слишком интересовали ни меня, ни мать. Вежливо отклоняя одно за другим все дальнейшие предложения мастера, вскоре мы попрощались с ним и ушли.

 

Миновало полных два дня, когда стало известно, что они возвратились, стражи и мой даэр. И у целителей нашлось немало работы — двое стражей едва дышали и не в силах были открыть глаза. Такое происшествие никак не могло остаться незамеченным, потому-то очередное появление Фернрода в крепости не осталось тайной и для меня.

Он обнаружился в Садах. Стоял на недавно отстроенном извилистом и узком лестничном мостике, соединявшем поросшие мхом и вьюнками ограждённые площадки на вершинах столбов над глубоким провалом в восточной стороне сада, куда только на рассвете отзеркаливались солнечные лучи. Я преодолела почти половину ступеней, когда он обернулся.

— Добрая встреча, Эль, — поприветствовал, и тень слабой улыбки озарила его лицо. Во взгляде — усталость, и слегка дрогнула прижатая в приветствии к груди рука.

Я приблизилась, пытаясь приветливо улыбнуться в ответ и не выдать сразу всех обжигающих и томительных раздумий, приняла его протянутую ладонь:

— Мне тоже радостна наша встреча, даэр нин.

И тотчас же уловила отчётливый аромат трав — ни с чем не сравнимый терпкий запах настоек, которые использовали целители для обработки ран.

— Ты ранен? Снова?

— Не стоит беспокоиться, до нашей свадьбы всё заживёт, — усмехнулся он.

— Твоими стараниями она может и не состояться…

— Ну что ты, Эль, подобный исход нашей помолвки возможен только в том случае, если ты сама расторгнешь её, — улыбка Фернрода становилась всё шире, в то время как рука изучала мою правую ладонь. — Теперь ты больше не сердишься? Я исполнил всё точно по правилам? Тебе понравился подарок?

— Да, очень. Благодарю.

Он крепко сжал мою правую руку и поднёс к лицу поближе, внимательно разглядывая надетое на палец кольцо, сверкавшее в царящем вокруг нас полумраке серебристым светом древних звёзд.

— Я хотела сама сделать, но… не вышло… Фер, у меня ничего не получилось! — как ни пыталась я сдерживаться, но до конца не удалось совладать с голосом, и он сорвался, выдавая отчаяние, поселившее в сердце последние месяцы, за которые так ничего и не удалось сотворить, несмотря на любые старания и бесчисленные часы уединения в мастерской. — У меня ничего не получается! И объяснений этому нет — разве что я внезапно напрочь утратила все навыки, которые столько лет вкладывал в меня и Миргол, и прочие учителя…

Некоторое время Фернрод молчал, задумчиво разглядывая серебрящееся на моей руке помолвочное кольцо. Потом провёл по нему большим пальцем и, оторвавшись от созерцания, взглянул мне в лицо.

— Эта слабость минует, Эль. Ты ведь и сама чувствуешь это сердцем…

— Если ты снова попытаешься свести все мои беды к тому, что я изменилась и изменила себе, запершись в здешнем холме, то это совершенно не те разговоры, что сейчас мне нужны. И лучше даже не начинай, Фернрод.

— Не стану повторять очевидное, моя прекрасная динэт, — в его голосе прозвучала откровенная насмешка. Но сердиться на него сейчас попросту не оставалось ни желания, ни сил.

Вместо споров и ссор я протянула ему левую руку. И полученную от Мирантара шкатулку, где на зелёной подложке оставался покоиться нетронутым второй серебряный ободок.

— Не желает ли мой жених тоже примерить своё кольцо? Вдруг Мирантар ошибся в его изготовлении? А ведь я уже заказала ему точно такие же украшения из другого металла, чтобы было что использовать в подтверждение грядущих обетов.

— Что? — изображая возмущение, Фернрод притворно нахмурился. — И опередила меня?!

— Что поделать, если тебя никогда не найти, чтобы испросить согласие или совет?

Его деланная хмурость быстро обратилась в настоящую:

— Что поделать, если у меня есть ещё иные и обеты, и обязанности? — вопросом на вопрос ответил он.

— Почему сейчас, Фер? — Он собрался было пуститься в объяснения, но я не позволила, перебивая: — Почему именно сейчас ты решил жениться?

Несколько мгновений он молчал, потом широко ухмыльнулся:

— Рад, что хотя бы не звучат вопросы, почему предложения супружества от меня удостоилась именно ты.

— О-о-о, мой дорогой даэр, боюсь, что о причине этого предложения не стоит лишний раз спрашивать! Она кристально ясна: мало кто из эллет во всех землях эльдар способен вытерпеть твой несносный характер! А ещё нескончаемые насмешки, самодовольство, самоуверенность…

— Как и твой острый язычок, несравненная моя динэт!

— Ты наконец-таки будешь кольцо примерять?!

— Надень сама, — он протянул мне руку.

Украшение оказалось абсолютно впору и засверкало на его указательном пальце ещё одной серебристой звездой.

На время мы оба залюбовались живущими в серебре переливчатыми отблесками, которые отзывались даже на рассеянное свечение кристальных камней в саду, усиливая и множа их свет.

— Хорошо, что сейчас мы в безопасной крепости, а не в дороге, — тая дыхание, словно каждое слетавшее с губ слово могло спугнуть поселившихся в ладонях волшебных светлячков, тихонько произнесла я.

— Почему же?

— Это свечение враз выдаст нас любому врагу.

— Наденешь перчатку, дорогая динэт.

Я вскинула на него взгляд — он был абсолютно спокоен и сосредоточен, словно уже сейчас находился за воротами безопасного убежища, а в мыслях просчитывал и дальнейшее развитие событий, и полный опасностей путь, который предстояло преодолеть.

— Но я никуда не собираюсь уходить! Как не собираюсь и скрытно носить украшения Мирантара!

— Это сейчас. А потом, Эль? Ты же понимаешь, что с наступлением весны мне предстоит покинуть Эрин Гален? Мне нужно сопроводить Митрандира в его странствиях обратно в Имладрис — и это меньшее, что я обещал владыке Эльронду.

— Тогда ты снова заставляешь меня вопрошать о твоём желании жениться, причём именно сейчас.

Несколько мгновений он молчал, прежде чем очень тихо обронить:

— Не хочу наблюдать, как во мраке Эрин Гален гаснут звёзды… — и поднёс к губам мою руку, обдавая едва уловимым тёплым дыханием сияющее серебро.

— Фер…

— Подумай о грядущем, Звёздочка.

— Я не хочу уезжать из родных земель. Ты же знаешь…

— Знаю. Ты стремилась вернуться. И возвращалась не раз. Но до весны ещё есть время, чтобы решаться и решать.

— А потом…

— А потом, что бы ты ни решила, мы либо окажемся связаны до конца времени, либо наши пути разойдутся, не исключено что на очень долгое время, если не навсегда.

— Ты тоже веришь, что я передумаю в последний момент?

Он промолчал.

— И ты уедешь…

— А ты объявишь о нашем грядущем в тот день, когда на привратных деревьях раскроется первый лист. Это твоё решение, Эль. Ты выбирала…

— Я выбирала. Ты прав…

— Не позволяй тревогам грядущего поглотить себя без остатка, Эль. Время для раздумий ещё есть, — улыбнулся он, словно пытаясь развеять тени тех сомнений, что множились и кружились вокруг нас в полумраке сада. — А обо мне… Обещаю не снимать перчатку в походах, если это так сильно беспокоит тебя.

Ошибиться было невозможно — в прозвучавшие слова был вложен абсолютно отчётливый намёк на неумолимо приближающуюся очередную отлучку Фернрода. И в глубине его глаз, несмотря на улыбку, читалось тому подтверждение — немного времени собирался он отвести отдыху и праздным разговорам за зачарованными воротами безопасного убежища в сердце земель, окружённых наступающей тьмой. Тьмой, которую он видел воочию и с которой сталкивался лицом к лицу, в отличие от меня…

За его спиной стояла Разлука. Стояла внизу, неподалёку от первой ступени извилистой лестницы, и следила за нами пристальным взглядом — взглядом моего отца.

Безошибочно уловив обратившееся к нему внимание, отец вежливо поклонился:

— Каун Фернрод. — И взглянул на меня: — Эль, я вынужден настоять, чтобы твой даэр сей же час проследовал со мной на совет. Владыка и лорды ждут.

— Да, браннон Сигильтаур, — тут же отозвался Фернрод, выпуская мою руку.

— Да, адар, — следуя велению разума, вынуждена была повторить я.

Фернрод сделал было несколько шагов по направлению к ступеням, потом вдруг обернулся. И быстро возвратился назад.

— У меня есть для тебя ещё один подарок, Эль, — шепнул он, наклоняясь к моему уху. И добавил в ответ на вскинутый в любопытстве взгляд: — Я пришлю…

Мимолётное касание пальцев теплом отозвалось у моего подбородка, заставляя выше приподнять голову.

— Ну же, Эль, не грусти. Я пришлю его утром. И надеюсь, он тоже понравится тебе.

— Фер, не стоит, мне совсем не нужны украшения…

— Это вовсе не украшение — ведь ты и без них прекрасна, моя дорогая динэт, — сверкнул он широкой улыбкой. — Это другое. И, уверен, этот дар будет оценен тобой по достоинству.

Он быстро наклонился, тронув мою щеку лёгким поцелуем и, не оставляя ни мгновения на ответ, отстранился:

— Оставь тревоги и мысли, Эль. Отдохни. Вести и подарок я передам тебе утром.

Отступая спиной шаг за шагом, он сделал прощальный жест. Потом резко развернулся и сбежал по ступеням к моему отцу, терпеливо поджидающему внизу. Я оперлась о перила заграждения площадки, глядя в глубину разверзнутой под ногами пропасти, чёрной, как накатывающая на меня тоска. Светлячок помолвочного кольца одиноко мерцал на фоне непроглядной тьмы подо мной.

Отец и даэр вместе покинули сад, оставив меня вслушиваться в эхо поспешных и слаженных шагов, постепенно затихающих вдали. И когда в глубине переходов крепости тяжёлые двери чертога Совета захлопнулись за ними, отсекая любые звуки, я повернулась, вглядываясь в поглотивший их коридор.

Так случалось всегда, всю мою жизнь: в одиночестве просыпались тревожные и тягостные мысли. Подобно надоедливой мошкаре, они роились, множились и болезненно жалили — то воспоминаниями, то напоминаниями, то сожалениями — стоило только ослабить запоры на выстроенных перед ними вратах. Перед лицом надвигающейся опасности они неизменно притихали, умаляясь до чего-то едва уловимого и незначительного — будто шелест ветра в зарослях пожухлой осоки или камешки на пути широкого потока полноводной реки. Эти мысли легко было погасить, заглушить и отмести в сторону — когда являлась веская причина, особенно в лице владыки или отца. Но в тишине и одиночестве, наедине с собой они неизменно просыпались и начинали подтачивать опоры уверенности: в правильности решений, в поставленных целях, в собственной полезности, да и в прожитой жизни тоже, что уж скрывать. И тогда руки больше не держали инструмент, струны лютни рвались, тетива лука отрезвляюще била по пальцам, а клинок выскальзывал из ладони, теряющей уверенный хват. Я корила себя и пыталась искать ответы, загоняя надоедливые рои мыслей назад за врата…

Но сегодня… Сегодня они не пришли.

Вместо них перед глазами стояла прощальная усмешка Фернрода. И едва уловимое тепло ощущалось на щеке, подбородке и у виска. Совет даэра был очень разумен: на исходе затянувшейся зимы, нескончаемых метелей и стужи всё более желанным становился отдых у горящего огня и горячее вино. И я направилась в отведённые мне покои, твёрдо намереваясь исполнить полученный совет.

Ждать приходилось нередко, и дождаться утра не составляло никакого труда…

 

Утром мне принесли известия, ничуть не ставшие неожиданностью — каун Фернрод снова уехал. Необычным было лишь то, что теперь его сопровождал не только Митрандир или дежурная стража, но и сам владыка Трандуиль, и Леголас, и лорд Торонион, и мой отец. С ними крепость покинул командир гвардии Алордин и два десятка самых искусных воинов — шевельнувшимся в глубине лесов порождениям тьмы стоило ждать отомщения за тех стражей, что усилиями всех целителей только-только стали приходить в себя.

Вместе с вестями принесли и подарок — прямоугольную, невысокую, гладко отполированную и довольно увесистую коробку красного дерева с вырезанными рунами по торцам. Очень подходящую для хранения запасного короткого клинка… И записку, небрежно и наспех нацарапанную на неровном клочке:

«Я нашёл твой клинок, Эль. Тот самый, который утратил свою пару в нашем поединке», — от неожиданности я уронила коробку на стол и опустилась в кресло рядом с ним.

Тот кинжал, который остался в теле прытко сбежавшего паука в день осенней охоты? Возможно ли это? Но если так, то далеко же завели лесные дороги Фернрода в его блужданиях по землям таварвайт…

Не отрываясь от послания, разбирая неровные строчки, я нашарила на столе подарок и попыталась открыть. Но створки коробки удерживал крепко сомкнутыми какой-то хитроумный замок, который просто так не поддавался, и пришлось вернуть всё внимание записке.

«Он останется у меня — с одного тебе всё равно большого проку не будет. Но замена ему и его погибшему собрату найдётся достойная, уж поверь мне. Открой коробку, это обещанный дар, моя Звезда. Уверен, ты догадаешься и оценишь… Фер.»

Догадаешься… Я обратила всё внимание на вырезанные по торцам руны, складывающиеся в слова: «ant» и «nur». Дар глубин… Раздираемая разыгравшимся любопытством, погладила торец, и обнаружила едва ощутимые выемки рядом с надписями. Нажала, подвижная пластина легко подалась под пальцем, соскальзывая в сторону — сначала левая, потом правая. С негромким щелчком замок открылся, выдавая работу наугрим, не иначе — среди подгорного народа было множество мастеров, создающих подобные замки и запоры даже к самым обыденным шкатулкам, не говоря уже о тайниках.

Приоткрывая верхнюю крышку, я уже предполагала, что обнаружится внутри. Но когда свет свечей ослепительно полыхнул в гладко отполированном металле двух парных кинжалов, у меня вырвался возглас восторга — невозможно было не узнать работу оружейников наугрим. Редкую работу великолепных умельцев, создающих непревзойдённые клинки в глубинных кузницах под Хитаэглир. Нечасто доводилось держать в руках такое оружие, и страшно было даже представить, какую цену заплатил Фернрод за эту возможность. Вот уж подарок, что и сказать…

Стараясь сдержать пульсирующую в пальцах дрожь, я взяла один из кинжалов — гладко отполированная рукоять из зелёного и белого нефрита удобно легла в ладонь. Почти как та, что была на утраченных клинках… Хотя нет, не почти — удобнее, лучше! А баланс и вовсе был выше любых похвал!

И лишь потом я разглядела у навершия рукояти выложенные серебром звёзды. И обнаружила надпись на внутренней стороне коробки:

«Дар глубин для народа звёзд. Пусть твоя звезда всегда сияет чисто и ярко, мэллон Фернрод».

Фернрод снова оказался прав — подобное оружие нельзя было не оценить по достоинству. Но не меньше клинков меня удивили и поразили подобные знакомства и связи скрытного и надменного кауна с мастерами наугрим. Кому-то в недалёком будущем волей-неволей всё же придётся поведать несколько неизвестных мне до сей поры историй…

Мне же предстояло теперь томительное ожидание возвращения даэра — чтобы принести слова глубочайшей благодарности. Взяв такой подарок в руки, отказаться от него, как хотела было поначалу, я уже не смогла. Он знал меня слишком хорошо, чтобы дарить бесчисленные украшения, но не в моих силах было отвергнуть подобный дар...

---

1) Daer — (синд.) жених

Вернуться к тексту

Начало весны

Когда на старых буках у подъездного моста только-только начали набухать почки, зарядили затяжные дожди — не менее надоедливые, чем едва отступившие вьюги и метели. Весна не спешила расцвечивать зеленью и цветами поляны, а серые туманы тяжёлыми клубами висели в низинах, цеплялись за разложистые кустарники и метались в кронах деревьев вместо шелестящей листвы. Осколки небесной синевы очень редко проглядывали над пологом ветвей, и солнце не часто являлось, чтобы подсушить сырые прогалины и берега вдоль разлива реки. Но когда это всё же случалось, лес начинал тихонько шептаться: шевелились узловатые серые ветви древних вязов, вздыхала под напором прорастающей травы палая листва, неуловимыми тенями проносились в переплетениях ветвей перелётные птицы и изредка пробовали голоса. И тогда верилось, что весна всё же придёт.

Череда свадебных празднований обыкновенно начиналась после того, как голоса владык таварвайт сливались с песней талой воды, возвещая echuir⁽¹⁾ и благословляя землю, народ и леса. Хотя нынешней весной моя свадьба была единственной на все окрестные поселения, но всё же не вызывало сомнений, что она подарит покой и радость многим сердцам. Зима отступала, и всё больше тёплых улыбок и добрых пожеланий дарили мне даже малознакомые таварвайт, до которых вести доносила неудержимая молва. Памятуя минувшие вёсны, когда никто из эльдар не решался или не желал произносить клятвы супружества перед лицом атак ядовитых тварей, становящихся из года в год всё более настойчивыми, мы с матерью отвечали на поздравления приглашениями. И вскоре было решено устроить свадебный пир на второй день после эхуйр, когда большинству гостей из отдалённых поселений не сложно будет задержаться во дворце для ещё одного торжества.

На моей памяти последними из эллет, принявшими свадебные обеты, были Мирэль, выбравшая в мужья Ристира, и Кэллуир, подруга детства Леголаса, с которой его так и не свела судьба. Ни одна из этих пар, сложившихся в час затмения и подступающей тьмы, сейчас не могла порадоваться детскому смеху в своих домах, хотя, и я знала это не понаслышке, такими желаниями полнились их сердца. И это тревожило. Мысли о грядущем лишь усиливались вместе с наступающей весной, и всё сложнее было удержать душевное равновесие или отстраниться от назойливых страхов, разделить которые ни с кем, кроме матери, я не могла. Мой даэр, будто нарочно, всё меньше и меньше времени проводил во дворце, на долгие беседы попросту не хватало времени, а его ответа, согласия или совета всё сложнее было добиться даже в самых простых делах.

В ночь накануне эхуйр зарядил очередной бесконечный дождь, унёсший остатки снега и смывший с берегов разбухшей от паводка Лесной последний бурелом зимних вьюг. Глядя на рушащиеся с небес потоки воды, на превратившиеся в ручьи тропы, на непроглядные клубы жмущегося к земле сырого тумана, нельзя было не задуматься о своевременности свадебных празднований. Но мать с неизменным спокойствием уверяла, что к нужному часу природа подарит и солнечный свет, и синее небо, и ласковое тепло. Она никогда не ошибалась в приметах, касающихся нашего леса, и это было единственное, что удерживало меня в тот тяжкий момент от опрометчивых действий. Я не знала, что стала бы делать, не будь её рядом: ссориться с Фернродом, требуя внимания и хоть какого-то участия в приближающемся событии; искать столкновений с отцом, пытаясь разобраться в его неподдающемся осмыслению упрямстве; или сбежала бы с Леголасом в леса, пытаясь развлечься и развеять гнёт мыслей. Но в присутствии матери все эти действия казались нелепыми и бессмысленными, и оставалось только отгонять тягостные мысли и надеяться на её мудрость, в очередной раз перепроверяя наряды, ленты, цветы, украшения, помогая Аэглену в последних приготовлениях к пиру и любуясь потоками дождя…

* * *

Утро в очередной раз полностью подтвердило правоту матери — зародившись в плену мороси и низких туч, рассвет вскоре разгорелся над лесом жарким алым заревом и, будто лесной пожар, без остатка выпил сырой туман. Возвестившая пробуждение леса песня владыки, которой из Мудрых в нынешнем году вызвалась вторить мать, вилась вдоль реки и взлетала над лесом. А когда к этой песне прибавились голоса таварвайт, многие из которых не могли удержать слёз радости и очищения, облегчавших сердца от тягости зимних дней, то среди оголённых ветвей замелькали певчие птицы. Они усеяли все деревья вокруг главной праздничной поляны, и хор их голосов разлетелся далеко-далеко по округе, заставив проглянуть среди туч огненную ладью Ариэн.

Народ с надеждами и восторгом встречал весну — неимоверно желанную после столь трудной, долгой и холодной зимы. И природа, как никогда быстро, отзывалась на песнь возрождения владыки — ещё до истечения праздничного дня лес окутался зеленоватой дымкой распускающейся листвы. Потрескивая, на вчера ещё спящих ветвях лопались почки, и ветерок рассевал осыпающуюся шелуху по сырому почерневшему ковру опада листьев, под которым можно было услышать, как прорастает трава.

Мне не с кем было разделить рождённые песней восхищение или надежды, впрочем, как и гнёт неизвестности, тревог или забот. Фернрод так и не появился в крепости, не было среди празднующих и отца. Только мать, завершив исполнение обязанностей при владыке, попыталась развеять снедающие меня мысли. «Они скоро вернутся, родная, — шепнула она, обнимая меня. — Не засиживайся у костров нынешней ночью. Завтра у тебя важный день и начнётся он рано». Поскольку на праздничных полянах давно сияли разгоняющие вечерний сумрак фонари, то в благополучное разрешение событий завтрашнего дня верилось с трудом — я почти воочию видела, как в великолепии свадебного убранства выхожу к поджидающим родителям и владыке одна, а многочисленные гости прячут усмешки на лицах или сочувствие в глазах.

Я почти готова была опровергнуть сказанные матерью слова, но она излучала неизменное спокойствие и уверенность. И оставалось только согласно кивнуть: «Да, нана, как скажешь… Я не стану долго бродить по полянам».

И она снова оказалась права — отец и Фернрод с частью дежурных стражей возвратились к тому моменту, когда разжигали праздничные костры. Пир был в разгаре, таварвайт танцевали и пели, менестрели сменяли друг друга, непрерывно развлекая гостей, а я собиралась уйти отдыхать.

Отец первым подъехал к конюшему, спешился, передал поводья своего жеребца. Мать заметила их появление намного раньше меня и в тот же миг оказалась неподалёку — обняла отца, о чём-то расспрашивая, а отблеск её нежной улыбки отразился и на его лице, стирая озабоченность и тени в глазах. Фернрод тоже выглядел усталым. Он хмурился, но едва заметил меня за подъездным мостом в проёме зачарованных дверей крепости, как тотчас же заулыбался. А потом соскочил с коня, приложил обе ладони к губам и послал в мою сторону воздушный поцелуй. Видевший это конюший рассмеялся, отец отстранился от матери и скользнул по мне строгим осуждающим взглядом. Мне оставалось только поклониться, приветствуя и прощаясь одновременно, и уйти к себе.

Утешало лишь одно — завтра в свадебном наряде перед владыкой, близкими и родными я, по-видимому, окажусь всё-таки не одна…

* * *

В Главной Зале крепости у подножия ведущей к тронам лестницы я и мой даэр стояли рука об руку. Сияли фонари вдоль стен и по краям лестницы, и каменные изваяния владык возвышались над нами, бросая тени благословляющего жеста на усыпанные лепестками цветов ступени. Пир начала весны давно превратился в свадебное пиршество, песнь пробуждения сменилась пожеланиями благополучия, и настало время произнести супружеские клятвы, принимая благословение матери и отца.

Мать и отец находились на возвышении около тронов, а владыка Трандуиль, слова поздравлений которого только что стихли, отступил в сторону, взмахом руки предлагая родителям начинать.

За моей спиной волновалось незримое море гостей: звучали перешептывания и обрывки напутствий, приглушённые напевы и едва уловимые мелодии менестрелей, вытесняющие гулкое эхо холодных скал. Казалось, что этот холод — порождение не спешащей отступать зимы — насквозь пропитал подземные чертоги, и, оказавшись в глубинах крепости после наполненного светом и теплом солнечного дня, не слишком-то верилось, что на поверхности, где-то высоко над головой, распускается молодая листва.

Меня била дрожь. Совсем не от холода — поверх свадебного наряда был накинут белоснежный пушистый подарок Исильмарэ, — но от волнения. Ноги подкашивались, и если усилием воли ещё удавалось стоять неподвижно и прямо, то руки приходилось стискивать в кулаки, чтобы разогнать пляшущие перед глазами и затмевающие зрение радужные круги.

Мать и отец, тоже рука об руку, двинулись вниз по ступеням к нам, и внезапно где-то прямо над ухом сквозь приглушённый гул голосов множества гостей прозвучало негромко, но отчётливо:

— Это твоя последняя возможность вернуться к прошлой жизни, Эль. Стоит только произнести слова отказа, и…

Вздрогнув от неожиданности, я покосилась на Фернрода. Он, сдержанный и сосредоточенный, тоже повернул ко мне лицо, глядя с тем невыносимым вызовом в глазах, что всегда приводил к нашим спорам.

Сдержанный… сосредоточенный… а ещё безмерно усталый и взволнованный, что нелегко было разглядеть под напускным спокойствием. На его шее поверх праздничных одежд поблескивал серебром и бериллами амулет — свадебный дар моей матери, врученный накануне пира в уважение традиций его родни. Он принял её подарок со словами благодарности, а сейчас без стеснений высказывает сомнения, хотя вполне мог бы найти возможность обсудить их до начала торжества...

Я отвернулась, решившись едва различимо прошептать:

— Твои возможности ничуть не меньше моих, каун. Но ты без возражений принял дар моей матери. Зачем же сейчас просишь меня расторгнуть то, что затеял сам?

— Затем, что в своих желаниях уверен до конца.

— Почему же считаешь, что не уверена я?

Он оставил вопрос без ответа.

К нам всё ближе подходили родители, и отец не сводил с нас пронзительного и проницательного взгляда. Я шевельнула пальцами в попытке подавить очередной приступ дрожи и коснулась тыльной стороны руки Фернрода. Даэр колебался лишь долю мгновения, а потом неуловимым движением запястья перехватил и принял в свою ладонь мою руку, заставляя сплести пальцы, склонился к самому уху и прошептал,словно напоминая:

— Аn-uir, El nin.⁽²⁾

— No methed-en-Arda, Fer…⁽³⁾ — ответила я.

Он крепко стиснул мои пальцы, помогая погасить разыгравшуюся дрожь, и тут же наших сцепленных рук коснулась мать со словами:

— Пусть Эльберет⁽⁴⁾, Владычица звёзд, обратит милостивый взор и на мою Звёздочку, принимая её желания и избранника на земном пути, — она мимолётно поцеловала меня в щеку и быстро отступила в сторону с ласковой ободряющей улыбкой.

Заговорил отец — неторопливо и взвешенно, после каждой фразы торжественно замолкая, заставляя волей-неволей примолкнуть и все прочие голоса:

— Пусть Аран Эйниор⁽⁵⁾ перед лицом Эру свидетельствует о свободной воле и свершении добровольного союза его детей. Свершившееся в согласии пусть в согласии и длится. И да пошлёт этому союзу своё благословение Отец всех народов Арды, присоединяя свою волю к моим словам.

Последовавшая затем пауза особенно затянулась — намеренно, что на невозмутимом и строгом лице отца выдавал лишь требовательно горящий взгляд. Будто адар всё ещё верил в иное и до последнего выжидал… Но ничего не дождался.

У меня достало сил широко улыбнуться и высоко вскинуть голову, когда наконец зазвучали заключительные слова церемонии:

— Так возвестим же теперь создание нерушимого союза, объединившего вершащих его отныне и на все времена!

Под громкие овации гостей я повернулась к Фернроду. Он едва уловимо усмехнулся и вытянул ко мне правую руку, на которой переливалось чистым сиянием помолвочное кольцо. Помедлил, будто чего-то ожидая, прежде чем произнести:

— Возвращаю тебе знак обещания, моя дорогая невеста, в надежде обрести иной дар.

Его слова заставили меня спохватиться, что церемония ещё не закончена. А когда запоздало сообразила, чего от меня молчаливо ждут отец, мать, Фернрод и сотни собравшихся гостей, то приливший к лицу жар в мгновение разогрел кровь и изгнал из тела дрожь.

Я поспешно высвободила правую руку из ладони даэра и повернулась к матери. Та с улыбкой протянула мне шкатулку, полученную от Мирантара, где раньше хранились наши серебряные помолвочные кольца:

— Долговечные обещания должен скреплять долговечный металл, дорогая. — И откинула крышку, являя сверкающие на зелёной подложке тонкие золотые кольца.

Фернрод первым взял своё кольцо, выразительно взглянул на меня и опять усмехнулся, неприкрыто забавляясь. Я же никак не могла решиться, что стоит сделать раньше — снять со своего пальца серебряный или принять от матери золотой ободок. Даэр — или уже хэрвэн⁽⁶⁾? — пришёл на помощь: снова взял меня за руку и сам снял помолвочное серебро.

— Полагаю, теперь этим сокровищам самое место здесь? — он аккуратно опустил наши серебряные кольца в шкатулку в руках у матери, бережно прикрыл крышку, а мне на палец надел золото.

Я поспешила проделать с оказавшимся у меня в руках его кольцом то же самое, когда отец — едко и холодно, но так, что слышали только мы, — обронил:

— А ваши супружеские клятвы, дети мои, звучать всё же будут?

— Конечно, браннон Сигильтаур, — предельно вежливо отозвался Фернрод.

А я судорожно вцепилась в его пальцы, с новым приступом нарастающей дрожи осознавая, что все заранее приготовленные слова с невероятной скоростью одно за другим выветриваются из головы, выстроенные красивые фразы рушатся, а мысли путаются. Миг — и я не уже не знаю, как вернуть их и связать воедино, чтобы перед лицом Всеобщего Отца ни в чём не погрешить против истины случайно сорвавшимися словами и не обнажить посторонним того, от чего горела душа.

Пальцы Фернрода пощекотали моё запястье, привлекая внимание. Его правая рука легла поверх лежащей в его ладони моей руки, и предоставилась возможность полюбоваться нашими обручальными кольцами рядом. Он погладил большим пальцем тонкий золотой ободок на моей руке и сдержанно произнёс — громко, звучно, и голос его эхом прокатился по притихшей зале:

— Бренниль Тауриндиль, браннон Сигильтаур, аран Трандуиль и вы, жители Эрин Гален! Я любуюсь красотой и переливами драгоценного украшения, которое надел сегодня на бренниль Элириэль, свою невесту, в подтверждение данных ранее обещаний и довершение всех прозвучавших благословений и клятв. Это сокровище, сотворённое мастерством народа таварвайт с наилучшими пожеланиями. Но знайте же все вы ту истину, что знал только я: сегодня мне открылось сокровище, не сравнимое ни с чем, из спрятанного в самых глубоких и охраняемых тайниках всего мира! — он широко улыбнулся, обводя торжествующим взглядом присутствующих.

Как ни удивительно, но сейчас его дерзкие речи, мало похожие на свадебные клятвы, и вызов, с которым он, будто перед боем, оглядывался по сторонам, не вызвали в моём сердце всегдашнего раздражения. Скорее, наоброт — крошечная искорка уверенности, зародившаяся в момент погасившего дрожь лихорадочного рукопожатия, вспыхнула с новой силой и обратилась в настойчивый огонёк. Совсем как тот, что в умелых руках Фернрода не раз рождался из огнива и разгонял ночную тьму во время наших совместных странствий…

Фернрод снова погладил обручальное кольцо на моей руке, а прожигающий макушку настойчивый взгляд вынуждал вскинуть голову и искать подтверждение произносимым словам на его лице и в глазах:

— Я обрёл бренниль Элириэль — рождённую в ваших лесах Звезду, чьё сияние для меня ярче и желанней, чем все сокровища мира! И перед лицом её отца и матери именем Эру клянусь приложить все силы к тому, чтобы дорога её дальнейшей жизни была такой же ровной и гладкой, как те кольца, что подарены были в свершение сегодняшних клятв!

После столь возвышенной речи и обрушившихся восторгов гостей моё собственное красноречие, по крупицам собираемое за время клятвы Фернрода, истаяло без следа. Нечасто приходилось слышать на свадьбах подобные велеречивые и направленные к сердцам всех гостей клятвы, а по лицу Фернрода я видела, и это казалось несомненным, — он снова играл. Играл, как тогда на поляне, в ночь осеннего праздника — или даже более искусно и мастерски... Разбудил восторги гостей, щедро рассылая похвалы всем присутствующим, упомянул родичей и владыку, воспел меня… Только о главном, что изначально связывает супругов, не упомянул — ни о любви, ни о привязанности, ни о надеждах на будущее… Да и откуда им взяться — надеждам, привязанностям — в той нескончаемой гонке по дорогам Эннорат, где ступала его нога?

Моя жизнь была стезёй почти такой же извечной странницы — потому я его понимала. «Не умеешь любить…» — довелось услышать в юные годы, — и после того сама всегда остерегалась бросать подобные слова. Но понимала… И за все прожитые годы никогда ещё не чувствовала большего взаимопонимания, чем то, что связало со стоящим сейчас напротив меня воителем. А уж подыгрывать ему, равно как и спорить, всегда доставляло огромное удовольствие…

И одна эта мысль враз вернула дар речи, развеяла сомнения и колебания до основания. Я шевельнула рукою, освобождаясь от его пальцев, и в свою очередь накрыла ладонью его ладонь. По счастью, голос зазвучал ровно и без волнений, рисуя веру в грядущее, которая с каждым словом всё надёжнее прикрывала живущие в сердце тревоги:

— Да, ты прав, дорогой мой жених, эти кольца прекрасны. И я истинно верю, что их сияние всегда, даже в самые тёмные и трудные дни, будет напоминать нам о сегодняшних клятвах…

Фернрод прекрасно понимал мою беспомощность и растерянность. И шевельнувшиеся было опасения за возможность сохранить торжественность момента. Но ни словом, ни делом не выдал разбирающего его смеха — лишь в глазах заплясали озорные огоньки, — и не стал нарушать церемонию, терпеливо ожидая продолжения моих запинающихся через слово клятв. Испытывая искреннюю благодарность его выдержке, я продолжала:

— Перед лицом отца и матери, и своего народа я именем Эру клянусь поддерживать порождённый их сиянием свет, отныне и на все времена.

На несколько мгновений воцарилась тишина — никто из присутствующих явно не ожидал столь невразумительной клятвы. Мать взирала с недоверчивым удивлением, отец молчал. Но на лице Фернрода просияло чистосердечное восхищение, и он поднёс к губам мою руку:

— Да будет так, моя драгоценная жена!

— Да будет так! — первым подхватил владыка Трандуиль, и новая волна поздравлений облетела залу.

Мать и отец по очереди поцеловали нас, благословляя, но отец всё-таки не сдержался:

— Поистине, это была самая короткая клятва, что доводилось когда-либо слышать и что звучала в этих лесах. Впрочем, как и помолвка…

— Уверен, браннон Сигильтаур, что лес, столь древний как Эрин Гален, мог бы оспорить подобное утверждение, — не остался в долгу Фернрод.

Отец побледнел от гнева, но всё же ответил — ровно и спокойно:

— Очень рад, каун Фернрод, что вы с моей дочерью позволили нам услышать хотя бы это.

До меня с большим опоздание дошёл истинный смысл их словесной перепалки. Но когда удалось разомкнуть губы, пересохшие от бросившегося в лицо жара, отец уже отвесил прощальный поклон и был на полпути к выходу.

Мать попыталась скрасить неловкость — снова обняла меня и Фернрода, крепко стиснула объятья, поцеловала:

— Дорогая, ты же знаешь характер отца…

О да, я знала… И не было ни малейших сомнений, что сейчас пролились грозой только лишь отголоски его недовольства.

Но по-прежнему оставалась неразгаданой тайной причина, вызывавшая его постоянный гнев и недовольство любыми поступками Фернрода. И, на все лады подгоняя друг к другу осколки воспоминаний, никак не удавалось разглядеть цельную картину мозаики прошлого и всё понять…

Оставив безуспешные попытки успокоить, мать улыбнулась и ласково погладила меня по щеке:

— Идём, дорогая, гости ждут. Это твой праздник, доведи его до конца…

Я невразумительно что-то ответила, кивнула и, даже не замечая руки Фернрода, на которую опиралась до сих пор, направилась к выходу.

— Дорогая моя жена, ты ведь хороший ювелир? — вкрадчиво прозвучало над ухом.

Вопрос был так неожидан, что пришлось даже приостановиться.

— Смею надеяться, что не слишком плохой. По крайней мере, в своё время доводилось слышать не только сомневающиеся похмыкивания великих ювелиров Имладриса, но и похвалы.

— Никогда в тебе не сомневался!

— Что ты имеешь в виду, Фер? — я окончательно остановилась, так и не добравшись до выхода и пытаясь привести в порядок разбегающиеся мысли.

— Не хмурься, дорогая, — сам он широко улыбался и настойчиво тянул меня продолжать путь, — и не забывай, что сегодня все взгляды чаще всего будут останавливаться на тебе.

— Тебя тоже вряд ли обойдут вниманием, супруг мой, — я сложила губы в улыбке, пытаясь подражать ему.

— Не сомневаюсь, хэрвэс нин.

— Но почему ты спросил о моих умениях?

Он настойчиво подталкивал меня к выходу, но всё же соизволил ответить с показным облегчением:

— Тогда я спокоен.

— За что?..

— За то, что у тебя наверняка найдётся в мастерской какой-либо действенный рецепт едкого зелья, чтобы вовремя исполнять супружескую клятву.

— Что?..

— Ты именем Эру поклялась вовремя полировать обручальные кольца, дорогая, так что мне остаётся только радоваться, что тебе не составит труда исполнение этих клятв.

Он с трудом сохранял невозмутимость на протяжении всего разговора, но напоследок всё же не удержался и звонко расхохотался при виде выражения моего лица.

— Идём, Эль, пока твой отец за долгое отсутствие не вознёс нам вместо благословений проклятия.

— Не говори так, прошу…

Он враз посерьёзнел:

— Прости, больше не стану. Но нам всё же лучше поспешить к праздничной поляне. Бренниль желает потанцевать?

Танцевать не слишком хотелось после обрушившихся эмоций, недомолвок и неразгаданных тайн, но выбор был невелик.

— Да, потанцуем, хэрвэн…

— Тогда иди к гостям, пока я спрячу понадёжнее это, — в его руках была шкатулка с помолвочными кольцами, которые надлежало теперь хранить в память свершившегося, но среди случившейся суматохи я не могла припомнить момента, когда мать передавала её Фернроду. — Ты ведь не станешь оспаривать, что мне неплохо удаётся передавать дары… — он, не оставляя насмешек, неуловимо погладил подарок Исильмарэ на моих плечах, — …как и хранить сокровища, обретённые в давние времена?

Его насмешки сейчас совершенно не трогали — к тому же он был прав.

— Не стану, каун.

Новообретённый супруг быстро наклонился, коснулся губами моего лба:

— Я скоро вернусь, — и уже из ведущего к гостевым покоям коридора добавил: — Прибереги для меня вина послаще и попроси менестрелей потуже натянуть струны!

Не дожидаясь ответа, он растаял в глубине крепости. Мне оставалось лишь подчиниться — до заката, когда должно было стихнуть свадебное празднование, времени оставалось ещё немало. А тратить силы на споры было слишком большой роскошью, которую я не могла себе позволить. Особенно сейчас…

 

…Нам не удалось насладиться танцами — даже бледным подобием той радости, что согрела когда-то зимой в Каминной Зале.

Едва я вышла на залитую светом поляну, где раскидистые буки подрагивали в бледно-зелёных тенях юной листвы, и наполнила вином первый кубок, как раздался рёв сигнального рога.

Дежурный отряд стражи собрался у конюшен в мгновение ока. Но когда к ним присоединились владыка с гвардией, Алордин с небольшим отрядом и отец, стало ясно, что выступление планировалось заранее и сигнал прозвучал неспроста.

Отец оказался верхом одним из первых. И лишь тогда я заметила, что он успел сменить праздничный наряд на походные одежды, а подоспевшая к нему мать подала перевязь с мечом и помогла избавиться от сверкавшего в волосах венца.

Владыка Трандуиль выезжал в праздничном облачении, приняв от Алордина оружие, но его гвардия оказалась в полных доспехах: даже лица стражей прикрывали шлемы, а их коней — кожаная броня.

Фернрод появился у конюшен последним, поспешно выбежав из-за зачарованных врат крепости и бегом преодолев подъездной мост. Но он тоже каким-то непостижимым образом успел сменить нарядные одежды, а рука его твёрдо удерживала рунную сталь клинка. Он принял у конюшего поводья, почтительно склонил голову на настойчивый взгляд отца, гарцевавшего на нетерпеливом скакуне вдоль дороги, и вихрем сорвался с места, догоняя отряд владыки и оставляя позади и дежурных стражей, и столпившихся у дороги гостей, и меня.

Мать приблизилась неслышно, со спины, и коснулась моего плеча. Я прижалась щекой к её ладони и ощутила у виска тепло её дыхания.

— Всё будет хорошо, моя девочка, они скоро вернутся.

— Ты знала об этом походе, нана?

— Знала, дорогая… Мы давно уже ждали вестей с южных сторожевых постов. Но я всем сердцем надеялась, что им не придётся выезжать сегодня…

— Кто в этот раз, нана? Опять ядовитые твари?

— В этот раз орки, бренниль Элириэль, — ответ прозвучал чуть поодаль, и я вскинула голову, оборачиваясь на голос. К нам подошёл Леголас в сопровождении воинов ствоего отряда, и Лантирион, с осеннего празднования ставший неотвязной тенью эрниля, продолжил пояснять: — Их выслеживали уже давно, но сейчас заперли в одном из ущелий на севере Эмин Дуир.

Эти новости ужаснули, стоило их осознать.

— Они стали покидать Старую дорогу?

Леголас молчаливо кивнул, подтверждая сразу все мрачные мысли и догадки.

— Ещё с поздней осени, Эль, когда пришли Митрандир и… — он чуть запнулся, словно подыскивая подходящие слова, — …каун Фернрод.

Мне и самой было непривычным слышать «супруг» в отношении кауна Имладриса, потому оставалось только улыбнуться Леголасу. И это явно ободрило его.

— Эль, твой… супруг, — выговорил всё же эрниль, — нынешней зимой много сделал для нас. Для всех нас. И сейчас мне… мне жаль, что он уехал сегодня. Я просил дозволения отца сопровождать его со своим отрядом, но решено было иначе…

Нескладные извинения Леголаса заставили меня насторожиться и подобраться — если уж даже юный эрниль смотрит с сочувствием на покинутую в день свадьбы супругу неудержимого кауна, то что же станут обсуждать гости, толпящиеся вдоль дороги и разглядывающие меня во все глаза?

Я взглянула на мать, на венец в её руках, только что снятый с головы отца, на конюших, наводивших порядок после спешного отъезда отрядов и даже не снявших ещё праздничных одежд, на гостей… Потом со всей возможной искренностью улыбнулась эрнилю:

— Что ж поделать, мой мальчик, такова наша жизнь. Но я рада, что мы хоть что-то успели. А сейчас… — я повернулась к гостям, ощущая молчаливую поддержку матери, — хочу поблагодарить вас всех, друзья!

По знаку матери приблизившийся виночерпий протянул мне наполненный кубок, и я высоко вскинула его, оглядываясь по сторонам:

— Пусть им сопутствует удача в пути! Пусть возвратятся с победой! И пусть без следа исчезнут враги, вынуждающие наших мужей, отцов и детей покидать родные дома!

Последние слова приходилось выкрикивать во вес голос, чтобы не быть заглушённой раскатами прокатившегося согласия. Таварвайт, все как один, подхватили мои слова и подняли кубки, заставив виночерпиев побегать.

Я пила вино, разглядывая выражения лиц гостей. И втайне радовалась, не находя жалости. Свадебный пир вышел нелёгким, но иного не стоило ждать, принося клятвы супружества в кольце охваченных тьмой земель.

Супружеская жизнь начиналась непросто… Но вовсе не о простоте я грезила, становясь рука об руку перед родными с кауном Имладриса, по следам которого всегда шла война…

---

1) echuir — (синд.) эхуйр, начало весны

Вернуться к тексту

2) Аn-uir, El nin. — (синд.) Навсегда, моя Звезда.

Вернуться к тексту

3) No methed-en-Arda, Fer… — (синд.) До конца Арды, Бук.

Вернуться к тексту

4) Эльберет — (синд.) именование Варды, супруги Манвэ

Вернуться к тексту

5) Аран Эйниор — (синд.) Верховный Король, именование вала Манвэ на синдарине.

Вернуться к тексту

6) хэрвэн/хэрвэс (herven(n)/ herves) — (синд.) муж/жена (супруги)

Вернуться к тексту

Супруг

День ото дня потихоньку расцветала весна, овладевая лесами. Распускалась листва на деревьях, птицы вили гнёзда и звонкими трелями приветствовали солнце, всё дольше задерживающееся в небесах. Но в моей жизни, несмотря на новый статус супруги, ничего не менялось. Ровным счётом ничего — я всё так же наблюдала приезды и отъезды стражей, с которыми крепость покидали отец, Фернрод и пришлый старик-адан, и по-прежнему не всегда знала момент, когда новообретённый супруг возвращался назад.

Мои дни походили друг на друга, как горошины из одного стручка, и единственной отрадой снова стала мастерская — едва закрывалась непроницаемо-толстая дверь, отгораживая от прочих звуков, как в моих мыслях возникал лёгкий шепоток, который обычно предшествовал началу творения. И с замиранием сердца я прислушивалась к нему, осторожно пробуя возвратить к жизни навыки, которыми всегда так гордилась и которые после возведения статуи Сэльтуиль никак не желали проявлять себя.

Сейчас я чувствовала, что они пробуждаются. И не последнюю роль в этом играла выпрошенная у Миргола перед свадьбой цепь его ученика — изящные переплетения серебристых звеньев и зелёных листочков будили в сердце мечты о весне, а её расцвет за стенами дворца побуждал действовать. И я потихоньку работала — плавила серебро, гранила крошечные осколки камней, последних из истощённых старых запасов… Занимала себя как могла. И вскоре уже не без удовольствия разглядывала результат трудов: два серебряных жёстких браслета, выложенных завитками цепи с листьями и россыпями крошечных зелёных гранатов, выгодно оттенивших сияние серебра.

Я надела одно из украшений на правую руку и защёлкнула на запястье. Размер подошёл безупречно, да и не удивительно — браслет с алыми камнями переделывался и подгонялся под мои руки столько раз, что ошибиться сейчас было бы совсем позорно. Оставалось надеяться, что и второе украшение придётся впору — более массивное и широкое, потребовавшее больше времени, трудов и серебра, но и рука, которой оно предназначалось, была побольше моей…

Вертя в пальцах и в сотый раз придирчиво разглядывая результат трудов, я задумалась. Взгляд упал на запястья: алые камни на левой руке — память; зелёные на правой — надежда… Минувшее и грядущее. Жизнь… И внутренний голос шептал, что дальнейшее её течение ещё далеко не определено́, и что многое зависит от того, как будет принят мой дар…

Я поднялась из-за стола, крепко стиснув потеплевший от бесчисленных прикосновений предназначенный супругу браслет. Наспех убрала инструменты, погасила огонь и задула свечи — тесная комнатка погрузилась во мрак. Поспешив в лабиринт дворцовых коридоров, я прикрыла за собой дверь мастерской, не запирая, — как потом оказалось, в последний раз…

 

Фернрод в этот раз обнаружился у конюшен — сидел на примятой траве у корней раскидистого дерева, опираясь спиной о ствол, и задумчиво наблюдал, как открываются и закрываются зачарованные дворцовые врата, пропуская сменяющиеся дозоры. Едва завидев меня, он поднялся на ноги и ждал, не сходя с места, пока я приближусь. Сдержанный и серьёзный, как и в день нашей свадьбы. И, наверное, то был последний день, когда улыбка ещё появлялась на его губах.

— Уезжаешь или уже вернулся? — поинтересовалась я, разглядывая его походную одежду, сплетённые за спиной волосы и потрёпанный плащ.

— И тебе доброго дня, дорогая, — попытался отшутиться он, но улыбка вышла кривая, не тронувшая ни голоса, ни глаз.

Поддерживать игру сейчас совсем не хотелось. Я молча ждала более вразумительного ответа, и он это понял:

— Вернулся. И скоро снова буду уезжать…

— Но зачем?! — я шагнула к нему почти вплотную, вглядываясь в лицо, пытаясь поймать взгляд. — Ты не должен! Ты гость…

— И к тому же супруг дочери первого советника короля таварвайт, — тихо ответил он. Но глаз не прятал, и отступать тоже не стал.

— Супруг? — восклицание вырвалось против моей воли, но и дальше хранить безмятежное спокойствие я уже не могла. — Супруг?! Даже в самые тёмные времена истинные супруги способны найти друг для друга время. Тебя же не встретить не то что где-нибудь в личных покоях, но даже в трапезной зале, кажется, ты перестал бывать!

Изумлённо изогнув бровь, он смотрел, не роняя ни слова, пока я не отвернулась, раздосадованная его непониманием, молчанием и безразличием. Соглашаясь стать его женой, я ожидала от жизни чего угодно, но уж никак не бесконечного одиночества.

— Эль… — Его пальцы коснулись моей щеки, скользнули к подбородку, вынуждая приподнять голову и снова взглянуть в лицо. — Эль, дорогая, я не думал, что для тебя это важно…

— Дорогая… — процедила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик и не привлечь лишнего внимания снующих у конюшни стражей, — ты бросаешься этим словом так часто, что и впрямь можно поверить, будто я тебе дорога́. Но за минувшие со дня свадьбы недели ты даже не попытался меня хотя бы поцеловать!

Я тряхнула головой, пытаясь избавиться от прикосновения его пальцев у подбородка, но вместо этого ощутила несокрушимую ладонь на талии. Он крепко прижал меня к себе, наклонился ниже и прошептал почти беззвучно одними губами:

— Очень сложно пытаться поцеловать супругу, которая дни и ночи проводит в разъездах по лесам или за запертой дверью мастерской.

— Ты… — я дёрнулась, без особой надежды освободиться, но он даже бровью не повёл.

— Что я, дорогая? А сама?..

— Я?! Я приготовила подарок! Для тебя!

Неподдельное удивление и растерянность промелькнули на его лице.

— Для… меня? — И он опустил взгляд, разглядывая протянутый ему браслет. — Эль…

С моей талии исчезли объятия, позволяя незаметно перевести сбившееся дыхание, и Фернрод вскинул передо мной руку:

— Надень сама.

— Кажется, эти слова не так давно я уже слышала.

Но на колкость Фернрод только устало усмехнулся.

Я защёлкнула браслет на его запястье и втайне порадовалась — украшение оказалось точно впору.

— Тебе нравится?

Он задумчиво шевельнул кистью, а я поспешила заверить:

— Я пыталась просчитать и возможность замаха оружием, и наручи, и…

— Всё хорошо, Эль, — тут же успокоил он. — Мне нравится. Очень.

— Правда?

— Да. — Он взял меня за руки, и взгляд его задержался на виднеющихся из-под рукавов браслетах: алый… зелёный… А потом он наклонил голову и коснулся губами моей левой руки: — Благодарю, дорогая.

— Фер…

Но он не дал ничего сказать — перевернул мою правую руку и поцеловал сначала ладонь, потом запястье:

— Мне никогда и никто не делал подобных подарков.

— Наверное потому, что ты ещё никогда не был женат.

Он улыбнулся, но тотчас же оба мы вздрогнули — над головой шелестнули в ветвях перепуганные птицы, и звонко прогудел рог.

— Тебе пора?

— Пора…

Я отступила на шаг назад, но он всё не отпускал мои руки, и пришлось сделать усилие, высвобождаясь. Он отпустил.

— Просто помни, что ты всё же гость таварвайт и не слишком усердствуй в сражениях. Наши стражи тоже способны держать в руках оружие.

— Знаю… Просто хочу, чтобы твоя жизнь стала чуть спокойнее и безопаснее в здешних лесах.

— Она станет такой, если ты возвратишься.

— Непременно, моя дорогая, — засмеялся он. — Ты не успеешь даже соскучиться, дожидаясь моего возвращения.

— Посмотрим…

Остальные слова поглотил новый раскат сигнального рога, и Фернрод быстро наклонился, коснувшись губами моего лба:

— До встречи, Эль.

— Только не забудь сообщить о своём очередном появлении, дорогой мой супруг, чтобы я не оказалась в отъезде.

— Ты узнаешь об этом одной из первых, супруга моя.

— С нетерпением буду следить за сигналами стражи…

— А ждать меня? — притворно возмутился он.

— И ждать тебя, — я не стала тратить время на вымышленные препирательства. — Мой отец уже входит в конюшни.

— Мой конь уже давно дожидается меня, — самодовольно ухмыльнулся он.

Оставалось только покачать головой на его бахвальство и отступить в тень.

Он и вправду оказался верхом одним из первых — гарцевал вдоль дороги с невозмутимым видом, поджидая стражей и моего отца. И, уже уезжая, обернулся в мою сторону, ловя провожающий его взгляд. Потом медленно поднёс к лицу стиснутую в кулак руку без перчатки и коснулся губами обручального кольца.

В тот же миг меня охватило жаром. Пальцы дрогнули, сжимаясь в кулак, а обручальное кольцо запульсировало теплом в такт ударам сердца. Уходя к подъездному мосту, я ощущала на коже ладоней прикосновение горячих губ — даже там, где их никогда не было.

* * *

— Девочка моя, не желаешь ли прогуляться вдоль реки? — мать окликнула меня сразу после отъезда дозора на полдороге до моста.

Гулять по весеннему лесу, да ещё и с матерью, всегда было в радость. Но сейчас не без оснований можно было опасаться, что она легко раскроет все мои смятенные мысли и царящий в душе разлад, — а делиться потаённым я не была готова. Но и возвращаться в холодный полумрак крепости совсем не хотелось.

Я замедлила шаги, раздумывая, и мать нагнала меня:

— Ты занята или пройдёмся до нижнего поселения вместе?

Она была одета в рабочее платье, на руке висела плетёная корзинка, в которой виднелись корешки, корневища и цветочные луковицы и торчала рукоятка садовой лопатки. Видимо, далеко не всё ещё было завершено из её задумок по обустройству садов, как подземных, так и внешних, разбитых вдоль течения реки и на склонах холма. Даже проводив только что в дорогу отца, мать улыбалась — тепло и открыто. Уверенно. Мудро… И прогулка с ней виделась более желанной, чем возвращение к бесконечным часам затворничества или блужданиям в одиночестве по садам.

— Прогуляемся, нана. — И мы направились к реке.

 

— Что тревожит тебя, дорогая? — вопрос матери прозвучал между делом, когда она приминала землю вокруг только что высаженных луковиц, а я поливала их пригоршнями воды из реки.

— Ах, нана… — сгибом локтя я смахнула в сторону растрепавшуюся на ветру прядь волос и направилась к реке за новой порцией воды.

Но от расспросов матери так же просто отмахнуться было нельзя.

Присев на камень, она терпеливо дождалась моего возвращения и указала пальцем на ямку, только что проделанную ею в земле:

— Сюда плесни, будь добра, — и тотчас же, без малейших предисловий: — Отец? Супруг? Или оба?

При последних словах она вскинула голову, глядя на меня снизу вверх, и с пониманием усмехнулась, заметив, как пролилась из моих ладоней вода.

— Значит, оба…

— Что происходит, нана, ты знаешь?

— Знаю, милая, надвигается тьма…

— Я не о том… — присев на корточки рядом с матерью, я напрочь позабыла о наших посадках и едва не опрокинула корзинку.

Мать проворно отодвинула её подальше в сторону и положила мне руки на плечи, вглядываясь в лицо.

— А о чём же, родная?

— Почему отец ненавидит Фернрода?

— Это не так, — она пригладила мне волосы, успокаивая, словно я всё ещё была крохой, которой рассказывают сказки у горящего камина в кабинете отца.

— Это так, и не стоит меня переубеждать, — я опустила голову ей на колени, пряча лицо, — раньше всё было иначе. И мне хорошо это известно, нана. Всё. Было. Иначе…

— Когда прожитое становится прошлым, оно всегда кажется другим, как и притаившаяся у подножия гор долина постепенно меняется, если спускаешься с высоты…

— Некоторые долины не меняются, нана.

Она поняла правильно:

— Даже Имладрис, Эль, даже Лотлориэн…

— Ты всегда говорила, что изменения — это правильно.

— Это правильно, но не всегда это то, чего мы хотим.

— Не хочу наблюдать, как враждуют супруг и отец, — я подняла голову, глядя на мать.

Она была спокойна, и снова в основе её спокойствия мне померещилось тайное знание — как в каминном зале, когда Фернрод объявил о помолвке. Моя Мудрая мать что-то знала — что-то, к чему мне никогда не стать напрямую причастной, — но осознание этого больше не трогало. И не печалило, как в глубоком детстве. Просто прожитые годы неотвратимо и твёрдо выявили мой собственный путь, предречённый в детстве родителями…

— Расскажи мне, что знаешь об этом, нана. А потом расскажу я…

Мать была немногословной:

— Мы с отцом тебя любим, Звёздочка. Но извечная недоверчивость твоего отца не позволяет ему увидеть иную любовь. И он сомневается…

— Есть ли она в моей жизни… — закончила я за неё. — Для него это важно?

— Ты всегда утверждала, что любовь важна для тебя. Что-нибудь изменилось?

— Изменилась я, нана. Ты сама только что подтвердила — изменяется даже то, что покрыто тайными чарами. Что уж говорить про меня?

— Ты сама по себе тайна, Звёздочка, — засмеялась мать, порывисто обнимая меня. — Дитя-мечта, дитя-загадка…

— Почему загадка?

— Потому что никто не знает, какие пути привели твоего отца ко мне и почему знатный лорд выбрал в жёны эллет, совершенно чуждую всему, чем он жил тогда. — Она ласково погладила меня по щеке: — Я желала твоего рождения, дорогая моя девочка. Желала с той самой минуты, как встретила твоего отца. Я полюбила…

Замерев от неожиданной откровенности, я боялась даже глубоко вздохнуть, чтобы не прервать речи матери. Вздохнула она — и заговорила:

— …полюбила одного из пришлых лордов, как только они явились в наши леса, — ведь все, кто пришёл с Орофером были другими… Но он не замечал меня, да и не только меня — никто из эллет его не интересовал. Так было долго — бессчётные годы, — пока однажды в ночь Мэрэт-эн-Этуйль я не попыталась сплести чары, пробуждая к жизни усыхающее дерево неподалёку от родительского дома. Он увидел меня тогда и, как утверждает, с той ночи я навсегда поселилась в его мыслях и сердце. Он пришёл ко мне вскоре, прося научить, но это оказалось невозможным — силы твоего отца иные, совсем отличные от того, чем владеют Мудрые…

— Да, я видела однажды… — пробормотала я, вспоминая почерневшую от гари поляну, усеянную пеплом дотлевающих орков, и неугасимый огонь, поддерживаемый напевом отца. — Но чему-то он всё же у тебя научился, разве не так?

— Возможно, но гораздо более глубокие знания были открыты ему и без моих наставлений. А вскоре я стала его женой — и во всём Эрин Гален не было никого счастливее.

Я улыбнулась, рисуя в воображении свадьбу матери. Но сквозь пропасть времени очень сложно было видеть в отце влюблённого и очарованного жениха — даже то, каким он жил в воспоминаниях моего детства, размывалось бездною лет и слишком разительно отличалось от нынешних Советника, Воина, Посланника и прочих ролей, в которых он представал.

— Потом родилась ты, — продолжала вспоминать мать. — Уже в безопасности поселений Эмин Дуир, в годы, когда все мы верили, что мир и покой никогда не покинут наши леса. Но твой отец знал, что никогда не бывает вечного мира…

— И что ничто не бывает неизменным, — подхватила я.

Мать тихонько рассмеялась и снова меня обняла.

— Девочка моя, твою беспокойную судьбу я прозрела ещё при твоём рождении.

— Потому-то сейчас так уверена?

— Я ни в чём не уверена, родная, но я знаю, что твои решения отменить или оспорить способна только ты сама. Это знаю не только я, но и твой отец. И принимая известия о твоём замужестве, он до последнего дня беспокоился о твёрдости твоего выбора.

Я непонимающе смотрела на мать, а она снова ласково улыбнулась:

— Ты выбрала супруга сердцем?

Не дождавшись ответа, она снова переспросила:

— Сердцем или волей, Эль? Подумай, ведь это очень важно…

При её словах меня снова бросило в жар, совсем как там, у конюшен, при прощании с мужем. Я не знала ответа, чтобы так же откровенно, как сейчас мать, говорить о сердечном влечении или любви. И не находила слов, чтобы описать всю ту бурю эмоций, что рождались в наших с Фернродом перепалках. Или в сражениях. Или в том, как он приподнимал бровь, бросая долгий оценивающий взгляд… И не хотела откровенничать о желаниях, рождающихся при звуках его голоса, или о песне, которая до сих пор жгла…

— И волей, и сердцем, нана, — слова с трудом покидали губы, но ведь мать настаивала на важности ответа. Вдруг и мне приоткроется хотя бы часть той неизведанной истины, которой светится её взгляд?

— Твоей воле мало кто способен противостоять, дорогая. Но и в силе твоего супруга сомневаться не приходится. Воля на волю — и твоя жизнь с супругом последует по той же тропе, что и жизнь в доме отца.

Она поднялась, отряхнула платье и окинула взглядом высаженные вдоль реки цветы.

— А если сердце?..

— А если сердце, Эль, — она обернулась ко мне, — то на свет появляются дети-мечты.

— И дети-загадки?

Мать рассмеялась:

— Безусловно, родная моя!

Я поднялась с земли и прижалась к плечу матери.

— Нана, но ведь его никогда не бывает рядом… Он где угодно — но не со мной. О каких сердечных желаниях можно тут говорить?

Она погладила меня по спине:

— Не рядом — не значит, что не с тобой. Но если твой выбор супруга идёт от сердца, то подчини этому выбору волю.

— О чём ты говоришь, нана?

— Lûth-en-elleth⁽¹⁾, — засмеялась мать. Она дождалась, пока я чуть отстранилась, и взяла в ладони моё лицо: — Послушай меня, дорогая, моё единственное и желанное дитя. Чтобы что-то обрести, нужно чем-то поступиться. Гордостью, убеждениями, любовью, свободой, сомнениями — не важно чем, но выбора без потерь не бывает. Расставшись с прошлым и поступившись сомнениями, я обрела твоего отца и тебя. С чем готова расстаться ты? И ради чего? Это заботит твоего отца больше всех прочих опасностей, навстречу которым он выезжает так часто. И…

— И это корень враждебности, в которую переросли его отношения с Фернродом? — наконец-таки догадалась я.

— Я бы не стала называть их отношения враждебными, — осторожно произнесла мать, не оспаривая, тем не менее, моих предположений.

— Хорошо, не враждебность. Соперничество?

Мать пожала плечами и наклонилась, поднимая почти опустевшую корзинку.

— Это значит, что тебе не известны причины изменения их отношений? Но они ведь знакомы далеко не одно столетье… — я никак не могла позволить себе сейчас отступиться и оставить любые попытки добиться ясности.

— Эль, — мать выпрямилась, отвечая не менее твёрдо, чем я вопрошала, — мне не слишком многое известно о тех временах, когда судьба впервые свела твоего отца и супруга. Знаю только, что отец Фернрода был близким другом твоего отца. Давно. В очень давние времена.

— Это я тоже слышала…

— О прочем твой отец не любит говорить. Но если вдруг и роняет несколько фраз, то я не стану пересказывать его тайн. Никому. Даже тебе…

— Я не прошу посвящать меня в тайны, нана. Всего лишь пытаюсь понять…

Мать смягчилась:

— Я тоже, Эль, тоже пытаюсь понять его мысли. Но даже после всех прожитых вместе веков не стала бы утверждать, что до конца преуспела в этом.

Признания матери были столь неожиданы, что я онемела. А она обняла меня свободной рукой, прижалась виском к моему виску и прошептала:

— Вместо того, чтобы изводить себя тревогами, родная моя, покажи супругу собственные желания. И помни, что во власти любой эллет много больше тайных чар, чем у самых высокопоставленных правителей или искусных колдунов. Ты понимаешь меня?

Задумавшись над услышанным, я рассеянно закивала. Мать рассмеялась, поцеловала меня и ушла ниже по течению за валуны заканчивать посадки. Я поспешила продолжить поливать цветы, но мысли, будто вешний ручей на проталине, свернули в иное русло.

Когда корзинка полностью опустела, всё было решено. Оставалось лишь дождаться возвращения дозоров, чтобы воплотить задуманное в жизнь…

* * *

Дозоры возвратились к вечеру второго дня после состоявшегося у нас с матерью разговора. И к тому времени мои планы и цели успели десятки раз измениться, а решимость действовать то достигала невиданных вершин, то истаивала без следа. Сигнал, прозвучавший при их приезде, не нёс тревожных вестей, и я не стала спешить к конюшням, оставшись в отведённых мне покоях. Несмотря на все наставления и советы матери, внутренний голос твердил, что при прощании с супругом сказано было достаточно, чтобы предоставить ему свободу выбора и не поступиться собственной гордостью. Остальное было не в моей власти, и даже высшие силы вряд ли уже могли на что-либо повлиять…

Незапертая дверь моих покоев бесшумно приоткрылась незадолго до полуночи. Я отложила книгу и поднялась навстречу стоящему в дверном проёме Фернроду. Приблизилась и задвинула засов на захлопнувшейся за его спиной двери.

Он оглянулся на лязг запора, потом снова повернулся ко мне — чуть растерянный и безмерно уставший, в наброшенной на плечи дорожной куртке поверх простой бледно-голубой туники, но с серебрящимся браслетом на запястье, виднеющимся из-под свободного рукава. Вскинув руку, я коснулась его груди:

— Ты не ранен?

Он отрицательно покачал головой и его губы дрогнули:

— Всё в порядке, Эль, никто не пострадал.

— Знаю, я слышала сигналы.

— Я… Нам надо поговорить…

— Говори… — я приподняла вторую руку, положила ему на плечо, ощущая в его груди толчки сильнее забившегося сердца. Но он молчал, и снова заговорила я: — Ты пришёл по велению сердца или довершить оборвавшийся при отъезде разговор?

Слабая усмешка промелькнула на его губах.

— Разве это не одно и то же?

— Не знаю, Фер, решения твоего сердца не в моей власти, а на беседе с самого порога этой комнаты настаиваешь только ты.

Он попытался что-то ответить, но я приподнялась на цыпочки, опираясь на его плечо и приблизила губы к его губам:

— Ну что ж, с нетерпением жду твоих слов, дорогой мой супруг, начинай свой рассказ…

Не успела я договорить, как оказалась тесно прижата к его груди — одна его рука кольцом обвивала талию, вторая скользила по моей спине, поглаживая.

— Эль… — выдохнул он мне в шею, — вовсе не к беседам обращаются мои мысли при твоей близости.

— Неужели? — при попытке совладать с прокатившейся по телу дрожью, голос прозвучал сипло, и это не укрылось от супруга.

Он хмыкнул и прижался губами к моей шее, враз пресекая все безуспешные усилия возвратить спокойствие.

— Тебе рассказать об этом подробнее, — между поцелуями пробормотал он, — или догадаешься без лишних пояснений и слов?

Пояснений не требовалось, полыхавший в нём жар не только обжигал мне шею жгучими поцелуями, но и, кажется, согревал всю комнату не хуже горящего очага. Я потянулась, едва переводя дыхание от нахлынувшего удовольствия и восторга в кольце его рук, обняла за плечи:

— Хватит слов, — с плеч Фернрода свалилась куртка, звякнув железными застёжками о пол, но никто, конечно, не стал её поднимать, — их и без того было слишком много за минувшую тысячу лет…

Ответив тихим смешком, Фернрод сделал следом за мной несколько шагов вглубь комнаты, не размыкая объятий. Я потянулась к его губам:

— Целовать тебя намного приятнее, чем выслушивать бахвальства или колкости.

— А вот ты, дорогая моя, даже сейчас не умеешь совладать со своим острым язычком.

— Кто бы говорил…

Незаконченную фразу поглотил вырвавшийся вздох, колени дрогнули и подогнулись, и едва удалось сохранить равновесие под напором стремительно нарастающего удовольствия от поцелуя.

— Ты что-то хотела сказать, дорогая? — переводя дыхание, выпрямился Фернрод.

Я ещё крепче обняла его шею, обвивая двумя руками, прижалась к плечу, пряча разгорячённое лицо:

— Хочу стать для тебя настоящей супругой, каун. Хочу понимать твои цели и мысли. Хочу искренности…

Пол ушёл из-под ног, когда Фернрод подхватил меня на руки. Дождался, чтобы я оторвалась от его плеча, и прошептал:

— Я тоже всего этого хочу, Эль. Безмерно желаю всем сердцем…

— Скажи, что всё это будет…

— Обязательно будет, если ты этого хочешь.

— Поцелуй меня…

Он тронул губами мой висок, скулу, щеку. Задержал на мгновение дыхание, прежде чем коснуться губ, и едва уловимо прошептал однажды уже звучавшие слова:

— Аn-uir, El nin.

— No methed-en-Arda…

* * *

Пробуждение я встретила в одиночестве. И это не было нежданным событием — Фернрод ушёл вскоре после рассвета, и на губах помнились его прощальные поцелуи. «Я скоро вернусь…» — шептал он едва уловимо, но мысли мои занимали совсем иные раздумья, и супругу достался только согласный кивок.

После полудня за трапезой в общем зале стало известно, что Фернрод и Митрандир снова уехали. И только к вечеру я узнала, что никто из стражей таварвайт не сопровождал их в этот раз.

Главный конюший уже заканчивал своё дежурство, когда я влетела в конюшни с расспросами об отъезде гостей. И ответы были односложны: уехали… после рассвета… вдвоём… на подаренных владыкой конях…

«На подаренных» — это значило, что возвращения уехавших гостей назад никто не ждал…

Затребованный конь, с обещанием возвратить его к наступлению следующего вечера, был готов к отъезду уже через час. Как и я.

И, наспех собравшись, выезжая в ночь на запад по недавно проложенной тропе, я не сомневалась, что ещё до полудня нагоню выехавших утром гостей.

Мне было что сказать напоследок супругу, исчезнувшему на неопределённый срок… И в воображении то и дело разгорались и затихали яростные споры, непримиримые ссоры и бесконечные разговоры, сменяя друг друга под перестук копыт.

Переходя временами на шаг, чтобы дать передышку коню, но не останавливаясь надолго, я нагнала старика-адана и Фернрода уже после рассвета. Они, похоже, провели ночь в лагере на примыкающей к тропе поляне, а сейчас двигались на запад не слишком торопясь, пешком, ведя навьюченных поклажей и припасами коней в поводу.

Ещё издали было заметно, как при моём приближении старик свёл коней с дороги и отступил под прикрытие первого ряда деревьев. Фернрод же остался на месте, поджидая. Оружие из его рук исчезло в тот момент, когда он узнал летящего на него всадника. Мой конь перестал повиноваться поводьям и, не доезжая до стоящего посреди тропы эллона несколько десятков шагов, упрямо замедлил ход и стал сворачивать с прямого пути. «Воля на волю…» — вспомнились слова матери. И я не стала настаивать: свернула первой, позволяя коню объехать Фернрода и загарцевать вокруг него.

Каун широко улыбнулся, развёл в стороны руки, показывая безоружность, но во мне слишком сильно кипели эмоции, чтобы в том же духе ему отвечать.

Я перемахнула на левый бок коня, собираясь соскочить наземь. Фернрод протянул ко мне руки, намереваясь поймать. Но взыгравшие вдруг ярость и возмущение не позволили спокойно спешиться — не спускаясь на землю я размахнулась и влепила звонкую пощёчину супругу. И в тот же миг оказалась рядом с ним на ногах, прижатой к его груди.

— Спасибо, что хотя бы не кинжалом, дорогая, — прозвучало над ухом. — Безмерно рад тебя видеть и хотелось бы знать, какой счастливый случай благоприятствовал этой встрече.

— Свой внезапный отъезд ты считаешь благоприятным или счастливым случаем?

— Мой отъезд был неизбежен. К тому же, его сложно назвать нежданным для тебя.

— Но не сейчас!

— А когда? При последней встрече ты не пожелала выслушать ни слова!

Воздух, набранный для ответа, с шипением вышел сквозь стиснутые зубы. Фернрод был прав! Неизбежность его отъезда была всем известна и неотвратима, но стала нежданным событием и затронула по-настоящему только меня…

— Эль… — позвал Фернрод, не ослабляя несокрушимых объятий. — Эль, ты слышишь меня?

Чтобы окончательно не сгореть со стыда и ярости, заливаясь краской, оставалось только кивнуть.

— Я ведь сказал, что возвращусь как можно скорее, — прошептал он, целуя меня в висок. — И для этого сделаю всё, что в моих силах. Впереди долгий путь, но ты ведь знаешь, что он не первый.

— И не последний… — подсказала я, не имея ни малейшего желания отрываться от его плеча.

— И не последний, — покорно согласился он. — Как только Митрандир окажется в безопасной обители, я вернусь. А сейчас… сейчас возвращайся ты. Вернись в безопасность крепости короля Трандуиля, вернись к отцу, Эль.

— Нет!

Безмерное удивление промелькнуло во взгляде Фернрода, отстранившегося от неожиданности.

— Что?

— Не для того произносились супружеские клятвы, Фер. И не такой виделась мне супружеская жизнь. Если ты пожелаешь или потребуешь — я уеду. Но на этом всё и закончится.

— Зачем ты так говоришь…

— Затем, что не желаю проводить дни супружества в одиночестве.

— Клятвы супружества нерушимы до конца существования Арды! Почему же ты говоришь о днях?

— Потому что рядом с тобой сложно ожидать большего!

Он собирался что-то ещё возразить, но потом только вздохнул:

— Прости, что пришлось уехать.

— Нет. Не правильно просить прощения за такой пустяк, к тому же неизбежный, ожидаемый и известный всем.

В его глазах было столько недоумения, что пришлось пояснять:

— Проси прощения за другие промахи, Фер!

— Уехал… — упрямо настаивал он, — оставил тебя одну…

— Теперь уже ближе…

— Эль! — вспылил-таки он. — Хватит! Я не стану просить прощения — твоя жизнь и безопасность были под надёжной защитой в крепости таварвайт!

— Это единственное, что способно затронуть тебя?

Он на мгновение растерялся, сбитый с мыслей, потом тряхнул головой:

— Тогда мне не в чем виниться, Эль! Ты была в безопасности — ровно до этой безумной выходки. И даже твой отец сейчас бы не стал оспаривать…

— Тебе важнее мысли моего отца или мои?

— Твои! Но…

Он осёкся раньше, чем моя ладонь коснулась его губ. И замолчал, глядя настороженно и встревоженно. Потом отвёл мою руку от своего лица:

— Что ты задумала?

— Отправляясь вслед за тобой? Ничего — всего лишь объясниться. Остальное решится здесь и сейчас.

— Зачем ты так говоришь?

— Затем, что больше не потерплю неопределённости!

— Я не понимаю тебя, Эль! Какой неопределённости? Ты моя супруга и ближе тебя в этом мире у меня никого нет! Я сделаю что угодно и приложу все усилия, чтобы тебе ничего не угрожало!

— А ты мой супруг! И отныне я сделаю что угодно, лишь бы любая опасность обходила тебя стороной!

Яростно сверкая глазами, Фернрод прерывисто вздохнул и набрал в грудь воздуха для нового витка спора, но, осознав прозвучавшие слова, лишь растерянно моргнул и с шумом выдохнул.

— Эль…

— Либо вместе до конца Арды, либо расстанемся навсегда.

Несколько мгновений он молчал. Потом резко развернул меня спиной к себе и, стискивая плечи, приподнял подбородок, заставляя смотреть на пустынную дорогу.

— Ты не хотела уезжать, Эль, из родных лесов, не раз стремилась вернуться. И сейчас готова всё оставить?

Я рванулась, высвобождаясь из его рук, повернулась лицом к его лицу:

— С той поры кое-что изменилось. И это рушит былое и отметает все прочие желания.

Он не стал спорить — порывисто обнял меня, прижимая к себе.

— Это безумие… Митрандир не может сейчас ни возвращаться, ни задерживаться в пути до Лотлориэна. Но и ты не можешь просто сейчас сорваться с места вот так! — он отстранился и окинул меня внимательным взглядом, осуждающе качая головой: — Это безумие!

— Со мной оружие, и твои кинжалы я тоже не забыла. Ночи сейчас всё мягче, к тому же среди вещей есть тёплый плащ. Единственное, что может вызвать сложности — это конь. Я обещала вернуть его до наступления вечера…

— Это меньшая из бед, Эль! — его восклицание прозвучало почти согласием.

— Поговоришь с ним? — осторожно поинтересовалась я, прекрасно понимая, что не сумею самостоятельно совладать с конём, и разглядывая растерянного супруга, явно всерьёз задумавшегося над дальнейшими действиями.

Фернрод перевёл на меня тяжёлый взгляд, но, прежде чем успел что-либо ответить, раздался голос старика-адана, наблюдавшего за нашими спорами из-под прикрытия леса и сейчас решившего заявить о себе:

— Каун, если ты разрешил все споры со своей сварливой женой, то может быть всё же поедем дальше? Время не ждёт.

Растерянность, сомнения, неуверенность — всё это без следа исчезло с лица Фернрода, когда он повернулся к Митрандиру:

— Моя жена ничуть не сварлива, истар. — И, прежде чем тот успел что-либо ответить, добавил: — Выводи коней, мы едем дальше.

Митрандир не успел даже отступить к поляне, где были укрыты их кони, как Фернрод направился к тому коню, что привёз меня. Обхватил его шею, притянул к себе и зашептал что-то на ухо, попутно отстёгивая наспех прихваченные мною в дорогу вещи.

Мне оставалось лишь развести руками на недоумение Митрандира:

— Ничего не поделать, истар. Я еду с вами — и это уже решено…

* * *

Путешествие на запад доставляло огромное удовольствие.

Ровная, недавно проложенная и расчищенная тропа. Дни и ночи, становящиеся всё теплее с каждым пройденным шагом…

Весна расцветала. Верховые ветры проносились над раскидистыми кронами, не тревожа пылевыми вихрями расстилающийся у корней деревьев ковёр трав. Просачивающиеся под распустившуюся листву дожди легко можно было переждать в сухих и тёплых убежищах — немало их, обустроеннных стражами вдоль всего Западного пути, были мне хорошо известны. Нравилось всё: беседы у костра и охота, ночёвки и ночные дежурства. Нравилось смотреть, как супруг разделывает добычу, нравилось во время отдыха ощущать на себе его взгляд или просто присутствие рядом… И никогда ещё так сильно я не желала оказаться в безопасности охраняемых границ эльдар или в конце пути.

Мы без происшествий покинули Эрин Гален, свернули у Каррока к югу и беспрепятственно преодолели мост через Андуин, держа путь на Лотлориэн.

И лишь отъехав по долине Андуина на юг несколько десятков миль, я в полной мере поняла и прочувствовала, чем затронут лес…

 

Почерневшие, словно после лесного пожара, безжизненные и искривлённые деревья обступали кольцом безлесый холм, возвышающийся на левом берегу Великой Реки. Клочья белёсого тумана клубились в сплетениях чёрных ветвей, а когда игривый весенний ветерок всё же пробивался в помертвершую чащу и относил их в сторону, обнажались коконы и гроздья паутины, облепившие ветви и стволы, — непроходимые тенёта, ловчие сети ядовитых тварей, осаждавших и теснивших нас последнюю сотню лет.

Амон Ланк изменился: пустынные склоны были изрезаны не только старыми дождевыми промоинами, но и глубокими рукотворными оврагами, по которым стекали нечистоты от увенчавшей холм крепости.

За время пути я научилась безошибочно ощущать присутствие мужа рядом. И сейчас, едва он подошёл, не стала оборачиваться, продолжая разглядывать умирающий левый берег.

Он положил руку мне на плечо и тихо окликнул:

— Эль...

Я накрыла его руку ладонью.

— Не смотри туда, не надо, — продолжал он.

— Лишь сейчас в полной мере мне стало доступно понимание твоих рассказов о том, что происходит у Амон Ланк…

— Не стой на виду, — настаивал супруг, пытаясь отступить назад вместе со мной.

— Фер, перестань, — я прижалась щекой к его руке и не тронулась с места. Предлог увести меня подальше от реки был слишком надуманным: ни одна стрела не смогла бы долететь с противоположного берега, а укрытие среди нагромождения камней никак не подходило словам «стоять на виду».

Супруг и сам это прекрасно знал и больше не настаивал — обнял меня за плечи, опустил голову, прижимаясь виском к моему затылку.

— С этим ты пытался сражаться? — с трудом проговорила я.

— Если не сражаться, то что останется нам? — едва уловимо прошептал он. Чуть помедлив, добавил: — Я не хотел, Эль…

— Чего не хотел? — повернувшись к нему и вглядываясь в лицо, я коснулась его щеки, ощущая тепло объятий. Обняла в ответ. — Чего не хотел, Фер?

— Не хотел, чтобы тебе пришлось вот так… выбирать…

Стиснув на мгновение объятия и не найдя слов для ответа, я снова отвернулась, рассматривая окрестности Амон Ланк.

— Ты говоришь о выборе, Фер. Но выбора нет…

— Твой отец не простит… никогда не простит меня…

Я вскинула руку, потянулась, коснулась его затылка, прижимая к себе:

— Чего он не простит?

— Того, что увёз тебя из его дома.

— Уехать — то был мой выбор.

— Я обещал ему не тревожить тебя и не ставить перед выбором.

— Очень опрометчиво, — я усмехнулась, и лёгким смешком отозвался Фернрод, — и весьма неразумно обмениваться с моим отцом подобными обещаниями.

Он промолчал. Я снова повернулась к нему:

— Фер, мой отец бывает весьма настойчив и упрям в достижении своих целей.

— Как и ты, — прошептал супруг с едва уловимой усмешкой.

— Да, наверное, — спорить не хотелось, да и после всего случившегося подобные споры были бы верхом глупости. — Но ты же расскажешь мне обо всех своих соглашениях и раздорах с ним?

— Может быть…

— Тогда отложим все обсуждения до того времени, когда окажемся в более подходящем для долгих разговоров месте. — Я ещё раз обняла его — хотелось жарких поцелуев, от которых вскипает кровь, хотелось тепла и нежности, с которой он шептал обещания перед отъездом из крепости, хотелось забыться на его груди, ловя дыхание, или запутаться пальцами в тёмном шёлке стекающих на плечи волос…

Но ни одно из подобных желаний сейчас не было возможным исполнить. И оставалось только бросить прощальный взгляд на разорённый и полумёртвый левый берег, где время от времени среди сплетения чёрных теней деревьев мелькали ещё более тёмные силуэты ядовитых тварей.

— Идём, Фер, остался всего-то один переход.

— Думаю, стража Лотлориэна уже ожидает нас…

Он первым спустился с камней, из-за которых мы наблюдали за левым берегом реки. Но едва я присела, оперлась на руку, спустила ноги вниз, нащупывая край обрыва и собираясь спрыгнуть, как супруг тут же обернулся и перехватил меня едва ли не на лету.

— Эль, ты совсем обезумела?

— Прости, больше такое не повторится…

Опустив меня на землю, он тотчас же окинул настороженным взглядом окрестности. И потянул за собой:

— Идём…

 

На Золотой Лес падали длинные тени вечереющих гор, когда мы добрались до северных границ. Мэллирн цвели в полную силу, и в воздухе разливался дурманяще-сладкий аромат, стирающий любые воспоминания о невзгодах былого или трудностях пройденного пути.

Стража встретила нас на границе, бесшумно выступив из-за необъятных стволов. И беспрепятственно пропустила — стражи границ Орофин и его брат Халдир хорошо знали меня и Фернрода, а приезда Митрандира уже не первый день дожидался владыка Амрот.

После коротких приветствий и перешучиваний со стражами, мы въехали в Лотлориэн. И с каждым шагом по золотому покрову осыпающейся листвы волшебных деревьев воспоминания о противоположном почерневшем береге Андуина истаивали, без остатка растворяясь в подступающей ночной темноте.

Братья-стражи Орофин и Халдир вызвались проводить нас до владыки Амрота, оставив пост прочим дозорным. Выступая дорогами Лотлориэна, я в последний раз оглянулась на утонувший во тьме восточный берег — ни один огонёк не мелькал на старых нехоженых тропах, и безжизненной казалась крепость, окутанная сумраком на вершине безлесного холма. Эрин Гален выглядел мёртвым — и не лишним было напомнить себе, что для прочего мира он более не существовал. Таур-э-Ндаэдэлос… Лес Великого Страха… Только так он теперь именовался и таким был для прочих эльдар.

Но в моей памяти жило иное… Зелёные лучи пробивающегося сквозь листву солнца, растекающиеся по полянам кристально-чистые синие ручьи, золото опадающей листвы и багрянец алых ягод на разложистых кустах. Зной и нега лета, занесённые снегом поляны с отпечатками звериных следов… Аромат первоцветов, испестрявших покатые горные склоны, терпкий запах опавшей листвы… Мой Эрин Гален был иным — не таким, как виделся с правого берега Андуина. Не таким, как стал в последнюю сотню лет. Совсем не таким…

И, вступая в границы земель Лотлориэна, мысли занимало одно: доказать правоту моей мудрой матери и позволить памяти жить. Для себя и супруга, вышагивающего рядом и бросающего искоса озабоченные взгляды, для родных и друзей, оказавшихся в кольце чёрного колдовства.

Для себя, для родных, для супруга... А ещё — для надежды, вынесенной из-под полога сплетения чёрных ветвей Эрин Гален: крошечной тайны, которая не заботила ни великих, ни мудрых, и которая обходила стороной всех прочих, кроме супруга, эльдар. Тайны, которой предстояло раскрыться и явиться в мир будущей весной…

---

1) Lûth-en-elleth — (синд.) женские чары

Вернуться к тексту

⁽¹⁾Вечность…

Серебро стремительного потока и золото опадающей листвы. Изумрудный ковёр шелковистых трав и полоса стройных молодых деревьев, оградивших плодородную луговину меж разливов двух рек… Эгладиль — щедрая земля на южной окраине Лотлориэна. Место, переполненное воспоминаниями юности и однажды уже становившееся мне новым домом. Однажды давно — чуть меньше тысячелетия тому назад…

Дом, который я долгое время называла своим, почти не сохранился — лишь передняя комната в два окна, где когда-то любила сидеть с рукоделием Гвэйнэль, и рассыхающаяся лестница в верхний зал, над которым вольно гуляли ветры и мерцали звёзды в проломах кровли.

От террасы и цветущего круглый год садика рядом с домом тоже мало что осталось. Но плетистые розы, которые я долгое время растила вдоль дорожки до побережья, сейчас увивали ограды и беседки почти в каждом доме по соседству — совсем как в тех мечтах-воспоминаниях, которые в детстве являла мне мать…

По соседству по-прежнему жили друзья: сын Гвэйнэль, построивший для обзаведшихся собственными семьями детей ещё два новых дома; Орофин с супругой и дочерью, покинувший отцовский кров; и его братья, всё ещё остававшиеся под одной крышей с матерью. Ближе к пристани появились дома двух сыновей Эйрона, младшего брата не вернувшегося с войны Эртана, и неизменным оставался бело-зелёный вымпел, развевающийся над приплясывающим в быстрых водах у пристани рыбацким челноком их отца…

Времена изменились, но даже в потоке времени кое-что способно оставаться нетленным. Эгладиль приветственно распахнул объятия, размывая вешними водами пережитые беды и прожитые вдали годы, обещая и приют, и заботу, и тепло родного очага…

 

Очаг ещё сохранился — камни Хитаэглир, из которых его сложили мастера Лоринанда, умели противостоять и времени, и невзгодам, и ветрам. Потолок нижней комнаты не успело поглотить время — потемневшие балки оставались надёжными и крепкими, и резные узоры на украшавших стены панелях ничуть не испортились — словно только-только сошли с верстака. Виноградные лозы и листья, причудливые птицы среди ветвей и диковинные цветы, каких никогда не знала земля Эгладиля, переливались под сберёгшими их слоями лака в заглядывающих через окна закатных лучах.

Я провела рукой по колонне, и дыхание перехватило воспоминаниями: трепетная улыбка Гвэйнэль, когда её взгляд останавливался на сыне, и наполненные печалью серые глаза… Белый парус на горизонте и солёный бриз, растирающий влагу по щекам…

Её сын и сейчас стоял за моей спиной, не решаясь до конца поверить безвозвратно решённому: этот дом снова подарит приют вечной страннице, вернувшейся через века.

— Не вздыхай так тяжко, Халлаурион, — я с улыбкой повернулась к сыну подруги, — не нужны ни шатры, ни гостевые комнаты. Да и чем эти стены хуже любой гостевой? Сердце дома на месте, — взмахом руки я обвела нижнюю комнату и нетронутый временем очаг, — остальное можно восстановить.

Он недоверчиво покачал головой и тоже коснулся колонны, словно испытывая её прочность. Вскинул взгляд к потолку, оглянулся на вход:

— Что ж, как знаешь, Эль. Мы поможем устроиться и принесём на первое время кое-что из необходимых вещей. Кровать вполне разместится здесь, — указал он на простенок между окнами, — а пока не восстановим кровлю и стены верхних комнат, у лестницы поставим плетёную перегородку — защитит от ветра в холодные дни и сохранит у постели тепло очага.

— Спасибо, Халлаурион.

Отмахнувшись от благодарностей и напоследок ещё раз придирчиво оглядев комнату, эллон направился к выходу. На пороге его шаги замедлились, он остановился:

— Эль…

Я оглянулась на зов.

— Очень рад нашей новой встрече, — на его губах заиграла слабая улыбка, делая его до боли похожим на мать, — и… И я понимаю, почему ты снова выбрала этот дом, — быстро договорил он, отвернулся и стремительно вышел наружу, оставив наедине с витающими призраками минувшего лишь меня.

 

Мой супруг объявился ближе к полуночи — просто неслышно возник в дверном проёме, выдав своё появление не шагами, а скрипом плохо смазанных петель.

Несмотря на тяготы оставшейся позади дороги и усталость после обустройства на новом месте, я не спала — снедаемая воспоминаниями прошлого и тревогами грядущего, не могла сомкнуть глаз. Лишь лежала на боку, разглядывая закрытую дверь и мерцание углей догоревшего очага, и одновременно желала и опасалась появления Фернрода. Желала снова оказаться с ним наедине, пусть и в этой полуразвалившейся хижине, но в безопасности и спокойствии тихой ночи. Опасалась его отповеди на это место, избранное для будущего, нового витка споров о дальнейшей дороге или ссор и вероятного противостояния… Фернрод благополучно сопроводил старика-адана от владений короля Трандуиля до обители Лотлориэна, но то был далеко не конец задуманного Митрандиром пути. Да и кауну Имладриса вовсе не следовало задерживаться надолго среди стражей владыки Амрота, какие бы добросердечные узы не связывали народы эльдар. Его путь ещё не завершился, и разумом я это понимала, вот только принять… сердцем принять не могла. Особенно потому, что нынешним днём твёрдо уверилась: по решению супруга Золотой Лес — последняя остановка в этом путешествии для меня. Днём, до того как направиться с Митрандиром к владыке Амроту, Фернрод ясно и безоговорочно дал это понять, попросив стражей Лотлориэна помочь обустроиться мне на новом месте. И открыто, в присутствии владыки Амрота и его приближённых, оспаривать волю супруга я не решилась, памятуя мамины слова. Но сейчас, наедине, ещё можно было бы попытаться…

Долгим взглядом оглядел Фернрод уцелевшую комнату, но не произнёс ни слова, опуская у стены принесённые с собой дорожные вещи. Бесшумно приблизился к очагу и так же бесшумно заглянул под крышку, прикрывавшую миску с оставленным для него ужином. Но есть не стал — только пригубил из кружки уже налитого вина и оглянулся в мою сторону. А поймав устремлённый на него взгляд, тут же отставил и кружку, в мгновение преодолев разделяющее нас расстояние. Опустился прямо на пол и положил подбородок на скрещенные руки у моей подушки.

— Ты не спишь… — то ли спросил, то ли утвердил непреложную истину.

Я покачала головой, натягивая повыше на плечи одеяло. Несмотря на ласковую весеннюю ночь, меня знобило от усталости и несмолкаемых мыслей, а гуляющий по комнате ветерок развевал остатки тепла.

В глазах супруга проскользнула нескрываемая тревога:

— Что с тобой, Эль?

— Устала. Просто устала…

Казалось, слетевшее с губ слово не на шутку испугало его — он подхватился с пола и пересел на край кровати, осторожно коснувшись моей щеки.

— Эль, я не мог появиться раньше, — прошептал он, а едва ощутимые прикосновения его пальцев пробежались от моей скулы до виска.

— Знаю, Фер.

Он прикрыл глаза, поглаживая мои волосы, и от его руки заструилось отчётливо уловимое целительное тепло.

— Фер, не надо, — поспешив остановить его усилия, я накрыла ладонью подрагивающие пальцы у своего виска и перевернулась на спину, вглядываясь в осунувшееся лицо супруга, — всё в порядке.

— Ты уверена?

— Да. — Чуть помедлив, окончательно решаясь, я поднялась на постели и села, подвинувшись поближе к нему и не отпуская его руки. — Я хочу тебе что-то сказать… И не смотри с таким испугом, это не самая худшая новость! — невольно вырвалось насмешливое восклицание при виде его изменившегося лица.

Он молчаливо ждал продолжения, но тревога не исчезала из его глаз, — привыкший к неожиданностям и множество раз слышавший не самые добрые известия, он даже сейчас оставался готовым ко всему воителем. И не важно, что за стенами убежища в охраняемых землях стрекотали сверчки, а не выли варги, и кружились светлячки, а не огненные стрелы. И что я потянулась, положив ладони ему на плечи, и улыбнулась, пытаясь отогнать тревоги.

— Помнишь, минувшей зимой ты задал вопрос, на который не получил ответ тотчас же? В кабинете моего отца, когда я случайно подслушала ваш с отцом разговор… — пришлось напомнить.

Он заинтересованно изогнул бровь, но по-прежнему молчал, побуждая говорить меня.

— Так вот, теперь я с уверенностью готова ответить: «Да, Фер. Да, это так».

Тревога на его лице сменилась недоверием. Затем губы чуть дрогнули в едва уловимой усмешке:

— Очень этому рад, дорогая. Но мне кажется, что за словами о прошлом ты приготовила нечто большее, — прозорливо добавил он, не оставляя мне путей к отступлению.

Набрав в грудь побольше воздуха, чтобы наверняка выговорить теснящиеся на губах слова, я обняла его за шею:

— Не уезжай…

— Эль… — он осторожно попытался высвободиться.

Но я не позволила, понимая, что другая возможность объясниться может представиться очень нескоро.

— Вернее, не так… Не оставляй меня одну, не оставляй сейчас… Позволь поехать с вами. Ты же знаешь, меня не пугают трудности дороги.

Он не стал отстраняться, а его ладонь легла мне на затылок.

— Зато они испугают меня, если ты будешь рядом, — едва слышно прошептал он, и его тёплое дыхание защекотало мне ухо. Чуть помолчав, но не делая попыток ослабить объятия, спросил: — Что тревожит тебя, дорогая?

— Ты ещё спрашиваешь? — голос дрогнул, но, закусив губу, удалось продолжить ровно: — Разве ты не знаешь, что дурной знак расставаться супругам в такое время, как у нас сейчас?

Теперь он всё-таки выпрямился, заставляя оторваться от его плеча. Взял в ладони моё лицо и наклонился, ловя взгляд.

— Звёздочка моя, это пустое. К тому же, моё отсутствие будет недолгим: два перехода через горы, и я возвращусь сюда.

— Но, Фер…

— Обещаю, Эль. — И сложно было бы даже попытаться оспорить уверенность, с какой произнесены были эти слова.

Я тряхнула головой, не пытаясь высвободиться и почти без надежды продолжая настаивать:

— Нет. Как ты не понимаешь?! Дурной знак…

— Нам ли оглядываться на знамения? — он широко улыбнулся — самоуверенно и дерзко, как всегда.

— Разве тебя не пугают приметы?

— Нет, бренниль нин, не пугают. Что мне дурные знамения, когда меня благословил высшей милостью сам Илюватар? — И, не дожидаясь ответа, он коснулся губами моих губ, даря осторожный поцелуй.

— Боюсь тебя потерять… — выдохнула я, едва сдерживая дрожащие на ресницах слёзы — несколькими словами он обрушил любые надежды попытаться изменить уже принятое решение, а перечить его воле попросту не оставалось сил.

— Это невозможно, дорогая моя, — прошептал он, осыпая поцелуями моё лицо. — Невозможно с того мгновения, как наши клятвы достигли Илюватара. No methed-en-Arda… — повторил он мои слова. — Разве не так?

— Так, — вырвался сдавленный всхлип, тут же заглушённый поцелуем.

— Я тоже тебя люблю, моя несравненная бренниль Элириэль…

И оставалось лишь крепче обнять супруга, чтобы попытаться подтвердить слова признаний: пусть они и не привели к достижению желаемого, но и разочарований не принесли ни в ту ночь, ни в последующие. Никогда...

* * *

…Мэллирн отцветали, щедро сыпля золотом хрупких лепестков на изумрудный ковёр трав. Порывистый ветер с Парт-Келебрант, уже по-летнему тёплый, вздымал в воздух целые охапки невесомых цветов, врываясь под покров гигантских деревьев. А когда лес гасил напор игривого ветра, блёклые золотистые искры неслышно опускались к земле, слетали в воду и неслись вместе с серебристыми струями вниз по течению — до Андуина и дальше; через дикие земли, поросшие буйными травами; к необъятному морю и плачущим чайкам, провожающим корабли в закат.

Я брела по опушке леса на границе лугов Эгладиля, подставляя лицо порывам душистого южного ветра и время от времени срывая дикие цветы, на здешних плодородных землях достигающие иногда мне до пояса. Длинные гибкие стебли словно сами собой сплетались в венок, должный украсить меня на сегодняшнем празднике, а мысли то взметались вслед за порывами ветра, то осыпались отцветшими лепестками. На берегу Келебрант складывали костры, которым предстояло запылать ночью, и пели песни, готовясь к наступлению Лаэр.⁽²⁾ Заканчивалась весна…

Немало миновало дней с той поры, как я проводила супруга к северным границам Лотлориэна и в одиночестве возвратилась в Эгладиль. Он уезжал, когда ладья Итиль начала умалять своё сияние. А сейчас для начала летних празднований ждали только появления серебристого шара в поднебесье и заката ладьи Ариэн.

До отъезда Фернрода нам выпал лишь десяток дней спокойной и тихой жизни — Митрандир не тревожил своего провожатого, проводя дни и ночи в чертогах владыки Амрота. Мой же супруг дни напролёт гремел инструментами, восстанавливая вместе с соседями стены полуразрушенного дома. Наедине мы оставались лишь когда на землю спускалась ночная мгла, но ни к новым уговорам, ни к разговорам о расставании я более не решалась возвращаться. Уверенность Фернрода, его поцелуи, усмешки и насмешки не оставляли места сомнениям, тревогам или страхам — вечным моим спутникам и товарищам, после его отъезда возвратившимся водночас.

«Ты успеешь вернуться к грядущей весне, Фер?» — спросила я его перед расставанием.

Он взглянул с откровенным удивлением: «Что за мысли, моя дорогая? Я намерен возвратиться ещё до истечения нынешней!»

В тот момент его голос был полон неизменной уверенности. Но нынешняя весна уже заканчивалась, а венок для празднования Лаэр я плела по-прежнему одна…

Пурпурный, жёлтый, голубой, лазурный, белый, фиолетовый… Цветы один за другим складывались в беспорядочный узор. Пёстрый, яркий, необузданный — как моя жизнь, пока её путеводная нить не зацепилась за острие такой же несгибаемой воли… Пока я в очередной раз опавшим листом не осела далеко от корней родного дерева, в одиночестве наблюдая, как отцветает очередная весна…

Завершив круг венка и накрепко увязав в кольцо стебли, рукавом платья я смахнула с волос принесённые ветром лепестки мэллирн. И лишь подняв глаза и отведя от лица руку, поймала на себе внимательный взгляд.

Прислонившись плечом к стволу, под деревом стоял высокий эллон, и серебристая кора ореолом оттеняла длинные чёрные пряди его спадавших за спину волос. Скрестив на груди руки, пожёвывая травинку и свалив грудой у корней потрёпанные вещи, он наблюдал за мной. А на его губах играла неизменная самоуверенная насмешка.

Не отводя от него глаз, я приблизилась.

Он приложил руку к груди и церемонно поклонился.

— Каун Фернрод всё же сдержал своё обещание? — поинтересовалась я.

— Больше не каун, бренниль Элириэль, — ответил он. — Но всё же сегодня ещё весна, а значит — сдержал.

Я протянула к нему руки с венком, и он послушно наклонился, подставляя макушку. И лишь когда голову супруга увенчали цветы, я осознала сказанные им слова.

— Не каун? Что это значит?

— Браннон Глорфиндэль освободил меня от обетов и клятв, данных Имладрису. Отныне я больше не командир отрядов стражи и не воитель гвардии владыки Эльронда, а всего лишь эллон, вольный жить по зову сердца и исполнять лишь те приказания, к которым подтолкнёт судьба.

— И что ты намерен делать дальше?

Его руки сомкнулись на моей талии, притягивая ближе, а в зелёных глазах заплясали искры насмешки:

— Даже не знаю… — протянул он. — Любить свою супругу, растить детей…

— Ты соскучишься по своей вольготной и беспокойной жизни в первое же десятилетие!

— Сомневаюсь, что с тобой это получится, моя дорогая, — невнятно пробормотал он, целуя меня в шею. — А что намерена делать моя непоседливая жена?

Прогнувшись в объятиях, я заставила Фернрода оборвать поцелуи. И тут же обвила руками шею супруга, пытаясь уловить незнакомые оттенки в играющей на его губах улыбке. Самоуверенность никуда не делась — но сейчас она казалась оправданной. Надменность виделась гордостью, и бесконечной нежностью светился взгляд.

Я погладила его по щеке:

— Сейчас она намерена спешно сплести второй венок, взамен отобранного супругом, и, как только разгорятся огни, обязательно отправиться танцевать.

— Обязательно?

— Конечно! Пока не стала окончательно неуклюжей и неповоротливой!

Он засмеялся, крепко стискивая объятия и снова припадая губами к моей шее.

— С нетерпением жду именно этого момента, дорогая!

— Что?!

Слова возмущения ещё дрожали в воздухе, как Фернрод произнёс со смехом:

— Когда ты станешь неуклюжей и неповоротливой, я хотя бы буду уверен в том, что найду тебя там, где оставил!

— Ах ты…

Но он крепко-накрепко стиснул объятия, не позволяя шевельнуться, и запечатал восклицание поцелуем.

— Я, дорогая, бесконечно люблю тебя…

Закатное солнце пробивалось сквозь густую листву косыми лучами. Блики и тени мешались над головой, порошили облетающие лепестки, и шёпот слов растворялся в доносящихся от реки голосах.

Отвечая на поцелуи Фернрода, я не верила в бесконечность безмятежности и тихого счастья. И тем дороже становился каждый миг его объятий, каждый вздох и каждый час тёплой ночи под выплывающей над горизонтом ладьёй Тилиона, приводившего лето в неподвластные времени земли эльдар…

---

1) uir — (синд.) вечность

Вернуться к тексту

2) Лаэр — Laer (синд.) лето, первый день припадает примерно на двадцатые числа мая.

Вернуться к тексту

Лотлориэн

1110 год т.э.

Эгладиль

Нынешняя весна не слишком баловала солнечными деньками или ранним теплом. Под порывами верта покачивались деревья, и в окне, выходящем на реку, проносились осколки небесной синевы, проглядывая сквозь низкие иссиня-серые тучи.

Два дня накануне лили нескончаемые дожди, свободно проникая под поредевшие кроны мэллирн, только-только собирающиеся распуститься душистыми цветами и одеться в новую листву. Ливни прибавили немало воды к тающим в горах снегам, и вздувшаяся от паводка река грозила вот-вот выплеснуться из берегов.

Несмотря на угрозу наводнения, взбунтовавшаяся река сейчас волновала меньше всего — на берегу второй день работали живущие по соседству стражи, возводили запруды и отводные канавы, укрепляли берега. Но среди них не было супруга — пять дней назад он уехал охотиться, и до сей поры никто из отправившихся с ним воинов не возвратился назад.

Возвращения Фернрода я ждала ещё накануне вечером — никогда раньше супруг не проводил вне дома тот день, что сейчас наступал. Но даже когда миновала холодная беззвёздная ночь и забрезжил рассвет, он не приехал. Но ни в сердце, ни в мыслях тревоги не было — покой и мир владели здешними лесами, и даже возвышающаяся по ту сторону Великой реки чёрная крепость на безлесном холме за годы, минувшие с приезда сюда, стала казаться едва ли не меньшей угрозой, чем рушащиеся с неба потоки дождя. Оставалось заняться домашними делами, коротая день, и ждать…

 

Выйдя на крыльцо, чтобы подрезать плети роз, начавшие выпускать молодые побеги над входом в дом, я заметила супругу Орофина — эллет тоже вышла из дома и направлялась к работающим на берегу стражам с подносом в руках. Мне было что добавить к её горячему вину, и я поспешила вернуться в дом.

Едва я снова вышла из дому и спустилась по ступеням, неся только-только вынутый из печи пирог, как за спиной громко хлопнула дверь и мимо меня пролетел маленький вихрь.

— Мэлле!.. — сорвался с моих губ оклик.

Маленькая проказница преодолела уже половну пути до второй розовой арки на тропе к побережью, но остановилась. И тотчас же обернулась с невинным видом:

— Э́миль мэль, э́руй-нин даф си го́вад а́дар,⁽¹⁾ — пропела она, пританцовывая.

Она всё ещё мешала слоги в словах и акценты фраз, переделывала их по собственному удовольствию, но нам с супругом казалось, что в этой путанице есть какой-то иной ритм — её собственный, не всегда понятный нам, неизведанный, но всё же узнаваемый и имеющий право на жизнь. И наставления в речи она получала очень осторожные, играя со словами так, как желала сама. Избранное имя, к выбору которого время от времени подталкивал её отец, наша девочка даже не собиралась озвучивать, с удовольствием откликаясь на Мэллерин — первое, что сорвалось с моих губ, едва она открыла глаза. И в этом я её понимала, ведь и ко мне обращение «Эль» до сей поры было позволено только близким и родным, храня и пробуждая воспоминания о нежности родных объятий и тепле домашнего очага…

— Мэллерин, дорогая, где же ты собираешься искать встречи с отцом? — только и оставалось спросить.

Связь фэа Мэллерин и её отца даже до появления на свет была устойчивой и крепкой, а уж после рождения…

— Они уже там, нана! — махнула малышка рукой, порываясь сей же момент нестись по направлению к Карас Галадону.

— Тогда подожди, пока они появятся здесь…

— Нана! Они здесь! — Мэллерин запрыгала на дорожке, указывая пальцем на тропу вдоль реки, где зазвучали голоса. — Правильнее там? Да? Или здесь? — окончательно запуталась она. Но долго в размышления не стала вдаваться: — Я побегу первой! И не волнуйся, дождь мне теперь не страшен, — она метнулась ко мне, завертелась на дорожке, — смотри какой у меня плащ и какие сапожки!

Плащ и сапожки действительно были совсем-совсем новые — первые подарки ближайшие соседи принесли ещё на рассвете, когда она спала.

Я присела, отдаваясь объятиям крошечных ручек, и поцеловала её щёчку:

— Беги, родная моя, отец тоже очень желает видеть тебя.

 

Они действительно приближались по тропе над рекой от Карас Галадона: Фернрод; Румиль — младший брат Орофина; Халлаурион — сын моей давней подруги Гвейнэль; и его младший сын Этэльрон. Их добыча была велика… И когда Фернрод попросил подмоги, скинув ношу на плечи прочих эллонов, мне стало ясно, что одним пирогом для удачливых охотников никак не обойтись.

Мэллерин подлетела к отцу, повиснув на подставленном локте. Он, смеясь, приподнял и руку, и её на руке, заставляя оторваться от земли. Подхватил повыше, подбросил в воздух, откровенно наслаждаясь заливистым смехом, и поймал, осторожно прижимая к груди:

— Мэлле, как же я по тебе скучал…

— Папочка, я тоже! Я тоже скучала! — затараторила Мэллерин. — А тебя так долго не было, а мама тоже всё время в окно выглядывала, и думала, что ты не придешь сегодня…

— И скучала? — широко улыбаясь, переспросил супруг меня, едва я приблизилась.

Подтверждать вслух очевидное я не стала, особенно на глазах десятка соседей и друзей, и произнесла только:

— Вы долго в этот раз…

Но Фернрод не разобрал за словами укора — или не пожелал разбирать, — а прочие мелочи его никогда не смущали. Он наклонил голову, без стеснения потянулся ко мне губами и сквозь поцелуи выговорил:

— Дождь помешал… А с пустыми руками возвращаться никто не хотел…

— Я так и поняла…

Он опустил глаза, разглядывая ещё горячий пирог, который я по-прежнему держала перед собой. И рассмеялся:

— Дорогая, так торжественно меня ещё никогда с охоты не встречали!

Его смех был так заразителен, что я тоже не удержалась:

— А это и не для тебя!

Он попытался было изобразить обиду, но в тот же миг вмешалась Мэллерин, на корню гася даже наигранные споры:

— Это для соседей, папочка! — она обхватила отца за шею, заставляя смотреть на неё, и принялась быстро объяснять: — Был дождь, и вода текла со всего берега! А потом обвалился целый обрыв! И соседи стали копать землю, чтобы нас не затопило, а я помогала маме готовить…

— Вижу, милая, вижу, — покорно согласился Фернрод. И тут же оглянулся на укреплённый берег: — Погоди, Мэлле, мама права, надо всех поблагодарить.

Он опустил Мэллерин на землю и направился к соседям, отложившим на время работу и собравшимся в небольшой беседке на берегу. Орофин, Халдир и старший сын Халлауриона как раз опустошили принесённые женой Орофина кубки, а вернувшиеся с Фернродом охотники разделили добычу и в свою очередь тоже не прочь были согреться вином. Мой пирог оказался весьма кстати и был встречен с радостью.

Пока супруг и соседи обменивались новостями и благодарностями, маленькая ручка ухватила меня за подол юбки и нетерпеливо задёргала. Я присела к дочери.

— Что случилось, Мэллерин?

— Мамочка, можно я пойду погуляю? — выпалила она, вертясь и оглядываясь во все стороны, выказывая полную готовность бежать по своим делам. Отец объявился дома, взрослые разговоры её мало интересовали, а подарки только и ждали, чтобы их испробовать… — Я не промокну, ты же видишь.

— Хорошо, милая, только к реке не приближайся.

— Да, мамочка! — в мгновение ока Мэллерин оказалась за пределами беседки. — Мы с Гэльнис пойдём в лес, она вчера видела зайчонка…

— И не пугайте зверей!

— Мы только посмотрим, из укрытия, трогать не станем! — на ходу обернувшись, бросила она и со всех ног помчалась к лесу.

— И к закату чтобы обе вернулись!

— Хо-ро-шоооо! — донеслось издалека.

— Не волнуйся, Эль, ей ничего не грозит, — поспешил успокоить Халлаурион.

Я согласно кивнула, поднимаясь в полный рост, но, как и всегда, не могла не тревожиться, теряя из виду дочь.

Фернрод допил вино и обнял меня за плечи:

— Ты не станешь сердиться, если я помогу здесь сначала, а потом займусь добычей?

— Нет, дорогой, не стоит волноваться, твоё отсутствие дома только поможет мне быстрее закончить все дела.

Кто-то из стражей засмеялся. Супруг тоже усмехнулся, обнял меня крепче и склонился к самому уху:

— Ты подумала, Эль?

— О чём? — не сразу поняла я.

— О нашем последнем разговоре… Ты собиралась выбрать место, где хотела бы поселиться надолго.

Напоминание помогло.

— На это совсем не было времени! — засмеялась я.

Он тронул губами мой висок:

— Ничуть не тороплю, дорогая, но всё же… мне было бы не лишним это знать.

Я вскинула голову, пытаясь разглядеть выражение его лица.

— Ты что-то задумал?

— Увидишь…

— Фер!

— В своё время всё узнаешь…

— Но, Фер!

С тихим смешком супруг прижался лбом к моему затылку, не позволяя разглядывать себя.

— Всё в своё время, Эль. Пока что решай, но помни, что я совсем не хочу, чтобы наша девочка спала, росла и играла с друзьями, не выпуская оружие из рук... — Я невольно бросила взгляд за реку на чёрный лес, так и не собирающийся одеваться листвой. А Фернрод прибавил: — В остальном же — где бы ты не пожелала поселиться, я постараюсь выстроить дом, который будет достоин тебя.

— Звучит угрожающе, дорогой! — громкое восклицание вызвало смех у начавших прислушиваться соседей. — А ты не станешь противиться тому, что в ближайшее время нашим домом будет этот лес?

Он покачал головой и, прежде чем опустить с моих плеч руки, ещё раз крепко стиснул объятия.

— Что угодно, любовь моя, хоть нора перианнат⁽²⁾! — не таясь и не понижая голоса воскликнул супруг, вызвав у соседей новый взрыв смеха.

— О, нет! До обдумывания таких жилищ мои размышления ещё не доходили!

— Так подумай! — И повернулся к соседям: — Давайте заканчивать с берегом, до вечера надо успеть… Найдутся инструменты, чтобы сразу начать, времени зря не теряя?

Орофин согласно кивнул, отставляя вино:

— Идём, всё на месте. С тобой так и вовсе быстро закончим, немного осталось.

— Вечером ждём всех у нас! — напомнила я покидающим беседку воинам, собирая остатки их скорой трапезы со стола.

Крошечное синее пятнышко промелькнуло в воздухе. В поле зрения затрепетали лазурные крылышки, и небольшая бабочка опустилась на стол.

Я протянула руку, подставляя ей указательный палец:

— А вот и ты, маленькая вестница…

Бабочка вспорхнула и перебралась на мою руку, щекоча усиками. Немного посидела и опять трепыхнула крылышками, срываясь ввысь.

Выходивший последним Халдир оторвал от неё взгляд и с сомнением хмыкнул, разглядывая обручальное кольцо на моей руке.

— Нет, мэллон, я ничуть не изменилась и не научилась их понимать, — угадала я написанные на его лице мысли. — Но её появление сегодня понять не слишком сложно…

— Ты изменилась, Эль, — усмехнулся он. — Изменилась хотя бы в том, что такое простое кольцо в былые времена вряд ли оказалось бы на твоей руке.

Я опустила взгляд на тонкий золотой ободок, сверкающий на указательном пальце.

— Не в кольце дело, Халдир…

— А в руке, на которой оно надето, — подхватил страж. — Особенно если это рука ювелира, способного поражать своей искусностью даже владык эльдар.

— Мне достаточно того, что имею сейчас, Халдир. А в остальном…— я оторвалась от созерцания украшения и хлопнула ладонью по столу. — Решено! Когда наступит твой час произнести супружеские клятвы, вы со своей избранницей получите самые великолепные и потрясающие воображение кольца, какие только сможет изготовить эта рука! — Вскинув руку, я помахала ему в воздухе и прищёлкнула пальцами. — И, клянусь, это будет лишь малая часть той благодарности, что живёт в моём сердце ко всем вам!

Страж рассмеялся:

— Моё сердце отдано лесу, Эль, и в нём нет места иным избранницам!

— Поживём — увидим, Халдир. От любви и судьбы убежать нельзя.

Он легкомысленно отмахнулся, но оспаривать всем известные истины не стал, вместо этого бегом поспешив к берегу реки, где уже вовсю снова кипела работа.

С остатками трапезы я направилась домой. Предстояло ещё закончить с праздничным ужином, приготовить платье для виновницы всей суматохи — Мэллерин, выбрать себе и супругу подходящий наряд…

Этот день каждый год с головой погружал в заботы. Но однажды окунувшись в них, я ни за что не пожелала бы отказаться.

Никогда…

---

1) Eml mel erui-nin daf si govad adar(синд.) — мамочка дорогая, первой мне позволь сегодня встретить отца.

Вернуться к тексту

2) periannath — (синд.) народ хоббитов

Вернуться к тексту