И снова "прощай" (гет)

Суд над Гриндевальдом завершился.

Куинни медленно ступала по холлу роскошного дворца, так долго служившего местом судилища; все взоры магического мира были прикованы к этому дворцу и ко всему, что там происходило.

Но сегодня эта эпоха подошла к концу. Сегодня Куинни дала последние показания в зале суда с пурпурными стенами, последний раз поднялась на трибуну под вспышки колдокамер, последний раз скрипучие Прытко пишущие перья журналистов фиксировали каждое её слово. Всё это было в последний раз. Куинни знала это, но поверить — поверить не могла.

Она уходила из зала пешком — обыкновенно отсюда выбирались порталами, так было безопаснее и быстрее. Но сегодня ей хотелось спуститься по ступенькам огромной парадной лестницы, пройти через холл и, раскрыв тяжёлую, тугую дверь, выбраться на свежий воздух. Быть может, так она сможет поверить, что война окончена?

Куинни просила оставить её одну. Слишком много шума в голове, слишком много голосов, слишком много воспоминаний, слишком много усилий, чтобы сдержать эту лавину чужих дум, эмоций и чувств. Особенно здесь… в зале суда. Она остро — так остро! — нуждалась в тишине и молчании.

Тесей Скамандер дал ей талисман, который прятал её от чужих глаз, и теперь никто её не видел, не окликал, не останавливал. Это было просто замечательно.

Куинни остановилась на мраморных ступеньках старинного дворца, скрываясь в тени надменных статуй… она собиралась уйти куда-нибудь — но уйти не могла. Куда? В гостиничный номер, в который она возвращалась каждый вечер после судебных заседаний? На вокзал? В транспортный отдел Министерства, к порталам, ведущим в самые отдалённые уголки мира?.. Сбежать от других людей нетрудно. Но куда — куда бежать от самой себя, от своих мыслей и воспоминаний?

Куинни охватила слабость, в последнее время всё чаще мучившая её после стольких усилий, направленных на то, чтобы не сойти с ума в потоке чужой боли, ярости и отчаяния. Ничего. Это закончилось. Это пройдёт… нужно сосредоточиться на дыхании.

Она не знала, сколько простояла так, в пустоте и беззвучии мира, не видела, когда небо затянуло серыми тучами и когда начался дождь. Крупные, частые капли застучали по мрамору, на лужах внизу начали лопаться пузыри. Тёплый, мирный запах дождя распространился по площади.

— Здравствуй, Куинни.

Тесей Скамандер незаметно — она в задумчивости не заметила, — подошёл к ней со спины и укрыл зонтом. Вместе с зонтом её укрыли и его эмоции: сострадание, нежность, беспокойство. Суд вымотал его, и он понимал, как сильно он вымотал её. Он восхищался её мужеством — о, смешной!.. Тесей негодовал и злился на войну, на Гриндевальда, на всё и всех, что окрасило их молодость в кровавые тона, украло лёгкость и безмятежность бытия, унесло жизни стольких… стольких…

…Всех тех, кого они не сберегли, не успели, не поймали, тех, кого пришлось принести в жертву, тех, кого Тесей и такие, как он, вели на смерть под дробь барабанов. Всех тех, кому пришлось выбирать сторону и отстаивать её до конца.

— Война закончилась, Тесей. Это всё в прошлом, — мягко произнесла Куинни, — а мы — в настоящем, Тесей. Сегодня. Сейчас.

— Ты всегда всё понимаешь, — вздохнул он, — интересно, кто-нибудь понимает тебя так, как ты понимаешь других, Куинни?

— Тина всегда понимала меня с полуслова… да нет, с полувзгляда… и безо всякой легиллеменции.

— Ты не сердишься на Ньюта? Он отнял её у тебя…

— О, нет, — Куинни немного оживилась, — а ты и рад, что за Ньютом теперь есть, кому присмотреть.

Тесей хмыкнул.

— Верно. Он в надёжных руках.

Она улыбнулась в ответ, и на её щеках заиграли очаровательные ямочки. Словно солнце выглянуло из-за туч, заставляя переливаться нежными красками радугу. На душе у Тесея потеплело, и он почувствовал, как оттаивает после долгих, тяжелых и неприятных дней судилища над Гриндевальдом и его приспешниками. Они так долго вспоминали всё самое страшное, отвратительное и жуткое, что казалось, будто в мире не осталось ничего, кроме этого мрака; в каждом глотке воздуха был привкус горечи.

Куинни приходилось тяжелее многих — она слишком многое знала, и пропускала через себя едва ли не всё, что ощущали и думали другие: побеждённые и победители, палачи и жертвы, требующие возмездия. Она слышала всех, и ей стоило огромного труда хоть немного закрыться. А ведь Куинни очень устала — сколько лет вела она тихую подрывную работу подле Гриндевальда, дерзко обманывая его — его, одного из лучших легиллементов мира, самого страшного преступника современности. Пока Тесей выполнял тайные поручения Аврората, Куинни работала в самом сердце вулкана; без информации, которую она предоставляла, не удалось бы им сделать и половины, не удалось бы приблизить победу. Разве не она привела Гриндевальда на край обрыва — а он шёл за ней, точно с завязанными глазами? Разве не она выяснила, что Альбус Дамблдор всё ещё имеет значительное влияние на чувства и мысли Геллерта?

А в это время все — практически все, — считали её предательницей! Полагали, будто она подлинная сторонница Гриндевальда… Да и теперь, когда правда открылась, когда о ней кричали со страниц сотен газет, положение Куинни стало немногим лучше. Однажды в коридорах, в перерыве между заседаниями суда, один из коллег Тесея по английскому Аврорату бросил фразу в адрес Куинни, стоявшей достаточно близко, чтобы услышать:

— Да уж, вот кто трудился для победы над Гриндевальдом в поте лица… и тела! Конечно, это только мое мнение, но я не выводил бы на первый план подобных… созданий.

Дело едва не дошло до дуэли, но Куинни положила конец вспыхнувшей было ссоре и увела Тесея подальше от этого сноба. «Не стоит сердиться, мистер Скамандер, — мягко сказала она тогда. — Вы не понимаете, почему я так спокойна? Но это так смешно… тем более, на самом деле все эти сплетни — полнейшая чушь. Геллерт никогда не интересовался женщинами… и вообще романтическими отношениями с кем бы то ни было. Мадемуазель Розье долго пыталась его соблазнить, но у неё ничего не вышло. Как и у многих других. В нас, в нашей красоте он видел просто орудия, инструменты влияния… и только. А ещё он так гордился, что умеет избегать коварных женских чар!». Куинни рассмеялась в тот момент почти весело, словно всё это было детской игрой.

«Если бы вы знали, что люди думают друг о друге, мистер Скамандер, — сказала она давно, ещё раньше, — то беспокоились бы о своей репутации не больше моего». Очаровательная Куинни, дерзкая, немного легкомысленная, — такою он заставал её нечасто. В дни суда Тесей единственный раз — во время той стычки в коридоре, — слышал её смех. В остальные дни серьёзное выражение не покидало нежного лица красавицы американки, и даже тень улыбки не касалась чуть заметно подкрашенных губ.

Но если сегодня — сейчас, эта самая Куинни находила в себе силы улыбаться — всё должно было быть хорошо…

— Ой, Тесей, смотри — радуга! — Куинни указала на небо; он обернулся и поднял голову, слегка прищуриваясь.

Действительно, над крышами старинных зданий в жемчужно-сером небе раскинулась широкая, яркая радуга. Тесей присмотрелся — и улыбнулся.

— Гляди-ка, а вот и вторая… двойная радуга!

Дождь ещё шёл, но уже не такой сильный. Мягкая завеса дождевых капель лишь слегка колыхалась в воздухе.

Тесей обернулся к Куинни. Она смотрела вверх своими ясными синими глазами. Мечтательное выражение очень шло ей — было естественным для неё.

— Как красиво! — вздохнула она.

— Очень. Знаешь, Куинни, прежде я не замечал, что это такой красивый город…

Она кивнула и поправила золотистый локон, упавший ей на лоб.

— Пройдёмся? — предложил Тесей, неопределённым жестом указывая на раскинувшуюся перед ними площадь, и почувствовал, как нежная рука Куинни коснулась его локтя — ласково и доверчиво. Они спустились вниз по широким мраморным ступеням; казалось, город ждал их, чтобы спрятать, принять, укрыть среди улиц и переулков, площадей, скверов и парков.

Дождь то заканчивался, то снова начинался — но они не складывали зонт, и его чёрные крылья укрывали их обоих от остального мира. Талисман, спрятанный в кармане Куинни, продолжал работать — и пока она держалась за руку Тесея, его тоже никто не узнавал и не замечал.

Он нуждался в этом не меньше, чем она.

Они кружили по городу в согласном молчании — и им было так хорошо и спокойно, как не было уже давно. Спускались прозрачные сумерки, витрины магазинов и кафе начинали играть разноцветными огнями, зазывая посетителей.

— Зайдём? — спросил Тесей, остановившись перед одним из уютных, красивых кафе, из раскрытых дверей которых доносился сдержанный гул голосов.

— Нет, мне совсем туда не хотелось бы. И я знаю, что ты тоже не хочешь.

— Ничего от тебя не скроешь, — усмехнулся Тесей.

— Я уже не такая нахалка, как прежде, и не озвучиваю очень многое.

— Ты никогда не была нахалкой. Это было так… обезоруживающе.

Куинни лукаво улыбнулась.

— Поначалу ты думал иначе!

— Это было до того, как мы… стали работать вместе. До того, как я узнал, какая ты.

Куинни отвела глаза.

— Пойдём, Тесей…

И они вновь принялись кружить по улицам. В окнах домов зажигался свет; разноцветные огоньки приветливо мигали в ночной темноте. Тесей понимал — Куинни знает, какие чувства и думы навевают ему эти чужие окна с их уютным светом и теплом. Но о чём думает она? Тоскует ли по дому в Америке? Мечтает ли о новом доме, о новой жизни — жизни после войны?..

В лёгкой улыбке Куинни ему виделась тихая, светлая печаль.

— Это правда, что ты больше не работаешь в МАКУСА? — решился он нарушить тишину, ставшую для него невыносимой.

— Правда, — охотно откликнулась она, — пусть и говорят, что бывших там не бывает, но я… больше не хочу. Война окончена, и с меня всего этого хватит.

Война была окончена, а нервы Куинни основательно расшатаны. Целители, работавшие при министерстве, подтверждали, что ещё немного — и образ жизни разведчицы если не убил бы её, то свёл с ума, сделав не только бесполезной, но и опасной.

— А ты… остаёшься в своём Аврорате?

— Это моя работа… и, наверно, судьба. Хотя ты знаешь… теперь, когда я добился всех этих регалий и должностей, моё честолюбие куда-то подевалось.

— Ты всё сделаешь правильно, Тесей. Ты справишься.

— Ты веришь?

— Верю и знаю.

Тесею казалось, что не только он сам — весь дремлющий город слышит, как громко колотится сердце в его груди.

— Ты хочешь вернуться в Америку? — спросил Тесей вслух, а сам подумал: «Куинни, ты же всё понимаешь — я хочу знать, как ты желаешь распорядиться своей свободой».

Куинни пожала плечами.

— Честно, не знаю.

Она действительно не знала — Куинни было всё равно, Америка или Англия, Франция или Германия. Её отчаянным, горячим желанием было обрести дом — она вовсе не была создана для судьбы «перекати-поля». Дом подле человека, который нуждался бы в ней — и в котором нуждалась бы она. Неважно, в какой стране. Совсем неважно…

А этот человек стоял здесь, возле перил знаменитого моста посреди спящего города. Стоял и до сих пор не мог поверить, что она подпустила его так близко и позволила идти рядом, держать её под руку и задавать вопросы; не мог прийти в себя от смятения, радости и надежды, и собраться с духом, чтобы произнести вслух вертевшиеся на языке слова. Он боялся, что Куинни скажет «нет», и положит конец его счастью быть рядом с ней.

Но ночь заканчивалась — всё равно часы, минуты, секунды катились в бездну, как золотые звёзды катятся с небес, и Тесей больше не в силах был ждать. Куинни вспомнила свою детскую мечту — чтобы все люди были друг для друга такими же открытыми и понятными, как для неё. Тогда Тесей тоже знал бы, что она чувствует, и можно было бы ничего не говорить.

Хотя… разве самые важные слова не хочется услышать — и знать, как они прозвучат?..

Куинни склонила голову на плечо Тесея, чувствуя, как быстро бьётся его сердце под тонким сукном строгого костюма. Она позволила себе чувствовать и слышать — всё его тепло и нежность к ней, всё его желание обнимать её тонкую талию и целовать её улыбающиеся розовые губы. Он давно уже любил её и мечтал о ней, только не верил, что она ответит на его чувства. Чудак! Рана после потери Леты затянулась, оставив рубец — он смертельно боялся вновь потерять кого-то дорогого; а Куинни боялась, что её вновь предадут, или что чьё-то чувство снова останется лишь простым и мимолётным увлечением — недостаточно сильным, чтобы пожелать преодолеть вместе с ней какую бы то ни было трудность.

Тесей знал о ней много — очень много; да и она немало знала о нём. А об этом мире они оба определённо знали гораздо больше, чем могли вынести в одиночку. А уж сколько трудностей и тягот они перенесли вместе — не счесть за эти бесконечно долгие, страшные годы. Их тянуло друг к другу — тянуло уже давно. Такие разные, совсем как Тина и Ньют, — они нужны друг другу, так нужны! И прежде, чем Тесей успел произнести эти слова, Куинни уже знала, знала и понимала:

— Я люблю тебя, Куинни. Останься со мной, не улетай… пожалуйста.

Она подняла голову, позволяя Тесею увидеть, как сияют её глаза. Она знала… хотя долго, так долго не хотела знать, не хотела слышать и понимать очевидного. Избегала встреч, исчезала, отгораживалась ледяной стеной, притворяясь слепой и глухой…

Но это всё в прошлом. А они в настоящем — сегодня, сейчас.

— Хотела бы я, чтобы ты знал — как я люблю тебя, Тесей… — прошептала Куинни и поднялась на цыпочки, чтобы его поцеловать.

В небе над городом расцветали нежные краски рассвета. А Куинни вновь говорила «прощай» — одиночеству, сомнениям и страхам.