Рейд (джен)

Мрачные тени в небе над Даремом неслись со стороны моря то на фоне выглядывавшей из-за густых облаков луны, то скрывались за ними и летели сквозь влажное марево, и их почти невозможно было заметить с земли. Но если бы кто-то взглянул в зачарованный телескоп, то увидел, как хищно развевались под порывами встречного ветра их чёрные мантии, и азартно блестели в прорезях масок глаза. И сразу понял бы, кто перед ним.

Эта ночь обещала стать славной: сегодня они вновь докажут Лорду и самим себе, как хорошо умеют и могут сеять страх! Неважно где — цель могла быть любой; главное — оставить незабываемое напоминание о себе в виде тел и расцветшей над домом метки.

У них была одна бутылка вина на четверых, но пили они сегодня, скорей, символически, включая и те пару бокалов, что позволили себе за скромным походным ужином, пока намечали примерную цель. В какой-то момент Торфинн Роули сделал смачный глоток, поравнявнялся со старшим Лестрейнджем, ловко передавая бутылку, а затем указал на фермы, мелькавшие где-то внизу:

— Может, одна из них? — возбуждённо прокричал он, перекрывая дующий им в лицо ветер. — Быстро закончим — и продолжим вечер ещё где-то?

— А пожалуй, — согласился с ним, закладывая вираж, Лестрейндж.

— Почему бы и нет, — авторитетно кивнул Малфой, притормаживая метлу, и отмахиваясь от коварно лезущих в лицо из-под капюшона волос. — На правах командира предложение одобряю. Возражения есть? — он обернулся к МакНейру, но тот, зависнув в воздухе за его спиной, молча покачал головой.

— Раз уж у нас сегодня такое единодушие, а ты, Руди, лучшую свою половину из дома не захватил, — Роули лихо развернулся к ним всем лицом, — внесу ещё одно предложение. Господа, давайте не будем растягивать, а? Обойдёмся, так сказать, без прелюдий, — мрачно хохотнул он. — Если я и хочу женских криков сегодня, то пусть это будут крики от удовольствия, а? Я такую девчонку на Диагон-элле вчера повстречал! Сделаем быстро всё и разбежимся? Хороший маггл — мёртвый маггл, всё такое…

Они расхохотались и направили свои мётлы вниз.

* * *

Было уже почти одиннадцать, когда пожилые супруги Джим и Бекки Фергюсоны собрались, наконец, ко сну. Обычно они ложились раньше, но вечер был уж больно приятным и тёплым — жаль было терять такой… осень была совсем близко, и, возможно, подобного тепла в этом году уже не выпадет. Так что они долго сидели на диване внизу, в гостиной. Досмотрели сперва старый фильм, потом переключились на вечерние новости, затем за чаем их пообсуждали — хотя да что тут ещё обсуждать, если цены на электричество и бензин повысят и так? Всё пустое, разве что лучше заранее подговиться, как в войну — и собрались ложиться.

— Пойду, проверю сараи, — произнёс Джим, вставая и вновь надевая тапочки.

— Думаешь, к мальчикам снова дружки явились? — Бекки покачала головой и вздохнула о своих непутёвых внуках, младшему из которых давно перевалило за двадцать пять, а старший уже успел развестись.

— Да какие дружки, — отмахнулся от жены старый Джим, — у них сегодня работа… кипит, — он усмехнулся в усы, доставая ружьё из шкафа, и сломав его пополам, посмотрел сквозь пустые стволы. — Но сараи проверить надо... неспокойно мне за гусей... мало ли... Цезарь, ко мне!

— Да оставь ты в покое пса, — Бекки опустила руку и почесала Цезаря, седого ирландского волкодава, за ухом, и тот блаженно всхрапнул во сне. Пёс был уже немолод, слеп на один глаз, но верен своей хозяйке, и спал всегда рядом с ней.

Поэтому отставной сержант Фергюсон отправился нести караул у гусей один, и уже одно это должно приблизить нас к мысли, что всё примет трагический оборот. Пожалуй, для всех участников этих событий, но мы должны понимать, о каких мрачных временах говорим. Неосторожность и вера в лучшее сгубила немало людей, поэтому, выходя за дверь, стоит помнить, что назад можно уже не вернуться.

Или же, наоборот, входя…

* * *

Спустившись на землю, отряд Пожирателей разделился, заходя на ферму с разных сторон, как им указал сегодняшний командир: кто куда.

Сам же Люциус Малфой, как главный в сегодняшней операции, решил войти, как ему и подобает, с парадного входа. Так что он, дождавшись, пока старый маггл скроется за углом дома, решил, что с ним разберётся кто-то другой, и, не желая отбирать у этого кого-то добычу, с достоинством поднялся на крыльцо.

Он вошёл в дом неспешной, вальяжной походкой хозяина положения и огляделся, стягивая с головы капюшон и снимая маску. Что ж… бедненько, но чистенько… там, справа, похоже, столовая, а за ней кухня — а вон там, должно быть, гостиная и спальня хозяев… Спрятав маску в карман, и убрав, наконец, мешавшие волосы, он тихо двинулся к спальне — и уже на самом пороге гостиной, где мерцал какой-то голубой свет, обо что-то споткнулся.

— Мя-а-а-а! — мерзко провыло оно, — и Малфой вырубил тварь Ступефаем... вернее, хотел вырубить, но в потёмках, кажется, не попал. Кинул заклинание ещё раз — а потом всё вышло из-под контроля.

В первый момент Малфой даже не понял, что его одолело. Оно было сродни вырвавшемуся из ада демону: мрачная здоровенная тень метнулась на него сбоку, обдавая запахом псины, на затянутой в чёрную перчатку руке и палочке сомкнулись мощные челюсти, и гостиную наполнил утробный рык и стон боли.

Холодок пробежал по спине Малфоя, когда он услышал жалобный хруст, а потом челюсти переместились уже на его запястье, и он заорал, пытаясь ударить проклятого зверя. Но тут на помощь собаке пришла хозяйка и её фарфоровые тарелочки, которые с немелодичным звуком раскалывались, по большей части, о его несчастную голову. Возможно, это даже была керамика или стекло, но в тот момент Люциусу Малфою явно было не до подобных тонкостей — он, отступая, как мог прикрывался от хозяйского гнева свободной рукой, и пытался отбиться от пса.

— Не смей бить собаку! — услышал Малфой, и особенно неудачное попадание раскроило ему осколком фарфора лоб — и зачем он только снял маску! Он проклинал себя за ненужный пафос, но не от магглов же ему, в самом деле, прятаться… Малфой пошатнулся, и, запинаясь о край ковра, наступил на край собственной мантии и повалился навзничь, больно ударившись головой. Но не успел он даже выдохнуть, как пёс, зарычав ещё злее, поставил лапы поверженному злодею на грудь. Он вообще мог, сообразно кличке, делать одновременно несколько дел: жутко рычать, капать на Малфоя слюной и, кажется, вот-вот сломать ему своим весом рёбра.

Люциус Малфой же смог сделать только одно — нервно сглотнуть.

А потом старушка пронзительно закричала.

И нет, это был не крик паники, к которым, он в целом привык:

— Джи-и-и-м! — зычно голосила она. Таким криком в древние времена римляне поднимали гарнизоны на стену, чтобы отбросить варварские атаки. — Джи-и-им, нас грабят! Джиндж, дорогая, бери второе ружьё! — грозно призывала она, и чего Малфой точно никак не хотел — знакомиться с этой Джиндж.

Разумеется, он не лежал на месте — конечно же, он попытался… не сбежать, нет. Отползти. Выбраться из-под этой рычащей туши, скалящейся ему прямо в лицо. Но сегодня, кажется, была совсем не его ночь… Что ж, он был не одинок в этом.

* * *

Торфинну Роули выпало проникнуть в дом с тыла, однако задней двери там не нашлось — только колючие заросли; зато на втором этаже тускло светилось окошко, затянутое немолодой тюлевой занавеской. Роули тихо взлетел и, зависнув рядом с окном на метле, осторожненько заглянул с самого края. Обстановка внутри была весьма скромной: кровать почти у окна, тумбочка, выцветшие обои в цветочек. Розовые резиновые сапожки... и какой-то инвентарь, прислонённый в углу, которому в спальне никак не место. А на кровати… О, да ему повезло! Маггла в постели выглядела, пожалуй что, пасторально мило: сидела, скрестив по-турецки ноги, с какой-то книгой, вся такая расслабленная, в домашнем, и с полотенцем на голове — что может быть очаровательней, ага? И Роули, предвкушая скорое развлечение, постучал.

Она уронила книгу, вытаращилась, и он театрально заставил створки окна волшебным образом распахнуться. Маггла, кажется, замерла, сунув руку в карман потасканного сиреневого халата. Роули грозно втиснулся в окно, и тут он сам не понял, что с ним произошло — он ослеп и понял, что умирает. Он не мог ни выдохнуть, ни вдохнуть... а потом что-то со страшной силой ударило его по груди, и он почувствовал, как подоконник ушёл у него из-под ног, и Роули рухнул в бездну.

Летел он, правда, недалеко — всего-то второй этаж, и падение его смягчили сломанные его телом кусты шиповника. Но всё это было слишком далеко от него, потому что он впервые узнал, что такое перцовый баллончик.

Джинджер Фергюсон как раз дочитывала главу, в которой леди Розельда, наконец, готова была открыть свои чувства красавцу Эрику, когда за окном что-то подозрительно зашуршало. Напугать её было не так просто: Джинджер пять лет убила на скорой в пропахшем марихуаной Брикстоне — и кого она только не возила, начиная с обдолбанных наркоманов. Да и бывший у неё был тот ещё тип: боксёр с отбитыми насмерть мозгами — жизнь он ей знатно испортил, но зато неплохо поставил удар. Хорошо, что его посадили.

А уж где она квартиру снимала, прежде чем вернуться сюда! Так что ничто не могло её испугать — будто к ней в окна не лезли! А перцовый баллончик — вот он, всегда под рукой. Опять же, у неё тут три кузена-придурка... Вот, пожалуйста — снова на них что-то нашло, и теперь они вздумали её ночью в окно пугать.

Балахон! Маска! Ну, не дебилы ли? Нет, ну ясно, что Брайан — тот совсем на голову больной, и эти их с Робином сомнительные дружки. Вот они и толкают Джона на кривую дорожку.

А ведь кузен Джон, в отличие от старших братьев, даже окончил колледж. Пусть и агрономический. Но он, по крайней мере, хотел сделать на их ферме что-то хорошее, а не перегонять на продажу весь урожай. Только она и Джон не расстраивали своих деда и бабушку.

Джинджер выглянула в окно, стараясь разглядеть идиота, упавшего на кусты, и тут бабушка внизу закричала.

* * *

Брайан Фергюсон как раз закончил регулировать давление, когда услышал у дверей сарая не то чтобы шум… просто ночь стала звучать иначе. Он вообще был внимателен до таких вещей, и интуиция его ещё ни разу не подводила, разве что только с женой, но от этого никто ведь не застрахован!

— Т-ш-ш! — велел он братьям и расстегнул кобуру со своей малышкой, за которую по уму мог бы получить десять лет.

— Ах ты, сука, — прошипел Робин Фергюсон, увлечённый и бескомпромиссный футбольный болельщик, закалённый выездными и домашними матчами родного клуба. — Это точно старый Сэм решил, что ему не нужна конкуренция! И подослал своих. Ну, сейчас что-то будет… — он взялся поудобней за монтировку.

— Может вызывать этих твоих... коллег? — спросил, убирая в коробочку ареометр, Джон.

— Головой думай! — шикнул на него Брайан, выразительно указав на внушительный змеевик.

Джон спокойно пожал плечами и взялся за обрезок стальной трубы.

— Бобби, давай-ка к рубильнику, — скомандовал Брайан, занимая давно проверенную позицию. — Три-четыре!

В отличие от своих товарищей, Уолден МакНейр не был беспечен и не позволил гордыне себя ослепить — сделал это вспыхнувший прямо перед глазами прожектор. А затем что-то ужалило его в ногу, и МакНейру показалось, будто его поджаривают — а потом мир быстро померк.

МакНейр не мог знать этого, но ему просто не повезло оказаться не в том месте и не в то время: Брайана Фергюсона вышвырнули из рядов британской полиции не просто так. И, может быть, с формой он и расстался, но привычки за собой сохранил. Как и старый американский пороховой ещё тазер, на который начальство всегда закрывало глаза. В конце концов, тут не Штаты, боевого оружия констеблям не выдают — нужно же как-то было выживать на лондонских улицах.

— Вот скоты, — ругался уже в голос Брайан, со знанием дела пиная носком тяжёлого и грязного резинового сапога лежащего на земле ублюдка. — Вот как знали, что мы сегодня собрались гнать.

— Слушай, может это сектант какой? — Джон снял с незнакомца необычную маску и повертел в руках. — Старый Сэм не стал бы связываться с такими, у него младший сын — пастор. И вообще…

— И откуда тогда он тут взялся? — скептически хмыкнул Брайан.

— На запах пришёл, — отмахнулся от него Робин, сматывая руки и ноги бессознательного МакНейра старой слегка поржавевшей проволокой. А потом они вдруг услышали сперва крики бабушки, а потом слева — дуплетом выстрел.

Трое братьев напряжённо переглянулись — дед воевал, он просто так не дастся, а женщины в доме — нет. Они тут же рванули к дому, не замечая, как втоптали в грязь странную палочку, которую уронил сектант.

* * *

Младшие Фергюсоны верили в своего деда: он в Северной Африке против Роммеля воевал, он в Италии высаживался — у него наград целый ящик! А уж скольких пьяных дебоширов он на их же глазах скручивал только так…

Конечно же, Родольфус Лестрейндж о славном боевом прошлом отставного сержанта Фергюсона не ведал ни сном, ни духом. Он проводил взглядом Малфоя, покачал головой и, избавившись от неудобного балахона, хрустнул шей и неспешно двинул за старым магглом, когда тот скрылся за темнеющим углом дома. Как всегда, придётся ему подчищать за всеми.

За углом Лестрейнджа ждали кусты смородины и сарай, а вот маггла не наблюдалось. Зато дверь в сарай была открыта, и в сарае горел тусклый свет — ну куда этому старику ещё было деться. Лестрейнджу хотелось закончить с этой неприятной обязанностью побыстрей — как Роули недавно и предлагал.

И только он вошёл в дверь, как услышал за спиной твёрдый старческий голос:

— Эй ты, руки вверх, не то стреляю. Кто бы ты ни был, нечего шариться по ночам в чужом сарае! Считаю до трёх!

Мерлина ради, это был маггл, всего лишь простой старый маггл. Ну что он мог сделать? Стрелять? Ох уж это их огнеплюйное маггловское оружие. На стороне Родольфуса были опыт и магия — в конце концов, он был одним из лучших дуэлянтов своего поколения и блистал в школьном дуэльном клубе, и грозно себя показал даже на тренировках у Долохова. К тому же Родольфус Лестрейндж никогда идиотом не был и носил заговорённый от пуль амулет — семейный трофей времён Гриндевальда. Чего ему было бояться?

«Ни одна пуля», — хмыкнул про себя он, и уже начинал разворачиваться на каблуках в пируэте, когда сзади бабахнуло, и он закричал от боли, которой никак не ждал, успев завершить дуэльный жест только на голых инстинктах. Его тело дёрнулось конвульсивно вперёд, ведомое неким диким порывом, и инерция сыграла с ним злую шутку — падая, он проломил хлипкую фанерную перегородку в загон с гусями и, кажется, вывихнул руку, выронив свою палочку, и не видя, как его противник, пролетев пару футов, тоже упал.

От шока Родольфус Лестрейндж не видел сейчас ничего, поглощённый ослепляющей болью. И не слышал. Зато громко сыпал проклятьями и стонал, пока на его голову не обрушились настоящие порождения бездны.

Честно говоря, до сего момента гусей Лестрейндж видел в основном в запечённом виде на столе — ну, или в небе, когда они куда-то тоскливо летели клином… При близком же и тесном знакомстве выяснилось, что эти здоровенные, фунтов по двадцать, твари бесчеловечно больно щипаются — а ещё страшно шипят. Хуже змей. К тому же чудовищно бьются крыльями.

Не то чтобы гуси имели к Лестрейнджу что-то действительно личное. Перепуганные внезапным выстрелом, они всполошились, а когда незваный гость проломил собою перегородку, сделали единственное, что пришло им на ум: с ужасным гагаканьем устремились сквозь пролом на свободу, и попытки Лестрейнджа лёжа отбиться от них сделали всё только хуже.

К его невезению, гуси к тому же защищали от него свою территорию, и лучшее, что он мог бы сделать — покинуть её. Но он не мог. Не мог даже перевернуться на спину, ибо стоило ему только пошевелиться, как ужасная, обжигающая его задницу боль, заставляла его шипеть и ругаться, что придавало гусям лишь боевой задор. И самым страшным, что он толком разобрал в творящемся вокруг него хаосе, был тихий, но вполне отчётливый и очень знакомый Родольфусу хруст ломающейся под его же собственным локтем волшебной палочки.

— Дед, дед не умирай, а! — послышалось у сарая.

— А ну-ка, все отошли, — раздался женский суровый голос. — Пульс есть, Джон, заводи машину скорей, деда надо в больницу.

— А этого?

— А «этого» я на нашей ферме не видела. И видеть у нас не хочу... насмотрелась на эти рожи. — было последними, что услышал Лестрейндж, и ему милосердно прилетело по голове прикладом.

* * *

Люциус Малфой всегда обладал весьма богатой фантазией, и представить мог многое — но не то, что группа угрюмых магглов будет бить его ногами, обутыми в резиновые сапоги, пахнущие гусиным помётом.

Это было больно, но что хуже — это было чудовищно унизительно. Особенно когда он в какой-то момент понял, что уже не только стонет от боли, но и бессильно всхлипывает, упиваясь жалостью к самому себе.

Он даже представить не мог, что бедняге Лестрейнджу, которого, вытащили из сарая и бросили рядом с ним, пришлось куда хуже: огнеплюйное маггловское оружие дважды плюнуло в него отнюдь не огнём, не свинцом, а старой и доброй солью. Так что теперь не только сидеть, но и лежать на спине было для него сущей пыткой, и забвение было единственным, что стояло сейчас между ним и болью.

— У, Ирод! — злобная маггловская старушка выплеснула на Лестрейнджа ведро помоев, и тот застонал, приходя в себя. — Будешь знать, как чужие сараи грабить и стариков обижать!

Лучше всех было, пожалуй, МакНейру, как-то отстранённо думал Малфой — в смысле было ему совсем никак, потому что он всё ещё не пришёл в сознание, и ужасные грязные магглы могли на него разве что поплевать.

— Эй, идиоты! — раздалось из рычавшей двигателем машины, — у меня там ещё один под окном! Деньте его куда-нибудь; бабушка, да садись уже. Ох, вот и поменялась дежурством…

Джинджер вдавила газ, и машина растворилась в ночи, мерцая алыми габаритами. Оставляя во дворе фермы Фергюсонов одних мужчин — и Малфой решил, что это совсем не к добру. У них вывернули карманы, ощупали, где только можно, а затем снова били — долго, методично, с чувством, умением и комментариями Брайана Фергюсона, сторонника жёстких и действенных полицейских мер, за которые его в своё время и выгнали.

Потом их погрузили в кузов старой машины, пропахшей гнилыми яблоками, и куда-то везли... долго везли и выбросили, наконец, на свалке... так, по крайней мере, решил для себя Малфой, судя по исходящему амбре от той мерзости, в которой он сейчас и лежал.

Небо на востоке начинало светлеть. Наступал новый день, и этот день не обещал им ничего, совсем ничего хорошего.

Люциус Малфой с трудом пошевелился и попытался сесть. Это действительно оказалась свалка — и некоторая часть её содержимого уже успела на них налипнуть. Он, содрогнувшись от омерзения и острого приступа тошноты, стряхнул с себя что-то длинное, склизкое и донельзя вонючее, и попытался встать и оглядеться.

Открывшаяся его взгляду картина была просто безысходна: вокруг простирались горы и горы мусора. Люциус даже не думал, что свалка в принципе может быть такой огромной, занимая собой всё обозримое пространство.

И он абсолютно не представлял, куда им всем идти.

* * *

Долохов нашёл их ближе к полудню, когда МакНейра уже удалось освободить от врезавшейся в тело до крови проволоки, а Роули перестал вслух страдать, что больше не может видеть, и теперь просто тихо раскачивался, зажмурив красные опухшие глаза на отёкшем лице. Лестрейндж же лежал на животе, и ему, как самому пострадавшему, Люциус подложил под голову свой чёрный плащ. И все они являли собой ужасное зрелище. И жалкое: четыре мага без палочек, находящиеся неизвестно где... к тому же, обобранные до нитки.

Конечно же, ни один из них даже представить не мог, что ценные вещи и фамильные драгоценности лежат не так далеко от них — на той же свалке у подножия подгнивающей кучи мусора. Если чему и научил своих внуков старый сержант, так это тому, что краденное до добра не доводит. Не найдя при сектантах ни водительских прав, ни других документов, те сложили всё найденное в пакет и, уезжая, выбросили все эти бабские побрякушки ублюдков подальше — да и забыли.

Появление Долохова, с одной стороны, страдальцев вроде обрадовало — но с другой… Хуже всего было то, что тот даже не стал утруждаться себя комментариями — плюнул только да, взяв первыми Малфоя и Роули, молча аппарировал с ними прямиком в Малфой-мэнор.

— Хороши бойцы! Ничего не скажешь, садитесь уже, — Долохов… нет, не язвил. И даже не смеялся над ними, когда они слегка оклемались и смогли собраться в гостиной для разбора полётов. В его глазах застыло, пожалуй что, удивление — и, честно говоря, уж лучше бы он издевался.

— Руди не может, — сумрачно ответил Малфой, послушно опускаясь в мягкое кресло. И пробормотал с тоской: — Что же мы Лорду-то будем теперь говорить? — спросил он, глядя, как потупившись, сгорбился в кресле МакНейр, который с тех пор как они вернулись, угрюмо отмалчивался.

— Что столкнулись с превосходящими силами, — ответил Долохов. И припечатал: — И не соврёте. Значит, дед с бабкой, и трое внуков, да? — уточнил он.

— И внучка ещё, — Роули приложил лёд ко всё ещё слезящимся красным глазам.

— А ещё у них злобный пёс и безумная кошка, — добавил Малфой, чувствуя, насколько он жалок сейчас.

— Вы ещё на гусей мне сошлитесь, да, — наконец ухмыльнулся Долохов. И это было лучше того изумления, с которым он до этой поры глядел на них всех.

Пожиратели Смерти подняли него глаза и синхронно вздрогнули.

— Я никогда не думал, — подал голос стоящий, держась за спинку дивана, Лестрейндж, — что эти твари такие жуткие.

Руки у него подёргивались до сих пор.

И огромные багровые кровоподтёки на них от этого выглядели особенно зловеще.

— Лорду расскажи, — предложил Долохов. — Он твой юмор оценит. Или жене…

— Ну что с этой магглой не так? — вновь тоскливо простонал Роули. — Я к ней в окно, а она меня ка-а-ак... и с крыши сбросила. Зачем ей в спальне лопата?

На словах про лопату Долохов не удержался и засмеялся в голос:

— Тебя, наверно ждала. Зачем же к даме — и в окно?

Он оглядел их, хмыкнул коротко, но донельзя обидно, и махнул рукой: пошли, мол, Лорд уже ждёт.

К некоторому ошеломлению страдальцев, тот их выслушал даже сочувственно, и вместо того, чтобы показательно за такой позорный провал наказать, покачал головой:

— Я всегда говорил, что эти магглы — настоящие чудовища, — он несколько театрально вздохнул. — Ступайте и набирайтесь сил. Однажды мы очистим наше волшебное общество от их жестокого и пагубного влияния. И тогда наступит золотой век...

* * *

Отставной сержант Джеймс Патрик Фергюсон скончался в той же больнице, где работала его внучка, всего через месяц: угодивший ему в грудь Ступефай, пусть и несколько запоздало, сыграл свою мрачную роль. Впрочем, он прожил хотя и не слишком простую, но достойную жизнь, и провожать его пришли все друзья и соседи.

В этот же год не стало и Цезаря.

Миссис Фергюсон прожила ещё долго, и успела подержать на руках правнуков.

Брайан и Робин смогли вывести свой бизнес на легальные рельсы и перебрались в большой город, по которому оба скучали.

А Джинджер же вышла за своего кузена Джона, и однажды их дочь нашла в грязи во дворе странную, не тронутую гниением палочку, и в её руках та вдруг рассыпала тёплые серебристые искры.