Аризонская пустошь (гет)

Надпись на бледной ржавой табличке гласит: «Не вторгаться! Нарушителей застрелят. Выживших расстреляют снова!» Чуть выше — другая, треугольная, с изображением кареты и лошади и подписью «Тпру!» Очевидно, что в этом месте гостей не ждут. Но чтобы найти индейскую резервацию Виннебаго в штате Аризона, Алек прошел три километра под адским пеклом, и сейчас его не напугает даже мамаша Кэри, не то что таблички с угрозами.

Палящее солнце как будто хочет выжечь все, что встретится на пути у его лучей. Алек думает, что еще пять минут в этой пустыне, и он сам превратится в пустошь. Куртку приходится снять, как и рубашку. Он идет в одних брюках, песок засыпается в ботинки и от ветра попадает в глаза. Вокруг — желтый туман и песочные скалы причудливых форм. Вокруг — редкие засохшие кустарники и сплошная желтая земля.

Алек идет вперед. Прямо перед ним на выжженной от солнца траве заброшенный серый вигвам размером с двухэтажный дом. Он наполовину разрушен, палки торчат в разные стороны, Алек осторожно заходит внутрь через то место, где когда-то была дверь. Внутри пусто, только посредине стоит огромный столб, от которого во все стороны отходят палки — они образуют крышу, некоторые из них покрашены краской в синие и желтые цвета.

Внутри душно. Алек мечтает о прохладной тени и ледяном озере. Но он знает, что в этом месте подобным мечтам сбыться не суждено. Говорят, Аризона страдает от сильной засухи. Сам он новости не смотрит — ненавидит всех этих напомаженных красавчиков, что регулярно вешают телезрителям на уши лапшу. Но Кэри от них в восторге. Она каждый вечер за ужином пересказывает Алеку сводку новостей, и он еле сдерживается, чтобы не заорать. Он давно уже не любит Кэри. Но у него нет ничего — ни денег, ни машины, ни работы. Если он бросит Кэри сейчас — останется ни с чем.

Сразу за вигвамом стоит покосившийся магазин. Но вокруг — ни одного индейца, словно солнце выжгло здесь всю жизнь дотла. Алек идет дальше, изнывая от жары, глаза слепит желтизна, и она здесь повсюду — на небе, земле, траве. Все, чего касаются солнечные лучи, имеет отметины этого цвета.

Наконец Алек видит поселение: низенькие лачуги, завешанные тряпками, покосившиеся сараи без окон и дверей, развешенная на веревках одежда, в воздухе витает запах костра.

— Играть? — слышит он сиплый голос.

К нему подходит низкий индеец в красной рубахе, его длинные черные волосы заплетены в несколько косичек, на шее — коллекция самых невообразимых амулетов. Он смуглый, взгляд его темный и недобрый, улыбка обнажает несколько серебряных зубов.

Алек вопросительно поднимает бровь.

— Вы хотеть играть? — повторяет индеец.

Он говорит с сильным акцентом и рукой показывает в сторону самого высокого дома в этой резервации — в нем два этажа, он сбит из белых досок и явно появился здесь недавно. На доме красуется табличка «Казино».

Алек озирается. Ему сказали найти Остроклюва — тот отвечает за азартные игры в этом поселении. Друг Алека — он индеец — заверил, что это лучший способ заработать деньжат, но обратиться нужно именно к нему. А когда будут деньги, тогда-то наконец он и бросит Кэри. Алек кривится, вспоминая, как отвратительно выпирают поверх джинсов ее бока.

Где, черт возьми, этот Остроклюв?

— Уходи, — хмурится индеец. — Уходи!

Он выглядит недовольным и озирается по сторонам.

Алек достает из рюкзака листок и карандаш, пишет печатными буквами имя шамана и демонстрирует индейцу. Тот — вполне предсказуемо — ничего не понимает.

— Остроклюв, — поясняет Алек.

— Прочь! — почти кричит индеец. — Ружье!

Тогда Алек быстро дорисовывает на листке профиль человека с клювом — довольно схематично, — а потом снова показывает. Индеец смотрит на его рисунок и хмурится. Морщины на смуглом лице выделяются очень явно, как будто их нарисовали толстой кистью. Этот отпечаток оставили солнце и время.

Индеец торопливо убегает, оставляя Алека одного. Он осматривается, пытаясь увидеть других людей. Возможно, в жаркий полдень все прячутся в тени своих лачуг, поэтому эта резервация выглядит такой пустынной.

Алек замечает красивую темноволосую девушку, которая украдкой наблюдает за ним из-за развешенного на веревках тряпья. Она высокая и худая, на ней простое хлопковое платье, бывшее когда-то белым, но пожелтевшее от грязи. На черных блестящих волосах индианки головной убор из перьев, а на шее — красная веревка. Девушка улыбается, а потом прячет свое лицо за висящей одеждой. Алек наблюдает за ее длинными худыми ногами — она стоит босиком.

В голове все плавится от жары и сухости воздуха. Не пора ли пойти искать этого индейца? Словно услышав его мысли, тот появляется и быстрым шагом идет к Алеку.

— За мной, — говорит он и показывает в сторону покосившейся лачуги, на которой развевается флаг: на красном фоне солнце из белых вигвамов.

Алек поворачивается посмотреть на девушку, но ее уже нет у той веревки с бельем, поэтому он следует за индейцем, но внутрь заходит один.

Хижина, в которой он оказывается, древняя, как сама Америка. На полу брошены шкуры животных — Алек узнает в них койотов, — на стенах висят черепа рогатого скота, окна завешены тряпьем, свет приглушен, стоят несколько свечей. На сидении из соломы и камней восседает старый индеец, его серебряные седые волосы убраны в низкий хвост, он одет в черную накидку и держит в руке засохшую ветвь, которая тлеет, заполняя ароматным дымом все тесное пространство.

— Здравствуй, путник, — он говорит без акцента, и голос его, низкий и грудной, создан для того, чтобы рассказывать легенды о тех временах, когда индейские племена еще были полноправными жителями этих мест. — Меня зовут Токэла.

— Я Алек. Очень рад встретиться с вами.

Токэла изучает его своим цепким взглядом.

— Какая нужда привела тебя в нашу резервацию? Многие путники приходят к шаманам, чтобы излечить болезни. Но тебе интересны деньги. Я прав?

— Мой друг рассказал мне, что здесь есть казино, — говорит Алек.

— Ваш друг не соврал, хотя мы и не любим, когда кто-то рассказывает об этом месте посторонним.

— Я никому не скажу! — заверяет Алек.

Токэла проводит тлеющей веткой перед своим лицом и жадно втягивает дым. А потом протягивает Алеку миску с водой. Тот делает несколько глотков, а остатки выливает себе на голову. Становится легче дышать.

Токэла хитро улыбается, наблюдая за этим. Он подносит тлеющую ветвь к лицу Алека, и тот против воли делает глубокий вдох. Туман мгновенно обволакивает его мысли, тело расслабляется. Он откидывается назад и облокачивается на стену, обитую шкурой койота. Он чувствует легкость, чувствует прохладу. Видит, как Токэла довольно кивает.

— Тебе нужно отдохнуть с дороги, — говорит он, и Алеку кажется, что его голос становится убаюкивающим. — Моя дочь Ишкуина позаботится о тебе, — Токэла улыбается и выходит на улицу.

Сквозь дым, которым наполнилась хижина, Алек видит индианку, что пряталась от него за развешанным тряпьем на улице. Ишкуина грациозна, как кошка, босыми ногами она шагает бесшумно, только звенят в ее ушах серьги-цепочки. Она садится рядом с Алеком, предлагает ему обитую кожей флягу. Где-то на задворках сознания мелькает мысль, что не нужно пить все, что предлагают, но приятый дурман растворяет ее, как кислота. Алек делает глоток — и жидкость обжигает его горло. Он кашляет и глотает губами воздух. Алек думает об аризонской пустыне, обжигающем солнце и цветочном запахе Ишкуины, который пробивается сквозь танцующий дым. Алек полулежит, глаза его закрыты. Он чувствует, как кто-то касается его обнаженной груди и проводит пальцами по животу.

Ишкуина — он видит ее, когда открывает глаза. Она улыбается и придвигается ближе. Алек видит, как танцуют огоньки от свечей в ее раскосых глазах, слышит звон ее сережек-цепочек, на концах которых танцуют серебряные звезды. Ишкуина так близко, что он чувствует ее сладкий запах, касается рукой ее гладких и жестких волос, пропускает их сквозь пальцы.

Алек чувствует, как усиливаются все его ощущения, и как притупляется разум. Ишкуина наклоняется и касается губами его губ, сначала легко, потом ощутимее, пока он не начинает отвечать на поцелуй. На вкус она — специи и дым от костра. Дрожь бежит по его телу, когда Ишкуина касается пальцами шеи, груди, живота и замирает у застежки брюк. Она красивая, стройная, гладкая. Некстати вспоминается Кэри, которая заметно поправилась несколько лет назад. Говорит, что из-за стресса на работе похудеть просто невозможно. Но ведь влюблялся Алек не в эту упитанную женщину, а в стройную красотку из дома напротив. Кэри могла бы и постараться ради него.

К черту. Он не будет думать о жене сейчас. Алек притягивает Ишкуину к себе, целует шею, плечи, спускает легкое платье ниже, обнажает смуглую грудь. Ишкуина садится сверху и слегка толкает его — он падает на настил и совсем не чувствует, как солома впивается в его спину. Он чувствует только, как Ишкуина кончиком языка дотрагивается до его шеи и проводит им выше, до уха. Алек вздрагивает, когда она прижимается к его паху, потому что чувствует, что возбужден до предела.

Хижина пропадает, весь мир вокруг исчезает, он ничего не видит и не слышит, только чувствует, как Ишкуина касается и целует его везде, чувствует ее мягкую и нежную кожу под своими пальцами. Не замечает, как она снимает с него штаны, но ощущает, какая горячая Ишкуина внутри. Этот жар распаляет его еще сильнее. Она двигается, ускоряя темп, Алек слышит ее сдавленное дыхание и чувствует, что находится на грани. Ишкуина опускается на его грудь и закрывает рот поцелуем как раз в тот момент, когда он кончает. В это мгновение в голове словно что-то взрывается, Алек сжимает Ишкуину в объятиях и часто дышит, а потом проваливается во тьму.

Когда Алек вновь открывает глаза, все его тело болит. Он чувствует, как солнце испепеляет его, и пот течет по лицу. Пошевелиться не удается. Алек не сразу понимает, что привязан толстой веревкой к столбу.

— Что происходит? — спрашивает он охрипшим голосом.

Его никто не слушает. Индейцы жгут свои благовония, раскладывают бубны, переговариваются. Алеку ужасно хочется пить. Он ведь даже не добрался до казино, так за что его распяли посреди этой чертовой пустыни?

Спустя мгновение он видит Ишкуину. Она босая, в белой одежде из хлопка, ее красивая смуглая грудь оголена. В руке Ишкуина держит маленькую палку.

— Ишкуина, что происходит? Развяжите меня немедленно!

Она улыбается и подходит ближе.

— Как я люблю неверных мужей, — шепчет она. — Грязных лжецов. Ты поможешь нам избавить резервацию от засухи, ты идеально для этого подходишь, а заодно освободишь свою прекрасную жену.

— Какого?..

Ишкуина касается тонким пальцем его губ, и Алек не может больше сказать ни слова. Индейцы начинают играть на бубнах и громко петь. Ишкуина тоже поет, ее голос красив, а слова — пускай Алек и не понимает их — пробирают до самого сердца. Ему страшно. Так страшно. Он дергается, пытается позвать на помощь, но изо рта не выходит ни звука.

Ишкуина поет, а потом вдруг поворачивается к Алеку и кидает в него той палкой — тонкое острое лезвие входит в кожу, и по его груди ползет струйка крови. Как по команде и другие индейцы начинают метать в него свои дротики. Алек хнычет и морщится от боли, а солнце продолжает беспощадно его жечь. Голова кружится и от жары, и от сладкого дыма. Сейчас Алек наверняка похож на игольную подушку. Как же больно… Голос Ишкуины усыпляет его, он хочет позвать на помощь, хочет позвать Кэри.

Перед тем как снова провалиться во тьму, Алек чувствует на израненной и обожжённой коже холодные капли дождя.