Самоконтроль (джен)

Арес медленно рассекал людские потоки. На ум приходили образы Троянской войны. Как и тогда, его окружали толпы людей. Как и тогда, они были переполнены чувствами: ненависть, страх, тревога, предвкушение. Различия во многом были обусловлены культурой. Сходство же лежало в сфере поклонения.

Но если раньше люди ценили своих полководцев, Родину, чувство общности, чтили героев и богов, то сейчас их устремления лежали в сфере собственной выгоды...

Арес отвлёкся от размышлений. Мимо него на высокой в рамках сложившегося вокруг дорожного движения скорости промчался мужчина на электосамокате. Диссонанс раздражения и ностальгии тенью лёг на чело выходца с Олимпа.

Раньше колесницы, мчась в авангарде армии, наводили страх и ужас на противника. Скорость колесниц приводила людей в трепет. Но даже лучшие из образцов, впряжённые в наипрекраснейших лошадей, не могли развить скорость того электросамоката, который чуть не сбил с ног древнегреческого витязя.

Арес злобно посмотрел вслед промчавшемуся вознице чудной электоколесницы.

На вид он напоминал противоестественный плод любви Аполлона и Сатира, взявший худшее от этих, и без того не любимых Аресом, двоих.

Он не очень разбирался в тонкостях современной земной терминологии, но слышал, как Гермес, который всегда держал руку на пульсе, называл такой тип хипстерами.

Сам Арес долго не мог взять в толк разницу между хипстерами и зумерами, но потом уяснил для себя, что вторые ещё не совсем растеряли воинский потенциал, в отличие от первых.

Олимпиец грустно подумал: «Такое могучее оружие — в таких слабых руках».

Бездумно он бродил по улицам молодого, недавно возвысившегося города. И сам не заметил, как ноги привели его к этому месту.

Не следует и говорить, а потому лишь вскользь упомянём о том, что во всяком городе и в любом сколько-нибудь населённом месте есть центр силы. Точка в пространстве и времени, которая является, за неимением лучшего слова, как бы перекрёстком между миром духовным и материальным. И вот в такое место он и пришёл. Неудивительно: если подумать, такие места всегда притягивают богов и их потомков.

Но именно здесь Арес чувствовал себя странно.

Это место было, как и всё здесь, совсем молодым. Здесь покоился вождь недавней войны. Нелепой в своей жестокости. Арес не любил современные войны. Они сделали его, бога войны, миролюбивым. Он даже — и чудно было об этом думать — проявлял сострадание к людям.

Тупая война, где воины не смотрят друг другу в глаза, где командиры находятся за километры от линии боя, где гибнут невинные, их сотни и тысячи. Где — и пусть вас не обманывает пафос предыдущих строк, именно это критически важно для Ареса — люди в лучшем случае сражаются ради денег. Сражаются, позабыв о чести и славе. Позабыв богов. Будто выполняя скучную работу, которую надо сделать.

Всё это повлияло на него, бога войны, утратившего к ней интерес.

Вечерело, и продуваемый октябрским ветром Арес шагал по тротуару. Проехавший автобус обдал его водой из лужи. Арес яростно обернулся, но спустя мгновение погрустнел. Вспомнил Троянского коня. Ведь это он предложил Одиссею эту идею. Затем, конечно, его сестрица — о, не откажем ей в мудрости выбирать себе сторону — напоила греков своей амброзией. Тогда вероломный Арес перебежал на сторону Троянцев, заранее зная, что они обречены, и сражался как никогда, прикрывая Энея, уносящего вместе с отцом и другими — пыль на ногах, как билет в другую эпоху.

Арес посмеялся над собой. Нелепо представлять себя вершителем судеб, демиургом, духом истории... Нет, сейчас, конечно, легко, оглядываясь назад, приписать себе мнимые заслуги и добродетели. Но тогда, в славное античное время, он этим не занимался. Он знал, кто он. Воин. И просто сражался. Во имя битвы и славы.

Кто он сейчас, он не знает. Но точно понимает, что сражаться за деньги и смерть — это не по нему.

Он возвращается на Олимп. За последние две тысячи лет тут многое поменялось. Отец заперся у себя и не выходит. Создал какого-то духа, который равномерно, как песочные часы, выполняет его обязанности по производству грома и молний. Сто молний в секунду, как по программе, получите и распишитесь. Многие последовали его примеру. Посейдон и Гефест, например, не выдержали, что люди больше не возносят им благодарности, покоряя моря и железо. Афродита грозится уйти, разочаровавшись в людях, что перестали видеть красоту в простоте и возвеличили фальшь и пошлость. Хотя Арес сомневался, что уйдёт. Она людей любит. Вот и Дионис держится, ну да что ему будет. Неожиданно по вкусу пришлась Аполлону современная музыка. Особенно хип-хоп. Он часто рассказывает Аресу о новых именах, но тот скептически воспринимает вербальных воинов.

Гера тоже осталась. За последнее столетие они с ней как-то сблизились. Гермес даже шутил, что он теперь настоящий сын маминой подруги. Арес не понимал смысла этой остроты, а Гестия вообще оскорбилась, когда услышала. Кричала: «Какой сын! От кого?»

Впрочем, приятно осознавать, что нечто в этом мире остаётся неизменным.

Он зашёл к Артемиде. Они недавно полюбили сидеть вместе. С ней было хорошо поговорить и помолчать.

Начали, как всегда, с Афины. Богиня мудрости не могла смириться с новым миром, её бросало из одной крайности в другую, она не могла встроиться в этот мир, и ей не хватало сил на него повлиять.

— Я слышала, она в Индии. Нашла утешение в общении с тамошними кузенами. Не знаю, надолго ли.

— Это не её место, — Арес вздохнул. Они с сестрой не говорили со времён столетней войны. Афина и раньше любила его игнорировать. Но тогда было по-другому. Мир был устойчивей и понятней. — Она должна вернуться!

— Милый Арес, — Артемида спокойным взглядом тушила его обиду и успокаивала боль, — ты знаешь не хуже меня, что все мы в своё время станем в ряд. Хотим мы того или нет.

Он знал. Стать в ряд и уйти в последний бой. А пока ждать. Нести себя через людской поток. Неожиданно для самого себя Арес улыбнулся, вспомнив хипстера на электоколеснице.

— А я сегодня человека от смерти спас. — Вспомнил водителя автобуса и добавил: — Даже двух.

— Ты? Как?

— Самоконтроль!