Договор, скреплённый укусом мизинца (джен)

— Так, давай-ка ещё раз. И-и… — Фаталь топчется, шевеля пальцами в обрезанных сапогах: ах, как же хороши! — полдня к ним на ярмарке присматривалась у прилавка Свифта Чеснока, вокруг ходила, пока обладательницей не стала, — по порядку.

Гасто обкусывает заусенец с ногтя, сплёвывает, трёт плевок пяткой и задирает нос: в его ухе по-прежнему блестит серьга.

— Ну, а что? Зато у нас есть деньги. Можем и пообедать, и выпить.

— Нет-нет. Это концовка, — тычет Фаталь пальчиком в завязку кольбы. — Расскажи, мой предположительно любимый братец, как ты без сапог остался.

— Ну, остался, и что с того? Верну!

— А как тебя угораздило?

— Ну-у… Украли их. Правда!

— Врёшь! — кричит Фаталь, наступив пяткой на пальцы, и Гасто хватает её за ухо, а Фаталь — за кольцо серьги.

— Я хоть врать умею, в отличие от тебя, дура! Иначе бы сапоги не заложил!

— О, вот это другой разговор! И кому ты их заложил?

— Зиггу Торпарю, сапожнику. Он дал мне десять монет, — Гасто бренчит поясным карманом, — и ещё восемь я спёр.

— У кого? — хмурится Фаталь, но серьгу всё-таки отпускает.

— Да я и не глядел. Две у сапожника, а остальные — там, — трёт Гасто покрасневший от хватки сестры хрящ, — у трактира.

Фаталь садится на траву под плетнём: оттаскать бы его за вот эту самую серьгу, — мог бы и заложить, если так чесалось. Говорят, тушканские баи в Поррейских степях по дюжине серег носят, всё богатство держат в ушах.

— Больно умный, как я погляжу! Теперь простудишься.

Середина лета пахнет пылью и жарой, перепёлки разевают клювы, и хозяйка, крыса-толстуха, — Фаталь уже пробовала пересчитать её потомство, пока раздумывала, как бы пролезть в птичник за яйцами, но без толку: шустрые, по всему двору врассыпную, кто-то воду носит, кто-то обрывает у ворот клеверные головки, — свистит кому-то из выводка, не отрываясь от лохани с кучей мокрого белья.

— Лейф-Уле, дитя, душа моя! Накорми этих обжор!

— Сейчас, мама, — отвечает «дитя», нагребая зерно в подол рубахи, и Фаталь пытается определить, сын это или дочка. Ладно бы мышата, — для них шапочки разные шьют, когда те перестают ползать, — но с крысятами не разберёшься.

— Пацан, — говорит Гасто, сунув палец в рот. — Зуб даю, пацан. Так управляющего у барона звали, помнишь? Тот рыжий, тощий, мы на его летнем хуторе играли.

— Помню, — кивает Фаталь и, ударив брата кулаком в плечо, смотрит, как крысёнок ссыпает в корыто зерно. — А я даю два, что девка.

— С чего бы?

— Смотри, как рубашку придерживает.

— Спорим, что пацан! Чур, если я угадаю, то твои сапоги на ночь — мои.

— Эй!

— Фью-ю, — выводит Гасто, сунув в рот ещё один палец, напускает на себя нахально-хозяйское выражение и садится на плетень. — Ты, сопля!

Крысёнок оборачивается, — черноглазый, серьёзный, жуёт из пригоршни последние зёрнышки, и только сейчас Фаталь возмущает то, насколько он рослый: если рядом с ними, мышами, на пальцах чуть-чуть привстанет, то дотянется выше макушки.

— А ты пацан или девчонка?

— Ма-а-ама, тут мыши, — сообщает крысёнок, тыкнув пальцем, и Фаталь, стащив Гасто с плетня за шиворот, бежит через дорогу и шмыгает за ворота, прямо на соседский двор, — туда, где в нос бьёт амбре вара, дублёной кожи и — почему-то — докисла квашеной капусты. Все сапожники пахнут одинаково, от Свифта Чеснока пахло точно так же.

— Фаталь!

Сапожник шевелит ухом на возню у ворот, оглядывается, покосившись на незваных гостей, и продолжает обметать крыльцо пучком травы.

— Это братишка с тобой, да? Десятку верни, отдам твои сапоги.

— Верну, господин Зигг, — торжественно обещает Гасто. — С процентами!

— С процентами, да этим скрыгам, ишь! Язви тя зимородок, — злится Фаталь, спрятавшись за брата: не сказать, чтобы Фаталь крыс боялась, — в конце концов, мало ли они их повидали в детстве, когда отец служил сборщиком податей у барона? — но здесь, в посёлке на цепи сигнальных башен, нет ни одной мыши.

Гасто — босой, но очень собой довольный, — с важным видом поправляет пояс, выпятив живот.

— Дурак или нет, а деньги нашёл. Пошли, брюходёра хочу.

— Горло-то не сожжёшь?

— Пф! Всё равно нам нальют разбавленный.

* * *

Гасто со стоическим видом выпивает кружку до половины, и, — ну, с точки зрения Фаталь, — это можно считать самым мужественным его поступком за последние недели две: Фаталь прежде не доводилось пить мочу, в которой вываривали кожу, но ей кажется, что на вкус она именно такова.

— Тьф-фу, — помолчав, изрекает Гасто. — Лучше бы ячменное пиво взяли. Оно с супом хорошо идёт.

— Зато с крысами выпили. Доволен, да?

Фаталь плюёт под стол, кривится и, — пожалуй, не без удовольствия, — замечает на морде брата абсолютно такое же выражение.

— Скрыги, — сердится Гасто, обтирает тарелку хлебом, крутит серьгу на пальце и косится в сторону трактирщицы: крыса в несвежей кружевной рубахе чистит чеснок, а пасюк-подросток подливает гостям пиво и хохочет над чьей-то хамской шуткой, насколько можно расслышать, о чьих-то хвостах.

— Самые настоящие, — подхватывает Фаталь, болтая сапогом со скамьи.

— Могли бы получше гостей встретить, будто у них мыши каждый день танцы пляшут.

— Мы же ничего плохого не сделали, верно?

— Совершенно ничего!

— Пс-с. Глянь, какой рыжий хрен пришёл. Видишь?

Фаталь, гордясь своими глазами, тычет в сторону дверей, и Гасто, встрепенувшись, суёт мякиш в рот.

— О-о, деловой! Пояс-то хороший.

— И застёжки.

— И сапоги кожаные, — не без зависти замечает Гасто. — Сержант, не меньше. Осанка в самый раз.

— Как думаешь, деньги водятся?

— Должны водиться. Сержантам неплохо платят.

— Скрыги!

— Ещё какие!

— Давай подождём, — Фаталь, разволновавшись, понижает голос до шёпота, — подождём, пока сядет, а там посмотрим.

— А вдруг уйдёт?

— Шиш, уйдёт он! Вон, хозяйке глазки строить пошёл.

— Сейчас в долг клянчить будет, чтобы не платить. Я таких за десять миль вижу, — цинично говорит Гасто, — они все такие.

Рыжий сержант, навалившись на стол локтями, улыбается трактирщице самой томной на свете улыбкой, но, судя по кислой роже крысы, впечатлить её ему не удаётся.

— Ты опять за старое? Пока пятёрку не вернёшь — не налью.

— И даже палёного не нальёшь?

— Палёный для проезжих, не надейся!

— Угх-х, — морщится гвардеец, скребя всей четвернёй горло, и Фаталь, понюхав кружку ещё раз, харкает в олеандровое пойло. — Может, в следующий раз? Пожалуйста.

— Вот, значит, и медовуху выпьешь в следующий раз! — Хвост у крысы подёргивается туда-сюда. — Плати, тогда поговорим.

— С вами каши не сваришь, госпожа Ида!

— Дерьмо, — делает вывод Гасто и, оглядевшись: не гуляет ли рядом крысюк с кувшином? — выплёскивает пойло в ведро.

— Моча из бочки дубильщика, — поддакивает Фаталь.

Сержант, вздохнув без особой печали, звякает об стол пригоршней флоринов, Гасто — присвистывает, Фаталь — ёрзает, а трактирщица пробует на зуб одну из монет, улыбается и, натянув ему на глаза капюшон, жмёт пальцем по горбатой переносице.

— Вот это другое дело, Вагстафф.

— Ты всегда такой жадной была, Ида, или только когда с нашим кузнецом спуталась? — без обиняков интересуется сержант, сдёрнув капюшон до макушки.

— Деньги — это деньги, — не ведёт усом трактирщица, но медовуху льёт щедро, по самый край. — Теперь пей, и поживее, жуками воняешь.

— Ох-х, нет здесь крысы добрее тебя.

— Спасибо, солнышко, я стараюсь.

«Пора!»

Фаталь лезет под стол, прячется за скамьёй и накладывает лапу на кошель, — но тут же, зашипев, чуть не складывается втрое: крыс, не отрываясь от питья и даже не дрогнув мизинцем, сворачивает ей запястье, и Фаталь кажется, будто её скрутили в железные тиски.

— Уй!

— У тебя сапоги скрипят, — упрекает сержант, пока Фаталь зыркает из-под стола, пыхтит и натягивает кольбу чуть ли не до щёк. — Мёртвого подымешь.

— Хе-хе! — торжествует Гасто, вертя в пальцах пятифлоринник, и пытается дать дёру.

Впрочем, дать дёру не получается: сержант по-крысиному цепко хватает его за шиворот.

— Кольбу рвут! Позор! Ай-я-я! — вцепляется Гасто в пуговицы капюшона.

— Ворьё? Давай их сюда, Вагстафф, — дёргает вибриссами трактирщица, подвернув кружева выше локтей, и тянется за ножом, — в суп как раз сгодятся!

— И для нас тоже свари, тётушка, — радуется крысюк, обнимая кувшин с пивом.

— Это не он тут у сапожника тёрся?

— К Гавайну отведи, рядом посадишь! — кричит кто-то. — Нечего ему в Башнях одному свистеть, Вагстафф!

Фаталь, надувшись под любопытными взглядами десятка крыс, прячется под плащом: если выбирать между хозяйкой и гвардейцем, то она, пожалуй, выберет гвардейца, — брат невинно-обиженно хлопает глазами, а Вагстафф, допив медовуху и сунув кошель под бригандину, деликатно пихает Гасто вперёд себя.

— Ну, шевели задом, мышь мышиная.

— Посадишь — удерём, — честно предупреждает Фаталь.

— И по роже дадим, — добавляет Гасто.

— Мы ребята лютые, дядь.

* * *

— Хватай, — шепчет Фаталь по-муридейски, когда Вагстафф, кивнув охраннику у ворот, отдаёт ему честь двумя пальцами. — Пора.

— А?

— Ты за колено хватай, а я капюшон на морду натяну. А потом дёру, хрен он нас поймает.

— Привет всем передавай, Силас!

Пасюк-охранник в гамбезоне, даже не почесавшись при виде скисших мышиных рож и довольной крысиной, продолжает играть с малышнёй в кости, тут же некрепко щёлкнув кого-то по лбу, — один из детёнышей, по-детски ещё пузатый, с писком залезает к нему на колени.

— Не-а, — шипит Гасто в ответ, — рано.

Дорога крутится вверх-вниз, — по холмам, меж верещатников, будто нет у неё ни конца, ни края, и ветер, гуляя на струнах вереска с ковылём, оседает на языке и дёснах сухой горечью пыли.

— А когда?

— Спустимся к ручью, и…

— Я не глухой, пень ты ушастый. У ручья и поговорим, — отрезает сержант, схватив Гасто за ухо и мотнув его за голову, — да так крепко, что Гасто сначала взвизгивает, а потом скулит от боли и трёт хрустнувший хрящ.

— Э-э! Ты что, мышиный понимаешь?

— Думаешь, по-муридейски только вы шпарите?

— Нам хоть наполовину положено, не то что вам, скрыгам, — пренебрежительно отвечает Гасто на общем, но смотрит уже не угрюмо — почти завороженно, как при виде оставленной без присмотра сумы.

— Я думала, вы только «привет-прощай» по-нашему знаете, — порхает Фаталь вокруг сержанта, сцепив пальцы за спиной.

— Зачем?

— Откуда?

— Чтоб брыкались меньше, — отвечает Силас Вагстафф, подтащив за шивороты к мосткам у ручья. — Поговорить надо, дело есть.

Фаталь умирает от любопытства: интересно, что за дело? — но брат трёт ухо, а запястье всё ещё саднит, и поэтому Фаталь надменно кривит губы. Нет уж, прощать этого скрыгу им нельзя.

— Дело, говоришь? Тогда сделай вид, что мы друг друга не знаем.

— А если не сделаешь, то нож в спину воткнём, — врёт Гасто без капли стеснения: Фаталь помнит, что брат потерял нож три или четыре дня назад, ещё на тракте. Все карманы перетряхнул, ничего не нашёл.

— О, какие грозные! Воровская гильдия наверняка вами гордится.

— Ну-у…

— Конечно! — кивает Гасто.

— Жалко им, что ли, — ворчит Фаталь, — говорят, чтоб мы сначала в Песе отметились. Какого хрена?

— Фаталь!

— А что, я не права? Крысы поумнее нашего, они везде регистрируются!

Силас смеётся.

— Ох, замечательно. Значит, ещё нигде не записаны и в гильдии официально не состоите. Так?

— Это временно!

— Ты, того-этого, не темни, — перебивает Фаталь, — ты скажи, чего тебе от нас надо. Какому-то скрыге проигрался? Так это мы мигом!

— Мы и замки вскрывать умеем! — хвастается Гасто, приосаниваясь и звучно сморкаясь в пальцы. — Мы ребята ловкие. Только покажи, какой.

— И чтоб заплатил, а то всю добычу себе оставим!

— Заплатишь?

— Очень хорошо заплачу, — очаровательно улыбается сержант, но глаза у него по-прежнему холодные. — Поглядите-ка. Видите эту цацку?

Гасто свистит «тю-у» при виде хвостового кольца: серебряное, толще запястья, с выгравированной листьями надписью по краю и засечками по ребру, — и Фаталь расстраивается, когда Силас Вагстафф прячет кольцо обратно за пазуху. Красивое — страсть.

— Хороша цацка! Можно ещё разок посмотреть?

— Пожа-алуйста!

— Ты нам его отдашь? — допытывается Фаталь, повисая у гвардейца на ремне.

— Ты говорил, что хорошо заплатишь.

— Заплачу, — не ведёт ухом Силас, — если вы найдёте ещё одно такое.

Гасто рассыпается в хохоте и тут же скисает, а его вид из надуто-задорного становится ещё более унылым, чем после поимки.

— Ты не сдурел, дядь? Какой ломбард первым обчищать? Хемский, торпский, скарротский?

— Какой ещё Хем, дурак? Айда сразу в Скарн! — не отстаёт Фаталь.

— Может, луну с неба снять?

— Никаких ломбардов, никакой луны. Вы, — по-командирски сухо чеканит Силас, скрестив на груди жилистые локти, — найдёте кольцо у Доума Воттла. Знаете его?

— Лично знать не знаем, он на торгах, — чешет Гасто висок, сдвинув кольбу на лоб, — а двор видели. У него большой дом с резными ставнями, так?

Фаталь чешет за ухом в такой же манере.

— Смерти нашей хочешь? Да там народу куча, у Воттла семья — во! Сам ищи!

— Вот и заберётесь, если вы воры.

— А-э-а-а…

— Пф, делов-то! — Брат, мигом распознав в этом звуке «нахрена», давит пяткой на пальцы, и Фаталь показывает ему язык. — Дай задаток.

— Сколько?

— Треть, — оттопыривает Гасто три пальца.

— По пятёрке, и хватит пока с вас.

— У-у-уф! Скрыга!

— Тогда ещё по флорину сверху. А всё остальное — когда кольцо добудете.

— И что, не сдашь нас гвардии, чтоб не платить? — Фаталь, сощурившись, тычет кулаком в пояс. — Поклянись, что не сдашь!

Силас Вагстафф кивает, кусает себя за мизинец в знак клятвы и встряхивает, сцепив пальцы сначала с Гасто, а потом — с Фаталь: говорят, крысы так дают клятву, когда у них нет ни пера, ни чернил, ни бумаги.

— И ещё, пожалуй, будет о-о-очень славно, если гильдия об этом ничего не узнает.