Там, на неведомых дорожках (гет)

Монстры не появляются из ниоткуда. Мы, общество, сами прекрасно справляемся с их созданием.

Эка Парф, «Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга»

«Вот и лето прошло, словно и не бывало…» — надрывалось радио, на котором как раз была включена «Радио Дача». Потерев всё ещё сонные глаза, Лада отпила из кружки кофе и не смогла сдержать смешок, когда со стороны спальни раздался грохот, за которым последовала отборная ругань. Понадеявшись, что Лаврентьев по меньшей мере отбил себе все пальцы, она сделала ещё глоток и отключила многострадальный радиоприемник.

И без этой песни было грустно — хотя бы потому, что лето и впрямь прошло. Был конец знойного августа — ещё какая-то неделя, и закончатся каникулы, наступит школьная пора. Опять начнётся череда уроков, проверочных, контрольных, праздников и суматохи, но что самое ужасное — ежедневное лицезрение Лаврентьева. Нет, в самом учителе Защиты от Тёмных Искусств не было ничего плохого: преподавал он отменно, да и если что сломалось, мог починить даже без помощи магии, но… Вот это самое «но», как всегда, всё портило, и никакой компромисс ситуацию не спасал.

Словно почуяв, что о нём думают, Лаврентьев в спальне вновь чем-то грохотнул. Брани за этим не последовало. «Убился!» — решила Лада, выпила остатки кофе — приторно-сладкого из-за нерастворившегося сахара — и поспешила в комнату.

Увы. Лаврентьев, целый и невредимый, возился с дверцей старого шкафа и, очевидно, был близок к окончанию работы. Чуть поодаль от него семенила мама Лады, то подавая инструменты, то просто мешая рабочему процессу.

Едва слышно вздохнув, Лада оперлась о дверной косяк и, скрестив руки на груди, внимательно наблюдала за Лаврентьевым: он как раз прикручивал шурупы.

— Ну вы, Леонид Петрович, прямо бригада узбеков: полчаса, и всё готово, — оценила она, на что Лаврентьев, выплюнув шурупы в ладонь, подметил:

— А ты, Кольченко, представителей Узбекистана не обижай — плохо, что ли, что они такие работящие?

— А я о чём, — пожала плечами Лада. — Наоборот же, хвалю. Так что, в роду у вас были узбеки, Леонид Петрович, или вы просто так любите шкафы чинить?

Мать предостерегающе шикнула, но её шипение потонуло в жужжании шуруповерта.

Сморщившись от неприятного звука, Лада бросила взгляд на письменный стол, вскидывая брови от удивления: стоявших на столе учебников ещё полчаса назад и в помине не было. Юркие, однако, домовые; она до сих пор к этому маленькому шустрому народу привыкнуть не могла. Вот успевают же и школу убрать, и еду приготовить, и учебники по домам разнести, и сладостей до отвала наесться.

— Ну, вроде всё, — заявил Лаврентьев, ставя на подоконник шуруповерт и коробку с шурупами. После вытер лоб, опустошил полбутылки минералки и, обращаясь к маме Лады, сказал: — Шкаф теперь как новенький. Чары я обновил, дверцы починил — теперь не сломаются. Хорошо бы ещё замок повесить, но это уже сами.

— Повесим, Леонид Петрович, повесим, не сомневайтесь, — заверила Лада, много раз кивнув.

Мама Лады закатила глаза, но тут же повеселела, глядя на Лаврентьева.

— Ой, спасибо тебе большое! А то уже страшно было Ладку туда пускать — того и гляди, или шкаф опрокинется, или куда-нибудь на Майорку вместо школы занесёт.

Судя по проскользнувшей по лицу Лады мечтательной улыбке, против того, чтобы случайно «занестись» на Майорку, она совсем ничего не имела.

— Может, чаю? — закончила свою пламенную речь мама.

Окинув взглядом обеих дам: и недовольно притихшую Ладу, и её мать, кокетливо теребившую воротник блузки, — Лаврентьев поспешил отказаться:

— Спасибо, Аль, но мне ещё на работу. Первый день после отпуска, да ещё и педсовет… Сама понимаешь.

— Конечно, — вздохнула она и поспешила чмокнуть Лаврентьева в щеку.

Улыбнувшись этому проявлению нежности, он быстро распрощался и трансгрессировал.

Алевтина, мать Лады, несколько секунд смотрела туда, где недавно стоял Лаврентьев, а после взглянула на наручные часы и испуганно встрепенулась:

— Боже мой, я же опаздываю!

И больше ничего не говоря, она рванула на кухню. Да так быстро, что её карамельные кудри подлетели вверх.

Лада хмыкнула, подняла с пола упавшего плюшевого Винни Пуха, усаживая его на законное место, и последовала на поиски матери. Та оказалась на кухне — стоя перед плитой, она быстро запихивала в себя плов прямо со сковородки.

Покачав головой (всё же опаздывающая на работу мама — это та ещё песня), Лада встала рядом и, уперевшись локтем в столешницу, поинтересовалась:

— Вот почему из миллиарда мужчин ты выбрала именно моего учителя? Нет, не просто учителя — самого нелюбимого учителя! Ни Туркина, понимаешь, ни Лукина, ни Савелия Васильевича, а именно Лаврентьева!

— Туркин женат, Лукин похож на моего начальника, Савелий Васильевич старый, а Лаврентьев в самый раз, — объяснила Алевтина, проглотив кусок мяса и вновь убежав — на этот раз в коридор.

— Всё равно не понимаю, — продолжала Лада, направляясь за ней, — почему именно Лаврентьев?

Алевтина, мучаясь с застёжкой босоножки, ответила:

— Потому что… Ай, зараза, ну почему когда надо, ты не застегиваешься?.. И вообще, донь, не учи учёного. Вот же… Ну слава Богу, — выдохнула она, наконец справившись с замком, убрала с лица волосы и, обращаясь к дочери, перечислила: — Обед на плите, деньги в шкафу. Посуду помыть, траву в палисаднике выдергать, розам лунки сделать, кур покормить.

Жалобно шмыгнув носом, Лада уточнила:

— Может, без палисадника?

— Не может, — отрезала Алевтина и, поцеловав дочь в лоб, заявила: — Надеюсь, приду сегодня.

— Почему «надеюсь»?

— Война.

— Опять?

— Снова!

Она хотела сказать что-то ещё, но в конце концов махнула рукой и выбежала из дома, совсем как девочка.

Взглядом проводив удалявшуюся машину матери, Лада задернула занавеску и мысленно пожелала ей удачи. Алевтина Сергеевна работала в военкомате, а там под войной всякий раз имелась в виду проверка. В такие дни мать была особенно нервной, потому как могла быть вызвана на работу к шести утра, а возвратиться глубоко за полночь.

Сегодня, впрочем, над работниками военкомата решили сжалиться — стрелки часов едва перешагнули семь утра.

Широко зевнув, Лада заколола рыжие волосы, которые этим летом ей зачем-то взбрендило подстричь до плеч, натянула кепку и выскочила во двор, жалуясь теперь вовсе не на Лаврентьева, а на то, что жила в частном доме, имела вездесущих соседей-магглов, из-за которых не могла воспользоваться чарами, а морозка мало того, что засоряла двор со скоростью света, так ещё и не была питанием для кур — те её деликатесом не считали. То ли дело люцерна, за которой приходилось переться в конец огорода…

Аське хорошо было: она в квартире жила. Из всех сельскохозяйственных забот у неё были только петрушка на балконе и заячьи уши, они же тёщин язык или, по-научному, сансевиерия, в горшке. И никаких ей кур и заросших сорняками палисадников — красота!

Подумав обо всём этом, Лада высыпала в кормушку «дерку», показала язык петуху и поспешила ретироваться из курятника — уж больно грозно петух буравил её своими маленькими чёрными глазками. С этой птицей у Лады отношения изначально не заладились: он постоянно стремился её клюнуть, да побольнее; она же неизменно представляла его в супе.

Палисадник после недавних дождей оказался весь заросшим травой — настолько, что даже голландских петуний с их вырвиглазными цветами (сидели у матери и красные, и фиолетовые, и жёлтые, и даже чёрные экземпляры) видно не было. Задумчиво почесав макушку и заодно бросив настороженный взгляд на мельтешившую за забором-сеткой излишне любопытную соседку, Лада глубоко вздохнула, спрятала палочку в скворечник на вишне и присела, задев плечом шипы розы.

Неизвестно сколько времени она провела за уборкой клумбы, но квадрат «метр на два» был очищен от травы, а солнце начало нещадно припекать, когда её окликнул знакомый весёлый голос:

— Привет труженикам тыла! Как ваши дела?

— Как у раба на галерах, — ответила Лада и плюхнулась прямо на кучу выдерганной морозки, не заботясь о том, что розовые шорты потом придётся застирывать несколько раз.

Откинув за спину тёмную тугую косу, Ася — школьная подруга Лады — уперла левую ладонь в бок, а правой взяла с колодца секатор и, используя его подобно микрофону, пафосно продекламировала:

— Мы ведём свой репортаж прямиком из места заключения особо опасного преступника. В данный момент Кольченко Лада Юрьевна, осуждённая за тройку по травологии, трудится на благо общественности. Скажите, Лада, каково это — денно и нощно пахать на клумбе?

— Я тебе секатор сейчас в одно место засуну, тогда и узнаешь, — заверила Лада, вытирая запястьем взмокший лоб.

— Ой, ну тебя, — обиженно надула губы Ася, — вот чуть что — сразу на людей бросаешься. Вот, вроде, Лада — с людьми должна ладить, а колючая — мама не горюй!

— На то я и Кольченко, — парировала Лада, на что Ася привычно протянула:

— Надолго ли?

— Ближайшие лет пятнадцать замуж не собираюсь.

— Бедная тётя Аля, — театрально шмыгнула носом Ася, вытирая несуществующие слёзы, — не дождётся она внуков, ой не дождётся. И Костик бедный — столько лет тебя ему ждать придётся!

— Ой, ну тебя, — отмахнулась Лада. — Ты лучше скажи, как сюда попала? Зойка с тобой?

— Через шкаф я сюда попала. Ты ж говорила, что Лаврентьев его должен был сегодня починить — вот я и проверила.

— И как?

— Как по маслу! А что насчёт Зои — я эту клушу уже два дня не видела. И что-то мне подсказывает, что она сейчас на прямом пути к статусу госпожи Ульяновой.

Подруги синхронно прыснули, но не успели они как следует отсмеяться, как Лада встрепенулась:

— Слушай, может, чаю?

— Не, не, не, — затрясла головой Ася. — Я же сюда по делу, какой чай? Ладка, там… — Она набрала в лёгкие побольше воздуха и на выходе зачастила: — Там Колька из лагеря вернулся, представляешь! И меня позвал — говорит, в парк сходим, на пляж. С Машкой, разумеется, и с Пашкой, но… Мы… Я… Он…

— Я поняла, — кивнула Лада, едва сдерживая смех: влюблённая Ася — то ещё явление. — От меня что требуется?

— Как что?! — искренне изумилась Ася. — А кто в случае чего спасёт меня от позора? Ты же меня знаешь, я иногда такую чепуху несу!

— Но там ведь Машка! И Зоя. Да и Пашка, если что, придёт тебе на помощь.

— От Зои толку мало, от Пашки тоже — он, когда рядом Зоя, больше ни на что смотреть не может. А Маша… Ну её!

— Что вы опять не поделили? — спросила Лада, но вопрос этот так и остался без ответа.

Но делать было нечего, нужно было помочь — Ася ведь её не раз выручала. Ещё в первом классе взяла под своё крыло и ввела тогда ещё маленькую магглорожденную Ладу во все известные секреты магического мира. Правда, в познание семилетней девочки не входили ни политические, ни научные, ни профессиональные тонкости. Скорее она рассказывала про волшебных существ, многообразие заклинаний, писателей магического мира и прочее, прочее, прочее.

Забыв и про траву, и про розы, и даже про грязную посуду, Лада подскочила на ноги, вытащила из скворечника свою палочку — из тиса, непомерно короткую, всего пятнадцать сантиметров — и наперегонки с Асей бросилась в дом.

Уже в спальне, в которой из мебели были только кровать, стол и два шкафа, они остановились, но совсем ненадолго — лишь для того, чтобы отдышаться. Но едва они привели дыхание в порядок, Лада подошла к тому шкафу, который пару часов назад чинил Лаврентьев, и несколько раз в определённом ритме постучала по дверцам. Те легко открылись, и подруги, взявшись за руки, уверенно шагнули внутрь, обсыпали себя щепоткой пыльцы для перемещений и синхронно крикнули:

— Сочи, Комсомольская шестнадцать, подъезд второй, квартира девять!

Яркий свет всего на секунду ослепил обеих, в животе привычно вспорхнули бабочки, всё вокруг закружилось и так же быстро стихло.

Подобная система перемещений была проработана не так давно и была прямым аналогом английских каминов. Даже пыльца была крайне схожа по своему составу с летучим порохом, разве что вместо камина требовалось любое небольшое закрытое помещение: шкаф, каморка или, такое тоже бывало, душевая кабинка.

Девушки оказались в тёмной комнатке — как как-то сказала Маша, была она не больше двух квадратных метров. Быстро осмотревшись и едва разглядев вырезанную в дверном проёме букву «У», они уже было собрались открыть дверь, как услышали голос Маши:

— Но мне уже шестнадцать! Я уже не маленькая!

— Я сказала: нет — значит, нет!

— Но мама!

Коротко переглянувшись, Ася и Лада пожали плечами и всё же решились открыть дверь.

Яркий солнечный свет в ту же секунду резанул по глазами, и девушки, проморгавшись, увидели снующих туда-сюда по кухне Машу и её маму. Они были похожи, и дело было не только в светлых волосах и одинаково вздернутых носах: походка, речь, вкус в одежде, привычка поджимать нижнюю губу и манерный жест, которым они убирали с лица мешающиеся волосы, — всё это порой заставляло думать посторонних, что одна из них — человек, а другая — её отражение.

— Здрасте, — поздоровалась Ася (Лада обошлась скромным кивком), и обе Ульяновы прекратили накрывать на стол и посмотрели на них.

Александрина Степановна быстро поздоровалась и поспешила в гостиную — оттуда ей несколько раз настойчиво крикнули:

— Шура, где тот сервиз?

И она не могла не помочь мужу с поисками. Хотя бы потому, что «тот» сервиз, подаренный свекровью на годовщину свадьбы, она совершенно случайно разбила и выкинула.

Маша же аккуратно поставила на стол тарелку с оливье и подбежала к пришедшим подругам, поочередно обнимая каждую из них.

— А в чем причина дурдома? — поинтересовалась Ася, садясь на стул и принимаясь разглядывать вязаную скатерть.

Бросив в гостиную настороженный взгляд, Маша тихо сказала:

— Бабушка приезжает. Ты же знаешь, какая она у нас щепетильная натура.

Присвистнув, Ася знающе протянула:

— Да, проблема. А зачем она приезжает? Она ведь не любит к вам наведываться.

— Ой, — вздохнула Маша и устало присела на кухонный диванчик, — не поверите! Ульяна Игоревна-то наша в декрет ушла…

— Как? — удивилась Лада. — Когда успела?!

— Когда надо, тогда и успела, — проговорила Маша, закатывая глаза.— Так вот, она же в декрете, а место профессора чар пустует. Светлана Валентиновна, видимо, за три месяца лучше кандидатуры, чем моя бабушка не нашла.

— А твоя бабушка…

— Двукратный чемпион мира по дуэлям, — в унисон сказали Маша с Асей, и Лада закивала, думая о том, что в плане спорта она мир магии плохо знает.

Ася, покосившись в окно, из которого открылся вид на тихую улочку, грустно поникла.

— Выходит, карусели с морем отменяются?

При упоминании о море Маша как-то неестественно вздрогнула, но поспешила взять себя в руки и произнесла:

— Да какие там карусели. Нам бы бабушку нашу до вечера вытерпеть.

Лада вдруг рассмеялась. Поначалу она пыталась сдержать смех, но в конце концов он одержал верх, и уже через полминуты она хохотала так, будто услышала крайне смешной анекдот. К ней почти сразу присоединилась Ася, а Маша, так и не поняв причину смеха, спросила:

— Вы чего?

— Да так, — улыбнулась Лада, — я просто поняла, что отныне ты у нас ещё один учительский ребёнок в параллели. Пятый, да? — уточнила она у Аси, на что та пожала плечами:

— Шестой.

— Подожди. Лисы, Морозов, Авдеева… А ещё кто?

— Ты, дорогуша. Не забывай об этом, — любезно подсказала Ася.

Лада под дружный хохот подруг обиженно надула губы.

* * *

В который раз пересмотрев учебники, Костя пришёл ко мнению, что определённо не хватало зелий. И дело было не в невнимательности — учебника по зельеварению и в помине не было в этом доме.

— Неужели домовые не досмотрели? — промелькнуло у него в голове, но он тут же себя одернул: — Да нет, быть такого не может.

Он в очередной раз заглянул под стол, но ничего, кроме спешившей в свою норку мыши, не нашёл. Поэтому, нахмурив лоб, он вышел на улицу, где в летней беседке сидела мама. По всему столу лежали книги, тетради и листы; то тут, то там виднелись стружки от карандаша, а на земле стояла деревянная коробка, полная всяких скляночек и бутылочек.

— Мам! — позвал он, и Марина Анатольевна положила карандаш за ухо, потянулась и приветливо улыбнулась:

— О, привет, уже проснулся?

Он поцеловал мать в щеку и внимательно оглядел её бумажки, подмечая среди них свой учебник.

— Да-а… Над чем корпишь?

Она устало потерла глаза и пожаловалась:

— Да вот пытаюсь понять, почему в этих новых учебниках для приготовления антисглазного лака нужно крыло летучей мыши, когда его отродясь там не было! Понакупят дипломов, а потом учебники стремятся составлять! Увидела бы автора — лично бы заставила приготовить это зелье, а после применить его. Интересно, сколько жертв понадобилось бы для того, чтобы они прекратили писать всякую ерунду?

Костя усмехнулся и поднял обложку книги, читая:

— Составитель учебника Войнов Виктор Аристархович. Издательство ООО «Знания» города Москва. Вот, мам, тебе и имя, и адрес. Пойдешь драть уши наглеца?

— Обязательно. Надо бы попросить Ирину Ивановну, пусть выдаст вам старые учебники. Картинок там нет, но хоть рецепты верные.

Костя кивнул. Не то чтобы его интересовали зелья — он больше любил историю и травологию — но возмущения мамы были понятны: она-то зельями жила и дышала, и уж точно знала, что будет, если в зелье добавить лишний ингредиент.

Он сел напротив матери и взял в руки старую тетрадь за десятый класс некой Марины Белозубовой. С интересом пролистав её, он наткнулся на размашистую тройку и надпись, выделенную красной пастой: «Старайся!». Рядом с ней мелким аккуратным почерком (и уже синей пастой) было приписано: «Стараюсь!»

— Да ладно, — произнёс Костя, удивленно глядя на мать. — Неужели у самой Марины Анатольевны был трояк по зельям? Не верю!

— Это не трояк по зельям у меня был, а натянутые отношения с преподавателем-практикантом, — сказала она, забирая тетрадь. — Молодой к нам пришёл, зелёный совсем — но такой противный!.. Я ему и указала на его ошибки. А он потом мне оценки занижал.

— И что ж это за тиран такой был?

— Ну-у, был там один, — сказала она, почесывая шею. — Морозов Константин Сергеевич, слышал о таком?

От удивления Костя закашлялся. Ещё бы — такие новости…

Перепугавшись, Марина вытащила палочку в надежде помочь сыну, но он махнул рукой, отпил из кружки несколько глотков чая и проговорил:

— Отец вёл у тебя зелья?

— Нет. Он четверть подменял нашего учителя — тот тогда заболел, а твой отец был у него в любимчиках.

— Ага. — Он потёр переносицу, на секунду прикрывая глаза. — И чем это всё закончилось?

— После школы я вышла за него замуж.

— Оригинальный способ найти себе мужа, — заметил Костя, поднимаясь на ноги и выходя из беседки — хватит с него на сегодня впечатлений. — Я погуляю немного.

— Хорошо. К обеду только вернись.

Он кивнул и тихо направился по дорожке, ведущей в лес. Они с матерью жили в доме рядом с речкой — Марина не любила шумных городов, а в деревне волшебнику было крайне сложно жить: уж слишком быстро распространялись слухи о колдовстве, даже стирание памяти не помогало. Вот поэтому пару лет назад она выкупила небольшой дом в отдалённом от людей месте. Это, конечно, не был уголок отшельника — километра через два стоял домик-дача магглов, а в лесу — тоже совсем неподалеку — жил егерь-сквиб.

Края здесь были живописные — и берег реки Катунь, и лес, в котором росли и грибы, и ягоды, и цветы, и горы, и белки с зайцами дорогу перебегали. В первое время Костя, исследуя окрестности, не разлучался с фотоаппаратом, снимая каждую красивую вещицу — будь то вид на горы, утёс или же необычно раскинувшая ветви сосна. Ой, сколько потом было просьб от одноклассниц — все хотели оказаться в этих чудных местах и сделать фото вот на том камешке или на вон той красивой полянке!

Сам Костя, обойдя все, что мог, и собрав несколько фотоальбомов, просто любил посреди дня посидеть на берегу реки, наслаждаясь её тихим журчанием, или отправиться в лес, чтобы собрать брусники или погнаться за зайцем — догнать не догонит, зато какое ощущение погони!

Он долго шёл. Шёл медленно, наслаждаясь прохладой хвойного леса, запахом сырости и будоражившими душу шумами — то белка подскочит, то дятел по дереву постучит, то олень пройдёт, задевая рогами нижние ветки. Просто шёл туда, куда заведут ноги, и остановился, лишь услышав что-то необычное. Запах костра — отродясь здесь такого не было. Может, конечно, турист какой, а может — лесной пожар. Сейчас август, все возможно.

Он быстро направился в ту сторону, откуда доносился запах, но, добравшись туда, остановился, будто вкопанный. С десяток девушек — молодых, красивых, одетых в длинные белые рубашки — что-то напевали, плетя венки перед костром. Настолько были завораживающие движения их тоненьких пальцев, настолько красиво переливался хор девичьих голосов, что Костя даже про время забыл. Который сейчас был час? Десять? Одиннадцать? Час? Два?.. Все равно.

Костя уже было ринулся подойти ближе к ним, как чья-то большая грубая рука легла на его плечо, больно сжав.

— С ума сошёл? Пойдешь — пропадешь!

Костя быстро моргнул и поднял голову, сразу узнавая знакомого егеря. Это был рослый полный мужчина с короткой, чуть тронутой сединой бородой и настолько кустистыми бровями, что в них пора было уже птицам селиться.

— Дядь Слав, а чего это вы тут? — спросил Костя, удивлённо глядя в его тёмные глаза.

— Ты что здесь делаешь? — проворчал он свистящим шёпотом. — Совсем с ума сошел — на них заглядываться. Это ж нечисть похлеще волколака будет! А ну, кыш отсюда, пока матери не сказал! Давай, давай, живо!

Он грубо, но в то же время наставнически подтолкнул Костю, и тот, толком ничего не поняв, поспешил назад тем же путем, каким и пришёл.

Дядя Слава, дождавшись, когда спина Кости исчезнет из поля зрения, ушёл другой дорогой.

Костя же, добежав до окраины леса, оперся спиной о ствол лиственницы, пытаясь перевести дыхание, и наконец понял, что странного было в этих чарующих девушках. Русалки.