Там, на неведомых дорожках (гет)

Монстры не появляются из ниоткуда. Мы, общество, сами прекрасно справляемся с их созданием.

Эка Парф, «Узник Петропавловки и четыре ветра Петербурга»

«Вот и лето прошло, словно и не бывало…» — надрывалось радио, на котором как раз была включена «Радио Дача». Потерев всё ещё сонные глаза, Лада отпила из кружки кофе и не смогла сдержать смешок, когда со стороны спальни раздался грохот, за которым последовала отборная ругань. Понадеявшись, что Лаврентьев по меньшей мере отбил себе все пальцы, она сделала ещё глоток и отключила многострадальный радиоприемник.

И без этой песни было грустно — хотя бы потому, что лето и впрямь прошло. Был конец знойного августа — ещё какая-то неделя, и закончатся каникулы, наступит школьная пора. Опять начнётся череда уроков, проверочных, контрольных, праздников и суматохи, но что самое ужасное — ежедневное лицезрение Лаврентьева. Нет, в самом учителе Защиты от Тёмных Искусств не было ничего плохого: преподавал он отменно, да и если что сломалось, мог починить даже без помощи магии, но… Вот это самое «но», как всегда, всё портило, и никакой компромисс ситуацию не спасал.

Словно почуяв, что о нём думают, Лаврентьев в спальне вновь чем-то грохотнул. Брани за этим не последовало. «Убился!» — решила Лада, выпила остатки кофе — приторно-сладкого из-за нерастворившегося сахара — и поспешила в комнату.

Увы. Лаврентьев, целый и невредимый, возился с дверцей старого шкафа и, очевидно, был близок к окончанию работы. Чуть поодаль от него семенила мама Лады, то подавая инструменты, то просто мешая рабочему процессу.

Едва слышно вздохнув, Лада оперлась о дверной косяк и, скрестив руки на груди, внимательно наблюдала за Лаврентьевым: он как раз прикручивал шурупы.

— Ну вы, Леонид Петрович, прямо бригада узбеков: полчаса, и всё готово, — оценила она, на что Лаврентьев, выплюнув шурупы в ладонь, подметил:

— А ты, Кольченко, представителей Узбекистана не обижай — плохо, что ли, что они такие работящие?

— А я о чём, — пожала плечами Лада. — Наоборот же, хвалю. Так что, в роду у вас были узбеки, Леонид Петрович, или вы просто так любите шкафы чинить?

Мать предостерегающе шикнула, но её шипение потонуло в жужжании шуруповерта.

Сморщившись от неприятного звука, Лада бросила взгляд на письменный стол, вскидывая брови от удивления: стоявших на столе учебников ещё полчаса назад и в помине не было. Юркие, однако, домовые; она до сих пор к этому маленькому шустрому народу привыкнуть не могла. Вот успевают же и школу убрать, и еду приготовить, и учебники по домам разнести, и сладостей до отвала наесться.

— Ну, вроде всё, — заявил Лаврентьев, ставя на подоконник шуруповерт и коробку с шурупами. После вытер лоб, опустошил полбутылки минералки и, обращаясь к маме Лады, сказал: — Шкаф теперь как новенький. Чары я обновил, дверцы починил — теперь не сломаются. Хорошо бы ещё замок повесить, но это уже сами.

— Повесим, Леонид Петрович, повесим, не сомневайтесь, — заверила Лада, много раз кивнув.

Мама Лады закатила глаза, но тут же повеселела, глядя на Лаврентьева.

— Ой, спасибо тебе большое! А то уже страшно было Ладку туда пускать — того и гляди, или шкаф опрокинется, или куда-нибудь на Майорку вместо школы занесёт.

Судя по проскользнувшей по лицу Лады мечтательной улыбке, против того, чтобы случайно «занестись» на Майорку, она совсем ничего не имела.

— Может, чаю? — закончила свою пламенную речь мама.

Окинув взглядом обеих дам: и недовольно притихшую Ладу, и её мать, кокетливо теребившую воротник блузки, — Лаврентьев поспешил отказаться:

— Спасибо, Аль, но мне ещё на работу. Первый день после отпуска, да ещё и педсовет… Сама понимаешь.

— Конечно, — вздохнула она и поспешила чмокнуть Лаврентьева в щеку.

Улыбнувшись этому проявлению нежности, он быстро распрощался и трансгрессировал.

Алевтина, мать Лады, несколько секунд смотрела туда, где недавно стоял Лаврентьев, а после взглянула на наручные часы и испуганно встрепенулась:

— Боже мой, я же опаздываю!

И больше ничего не говоря, она рванула на кухню. Да так быстро, что её карамельные кудри подлетели вверх.

Лада хмыкнула, подняла с пола упавшего плюшевого Винни Пуха, усаживая его на законное место, и последовала на поиски матери. Та оказалась на кухне — стоя перед плитой, она быстро запихивала в себя плов прямо со сковородки.

Покачав головой (всё же опаздывающая на работу мама — это та ещё песня), Лада встала рядом и, уперевшись локтем в столешницу, поинтересовалась:

— Вот почему из миллиарда мужчин ты выбрала именно моего учителя? Нет, не просто учителя — самого нелюбимого учителя! Ни Туркина, понимаешь, ни Лукина, ни Савелия Васильевича, а именно Лаврентьева!

— Туркин женат, Лукин похож на моего начальника, Савелий Васильевич старый, а Лаврентьев в самый раз, — объяснила Алевтина, проглотив кусок мяса и вновь убежав — на этот раз в коридор.

— Всё равно не понимаю, — продолжала Лада, направляясь за ней, — почему именно Лаврентьев?

Алевтина, мучаясь с застёжкой босоножки, ответила:

— Потому что… Ай, зараза, ну почему когда надо, ты не застегиваешься?.. И вообще, донь, не учи учёного. Вот же… Ну слава Богу, — выдохнула она, наконец справившись с замком, убрала с лица волосы и, обращаясь к дочери, перечислила: — Обед на плите, деньги в шкафу. Посуду помыть, траву в палисаднике выдергать, розам лунки сделать, кур покормить.

Жалобно шмыгнув носом, Лада уточнила:

— Может, без палисадника?

— Не может, — отрезала Алевтина и, поцеловав дочь в лоб, заявила: — Надеюсь, приду сегодня.

— Почему «надеюсь»?

— Война.

— Опять?

— Снова!

Она хотела сказать что-то ещё, но в конце концов махнула рукой и выбежала из дома, совсем как девочка.

Взглядом проводив удалявшуюся машину матери, Лада задернула занавеску и мысленно пожелала ей удачи. Алевтина Сергеевна работала в военкомате, а там под войной всякий раз имелась в виду проверка. В такие дни мать была особенно нервной, потому как могла быть вызвана на работу к шести утра, а возвратиться глубоко за полночь.

Сегодня, впрочем, над работниками военкомата решили сжалиться — стрелки часов едва перешагнули семь утра.

Широко зевнув, Лада заколола рыжие волосы, которые этим летом ей зачем-то взбрендило подстричь до плеч, натянула кепку и выскочила во двор, жалуясь теперь вовсе не на Лаврентьева, а на то, что жила в частном доме, имела вездесущих соседей-магглов, из-за которых не могла воспользоваться чарами, а морозка мало того, что засоряла двор со скоростью света, так ещё и не была питанием для кур — те её деликатесом не считали. То ли дело люцерна, за которой приходилось переться в конец огорода…

Аське хорошо было: она в квартире жила. Из всех сельскохозяйственных забот у неё были только петрушка на балконе и заячьи уши, они же тёщин язык или, по-научному, сансевиерия, в горшке. И никаких ей кур и заросших сорняками палисадников — красота!

Подумав обо всём этом, Лада высыпала в кормушку «дерку», показала язык петуху и поспешила ретироваться из курятника — уж больно грозно петух буравил её своими маленькими чёрными глазками. С этой птицей у Лады отношения изначально не заладились: он постоянно стремился её клюнуть, да побольнее; она же неизменно представляла его в супе.

Палисадник после недавних дождей оказался весь заросшим травой — настолько, что даже голландских петуний с их вырвиглазными цветами (сидели у матери и красные, и фиолетовые, и жёлтые, и даже чёрные экземпляры) видно не было. Задумчиво почесав макушку и заодно бросив настороженный взгляд на мельтешившую за забором-сеткой излишне любопытную соседку, Лада глубоко вздохнула, спрятала палочку в скворечник на вишне и присела, задев плечом шипы розы.

Неизвестно сколько времени она провела за уборкой клумбы, но квадрат «метр на два» был очищен от травы, а солнце начало нещадно припекать, когда её окликнул знакомый весёлый голос:

— Привет труженикам тыла! Как ваши дела?

— Как у раба на галерах, — ответила Лада и плюхнулась прямо на кучу выдерганной морозки, не заботясь о том, что розовые шорты потом придётся застирывать несколько раз.

Откинув за спину тёмную тугую косу, Ася — школьная подруга Лады — уперла левую ладонь в бок, а правой взяла с колодца секатор и, используя его подобно микрофону, пафосно продекламировала:

— Мы ведём свой репортаж прямиком из места заключения особо опасного преступника. В данный момент Кольченко Лада Юрьевна, осуждённая за тройку по травологии, трудится на благо общественности. Скажите, Лада, каково это — денно и нощно пахать на клумбе?

— Я тебе секатор сейчас в одно место засуну, тогда и узнаешь, — заверила Лада, вытирая запястьем взмокший лоб.

— Ой, ну тебя, — обиженно надула губы Ася, — вот чуть что — сразу на людей бросаешься. Вот, вроде, Лада — с людьми должна ладить, а колючая — мама не горюй!

— На то я и Кольченко, — парировала Лада, на что Ася привычно протянула:

— Надолго ли?

— Ближайшие лет пятнадцать замуж не собираюсь.

— Бедная тётя Аля, — театрально шмыгнула носом Ася, вытирая несуществующие слёзы, — не дождётся она внуков, ой не дождётся. И Костик бедный — столько лет тебя ему ждать придётся!

— Ой, ну тебя, — отмахнулась Лада. — Ты лучше скажи, как сюда попала? Зойка с тобой?

— Через шкаф я сюда попала. Ты ж говорила, что Лаврентьев его должен был сегодня починить — вот я и проверила.

— И как?

— Как по маслу! А что насчёт Зои — я эту клушу уже два дня не видела. И что-то мне подсказывает, что она сейчас на прямом пути к статусу госпожи Ульяновой.

Подруги синхронно прыснули, но не успели они как следует отсмеяться, как Лада встрепенулась:

— Слушай, может, чаю?

— Не, не, не, — затрясла головой Ася. — Я же сюда по делу, какой чай? Ладка, там… — Она набрала в лёгкие побольше воздуха и на выходе зачастила: — Там Колька из лагеря вернулся, представляешь! И меня позвал — говорит, в парк сходим, на пляж. С Машкой, разумеется, и с Пашкой, но… Мы… Я… Он…

— Я поняла, — кивнула Лада, едва сдерживая смех: влюблённая Ася — то ещё явление. — От меня что требуется?

— Как что?! — искренне изумилась Ася. — А кто в случае чего спасёт меня от позора? Ты же меня знаешь, я иногда такую чепуху несу!

— Но там ведь Машка! И Зоя. Да и Пашка, если что, придёт тебе на помощь.

— От Зои толку мало, от Пашки тоже — он, когда рядом Зоя, больше ни на что смотреть не может. А Маша… Ну её!

— Что вы опять не поделили? — спросила Лада, но вопрос этот так и остался без ответа.

Но делать было нечего, нужно было помочь — Ася ведь её не раз выручала. Ещё в первом классе взяла под своё крыло и ввела тогда ещё маленькую магглорожденную Ладу во все известные секреты магического мира. Правда, в познание семилетней девочки не входили ни политические, ни научные, ни профессиональные тонкости. Скорее она рассказывала про волшебных существ, многообразие заклинаний, писателей магического мира и прочее, прочее, прочее.

Забыв и про траву, и про розы, и даже про грязную посуду, Лада подскочила на ноги, вытащила из скворечника свою палочку — из тиса, непомерно короткую, всего пятнадцать сантиметров — и наперегонки с Асей бросилась в дом.

Уже в спальне, в которой из мебели были только кровать, стол и два шкафа, они остановились, но совсем ненадолго — лишь для того, чтобы отдышаться. Но едва они привели дыхание в порядок, Лада подошла к тому шкафу, который пару часов назад чинил Лаврентьев, и несколько раз в определённом ритме постучала по дверцам. Те легко открылись, и подруги, взявшись за руки, уверенно шагнули внутрь, обсыпали себя щепоткой пыльцы для перемещений и синхронно крикнули:

— Сочи, Комсомольская шестнадцать, подъезд второй, квартира девять!

Яркий свет всего на секунду ослепил обеих, в животе привычно вспорхнули бабочки, всё вокруг закружилось и так же быстро стихло.

Подобная система перемещений была проработана не так давно и была прямым аналогом английских каминов. Даже пыльца была крайне схожа по своему составу с летучим порохом, разве что вместо камина требовалось любое небольшое закрытое помещение: шкаф, каморка или, такое тоже бывало, душевая кабинка.

Девушки оказались в тёмной комнатке — как как-то сказала Маша, была она не больше двух квадратных метров. Быстро осмотревшись и едва разглядев вырезанную в дверном проёме букву «У», они уже было собрались открыть дверь, как услышали голос Маши:

— Но мне уже шестнадцать! Я уже не маленькая!

— Я сказала: нет — значит, нет!

— Но мама!

Коротко переглянувшись, Ася и Лада пожали плечами и всё же решились открыть дверь.

Яркий солнечный свет в ту же секунду резанул по глазами, и девушки, проморгавшись, увидели снующих туда-сюда по кухне Машу и её маму. Они были похожи, и дело было не только в светлых волосах и одинаково вздернутых носах: походка, речь, вкус в одежде, привычка поджимать нижнюю губу и манерный жест, которым они убирали с лица мешающиеся волосы, — всё это порой заставляло думать посторонних, что одна из них — человек, а другая — её отражение.

— Здрасте, — поздоровалась Ася (Лада обошлась скромным кивком), и обе Ульяновы прекратили накрывать на стол и посмотрели на них.

Александрина Степановна быстро поздоровалась и поспешила в гостиную — оттуда ей несколько раз настойчиво крикнули:

— Шура, где тот сервиз?

И она не могла не помочь мужу с поисками. Хотя бы потому, что «тот» сервиз, подаренный свекровью на годовщину свадьбы, она совершенно случайно разбила и выкинула.

Маша же аккуратно поставила на стол тарелку с оливье и подбежала к пришедшим подругам, поочередно обнимая каждую из них.

— А в чем причина дурдома? — поинтересовалась Ася, садясь на стул и принимаясь разглядывать вязаную скатерть.

Бросив в гостиную настороженный взгляд, Маша тихо сказала:

— Бабушка приезжает. Ты же знаешь, какая она у нас щепетильная натура.

Присвистнув, Ася знающе протянула:

— Да, проблема. А зачем она приезжает? Она ведь не любит к вам наведываться.

— Ой, — вздохнула Маша и устало присела на кухонный диванчик, — не поверите! Ульяна Игоревна-то наша в декрет ушла…

— Как? — удивилась Лада. — Когда успела?!

— Когда надо, тогда и успела, — проговорила Маша, закатывая глаза.— Так вот, она же в декрете, а место профессора чар пустует. Светлана Валентиновна, видимо, за три месяца лучше кандидатуры, чем моя бабушка не нашла.

— А твоя бабушка…

— Двукратный чемпион мира по дуэлям, — в унисон сказали Маша с Асей, и Лада закивала, думая о том, что в плане спорта она мир магии плохо знает.

Ася, покосившись в окно, из которого открылся вид на тихую улочку, грустно поникла.

— Выходит, карусели с морем отменяются?

При упоминании о море Маша как-то неестественно вздрогнула, но поспешила взять себя в руки и произнесла:

— Да какие там карусели. Нам бы бабушку нашу до вечера вытерпеть.

Лада вдруг рассмеялась. Поначалу она пыталась сдержать смех, но в конце концов он одержал верх, и уже через полминуты она хохотала так, будто услышала крайне смешной анекдот. К ней почти сразу присоединилась Ася, а Маша, так и не поняв причину смеха, спросила:

— Вы чего?

— Да так, — улыбнулась Лада, — я просто поняла, что отныне ты у нас ещё один учительский ребёнок в параллели. Пятый, да? — уточнила она у Аси, на что та пожала плечами:

— Шестой.

— Подожди. Лисы, Морозов, Авдеева… А ещё кто?

— Ты, дорогуша. Не забывай об этом, — любезно подсказала Ася.

Лада под дружный хохот подруг обиженно надула губы.

* * *

В который раз пересмотрев учебники, Костя пришёл ко мнению, что определённо не хватало зелий. И дело было не в невнимательности — учебника по зельеварению и в помине не было в этом доме.

— Неужели домовые не досмотрели? — промелькнуло у него в голове, но он тут же себя одернул: — Да нет, быть такого не может.

Он в очередной раз заглянул под стол, но ничего, кроме спешившей в свою норку мыши, не нашёл. Поэтому, нахмурив лоб, он вышел на улицу, где в летней беседке сидела мама. По всему столу лежали книги, тетради и листы; то тут, то там виднелись стружки от карандаша, а на земле стояла деревянная коробка, полная всяких скляночек и бутылочек.

— Мам! — позвал он, и Марина Анатольевна положила карандаш за ухо, потянулась и приветливо улыбнулась:

— О, привет, уже проснулся?

Он поцеловал мать в щеку и внимательно оглядел её бумажки, подмечая среди них свой учебник.

— Да-а… Над чем корпишь?

Она устало потерла глаза и пожаловалась:

— Да вот пытаюсь понять, почему в этих новых учебниках для приготовления антисглазного лака нужно крыло летучей мыши, когда его отродясь там не было! Понакупят дипломов, а потом учебники стремятся составлять! Увидела бы автора — лично бы заставила приготовить это зелье, а после применить его. Интересно, сколько жертв понадобилось бы для того, чтобы они прекратили писать всякую ерунду?

Костя усмехнулся и поднял обложку книги, читая:

— Составитель учебника Войнов Виктор Аристархович. Издательство ООО «Знания» города Москва. Вот, мам, тебе и имя, и адрес. Пойдешь драть уши наглеца?

— Обязательно. Надо бы попросить Ирину Ивановну, пусть выдаст вам старые учебники. Картинок там нет, но хоть рецепты верные.

Костя кивнул. Не то чтобы его интересовали зелья — он больше любил историю и травологию — но возмущения мамы были понятны: она-то зельями жила и дышала, и уж точно знала, что будет, если в зелье добавить лишний ингредиент.

Он сел напротив матери и взял в руки старую тетрадь за десятый класс некой Марины Белозубовой. С интересом пролистав её, он наткнулся на размашистую тройку и надпись, выделенную красной пастой: «Старайся!». Рядом с ней мелким аккуратным почерком (и уже синей пастой) было приписано: «Стараюсь!»

— Да ладно, — произнёс Костя, удивленно глядя на мать. — Неужели у самой Марины Анатольевны был трояк по зельям? Не верю!

— Это не трояк по зельям у меня был, а натянутые отношения с преподавателем-практикантом, — сказала она, забирая тетрадь. — Молодой к нам пришёл, зелёный совсем — но такой противный!.. Я ему и указала на его ошибки. А он потом мне оценки занижал.

— И что ж это за тиран такой был?

— Ну-у, был там один, — сказала она, почесывая шею. — Морозов Константин Сергеевич, слышал о таком?

От удивления Костя закашлялся. Ещё бы — такие новости…

Перепугавшись, Марина вытащила палочку в надежде помочь сыну, но он махнул рукой, отпил из кружки несколько глотков чая и проговорил:

— Отец вёл у тебя зелья?

— Нет. Он четверть подменял нашего учителя — тот тогда заболел, а твой отец был у него в любимчиках.

— Ага. — Он потёр переносицу, на секунду прикрывая глаза. — И чем это всё закончилось?

— После школы я вышла за него замуж.

— Оригинальный способ найти себе мужа, — заметил Костя, поднимаясь на ноги и выходя из беседки — хватит с него на сегодня впечатлений. — Я погуляю немного.

— Хорошо. К обеду только вернись.

Он кивнул и тихо направился по дорожке, ведущей в лес. Они с матерью жили в доме рядом с речкой — Марина не любила шумных городов, а в деревне волшебнику было крайне сложно жить: уж слишком быстро распространялись слухи о колдовстве, даже стирание памяти не помогало. Вот поэтому пару лет назад она выкупила небольшой дом в отдалённом от людей месте. Это, конечно, не был уголок отшельника — километра через два стоял домик-дача магглов, а в лесу — тоже совсем неподалеку — жил егерь-сквиб.

Края здесь были живописные — и берег реки Катунь, и лес, в котором росли и грибы, и ягоды, и цветы, и горы, и белки с зайцами дорогу перебегали. В первое время Костя, исследуя окрестности, не разлучался с фотоаппаратом, снимая каждую красивую вещицу — будь то вид на горы, утёс или же необычно раскинувшая ветви сосна. Ой, сколько потом было просьб от одноклассниц — все хотели оказаться в этих чудных местах и сделать фото вот на том камешке или на вон той красивой полянке!

Сам Костя, обойдя все, что мог, и собрав несколько фотоальбомов, просто любил посреди дня посидеть на берегу реки, наслаждаясь её тихим журчанием, или отправиться в лес, чтобы собрать брусники или погнаться за зайцем — догнать не догонит, зато какое ощущение погони!

Он долго шёл. Шёл медленно, наслаждаясь прохладой хвойного леса, запахом сырости и будоражившими душу шумами — то белка подскочит, то дятел по дереву постучит, то олень пройдёт, задевая рогами нижние ветки. Просто шёл туда, куда заведут ноги, и остановился, лишь услышав что-то необычное. Запах костра — отродясь здесь такого не было. Может, конечно, турист какой, а может — лесной пожар. Сейчас август, все возможно.

Он быстро направился в ту сторону, откуда доносился запах, но, добравшись туда, остановился, будто вкопанный. С десяток девушек — молодых, красивых, одетых в длинные белые рубашки — что-то напевали, плетя венки перед костром. Настолько были завораживающие движения их тоненьких пальцев, настолько красиво переливался хор девичьих голосов, что Костя даже про время забыл. Который сейчас был час? Десять? Одиннадцать? Час? Два?.. Все равно.

Костя уже было ринулся подойти ближе к ним, как чья-то большая грубая рука легла на его плечо, больно сжав.

— С ума сошёл? Пойдешь — пропадешь!

Костя быстро моргнул и поднял голову, сразу узнавая знакомого егеря. Это был рослый полный мужчина с короткой, чуть тронутой сединой бородой и настолько кустистыми бровями, что в них пора было уже птицам селиться.

— Дядь Слав, а чего это вы тут? — спросил Костя, удивлённо глядя в его тёмные глаза.

— Ты что здесь делаешь? — проворчал он свистящим шёпотом. — Совсем с ума сошел — на них заглядываться. Это ж нечисть похлеще волколака будет! А ну, кыш отсюда, пока матери не сказал! Давай, давай, живо!

Он грубо, но в то же время наставнически подтолкнул Костю, и тот, толком ничего не поняв, поспешил назад тем же путем, каким и пришёл.

Дядя Слава, дождавшись, когда спина Кости исчезнет из поля зрения, ушёл другой дорогой.

Костя же, добежав до окраины леса, оперся спиной о ствол лиственницы, пытаясь перевести дыхание, и наконец понял, что странного было в этих чарующих девушках. Русалки.

Бросив короткий взгляд на наручные часы, Ася огляделась, подмечая, как же много было людей вокруг — чтобы собрать в школьном дворе всех учащих, учащихся, их родителей и гостей из вышестоящих инстанций даже пришлось воспользоваться заклятием незримого расширения.

Присутствие последних всегда бесило: зачем каждый год на школьную линейку было приглашать знаменитых выпускников, замминистра по учебной части и президента Волшебной России? Всё равно их никто, кроме началки и директора, не слушал. А они говорили долго, нудно, монотонно и невыносимо скучно — впору было трансфигурировать кровати и ложиться спать.

В нескольких метрах от неё взорвалась от хохота группа учениц девятого «А» класса. Ася умиленно улыбнулась; глядя на них — таких весёлых, румяных, в чёрных платьях с фартуками, — она вспомнила себя ровно год назад. Ещё до всех экзаменов, которые попортили нервов больше, чем все девять лет обучения.

— Ну ты как старая бабка, — закатил глаза Илья, подслушав, как Ася рассказывает Маше о внезапном приливе ностальгии по прошлому.

Ася в ответ закатила глаза и вдруг подпрыгнула, радостно помахав — это она увидела Алину, которая вела за руки весь свой выводок, состоящий из младшей сестры и двух братьев. Мягко подтолкнув ребят к их классам, Алина шумно выдохнула, пригладила русые волосы и подошла к своим, жалуясь:

— Это ужас какой-то: один воет, что не хочет в школу, второй ревёт, что он хочет пойти в других брюках, третья ноет, что ей не так заплели косички! У-у-у, дайте мне верёвку и мыло, я хочу стать Есениным!

Услышавшие её рассмеялись, а Маша понимающе обняла её за плечи, говоря:

— У вас они хоть маленькие. У нас вон взрослые лбы, Пашка вообще в институте учится, а всё равно: Колька орёт, что не может найти свой галстук, Пашка пытается вспомнить, куда дел портфель, мама с бабушкой спорят о том, как правильно воспитывать детей, а папа кричит, что ему нужно уединение, иначе он никогда не закончит свою очередную картину… Нет, первое сентября — поистине сумасшедший день! Каждый год дурдом на выезде!

— И директриса с вами согласна, — важно кивнула Ася, и все, как один, посмотрели на директора.

Светлана Валентиновна Орлова, женщина среднего возраста с короткими медно-рыжими волосами и голубыми глазами, стояла в окружении учителей и важных гостей и вид имела крайне недовольный. Словно заметив на себе ученические взгляды, она повернула голову на десятиклассников, сощурилась, но, найдя знакомые рыжие макушки, возвратилась к разговору.

— Готов поспорить, — деловито сказал Егор, — все дело в том, что Аничкин обрадовал её вестью об обязательных курсах повышения квалификации для всех учителей.

— Ты откуда знаешь? — нахмурился Костя, но после сплюнул, вспоминая: — Ах да, извиняюсь, забыл. А на кой эти курсы нужны — у нас же и так лучшие из лучших?

На этот раз Егор пожал плечами. Вид у него при этом был настолько честным, что расспрашивать его дальше никто не стал. Вместо этого принялись спорить, какой из сценариев школьной линейки будет использован в этот раз — прошлогодний или двухгодичной давности? По большей части они не отличались, разве что прошлогодний был чуть короче — внезапно полил ливень, который сорвал линейку.

Но, судя по чистому и высокому голубому небу, ближайшие несколько часов дождя не предвиделось. А это означало целых полтора часа на солнцепеке, под аккомпанемент занудных речей взрослых и коротеньких стишков, рассказанных картавыми первоклассниками.

— Ребята! Строимся по линии! — приближаясь, крикнула им Марина Анатольевна — классный руководитель, учитель зельеварения и по совместительству школьный завуч.

Недовольно фыркнув («Как с малышами, честное слово…»), ученики неохотно встали в три ряда — на передний старались ставить или девочек, или высоких, чтобы они мужественно прикрывали своими спинами нерадивых одноклассников.

— Каждый год одно и то же, — со вздохом заметил Егор, поправляя солнцезащитные очки. — Хоть какого бы разнообразия!

— Хочешь, Соколов, я тебя старостой в этом году назначу, будет тебе разнообразие? — спросила услышавшая его Марина Анатольевна, и Егор, цокнув, решил промолчать. Марина же принялась по головам пересчитывать учеников и, перепроверив несколько раз, спросила: — Кольченко где?

Все взгляды устремились на Асю с Машей. Ещё бы — с первого класса не разлей вода, за что даже были прозваны тремя мушкетерами. Со стороны их трио выглядело забавным и, казалось, взяло в себя все приёмы школьного клише — блондинка, брюнетка, рыжая; зелёные, голубые и карие глаза; чистокровная, полукровка, магглорожденная; отличница, хорошистка, троечница… И понятное дело, что если отсутствовала одна, то другие должны были об этом знать.

Но не успели девочки что-либо сказать, как раздались насмешливые слова Ильи:

— Вы что, Кольченко не знаете? Если она не опоздает, это уже будет концом света.

— Сам-то давно начал вовремя приходить? — нахмурился Костя, и Марина Анатольевна, мысленно посчитав до десяти, потребовала:

— Дети, хотя бы сегодня давайте обойдёмся без ссор. Тем более линейка начинается.

Действительно, едва она это сказала, Поля и Дима Лисичкины из десятого «А» начали вести линейку. Усиленные при помощи «Соноруса» голоса близнецов раздавались в каждом уголке школьного двора, так что даже при желании нельзя было спрятаться от того, как они зачитывают из сценария стихи про первое сентября.

Спустя минут пятнадцать, когда пятые классы показывали сценку, рыжей фурией к своему классу присоединилась Лада. Заклинанием поправив причёску, она со спины ущипнула Машу за бока, заставив её испуганно взвизгнуть.

Марина Анатольевна недовольно шикнула на неё, но, заметив новое лицо, протянула:

— Ла-а-ада! Почему опаздываем? Я же сказала: сбор в восемь, линейка в восемь пятнадцать!

— Так я и вышла без десяти! — заверила Лада, протиснувшись к преподавательнице и передавая ей букет цветов. — А меня в этом портале-переходе, будь он трижды неладен, как на американских горках — туда-сюда, сюда-туда!

Егор, прежде лениво хлопавший пятиклашкам, хмыкнул:

— А-а, так всё понятно. Это ты в час пик попала: людей много по «шкафам» переходят, кто на учёбу, кто на работу, вот ты и долго своей «дороги» ждала… Это что-то навроде маггловской автомобильной пробки.

Марина Анатольевна вновь потребовала тишину.

— …на территории школы строго запрещено! Курение, распитие спиртных напитков, использование нецензурной лексики, рукоприкладство и несоблюдение устава школы будут строго наказываться, — зачитала Марина Анатольевна на классном часу после линейки, положила на стол буклет и оглядела подопечных.

Десятый класс! Вот время-то летит! Вроде ещё вчера она рискнула взять классное руководство и взяла на свою голову пятый «Б». Такие маленькие, такие разные, интересные дети, с которыми было всё: и радости, и неудачи, и споры, и ругань, и смех, и веселье… А теперь это были десятиклассники, взрослые юноши и девушки, некоторые из которых — на голову выше её. И когда только успели вырасти?

Она быстро мотнула головой, отмахиваясь от меланхолического настроения — первое сентября, праздник, радоваться надо! — и ещё раз посмотрела в буклет, который Орлова выдала всем классным руководителям, чтобы те зачитали его на классном часу.

— Ещё раз напоминаю, — заговорила Марина Анатольевна, бегая глазами от буклета к ученикам, — что с тропы в лесу сходить категорически нельзя. По-хорошему туда вообще бы не соваться, но, увы, там проходит УЗМС. Все меня поняли?

Послышался несвязный хор — даже родители, стоящие вдоль шкафов выразили согласие.

Марина Анатольевна довольно кивнула и тут же взглянула на просунутую сквозь приоткрытую дверь голову Лаврентьева.

— Извините, что отвлекаю, но можно ли на пару минут Бендеберина?

— Зачем?

— Незадолго до линейки сильно похожего на него юношу видели курящим в туалете.

— Уже? — изумилась Марина Анатольевна, но после тяжело вздохнула и с лукавой улыбкой посмотрела на ученика. — Ну что, Илюш, иди. Ты ведь не курил в туалете, да? Тебе бояться нечего.

Понуро опустив голову, Илья поплелся за Лаврентьевым. Марина Анатольевна же, опустившись на стул, невесело хмыкнула:

— Ну вот, Соколов, а ты говоришь, что никакого разнообразия.

Егор беспечно пожал плечами.

* * *

Застегнув последнюю пуговицу на блузке, Лада посмотрела в зеркало на двери обычного шкафа. Светло-рыжие волосы до плеч, усыпанное конопушками лицо, шея и руки, карие, чуть суженные глаза, прямой нос и тонкие губы, слишком оттопыренные уши… В целом, ничего нового, всё то же личико — не сильно красивое, но и не страшненькое, в самый раз. Уши бы чуть поменьше, но и так неплохо.

Когда взгляд дошёл до одежды, Лада не могла сдержать ощущение, что чего-то не хватает, и, лишь в третий раз осмотрев свой внешний вид, она вспомнила, что не достаёт броши с эмблемой школы. Она быстро достала из кармана юбки палочку, которая благодаря своим маленьким размерам легко там помещалась, и взмахнула ею, приговаривая:

— Акцио!

Из груды хлама на столе тут же вылетел маленький значок с буквой «К» на красном фоне, но, подлетев к ней, предательски рухнул на пол. Подняв его с недовольным вздохом и прицепив к блузке, она подмигнула своему отражению и обернулась на звук в прихожей.

— Собираешься? — спросила Алевтина, заглядывая в комнату.

— Как видишь, — кивнула Лада.

— Уроков много?

— Как обычно, шесть. Сдвоенные зелья, травология, история, чары и русский. ЗоТИ сегодня нет, — добавила она с особым выражением, и Алевтина сощурилась:

— Не забудь про обед.

Лада кивнула, подумывая о том, что мать явно собиралась сказать другое, но в конце концов махнула рукой, закинула на плечи рюкзак, послала матери воздушный поцелуй и шагнула в шкаф, произнося:

— Колдовстворец!

Всё вокруг привычно завертело, закружило и выбросило Ладу в старой маггловской телефонной будке. Но не успела она даже осознать, что оказалась на месте, как врезалась лбом в чей-то затылок.

Она интуитивно прижалась к стене, на которой вместо таксофона висел мешочек с транспортной пыльцой, прошипела от боли и прикрыла рукой ноющий лоб, пытаясь попутно понять, грозит ей шишка или нет.

— Убери, пожалуйста, руку, — попросил её незадачливый оппонент, в котором она сразу же узнала Костю Морозова — уж слишком знакомыми был его голос.

Лада послушно убрала руку, и Костя, внимательно поглядев на место удара, поспешил её успокоить:

— Ну, синяк, конечно, будет, но больше ничего серьёзного — до свадьбы заживёт.

— Спасибо, — улыбнулась она, но Костя махнул рукой — нашла за что благодарить! — и дёрнул её за рукав блузки, говоря:

— Пойдём, пока ещё кто здесь не появился. Боюсь, троих старушка-будка не переживёт.

Кивнув, Лада быстро юркнула вслед за ним. Конечно, телефонная будка, в которую попадали ученики при переходах, была слишком тесной, и Лада с Костей поместились там вдвоём по счастливой случайности. Или, скорее, из-за телосложения обоих — с полненькой Алиной или с крупным Никитой это было бы проблематично.

В школьном дворе было не так многолюдно. Во многом потому, что до звонка оставалось не больше двух минут, и в первый день занятий мало кто хотел опоздать. Вот и Костя тоже не хотел, и было неясно, идёт он быстрым шагом или медленно бежит, держа под мышкой записную книжку.

— Вот любишь ты, Лада, опаздывать, — пожурил он, всем своим видом стараясь казаться серьёзным.

Но Лада знала его слишком давно, чтобы не различить в его голосе насмешливые нотки. Ещё бы, с первого класса за одной партой. Поэтому она поправила чёлку, скрывая покрасневший лоб, повесила рюкзак на одно плечо и справедливо заметила:

— Ты тоже не с рассветом в школу пришёл.

Костя, пожав руку проходящему парню, завернул за угол и оттуда сказал:

— Я-то как раз в полвосьмого уже в школе был.

Лада, едва поспевающая за ним, недоверчиво хмыкнула, и Костя на секунду остановился и потряс записной книжкой, поясняя:

— Мама забыла, просила сбегать, забрать.

— Ладно, верю, — улыбнулась она и бросила взгляд на видневшийся через несколько метров кабинет зельеварения. — Слушай, — спросила она, вспомнив, — а только у меня сначала один учебник по зельям был, а после резко другой?

— Нет. Это просто маме… Марине Анатольевне, в смысле, новые учебники не понравились, она их на старые попросила заменить. Кстати, мы пришли.

Он положил ладонь на дверную ручку, и Лада предупредила:

— Только не на первую парту!

Костя в ответ усмехнулся и открыл дверь со звонком.

В кабинете уже собрался весь класс. К счастью Лады, первые парты были заняты (на одной из них расположились Ася с Машей), и они с Костей сели за свободную четвертую парту.

В классе зельеварения, как всегда, было холодно и сумрачно — Марина Анатольевна объясняла это тем, что многие ингредиенты не любили ни солнечный свет, ни тепло — для поддержания их хранения, температура воздуха не должна была превышать пятнадцати градусов. Сам класс был большим (стоит сказать, что даже самым большим из всех кабинетов, ведь занимал он треть первого этажа) и разделённым на несколько зон: рабочее место, где ученики писали теорию, лабораторию, в которой проходила практика, и обставленную шкафами кладовку с ингредиентами.

Марина Анатольевна, прежде сидевшая за учительским столом, встала, приветствуя учеников, и с коротким предисловием о том, чем они будут заниматься на зельях в этом учебном году, начала занятие.

Обычно второй урок зельеварения отводился под практику, чтобы закрепить полученные знания; иногда, в случае сложных зелий, на неё уходило два урока; но в этот раз пришлось оба занятия изучать теорию — первые параграфы не были рассчитаны на работу с котлом.

На уроке истории магии, так любимом у всей школы, наконец начали проходить двадцатый век — история как зарубежья, так и России была особенно интересна в это время. Волшебные турниры и олимпиады, Обе Мировые войны, Две Магические Войны в Англии, свержение царя у магглов и влияние этого на мир магии… Всё это было намного интереснее, чем Восстание Гоблинов в XVII веке — хотя бы потому, что о них можно было расспросить знакомых, заставших это время.

Но урок истории в этот день трудно было назвать таковым — то и дело его срывали расспросами не по теме. Один из них, заставший врасплох Валерия Александровича Туркина, преподавателя истории, был задан Ильёй:

— А Ульяна Игоревна кого ждёт? Мальчика или девочку? Вы ж её муж, вы не можете не знать!

Но Валерий Александрович не был бы собой, если бы, промолчав с полминуты, не ответил:

— Не знаю, Илья Николаевич, какое дело это имеет к моему уроку, но раз ты так у нас интересуешься деторождением, то напомни мне: в каком году родился…

— Ставьте мне два, всё равно ничё не знаю, — перебил его Илья, и Валерий Александрович пожал плечами:

— Ну, раз ты так хочешь, Илья Николаевич, то ладно, так уж и быть, поставлю тебе двойку. — И, подняв взгляд на потолок, добавил: — Видит Бог, я этого не хотел!

— Э-э-э, Валерий Санныч, может, тогда не надо?

— Поздно, Илья, поздно, — покачал головой учитель, и Илья под смешки одноклассников тихо выругался.

До конца урока истории Илья сидел молча и даже на чарах ни слова не вымолвил.

Впрочем, он бы и не успел: новая преподавательница Ольга Ивановна Стрельцова все отведённые на урок сорок пять минут говорила без умолку. Она рассказывала преимущественно о своём предмете (лишь в самом начале вкратце коснулась своей биографии), но зато как она говорила! Столько увлечения было в её словах, столько страсти пылало в её голубых глазах, что не появлялось не единого сомнения — свой предмет она любит!

— Мне порой кажется, — сказала погрустневшая после урока Маша, — что она только свои заклинания и любит.

— Разве это плохо? — спросила Ася — она, в отличие от подруги, из кабинета чар выходила в приподнятом настроении.

— Нет. Просто… А, вы не поймёте, — махнула она рукой и тут же испуганно ойкнула, едва не упав — мимо неё пронёсся табун второклашек.

Увидав среди них своего брата, Алина громко крикнула:

— Миша, стой!

Но он, будто её и не услышав, побежал дальше вместе с одноклассниками.

В ту же секунду мимо мирно идущего на русский десятого «Б» пронёсся ещё один табун — на этот раз что-то громко кричавших на старославянском языке домовых. Судя по их одежде — белым колпакам и кителям, — они работали на кухне. Но первым среди них определённо бежал не кухонный.

Его-то и позвала Лада, для верности помахав конфетой.

Маленький домовой Добрыня — не выше метра, с глазами-блюдцами и взлохмаченными волосами — угощение с удовольствием принял и, громко жуя шоколадную конфету, рассказал:

— Эта мелочь взобралась, понимаешь, на кухню, навела там трах-там-тарарам и стибрила с два десятка булочек всего за пять минут! Это же ни в какие ворота не лезет! Слушай, — доверительно поднял глаза Добрыня и шёпотом уточнил: — У тебя ещё конфета есть?

Умиленно улыбнувшись, Лада передала ему ещё одну сладость. Добрыня благодарно кивнул и поспешил помочь товарищам. Судя по крикам со второго этажа, было ясно, что нарушители были пойманы и наказывали их по всей строгости школьного закона.

— Н-да, — задумчиво почесал темечко Егор. — А ещё про нас говорили, что мы невозможный класс.

— Достойная смена растёт, — восхитился Илья, и они переглянулись.

Слышавшие их Лада, Ася, Маша и Костя (Алина убежала вправлять брату мозги за учиненное) тяжело вздохнули.

— Знаете, — усмехнулся Костя, снимая очки и пряча их в карман рубашки, — мне кажется, весёлый нас ожидает год.

— Не дай Бог, — вздрогнула Маша, явно не желая ежедневно лицезреть игры в догонялки началки и домовых.

Подперев голову ладонью, Лада мысленно порадовалась двум вещам: тому, что у неё есть такой хороший друг, как Костя, который не только быстро пишет конспекты, но ещё и умеет подделывать чужие почерки, и тому, что ЗоТИ, наконец, подходило к концу — каких-то десять минут, и урок закончится, а там, уже на перемене и физкультуре, с лёгкой душой можно будет расспросить Машу о том, что у неё стряслось с бабушкой.

Бабушка Маши, Ольга Ивановна, с недавних пор преподавала в Колдовстворце чары. Она была помешана на всём — пунктуальности, дисциплине, успеваемости… И задавала столько, сколько по зельям, ЗоТИ и истории магии вместе взятым не задают. Маша, впрочем, перед домашними заданиями никогда не пасовала, даже наоборот — наполнялась решимостью выполнить всё в наилучшем виде. Вот только с чарами это ей не удавалось, и Ольга Ивановна то и дело была чем-то недовольна.

Бросив на упорно строчившую конспект подругу короткий взгляд, Лада вздохнула и, надеясь не заснуть — глаза слипались, хоть спички вставляй, — решила поговорить с соседом по парте.

— Ко-о-ость, ты всё записал? — уточнила она, на что Костя спокойно отозвался:

— Да вроде бы… А ты?

Быстро моргнув, Лада нахмурилась:

— А разве не ты за меня пишешь?

— Да как-то, знаешь, я ещё не научился двумя руками одновременно писать под диктовку.

— А мы что, пишем под диктовку? — Костя кивнул. — А давно?

— Уже минуты три, Кольченко, — любезно откликнулся Лаврентьев, проходя мимо их парты. — Ты, надеюсь, всё записала?

— Конечно, Леонид Петрович, разве может быть иначе? — сказала она, невинно похлопав ресницами, и Лаврентьев, сощурившись, отправился дальше по кабинету зачитывать текст из своей тетради.

Едва удержавшись от того, чтобы послать ему вслед средний палец, Лада сделала вид, что пишет. На самом деле она ничего писать и не собиралась — лучше потом полностью перепишет конспект Кости или Маши, чем оставит запись без начала и конца.

Лаврентьев между тем ходил между партами, диктуя текст и следя за тем, чтобы никто не отвлекался. Если таковое и случалось, то он тихо подходил со спины, интересуясь о наличии записи, или, в особо редких случаях, награждал учеников тетрадкой по затылку. После этого он как ни в чём не бывало спокойно продолжал урок.

— Так, про упырей всё записали? — спросил Лаврентьев, не особо вслушиваясь в ответы, и продолжил: — Отлично, едем дальше. Пишем заголовок «Оборотни» и дальше с новой строки. Итак, оборотни, они же вервольфы, ликантропы, вилктаки, мардагайлы, юхи, бисклавреты, ульфхеднары, перевертыши или, на более близкий нам славянский лад, волколаки — это люди, которые после восхода полной луны превращаются в свирепое животное, напоминающее волка.

Как писал об этом знаменитый Ньют Скамандер: «Оборотни большую часть времени проводят в человеческом обличьи (будь то волшебник или маггл). Однако раз в месяц они превращаются в свирепых четырёхлапых зверей, жаждущих убийства и лишённых человеческой совести». Более точного описания придумать нельзя, поэтому едем дальше. Вне полнолуний в человеке трудно узнать оборотня — он такой же, как и миллионы других. Единственное, что может насторожить — недюжая сила, усиленные чувства: слух, зрение, обоняние и осязание — и нечеловеческие инстинкты.

— Но то же можно сказать и об упырях, — задумчиво произнёс Никита, покусывая кончик карандаша.

— Конечно, можно, и не только об упырях, а обо многой нечисти, — согласился Лаврентьев, — вот только упыри (я сейчас имею в виду вампиров, что питаются человеческой кровью, а не гулей, которых европейские маги усердно зовут упырём) имеют одну маленькую особенность: острые клыки, которые ни одним заклинанием не скроешь.

— А у нас, в колдовстворском лесу эта нечисть есть? — спросила Алина.

Егор насмешливо фыркнул:

— Ну как ты думаешь, Кнопка, неужели в одном из самых старых, волшебных и нетронутых лесов России негде будет спрятаться паре сотен волколаков и упырей?

Алина замахнулась на него пеналом, но, заметив внимательный взгляд учителя, тут же скромно потупилась.

— Соколов прав, — сказал Леонид Петрович, оглядев весь класс, — в пришкольном лесу действительно обитает разного рода нечисть, и точное её количество до сих пор не известно. Но не стоит волноваться, — поспешил заверить он, когда ученики удивлённо-настороженно загудели, — лес находится под охранными чарами, через которые нежити не пробраться.

— Поэтому нам каждый год напоминают о том, чтобы мы не сходили с троп? — нахмурилась Ася, и Лаврентьев пожал плечами:

— И поэтому тоже. И, знаете, я бы действительно не советовал сходить с этих троп — если не заплутаете, то пойдёте на корм какому-нибудь упырю. Теперь, думаю, понятно, почему, проходя тему «Нечистая сила» в седьмом классе, мы настолько поверхностно коснулись мест обитания?

— Не-а, — покачала головой Лада, и Лаврентьев, закатив глаза, пояснил:

— Да потому, Кольченко, что у семиклассников не мозги, а каша, помноженная на подростковые гормоны, и услышав, что по соседству оборотни, они в первую же ночь побегут на них смотреть. Вы хоть и балбесы, но, надеюсь, балбесы взрослые и понимаете, чем это чревато.

Егор и Илья негромко хмыкнули, но Лаврентьев, принявшийся объяснять домашнее задание, этого не заметил.

Едва прозвенел звонок, ученики поднялись со своих мест и направились к раздевалкам. Обогнув зазевавшихся в дверях Егора, Илью и Никиту, Лада подошла к подругам, ворча:

— Прав был Соколов — каждый год одно и тоже. Проходили же мы всю эту нечисть в третьем и седьмом классах!

— Тогда мы проходили её поверхностно и всю сразу, а теперь углублённо и каждую.

— Да нет, Манюнь, — хихикнула Ася, толкнув Машу в бок, — мне кажется, её бесит что-то другое. Вот только что больше: то, что Лаврушка чаще всех спрашивает её на занятиях или то, что он каждую пятницу зовёт её маму на ужин в ресторан?

Последнее слово она растянула, насмешливо заменяя «е» на «э», и вместо обычного «ресторана» получился «рэстора-а-ан».

Лада недовольно ударила её ладонью по плечу, но тут же перевела взгляд на Машу, интересуясь:

— А что у тебя с бабушкой?

— А что у меня с ней? — постаралась удивиться Маша. Даже улыбнулась, пытаясь показать, что всё хорошо, но Лада слишком давно её знала, чтобы поверить этой маленькой лжи.

— Ничего особенного, — сказала она, перепрыгивая сразу через две ступеньки на лестнице, — всего лишь то, что на твой первоклассный патронус она поставила тебе четыре, а не пять. Ульяна Игоревна тебе за него пять с плюсом бы поставила и ещё б недели три вспоминала твоего чу́дного пингвина!

— Дельфина, — поправила Маша.

Лада, идя спиной вперёд, всплеснула руками:

— Тем более! Где справедливость? Мне, значит, за мой дымок она поставила четвёрку с минусом, а теперь за телесный патронус… тоже четвёрку. Хорошо, что хоть без минуса.

— Он был не совсем телесный, — пожала плечами Маша. — У него морды не было. И, может, это и не дельфин вовсе — акула, кит или просто рыба какая. Мне просто показалось, что это дельфин.

— Всё равно, — настаивала Лада, — несправедливая четвёрка! Ой! — воскликнула она на кого-то наткнувшись.

Обернувшись, Лада заметила домового Добрыню. Сидя на полу и потирая ладонью ушибленную лодыжку, он удивлённо хлопал глазами, и его губы недвусмысленно дрожали.

Испуганно охнув, Лада поспешила успокоить домового, но не придумала ничего лучше, чем погладить его спутанные тёмные вихры и угостить конфетой. Добрыня, приняв угощение, шмыгнул носом, ещё раз хлопнул глазами и убежал, не забыв прихватить свою ношу — журналы шестого «В» и одиннадцатого «А».

Проводив его взглядом, Лада вздохнула и, увлекаемая подругами, направилась в раздевалку.

Уже через пятнадцать минут, построившись на уроке физкультуры и вполуха слушая командную речь Семёна Евгеньевича (кажется, он что-то говорил про квиддич), Лада высматривала в окнах лицо Добрыни.

Этот домовой был самым маленьким из всех своих школьных собратьев — в то время, как большинству пришкольных домовых было, как минимум, пять десятков, Добрыне было лет двадцать. Он ещё хранил мягкие черты лица, непосредственность, детскую наивность и неудержимую любовь ко всевозможным сладостям. Из-за этого — вернее, из-за своего умильного сходства с маленьким ребёнком — Добрыня был бессменным любимцем и персонала школы, и учеников.

Заметив, наконец, в окнах третьего этажа знакомого домового, Лада наклонила голову и извиняюще поджала губы. Добрыня тут же расцвел — подмигнул, широко улыбнулся и помахал испачканной шоколадом ладонью. Лада выдохнула — не обиделся, значит — и обратила внимание на учителя. Как раз вовремя, чтобы услышать, как Семён Евгеньевич посылает одну половину класса бегать вокруг школы, а другую играть в квиддич.

Те, кто не любил игру, боялся высоты или, по мнению Семёна Евгеньевича, совершенно не умел играть, мигом отстали и неровным строем завернули за школу. Что-то подсказывало, что ближайшие минут двадцать они будут бежать черепашьим шагом и из-за школы не покажутся.

Остальные же потянулись к подготовленным метлам, что стояли вдоль стены.

Подхватив любимую метлу, которую она ещё в пятом классе с помощью гвоздя пометила царапиной в виде корявого цветочка, Ася взмыла в воздух — невысоко, всего на метр, чтобы не выводить из себя Семёна Евгеньевича, — и азартно заявила:

— Чур, мальчики против девочек!

— Не боитесь снова нам продуть? — съехидничал Илья и, оказавшись совсем рядом с ней, перевернулся, зависнув в воздухе вверх ногами.

— Ха! Кто кому продует — вопрос спорный. В прошлом году, помнится, мы чуть ли не каждый урок обыгрывали вас.

— Вам просто повезло, — усмехнулся Илья и принял нормальное положение.

— Ну-ну, удачи, — подмигнула оказавшаяся рядом Лада и устремилась на оборудованный для квиддича стадион.

Семён Евгеньевич, мужчина за сорок, спортивного телосложения, с густыми усами и лысиной, вместе с Никитой тянул трясущийся сундук со снарядами — очевидно, бладжерам не терпелось вырваться на волю.

Случайно посмотрев на шептавшихся Егора и Илью (на самом деле она выглядывала за школой Машу), Лада заметила:

— Мне кажется, они что-то замышляют.

— Кто? — нахмурилась Ася, отрывая взгляд от окна кабинета нумерологии — там как раз проходил урок у одиннадцатого «В». Но тут же она увидела переговаривавшихся Егора и Илью и сморщилась: — Я тебе умоляю, Лад, эти двое вечно о чем-то секретничают. Мне порой кажется, что у них секретов больше, чем у всех девчонок вместе взятых.

Лада фыркнула:

— Но не с такими же хитрыми рожами!

— Поди опять решили Морозке кнопку подложить или накормить молодильными яблоками алконста Светланы Валентиновны. Ты же их знаешь — фантазия на нуле.

Лада хотела бы возразить, но Семён Евгеньевич дунул в свисток, объявляя о начале игры, и выпустил на поле снитч.

После получаса игры раздалась трель звонка, объявляя о конце урока, и увлекательный матч пришлось остановить со счётом 80:90 в пользу девочек — последние десять очков они забили в одно время со звонком. Снитч так и не был пойман.

Сдав метлы и дождавшись вторую часть класса, что наконец соизволила выбежать из-за школы, десятиклассники похватали портфели и отправились к будке, чтобы разойтись по домам, но Илья громко окликнул одноклассников, прося обратить на себя внимание.

Как оказалось, Лада не зря подозревала его и Егора — им в головы пришла одна гениальная мысль, и заключалась она в том, чтобы пощекотать нервы и поздно ночью отправиться в лес.

— С ума сошёл! — воскликнула Маша, теребя свой кулончик-ракушку. — Там же всякая нечисть водится! Хочешь, чтобы тебя волколак цапнул? Поверь, ему труда не составит — тяп, и останутся от нашего Илюши рожки да ножки.

— Ну, во-первых, Маша, сегодня не полнолуние — оборотни сейчас обычные люди. Во-вторых, я не такой идиот, как ты думаешь, и с дорожек сходить не собираюсь. В третьих, рожек у меня нет и, надеюсь, не предвидится.

— И толку тогда туда ходить? — поинтересовалась Алина, складывая руки под грудью. — Мешки под глазами от недосыпа заработать и колючек на хвост нахватать?

— Алин, ну я вроде по-русски сказал: нервишки пощекотать, адреналинчику поймать, себя, в конце концов на прочность испытать. Ты только представь: ночь, лес, птицы поют, упырь воет — красота!

Алина закатила глаза, поправила лямку рюкзака и уверенно вошла в будку, перед отправлением слыша слова Егора:

— Значит так, кто хочет — приходите сегодня в одиннадцать на опушку, где у нас УЗМС обычно проходит. Ждём до половины двенадцатого, нет — гуляй, Вася.

Алина громко хмыкнула, с хлопком закрыла дверь и исчезла в вихре магии.

* * *

Нервно оглядевшись, Костя вздрогнул и потёр ладони, надеясь согреться. Шла третья неделя сентября, и если днём ощутимо припекало солнце, то ночью впору было одеваться потеплее. Хоть пуховик надевай, честное слово. Обидно было то, что этот самый пуховик у него был — не совсем, точнее, всего лишь кофта, но и её пришлось отдать Ладе, которая заявилась на прогулку в лес в одной футболке и за полчаса ожидания продрогла до мозга костей.

Пытаясь не думать о холоде, Костя вытянулся на носочках, надеясь сквозь верхушки деревьев разглядеть Колдовстворец. Его было видно даже ночью — белокаменные стены этого величественного сооружения будто светились изнутри, как маячок пылая в ночной тиши, а невысокие золотые шпили, венчавшие четыре башни дворца, сияли в свете звёзд. Именно из-за шпилей непосвящённый маггловский взгляд принимал известную русскую школу магии за церковь, и именно из-за чар, наложенных на них, не приближались к Колдовстворцу ближе, чем было дозволено.

— Знаете что, — сказала Алина, постукивая зубами, — мне мёрзнуть надоело. Может, мы пойдём уже?

— Если мне не изменяет память, кто-то вообще идти не собирался, — хмыкнул Егор, и Алина бросила ему:

— Я серьёзно! Двенадцатый час, чего мы ждём?

— Мы договорились ждать до половины, — отрезал Егор.

— Кого? Вурдалака? — нахмурилась она, но в качестве опровержения её слов на опушку ввалились Ульяновы — Маша в сопровождение старшего брата Коли была одета теплее всех и помимо волшебной палочки несла в левой руке фонарик. Коля, кроме фонарика, нес ещё и рюкзак, из которого, как змея, выглядывала верёвка.

— Маму ты с собой случайно не прихватила? — поинтересовался Илья, внимательно оглядывая Колю. Но, очевидно, решив, что наличие совершеннолетнего волшебника может пригодиться — ему трансгрессировать можно было, а это, в случае чего, дорогого стоило, махнул рукой и спросил: — В рюкзаке чего?

— Вода, аптечка, верёвка, плед, палатка, — отрапортовал Коля и подмигнул трясущимся от холода девчонкам (Ася при этом смущённо зарделась — благо, в темноте это было незаметно).

— Вы, смотрю, в полном обмундировании — даже куртки надели, — усмехнулся Егор и поглядел на часы — минутная стрелка была ровно на шести.

Он посмотрел на дорогу, ведущую к школе, но, не увидев там никого, жестом объявил: пора. Ни секунды не медля, ребята направились на протоптанную зачарованную стежку, а Маша, проходя мимо Егора, вернулась к обсуждению рюкзака:

— Всякое может пригодиться. Мало ли.

— Куртку ты всё равно зря взяла, — заявил Егор и, едва Маша недоуменно нахмурилась, пафосно пояснил: — В случае чего ты всегда можешь погреться в моих объятиях.

— Иди ты, — фыркнула она и поспешила к шедшим впереди подругам.

Егор усмехнулся, невольно ощущая дежавю.

Он тогда вместе с родителями был на выставке знаменитого художника-мага современности Андрея Ульянова. Маленький, но такой важный мальчишка в строгом костюме — кажется, именно таким Егор был в тот день, когда впервые увидел Машу — смешную загорелую девчушку с двумя светлыми хвостиками и с большими глазами цвета первой зелени.

Она то бегала хвостиком за отцом, то останавливалась возле какой-нибудь картины и по-детски серьёзно рассматривала её.

— Красиво, да? — спросила она у подошедшего Егора и указала на картину.

Он внимательно оглядел изображенную на полотне девушку с рыбьим хвостом и покачал головой:

— Не-а.

— Почему?

— Она не движется.

— И что?

— И то. Что же это за картина такая?

— Хорошая картина! — возмутилась она, притопнув ногой. — Её мой папа рисовал!

— Не рисовал, а писал, глупышка! — засмеялся он и протянул руку: — Давай дружить, я Егор!

— Иди ты! — буркнула она подцепленное от братьев ругательство и, круто развернувшись, убежала к родителям.

С тех пор много что изменилось — и Маша из смешной девочки стала весьма симпатичной девушкой, и он предпочитал костюмам маггловские джинсы, и оба научились тактично выражать свои мысли, но… Машу, не говорящую «иди ты» в его адрес по несколько раз на день и при этом смешно не морщащую нос, Егор представить уже не мог.

Встряхнув головой, отводя от себя тень размышлений, Егор понял, что отстал от одноклассников, и поэтому поспешил их догнать.

Коля и Илья, фонариком освещая пространство, бодро шагали впереди всех, строго соблюдая рамки тропы. Позади них в один широкий ряд шла женская часть команды — Лада, Ася, Маша, Алина и Полина с десятого «А» вечно озирались по сторонам, надеясь что-то разглядеть в свете люмоса, но в то же время вздрагивали каждый раз, когда до их ушей доносились резкие неизвестные звуки. Ещё позади них плелись Костя, Никита и брат Полины Дима. Костя оказался здесь уговорами Лады, Никита пользовался неизменным правилом «все идут, и ты иди», а Дима, если верить, уже бывал здесь ночью и ничего особого не заметил. Их, казалось, не особо интересовала прогулка, в отличие от прошедшего накануне летом чемпионата по квиддичу, в котором сборная России заняла третье место.

Так и не придумав, к кому из них прибиться, Егор решил остаться замыкающим, отчего-то усмехнулся и втянул носом воздух — холодный, влажный, с застывшим в нём ароматом хвои. После он огляделся — ночной лес выглядел не особо завораживающе. Тёмные силуэты деревьев, окутывающие тебя со всех сторон, скрипящий шёпот ветра, шорох листьев… Ни вальса светлячков, ни поющих птиц, ни сверкающих в непроглядной мгле ночных растений — ничего. Странно, даже упавшие наземь ветки не скрипели под давлением чьих-то лап. Словно и не было в этом лесу никого, кроме их одиннадцати.

Спустя время они дошли до развилки. Одна дорожка расходилась на две, едва протоптанные и поросшие травой. По ним определенно давно не ходили люди.

— И куда мы дальше? Назад или вперёд? — спросила, щурясь, Ася.

Илья магией зажёг сигарету и уже было поднёс её ко рту, как Алина резко ударила его по руке, заставляя разжать пальцы.

— Уж если меня родители в кровати не найдут, я это как-то объясню, но то, почему при этом от меня несёт сигаретами — уж вряд ли. Не забывай, пожалуйста, что, когда ты куришь, ты не только губишь своё здоровье, но и мешаешь жить нормальным людям, заставляя дышать их этим гадким никотином! — прошипела она, и Илья, громко цокнув языком, произнёс:

— Простите, пожалуйста. Ну что, бросаем монетку, куда идём, или как?

Ребята переглянулись, но не успели ответить — раздался треск, за ним последовал испуганный крик, и прежде стоявший возле старой сосны Дима буквально провалился под землю.

Полина оглушительно прокричала его имя и бросилась к тому месту, где совсем недавно он находился, но, к счастью, Костя с Егором вовремя сообразили и схватили её за руки, не давая приблизиться.

Между тем Коля выставил палочку и аккуратно подошёл к сосне.

— Там берлога, — сказал он, внимательно оглядев землю, и, почти просунув голову в дыру, крикнул: — Дим, ты меня слышишь?

Несколько секунд длилось молчание, а после из-под земли раздался приглушённый голос:

— Да!

— Ты цел?

— Да… Нога болит, но в целом нормально.

— Сам сможешь подняться?

— Вряд ли.

— Хорошо, мы сейчас спустимся!

Полина облегчённо выдохнула, услышав слова брата, и уверенно заявила:

— Я туда пойду. Ему нужна помощь.

— Совсем тю-тю? — спросил Коля, для уверенности даже постучав себе по голове. — Сидишь здесь и не высовываешься! Сейчас мы с Костей спустимся туда и постараемся назад трансгрессировать. Если что, вот верёвка, — сказал он, выкладывая её из рюкзака и, уже обращаясь к сестре, взмолился: — Мань, пригляди за Полиной — не дай Бог за нами полезет — а мы с Костиком пойдём вытаскивать нашу лису из норы. Правда, Костик?

В другое время Костя рассмеялся бы с этой иронии: Дима мало того что был рыжим, так и фамилию имел подходящую — Лисичкин. Вот только сейчас совсем было не до смеха, и он, сжав губы, неуверенно кивнул.

Коля взмахнул палочкой, заставляя сырую землю превратиться в ступеньки, тихо шепнул «Люмос» и спустился в берлогу.

Костя же, бросив взгляд на столпившихся друзей, последовал за Колей.

— Люмос Максима! — сказал он, сойдя с последней ступеньки, сморщил нос от стоявшей кругом вони и не сразу понял, что ему делать: кричать, смеяться или плакать.

Прямо перед ним, совсем рядом с Димой, лежал труп. Вернее сказать, скелет. На нём ещё сохранились остатки одежды и потемневшая от времени цепочка с кулоном в виде буквы «К». Этот скелет ничем не отличался от пособия Василия, стоявшего в учительской. Ничем, кроме того, что у него не хватало руки, и, в отличие от Василия, он определенно был настоящим.

— Что ты смотришь на него, как кролик на мантикору? — недовольно спросил Коля, ощупывая ногу Димы. — Ну, не повезло человеку, с кем не бывает?

Вопреки своим словам, Коля был белым как мел, и от вида трупа его вот-вот должно было вывернуть наизнанку.

Дима в свою очередь не настолько категорично относился с соседству с трупом — подумаешь, скелет какой-то… Впрочем, решил Костя, у него просто был шок.

— Значит так, — сказал Коля через пару минут, — я с ним вместе трансгрессировать боюсь — мало ли что. Будем его левитировать. «Вингардиум левиосу», надеюсь, ещё не позабыл?

С трудом оторвав взгляд от скелета, Костя кивнул и принялся дирижировать палочкой. Нужно было быть предельно аккуратным — нельзя допустить, чтобы Дима вдруг стукнулся головой об корни или упал на землю с метровой высоты. Ещё шею себе свернёт, чего доброго.

К счастью, Диму удалось благополучно не только вытащить из норы, но и донести до будки, откуда он под опекой сестры отправился домой. Следом за ними отправились и остальные — взволнованные девушки и уставшие и разочарованные парни каждую минуту по очереди заходили в будку и исчезали в вихре магии.

Без пятнадцати два по Москве на территории школы остались только Костя и Лада. Костя клятвенно обещал Коле проследить, чтобы все ушли по домам (к тому же, заснувшая за проверкой тетрадей мама до рассвета не проснулась бы ни при каких обстоятельствах), Ладе же не давало покоя побелевшее от страха лицо друга.

— Там, в норе, вы что-то нашли? — спросила она наконец, поняв, что больше нечего оттягивать волнующий душу разговор.

— Нет, с чего ты взяла?

— Ты поднялся из норы насмерть перепуганный… Будто нечисть увидел.

— Нет, — уверенно мотнул головой он, — просто голова болит.

Он говорил настолько уверенно, что Лада, несмотря на грызущего нутро червячка сомнения, решила поверить его словам и, чмокнув Костю в щёчку, шагнула в будку.

В кухне вдруг раздался звук бьющейся посуды, за которым последовали громкий смешок и ругательство. Последнее определённо принадлежало матери — её сопрано было трудно не узнать, да и кто бы ещё в выходной день с утра пораньше отважился бить посуду? Уж явно не соня Коля, который, если ему не мешать, мог проспать до обеда, не Павел, вкрай потерявший голову от сестры Аси, и уж точно не отец, уже третий день не выходивший из своей мастерской. А временно оккупировавшая их квартиру бабушка Ольга была слишком утонченной натурой, чтобы бить посуду и выражаться.

Подумав все это, Маша поднялась с кровати, протерла лицо ладонью и, подмигнув внимательно наблюдавшей за её движениями рыбке, направилась на кухню. Как потом оказалось, достаточно вовремя, чтобы не дать разгореться скандалу между матерью и бабушкой, и в тоже время весьма некстати, так как мама тут же поспешила покинуть поле боя, и бабушка перевела своё внимание именно на Машу.

Вопреки её опасениям, Ольга говорить ничего не стала и возвратилась к проверке тетрадей. Судя по её едва заметной усмешке, пятиклашки написали весьма весёлую контрольную работу.

Маша же, убрав следы маминого плохого настроения, поставила на плиту чайник и задумалась. Странно всё это было, оттого и не хотело сходиться в единый пазл. Бабушку Ольгу она с детства видела редко и в основном на больших семейных праздниках или в газете посреди колонки «Новости спорта». Лет до девяти она и вовсе-то не знала, что эта величественная и утонченная женщина является её бабушкой.

Ольга сближаться с родственниками тоже никогда не спешила. Коля и вовсе как-то сказал, что её приезды так, для галочки: мол, вот она я, Ольга Ивановна Стрельцова, чемпион мира по чарам, жива-здорова, о дочке и троих внуках помню. Ни о каких семейных посиделках и уж тем более пирожках для внуков с утра пораньше и заикаться не стоило.

Поэтому то, чем руководствовалась Ольга, заявляясь в конце августа в дом дочери со словами о том, что поживёт здесь некоторое время, оставалось большой загадкой.

Стоит отметить, что «некоторое время» длилось уже месяц. Прошёл август, сентябрь приблизился к середине, а съезжать бабушка определённо не собиралась. Маше и вовсе иногда казалось, что ей даже доставляло удовольствие ежедневно доводить всегда спокойную дочь до нервного тика и истерики, а зятя — до того, что он почти не выходил из своей мастерской, создавая новую плеяду картин.

Чайник оглушительно засвистел, и Маша, потянувшись в буфет за кружкой, из вежливости поинтересовалась:

— Вы чай будете?

Почему-то говорить ей в лицо «ты», пусть и она была родной бабушкой, у Маши язык не поворачивался.

— Нехорошо разговаривать со старшими, находясь к ним спиной, — лениво пожурила её Ольга. Она поставила в тетради размашистую тройку, сняла очки и наконец ответила: — Если можно, кофе.

Не ожидавшая такого поворота событий Маша внутренне содрогнулась, но тут же поспешила взять себя в руки, выдохнуть, взять кофейную чашку и приняться готовить завтрак.

— Ты же общаешься с Лисичкиными? — спросила Ольга, как только дымящаяся чашка кофе оказалась на обеденном столе, аккуратно втиснутая между тетрадками.

— Да, немного, — неохотно ответила Маша, догадываясь, к чему этот вопрос.

С незапамятной вылазки в лес прошло только четыре дня. У Димы, помимо многочисленных ссадин, оказался перелом голеностопа, и лишь благодаря великолепной фантазии Полины их приключение не стало достоянием общественности. Согласно её рассказу, они с братом отправились на ночную прогулку по крышам, откуда Диме и не повезло упасть. Колдовстворский лес, берлога и то, что было в ней, так и осталось между ними одиннадцатью.

То, что в треклятой берлоге мальчишки что-то нашли, было ясно ещё там, в лесу, когда Диму только вытащили на поверхность. Было ясно по побелевшим лицам, перепуганным глазам, переглядкам и перешёпотам. Вопреки уговорам делиться этим они не спешили, но Маша была уверена, что увидели они там явно не семейство лис. Иначе бы Коля не просыпался посреди ночи в холодном поту и смертельно бледным.

— Ты же в тот вечер с ними была, я права?

Сердце Маши бешено застучало.

— Нет.

— Не лги.

— Не лгу.

— Лжёшь.

— Нет, — твёрдо ответила Маша, надеясь, что сердце не выскочит из груди именно сейчас. Лучше чуть позже, когда она выйдет из кухни и будет уверена в том, что бабушка не увидела её волнения.

Окинув её внимательным взглядом поверх очков, Ольга сложила руки в замок и поведала:

— Я видела, как в тот вечер ты и Николай скрылись в маленькой комнате. Если я о чем-то не сказала, Мария, это не значит, что я этого не заметила.

Маше показалось, что сердце всё-таки выпрыгнуло — по крайней мере, она не ощущала его стук.

Она не знала, как дальше держать ответ, и не могла придумать ничего лучше, чем незаметно для родственницы обронить стоявший на тумбе черепашник. Вода из него брызнула во все стороны, две красноухие черепашки испуганно спрятались в свои панцири. Ольга нахмурилась, а Маша, пользуясь случаем, убежала в свою комнату.

«Не здесь. Не при ней.»

* * *

— Твоя бабушка — ну просто Агата Кристи! — высказалась Ася, когда в понедельник перед уроками Маша рассказала ей о воскресной беседе.

Быстро припомнив, кто такая Кристи и чем она так знаменита, Маша вздохнула:

— Я ей так и передам.

Почему-то лёгкого и весёлого настроения подруги она не разделяла.

— Вы не поверите! — заявила спешащая к ним Лада.

— Ты назвала Лаврентьева папой? — не удержалась от шпильки Ася.

Бросив в неё недовольный взгляд, Лада запрыгнула на подоконник, сняла с юбки соринку и, наклонившись к подругам, прошептала:

— Эти придурки опять собрались в лес!

— А, ну в это-то поверить можно, — фыркнула Ася, и Маша согласно закивала. — Мало им Димы со сломанной ногой, надо бы ещё сотрясение заработать и нервный тик.

Лада пожала плечами:

— Не знаю, что насчёт сотрясения, но нервный тик им обеспечен. Тем более что они собрались исследовать ту нору.

— Коля тоже идёт? — встрепенулась Маша.

— Понятия не имею. Знаю только, что идут Костя, Соколов и Бендеберин.

Маша задумчиво кивнула.

Между тем раздалась трель звонка, возвещающего о начале урока, и подруги, ухватив рюкзаки, направились в кабинет трансфигурации.

Преподаватель трансфигурации, Лукин Борис Николаевич, был мужчиной средних лет и, если верить школьным слухам, когда-то даже дружил с нынешним президентом Волшебной России, хотя сам он этой информацией не делился. Да и некогда было на его уроках сплетничать — уж кто-кто, а Борис Николаевич во время урока не оставлял ученикам ни одной свободной секунды.

И пусть его занятия не были признаны самыми любимыми у школы, как это было с историей магии, все, с пятого по одиннадцатый, с удовольствием посещали эти уроки и, в отличие от нумерологии, никогда не устраивали преподавателю бойкоты.

Едва стих шум, характерный для первых минут любого урока, Борис Николаевич взмахнул волшебной палочкой, и на столе материализовался ящик со множеством прутиков и камешков.

— Цель нашего сегодняшнего урока, — начал Борис, раздавая ученикам сырье, — превращение неживого вещества в живое. Вернее будет сказать, в мнимо-живое. Мнимо-живое вещество (будет неплохо, если вы это запишите) — это вещество, которое по всем внешним признакам является живым, а по биологическим — неживым.

— Это как? — нахмурился Илья.

— А это когда смотришь — отличная жирная свинья, хоть сейчас на шашлык, а на деле оказывается, что это просто твоё отражение, — поддел его Егор.

— Ха-ха-ха, очень смешно, Егор, обхочешься, — недовольно фыркнул Илья, но Борис Николаевич, оказавшись около парты Алины и Аси, заметил:

— В некоторой степени так и есть. Вот например… Да, думаю это подойдёт.

Он на секунду задумался, постучал концом палочки по парте, и уже через секунду на месте ученического стола важно возвышалась… Лошадь! Самая настоящая, гнедая, с темно-коричневой, блестящей на свету шерсткой.

Ася с Алиной восторженно ахнули — ещё бы, это великолепие было прямо перед их носом! — и одновременно потянули руки к гладкой тёмной шерсти, а вот сидящие на соседней парте испуганно замерли — копыта у лошади выглядели особенно реалистично.

— Аккуратнее, она может укусить, — предупредил Борис Николаевич, но опасения его были напрасны: лошади определённо льстило внимание. — Что ж, девушки, опишите мне её.

Поняв, к чему он клонит, Алина поднялась с места, подошла к морде лошади и, не прекращая её поглаживать, медленно начала:

— У неё мягкая и тёплая шерсть коричневого цвета. Горячее дыхание. Она двигается. Фырчит. — Она на секунду задумалась, после достала из портфеля яблоко и протянула его животному. — А ещё ест. С удовольствием, прошу заметить. И глаза у неё карие, умные… Она живая, — заключила Алина, поворачивая голову к преподавателю.

Егор громко усмехнулся на её заявление, а Борис Николаевич покачал головой:

— К сожалению, Алина, это не так. Да, конечно, по всем внешним признакам её можно отнести к живым существам, но если мы углубимся в исследования, то поймём, что она не может расти и стареть, не может размножаться, у неё не происходит обмен веществ. Что касаемо раздражимости… Люмос! — воскликнул он и поднёс светящийся конец палочки к глазам лошади. Ответной реакции с её стороны не последовало. Тогда он резким движением выдернул из её гривы волосок — лошадь даже не фыркнула на это. — Как видите, она никак не реагирует. А если мы рассмотрим эту лошадь как продукт питания, то я могу вас уверить: вкус у неё будет, как и у оригинала, вот только голод её мясо не утолит. Это все равно что есть воздух.

Он ещё раз взмахнул палочкой, превращая лошадь обратно в парту (класс при этом разочарованно вздохнул), и оглядел учеников.

— Как я уже сказал, тема нашего сегодняшнего урока — превратить камень в черепаху, а прутик в птицу. На первый взгляд это не так тяжело, но я хочу предупредить, что трансфигурация неживого в мнимо-живое — одна из самых трудных тем. Итак, для начала нам следует выучить несколько заклинаний для трансфигурации.

К концу урока по классу летали воробей Маши и дятел Егора, а также бегали три черепахи, принадлежавшие Егору, Косте и Асе. Ещё одна синичка с деревянными лапами и полудеревянными крыльями отчаянно пыталась взлететь с парты Лады и Маши, но, несмотря на подбадривания подруг, у неё это так и не получилось.

* * *

Бросив взгляд на тёмное безлунное небо, Костя тяжело сглотнул. Он не стеснялся своих чувств — было действительно страшно. Быть может, все дело в том, что на этот раз он знал, что его ждёт. Быть может, виноват Илья, которому повсюду мерещился какой-то человек. Костя точно сказать не мог, но тот факт, что чувство страха пробирало до мозга костей, отрицать не спешил.

— Мы пришли, — сказал Илья, внимательно оглядевшись. — Вон и моя сигарета, которую Кнопка выкинула. Вы уверены, что за нами никто не следит?

— Ну если только белка, — хмыкнул Егор, стараясь казаться весёлым, но нервно дрогнувший кадык выдал его с головой.

Он подошёл к нужной сосне, прошептал: «Люмос максима!» — и обернулся на друзей.

— Предлагаю так: я и Костя спускаемся вниз, а ты, Илья, остаёшься здесь.

— Зачем?

— Потому что если мы не сможем подняться, кто-то должен объявить тревогу.

Он одарил друга долгим внимательным взглядом и прыгнул в берлогу.

Внизу все было точно также, как и рассказывал Костя: темно, сыро, множество корней и то, что заставило их троицу вернуться — чей-то скелет. Комок подкатил к горлу, не давая ни вдохнуть, ни выдохнуть, глаза заслезились от неприятного запаха, сердце заколотилось в груди, и в голову ударила совершенно ненужная мысль — если они не будут осторожны, то могут запросто составить этому «везунчику» компанию.

— Как думаешь, давно он здесь? — спросил спустившийся Костя.

— Судя по одежде, лет двадцать. Плюс-минус лет пять. Опережая твои вопросы — скорее всего, мужик.

— Но как он здесь оказался? — Костя посмотрел на товарища, и тот пожал плечами:

— Давай у него спросим.

Не обращая внимания на недоумевающий взгляд Кости, Егор подошёл к трупу. Сначала долго принюхивался, после освещал фонариком каждый миллиметр на скелете и лишь после этого предложил:

— Можно взять его образец, провести экспертизу. Ты же в зельях разбираешься?

— Я?! Ну если только в пределах школьной программы…

— Ну как, скажи пожалуйста, с такими-то генами можно было прошляпить талант к зельям? Это, если что, был риторический вопрос, — пробурчал Егор и направил волшебную палочку на опавшие хвоинки, попутно произнося нужное заклинание.

Через несколько секунд хвоинки превратились в инструмент, сильно напоминающий лопатку, и маленький целлофановый пакетик. Удостоверившись в надёжности своего творения, Егор соскреб с черепа образец кости и поместил его в пакет.

— Ты маггловских сериалов про ментов пересмотрел? — спросил Костя, всеми силами борясь с подступившей рвотой.

— Нет, я в последний раз маггловское телевидение видел, когда мама ещё была… — Он запнулся, на секунду прикрыл глаза, встряхнул головой и с показной задорностью продолжил: — Ездил я как-то с Юлей на раскопки — она нечто похожее делала. Попрошу её, пусть поработает, хватит ей в декрете нежиться.

— Собираешься ей рассказать о том, что мы нарушили кучу правил?

— Конечно, нет. Она мне просто должна.

Он замолчал, явно о чем-то раздумывая. После втянул носом воздух, нахмурился и буквально сдернул с шеи скелета цепочку с кулоном-буквой. Как собака-ищейка он поднёс её к носу, внимательно изучая запах, после аккуратно ощупал пальцами и спросил:

— Мужские имена на «К»?

Быстро моргнув, Костя откликнулся:

— Константин, Кирилл, Кузьма, Кондратий, Капитон… Это если русские, а иностранных и того больше.

Егор опять кивнул каким-то своим мыслям, вновь принюхался, но не успел ничего расслышать, как раздался оглушительный вскрик Ильи.

Выглянув наверх, они застали тяжело дышавшего Илью с палочкой наготове.

— Что случилось? — в унисон выпалили они, на что Илья, держась за сердце, выдохнул:

— Ничего. Показалось.

Они разошлись только во втором часу ночи. Егор взял ещё несколько образцов с одежды и костей мертвеца, забрал цепочку и пообещал результаты через месяц. Мысленно пожелав удачи и крепких нервов его мачехе, Костя распрощался с другом и исчез в будке.

Вышагнул он уже из уличного летнего душа, внимательно оглядываясь. Свет в окнах не горел, мамина макушка нигде не мельтешила, с собаками его, вроде, тоже не искали — значит, всё было в порядке. Так он по крайней мере надеялся, влезая в открытое окно своей спальни — открывать входную дверь и проходить мимо спальни матери он не решался.

Однако в комнате его ждал сюрприз: на его кровати, обняв подушку, сладко дремала Лада. Спустя некоторое время (может, всего секунду, а может и даже спустя несколько часов) Костя поймал себя на мысли, что откровенно любуется спящей подругой. И прилипшими к лицу волосами, и чуть приоткрытыми губами, и курносым, обильно усыпанным веснушками носом… Он быстро встряхнул головой, подошёл к Ладе и едва успел дотронуться до её плеча, как она открыла глаза и резко подскочила.

— Который час? — спросила она, озираясь по сторонам.

— Второй.

— Ага, — она кивнула каким-то своим мыслям и протерла заспанные глаза. — Ты давно вернулся?

— Только что.

— Ага. Всё хорошо? Все в порядке?

— Все живы, никто не поранился, — подмигнул ей Костя, но в темноте комнаты, да ещё и за стёклами его очков это было почти незаметно.

— Ну слава Богу, — искренне улыбнулась Лада, наконец оживившись. — А то я уже не знала, что и думать! Ты на звонки не отвечаешь — что телефон, что «зеркало» молчат, как партизаны. В комнате тебя тоже долго нет… Ах да! — Она хлопнула себя по лбу и провела рукой по кровати, что-то выискивая. — Я твою тетрадь по ЗоТИ принесла!

Глубоко зевая, она протянула ему тетрадку, поднялась с кровати, потянулась и, пожелав приятных снов, вылезла в окно.

Ни секунды не медля, Костя рванул к окну и сощурился, пытаясь разглядеть её силуэт. Но так ничего и не увидел — только услышал, как хлопнула в ночной тишине дверь душа. Успокоив себя и на этом, он крепко сжал в руке тетрадку и широко улыбнулся. Ох не умеет Кольченко врать, ох не умеет! Вот только эта мысль о вранье, вопреки обычному, не расстраивала, а наоборот заставляла какое-то странное, но чертовски приятное тепло разлиться по всему телу.

Лада шумно втянула носом воздух. Приятный, чуть прохладный, свежий, насквозь пропитанный осенью и сыростью — определенно сказывались недавний дождь и речка.

Вздохнув полной грудью и невольно вспомнив вылазку в колдовстворский лес — там пахло точно так же, — она передернула плечами и огляделась. Кудрявая макушка матери маячила среди деревьев — ещё пятнадцать минут назад Алевтина, случайно наткнувшись на синеножку, убежала искать грибы и, судя по всему, в ближайшее время возвращаться не собиралась. У мангала расположился Лаврентьев; от жарки шашлыка его изредка отвлекали колокольчики на удочке, оповещавшие о клёве. В рыбалке, правда, он не преуспевал: за несколько часов ему удалось поймать лишь маленького бычка и ещё более маленькую шамайку — маленькую настолько, что пришлось отпустить.

Сама Лада, громко хрустя огурцом, готовилась к контрольной по истории магии и мысленно возмущалась в адрес матери — вернее, её рвения подружить дочь и ухажёра. И едва её мысли достигли апогея, послышался звон колокольчиков, и Лаврентьев с громким: «Ой, звонят!» — оставил жарившееся мясо и бросился к удочкам.

Лада лишь покачала головой на его мечтательно-надеющееся лицо, с которым он закручивал леску — внутреннее чутьё говорило, что и на этот раз ему ничего не удастся поймать. А после она перевела взгляд на мангал и крикнула:

— Леонид Петрович, шашлык!

Ненадолго обернувшись на охваченное огнём мясо, Лаврентьев просто пожал плечами:

— Потуши. Там под мангалом бутылка с водой.

Фыркнув, Лада подскочила к мясу, щедро поливая его водой, и поучительно заметила:

— Шашлык не терпит женских рук, Леонид Петрович, не боитесь, что я его испорчу?

— Я и так его спалил, Кольченко, дальше портить некуда.

Закатив глаза, Лада отошла от мангала, уступая место Лаврентьеву, и с важным видом села на рыбацкий стул. Отметив отсутствие пойманной рыбы, она сочувственно спросила:

— Что, не отвечает рыбка-то?

— Абонент вне зоны, обещал перезвонить, — усмехнулся Лаврентьев.

— Ну-ну, как бы удочкой не ошибся.

Он хмыкнул и перевернул шампуры. Втянув носом мясной аромат, Лада не могла не признать, что даже от палёного шашлыка, приготовленного рукой Лаврентьева, запах тянулся чересчур аппетитный.

Лицо Лаврентьева, однако, сохраняло безобразную безучастность. Хотя глаза, запоздало отметила Лада, его широко посаженные серые глаза выражали плохо скрываемую насмешку.

— Историю выучила? — спросил Лаврентьев спустя пару минут молчания, и Лада, увлечённая разглядыванием его лица, вздрогнула, но поспешила взять себя в руки и ответить самым честным голосом:

— Да.

— Да? И в каком же году произошло отделение церкви волшебников от православного храма?

— Э-э-э, отделение церкви от храма? — переспросила она. Лаврентьев кивнул. — Ну, несомненно, отделение церкви волшебников от православного храма произошло в первой четверти двадцатого века, точнее сказать…

Лаврентьев присвистнул.

— Историю, я погляжу, ты так же как и защиту учишь.

Лада недовольно сложила руки на груди.

— Вообще-то, это не ваше дело, как и что я учу.

— Не моё, — согласно кивнул Лаврентьев. — Но твою маму очень беспокоит, что за последний год ты с хорошистки скатилась на троечницу.

— Позвольте это нам с мамой самим решать, — сказала она, отворачиваясь, но в конце концов не выдержала и спросила: — А когда произошёл этот раскол?

Лаврентьев, проверяя мясо на готовность, тут же откликнулся:

— В восемнадцатом веке. У магглов тогда правил Петр I, а у нас — Сергей Громов, он министром был.

Лада в который раз фыркнула. Восемнадцатый век — это же восьмой класс, конечно, она уже ничего не помнит. Он бы ещё за пятнадцатый что-нибудь спросил только затем, чтобы обозвать её неучем.

Они опять погрузились в молчание, прерываемое журчанием речки, голосом кукушки и шелестом деревьев. Лаврентьев уже заканчивал с приготовлением шашлыка, Лада невидяще глядела на противоположный берег реки. За несколько часов нахождения здесь, в месте, которое Алевтина Сергеевна выбрала в качестве нейтральной территории, способной к укреплению коллективно-семейного духа, она успела оглядеть всё, куда доставал взор. И речку, и лес, и объезженную грунтовую дорогу, и небо, обманчиво высокое и голубое, и, будь он хоть трижды неладен, Лаврентьева. Оглядела, запомнила и пожалела только о том, что ни фотоаппарата, ни телефона с собой не взяла: с определённого ракурса вид на противоположный берег открывался куда как восхитительный. Правда, вместе с фотоаппаратом не хватало и Кости — вот он уж точно мог с любого ракурса сделать снимок так, что дух захватит.

Они с Лаврентьевым дёрнулись одновременно. Сначала решили — показалось, но когда испуганный женский крик, доносящийся из леса по ту сторону дороги, повторился, бросились на звук. Вернее, сначала бросился Лаврентьев, кинув на землю шампуры с шашлыком, а Лада, поборов испуг — и оставаться одной в лесу было страшно, и на крик идти тоже — все-таки побежала за ним, нагнав невероятно быстро.

На полянке, через сотню метров от места их пикника, стояла прекрасная беловолосая женщина в красном крестьянском костюме, с белым платком поверх волос и серпом в руке. А рядом с ней — у Лады при одном лишь взгляде перехватило дыхание, — оперевшись спиной о дерево, закрывшись руками и что-то говоря осипшим голосом, стояла Алевтина Сергеевна.

Лада сдавленно пискнула, прокляв особенность её и маминого голоса садиться в моменты испуга, а Лаврентьев всего за секунду завёл Ладу за спину, вытащил волшебную палочку, что-то шепнул, и женщина-смерть упала, пронзëнная зелёным лучом.

Лада снова всхлипнула. Лаврентьев вновь взмахнул палочкой, заставляя тело незнакомки превратиться в тело мыши, а затем взял Ладу за запястье, в два шага подошёл к Алевтине и перенёс обеих в гостиную их дома.

Уже там, оставив замершую в испуге Ладу, он взял Алевтину на руки, аккуратно, как хрупкую ношу, усадил в широкое кресло и как можно более спокойно и твёрдо заговорил, хлопая её по щекам:

— Аль, ты в порядке? Ты цела? Ты не ранена? Аль? Аля, ты меня слышишь? Родная, ответь что-нибудь, прошу, — и, в конце концов не выдержав, сорвался на крик, встряхнув её за плечи: — Аля?!

— А? — произнесла она, наконец поднимая на него осмысленные, стремительно наполняющиеся слезами глаза.

— Слава богам, — сказал Лаврентьев чуть сипло и быстро прижал начавшую всхлипывать Алевтину к себе.

Состояние облегчения длилось недолго — он на мгновение сильно зажмурился, приказал Ладе принести воды, а сам трансгрессировал и возвратился спустя пару минут с каким-то порошком.

— Успокоительное, — шепнул он Ладе, растворил порошок в воде и заставил Алевтину выпить.

Она уснула спустя пару минут.

Всë это — начиная с чудовищного крика, заканчивая заснувшей от действия лекарства матери, — пронеслось для Лады сквозь пелену, как в бреду. Поэтому, когда Лаврентьев на руках уносил её маму в спальню, она медленно шла на кухню, на всякий случай держась рукой за стену, и могла думать лишь об увиденной в лесу картине: женщине-смерти и насмерть перепуганной матери. Сознание не к месту заметило, что «насмерть перепуганная» едва не прекратило быть всего лишь фразеологизмом.

Лаврентьев быстро пронёсся перед ней, открыл кран, брызнул на себя прохладной водой и обернулся, оперевшись спиной о раковину.

— Она должна поспать, набраться сил. Порошок слабый, спать она будет не дольше часа, поэтому лучше её не беспокоить, — сказал он, глядя куда-то сквозь висевшую на стене картину-пазл.

Лада кивнула и поспешила сесть — ещё пару секунд, и она точно упала бы. Коротко взглянув на неё, Лаврентьев заметил:

— Господи, ты вся бледная.

Лада, не до конца осознавая происходящее, кивнула.

Лаврентьев тем временем поставил чайник и спустя пару минут передал Ладе кружку чая с приличным количеством сахара.

Морщась от приторного вкуса, Лада через силу сделала пару глотков, к своему удивлению ощущая, что мысли в голове начали проясняться. Лаврентьев, словно нарочно поджидавший этого момента, спросил:

— Аля крещëнная?

— Да, у неё на зеркале даже крестик висит — красивый такой…

— Пусть наденет. Ложь это, конечно, не спасает крестик от нечисти… Хотя бабка моя когда-то так и спаслась от этой твари.

— Какой? — спросила Лада и, морщась, сделала ещё глоток, чувствуя, как щеки начинают привычно розоветь.

Лаврентьев, протерев лицо ладонью, сказал:

— Полудница — одна из самых опасных волшебных тварей.

— Не помню, чтобы мы её проходили.

— Должны будете через пару уроков. Её раньше не проходят — одно лишь описание может психику сломать, не говоря уже об очной встрече.

— Кто ж она такая? — Лада нахмурилась. Лаврентьев отвечать не спешил, и Лада, не выдержав, процедила сквозь зубы: — Будьте так добры, Леонид Петрович, объясните мне, какая это тварь чуть не убила мою мать!

Он, к удивлению Лады, даже спорить не стал, заговорив:

— Обычно полудница появляется в полдень и жестоко наказывает тех, кто работает в это время. Особо кровожадные особи во всё тот же полдень ходят по деревням и высекают тех, кому не посчастливилось оказаться на улице. Как она оказалась в лесу, тем более маггловском, и там напала на твою маму — я не знаю, даже не спрашивай.

Лада кивнула, удовлетворившись и этой информацией, но, вспомнив, вновь спросила:

— А чем вы её? Это же не?..

— Да.

— …авада? — закончила она, не сразу поняв слова преподавателя.

Лаврентьев ещё раз кивнул, и Лада, прижав ладони к груди, испуганно прошептала:

— Но это же запрещённое заклинание! Вас могут за него посадить!

Лаврентьев горько усмехнулся:

— Рад, Лада, что ты за меня беспокоишься. — Она вздрогнула, впервые услышав своё имя из уст Лаврентьева. Он продолжил: — Но запрещëнное оно только номинально: ни наше, ни какое-либо другое министерство магии не ведёт строгий контроль по поводу его применения. Это попросту невозможно. Да и если бы следили: существует небольшой ряд исключений, когда использование авады не несёт за собой заключение под стражу — защита от подобной нечисти входит в их число.

Лада глубоко вздохнула.

— Но о том, что вы использовали это заклинание, никому ни слова, да?

— Ты сама проницательность, Кольченко, — сказал он, качая головой, и посмотрел на часы. — После полудня надо странсгрессировать, вещи забрать.

Лада невольно улыбнулась:

— Леонид Петрович, серьёзно, «странсгрессировать»?

Поняв свою оплошность, он махнул рукой и улыбнулся одними уголками губ.

— У меня так бабушка говорила, и слово это оказалось весьма прилипчивым. Так, — он вновь посерьёзнел, — хватит языками чесать, пойди лучше глянь, как там Аля.

И едва Лада послушно убежала к матери, он запрокинул голову и в который раз за последние полчаса попытался найти ответ на мучивший вопрос: почему всё-таки в маггловском лесу появилась полудница?

* * *

Егор проснулся оттого, что нечто мягкое и шелковистое щекотало ему лицо. Но не успел он ничего сообразить, как маленькие пухлые ручки схватили его за нос и над ухом раздался звонкий детский голос:

— Ол, ты пишь?

— Не сплю, — пробормотал он, не открывая глаз.

— А тë ты деаес?

— Размышляю о бренности бытия.

— Тë?

— Просыпаюсь, Ликуш, просыпаюсь.

— Тосьно?

— Точно, наказание ты моё, точно.

Егор кое-как разлепил веки, тут же встретившись взглядом с большими синими глазами сестры. Его всегда поражало, как на ее непропорционально круглом и маленьком лице помещались такие огромные глаза, которые он — про себя, конечно, — называл «Ликины блюдца».

Он сел в кровати, устроив сестру рядом, потянулся и взглянул в окно — солнце было в зените.

— Который час? — спросил он, хмурясь, и Лика ожидаемо пожала тонкими плечиками и протянула ему лежавшие на прикроватной тумбочке наручные часы. Увидев время, Егор ужаснулся: — Ë…моë, — исправился он, посмотрев на сестру, — час дня! Хорошо, что воскресенье, да?

Лика вновь пожала плечами и смешно мотнула двумя темно-русыми хвостиками, которые Егор не преминул дёрнуть. И, наблюдая, как она смешно надувает губы, он спрыгнул с кровати и направился к шкафу, принимаясь искать более-менее выглаженную футболку. От помощи домовых он отказался ещё летом, поспорив с отцом, что и без магии сможет поддерживать в комнате порядок. Получалось неплохо, разве что в шкафу постоянно бывал бардак — и сколько бы Егор ни старался складывать вещи ровными стопками на полках, они всё равно мялись, перемешивались и образовывали настоящее вещное месиво.

— Мама тоже спит? — спросил он у Лики, вытаскивая из глубины завала белое поло.

Лика, следя за каждым его движением, ответила:

— Не, она в йабатаоии.

Пусть последние слово она произнесла по слогам, Егору потребовалась минута, чтобы перевести слово с языка трёхлетней Лики на привычный русский. Но на всякий случай он уточнил:

— В лаборатории?

Лика активно закивала.

Егор задорно присвистнул — не то оттого, что Юля всё-таки снизошла до выполнения просьбы, не то оттого, сколько времени прошло с момента самой просьбы.

— Пошли, значит, в лабораторию, — сказал он, подхватывая сестру на руки.

Она задорно рассмеялась, вцепляясь в его плечи своими пальчиками — в отличие от бесстрашных сверстников, Лика была абсолютная трусишка.

Всего через пару минут они ввалились в кабинет-лабораторию и, словно нарочно сговорившись, замолкли и посмотрели на работающую молодую женщину. Лика глядела на мать с искренним детским любопытством, Егор на мачеху — с азартным интересом.

По правде говоря, мачехой он называл ее крайне редко и чаще всего — в шутку. Юля была на непоправимые семь лет старше, а выглядела и вовсе как его ровесница. Что странно, учитывая ее поприще — археолог-артефактор. Поговаривали, люди этой профессии быстро и неминуемо старели — сказывалась работа с полными неизведанной магии предметами; Юля же будто навсегда заморозилась в возрасте шестнадцати лет.

— Не помешаем? — спросил Егор, и Юля, поправив защитные очки, строго взглянула в сторону детей и приложила палец к губам:

— Только тихо.

Егор отсалютовал ей, Лика, посмотрев на него, постаралась принять важный вид. Однако её спокойствие длилось недолго, и уже через пару минут она начала громко отвлекать мать от дела, задавая миллиард вопросов с интервалом в полминуты. Егор уже было поспешил увести ее, как Юля, опасно наклонив стул назад, сняла очки и заколку с волос и поманила:

— А ну, Ликуш, иди к маме.

И Лика, ни секунды не поколебавшись, спрыгнула с надёжных рук брата и поспешила в объятия матери.

Егор молча подошёл к ним, осмотрел расставленные в хаотичном порядке на столе склянки, колбочки и микроскопы. Юля была консерватором во всём, что касалось работы, считая, что только ручным трудом и при минимуме магии можно достичь наиболее точного результата. Егор внешне противился, всячески высказывал своё «фе», но что-то внутри так и тянуло к старому, повидавшему не одного хозяина микроскопу и к зельям, названия и область применения которых он невольно заучивал.

— Ну что там с моим ископаемым? — спросил он, с трудом отводя взгляд от зелья зелëно-коричневого цвета.

Прежде чем ответить, Юля поправила дочери хвостики и кивнула на рабочее место.

— Интересный экземпляр, — сказала она, задумчиво причмокивая губами, — где ты его нашёл?

— Это так важно? — Егор лукаво наклонил голову, и Юля, уткнувшись носом в висок Лики, произнесла:

— Я, конечно, не верю, что это всё школьный проект, но… Егор, это хотя бы не криминал?

— Не переживай, всё в рамках закона. Так что?

— Из того, что я смогла понять: мужчина двадцати пяти-тридцати лет, умер предположительно пятнадцать-семнадцать лет назад, причину не знаю.

— И всё? — в голосе Егора прозвучала неприкрытая огорчённость.

Юля громко хмыкнула, спрашивая:

— А ты хотел, чтобы я по одному лишь анализу кости рассказала тебе всю его биографию? Нет, дружочек, это не так работает. Да, Ликуш? — Она щёлкнула дочь по носу, и Лика горячо закивала.

— Ладно, — Егор натянуто улыбнулся, — и на том спасибо. Придётся все-таки отложить признание отцу, кто именно помял крыло его любимой машины.

Сказав это, он поспешил к выходу, услышав юлино:

— Эй, ты же обещал!

Он улыбнулся во весь рот: Юля, наивная душа, уже несколько месяцев верила в его шутливые угрозы рассказать отцу о том, что это она сломала крыло волшебного автомобиля, в тайне от мужа учась водить. С другой стороны, знай Юля, что Егор ещё тогда, в августе, заявил отцу, что виновник поломки он — хотел, мол, перед друзьями похвастаться, да не смог нормально припарковаться, — стала бы она помогать ему сейчас на совершенно безвозмездной основе? Егор сильно в этом сомневался.

В пасмурное утро вторника, когда за окном сгущались тучи, срывался ветер и с неба на землю то и дело слетали две-три капли дождя, взбудораженная Ася и сонная после прошедшей нумерологии Маша двигались по направлению к кабинету чар, громко обсуждая роман сестры и брата.

— Да она уже совсем мозгов лишилась, — говорила Ася, на ходу пытаясь застегнуть замок рюкзака. — Третью ночь ночь дома не ночует!

В отличие от подруги, Маша ничего зазорного в отношениях Павла и Зои не видела. Напротив — искренне радовалась за них и украдкой вздыхала, по-белому завидуя Асиной сестре. Было в их отношениях что-то вдохновляющее, вневременное, словно сошедшее со страниц старых романов о любви, и рассказы об их ночных прогулках по набережным страны и свиданиях на воздушном шаре вызывали у Маши только положительные эмоции и будили в ней ту маленькую, начитавшуюся сказок о добрых принцах и прекрасных принцессах девочку. В такие моменты хотелось лишь укрыться с книгой на подоконнике и мечтать о красивой любви и прекрасном романтичном принце. Но последний прекрасный принц на свете, как казалось Маше, уже давно добровольно отдал сердце Зое Юдиной.

— Она уже взрослая, — справедливо заметила Маша, когда Ася выразительно посмотрела на неё, выжидая ответ, — и сама может решать, где и с кем проводить ночь.

Едва слышно прошипев какое-то ругательство в адрес неподдающейся молнии, Ася взмахнула палочкой, произнося соответствующие заклинание. Молния тотчас застегнулась, и Ася, вполне довольная результатом, закинула рюкзак на плечо, поправила волосы и сказала:

— Так-то оно так, но ты же знаешь моих родителей, Мань. Если они узнают, что Зойка по ночам не руны свои учит, а с парнем на свиданки бегает, сразу же устроят ей каникулы строго режима. Хорошо, если на учёбу она без конвоя ходить начнёт, а так и на парах в универе под надзором родителей будет.

— Не припомню, чтобы они у вас были такими строгими.

— Это до тех пор, пока у меня или Зои не появится парень. Я рассказывала, что было, когда лет пять назад отец застукал Зою за объятиями с её тогдашним парнем?

И она настолько быстро начала рассказывать о незапамятном случае, что Маша даже не успела зациклиться на задевшем ухо слове — из-за жизни в семье так называемой интеллигенции многие разговорные и уж тем более просторечные слова всегда неприятно резали слух.

За Асиной историей они успели дойти до кабинета практических чар: согласно расписанию по вторникам и четвергам занятия были практические, в то время как по пятницам — теоретические; классы, ко всеобщему неудобству, находились в разных частях школы, что очень мешало пятиклассникам запоминать местоположение проводимых занятий. Встав слева от двери, Маша оперлась спиной о чуть прохладную стену и прикрыла глаза.

Спать после нумерологии хотелось страшно. Нумерология вообще никогда не была в приоритете у учеников — преподавательница сего предмета родилась в конце позапрошлого века, была неисправимым консерватором и часто ратовала за «бедного царя-батюшку», любила пофилософствовать о жизни, порассуждать о политике и тихим голосом, которым обычно читают детям на ночь, объяснять свой предмет. Иногда, правда, если её удавалось вывести из себя, начинала громко ругаться, и из её высказываний ученики нередко вытаскивали наиболее понравившиеся фразы — в народ, так сказать.

Елизавету Григорьевну в школе не то чтобы не любили… Скорее напротив — с уважением относились и к ней, и к её почтенному возрасту. Бойкоты разве что пару раз устраивали — с целью поменьше проводить политическо-философские дискуссии и почаще слушать её лекции о нумерологии (и в этой просьбе была непрозрачная мольба о здоровом подростковом сорокаминутном сне). И директор пару раз — чисто из уважения к заслуженному преподавателю! — предлагала ей уйти на пенсию, на что Елизавета Григорьевна говорила, что работать собирается до последнего вздоха. Как показывала зарубежная практика, пределом «последний вздох» считать не стоило.

Задумчиво-нирванное состояние Маши было прервано громко визжащим вихрем и восклицанием Никиты:

— Опять что-то у домовых слямзили?

Но пробегавшие мимо него мальчик и девочка ничего не ответили и, оказавшись около читающей учебник Алины, вразнобой заголосили:

— Алинка, ты представляешь, нас сегодня колдовать учили! Настоящей палочкой! Ты представляешь?! У меня искорки получились!

Застигнутая врасплох Алина первые пятнадцать секунд только и делала, что бессмысленно моргала, пытаясь понять смысл сказанного, затем широко улыбнулась и крепко-крепко обняла детей, целуя каждого в растрëпанную макушку.

— Мои вы молодцы! — сказала она наконец, угостила каждого конфетой и настойчиво предложила им отправиться к себе в начальный корпус — опоздают ещё ненароком.

— Твои? — с усмешкой поинтересовался Егор, наблюдая за быстро удалявшимися ребятами.

— Почти, — улыбнулась Алина, — мой Сашка, а девочка — его подружка. Соня, вроде бы.

— Такой маленький, а уже с подружкой, — уважительно кивнул Егор. — Какой класс?

— Третий — видишь же, палочками учатся пользоваться.

— А разве не в четвёртом этому учатся? — спросил Егор, хмурясь, и на этот раз ему ответил Илья:

— Нет, брат, в третьем.

— Запамятовал я что-то. А что вы хотите, не мальчик уже, десятый класс, вот склероз и одолевает.

Прежде молча наблюдавшая за этой сценой Маша скривила губы в усмешке и заметила:

— Ты смотри, так и до альцгеймера недалеко.

— А мне, Мария, никакой альцгеймер не страшен, если только вы будете рядом, — пропел Егор, шутливо кланяясь, и класс издал дружное: «Ооо-у».

Маша в ответ привычно буркнула: «Иди ты», закатила глаза и юркнула в класс — как раз в эту секунду прозвенел звонок.

Посреди кабинета, сложив руки за спиной, уже стояла Ольга Ивановна. Ее утончённый, всё ещё хранивший красоту профиль был обращён к окну, сквозь которое прекрасно виднелись склонëнные в результате очередного порыва ветра верхушки сосен.

Она обернулась только тогда, когда за последним учеником закрылась дверь и он, опасно озираясь, встал позади толпы одноклассников. Быстро оглядела их, кивнула собственным мыслям и сказала, скользя взглядом по каждому ученику:

— Сегодня у нас заключительный урок по теме «Патронус», и я очень надеюсь…

Дверь внезапно распахнулась, и на пороге показалась запыхавшаяся Лада. При одном лишь взгляде на её растрёпанно-запыханный вид было понятно, что до кабинета чар она бежала сумасшедшим темпом.

— Извините за опоздание, — заговорила она, часто делая паузы, чтобы глубоко вздохнуть, — можно войти?

Ольга Ивановна неодобрительно покачала головой:

— Ещё раз, Лада, опоздаете на мой урок, в класс можете даже не заходить.

Клятвенно пообещав отныне никогда и ни за что не опаздывать на чары — одноклассники при этом как-то недоверчиво улыбались, — Лада, стараясь быть как можно тише, встала с краю ученической группы.

— И я очень надеюсь, — продолжала прерванную речь Ольга, — что месяц занятий не прошел даром и я увижу хотя бы туман.

— А, так вам можно туман наколдовать и вы тогда троечку поставите? — поинтересовался Илья, прекрасно зная последующий ответ.

— Туман патронуса, — всё тем же спокойным голосом сказала Ольга Ивановна. — Тройку за обычный туман я буду ставить тогда, когда мы начнём проходить чары погоды. А теперь, Илья, попрошу не перебивать меня и встать по периметру класса.

Из глубины группы учеников раздалась шутка про «мракоборцев на задании», Ольга Ивановна недовольно шикнула, и дети тут же замолчали и молча разбрелись по установленным местам, выставив палочки наготове.

— Напоминаю, — заговорила Ольга Ивановна, медленно проходя внутри ученического квадрата, — что для того, чтобы вызвать патронус, вы должны вспомнить тот момент, когда были совершенно счастливы, чётко, до самой-самой крохотной детали, представить его, а затем сказать, — она, не останавливаясь, достала из кармана юбки волшебную палочку, взмахнула ей и громко, но чётко произнесла: — Экспекто патронум!

Из её палочки в ту же секунду выбежал величественный серебристый тигр. Грозно открыв пасть в беззвучном рыке, он несколько раз обошёл учеников и растворился, дойдя до хозяйки.

Неугомонные Илья и Егор тут же захлопали в ладоши, и их одноклассники, не долго думая, поспешили присоединиться к аплодисментам. Ольга Ивановна на это никак не отреагировала, только подняла руку и заявила:

— Ваша очередь.

С разных углов класса послышались слова заклинания. Кое-где засветились серебряные дымки, у кого-то даже получилось создать телесную форму: по всему кабинету наперегонки бежали овчарка Егора и лягушка Алины, у патронуса Кости начали проясняться ежиные лапки, а у Аси — голубиный силуэт.

— Интересно, какое же у неё самое светлое воспоминание, неужто победа на дуэльной олимпиаде? — шепнула Ладе Маша, и Лада пожала плечами:

— Почему ты так думаешь? Может, это рождение тебя, братьев или твоей мамы.

Маша неверяще хмыкнула, а Лада крепко зажмурилась и едва слышно прошептала:

— Экспекто патронум!

Из её палочки вылетел серебряный… Ёжик! Заметившая это Ася чересчур громко, словно об этом она всё время и твердила, а её не слушали, воскликнула: «А я говорила!» Повернувшись на шум, Костя, ко всеобщему удивлению, смущённо покраснел, а его собственный патронус-ëж повёл носом, сжался в клубочек и растворился в воздухе.

— Ничего удивительного, — сказала Ольга Ивановна, поняв причину шума, — на свете существует множество людей, имеющих одинаковый патронус.

— Вы не понимаете, Ольга Ивановна, — Ася улыбнулась ещё шире, — здесь другое, здесь совсем-совсем другое!

Алина тут же толкнула её в бок:

— Аська, прекрати, ты их и так смущаешь!

Ася подняла руки, сдаваясь, Костя покраснел ещё больше, Лада смущённо опустила глаза в пол. Наблюдая за ними, Ольга Ивановна покачала головой, пробормотав: «Молодёжь!», и вновь начала ходить между учениками. Подойдя к Маше, она нахмурилась:

— И?

— Вы же уже видели мой патронус, — начала было она, но, заметив не предвещающий ничего хорошего взгляд бабушки, вскинула палочку и прошептала заклинание, материализуя собственный патронус-дельфина.

Уже на перемене, когда ученики стремительно покидали пределы кабинета, Костя окликнул Ладу, но она быстро слилась с толпой, и скоро её рыжая макушка совсем перестала виднеться.

— Она теперь тебя несколько дней избегать будет, — сказал Егор, сочувственно похлопав друга по плечу. — Это ж девчонки. Хотя, знаешь, из вас получится отличное ежиное семейство, — и он профырчал так, как по его мнению фырчат ежи.

— Если ты сейчас не заткнёшься, — предупреждающе начал Костя, снимая очки, и Егор поспешил поднять руки:

— Ну-ну, Костян, не кипишуй, я ж любя.

Костя пробурчал нечто нечленораздельное, а Егор, обняв за плечи и его, и подошедшего Илью, доверительным шёпотом заговорил:

— Как насчёт того, чтобы ночью навестить Господина К?

— Кого? — недоуменно переспросили друзья.

— Ну, друга нашего. Я назвал его Господин К. Правда круто?

— Безумно, — сказал Костя, закатывая глаза. — Только что нам это даст? Юля твоя всё равно ничего интересного не обнаружила.

— Так это всё потому, что мы не провели должного следствия, — заверил Егор. — И, признаюсь вам, если бы кое-кто не испугался белки, то мы бы успели исследовать всё.

Верно расценив намёк, Илья скинул с плеча руку друга и недовольно заявил:

— Но там правда кто-то ходил!

— Ну конечно-конечно, кто против? — закивал Егор. Илья, по-прежнему хмурясь, стал идти чуть впереди, и Егор, не выдержав, наступил ему на ногу. И, дождавшись, когда друг повернётся, невинно уточнил: — Ну так что, идём?

Илья и Костя, переглянувшись, вынуждены были кивнуть.

И ни один из них троих не заметил, что всё это время к их разговору — сначала невольно, а потом с интересом — прислушивалась шедшая чуть поодаль Маша.

* * *

Напевая песенку Миледи и Рошфора из «Д’Артаньяна и трёх мушкетёров», Егор ползал по дну берлоги, по-собачьи принюхивался и с завидными упорством искал «нечто» — точнее предмет поиска Костя охарактеризовать не мог, и единственное, что ему оставалось, — это держать палочку с зажжённым люмосом в одной руке, а в другой куртку Егора, которую он снял ввиду неудобства, и думать о здоровье друга. Здоровый и ментально, и физически человек не смог бы столь спокойно реагировать на настоящий труп, приветствовать его словами: «Привет, дружок, скучал по нам?» — и с завидным упрямством исследовать проклятую нору.

Костя его стремления не разделял и давно бы бросил все эти никому не нужные исследования, но оставить Егора с Ильёй не мог. Кто знает, во что они ещё могут вляпаться, а он хотя бы сможет отговорить от новых опасных затей. Вернее, надеялся, что сможет.

Он втянул носом прелый, пропахший гнилью воздух, и не к месту вспомнил уроки ЗоТИ, когда Леонид Петрович рассказывал о дементорах и о том, что они рождаются из гнили. На всякий случай оглядевшись на наличие неприятной твари из школьного учебника, Костя поëжился и вздрогнул, когда Егор резко прекратил петь и крикнул:

— Илюха, ты там как?

С поверхности раздалось короткое: «Пойдёт».

— А чего ты его сюда не позовешь? А я могу и на стороже постоять, — спросил Костя, мечтая выбраться наверх и сделать хотя бы глоток свежего последождевого воздуха.

— Ли-лон ли-ла, ли-лон ли… Тьфу! — Егор мотнул головой, поднял на Костю насмешливый взгляд и тихо, чтобы Илья точно не услышал, поинтересовался: — Ты хочешь, чтобы на одного покойника здесь стало больше?

— В каком смысле?

— В самом прямом. Илья страсть как боится всяких трупов. Помню, прошлым летом нашли с ним дохлую кошку — так этот бедолага в обморок упал. Так то кошка, а ты представь, что будет, когда он нос к носу встретится с Господином К? То-то же. Ли-лон ли-ла…

Он снова запел, и Косте осталось лишь тяжело вздохнуть. Бросить Егора и подняться наверх он не мог — кто-то же должен освещать пространство, пока Егор ползает на четвереньках, занимаясь исследованием.

На всякий случай Костя взглянул на наручные часы. Они были непростые, волшебные, с четырьмя стрелками, показывающих время в двух часовых поясах: московское время показывал час ночи, а его, Алтайское, шесть утра. Поначалу Костя сильно путал домашнее время с московским или и вовсе принимал вторую часовую стрелку за минутную, но со временем привык и даже подумал оснастить часы парочкой стрелок с новыми часовыми поясами.

Раньше он с мамой жил в Питере, и разница во времени его совсем не беспокоила, но с тех пор, как они переехали, приходилось привыкать — и к занятиям в час дня, и к не очень удобному графику. А после, с подачи Лады, начал философски относиться к дневной учёбе как ко второй смене. И даже плюсы данной ситуации нашлись — возможность выспаться перед уроками, например.

Увлекшись размышлениями о времени, он испуганно подпрыгнул, когда с громким визгом в берлогу кто-то упал. И лишь когда неизвестный, громко чертыхаясь, убрал с лица волнистые чёрные волосы, Костя узнал и неверяще воскликнул:

— Ася!

Но она не успела ничего ответить, потому что следом за ней ввалилась ещё одна девушка, и Костя, приметив светлую косу, вздохнул:

— И Маша.

Он приподнял над головой палочку, выжидая появление ещё одной, третьей подруги, но Ася, отплевываясь от собственных волос, предупредила:

— Ладу не жди, она с мамой осталась — тётя Аля плохо себя чувствует.

Не зная, радоваться этой вести или огорчаться, Костя кивнул и подошёл к одноклассницам, помогая им подняться и попутно интересуясь:

— Не ушиблись?

— Пострадала только моя причёска, — усмехнулась Ася, принимая протянутую руку.

Костя собрался было помочь и Маше, но потерпел неудачу: она поднялась сама и теперь стояла, отряхивая перепачканные джинсы.

— Какого лешего, девочки?! — прошипел за его спиной Егор, определённо не разделяя дружелюбного настроя Кости.

Маша после его слов важно вскинула голову, сверкнула зелёными глазами и отчеканила в лучших традициях собственной бабушки:

— То же самое могу спросить и у вас, мальчики. Что вы здесь… А это ещё что за красавец?

Говорила она определённо про скелет — Костя понял это, даже не оборачиваясь.

— Прошу любить и жаловать, его высочество Господин К, — со странной, понятной только ему иронией представил Егор, и Ася тут же завертела головой:

— Где? Кто? — но заметив примостившегося в углу скелета, приложила ладонь ко рту и тихо пискнула.

Костя перевёл взгляд на Машу — внешне она оставалась безучастной, — затем на сложившего руки на груди Егора, на Господина К и, не выдержав, отвернулся и успокаивающе погладил Асю по плечу. Она по-прежнему глядела на скелет широко распахнутыми от ужаса голубыми глазами.

— Чей это?.. — спросила она непривычно дрожащим голосом, и Костя пожал плечами:

— Мы не знаем. Я обнаружил его, когда доставал Диму отсюда.

Ася сделала шаг назад.

— Её бы вывести отсюда, — сказал Егор, обращаясь к Косте. — Видишь же, в обморок сейчас шмякнется. Да и тесновато тут впятером-то.

Оба его аргумента были верны. Во-первых, Ася действительно была в состоянии между обморочным и истеричным, во-вторых, небольшая берлога не была рассчитана на четырёх людей и одного скелета, и ребята были в шаге от того, чтобы начать топтаться друг другу по ногам.

Поэтому Костя кивнул, наколдовал ступеньки и, подведя к ним Асю, позвал:

— Илья! Илья, прими Асю! Илья!

Он позвал ещё раз, но ответа не последовало.

— Илья был с вами? — нахмурилась Маша. — Но когда мы пришли, его не было.

— Твою мать, — выругался Егор, — этого ещё не хватало. Илья! — крикнул он, приближаясь к ступенькам. — Илюха, это не смешно, отзовись!

— Да здесь я! — послышался сиплый ответ. — В туалет отошёл. Что у вас там?

— Юдину прими!

— Юдину? — переспросил он, но ответом ему послужила поднявшаяся Ася.

Егор тут же яростно взглянул на Машу и всплеснул руками.

— Какого чёрта?! — было единственным, что сказал он, и Маша, наигранно усмехнувшись, поинтересовалась:

— И не стыдно тебе, сын министра образования, так с дамами общаться?

Костя на всякий случай отошёл ближе к земляной стене, а Егор несколько мгновений таращился на неё, а затем рассмеялся и отвесил поклон.

— Прости, царевна, как-то не подумал.

Маша громко фыркнула, зажгла на своей палочке огонёк света и внимательно огляделась.

— А вы в курсе, что здесь кто-то живёт?

— Были догадки, но…

— Посмотри туда, Кость: настил из еловых веток. Вы же не думаете, что их сюда мишка натаскал? Не знаю точно насчёт постоянного жилья, но иногда здесь определённо ночуют.

— Скорее бывают здесь днëм — ночью мы тут никого не видели. Пока.

Последнее слово Егор сказал после недолгой заминки и, переглянувшись с Костей, тяжело сглотнул.

— Ты же не хочешь сказать, что… — начал Костя, и Маша покачала головой:

— Я ничего не хочу сказать, просто озвучиваю факты. — Она немного помолчала, но в конце концов не выдержала, притопнула ногой и зачастила: — Господи, какие же вы идиоты! Почему вам обязательно нужно что-то расследовать, вместо того чтобы обратиться к мракоборцам? Да хотя бы к старшим! Может, этого человека семья давно ищет, считая его пропавшим без вести? А может здесь криминал происходит и кто-то намеренно убивает людей, превращает их в скелеты и прячет!

— Тебе, царевна, с такой фантазией надо романы писать, — сказал Егор, когда Маша замолчала. — Писателей у вас в семье ещё нет?

— Есть, Колька. И я серьёзно, Егор, как вы можете так легкомысленно относиться ко всему этому?

— Мы обязательно обратимся к мракоборцам, — Егор перешёл на убеждающий, лестный шёпот. — Честное слово, царевна, обратимся. Но сначала сами попытаемся во всём этом разобраться.

— Идиоты, — повторила Маша, качая головой. — Безмозглые идиоты. Ладно эти двое, но ты-то, Морозов, умный же вроде парень! А ты, — она ткнула пальцем в грудь Егора, — прекрати называть меня царевной.

— А кто ты? — Егор деловито развёл руками. — Пришла тут, прекрасное создание, повозмущалась, претензии предъявила, идиотами нас обозвала — чем не царевна? Кстати, что вы вообще сюда пошли, я всё понять не могу?

Маша поправила съехавший на лоб берет, убрала с пальто прилипший лист и созналась:

— Услышала, что вы опять в лес собираетесь, стало интересно, что ж такое вас в который раз сюда тянет. Но я же не думала, что… — Она не договорила. Только кивнула на скелет и сложила руки на груди. — Может, всë же стоит пойти по домам?

— Может и стоит, — согласился Егор и указал на выход: — Дамы вперёд.

Кивнув ему с видом королевы, Маша поспешила вверх по ступенькам, и Костя, следуя за ней, не мог не отметить, что эти двое стоят друг друга. Бывает же так, что вроде есть Егор — избалованный весёлый парень, есть Маша — спокойная и тихая отличница, но стоит им оказаться вдвоём и заговорить, как оба моментально меняются. И золотой мальчик превращается в остряка, орудующего комплиментами; и Маша буквально изнутри загорается, и глаза её, светло-зеленые, пылают, словно у сказочной ведьмы; и от них обоих исходит невидимая, но осязаемая энергия. Не это ли называют химией между людьми?

Уже поднимаясь на вторую ступеньку, Костя обернулся и увидел, что Егор старательно засовывает в трансфигурированный пакет новые образцы.

— Опять мачеху припрячь решил? — спросил Костя, недовольно сводя брови к переносице, и Егор в ответ беспечно пожал плечами:

— Ну а что, ей через неделю с декрета выходить, пусть на нашем Господине К разогревается.

Костя неодобрительно покачал головой.

Почему-то из всех друзей Лада больше всего любила бывать дома у Кости. У Аси в квартире всегда было шумно и тесно, у Маши — неуютно, дорого и строго, а у Кости было хорошо. Живописная природа, величественные горы, манящая Катунь, маленький бревенчатый домик и полное ощущение свободы и странного, неудержимого счастья.

И поэтому, выйдя из уличного душа во дворе Морозовых, Лада против воли улыбнулась, раскинула руки в стороны и подняла голову к охваченному сумраком небосводу, позволив ветру беззастенчиво обнять её хрупкую фигурку.

Со стороны послышался приглушённый встречным ветром смех, и кто-то до жути знакомым голосом пробурчал:

— Что, давно не болела?

С глубоким вздохом Лада приняла нормальное положение, упёрла руки в бёдра, взглянула туда, откуда послышался голос, и с искренним недоумением спросила:

— Ты надо мной издеваешься или меня поучаешь?

Отстранившись от стены, на которую он прежде опирался, Костя встал под светом уличного фонаря так, что его было замечательно видно, и строго сообщил:

— Ветра у нас холодные, резкие, заболеть — раз плюнуть. Ты даже представить не можешь, сколько раз за год у нас заболевает мама! Если бы не её зелья, она бы большую часть учебного года с температурой пролежала.

— А ты? — Лада насмешливо улыбнулась, подходя ближе к Косте.

— А у меня иммунитет хороший, — сказал он, привычно подставляя щëку для приветственного поцелуя, но Лада в обход установленной традиции только произнесла:

— Привет. Мне Марина Анатольевна сказала прийти.

— Привет, — со вздохом повторил он, невольно вспоминая вчерашний урок чар, двух патронусов-ежей и самодовольное восклицание Аси.

Конечно, он не считал схожесть его и Лады патронусов совпадением, но она, очевидно, уверила себя именно в этом. Даже сказала сегодня за завтраком в столовой, чтобы в голову не брал слова Аси — мол, чем только девчонки не тешатся, лишь бы не плакали.

— Знаю, тебя ж и жду.

Она кивнула, про себя прикидывая, сколько он мог её прождать — Марине Анатольевне она говорила, что придёт около двух по Москве, без более точного указания времени. Но не успела спросить, как Костя открыл дверь в дом, приглашая её войти.

Марина Анатольевна оказалась на кухне, но перед тем, как её найти, Лада успела споткнуться об обувной стеллаж в коридоре, почти сбить с ног занимавшегося уборкой домового и едва не врезаться в дверной косяк.

— Ходячая катастрофа, — пробормотал Костя, проходя мимо и, втянув носом запах выпечки, протянул: — Вкусно пахнет.

Марина, вручную нарезая морковь, сказала:

— Да вот, решила к чаю бисквит приготовить.

— А морковка тогда тебе зачем?

— Коть, ты же не будешь ужинать одним бисквитом?

Костя кивнул — хотя мать, стоя к нему спиной этого увидеть не смогла — и, быстро оглядев кухонный гарнитур, приметил пачку гречки, а в казане на плите — жарившееся мясо.

— Как красиво вы нарезаете! — восхитилась Лада, внимательно наблюдая за движениями классной руководительницы. — Эстетично так, словно не какую-то морковку, а ингредиент для зелий!

Марина Анатольевна, пересыпая с дощечки в казан нарезанные кусочки, рассмеялась:

— Профессиональная привычка. Коть, — она посмотрела на сына, — там в аптечке бутылëк со «сном без снов», принеси, будь добр.

Костя тут же ушёл в коридор, и Лада, недолго думая, отправилась за ним.

Аптечка семьи Морозовых, к ее удивлению, хранилась в ванной. Оказавшись там, Лада оперлась плечом о дверной косяк и наблюдала за тем, как Костя перебирал на полках коробки из-под обуви, наполненные таблетками, травами и зельями.

— А зачем тебе «сны без снов»? — спросил он, ставя одну коробку на место и беря другую.

Лада, не до конца понимая, можно ли рассказывать Косте о встрече с полудницей или всё же нет, махнула рукой:

— Мама в последнее время нервничает много и ночью то совсем не спит, то от кошмаров мучается.

— Леонид Петрович маме тоже самое сказал, — сказал Костя, внимательно разглядывая бутылочку с написанной на ней буквой «З».

— Что ж он интересно сам тогда это зелье не принёс?

— Так он же на курсах, — Костя, ненадолго отрываясь от поисков, посмотрел на подругу. — Аничкин ведь с Соколовым-старшим нашим учителям в этом году удружили: заставили их в добровольном порядке проходить курсы повышения квалификации.

— В смысле «заставили добровольно проходить»? — Лада непонимающе нахмурилась, и Костя усмехнулся:

— В смысле, что курсы эти на абсолютно добровольной основе, но те, кто их не пройдёт, в лучшем случае будут иметь зарплату в два раза меньше прежней, в худшем — искать работу в школе попроще. Я вот, Лад, другого не пойму… Это ещё что? — сам у себя спросил он, оглядывая странный порошок. — А, точно, отбеливатель. И что он в аптечке делает? — Он положил найденное на стиральную машинку и возобновил прерванную мысль: — Я вот не пойму, чего они к нашим учителям прицепились? Колдовстворец — сильное учебное заведение с мировым именем, туда абы кого преподавать не берут. А возьми любую другую школу — да хоть бы хвалëный Черноморский лицей — выпускники же оттуда даже туман патронуса наколдовать не могут!

Лада хотела бы напомнить ему, что именно из этого лицея в своё время выпустилась Ольга Ивановна, но сочла за лучшее промолчать.

— Так Лаврентьев, говоришь, сегодня повышает квалификацию?

— Да, со вчерашнего вечера в Москве. Но маму ещё вчера попросил передать тебе зелье.

— Ишь, какой заботливый, — буркнула себе под нос Лада, но в творящейся тишине Костя её прекрасно услышал и спросил:

— Что он тебе сделал? Нормальный мужик: хозяйственный, умный, заботливый — видишь, как о твоей маме переживает.

Лада недовольно надула губы, сложила руки под грудью и, бросив настороженный взгляд на кухню, тихо возмутилась:

— Я бы на тебя посмотрела, если бы у твоей мамы завёлся мужчина.

— А я бы рад был, — ответил Костя, снимая с полки очередную коробку. — Она у меня молодая, красивая, ранимая — ей муж надёжный нужен. Когда-то надеялся, что она за крëстного замуж выйдет, но — не судьба. Они, видите ли, родственники.

Словно услышав, что о нём думают, Туркин Валерий Александрович, учитель истории магии, друг детства Марины Анатольевны и по совместительству крëстный отец Кости, трансгрессировал на крыльцо дома, без стука вошёл и громко крикнул:

— Кума, спасай!

Сама кума, перепуганная столь внезапным визитом, выскочила из кухни с ложкой в руках. Лада и Костя, не сговариваясь, заинтересованно выглянули в коридор.

— Господи, Валера, что случилось? — спросила Марина, и Валерий Александрович, театрально прижав руки к груди, сообщил:

— Случилось самое страшное, что только можно себе представить! Эта коза, которая моя жена, вдруг решила, что мы неправильно питаемся, и вычеркнула из нашего рациона всё жирное, мучное, сладкое, солёное, спиртосодержащее… В общем, всё, без чего нормальный человек — то есть я — жить не может!

— Тьфу, зараза, напугал! — Марина махнула рукой с зажатой в ней ложкой и, возвращаясь к плите, пробурчала: — Я уже решила, что что-то серьёзное.

Валерий, быстро скинув обувь и куртку, поспешил следом за Мариной, говоря:

— Это очень серьёзно, Мариночка. Я не святой козёл, чтобы всё время питаться овощными салатами вперемешку с постной едой!

— Похудеешь зато. Ты в зеркало глянь, Валер, круглый стал, как колобок.

— Хорошего человека должно быть много! — отрезал Валерий Александрович и, сложив руки в молитвенном жесте, наигранно всплакнул: — Анатольевна, не иди по пути подруги, не будь редиской, накорми бедного голодного человека.

Смерив друга внимательным взглядом, Марина вздохнула:

— Борщ будешь, горемычный?

— С салом? — живо отозвался Валерий, и Марина насмешливо улыбнулась:

— С салом.

— Тогда буду.

Всë это время внимательно наблюдавшие за ними Костя и Лада дружно засмеялись.

— Ульяна Игоревна, смотрю, издевается над ним, как может, — хихикнула Лада, и Костя, всё ещё смеясь, махнул рукой:

— Ой, это ты его ещё не видела, когда прошлой весной она записала его на фитнес — худеть.

Представив себе эту картину, Лада протëрла слезящиеся в результате безудержного смеха глаза и спросила:

— Что там с зельем?

— Да вроде нашёл, — задумчиво сказал Костя, разглядывая найденную бутылочку, и вместе с Ладой направился на кухню. — Мам! Это?

Марина, как раз достающая из духовки бисквит, обернулась, и одного лишь её взгляда на бутылочку в руках Кости было достаточно для того, чтобы кивнуть.

Лада, горячо поблагодарив учительницу за зелье и пожелав Валерию Александровичу приятного аппетита, поспешила домой, попутно вызвав Костю на серьёзный разговор с глазу на глаз. Вопросов к другу накопилось много, но главное, что её интересовало: почему Костя даже не заикнулся о находке в норе? Быть может, она могла чем-то помочь — того же Лаврентьева расспросить: когда надо, Лада умела быть покладистой и любознательной девочкой.

Но ни Марина Анатольевна, ни Валерий Александрович об истинных мотивах Лады не знали, поэтому, едва за Костей закрылась входная дверь, Марина выглянула в окно, заинтересованно наблюдая за двумя активно жестикулирующими фигурами.

— Стрельцова недавно рассказывала, что у них одинаковые патронусы, — заметил Валерий, и Марина, выпустив из рук тонкий тюль, отошла от окна и сказала:

— Мне тоже она это говорила.

— А что Константин Константинович? — серьёзно, словно разговор шёл о делах государственной важности, спросил Валерий.

Коротко вздохнув, Марина ответила в тон другу:

— А Константин Константинович молчит, как партизан на допросе. Спросила я его как-то на этот счёт, сказал, что они просто друзья.

— И сидят на всех занятиях они вместе тоже чисто по дружбе? — усмехнулся он, отставляя пустую тарелку в сторону и складывая пальцы домиком.

— Костя говорит, что он помогает Ладе с учёбой.

— А, так же как в своё время Константин Сергеевич помогал тебе с зельями? — спросил Валерий с улыбкой. Марина в ответ недоуменно нахмурилась. — Ну как же, мать, забыла совсем? А я помню: захожу в кабинет зелий тетрадь свою отдать, а там вы с Константином Сергеевичем.

— Что «мы с Константином Сергеевичем»? — спросила она чисто из принципа, и Валерий с неприкрытой иронией протянул:

— Увлечённо спорите о свойствах полыни.

Марина фыркнула и посмотрела на висевшую на стене свадебную фотографию.

Конечно, тот случай она прекрасно помнила. Ещё бы, в тот день строптивый практикант Морозов совершил сущую наглость, поцеловав собственную ученицу, и по всем законам эпистолярного жанра именно в тот момент одиннадцатикласснику Валерке понадобилось сдать тетрадь с домашним заданием. Но смутило Марину Белозубову тогда вовсе не это, нет, а то, что целоваться с Константином Сергеевичем ей очень понравилось.

* * *

— Леонид Петрович, а мы куда?

— Учитель, а нам ещё долго?

— Кажись, дождь будет.

— Леонид Петро…

— Пришли! — громко объявил Лаврентьев, перебивая решившего задать очередной вопрос ученика (по правде говоря, он перестал вдумываться в слова и вслушиваться в голоса уже после десятого вопроса) и резко остановился.

Позади него послышался гомон: ученики обрадовано зажужжали и затолпились.

Мысленно досчитав до десяти, по совершенной случайности пропустив «шесть», «семь» и «восемь», Леонид Петрович обернулся к сборной группе из десятых «А» и «Б» классов и громко скомандовал:

— Школа, равняйсь!

Ученики, всё ещё шумя, недоуменно переглянулись.

— Леонид Петрович, я, конечно, дико извиняюсь, — начал Дима Лисичкин, задумчиво почëсывая подбородок, — но у нас защита, а не физ-ра.

— Дисциплина лишней никогда не бывает, — поучительно заметил Лаврентьев, однако расшумевшиеся школьники его плохо слушали. — Ребята, имейте совесть, вас много, а я один!

Маша, Костя, Алина и Полина дружно толкнули одноклассников в бока и указали на недовольно глядящего преподавателя. Первыми смолкли ученики «А» класса — за пять лет учёбы они успели понять, что их классный руководитель Леонид Петрович Лаврентьев белый и пушистый ровно до тех пор, пока его не разозлить, и что до такого состояния его лучше не доводить. Через пару секунд утихли и «бэшки».

Благодарно кивнув, Лаврентьев ещё раз оглядел учеников, потребовал Егора оставить в покое найденного по дороге ежа, которого он упорно совал в руки Кости и Лады со словами «возьми дитя, родитель», и заговорил:

— В связи с тем, что Савелий Васильевич сегодня отсутствует, уроки подняли и ухода за магсуществами не будет.

— А почему тогда мы здесь? — спросил Никита, с настороженностью глядя на маленький колючий комочек в руках Егора. С начальной школы Никита страдал зоофобией и боялся самых разных, даже маленьких и безобидных на вид животных.

Вновь попросив отпустить ежа, Леонид Петрович ответил:

— Все вопросы к Марине Анатольевне, она за расписание и кабинеты ответственная. Итак, тема нашего сегодняшнего урока… Соколов! Сколько раз повторять, оставь ежа в покое, живодёр! Итак, тема нашего урока: полудницы.

Как и всегда во время объяснения новой темы Леонид Петрович принялся ходить по полянке, где обычно проходило УЗМС, и активно размахивать руками во время эмоциональных моментов. Но едва он произнёс, что полудницы всегда появляются в полдень, ученики испуганно заозирались, а Ася спросила:

— А нам не опасно сейчас здесь находиться?

По-доброму улыбнувшись, Лаврентьев посмотрел на часы и ответил:

— До полудня ещё целый час, да и холодно уже для полудницы — она появляется исключительно в тёплое время года, когда проводятся сельхозработы. Перед появлением она издаёт два предупреждающих крика: одни, услышав его, испуганно убегают, другие заинтересовано идут навстречу смерти.

— И что, от неё совсем-совсем нельзя спастись? — поинтересовалась Алина, прижав руки к груди.

Лаврентьев предупреждающе взглянул на Ладу, и она, прежде собиравшаяся что-то сказать, тут же опустила глаза в землю.

— Как и многая нечисть, — заговорил, отводя взгляд от Лады, Лаврентьев, — полудница невосприимчива к большинству чар, но некоторые выжившие после встречи с ней говорят, что может помочь обездвиживающее заклятие. Специальных исследований на этот счёт не проводилось — полудница напрочь лишена разума, руководствуясь лишь животными инстинктами и жаждой крови, поэтому поймать и уж тем более провести над ней опыты невозможно. Магглы говорят, что против полудницы помогает православный крест — моя бабушка-маггла рассказывала, как в молодости повстречала эту нечисть и уже было распрощалась с жизнью, но полудница заметила на ней крестик и скрылась в лесу. Однако, случай этот единичный и, опять же, не исследован научно.

Он замолчал, а ученики, переглянувшись, спросили:

— А вы встречались с полудницей?

В который раз невольно найдя глазами Ладу, Леонид Петрович кивнул:

— Да.

— И что вы сделали?

Неестественно выпрямившись (впрочем, из всех учеников это заметила только Лада), Лаврентьев заверил:

— Трансгрессировал подальше от места встречи. Ещё вопросы?

Ученики обоих классов наперебой начали засыпать его вопросами по теме и не совсем, а Ася, дëрнув за рукава курток Егора и Костю, тихо сказала:

— Ребят, мне, конечно, очень неудобно, но… — Она перешла на сиплый, едва слышный шёпот: — Я, кажется, там браслет потеряла.

— Просишь поискать? — приподнял брови Егор, мгновенно распознав, где находится туманное «там», и Ася, сдув со лба старательно выпрямленную чёлку, пожала плечами:

— Если вам не так сложно.

По-пионерски отсалютовав ей, Егор пообещал приложить все усилия, и Ася, заранее поблагодарив их, убежала к подругам.

— Я так понимаю, мы опять идём в гости к Господину К? — спросил Костя, поправляя очки, и Егор как-то грустно вздохнул:

— Да, нам надо с ним попрощаться.

— Попрощаться?

— Да, — Егор щëлкнул языком, — Юля сказала, что больше в моих тёмных делишках помогать мне не будет, а без её помощи тогда какой толк? Поэтому сходим завтра за Асиным браслетом, а потом расскажем всё старшим, как Маша говорила.

— И с каких пор ты такой послушный? — спросил Костя, насмешливо улыбаясь, но, зацепившись за расставленные Егором даты, спросил: — А почему не сегодня?

— А сегодня я не могу, — отрезал Егор и обернулся к Илье: — Илюха, ты с нами к Господину К?

Илья, после последней вылазки в берлогу бывший чрезмерно бледным, больным и каким-то отрешённым, покачал головой:

— Не, это без меня.

— А можно мне с вами? — спросил всё это время заинтересованно слушавший их разговор Никита.

Внимательно оглядев его, Егор насмешливо прищурился:

— Только, чур, зайцев с белками не пугаться.

Никита закатил глаза, однако пообещал держать себя в руках.

* * *

Вечерний ужин казался Егору до безобразия неправильным и абсурдным. Отец в чёрном костюме, согласно традициям выпивший три рюмки, Юля в тёмно-сером платье, старающаяся показать своё сочувствие — хотя она никогда, никогда не видела её, — и Лика, явно работающая на мощных батарейках, которая бегала от гостя к гостю и всё пыталась понять, у кого же сегодня праздник, и гости с обманчиво-грустными лицами, говорящие совсем не о ней, нет, о чëм угодно, только не о ней.

Егор, всегда любивший купаться в обществе, уважавший отца, братской любовью любивший Юлю и обожавший Лику, не выдержал их всех всего через сорок минут и ушёл, шепнув одной лишь Юле, что плохо себя чувствует — остальные, занятые обсуждением открывшегося совсем недавно салона зачарованных автомобилей, его ухода и не заметили. Вот только пошёл он не в собственную комнату, а вышел из дома, ведомый внутренним компасом.

Внутренний компас привёл его на кладбище. Неуверенно потоптавшись на входе, Егор тяжело выдохнул и пошёл по известной дороге мимо других, не интересных ему могил. Он остановился лишь около красивой кованой ограды, от которой ещё доносился запах краски — отец приказал специально к годовщине привести могилу первой жены к свежему виду.

Егор, к собственному сожалению, бывал здесь нечасто. Зато прекрасно помнил каждый раз: и похороны — много-много одетых в чёрное людей, закрытый деревянный гроб и ощущение невыносимого горя, и как бывал здесь на первую годовщину, и как прибежал сюда в тот день, когда отец познакомил его с Юлей, объявив её своей будущей женой. Приходить сюда было страшно, невыносимо больно и тяжело. Быть вдалеке от могилы было намного проще: что-то детское, наивное внутри тогда считало, что мама ещё жива — далеко просто и сейчас не может прийти. Однако флер бессмысленной надежды разрушился в тот момент, когда Егор наткнулся взглядом на выгравированные в граните изображение красивой молодой женщины с маленькими, но аккуратными чертами лица, и надпись чуть выше: Соколова Лариса Михайловна, даты жизни.

Едва подавив трусливый порыв сбежать подальше, Егор толкнул легко поддавшуюся калитку и в два шага оказался возле надгробия. Он взмахнул палочкой, превращая упавшие с дерева листья в букет ландышей, положил его среди прочих цветов — в отличие от его, совершенно искусственных — и провёл пальцем по чёрно-белому изображению, как сейчас видя и серо-зелёные глаза, и светлые, сверкающие золотом волосы, и забавный треугольник родинок на правом виске.

Он лишился матери в четвёртом классе. Ему никто так и не сказал причину смерти, он не видел её тела, но благодаря подслушанному разговору перед глазами часто представлял исполосованную страшными клыками и когтями загорелую кожу и пустые, полные испуга глаза. Однако гораздо чаще он вспоминал маму другую — живую, весёлую, безбашенную и любознательную. Почти как он сейчас.

Егор ушёл от могилы матери только спустя час, а всё это время рассказывал ей всевозможные новости: о школе, о Лике, о Господине К, о Маше… Делился самым сокровенным, самым значимым и, забывшись, начинал задавать вопросы. Затем ударял себя по губам, извинялся и вновь начинал говорить, постепенно забываясь, что мама уже давно не может услышать его и уж точно не может ответить.

А ночью ему снился колдовстворский лес, берлога Господина К и мама — такая, какой он видел её в последний раз. Обняв себя за плечи, она стояла возле Господина К и тихо, ласково повторяла:

— Не ходи сюда, Егорушка, не надо. Не ходи.

Обвив одной рукой верёвочные подвесы, а другой с особым трепетом перелистывая страницы лежавшей на коленях книги, Алина сидела на качелях, и от увлекательного занятия её изредка отрывали затеявшие очередную шалость младшие. Вообще-то, к их постоянному шуму, писку и визгам она давно привыкла и даже умудрялась при их играх заниматься делами, требующими тишины и сосредоточенности: домашними заданиями, чтением книг, практическими работами по чарам или трансфигурации. Иногда, правда, отработанная схема давала сбой и очередная шалость младших выводила из себя и её, и результаты выполненного задания, но это бывало настолько редко, что и особого внимания не стоило.

Вот и на этот раз, углубившись в учебник по травологии, Алина оглядывалась на братьев и сестру, только когда самый младший в семье Миша, надрывая горло, требовал уступить ему в игре или Саша в очередной раз начинал драться и ругаться. Тогда требовалось лишь грозно выкрикнуть имя нарушителя спокойствия и пригрозить рассказать всё маме или и вовсе поклясться покусать или превратить в тараканов, если в течение минуты игра не вернётся в прежнее русло. Помогало мало: одиннадцатилетняя Настя насмешливо фыркала, прекрасно зная, что сестра в трансфигурации — нолик без палочки, девятилетний Саша заходился в приступе истерики и бежал к матери со словами «Лина нам угрожает!», и лишь восьмилетний Мишка притихал и шёпотом, на ушко, продолжал уговаривать Настю уступить ему в игре. Дальше Алина их не слушала и вновь возвращалась к чтению, прекрасно зная, что через пару минут дети успокоятся и с прежним весельем продолжат свою игру.

Внеплановым отвлечением от учебника послужил громкий голос, кричавший её фамилию. Алина сначала старалась не обращать внимания, но на пятом, самом громком и недовольном: «Кнопка, твою мать!» — была вынуждена поднять с земли оранжево-зеленый лист вишни, заложить его вместо закладки и, ухватившись обеими руками за верёвки, перекрутить качели так, чтобы оказаться лицом к невысокому деревянному забору, из-за которого выглядывало недовольное лицо Ильи.

Каким-то чудом соседский мальчик из семьи прямо сказать неблагополучной, который переехал в соседский дом, когда Алине было года четыре, стал её вечным спутником по жизни: один садик, одна школа, одни игры и общая лёгкая неприязнь, появившаяся с возрастом. Но тогда, впервые попавшись на глаза Алине, он казался странным и диким — весь в синяках, зашуганный, пугливый. Ещё необычнее для маленькой девочки было то, что переехал он не с родителями, а с бабушкой и дедушкой — милейшим людьми, как потом оказалось. Ещё позже оказалось, что они тоже волшебники, и Алина, когда в шесть лет к ней пожаловал секретарь из Колдовстворца с пригласительным письмом в школу, со всем упрямством потребовала, чтобы её маленького соседа посадили в тот же класс, что и её.

Так соседский мальчишка Илья Бендеберин, которого бабушка и дедушка хотели устроить в кадетский корпус для молодых волшебников, находившийся совсем недалеко от посёлка, где они проживали, стараниями Алины был зачислен в самую лучшую Российскую школу магии. Это сейчас Алина понимала, что взяли его за счёт недобора — в тот год детей шести-семи лет оказалось не так много — и из-за хлопотаний Алининого папы. Обычно таких детей как Илья — не блещущих магическими способностями и имеющих таких родителей — в Колдовстворец не берут.

И в самом деле, у них в классе все так или иначе имели таланты в разных учебных областях: Егор Соколов был асом в трансфигурации, Маша Ульянова — мастером чар, Ася Юдина как никто знала ЗоТИ, Костя Морозов — историю, сама Алина дышала травологией… А вот Илья — нет, он был совершенно рядовым учеником, но сам факт его учёбы в Колдовстворце на его будущем оставлял особый отпечаток — выпускников этой школы особенно любили в разного рода институтах и вузах.

— Кноп-ка! — по слогам рявкнул Илья, и Алина, встряхнув головой, отчего вязаная шапка съехала на брови, устало спросила:

— Чего тебе, Бендеберя?

Она быстро оглядела его непомерно бледное лицо и нахмурилась. Илья всегда был смуглым и умудрялся загорать даже зимой, оттого его бледность — как бы выразились в девчачьих романах «аристократичная» — сильно пугала.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — поинтересовалась Алина с искренним участием.

— Ужасно, Кнопка, ужасно! — ответил он и, раньше чем она успела задать очередной вопрос, взмолился: — Кнопочка, милая, подай сигареты, а?

Быстро оглянувшись на дом, где в окне кухни маячила мамина спина, затем на игравших в дочки-матери малых, она, сойдя до шёпота, возмутилась:

— Ты с ума сошёл? Какие, к лешему, сигареты?

Последнее слово она произнесла одними губами и ещё раз оглянулась, словно опасалась, что за сказанное получит как минимум нагоняй.

— Да обыкновенные, Кнопка. Вон там, под смородиной пачка такая, бело-синяя, подай, пожалуйста.

Переведя взгляд на сидевший вдоль забора куст смородины, находившийся целиком и полностью на их территории, и приметив блеснувшую под ним упомянутую пачку, Алина нахмурилась и свела брови к переносице.

— Что твоя гадость делает под нашей смородиной?! — прошипела она, и Илья, закатив глаза, торопливо признался:

— От деда прятал — кто-то донёс ему, что я курю, — при этом он выразительно бросил взгляд на всегдашнего ябеду Сашу, и мальчик, прежде с интересом наблюдавший за разговором старших, смущённо отвернулся. — А ты знаешь, какой он у меня ЗОЖник — как услышал, что я якобы курю, тут же ремень в руки и за мной гоняться. И ничего, что внуку уже шестнадцать и от ремня толку, как с козла молока.

— И правильно дядя Петя делает, — поучительно сказала Алина, — я тебя всегда говорила: курить вредно.

— Ой, Кнопка, не начинай, — взмолился Илья, стукнув ладонью по забору, — подай пачку лучше.

— А волшебное слово?

— Пожа-а-алуйста!

Коротко вздохнув, Алина поднялась с качелей, положила учебник на узкое деревянное сидение, неохотно отправилась к смородине и со всей имеющейся брезгливостью поднесла треклятую пачку Илье. Отдавать, однако, не спешила — застыла с занесённой над забором рукой и призадумалась

— Чего, Кнопка? — спросил Илья, внутренне уже предвкушая или долгую тираду, или, что ещё хуже, вопрос сугубо личного характера.

— Скажи, а у вас в последнее время ничего странного не случалось?

Илья нахмурился, но тут же заговорил:

— Дай-ка подумать, Кнопка… Да, случалось: кот наш недавно котят родил — видать, кошкой оказался; домовой послал меня к чёрту и сказал, что больше убираться у меня в комнате не будет. Что ж ещё, что ещё… А, мать недавно звонила — работу, говорит нашла, ещё…

— Ой, правда что ли?! — радостно перебила его Алина, вмиг забыв про свой вопрос, и Илья, почесав затылок, поджал губы и сказал:

— Ну да. Гляди, может и пить перестанет… — Он осёкся, вдруг осознав, что разговор выходит на слишком близкий уровень, и Алина винить его в этом не стала — самой неудобно было. — Так чë ты хотела?

— А, да, — Алина на мгновение замолчала, в который раз оглянувшись на младших, чтобы они не слышали разговора, поднялась на носочки и спросила: — У вас гусей никто не высасывает?

Алина заметила, как неестественно вздрогнул Илья, но прежде чем она успела это как следует обдумать, он уверенно напомнил:

— Да мы ж своих ещё в августе зарезали. А что?

— У нас вчера кто-то всех птиц выпил, — рассказала Алина, обняв себя за плечи. — С утра выходим во двор — воробьи с голубями по всему двору мёртвые лежат. Папа смотрит, а крови в них ни капли. А вы, помню, гусей держали, вот и спросила.

— Ласка, наверное, — предположил Илья, сглотнув, и Алина покачала головой:

— Ласка обычно на наземных зверей нападает — мыши там, куры. Я сначала думала, что это летучая мышь, но у нас кровососущих видов не водится.

— Ты ещё скажи, чупакабра, — сказал Илья чуть насмешливо, и Алина, уже было собравшаяся прочитать ему целую лекцию об этих чу́дных животных, вдруг фыркнула:

— Да ну тебя. Я серьёзно вообще-то.

— И я серьёзно, нам же рассказывали на уходе, что чупакабра и птиц, и коз выпить может.

— Может, и она, — задумчиво проговорила Алина, постучав пухлыми пальцами по доске забора, а Илья не преминул протянуть:

— Кнопка! Сигареты.

— У меня имя вообще-то есть, — напомнила она. — А-ли-на. В переводе с древнегерманского, между прочим, величественная, благородная и великодушная.

— А я Илья, в переводе «Божья сила», отдай сигареты, великодушная, а?

— Ой, на, травись на здоровье! — буркнула Алина, но, вместо того, чтобы передать ему пачку лично в руки, бросила её вглубь двора, и сигареты невероятно точно приземлились в коробку с инструментами дедушки Ильи.

Процедив сквозь зубы что-то особенно нецензурное, Илья поспешил к коробке, а Алина, возвращаясь к качелям, не могла отделаться от ощущения чего-то горького и тяжёлого. К плохому предчувствию прибавлялось ещё то, что домовой, будя её утром в школу, явно несколько раз дунул ей в ухо, что, как известно, плохая примета.

* * *

В ожидании грядущего Дня Учителя в школе царил особый, сопровождавший каждый грядущий праздник гомон. И тут и там собирались ученические группы: одни решали последние моменты, вроде тех, в какой момент урока лучше поздравить педагога, в то время как другие только думали, что и кому следует дарить.

Десятый Б, к счастью, относился к первой категории учеников, поэтому по звонку в класс они заходили громко споря о том, кто будет дарить цветы Валерию Александровичу. С другими учителями было проще — с Лаврентьевым разве что пришлось немного помучиться, но при неустанных намëках Аси все-таки выбрали на эту роль Ладу.

Марина Анатольевна, всё это время находившаяся в кабинете зелий, смахнула с чугунного котла незаметную пылинку и лукаво улыбнулась:

— Я ничего не слышала.

Егор поучающе поднял вверх указательный палец и заметил:

— Подслушивать, Марина Анатольевна, не хорошо.

— А кто виноват, что вы так тихо думы думаете? Не удивлюсь, если ваши размышления Валерий Александрович на третьем этаже услышал. Так, друзья-товарищи, оставляем портфели на партах и быстренько все ко мне.

— Бить будете? — поинтересовалась Ася, и Марина Анатольевна со всей серьёзностью ответила:

— Хуже, Асенька, куда хуже. Давайте ребят, шевелимся, нам ещё надо успеть практическую выполнить.

Заинтересованно переглядываясь, школьники окружили котёл и выжидающе посмотрели на Марину Анатольевну. Она с ответом не тянула:

— Помнится, несколько уроков назад кто-то спрашивал у меня, правда ли амортенция пахнет тем, что больше всего любишь. Я подумала-подумала и решила, что вы дети уже взрослые и вам можно показать столь опасное зелье. Да, Егор?

Егор серьёзно кивнул и даже отсалютовал, а Костя, поверх очков оглядывая жидкость в котле, спросил:

— И что, им в самом деле можно кого-то в себя влюбить?

— Влюбить нельзя, но привязать, как собачонку, можно. Поэтому, дорогие мои девочки и мальчики, не советую — любовь зельями не призовёшь.

Она подмигнула, и у стоявшего по левую руку от неё Кости от сердца словно что-то отлегло — глупый и совершенно ненужный червячок сомнения грыз нутро, ехидно интересуясь: уж не приворожила в своё время десятиклассница Марина своего молодого учителя? Впрочем, это было настолько смешно, что Косте даже стало стыдно, что он подумал о матери в подобном ключе.

Марина Анатольевна тем временем дала ученикам добро вдохнуть аромат зелья и, горя от любопытства, спросила:

— И как впечатления?

Первой отозвалась Маша:

— Я слышу море и мокрую пыль.

А Егор, оказавшись рядом с ней, наклонился к её плечу и громко возмутился:

— А я, Марина Анатольевна, ничего не могу понять — мне Машкины духи всё перебивают!

Маша торопливо ударила его в плечо и, покраснев до кончиков ушей, тихо буркнула:

— Иди ты!

Класс вместе с учителем дружно засмеялись, а Илья, внимательно принюхиваясь, недоуменно нахмурился:

— Металлическое что-то. Такое может быть?

— Почему бы и нет, — Марина Анатольевна пожала плечами и уже через пару минут, выслушав двадцать признаний во вкусах, была атакована собственными учениками, которым не терпелось узнать, что же слышит она, вдыхая запах амортенции.

— Ну, Марина Анатольевна! — взмолилась Ася. — Так не честно! Мы вам все о своих пристрастиях рассказали, теперь ваша очередь!

Марина Анатольевна поняла, что ученики от неё ни в коем случае не отстанут, поэтому наклонилась к котлу, улавливая запахи, и созналась:

— Свежий хлеб, розы и… И всё.

Про услышанный знакомый, но почти забытый любимый одеколон супруга она умолчала. Но именно из-за этого факта, идя после пары в учительскую, она была задумчива и несколько рассеяна, невольно вспоминая о такой недолгой, но невозможно счастливой совместной жизни с мужем.

А ведь сейчас преподавателем зелий в Колдовстворце мог быть он — Константин Сергеевич Морозов, строгий и упрямый, но… На его месте была она, а он уже шестнадцать лет числился пропавшим без вести.

— Марина, у вас всё в порядке? — спросил басистый голос, и Марина, невольно вздрогнув, подняла чуть затуманенный взгляд на один из столов, где расположился Борис Николаевич. Он сидел как раз лицом к двери и вошедшую коллегу заметил с подозрительной быстротой. — Вы какая-то грустная.

— Всё в порядке, Борис Николаевич, воспоминания просто нахлынули.

Она улыбнулась и устремилась к другому, так называемому завуческому столу.

Внимательно проследив за ней взглядом, Борис Николаевич покачал головой и поднялся на ноги, интересуясь:

— Чай будете?

— Ну, если его делаете вы, то буду, — сказала Марина и, подхватив с вазочки бублик, поинтересовалась: — Как там мои дети?

— Да, знаете, хорошо. Отстающих, слава богу, нет, в этом году все более-менее в предмете разбираются. Соколов как всегда выше всяких похвал — того и гляди, в скором времени меня превзойдёт.

— Это в любом случае будет трудно, — заметила Марина, — вы же мастер мирового уровня, Борис Николаевич.

— Просто Борис, Марин, сколько раз можно повторять? — пожурил он и, так и не дождавшись ответа, спросил: — Мои там что?

Марина тут же оживилась:

— Замечательно, Борис Николаевич, просто замечательно! Пока, конечно, рано говорить об уникумах — сами понимаете, пятый класс, почти всё сейчас теория, — но в Храмовой Кате и Полковниковом Вадиме определённо что-то есть. Если тяга к зельям не перегорит к классу седьмому, то, думаю, их могут ждать большие успехи.

— Отрадно слышать, — сказал он, и перед Мариной тут же опустилась кружка дымящегося чая, а в нос ударил аромат чебреца. — Скажите, Марина, а вы в субботу вечером не заняты?

Внутренне уже предугадывая продолжение вопроса, Марина строго откликнулась:

— Смотря зачем, Борис Николаевич.

— Что насчёт ресторана?

— Э-э… Ой, Лëнечка, милый, привет!

Крайне вовремя для Марины и так же некстати для Бориса Лаврентьев перешагнул порог учительской и облегчённо выдохнул.

— Вот ты где, Марина, а я тебя весь день ищу! Слушай, Борис Николаевич, не хочу показаться ябедой, но твои там, кажется, Орловскому алконосту чихательного порошка дали.

— Это ещё что за фокусы? — нахмурился Борис Николаевич и, бросив извиняющий взгляд, быстрым шагом покинул учительскую.

Марина в ту же секунду устало откинулась на спинку стула и прикрыла глаза, произнося:

— Лëнечка, не поверишь, ты меня только что спас от похода в ресторан.

— Я могу его вернуть, — тут же отозвался Лаврентьев и даже сделал шаг, и Марина, резко сев ровно, предупредила:

— Лёня, не смей.

На лице Лаврентьева проскочила лёгкая улыбка и он покачал головой, насмешливо интересуясь:

— Вот что ты от него бегаешь, Марина? Нестарый, красивый, богатый. Неженат, кстати говоря. Вот что тебе ещё надо?

— Ну во-первых, не неженат, а разведён. Во-вторых я сама уже старая, тридцатишестилетняя женщина со взрослым сыном и вот такими тараканами, — она растянула руки, показывая примерные размеры. — А в-третьих, ты с Туркиным сговорился что ли, наперебой мне женихов подбираете?

— Да, мать, тараканы у тебя действительно серьёзные, — кивнул Лаврентьев. — А вот со старостью ты, конечно, погорячилась: молодая ты у нас ещё. И красивая, — добавил он, подмигивая, и Марина громко фыркнула:

— Тоже мне, красавицу нашли. Ты вообще чего хотел, Лëнь?

Лаврентьев в ту же секунду упëр ладони в стол, наклонился и спросил:

— У тебя рунного адреса Татьяны Владимировны нет случаем? А то я по старому набираю, а абонент не абонент.

Вытащив из сумки записную книжку, Марина открыла её где-то по середине и, немного подумав, настороженно подняла взгляд на коллегу:

— Он-то есть, а тебе зачем?

— Надо, Марин. Личное.

Ещë раз окинув его внимательным взглядом, Марина быстро пролистала записную книжку, затем ежедневник учителя и, недовольно пробурчав, произнесла:

— Слушай, Лëнь, где-то же был. Честное слово, недавно натыкалась, — она ещё раз пролистала ежедневник и пообещала: — Я дома ещё раз посмотрю внимательно, тогда тебе скажу, хорошо?

— Не забудь только.

— Ты же меня знаешь, Лëнь.

— Знаю, — согласно кивнул Лаврентьев. — Поэтому и говорю.

Марина недовольно закатила глаза.

* * *

Еще раз перечитав написанный реферат, Лада потянулась и широко зевнула. А ведь это только половина работы — написанное ещё нужно было подтвердить на практике и выступить должным образом перед всем классом на чарах.

— Скажи, вот нафига нам это надо? — спросила Лада, поворачивая голову, и застёгивающая пуговицы пальто Маша быстро отрапортовала:

— Для общего развития и оценки в четверти.

— Всё равно не понимаю: делать долго, нудно, а в дальнейшем это никак не пригодится.

— Ты Ольге Ивановне так и скажи, — усмехнулась Маша. — А что, опыт имеется.

Лада шумно выдохнула, верно распознав намёк подруги. Случай, произошедший несколько лет назад, одноклассники вспоминали ей до сих пор. Всё дело в том, что повздорив в восьмом классе с преподавателем рун из-за нечестно поставленной двойки, Лада громко сбросила учебники со стола и, заявив Маргарите Викторовне, что «плевала она на её, Маргариты Викторовны, руны, в жизни они ей не пригодятся», вышла из класса и до конца урока не возвращалась. Кто же тогда мог подумать, что всего через пару месяцев Лада искренне полюбит этот предмет и даже всерьёз задумается связать с ним жизнь? Однако брошенная в сердцах фраза быстро ушла в народ, и за два года была неоднократно упомянута, пусть даже несколько переиначенной.

Повезло тогда, что Марина Анатольевна уговорила Маргариту Викторовну на нерадивую ученицу не серчать и дать шанс на исправление. С тех самых пор по рунам у Лады ниже четвёрки оценки не было, но в том, прокатит ли подобный номер с чарами, она была не уверена.

— Ну уж нет, — запротивилась Лада, — мне и по травологии трояка хватает. Лучше ты спрашивай, твоя все-таки бабушка.

Маша на этот раз ничего не ответила и направилась в зал, чтобы попрощаться перед уходом с мамой Лады.

Алевтина нашлась сидящей на диване перед телевизором — она делала маникюр, напевая под нос что-то весёлое. Но едва Маша открыла рот, чтобы сказать слова прощания, как в дом ворвалась соседка — пышнотелая тётя Люба с бигудями на коротких каштаново-седых волосах. Запыхавшись в результате быстрого бега на короткие дистанции, она схватила лежавшую на журнальном столике газету и, обмахиваясь ей подобно вееру, эмоционально заявила:

— Алечка, там такое! Такое! Ты не поверишь! Включай скорее новостной канал!

Шипя сквозь зубы — из-за внезапного визита соседки она ухитрилась слишком глубоко порезать кутикулу, — Алевтина недовольно переключила игравшую мелодраму на новости, лишь бы умаслить и побыстрее выпроводить вездесущую соседку. Однако увиденное заставило её отложить щипцы и с неподдельным вниманием уставиться в экран.

Кадры один за другим показывали район какого-то города — как подсказывала иконка снизу, то им была Москва, — перепуганных людей и гигантского, слишком пугающего волка, а женский голос вещал о нападении некой твари на мирно прогуливающую компанию студентов. «Московский оборотень» — так называли данный спецвыпуск вестей, прервавший финальную серию нового детектива.

— Черт возьми, Егор! — вдруг воскликнула Маша и бросилась обратно в спальню Лады, на ходу пытаясь надеть берет.

Лада и Алевтина тут же поспешили за ней, а тётя Люба, прижав руки к груди, уселась на диван и сделала телевизор погромче.

— Машка, ты чего? — перепуганно спросила Лада, но Маша, бормоча себе под нос: «Полнолуние. Идиоты. Ну говорила же!» — закрыла дверцы шкафа и громко потребовала:

— Колдовстворец!

Выждав пару секунд, Лада, не слыша останавливающих слов матери, отправилась за ней.

Вышагнув из телефонной будки во дворе Колдовстворца, Лада поежилась и тут же нашла взглядом быстро удаляющуюся в сторону леса Машу. Затем она подняла голову к небу, натыкаясь взором на жёлтый лунный диск, подавила тяжёлый ком в горле и побежала за подругой.

Машу удалось догнать только тогда, когда до той берлоги, в которую когда-то упал, сломав ногу, Дима Лисичкин, оставалось ни много ни мало метров пять. Что-то неизведанное, но, как показалось Ладе, только не усталость, заставило Машу остановиться и, повернувшись лицом к лесу, прислушаться к окружающим звукам. Ладе, в отличие от подруги, звуки леса сейчас были безразличны настолько, насколько только могло быть возможно: сложившись пополам и уперев ладони в собственные колени, она жадно хватала ртом воздух и пыталась успокоить себя, что скачущие перед глазами черти — не что иное, как последствие быстрого бега на столь длинные дистанции.

— Видел бы тебя Семён Евгеньевич, — выдавила из себя Лада, делая паузу для вдоха через каждое слово, — он бы тебе автомат по физ-ре до одиннадцатого класса поставил!

Быстро оглянувшись на подругу, Маша прижала палец к губам, призывая к молчанию, но Лада её жест в темноте или не разглядела, или предпочла проигнорировать.

— Ты чего вообще сюда бросилась? — спросила она, хлопая себя по щекам.

— Я кого-то слышу, — произнесла Маша, неотрывно глядя сквозь лесную чащу, и Лада мгновенно испуганно выпрямилась:

— Кого?

— Не знаю, но нам стоит побыстрее убраться отсюда, — сказала Маша через пару секунд молчания и вдруг во все горло крикнула: — Егор! Костя!

К удивлению Лады из-под той самой сосны поочерёдно вылезли три фигуры, и, когда они подбежали совсем близко к ним, она без труда узнала в них Костю, Егора и замыкающего шествие смешной походкой «пингвинчиком» Никиту.

Облегченно выдохнув, Маша бросилась к подошедшим одноклассникам, но остановилась в шаге от Егора и свистящим шёпотом спросила:

— Инстинкт самосохранения совсем отшибло, или кормом волколаку так нетерпится стать?

— О чем ты, Маш? — нахмурился Костя, и она, потянув Егора за рукав куртки, ехидно напомнила:

— О полнолунии, Морозов, о полнолунии.

— Так оно же завтра, — неуверенно напомнил всё тот же Костя, и Маша, наконец бросив попытки сдвинуть Егора с места, притопнула ногой:

— А то, что оборотни и в день до полнолуния охотятся, вы, конечно же, не знали! И если мы сейчас не поторопимся, то имеем очень высокие шансы наткнуться на них!

— Слишком высокие, — произнес Егор, настороженно втягивая воздух, но, прежде чем кто-либо задал очередной вопрос, дёрнул Машу за руку и побежал в сторону школы.

Они не успели пробежать и пары метров, как пробирающий до костей вой раздался совсем рядом с ними, а мгновением погодя привычный мир перевернулся с ног на голову. Из темноты плотного леса прямо на защищённую чарами тропку выскочило существо. Оно очень напоминало волка, только было раза в два больше и уверенно держалось на задних лапах. Его шерсть — ржаво-коричневая — давно взялась комьями по всему его телу, непропорционально маленькие глазки лихорадочно блестели, а с гнилых зубов стекала голодная слюна.

Лада оценила это всего за полсекунды, в своём любопытстве совсем позабыв о том, что надо бы бежать отсюда, не жалея ног, и тут же попыталась крикнуть, но не смогла — голос, как и всегда в моменты страха, сел, и ей удалось только беззвучно пошевелить губами. Двухметровый оборотень — хотя Лаврентьев обязательно бы возмутился подобному названию: не в Англии, мол, живём — дёрнулся к ней, как к находившейся ближе всех, и уже было резанул когтями по конопатому лицу, но вдруг принюхался, рыкнул и резко перевёл внимание на Костю.

По вытянутой тощей морде волколака резануло заклятье, заставившие его всего на пару мгновений потерять зрение.

— К Господину К, живо! — рявкнул Егор, продвигаясь сквозь друзей к лесному монстру и бросая в него ещё одним заклинанием.

Друзья ни секунды не медля бросились в нужном направлении, и лишь Маша, поравнявшись с Егором, спросила:

— А ты?

— Я сказал: живо! — повторил он, но Маша упрямо покачала головой, вытащила из внутреннего кармана пальто свою палочку и уверенно сказала:

— Я тебя одного не оставлю.

— Царевна, повторяю ещё раз, живо в берлогу!

Она потянула руку к плечу Егора, но тут же убрала её, коря саму себя послушно побежала к норе и обернулась лишь перед тем как прыгнуть под землю. Егор в это время пытался дезориентировать волколака ослепляющим заклинанием, правда вместо этого лишь сильнее его раззадоривал.

В берлоге за прошедшие дни решительно ничего не изменилось — если, конечно, не считать того, что замеченные Машей прежде еловые ветви были неплохо излеженны. Лада, дрожа не то от страха, не то от холода, поглядывала на Господина К и тихо вздыхала, Костя кружил по берлоге и, заметив вошедшую Машу, поднял взгляд на вход, но, так и не дождавшись вошедшего вслед друга, прошептал:

— Только не говори, что…

— Егор остался там. С ним, — зачем-то дополнила Маша и бросила потерянный взгляд на Господина К, который — как ей, разумеется, показалось — насмешливо оскалился.

— Господи, да он же его убьёт! — воскликнул Костя, не уточняя, впрочем, кто кого убьёт, и решительно направился к выходу, но был остановлен Ладой: резво вскочив на ноги, она схватила его за запястье и, глядя ему в, лицо, умоляюще произнесла:

— Костенька, пожалуйста, не надо, не ходи. Он же убьёт тебя!

— Если я сейчас не поднимусь, волколак убьёт Егора. Ты этого хочешь?

Лада завертела головой, всем своим видом показывая, что искренне этого не хочет. Но в тоже время она ещё крепче сжала пальцы на Костином запястье, давая понять, что его смерти она желает ещё меньше. И Костя, наблюдая за тем, как наливаются слезами её всегда уверенные карие глаза, с тяжёлым вздохом сдался. Лишь снял с себя тёплую куртку, заботливо опуская её на плечи Лады — спеша за Машей, она прыгнула в шкаф в одних лишь штанах, футболке и домашних тапочках.

Берлога вновь погрузилась в тишину. Лада, стуча зубами, куталась в тёплую куртку, Костя продолжал кружить по небольшой берлоге, а Маша, сев рядом с Господином К, приложила голову к чуть тёплой земляной стене, пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь молитву. Получалось плохо, но она упрямо рылась в собственной памяти, полагая, что должна была запомнить хоть что-то из услышанных из уст дедушки призывов к Богу.

Прошло не больше пятнадцати минут, когда над берлогой под давлением чьих-то лап хрустнула ветка и зашуршали листья, и трое волшебников, прижавшись друг к другу плечами, выставили наготове волшебные палочки. Вот только спустился в берлогу вовсе не волколак, а медведь, который при должном рассмотрении оказался собакой породы тибетский мастиф. Спутать его с медведем было не так трудно: огромный, можно даже сказать массивный, с длинной бурой шерстью и большими-большими лапами. Только взгляд у вошедшего пса был не дикий, а напротив — домашний и добрый.

Мгновенно опустив палочку, Маша бесстрашно подошла к собаке и, погладив её по шёлковой длинной шëрстке, доверительно поинтересовалась:

— Эй, а откуда это ты тут такой взялся? Тоже от волколака прячешься?

Мастиф не ответил, лишь поддался ласке, высунув розовый язык, и уже через секунду на месте пса оказался высокий темноволосый парень, которого Маша почесывала за ухом.

— Егор! — крикнули, смешивая радость и удивление, Лада и Костя, а Маша, испуганно пошатнувшись назад, не сдержавшись бросила:

— Какого хрена, Соколов?

— Но ведь не зря же меня Лукин так хвалит на трансфигурации.

Он обворожительно улыбнулся и упал на спину, и ребята впервые за всё время заметили и наливавшийся кровью порез, и то, как тяжело дышал Егор.

— Что с щекой? — спросила Лада, опускаясь рядом с ним, и промокнула рану найденной в кармане костиной куртки тряпочкой для очков.

— Ничего особенного, просто этой мохнатой дряни не мешало бы подстричь когти.

Облегченно выдохнув — порез не укус, ликантропию в кровь не занесёт, — Костя присел рядом и на всякий случай уточнил:

— Что с волколаком?

— Увёл подальше в лес и заставил прыгнуть в пруд — гляди, потонет сволочь.

Была бы здесь Ася, то она, добрая душа, обязательно бы напомнила, что оборотни — тоже люди, и ужасы в полнолуние они не по собственной воле творят. Но Ася была дома, преспокойно видела десятый сон у себя в Ижевске и даже не подозревала, что за страсти творятся в прилегающих к Колдовстворцу Новгородских лесах.

— И давно ты анимаг? — поинтересовалась Маша, обнимая себя за плечи, и Егор, отмахиваясь от Кости, решившего затянуть ему рану заклинанием, сознался:

— Всего год. Никитос, надеюсь, я тебя не сильно напугал своим видом? — спросил он, поднимаясь на локтях, но, осмотрев берлогу, одноклассника не обнаружил. — Где Никита?

— Он был с нами, когда пришёл оборотень, — припомнила Лада, — а потом…

— Что потом? — уточнил Егор сквозь зубы, и ему ответил уже сжимающий собственные виски Костя:

— Мы совсем забыли о нём!

Егор громко и совершенно некультурно выругался.

— Царевна, — сказал он, поворачивая голову в сторону Маши, — патронус кому-нибудь из взрослых. Живо!

Серебристый дельфин, вылетев из её палочки в ту же минуту, стремительно выплыл из берлоги, стремясь к своему адресату.

* * *

Аля позвонила ему спустя десять минут после того, как Лада исчезла в шкафу. Сначала просто ждала, наивно полагая, что дочь вернётся сразу же, а не станет лезть в самое пекло — а что в Колдовстворце, куда она направилась, определённо происходило что-то опасное, Алевтина чувствовала особенно остро. Но Лада не вернулась ни через пять минут, ни через десять, и Алевтина здраво — по крайней мере настолько, насколько могла мыслить тогда — рассудила, что без помощи Леонида не справится.

Лаврентьев бросился в Колдовстворец сразу же, едва разобрав в её невнятном лепете слова «Лада, школа, полнолуние», и, продвигаясь по лесу с зажжённым на кончике палочки огоньком люмоса, вслушивался и вглядывался в ночную тишину. Первые минуты было подозрительно тихо — шуршали листья, скрипели от прорывов ветра деревья, но ни одного животного звука, будь то вой или топот мохнатых лап, не доносилось до его ушей. Поэтому появление зверя, в темноте так похожего на небольшого медведя, заставило Леонида Петровича остановиться и, недвусмысленно вскинув палочку на животное, приготовиться к атаке. Но медведь его определённо не заметил и, быстро миновав несколько метров, исчез в беспроглядной тьме леса.

И в это самое мгновение Леониду повезло споткнуться об нечто, после секундного рассмотрения оказавшееся кроссовком сорок пятого размера. Не зная, радоваться этой находке или нет — обувь явно была мужской, да и Аля как-то смеялась, что дочь со своим тридцать шестым размером все её туфли поперетаскала, — он положил обувь на прежнее место и оглядел развилку, задумываясь, куда идти. Мысль о том, что Лада с Машей могли набраться должной смелости и безрассудства, чтобы свернуть с дорожки, он старался сдерживать до последнего, надеясь найти учениц где-то посреди заколдованных троп.

Раздавшийся хлопок трансгрессии заставил его дёрнуться на звук и вновь наставить палочку, которую тут же пришлось убрать.

— Лёнечка! — воскликнула Марина и спешно огляделась. Трансгрессия вслепую, только по указанным координатам всегда была полна сюрпризов, и Марине несказанно повезло — несколько сантиметров влево, и её могло расщепить от встречи со старым деревом. — Ты нашёл их?

Распознав в её голосе испуганные истеричные нотки, он со вздохом уточнил:

— Твой тоже тут?

Марина не ответила. Лишь огляделась, выискивая указанную Машей раскидистую старую сосну.

— Маша Ульянова прислала патронус и сказала искать их на развилке у старой сосны, — сказала Марина, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.

— Вот развилка, вот сосна. Детей я тут чего-то не вижу! — не удержался Леонид, указывая палочкой на названные предметы.

— Маша сказала, что они здесь, — повторила Марина и позвала: — Костя! Маша! Господи, зачем они вообще сюда полезли!

— Следить за детьми лучше надо, тогда и не будут никуда лезть, — буркнул он, но тоже позвал: — Кольченко! Морозов! — но результата не последовало, и Леонид, опустив руку на её плечо, спокойно произнёс: — Видишь, Марин, их здесь нет. Нам лучше пойти дальше и отослать патронусы за подкреплением.

Словно ему в опровержение, под сосной мелькнуло несколько теней, и четыре голоса, слившись в один, крикнули:

— Никита пропал! Никита пропал!

День Учителя начался для педагогов Колдовстворца важным и крайне неприятным заявлением: ученик десятого «Б» класса Капустин Никита Сергеевич исчез в пришкольном лесу минувшей ночью, и всех неравнодушных вызванный для его поиска мракоборческий отряд будет рад видеть в качестве добровольцев.

Природа в этот октябрьский денёк, словно в насмешку, радовала на редкость замечательной погодой: осеннее, ещё тёплое солнце освещало своими лучами макушки деревьев, ветер, ставший частым гостем в последние недели, полностью стих, а небо было по-летнему высоко и чисто. Оценив всё это, Валерий Александрович недовольно сплюнул, спрятал в карман расстёгнутой куртки шапку и, всматриваясь в золотистые кусты, припомнил:

— Мы, когда учениками были, тоже в лес бегали. Молодость, максимализм…

— Отсутствие мозгов, — вставил Лаврентьев, и Валерий Александрович согласно кивнул:

— Куда ж без этого. Только в полнолуние мы никогда и не думали сюда соваться.

Лаврентьев поспешил заверить непривычно серьёзного коллегу, что из всего десятого «Б» дни полнолуния с максимальной точностью могла рассчитывать только Ульянова. Остальные всегда ошибались: кто часы неправильно посчитает, кто и вовсе дни сдвинет. Но тут же, почесав холодный нос, он вынужден был признать:

— Ну это и не удивительно — такие, как она, полнолуние всегда чувствуют. Природа, чтоб её.

Ольга Ивановна, прежде идущая впереди них вместе с замминистра по делам нечистой силы Татьяной Владимировной, обернулась через плечо и, недовольно сощурившись, сказала:

— Ещё раз, Леонид Петрович, сравните мою внучку с нежитью, и мы с вами очень сильно поругаемся.

— Ольга Ивановна, что вы, я совсем не это имел в виду, — поспешил заверить Лаврентьев, но она к тому моменту уже успела отвернуться и сделать вид, что совсем его не замечает. Коротко вздохнув, он поднял заклинанием кучку опавших листьев, но никого, кроме ужа, не обнаружил.

Было уже девять утра, а поиски Никиты всё никак не подходили к логическому завершению. Приглашённые мракоборцы, учителя и волонтёры, разделившись на несколько групп, прочёсывали лес с разных сторон, но даже спустя столько часов заветный красный столп искр, оповещающий о найденном Никите, не поднимался над лесным массивом.

Оставив Валерия рассматривать заросли неизвестного кустарника, Лаврентьев подошёл к женщинам, исследующим овраг, и, оказавшись совсем рядом с Татьяной Владимировной, спросил:

— Есть вероятность найти его живым?

— Всегда есть, — сказала она и взмахнула палочкой, пуская по оврагу какое-то заклинание. — Верить только надо.

Он дёрнулся от резко нахлынувшего дежавю, словно от больной пощёчины, и, не выдержав, направился дальше, чарами поднимая опавшие листья и раздвигая ветки густых кустарников.

Ведь тогда, шестнадцать лет назад знойным июлем он сам точно так же говорил это ей, надеясь вселить светлую надежду в изнывающее материнское сердце. Вот только Юрка так и не нашёлся ни живым, ни мёртвым, и Леонид изо всех сил старался внушить себе, что повторённый диалог — лишь насмешка судьбы, и Капустин обязательно найдётся: здорово напуганный, в ссадинах и шишках, но найдётся.

— А как вообще волколак мог выйти на зачарованные дорожки? — спросил кто-то из мракоборцев, и Татьяна Владимировна, возобновляя путь, ответила:

— Должно быть, он, будучи человеком, оказался на них, а после обернулся.

— Вы в этом уверены или просто не хотите признавать необратимое? — не удержался Лаврентьев, и Татьяна Владимировна, окинув его внимательным взглядом, лишь промолчала и минутой погодя предложила направиться к озеру.

Не найдя ни одного повода её ослушаться, команда из семи человек отправилась по указанному направлению, и Валерий Александрович, никогда не терпящий давящее на голову молчание, спросил:

— Мне кажется, или Копосова нехило так на тебя обижена?

Найдя взглядом закутанную в дорогой на вид плащ Татьяну Владимировну, Лаврентьев буркнул сквозь зубы:

— Кажется.

Буркнул, а сам не мог отделаться от мысли: а могла ли она реагировать на него иначе? Быть может, из соображений логики и этики могла, но Татьяна Владимировна при всех своих стараниях не могла отделаться от настойчивой мысли, во весь голос твердившей о том, что Леонид Лаврентьев, живой и невредимый, идущий сейчас рядом с ней — есть самое неправильное и несправедливое на всём белом свете.

* * *

Результаты группы, действующей с другого конца леса, были такими же неутешительными: вместо каких-либо следов Никиты им попалась одна русалка, кентавр и стая алконостов, что неудивительно — они находились в тех местах Зачарованного леса, где нечисть и волшебные твари имели особые права и полную свободу.

— Если Никита оказался здесь, — сказал Борис Николаевич, когда они миновали русалку — один из мракоборцев при этом едва не был защекочен насмерть, — я даже представить боюсь, что с ним могло случиться.

Отмахнувшись от его слов как от чего-то особо нежелательного, Марина Анатольевна прислушалась к раздавшемуся за деревьями шороху, и на лице её изобразились одновременно и надежда, и опасение. С одной стороны она, как и все здесь, страстно желала встретить Никиту, а с другой ясно понимала, что встреча с очередной тварью — будь то нечисть, нежить или зверь — лишь отвлечёт их всех от важных поисков.

Находясь на территории, много лет назад отданной на милость волшебным тварям, можно было встретить кого угодно, начиная с обыкновенного кролика и заканчивая упырëм. Поэтому опасения за жизнь — как свою, так и ученическую — были у каждого, в том числе и у Марины. Однако шуршащим в опавших листьях нечтом оказался совсем не исполинского размера монстр, а обычный чёрный-пречёрный котёнок.

Первой промелькнувшей мыслью было недоумение: что такой малютка мог делать в столь страшном лесу? Но не успела она толком развить эту мысль, как подоспевший Борис Николаевич навёл на вышедшего из-за деревьев котёнка палочку.

— Что вы делаете, Борис Николаевич? — прошипела Марина, и он, сжав пальцы на её плече, тихо ответил:

— Неужели вы всерьёз думаете, что в чаще леса может затеряться упитанный и ухоженный котёнок? Я, конечно, не знаток нечисти, но очень уж он похож на Баюна.

Смерив коллегу недоуменным взглядом, Марина хотела бы что-то ответить, но котёнок громко мяукнул, и она, случайно встретившись с ним глазами, отчётливо ощутила, что он определённо пришёл сюда с особой целью.

— Ты знаешь, где Никита? — спросила она мягко и доверительно, и котёнок, вновь мяукнув, бросился в ту сторону, откуда пришёл. Не быстро — пройдя метр он остановился, обернулся и выжидающе посмотрел на замерших учителей.

Переведя взгляд с котёнка на коллегу и мигом распознав её уверенный настрой, Борис Николаевич сильнее сжал пальцы на её плече и предупредил:

— Даже не думайте, Марина. Не знаю, кто это, Баюн, дрекавац или обычный кот, но идти за ним — идея плохая.

— Скажите, Борис Николаевич, — спросила она, повернув к нему лицо, — вы настоящий мужчина?

Не зная, к чему был задан этот вопрос, Борис настороженно ответил:

— Всю жизнь считал, что да, а к чему это?

— К тому, что в случае чего, вы меня обязательно спасёте.

И прежде, чем он понял весь смысл сказанных слов, Марина поспешила за котёнком, подспудно догадываясь, что он определённо знает что-то о Никите. Она не знала до конца, откуда в ней столько слепой уверенности, но бороться с этим чувством была не в силе.

Следовать за котёнком долго не пришлось. Уже через пару метров, за плотным войском невысоких сосен мелькнул деревянный домик на сваях, и Борис Николаевич, остановившись за её спиной, отметил, что очень уж лесное жилище похоже на избушку Бабы-Яги.

— Не говорите ерунды, Борис Николаевич, — бросила, не оборачиваясь, Марина и не стала уточнять, что образ Бабы-Яги собирательный и являет собой смесь около десяти колдуний разных поколений.

Котëнок тем временем поднялся по ступенькам к двери и потёрся угольной головой о шершавую поверхность. Он мяукнул, точно приглашая пройти в дом, поскрëб лапой, отворяя двери, и, напоследок махнув хвостом, скрылся внутри.

Оглянувшись на стоявшего позади Бориса Николаевича, Марина сморгнула и поспешила в избушку, помедлив лишь перед тем, как толкнуть дверь. В самом деле, может, коллега был прав, и она сейчас на прямом пути к собственной гибели? Перешагнëт порог, а там вурдалак ждёт не дождётся, когда людской крови напиться сможет. А упырей и стрыг всяких она давно боялась: нося под сердцем сына, она часто видела во снах, как бежит от этой твари, но спотыкается, падает, чувствует, как над горлом раздаётся холодное дыхание и… резко просыпается. И хоть с тех пор прошло чуть больше шестнадцати лет, кошмар так никуда и не делся, и при одном лишь упоминании о нём всё внутри содрогалось.

Внутри избушки было сумрачно и жарко, и в воздухе, горячем и влажном, нос с профессиональной точностью учуял готовящееся лечебное зелье. Долго искать источник запаха не пришлось: у восточной стены, в глубоком, покрытом толстым слоем нагара котле бурлило и клубилось бурым паром знакомое любому зельевару варево. Неподалёку от него нарезала сушёную полынь седая старушка, а чёрный котёнок-проводник вился вокруг, доверительно тёрся об её ноги и громко мурчал.

— Нет у меня его, — сказала старушка, не оборачиваясь, и Марина прочистив горло, уточнила:

— Кого?

— Его.

Голос у старушки был особого тембра, чуть звонкий, но одновременно сиплый, и говорила она спокойно и просто, но слегка растянуто, словно хотела напеть произнесённые слова.

Борис Николаевич вновь опустил руку на её плечо, настойчиво предлагая уйти, но Марина с неугасаемой надеждой спросила:

— Но может вы видели — высокий, полный очень, стрижка короткая…

— Его тоже у меня нет.

Марина нахмурилась.

— О чëм вы?

Но старушка ответила совсем на другой, так и не озвученный вопрос:

— А вам так важно знать кто я? Одни называют меня Макошью, другие — Бабой-Ягой, а на самом деле я обычная лесная колдунья.

— Марина, пойдёмте, мы зря теряем время, — шепнул Борис Николаевич, переводя взгляд с коллеги на незнакомую колдунью и обратно. — Вы видите, она сумасшедшая.

— Может, и сумасшедшая, — с прежним спокойствием отозвалась старушка и высыпала нарезанную полынь в котёл, — но точно знаю, что его вам стоит искать в берлоге. А его, у озера.

Борис Николаевич, не сдержавшись, трансгрессировал, и оказался вместе с Мариной у тех самых деревьев, где минутами ранее они повстречали котёнка.

— Зачем вы это сделали? — недовольно спросила Марина, и он, тяжело вздохнув, сказал:

— Разве она рассказала вам что-то толковое?

— Она сказала, что Никиту нужно искать у озера.

Сжав зубы, Борис насмешливо уточнил:

— Вы уверены? Может, в берлоге?

Марина на этот раз не ответила. Только обернулась настолько резко, что заплетëнные в хвост густые волосы резанули Бориса по плечу, и бросилась догонять ушедшую далёко вперёд поисковую группу, определённо намереваясь предложить ей направиться к озеру.

* * *

Оглянувшись на сжавшуюся под одеялом в углу кровати Ладу, Костя потëр глаза и перевёл взгляд на остальных друзей. Даже без очков он прекрасно видел потерянные и уставшие лица Маши и Егора, быстро мечущихся по комнате брата и сестру Лисичкиных, безэмоциональную физиономию Ильи, Асю, со всей имеющейся серьёзностью обрабатывающую порез Егора, и Алину, размазывающую тушь по собственным щекам.

Ребята, избежавшие ночной прогулки и встречи с оборотнем соответственно, резко выделялись на их фоне: девчонки, празднично накрашенные и с бантами, все с иголочки одетые в парадную школьную форму и с подарками — Дима Лисичкин до сих пор коробку «Рафаэлло» для бабушки в руках мял. Не то что они, грязные, помятые и с красными после бессонной ночи глазами.

Костя глубоко вздохнул и в который раз за прошедшие часы мысленно проклял себя. Доигрались. Дёрнуло же их в этот лес идти — сидели бы тихо-мирно дома, и ничего бы не случилось. И Никита был бы дома, и Егор цел, и Лада…

Словно услышав, что о ней думают, Лада закашлялась и поплотнее закуталась в одеяло, насквозь пропахшее запахом друга. Костя, знающий медицину, мягко говоря, на троечку, со всей очевидностью понимал, что прогулка в майке и домашних тапочках по холодному и влажному после недавних дождей лесу не прошли для неё без последствий: как минимум простуда, а то и вовсе — воспаление. И от осознания этого простого умозаключения на душе становилось ещё горше — из-за них ведь заболела. За них, дураков, вместе с Машей испугалась и бросилась спасать, и кто знает, что было бы, если бы проклятый волколак не посчитал её недостаточно аппетитной.

— Ну почему так, — не прекращала реветь Алина, — молодой же совсем!

— Да хватит его хоронить раньше времени! — рявкнул Дима, и Костя, от неожиданности и резкости его голоса, вздрогнул. — Он найдётся. Живой и невредимый!

— Ты сам в это веришь? — спросил Илья, складывая руки на груди.

Дима ответил ему недовольным взглядом, а Ася, усердно поливая порез Егора перекисью, обернулась через плечо и запросто откликнулась:

— Я верю, — на что Илья насмешливо фыркнул:

— Кто бы сомневался, ты до сих пор в Деда Мороза и розовых единорогов веришь.

— Илюх, не надо, — попросил Егор, морщась от жжения в ране, но Бендеберин, вместо того чтобы успокоиться, резво поднялся на ноги, в два шага оказался у окна и указал рукой в сторону расположившегося в склоне гор леса.

— Вы даже представить себе не можете, сколько там всякой нечисти. Если его не догнал тот волколак, то вурдалак или излишне кровожадная мавка будет не прочь расправиться с одиноко блуждающим человеком. Особенно, когда он такой упитанный и жирный!

В другой раз всегда объективный Костя, добродушная Ася или та же Алина, для которой полнота всегда была больной темой, обязательно возмутились бы и его бестактности, и пессимистическому настрою, но сейчас, когда он так остро и безжалостно разрезал правдой их мир за розовыми очками, не стали.

Алина только громко всхлипнула, Ася со всей силы сжала дрожащие губы, возвращаясь к медицинским процедурам, а Маша, протерев лицо ладонями, тихо выдохнула:

— Но не можем же мы просто так сидеть и заранее есть поминальные пирожки?

— Не можем, царевна, ты права, — согласно закивал Егор и внезапно взмахнул палочкой: — Акцио!

Из неудобной крохотной прихожей в достаточно просторную спальню Кости влетели куртка и кроссовки, и Егор, быстро одевшись, попросил Ладу укрыться с головой и распахнул окно, ловко запрыгивая на подоконник.

— Куда это ты? — с поразительным единодушием спросили остальные мальчишки, и Егор, с секунду помолчав, сознался:

— Никиту искать. Я эту кашу заварил, мне её и расхлëбывать. — И спрыгнул с подоконника, тут же ринувшись к уличному душу.

Оставшиеся переглянулись, и Дима, почëсывая рыжую макушку, заметил:

— И мы оставим его одного?

Костя покачал головой и, ни слова не говоря, вместе с Димой и Ильëй бросился к выходу.

— Я с вами! — охрипшим голосом крикнула Лада, и Маша, в ту же секунду заклинанием завернув её в одеяло, как младенца в пелëнку, недовольно буркнула:

— Ты-то куда собралась?! Алинка, пожалуйста, пригляди за ней, её с такой температурой одну оставлять нельзя.

— А вы куда? — спросила Алина, внимательно наблюдая за Полиной, пытающейся на ощупь заснуть руку в рукав куртки.

— За ними, — вздохнула Маша и постаралась не думать о том, что после всех её выходок, о которых бабушка теперь обязательно расскажет родителям, ей точно устроят домашний режим. Если только на домашнее обучение, как давно хотели, не переведут.

Уже в Колдовстворском лесу, в свете дневного солнца ничем не отличавшемся от сотни других лесов России, их вновь перетасованная компания едва поспевала за Егором — он, словно поймав след Никиты, бежал впереди всех по известному только ему следу. Впрочем, Маша и Костя, бывшие вчера вместе с ним, странного в его поведении не видели — анимаги имеют множество преимуществ перед остальными людьми, и обострённое обоняние входило в число этих достоинств.

Егор остановился, лишь когда они оказались у озера. Именно здесь прошедшей ночью медведеподобный тибетский мастиф загонял и сбросил в воду волколака, едва борясь с желанием разорвать его в клочья — после гибели матери Егор ненавидел всякого рода клыкастых тварей всем своим существом. Друзья об этом не знали, поэтому Егор, слыша, как за его спиной тяжело дышат запыхавшиеся одноклассники, передёрнул плечами и, отгоняя свежие воспоминания, сказал:

— Он был здесь.

— Где? — спросила Ася, не находя нужным уточнять, кто же этот «он».

Егор завертел головой, внимательно всматриваясь в окружающий пейзаж и выискивая хоть какую-то зацепку.

И она нашлась: чуть дальше по берегу реки мелькнула растрëпанная неряшливая женщина, и до ребят донёсся дикий рык.

— Мамочки, упырь! — пропищала сквозь пальцы Полина, тут же хватаясь за спасательную руку брата, и стоящий позади них Костя, дрогнув кадыком, едва слышно произнёс:

— Нет, Полька, стрыга.

Егор хотел бы возмутиться: что имеющий интеллект упырь, что руководствующаяся лишь жаждой крови стрыга представляли для них одинаковую опасность, но не успел: из-за деревьев показалась мужская фигура, которая отбросила в сторону треклятую нежить несколькими невербальными заклинаниями.

— Леонид Петрович! — обрадовано воскликнули друзья, мигом распознав в появившемся мужчине преподавателя защиты, а сам Лаврентьев, всего за секунду окинув их всех недоуменным взглядом, отправил в небо столп красных искр и бросился туда, где минутой ранее была стрыга.

В то же мгновение к озеру подбежали Туркин, Ольга Ивановна, пятеро мужчин, одетых в мракоборческую форму, и незнакомая женщина средних лет. Все они подошли к Лаврентьеву, внимательно что-то оглядывая, и до ребят донёсся возглас Валерия Александровича:

— Живой?

— Да, без сознания, только, но пульс есть.

— А чем это ты её, Лëнь?

— Это сейчас так важно?

И только сейчас, наблюдая за трансфигурирущими носилки Туркиным и Лаврентьевым, за мракоборцами, заставляющими обездвиженную нечисть распасться на мелкие кусочки, за женщинами, проверяющими самочувствие того, кто спрятанный за спинами взрослых лежал в пожухлой траве, десятиклассники поняли очевидную, но от этого не менее радостную весть.

Никита нашёлся. Живой.

На следующий день после чудесного спасения Никиты учеников Колдовстворца собрали в актовом зале, где директор школы Светлана Валентиновна, учитель ЗоТИ Леонид Петрович и специально приглашённая замминистра по делам нечистой силы Копосова Татьяна Владимировна в течение первых двух уроков рассказывали об угрозе, затаившейся в пришкольном лесу. Они произносили всё те же приевшиеся дежурные фразы, которые ежегодно слышали ученики на всевозможных классный часах, с тем лишь отличием, что на сей раз на лицах ребят читались не усталость и безразличие, а искреннее опасение за свои жизни.

Слухи о случившемся ожидаемо расползлись по школе в считанные часы, и то и дело доносившиеся из разных углов подробности пусть и разительно отличались в мелочах, в конечном счёте сводились к одному: виной всему десятый «Б», и ему одному нести тяжёлую ношу всех последствий произошедшего прошлой ночью.

А последствий в самом деле была уйма. Не считая Никиты, всё ещё находившегося в больнице, на школьников и учителей обрушился целый шквал запретов и наказаний, в каждом классе в срочном порядке должны были быть проведены родительские собрания, а директор Колдовстворца спешно искала ночного сторожа. Прежние дни школа, надёжно охраняемая магией, домовыми и завхозом, в ночной охране не нуждалась, но случившееся показало, что этого недостаточно — нужен был кто-то, кто мог бы следить за будкой-порталом в течение ночи и отправлять всех неугомонных детей, решивших навестить школу после ее закрытия, обратно по домам.

Едва только Светлана Валентиновна в сотый раз за последние полтора часа напомнила о том, что в пришкольный лес без сопровождения взрослых строго-настрого ходить запрещается, учеников было решено отпустить по урокам, и неугомонная компания из десятого «Б» вместе с близнецами Лисичкиными двинулись к лестнице, на каждом шагу чувствуя на себе пристальное внимание учеников и учителей.

— Кто-нибудь знает, что именно случилось с Никитой? — спросила Ася, оглядев друзей, и ответил ей Дима:

— Бабушка сказала, что физических проблем со здоровьем у него нет, не считая, конечно, шишек и ссадин. Но вот психически…

— Что значит «психически»? — Ася нахмурилась, и Дима развел руками:

— Тронулась умом капуста наша, вот что значит.

Полина поспешила толкнуть брата в бок и, послав ему строгий взгляд в лучших традициях Светланы Валентиновны, поправила:

— Никита не тронулся, у него шок.

— У меня тоже был шок, только я почему-то говорить не переставал и всех на свете не шугался!

Полина с громким вздохом закатила глаза, но спорить дальше не стала. Она прекрасно знала, что если в голову брата втемяшится какая-то мысль, то выбить её не удастся никоим образом.

Егор же, ловко перепрыгнув через подставленную одиннадцатиклассником подножку, с показным воодушевлением поинтересовался:

— Ну-с, рассказывайте, как вас вчера родители встречали? Лично я почти час слушал лекцию о своём поведении и, если пропустить все тонкости, при следующей же провинности рискую попасть в детдом.

Илья присвистнул и вскинул вверх большой палец:

— Меня пусть на этот раз с вами не было, но дед пообещал, что если узнает о том, что я хоть нос высунул ночью из дома, то выпорет меня так, что я вообще забуду, в какой стороне колдовстворский лес находится.

Алина согласно закивала — ругань дедушки Ильи она слышала даже будучи у себя дома — и вместе с остальными перевела взгляд на Машу, ожидая её рассказа.

Маша в ответ только махнула рукой, но тут же прикушенная ею нижняя губа дала понять, что ничего хорошего ей вчера родители не сказали.

— На вас хоть орали, — с некоторой завистью сказал Костя, — а со мной мама вообще не разговаривает.

Ребята сочувственно взглянули на него. За пять лет учёбы у Марины Анатольевны они твёрдо поняли, что её молчание — самое страшное и действенное из всех возможных наказаний.

Оставив Лисичкиных на втором этаже (у них как раз была нумерология), остальные ребята поспешили в кабинет истории, куда и ввалились вровень со звонком. Валерий Александрович, непривычно серьёзный и хмурый, начал урок, даже не отпустив приветственной шуточки, и десятиклассники, настороженно переглянувшись, молча взялись за написание конспектов.

Не отличалась радостным настроением и учитель русского, весь урок муштровавшая учеников у доски правилами и исключениями. Однако все рекорды по немногословности побила Марина Анатольевна, единственными словами которой были: «Садитесь. У вас тест в сто вопросов, рассчитанный на два урока. Желаю удачи», — после чего села за свой стол и с особым рвением принялась что-то строчить на печатной машинке. Отвлекать ее от дела не решался никто, и по окончанию второго урока десятиклассники беспрекословно сдали тесты и поспешили прочь.

Один лишь Костя, попросив друзей его не ждать, задержался и долго стоял перед матерью, мысленно считая постукивания машинки. Он ждал, что мама наконец сдастся и хотя бы посмотрит на него, но за все прошедшие минуты Марина даже бровью не повела на присутствие сына, отчего ему пришлось заговорить первым:

— Мам. Мам, ну прости пожалуйста. Ну мам! — ответной реакции так и не последовало, и Костя, не выдержав, притопнул ногой, невольно повысив голос: — Да посмотри ты на меня хотя бы!

— Тон убавь, — холодно отрезала Марина, поднимая на сына уставшие и красные после двух бессонных ночей глаза. — Что ты от меня хочешь услышать? Что благодаря вашим выходкам мама Никиты поседела за одну ночь? Или что теперь мне, как вашей классной, придётся написать несметную кучу отчётов и объяснительных — я ведь никогда не предупреждала вас о том, что нельзя ходить в лес без взрослых, тем более в полнолуние! Или что я сама чуть не сошла с ума, когда вчера не обнаружила тебя в постели? Что ещё, Кость?

Она шумно втянула носом воздух и запрокинула назад голову, стараясь сдержать слезы, и Костя, чувствуя, как болезненно сжимается сердце, быстро обошёл стол и обнял маму со спины, утыкаясь лбом в её плечо.

Марина тут же накрыла его руки своими и, уткнувшись носом в сыновью щеку, шепнула:

— После уроков пойдёшь до крестного, я с ним и Ульяной уже договорилась. Если что, у них и заночуешь.

— А ты?

— А у меня срочные объяснительные, родительское собрание и опознавание вашего скелета, при котором я обязана присутствовать.

— Мам, прости нас, пожалуйста, — с совсем детской искренностью протянул Костя, ещё сильнее прижимаясь к матери. — Мы не думали, что все получится так.

Марина в ответ поцеловала его в висок и взлохматила волосы, подумывая о том, что все могло закончиться еще хуже и им ещё очень сильно повезло.

* * *

В свете дня развилка, раскидистая сосна и пресловутая берлога с Господином К внутри не выглядели столь пугающе, как ночью. Быть может, думал Егор, всё дело в том, что на этот раз с ним были не двое подростков, а взрослые сильные маги и целый мракоборческий отряд. А может, после всего пережитого мозг попросту уже не воспринимал берлогу с таинственным скелетом как нечто страшное.

— Мы пришли, он здесь, — сказал Егор, указывая на едва заметную берлогу. — Только хочу предупредить: спуск крутой и места внутри на всех не хватит.

Он окинул взглядом собравшихся, среди которых знал только Марину Анатольевну, Лаврентьева и Копосову; остальные десять человек из мракоборческого центра оставались лицами неизвестными.

Сразу после слов Егора трое волшебников уверенно шагнули в нору, наказав остальным следить за тем, чтобы понятые ни в коем случае не подходили ближе. Он вздохнул, мысленно стукнув себя по лбу — стоило же догадаться, что всей толпой они в берлогу не пойдут, а его, мальчишку, и вовсе близко не подпустят — и тут же постарался вслушаться в происходившие внизу, вот только ухо зацепилось отнюдь не за беседу мракоборцев.

— Я поражаюсь вашему спокойствию, — сказал Лаврентьев, становясь между двумя женщинами, — мне казалось, вы обе будете более эмоциональны.

Женщины бросили на него короткий взгляд, и Марина слабо улыбнулась:

— Надежда умирает последней.

Татьяна же покачала головой, произнося:

— Никогда бы не подумала, что надежда может быть столь эгоистична.

Лаврентьев бросил на неё не то укоризненный, не то сочувственный (Егор, как бы ни старался, точнее понять не мог) взгляд и тут же посмотрел на берлогу, из которой мракоборцы левитировали носилки со скелетом.

Егор повернулся вместе с учителем, желая в последний раз взглянуть на Господина К, и перед его глазами предстал накрытый тёмной тканью скелет. Сопровождавшие его учителя и замминистра ринулись к мертвецу, но были оставлены строгим окликом одного из мракоборцев:

— Вплоть до проведения экспертизы останки запрещено видеть третьим лицам. Даже вам, Татьяна Владимировна, — отрезал он, когда Копосова собралась возразить. — Это приказ начальства.

— И когда же будет проведена экспертиза? — спросила Татьяна, складывая руки на груди, и мракоборец равнодушно откликнулся:

— В скором времени.

Татьяна с неприкрытой насмешкой закатила глаза, и Егор не мог её не поддержать: неопределённое «в скором времени» могло растянуться на долгие дни. Впрочем, тут же исправился он, денежная помощь и настойчивость Татьяны Владимировны могли существенно ускорить процесс исследований.

Тем временем из берлоги поднялся последний, третий мракоборец, несущий в зажатых пальцах потемневший от времени серебряный кулон с буквой «К».

— Я нашел его под еловым настилом, — сказал мракоборец. — Возможно, принадлежит нашему объекту.

Егор, не сдержавшись, громко хмыкнул. Конечно, принадлежит «их» объекту, он же самолично две недели назад сорвал цепочку с шеи Господина К и за ненадобностью бросил ее возле оторванной руки. Стараясь скрыть усмешку, он повернулся к учителям и… Вмиг растерял былые смешинки. В каком-то метре от него, стоило только сделать шаг и протянуть руку, Марина Анатольевна, крепко вцепившись в руку стоявшего рядом Лаврентьева, широко открытыми стеклянными глазами смотрела на поблескивающую в лучах солнца серебряную букву.

Если до этой минуты он еще сомневался в том, что учителя пришли сюда исключительно как его сопровождающие, то теперь, глядя на растерянную Марину Анатольевну и на Лаврентьева, успокаивающе похлопывающего коллегу по плечу, Егор ясно понял: пришедшие вместе с ним учителя и заместитель министра имели прямое отношение к Господину К. И это отношение неясными эфемерными мыслями заполняло сознание, грозясь вот-вот добраться до верного ответа.

Но ответ не нашёлся ни в ту минуту, ни когда мракоборцы с Господином К телепортировались из лесу. Следом за ним, сославшись на кучу неотложных дел, трансгрессировала и Татьяна Владимировна, оставив Егора наедине с учителями.

— Ну что, пойдёмте к Колдовстворцу? — спросил Лаврентьев, всё ещё придерживая побледневшую Марину Анатольевну.

— Да нет, Леонид Петрович, я, пожалуй, Егора сразу домой трансгрессирую, — сказала она, наконец отпуская запястье коллеги, которое прежде держала мёртвой хваткой.

— Уверена? — Лаврентьев сощурился и, дождавшись утвердительного кивка, исчез в вихре трансгрессии.

Он материализовался аккурат на крыльце дома Кольченко, заставив прежде отмыкавшую дверь Алевтину испуганно подпрыгнуть. Он засмеялся: пускай смешного в самой ситуации было мало, застигнутая врасплох Аля выглядела весьма забавно.

— Смешно ему, — обиженно пробубнила Алевтина, возвращаясь к дверному замку. — Мне что-то не очень смешно. С этой вашей магией меня того и гляди кондрашка хватит.

Пропустив мимо ушей спешные извинения Лаврентьева, она шагнула в дом, даже не удосужившись пригласить гостя. И он, глубоко вздохнув, решил пригласить себя сам.

— Как там Лада? — спросил Леонид, заходя на кухню. Алевтина усмехнулась его появлению и, набирая воду в чайник, рассказала:

— Полный букет: температура под тридцать девять, сопли, кашель. Хватило ж ума выпереться на улицу чуть ли не голой! Прибила б её, да жалко: она пока спит — такой ангел. Что там, кстати, с тем мальчиком — Никитой, вроде, да?

Устало опустившись на стул, Леонид поведал о том, что сам услышал от директора и Марины. А именно о том, что после всего случившегося Никита точно лишился дара речи — он не произнёс не единого слова за всё время после своего нахождения.

— А он, представляешь, ещё и зоофоб — всех животных боится, от кроликов до бегемотов. До сих пор помню: привёл я на урок шишигу, так Никита в первую же минуту обморок упал! А тут целая ночь в волшебном лесу, так ещё и оборотень со стрыгой чуть не сожрали. Будет чудом, если у него с психикой все в порядке останется.

Сказав все это, он потер глаза, раздумывая о том, как же сильно повезло классному руководителю десятого «В» — его ученики пусть и не слыли самыми одарёнными в параллели, но хотя бы не попадали ни в какие истории, ища проблемы на свои задницы. То ли дело «А» и «Б», вечный век ищущие на свой хвост неприятности, точно взяв за принцип известное высказывание: как же их не искать, если они ждут.

Из размышлений об учениках его вывел голос Алевтины.

— Что? — переспросил он, и она, фыркнув, точно большой ёж, повторила:

— Угощать, говорю, нечем, будем пить пустой чай.

— Делай мне тогда пустой кофе. Покрепче. Можешь ещё туда коньяка плеснуть, ибо мне ещё с двадцатью напуганными родителями беседы вести.

— По всей школе собрания? — спросила Алевтина, и Леонид пожал плечами:

— Да. Как минимум нужно расспросить родителей, знают ли они, где ночью бывают их дети. Ну и ещё сверху штук двадцать важных вопросов и тем. Дай бог часам к восьми закончить. Но ты не переживай, вас Марина часов до девяти как минимум мучить будет.

Он резко замолчал, устремив взгляд на картину-пазл, изображавшую вазу с подсолнухами, и Алевтина, наблюдая за ним, не могла отделаться от ощущения, будто бы случилось что-то ещё. К счастью, он сам избавил её от волнующего вопроса, сказав:

— А я, похоже, друга своего старого нашел.

— Так это ведь хорошо! — воодушевлëнно воскликнула она, ставя на стол две дымящиеся кружки.

— Если бы, — Леонид грустно улыбнулся и, схватив Алевтину за руку, притянул её к себе на колени и потянулся к губам.

— Вообще-то, вы тут не одни, — просипела вошедшая Лада, и Алевтина тут же поднялась на ноги и в два шага оказалась возле дочери, ощупывая её лоб.

— Воообще-то, — передразнила она, — две минуты назад кто-то спал.

— А я что, виновата, что вы меня разбудили?

— Мы? — удивилась Алевтина. — И каким же образом, позволь спросить?

— Вы слишком громко дышите.

Впервые за последний день Леонид совершенно искренне засмеялся.

— Ох, Кольченко, а я-то думал, вы на время болезни колючки прячете. Ан нет, только сильнее их выпячиваете.

— Кто-нибудь в нашей школе ещё не знает о том, что у меня патронус — ёж? — проворчала Лада, но тут же смущённо порозовела, заслышав:

— Не у вас одной.

— Леонид Петрович!

— Ну что «Леонид Петрович»? Сорок лет я Леонид Петрович! А об ежиных отношениях, между прочим, у нас все учителя переживают.

— Да ну вас! — Лада притопнула ногой и, выудив из холодильника сметану, взяла ложку и важно прошествовала в свою комнату.

Алевтина проводила дочь недоуменным взглядом.