Кое-что об одном из двенадцати способов применения меха (джен)

С тех пор, как вернулась магия, Перси Уизли искренне считал, что трудные времена прошли.

С тех самых пор, как Перси все-таки нашел своих девчонок-близняшек уснувшими в сундуке, окруженном чарами ненаходимости, он наивно полагал, что все страхи позади. Да, тогда это стоило шести часов поисков, сорванного совещания в кабинете министров, поднятого по тревоге Британского Аврората в полном составе и пары седых волос.

Как же жестоко ошибался Перси Уизли. Жизнь все время преподносила ему все новые и новые сюрпризы. И далеко не всегда они были приятные.

Перси помнил до мельчайших деталей день, когда вернулась магия. Да, то утро ничем не отличалось от череды предыдущих. Обыденных, суматошных и совершенно не магических. Да, они всем транспортным отделом, как и многие другие добровольцы, еще в начале недели приняли зелье Которое-Должно-Все-Починить. Но ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Палочка по-прежнему оставалась сухим и бездушным куском дереве в руке. И Перси с этим уже почти смирился. Нет так нет. Не до того сейчас. И вот как раз перед обедом Одри, как большой груженый драгоценностями парусный корабль, медленно спускалась в столовую. И яркое солнце из окна смеялось рыжим отливом в ее каштановых волосах. И голубая с вышивкой кофточка, присланная какой-то дальней родственницей из Австралии, оттеняла белую мягкую кожу, розоватый оттенок щек, выпуклый, такой гордый в своей красоте живот. Перси смотрел на жену и все никак не мог поверить в свое счастье. Не мог понять, как маленькая, смущенная птичка киви вдруг решила поселиться у него в доме. Улыбнуться в ответ. А потом и вовсе превратилась в крутобокий, каштаново-золотистый бриг, надувший паруса и спешащий из дальних стран. С поистине невероятным грузом. И на какое-то ужасное мгновение, так уж упал хитрый свет из окна, Перси вдруг показалось, что его птичка сейчас споткнется и волшебный Бриг потерпит кораблекрушение. И он метнулся к Одри, понимая, что не успеет подхватить. И просто протянул руки вперед, к ней. И два прозрачных искрящихся потока устремились ей навстречу — обнять, поддержать, подхватить. И Одри рассмеялась, совсем по-девчоночьи, легко и беззаботно и положила ладони на голубоватые, под цвет ее кофточки, волны. И крутанулась, давая им себя оплести и обнять. А потом вдруг охнула и согнулась пополам, придерживая живот. Эхом охнул и Перси и, схватив жену в охапку и не думая больше ни о чем, аппарировал к Мунго. ОНО началось. Слава Мерлину, некоторые колдомедики тоже были в числе добровольцев, поэтому магия там уже частично работала.

Спустя пару часов тот же медовый свет лился в окна, а Перси сидел на кровати, и в нос ему лезли тонкие, искристые, шальные каштановые волосы. Твердый затылок Одри упирался прямо в грудину. И эта ощутимая тяжесть, а также два маленьких посапывающих бурундучка по бокам делали Перси абсолютно счастливым. И он просто вдыхал сладкий, нежный запах волос своей маленькой отважной жены. И краем глаза устало наблюдал за скачущими фиолетовыми зайцами, водяными птицами, белыми котами и красными жирафами, резвящимися вокруг них. Перси так перенервничал и устал, что решил просто не ломать себе голову над тем, кто явился создателем этого зоосада: он ли, довольная ли дремлющая жена или маленькие синхронно сопящие бурундуки. Просто пусть немного поскачут вокруг. Когда-нибудь и они устанут.

А теперь счастье потухло, скукожилось. Замерло предпоследним вздохом на губах.

«Вряд ли она доживет до лета», — вот что вынес консилиум лучших колдомедиков Англии и прилегающих к ним стран. Кингсли даже из Африки колдуна пригласил. Но и тот только растерянно развел руками: «Неизвестное, очень хитроумное проклятие. Магия тут бессильна. Мы можем лишь облегчить ее страдания».

После очередной порции зелий Одри отрешенно смотрела в окно. Замечая этот взгляд, легко угадывая прощание в нем, Перси чувствовал, что панический душащий ужас холодной костлявой лапой хватает его за горло. И быстро выходил из комнаты, аппарировал в какое-нибудь темное, скрытое от всех место. Лучше всего на чердак. И вот там он мог бить кулаками в стену, крушить в бессильной ярости все вокруг. И кричать. Магия бессильна. До лета не до… Звука не было. Совсем никакого звука. Наверное, если бы он появился — вылетели бы все стекла, полопались бы все жилы и кровь вытекла вместе с нечеловеческим, звериным в своей тоске криком. Но магия бессильна. И звука не было. Совсем.

И только в ушах настойчиво повторялось тихое «бум». Бум. Это мерзлая земля стучала о крышку гроба. До лета Одри не доживет.

Потом, наскоро залечив сбитые руки, Перси возвращался к ней в комнату. Пытался читать ей сказки. Или «Пророк», или новейший выпуск «Ведьмополитена». Или просто садился рядом, ощущая плечом ее слабое тепло, ее ускользающую, истончающуюся тяжесть. Она поднимала иногда на него уставший, полный грусти взгляд и тихо шептала:

— Девочки… Они будут грустить. Ты же будешь разговаривать с ними? Спрашивать, что у них на душе? Причесывать их и заплетать косички? Ну или хотя бы хвостики, да?

И в тихом шелесте слов Перси отчетливо различал прощание. Она так устала, что теперь уже рада будет уйти. Только бы все это закончилось.

Даже Орлан теперь не летал в парке. Он сидел, нахохлившись, в самом темном углу спальни. Как статуя, как страж. И время от времени бросал на Перси полные осуждения и ярости взгляды. Как будто обвинял Перси в бездействии. Но, если магия бессильна, что мог сделать Перси?

Когда Одри засыпала, Перси выходил проведать девочек. Маленьких шаловливых бурундучков. После возвращения магии министерство в благодарность за заслуги перед Отечеством выдало Перси спецразрешение на магическое расширение жилища, так что в доме стало больше места. Только к чему все это теперь?

Перси открыл дверь в детскую. Сидя на полу, его маленькие рыженькие бурундучки во что-то увлеченно играли. На удивление тихо. Нет, конечно, где-то краем сознания Перси понимал, что с ними происходило что-то странное. Быстрые и яростные перешептывания, пока никого из взрослых нет рядом. Преувеличенно невинный вид и ясные честные глаза, когда к ним подходил кто-то из старших. Наверное, было бы лучше, отправить их к бабушке Молли. Вон и Гермиона вызывалась взять отпуск и устроить им насыщенный отдых: сводить их в магловское кино, цирк и, кажется, еще зоопарк. Но Одри сказала, что хочет их слышать. И видеть. Неизвестно, как долго ей еще осталось. При этой мысли у Перси опять перехватило дыхание, и звериный страшный в своей беззвучности вой почти вырвался у него из груди. Равнодушное солнце заглядывало в окно, как будто укоряло: «Да, а теперь за девочками совершенно некому присмотреть». Иногда Перси хотелось замереть хотя бы в этой секунде, заморозить ее, в растопленный воск засунуть хотя бы это мгновение, пока она еще жива, пока они все еще вместе. А потом он вдруг думал, что скорей бы уже боль и болезнь оставили Одри. Отпустили бы его маленькую смешную птичку киви лететь в высокое небо, плача от прощания и смеясь от новых приветственных песен. Потому что Перси был уверен, что его птичке будет хорошо, куда бы она ни отправилась потом. Только вот как им тут жить дальше — он не знал.