Там, где драконы не спят (гет)

Магия внутри билась, словно умирая — больно-больно...

Блум была выжата до предела. Не так чтобы фейского, как раз своего настоящего, драконьего. А ведь извечное упрямство в той, кого льстиво называли "Светочем Домино", никуда не делось. Только одним упрямством не повергнуть бесконечную армию чудовищ, чья плоть не смертна — только тьма, только Хаос. Она уже и не помнила, когда могла отдохнуть дольше часа. А спала вовсе трое суток назад, и то жалкие полчаса.

Загибающаяся от истощенная и недосыпа Фея-Хранительница, смешно. Даже в свете того, что хранить ей нечего год уже как. Домино уничтожено. Первая атака как раз пришлась на ее дом. И она была по-настоящему беспощадной. От планеты остались жалкие метеоритные обломки, прозрачно намекая, что все кончено... Блум и не надеялась восстановить планету. Все равно от ее народа остались всего несколько тысяч человек. И они скоро умрут, если она не соберется и не найдет выход.

Жаль только, одной доблестью и оптимизмом этой войны им не выиграть.

Думать о потерях, о боли, когда сама едва жива, — очень конструктивно. Правда, быть оптимистичной со смерти Дафны у нее совсем не получалось. Даже потерять родителей — снова — не было так удушающе больно, как старшую сестру. Блум знала, что такое отравляющие оковы долга, знала, что такое быть надеждой для всех выживших, при этом давно потеряв способность надеяться внутри себя. Но все, кто еще остались людьми, полагаются на Хранительницу Светлого Пламени. Отчего-то верят, что она сможет их спасти.

И как только прозвучит сигнал тревоги, оповещая об очередной атаке (пятой или шестой за день?), она вылетит к черту, выйдет на поле боя в пламени с мечом отца в руке. Феи с оторванными с корнем крыльями не летают. Только Блум давно не фея, скорее солдат и полководец теперь уж точно проигранной войны.

Оказывается, меч, выкованный из звездной стали в пламени Дракона, прекрасно убивает даже таких живучих чудовищ.

Блум давно сменила легкомысленные платьица и блестки на доспехи и немаркие вещи. Тратить магию на очистку привычного голубого великолепия феи нерационально. В новом исковерканном, сожженном мире — рациональность прежде всего. Теперь она почти всегда в черном и алом. Цвете скорби и королевского дома Домино... Тонкая былинка перед неизбежностью поражения, не больше. Однако, пусть это и глупо, Блум хочет уйти как дракон, не фея.

В том, что один из бесконечных дней под серым небом закончится для нее смертью, не приходится сомневаться.

Она сильная, очень сильная, поэтому и ведет за собой людей. Однако истощение, усталость и бесчисленность легиона противников сделают свое мрачное дело — рано или поздно. Блум не тешит себя иллюзиями, теперь нет.

— Похоже, сегодня сможем даже поспать пару часов.

Стелла привычно легко сбегает по выщербленным ступенькам. Королева Солярии — единственное солнце, которое они видят последние четыре месяца. Павшая мгла беспощадна. Даже светила, из которых ее подруга черпает силу, и те медленно гаснут. Блум жмурится и прячет слезы за деланной непреклонностью, а значит, и Стелла угасает. Что не отменяет оптимизма солнышка, без которого Блум давно бы спилась.

— Что с катапультами?

— Две в хлам, еще две вполне целы. Но кто знал, что твари так упорны, чтобы продолбить туннель в цельной горной породе?

Ветер ерошит золотые волосы, убранные в тугую косу. Стелла плюхается на ящик из под пайков рядом с подругой. На самом деле она встревожена — Блум на пределе. Правда, отправить ее отдыхать невозможно не только из-за упрямства самой принцессы, но и потому, что крупную атаку они без нее не отобьют точно. Стелла вертит на пальце свое кольцо — все, что осталось от королевских регалий Солярии да и от самой планеты.

— Нужно было это предвидеть.

Блум старается делать вид, что в упор не различает беспокойства подруги.

Все равно это ничего не изменит... А спорить с ее величеством у нее банально нет сил и желания.

— Туннель обрушили, и Ривен поставил мины. В ближайшие время оттуда ничего пролезть не должно будет.

— Стелла, ты бы не оставила свой участок просто так. Что случилось?

— Тебя искала мисс Гриффин.

Уже это не сулит ничего хорошего. Ведьма — все, что осталось от старого состава Команды Света. Блум тоскливо, и очень. Не потому, что она в претензии, что бывшая директриса Облачной Башни смогла выжить, нет. Гриффин Блум искренне уважает. Знания ведьмы бывали подчас незаменимы. Просто Гриффин вбила в свою синюю голову что есть способ все исправить. Какая же несусветная чушь! Они ведь все перепробовали. Разве злобным ведьмам не положено быть реалистичными суками? Такой призрачной надежды стоило ждать от почившей Фарагонды, но не от Гриффин.

— Это срочно?

Стелла фыркнула весьма выразительно.

— Иначе я бы работала почтовым голубем? Иди, Блум, лучше не заставляй мисс гарпию ждать, у нее какой-то там прорыв.

Естественно, склонная к конспирологии ведьма не стала уточнять для королевы Солярии какой. Просто приказала найти ей Блум и скрылась в своей подвальной лаборатории, в которую за все прорывы не полез ни один монстр. Даже у этих безмозглых чудищ есть инстинкт самосохранения, когда дело касалось самого страшного места во всей крепости. Блум шла быстро, но с неохотой. Выслушивать безумные теории вместо безвкусного обеда все равно так себе перспектива.

От старого сильно ржавого металла дверей тянуло не самой светлой магией — это она ощущала как дракон. Как фея, которой уже не хотела быть, Блум бы окрестила лабораторию одним емким словом — жуть. Причем "жуть" во всех смыслах. После потери Облачной башни, гибели друзей по команде света Гриффин ожесточилась еще больше. Блум не собиралась никого судить. Ей своих "демонов" вполне хватало. Да и что она могла предложить злобной и циничной (не считая безумных надежд) кобре Гриффин? Блум казалось, что из нее по капле утекает и жизнь, и все краски этой самой жизни.

Скоро она станет серой, как пустоши, изгаженные тушами монстров и развалинами некогда цветущих городов.

Факелы, колба с отвратительным содержимым — Блум точно не хотела знать, что за образина плавает в зеленой жиже. Сырость и запах тухлятины. На тонкой ладони зажегся теплый ало-золотой огонек, освещая своей Хранительнице дальнейший путь по лабиринтам. Со своим пламенем в руках Блум перестала иррационально мерзнуть и почувствовала себя все-таки уверенней. Сжигая антрацитово-черную тварь размером с дом, она не боялась, но здесь... Мда.

Голоса она услышала раньше, чем увидела хозяйку столь чудного подвала.

А еще раньше она просто замерла, как олень в свете фар. Сердце заколотилось так неистово, что хранительница пламени дракона задохнулась. И схватилась ладонью за стену. Быть не может... Нет, Блум знала, что мерзавец жив. Их вечное, обреченное, проклятое сродство не могло солгать ей в этом.

Валтор...

Только очень наивная, прям до слезливого отвращения, девочка могла надеяться убить, уничтожить порождение Тьмы и Пламени Дракона. Того, кто был наполовину созданием Бездны. Блум такой и была, поэтому верила, что с их узами покончено навсегда. Понимание собственного заблуждения, слепоты тотальной, по сути, пришло позже.

Но к началу конца света эта сволочь причастна не была.

О, насколько было бы все проще свалить на плечи этого демона. Найти врага, которому можно долго и беспощадно мстить. Однако теперь не юность, и простых ответов на сложные вопросы нет. А истина — всего лишь новая отравленная стрела в и так израненное сердце. Правда была в том, что Блум не искала его — проблем было по горло. И без нового витка бесполезной бойни, в которой ни ему, ни ей не победить.

— Зачем ты здесь?

Приветствием Блум утруждать себя не стала, чувствуя себя злым и вьерошенным в довесок ежом.

Та же коварная ухмылка на твердых чувственных губах. Тот же океан зимнего неба во взгляде, тот же пижонский плащ и бордовые перчатки. Гротескно прекрасен и совсем неуместен в застенках ведьмы. Блум злится и дрожит. Последнее даже немного обидно: где ее самообладание, воля, в конце концов? Это — всего лишь Валтор... Который смотрит на нее так, словно рад видеть. Что уже полный бред. Похоже, у нее от недосыпа галлюцинации начались. С чем себя и поздравила Блум.