Там, где драконы не спят (гет)

Магия внутри билась, словно умирая — больно-больно...

Блум была выжата до предела. Не так чтобы фейского, как раз своего настоящего, драконьего. А ведь извечное упрямство в той, кого льстиво называли "Светочем Домино", никуда не делось. Только одним упрямством не повергнуть бесконечную армию чудовищ, чья плоть не смертна — только тьма, только Хаос. Она уже и не помнила, когда могла отдохнуть дольше часа. А спала вовсе трое суток назад, и то жалкие полчаса.

Загибающаяся от истощенная и недосыпа Фея-Хранительница, смешно. Даже в свете того, что хранить ей нечего год уже как. Домино уничтожено. Первая атака как раз пришлась на ее дом. И она была по-настоящему беспощадной. От планеты остались жалкие метеоритные обломки, прозрачно намекая, что все кончено... Блум и не надеялась восстановить планету. Все равно от ее народа остались всего несколько тысяч человек. И они скоро умрут, если она не соберется и не найдет выход.

Жаль только, одной доблестью и оптимизмом этой войны им не выиграть.

Думать о потерях, о боли, когда сама едва жива, — очень конструктивно. Правда, быть оптимистичной со смерти Дафны у нее совсем не получалось. Даже потерять родителей — снова — не было так удушающе больно, как старшую сестру. Блум знала, что такое отравляющие оковы долга, знала, что такое быть надеждой для всех выживших, при этом давно потеряв способность надеяться внутри себя. Но все, кто еще остались людьми, полагаются на Хранительницу Светлого Пламени. Отчего-то верят, что она сможет их спасти.

И как только прозвучит сигнал тревоги, оповещая об очередной атаке (пятой или шестой за день?), она вылетит к черту, выйдет на поле боя в пламени с мечом отца в руке. Феи с оторванными с корнем крыльями не летают. Только Блум давно не фея, скорее солдат и полководец теперь уж точно проигранной войны.

Оказывается, меч, выкованный из звездной стали в пламени Дракона, прекрасно убивает даже таких живучих чудовищ.

Блум давно сменила легкомысленные платьица и блестки на доспехи и немаркие вещи. Тратить магию на очистку привычного голубого великолепия феи нерационально. В новом исковерканном, сожженном мире — рациональность прежде всего. Теперь она почти всегда в черном и алом. Цвете скорби и королевского дома Домино... Тонкая былинка перед неизбежностью поражения, не больше. Однако, пусть это и глупо, Блум хочет уйти как дракон, не фея.

В том, что один из бесконечных дней под серым небом закончится для нее смертью, не приходится сомневаться.

Она сильная, очень сильная, поэтому и ведет за собой людей. Однако истощение, усталость и бесчисленность легиона противников сделают свое мрачное дело — рано или поздно. Блум не тешит себя иллюзиями, теперь нет.

— Похоже, сегодня сможем даже поспать пару часов.

Стелла привычно легко сбегает по выщербленным ступенькам. Королева Солярии — единственное солнце, которое они видят последние четыре месяца. Павшая мгла беспощадна. Даже светила, из которых ее подруга черпает силу, и те медленно гаснут. Блум жмурится и прячет слезы за деланной непреклонностью, а значит, и Стелла угасает. Что не отменяет оптимизма солнышка, без которого Блум давно бы спилась.

— Что с катапультами?

— Две в хлам, еще две вполне целы. Но кто знал, что твари так упорны, чтобы продолбить туннель в цельной горной породе?

Ветер ерошит золотые волосы, убранные в тугую косу. Стелла плюхается на ящик из под пайков рядом с подругой. На самом деле она встревожена — Блум на пределе. Правда, отправить ее отдыхать невозможно не только из-за упрямства самой принцессы, но и потому, что крупную атаку они без нее не отобьют точно. Стелла вертит на пальце свое кольцо — все, что осталось от королевских регалий Солярии да и от самой планеты.

— Нужно было это предвидеть.

Блум старается делать вид, что в упор не различает беспокойства подруги.

Все равно это ничего не изменит... А спорить с ее величеством у нее банально нет сил и желания.

— Туннель обрушили, и Ривен поставил мины. В ближайшие время оттуда ничего пролезть не должно будет.

— Стелла, ты бы не оставила свой участок просто так. Что случилось?

— Тебя искала мисс Гриффин.

Уже это не сулит ничего хорошего. Ведьма — все, что осталось от старого состава Команды Света. Блум тоскливо, и очень. Не потому, что она в претензии, что бывшая директриса Облачной Башни смогла выжить, нет. Гриффин Блум искренне уважает. Знания ведьмы бывали подчас незаменимы. Просто Гриффин вбила в свою синюю голову что есть способ все исправить. Какая же несусветная чушь! Они ведь все перепробовали. Разве злобным ведьмам не положено быть реалистичными суками? Такой призрачной надежды стоило ждать от почившей Фарагонды, но не от Гриффин.

— Это срочно?

Стелла фыркнула весьма выразительно.

— Иначе я бы работала почтовым голубем? Иди, Блум, лучше не заставляй мисс гарпию ждать, у нее какой-то там прорыв.

Естественно, склонная к конспирологии ведьма не стала уточнять для королевы Солярии какой. Просто приказала найти ей Блум и скрылась в своей подвальной лаборатории, в которую за все прорывы не полез ни один монстр. Даже у этих безмозглых чудищ есть инстинкт самосохранения, когда дело касалось самого страшного места во всей крепости. Блум шла быстро, но с неохотой. Выслушивать безумные теории вместо безвкусного обеда все равно так себе перспектива.

От старого сильно ржавого металла дверей тянуло не самой светлой магией — это она ощущала как дракон. Как фея, которой уже не хотела быть, Блум бы окрестила лабораторию одним емким словом — жуть. Причем "жуть" во всех смыслах. После потери Облачной башни, гибели друзей по команде света Гриффин ожесточилась еще больше. Блум не собиралась никого судить. Ей своих "демонов" вполне хватало. Да и что она могла предложить злобной и циничной (не считая безумных надежд) кобре Гриффин? Блум казалось, что из нее по капле утекает и жизнь, и все краски этой самой жизни.

Скоро она станет серой, как пустоши, изгаженные тушами монстров и развалинами некогда цветущих городов.

Факелы, колба с отвратительным содержимым — Блум точно не хотела знать, что за образина плавает в зеленой жиже. Сырость и запах тухлятины. На тонкой ладони зажегся теплый ало-золотой огонек, освещая своей Хранительнице дальнейший путь по лабиринтам. Со своим пламенем в руках Блум перестала иррационально мерзнуть и почувствовала себя все-таки уверенней. Сжигая антрацитово-черную тварь размером с дом, она не боялась, но здесь... Мда.

Голоса она услышала раньше, чем увидела хозяйку столь чудного подвала.

А еще раньше она просто замерла, как олень в свете фар. Сердце заколотилось так неистово, что хранительница пламени дракона задохнулась. И схватилась ладонью за стену. Быть не может... Нет, Блум знала, что мерзавец жив. Их вечное, обреченное, проклятое сродство не могло солгать ей в этом.

Валтор...

Только очень наивная, прям до слезливого отвращения, девочка могла надеяться убить, уничтожить порождение Тьмы и Пламени Дракона. Того, кто был наполовину созданием Бездны. Блум такой и была, поэтому верила, что с их узами покончено навсегда. Понимание собственного заблуждения, слепоты тотальной, по сути, пришло позже.

Но к началу конца света эта сволочь причастна не была.

О, насколько было бы все проще свалить на плечи этого демона. Найти врага, которому можно долго и беспощадно мстить. Однако теперь не юность, и простых ответов на сложные вопросы нет. А истина — всего лишь новая отравленная стрела в и так израненное сердце. Правда была в том, что Блум не искала его — проблем было по горло. И без нового витка бесполезной бойни, в которой ни ему, ни ей не победить.

— Зачем ты здесь?

Приветствием Блум утруждать себя не стала, чувствуя себя злым и вьерошенным в довесок ежом.

Та же коварная ухмылка на твердых чувственных губах. Тот же океан зимнего неба во взгляде, тот же пижонский плащ и бордовые перчатки. Гротескно прекрасен и совсем неуместен в застенках ведьмы. Блум злится и дрожит. Последнее даже немного обидно: где ее самообладание, воля, в конце концов? Это — всего лишь Валтор... Который смотрит на нее так, словно рад видеть. Что уже полный бред. Похоже, у нее от недосыпа галлюцинации начались. С чем себя и поздравила Блум.

Она одновременно почти не изменилась — то же пламя в волосах, та же упрямая бирюза во взгляде, те же пухлые губки, сложенные в одну прямую яростную линию... И поменялась так, что он, много чего повидавший, без преувеличений, был поражен. Ведь стоящая перед ним Хранительница Светлого Пламени феей не была больше. Очень мало в ней осталось той упорной наивности, которая в былые времена так сильно его злила.

Валтору его извечная противница казалась абсолютно непрошибаемой. Теперь ее словно опалило, и это пламя парадоксально оставило на ней свой след. Запуганная девочка, неуверенная в себе девушка — все стерто и переломано. Теперь только чистейший пламень и стальная воля в молодой и, стоит признать, прекрасной женщине перед ним.

Он хоть и демон, но лгать себе не приучен.

Та Блум, что он помнил, напоминала неокрепший бутон алой розы... Каждый раз он сдерживал свою длань, опасаясь сломать.

Окончательно погасить то пламя, что делало его не таким одиноким. Оно их роднило глубже и сильнее крови, предопределяя неразрывную связь и такую же обреченную вражду. Вражду, в которой принцесса почти поставила точку. Об этом, то бишь своем почти убийстве, Валтор не любил вспоминать. Хотя бы из уязвленного самолюбия.

Эго у него всегда было крайне уязвимым местом.

От ослепляющей жажды повергнуть эту рыжую занозу сейчас не осталось практически ничего. Судя по фарфоровой бледности и затаенной горечи, жизнь потрепала "феечку" и без его помощи. Валтор теперь не желал видеть ее сломленной, покорной у своих ног. Лицезрение надлома в Блум не принесло ему почему-то никакого удовольствия. Конечно, его самоанализ был "вовремя", если что, это демонический сарказм в жирных кавычках.

На самом деле ему было жаль ее...

Ошеломляющее признание для жестокого монстра, которым его растили.

— Очень рад тебя видеть, Блум.

Не обращая внимания на то что, принцесса сжимает правой ладонью рукоять отцовского меча, взять левую и поднести к губам, согревая просто ледяные пальцы дыханием. Валтор хмурится и злится. До чего она себя довела? Замерзнуть для них сложно. Нужны льды Омеги или сильнейшее магического истощение. Глупая Блум как раз довела себя до такого.

Он это ощущает ясно.

Да хотя бы потому, как светлый собрат его пламени тянется к нему. Гордая принцесса неосознанно сжимает его пальцы своей крошечной ручкой, неосознанно отогреваясь, черпая силу в их сродстве. Мы звенья одной цепи... — звенит высказанное и ненавидимое между ними. Тогда она так яро отрицала любую связь, видя в той нити, протянутой Великим Драконом между ними, только порочные, лживые оковы.

Он мог бы напомнить ей об этом. Однако молчит, делится силой, возвращая бледному личику так идущие ему краски. Демоны — великие эгоисты. Почему-то у него с Блум таким быть до конца не получается. Валтор вовсе не отрицает, что он зло. Менять окрас и отращивать полупрозрачные крылышки в его возрасте маразмом попахивает. Просто война без смысла и цели ему всегда претила.

Их противостояние как раз таким и было. Вряд ли тот, что дал жизнь сущему, мог предполагать, что две частицы единого — просто одно светлое, другое темное — будут частью двух упрямцев. Собственную неправоту в "некоторых" вопросах демон даже отрицать не собирался.

— Зачем он здесь?

Его показательно и по-детски игнорируют. Вот немного полегчало, и вот проблеск прежней прелестной упрямицы. Валтор даже доволен: все лучше, чем серая тень, готовая свалиться в обморок. Он, конечно, знал, что на большинстве планет все плохо и даже там, где люди еще есть, — надежд выжить все меньше. К тем отдаленным, скрытым во тьме уголкам измерения, где он бывал, вести тоже доходили. Демон был в курсе о "чуме", свалившейся на Магикс и остальные планеты.

Для разнообразия Валтор к нашествию монстров из Хаоса был ни при чем.

Демон скорее ставил на молодую Команду Света и ее бесстрашного лидера, чем на монстров из Пустоты. В конечном итоге маленькая искорка Первородного Огня обратилась в самое упрямое создание из всех, что он знал. Блум не впервой бросаться в заранее проигранный бой.

Валтор пустил все на самотек. Начистоту — он никого не рвался спасать, да и не был альтруистом. Кроме того, помощь от бывшего самого разыскиваемого преступника Измерения никто бы не принял. Соваться сюда, точно зная, что нарвешься на новую попытку себя прикончить, — он не настолько глупец.

Старая предательница его нашла потому, что иного выхода не осталось... А он не сломал Гриффин шею, потому что жить среди только монстров, одержимых вечным голодом, — скучно и не долго. Не то чтобы демону резко начали нравиться людишки. Все же порождения Хаоса, стремительно поглощающие измерения, были тупей, чем люди. Да и кто он такой, чтобы пренебрежительно оценивать замысел Великого Дракона?

Кроме того, прийти на помощь в проигранной войне значило увидеть Блум — снова.

Искушение было слишком велико даже для того, кто сам любил искушать других.

Валтор не отрицал — ему не хватало противостояния с девчонкой. Только так, когда их пламя соприкасалось, пусть в яростной схватке, он отогревался. Чувствовал себя живым, а не пустым порождением, взращенным для определенной цели тремя неимоверными суками. Его всегда будет тянуть к Хранительнице Светлого Пламени. Так было и так будет. Он вовсе не хотел ощутить в тишине и покое своего защищенного замка, как ее пламя задрожит, а потом потухнет, наполняя всю Вселенную великой пустотой, еще больше колебля равновесие, которое и так грозило полететь Пустоте под хвост.

С его вечностью он, скорее всего, будет наблюдать закат всего сущего с первого ряда и до конца. В одиночестве, бывшем Валтору истинным проклятием и наказанием — за свершенные и те грехи, что он совершить еще просто не успел. Дракон дал ему больше, чем идеал, и разделил их непримиримой враждой, точнее, они сами это сделали собой. В любом случае сдохнуть демон предпочтет менее тоскливо.

— Чтобы помочь, это ведь очевидно, моя милая.

— Не называй меня... — чеканит дочь Марион и Оритела, сжимая кулачки.

— Моей или милой?

Приподнять бровь, ухмыляясь. Он готов поставить, что отыгрывает безупречно.

У демонов и могущественных магов не должно быть слабостей. Любая щель в броне — это почти наверняка боль и гибель. Валтор это усвоил превосходно. Он способный ученик. И все равно прямо в эти секунды воздух сгущается между ними. Мятежная бирюза взгляда обращается в режущий сапфир. Он почти восхищен. Право, такой твердостью воли его юная противница не обладала ранее. Теперь точно видно, что перед ним сейчас дракон.

Многоопытная Гриффин терпеливо ждет, не вмешиваясь. Дает им пособачиться всласть. Просто потому, что понимает — пар выпустить им обоим необходимо. Иначе ни о каком конструктивном диалоге речи идти не будет. Такая тактичность редка для бывшей соученицы. Но гарпии действительно нужно, чтобы они работали вместе.

Гриффин почему-то уверена, что в их связи, силах — ключ к спасению того, что осталось от Магического Измерения.

Валтор уже ознакомился с наработками и выкладками ведьмы. Был почти склонен ей поверить. Все же Гриффин была потрясающе работоспособна, и ее познания о магии можно было назвать энциклопедическими. В этом он мог с ней потягаться. Правда, схемы, таблицы и исписанные мелким, убористым почерком Гриффин свитки не отменяли одного простого факта — принцесса не будет с ним сотрудничать.

Сколько раз он протягивал ей руку, в ответ получая в физиономию огненный шар? Много и еще раз много раз.

Грядущая гибель всего живого мало что в этом раскладе могла изменить. Иначе рыжая заноза перестанет быть собой.

— Достаточно, Валтор, Блум, вы уже давно не дети. Хватит, нас ждет серьезный разговор.

На резкий окрик Гриффин феечка умолкла. Хотя он любовался, как она набирает воздух для длинной тирады.

Он повел себя как "хороший" демон: демонстративно отступил от насупленной принцессы и уселся в кресло. Судя по пафосным крыльям летучей мыши по-бокам предмета мебели, Гриффин притащила его из Облачной башни. Разрушенной, заброшенной и полной скелетов. Позорно, что ведьмы так быстро пали. Алфея и то продержалась дольше. За это невинное напоминание Гриффин минут пять пыталась испепелить его взглядом. Чем только веселила.

Осуждать не стоило: у него давно не было достойных поводов для смеха и такого очаровательного общества в квадрате.

Отрицать глупо, а впрочем, она сама умом не блещет, раз его появление задело ее настолько.

Валтор был ее персональным проклятием за все свершенные грехи, но никак не спасителем. С чего демону им помогать? Если Гриффин нанюхалась своих черных зелий до полной невменяемости, то Блум такой доверчивой быть не собиралась. Он всегда виртуозно чуял моменты ее слабости и пользовался ими. Дракон, дай ей сил.

Если ненависть сродни любви, значит, Валтора она "любила" уже много лет. Настолько, что почти убила. И вот прямо сейчас Хранительница Светлого Пламени об этом "почти" сильно жалеет. Потому что этот демон одной наглой ухмылкой порочно совершенных губ ломает всю ее выдержку, что лидеру всех выживших ой как нужна. Сломается Блум — и для тех, кто жив, вообще даже призрачной надежды не останется.

Она и так настолько переломана, что и подумать страшно.

Смотрит на ожившего призрака и задыхается от боли. От вопросов, которые, что уж там, лучше не озвучивать. Но они все лезут в рыжую бедовую голову. Что, если бы она сказала "да" на его постоянное предложение сменить вражду на что-то более конструктивное. К демону! Хотя этот демон как раз был и причиной ее смятения и сомнений. Если бы они были союзниками, может, на всю вселенную не пала бы "чума"?

Конечно же, Блум не настолько дурочка, чтобы верить, что они могут поладить просто так. Ему всегда была нужна только сила. Изначальное пламя, что "повенчало" их еще до рождения. Да, теперь она в курсе этой пикантной подробности, о которой в свое время умолчала Фарагонда. Директриса так радовалась, когда Блум себя сделала вдовой, аж приятно вспомнить. Правда, муженек имел пренеприятнейшее свойство воскресать из мертвых и выскакивать как черт из табакерки.

— Говорите, или я уйду. Гриффин, новый налет может начаться в любую минуту.

Как же ноги болят.

А единственное кресло словно специально занял гадский демон. Не на колени же этому верзиле ей садиться? Пусть Блум отчего-то уверена, что поместилась бы на своем заклятом враге — прекрасно и удобно. Но для такого она слишком горда и еще недостаточно истощена. Хватит того, что Валтор смеет смотреть на нее "так"...

Из-за этого взгляда щеки против воли алеют.

Блум титаническим усилием сдерживает желание вытащить верный отцовский меч и поправить смазливую мордашку мага.

Однако если они подерутся, не только лабораторию ведьмы разнесут, но и все вокруг на мили. Теперь она просто не умеет по-другому. Только с ожесточением, только до полной выкладки. Феи не обращают яростный, клокочущий гнев в чистую силу, Блум же это делает. Запреты и ограничения Алфеи ее мало волнуют теперь. Есть только необходимость суровая и желание жить всем демонам с прозрачным льдом в глазах назло.

— Блум, я нашла ответ, почему порождения Хаоса хлынули в наш мир.

Голос Гриффин — будто она снова директриса, которая читает лекцию нерадивым студенткам. Валтор даже не прячет насмешку и скептицизм. Но слушает молча. Блум же надеется иррационально, что директриса скажет что-то стоящее. Такое, что поможет исправить все. Спасти то, что осталось.

На то, чтобы вернуть все как было, Блум не рассчитывает. Времена сказок и легких побед для нее далеко позади.

Светоч Домино на собственной шкуре убедилась, что далеко не все можно превозмочь. Дружба, вера в себя и любовь не всегда побеждают. Иногда реальность бьет наотмашь, без жалости, и если выстоишь, все равно всегда будешь нести в себе след этого удара. Так из пустоголовой (теперь это Блум признает почти без стыда) феи становишься взрослой.

Гриффин вдохновенно вещала о равновесии в сущем, о струнах магии, что пронизывают все в сущем... И о Пламени Дракона, что положило начало самой жизни. Много пафоса, еще больше теории. Бывшая директриса все сводила к простому факту — их с Валтором связи. Блум это не нравилось не передать как сильно. Пускай рядом с ним утерянные силы так быстро вернулись.

Она не мерзла и чувствовала себя в безопасности. Проклятье! Оковы, которые так путают ей ощущения и точно сводят с ума, — вечны. Не вырваться, не освободиться. Как она может чувствовать себя хорошо рядом с ним? Пусть Блум этого наглого демона к абсолютному злу давно не причисляла. Абсолютное зло другое, оно без смысла и цели.

Блум было трудно признать, что, сражайся он рядом, удалось бы очистить от тварей планету. Сотню планет. Вместе они были очень-очень сильны, так что любой устрашился бы узнать предел этой силы. Но у этой мощи есть цена. И она сомневается, что готова ее платить. Частично из-за страха потерять себя рядом с Валтором, ведь он всегда умел повлиять на нее.

— Гриффин, это, конечно, все замечательно и прекрасно, ваша работа титаническая, — Блум правда старалась быть менее саркастичной. — Только маленькая деталь — скотина в кресле ничего не делает просто так. Ведь так, Валтор? И у его помощи остаткам живых будет цена?

Ей пришлось научиться думать как полководец. Это сделало прозорливей и жестче. Быть наивно доброй и дальше значило губить людей. Блум не жалела об утерянных навеки крыльях, однако все еще не желала стать похожей на него. Точнее, это было для нее страшным кошмаром. Куда там игрушке Даркара — темному Авалону... Пусть тот и вытащил из нее худшее, что было.

Тогда Блум отшатнулась от этого знания о себе.

Думала, сразив Феникса, избавилась от теней в себе — наивная. Ничто не ушло.

Она готова торговаться. Забыть о гордыне просить Его помочь. Потому что Гриффин права: что им еще остается? Сколько времени у детей, которые забыли, что такое смех? У Стеллы, Брендона, Флоры? У тех, кто остался? Может, день, а может, пара месяцев. Дольше рубежи они не удержат. Может, она и выживет. Но навсегда останется одинокой.

В этот раз свою способность к "преодолению" Блум считала проклятием.

— Ты поумнела, моя милая Блум.

От этого снисходительного тона, коварной ласки, ядовитой, как жало скорпиона, у нее начиналась изжога.

Приходилось терпеть. Так же, как его взгляд... Похоже, ее муки ему — одно сплошное удовольствие. Чертов демон!

Договорить Валтор не успел: взвыла сирена тревоги, и стало пофиг на все его издевательские ремарки. Такой сигнал включают, если в стене дыра. Блум побежала, жалея, что не может взлететь прямо сейчас. Половина колб на стеллажах могут взлететь в воздух от ее огня.

Над второй стеной поднимался столб черного дыма. И там же суетились стрелки, поливая огнем кого-то внизу, кого она еще не могла видеть. Дело плохо. Наверху была заметна огромная тень даже среди серости облаков. Крылан — бронированное туловище, гигантские крылья и пасть, способная разгрызть все что угодно. Блум пару секунд разрывалась между выбором — закрыть собой прорыв и дать время заделать дыру в стене или убить крылана, пока тот не пал во двор, сжирая людей и круша теплицы?

— Летун мой.

— Хорошо, Валтор, спасибо.

Это уже на бегу. Непонятно, почему он решил вмешаться... В небе фиолетовым полыхнул знак, его знак. И под оглушительный визг боли крылана разорвало на части. Блум оттолкнулась ногами и взлетела. В одной руке пламя, в другой меч. О том, как будет объяснять воскресшего демона, Блум подумает позже. Сейчас всем не до того.

Даже радуются, что очередную волну монстров просто смело огнем прежде, чем они пересекли ров.

Когда она колола и жгла, он все время был где-то рядом. В краткие передышки Блум понимала, что невыносимый тип просто красуется, действуя неведомыми заклятиями по площадям, тогда как она уже в крови и кишках, сейчас куда более похожая на демоницу, чем Валтор, элегантный даже среди этого пекла. Позер.

Несколько слов на горловом, невыносимо сложном языке — и раздробленные камни вновь сложились в единую стену.

Блум качнуло — кажется, они отбились... И она тут же уперлась спиной в чью-то грудь. К ней, окруженной огнем, мог без опасности подойти только он — Валтор. Еще и руки на талию положил. Вполне целомудренно, только поддерживает, заботливый такой. Но Блум уже хочется дать ему по физиономии и потребовать отпустить себя немедленно.

Прекрасно-грозная воительница через секунду обращается в истеричку. Нужен всего лишь один конкретный демон.

Естественно, столь редкий, почти бесценный момент слабости у рыжей строптивицы не продлился долго.

Она отстранилась и почти не оборачиваясь помчалась помогать немногочисленным раненым и устранять завалы. Очень логично — это был лютый сарказм. Потому что доблестный лидер выживших на волне своего смущения совершенно забыла, что его присутствие нужно объяснить людям.

Валтору от этих напуганных — частично ненавидящих, частично не понимающих — взглядов было не жарко и не холодно. Однако ему хотелось — очень эгоистично, — чтобы принцесса озвучила его статус. Снизошла, так сказать. Да и то, как Блум будет объясняться с друзьями, — зрелище обещало быть по меньшей мере восхитительным. А тут ему такой облом.

Демон пожал широкими плечами и обиделся...

То бишь исчез.

Валтор был готов поставить особенно редкий свиток по магии превращения, что Хранительница Светлого Пламени найдет его сама. Или прибегнет к их связи, которую теперь даже не стоило пытаться приглушать. Встреча лицом к лицу откатила все на позиции того времени, когда он выбрался из льдов Омеги. А Блум была сущим дитём — глупым и упрямым.

То есть притяжение огня к огню было невыносимым.

Одиночество и вовсе угнетало. Правда, он понимал, что несмотря на связь, обстоятельства и его привлекательность (осознание которой так трогательно окрашивало щечки Блум в алый), принцесса не упадет в его объятия. Блум — не очередной трофей пресыщенного победами гордеца. Валтор с горечью признавал, что рыжая заноза была для него всегда большим. Даже когда он был на нее неимоверно зол.

Он стащил плащ и совсем неизящно упал на диван. За витражным окном всем буйством красок услаждала взор осень. Никаких людей, тварей хаоса и еще чего-нибудь докучливого. Только дикая природа и мощнейшая охранная магия. Валтор не хотел, чтобы его такое уютное убежище нашли и потревожили его хрупкий покой, который он весьма ценил.

Правда, одной гостье он все же будет рад.

Валтор верил в старушенцию Гриффин: предательская стерва превосходно умела капать на мозги. И сейчас наверняка орет и давит на Блум, требуя не дурить, как ребенок, найти и поговорить с ним. Аппелируя, весьма драматично, что он — демон — последняя надежда Измерения. Пусть все так и было. Но от манипуляций, видных напросвет, это Блум не избавит.

К его удовольствию, принцессу и Светоч Домино до ручки доводить не ему.

Пусть Гриффин сражается с упрямством этого огонька. Он всего лишь подождет исхода — благоприятного, в кои-то веки, для себя.

Валтор призвал книгу и бокал с вином. Камин источал мягкое тепло, и он погрузился в чтение, впрочем, хорошо ощущая приглушенные отголоски той бури, которая царила в душе Блум. Вот же упрямая букашка... Он улыбнулся, зная, что его почти абсолютную безмятежность она ощущает так же хорошо, как и он абсолютный раздрай внутри нее. Должно быть, принцессу то, что он может с собой совладать, а она нет, — страшно бесит.

Хорошо быть сволочью!

На третьем бокале полыхнуло, причем в прямом смысле: из огненного портала вышла злая и снова уставшая Блум. Оглядев ненавязчивую роскошь обстановки и его, расслабленного на диване, мятежная бюриза взгляда обратилась водами в шторм. Он закрыл книгу, издевательски аккуратно заложив закладку, и лишь потом кивнул давней противнице, не потрудившись, впрочем, изобразить удивление ее скорым визитом.

— У меня безопасно, и доспехи тебе не нужны, принцесса. Заранее предвидя твои возражения, даю слово, что не нападу первым. Да и вообще не желаю тебе зла, Блум, — теперь тон его холодного голоса сменился на мягкий, и Валтор сам поразился той участливости, что прозвучала в нем, — снимай железки, ты смертельно устала их таскать.

— Иди в пекло, — как-то совсем без огонька огрызнулся Светлый Пламень, заключенный в хрупкую и прекрасную женскую оболочку. Но доспехи и меч исчезли. К его удовольствию. Позволяя рассмотреть ее во всех подробностях, что Блум, конечно же, заметила.

— Умоляю, хватит пялиться, как будто хочешь меня сожрать. Уверяю, Валтор, мяса на мне осталось не много.

Он улыбнулся, приятно пораженный. Это что, был черный юмор? Да от воспитанницы Фарагонды, у тех же обычно розовые блестки вместо мозга и заученные речи вместо мыслей. Все-таки девочка выросла. И с ней стало интересней даже ругаться. Идиоток, какими красивыми они бы ни были, демон просто не терпел.

— Сядешь? Вина или лучше полноценный ужин? А то боюсь, милая моя, ты от одного бокала вырубишься.

— Не льсти себе. И ужин с удовольствием, и вина тоже.

Блум выбрала удобно кресло поближе к огню и подальше от него. Грациозно в него опустилась и сцепила тонкие ручки в замок. Напоказ — примерная девочка. Только ее взгляд с этим образом совсем не вязался. Он щелкнул пальцами, и на коленки упал мягкий плед. Все еще мерзнет. Прах побери ее самоотверженость и привычку всех спасать. Блум до осознания пользы здорового эгоизма еще не доросла и не дорастет, если он не вмешается.

Погибнет раньше... Пытаясь закрыть гибнущий мир собой.

— Ты, моя дорогая, не пришла бы просто так.

— В этом случае кичиться своей проницательностью — пустая затея... Мы оба знали, что я приду.

Отбила пробный выпад, больше внимания уделяя столику с ужином, что появился перед ней, чем ему. Валтор встал и самолично наполнил бокал своей неожиданной строптивой гости, мимоходом успев оценить нервно сжатые, так что костяшки побелили, пальцы на ноже и вилке. Оставалось уповать, что принцесса Домино, поднаторевшая за годы "разлуки" в обращении с холодным оружием, не метнет нож в него.

Помнится, у папаши Блум была такая отвратительная привычка — бросаться острым железом в самый неожиданный момент.

А уж пять сантиметров стали в животе здоровья и демону не добавят.

— Видимо, с продуктами у тебя нет проблем.

— Нет. Но тебе, Блум, все покажется лучше тех консерв, что вы едите.

Демон не спешил приступать к трапезе, скорее, жадно наблюдая, как она ест его еду. Они только что, фигурально выражаясь, не "переломили хлеб", пусть принцесса, скорее всего, не в курсе таких нюансов и древности этого простого обычая, восходящего к тьме первых веков всего живого. А еще — диво дивное — его не обвинили в попытке "хитрого" отравления. Блум еду на наличие ядов даже не проверила.

Доверие? Или, скорее, так ужасающая его, параноика со стажем, в ней доверчивость?

— Насколько ты веришь теории Гриффин?

Никакого изящества — вопрос сразу в лоб. И тот самый непреклонный взгляд из-под челки. У него определенно дежавю в полный рост.

— С каких пор мнение демона и врага тебе важно, принцесса?

— Валтор, не называй меня так. Это просто-напросто больно — каждый раз слышать и вспоминать смерть семьи и гибель Домино.

— Я из той старомодной эпохи, Блум, когда титулы были важны. Ну хорошо, постараюсь сдерживаться. Мне жаль. Твоих родных.

— Хотела бы я назвать тебя лицемером, но ведь чувствую, что тебе действительно жаль меня и Домино. Но никак не моих родителей.

Он приподнимает руку, и с раскрытой ладони срывается, взлетая, огненный шар, обращается в планету. Такую знакомую им. Одна из первых планет, созданных от начала начал, и дом Огня Дракона. Только там рождаются Хранители этого предвечного Пламени. За одним маленьким исключением — он сам. Не рожденный, а сотворенный. Поверит ли она, что он тоже может тосковать? Например, по дому, которого у него никогда не было.

По пустым надеждам, что Домино станет таким домом, где демон наконец обретет покой.

Валтор ведь тоже пламя. И где искать прибежище, как не на той земле, где родился сам огонь?

Только благословение не для проклятых. Это он уже понял.

На его руку ложится тонкая ладонь. Он настолько отвлекся, что не заметил, как она встала и подошла так близко. Даря тепло и утешение без слов. Новое ощущение единения, на этот раз в общей боли, пронзило их обоих. Так правильно, так сладко и так естественно — будто "вместе" для них было константой мира всегда. Словно не разделяло их непреклонное "никогда", сказанное Блум и с яростью принятое им самим.

— Прошлое прошлому...

Его поразила та усталая обреченность, что так легко удалось в ней прочесть.

Блум отстранилась — не злая в кое-то веки, а просто смущенная. Тем, что увидела, поняла в нем. Мир фей прост до безобразия — есть черное и белое, добро и зло... никаких полутонов. Или других цветов. Также компромиссы невозможны. Какое счастье, что злые ветра, потери сначала оборвали ее прозрачные крылышки и затем закалили ее саму. Она не может плакать. Потери будут оплаканы после победы в дни мира.

Сейчас же ей пора решаться. Сделать шаг навстречу, вопреки логике, предубеждениям и собственному страху. Или же оставить все как есть. То есть позволить миру погибнуть окончательно. Вот уж в исходе одиночной битвы Блум не обманывалась. Ей не выиграть эту войну в одиночку, точно нет.

Валтор.

— Ты всегда умел делать мне больно.

— Мне извиниться?

Хотелось бы увидеть в нем привычную едкую насмешку, иронию существа, что выше всех человеческих слабостей. Того, кто лишь упивается страстями и страданиями — словом, демона. Блум отчего-то видит лишь мужчину. Которого, проклятье, желает! Неудобно и не вовремя.

— Но также ты единственный, кто меня понимал.

Блум отворачивается от него. Хлад этих глаз невозможно вынести. Особенно когда он смотрит так. Словно видит ее душу, читает сердце. Разделить абсолютное понимание с врагом, при этом парадоксально быть не согласной с ним же во всем. Такой кавардак она уже пережила. И не сказать что жаждала повторения. Связь — та единая, изначальная — и долг феи рвали Блум сердце на части. Валтор был злом, и она должна была его уничтожить.

Только должна кому?

Жаль, что вопросы Светоч Домино в ту пору юности задавать совсем не умела. Не делала себе труд подумать дольше. Может, сейчас бы не было так страшно и одиноко. Не пришлось бы "убийце" просить помощи у "убитого"... Если отбросить обтекаемые, пустые фразы, то вот то, что бы она с ним сделала — убила, причем чувствуя каждую секунду той агонии.

Валтор — ненавистный враг — пропал, а мир ее поблек.

Блум и не помнила, чего ей стоило не разрыдаться тогда, улыбаться и ликовать вместе с подругами. Уже тогда ее маленькая часть понимала, что совершила непоправимое. Но большая часть трусливо не хотела воспринять эту истину. Да что там, всего лишь мертвый демон. Она ведь права, она герой.

Был герой, да весь вышел.

Гнев уводит нас далеко по той тропе, с которой потом совсем не просто свернуть.

Он много лет шел за гневом, на его поводу, будучи его рабом. Самодовольно и глупо называя ярость источником, откуда черпает силу. Уж очень демонический подход. Валтор провел пальцами вверх по тоненькому запястью — видя, как белая кожа покрывается мурашками, а вечная бирюза взгляда прячется за черной густотой ресниц. Может, пора поступить по-другому? Он ведь не только демон.

Его сила — то Первородное пламя, что дало начало всему на свете и самому свету.

Отыскать силу, будущее, какую-никакую уверенность там, куда страшился раньше заглядывать. Он ведь не тьма, а пламя. Такое же неистовое, как этот теплый золотистый огонек, которым внезапно обратилась его давняя и непримиримая противница.

Страшно подумать, сколько бы шишек он себе не набил, если бы дошел до сей истины раньше. Однако история не имеет сослагательного наклонения. Прошлого не изменить. Зато у него есть будущее и все время погибающего в агонии мира. А еще есть шанс получить женщину, и женщину, не только желанную до боли. Его чувства к Блум больше, чем страсть, и выше всего, что Валтор когда-либо чувствовал.

Огонь и темнейший мрак, восозданный в форме демона, не может любить?

Но он влюблен. Валтору теперь этот факт до смешного легко признать. И он плевать хотел на ядовитые слова трех старух. Они давно не властны над его телом и духом. Он нечто большее, чем оружие в их костлявых руках. Больше, чем Прародительницы вкладывали, создавая его. И доказательство этого сейчас — тот жар в груди. Так не похожий на все, что было до.

— Ты боишься?

— Нет, и никогда не боялась тебя. Скорее себя.

Изящная ладошка ложится ему на щеку. Блум не вырывается, не пытается убежать, просто смотрит. Словно хочет — может — найти ответы в его глазах. Так, как будто пламя, что сейчас горит в них, не говорит прямо и ясно. Не отражает и не усиливает даже мимолетное эхо чувства между ними многократно, просто не оставляя выбора и в то же время парадоксально даруя его.

— Валтор, я была наивной девочкой, а ты всем тем, чего каждая хочет и отчаянно боится.

Ладонь путается в пшеничных локонах, почесывая демона, будто большого кота.

Блум уверена в себе, в нем, в том, что делает... Впервые за эти наполненные потерями годы уверена в том, что поступает правильно. Не будет боли, страха, а за ними чувства опустошения. И полной беспомощности. О Дракон, как она устала... Быть сильной и так кромешно одинокой. Делать вид, что выдержит, и развалиться на части. Кричать в пустоту, зная, что ответа не будет.

Он, Валтор, — ответ на все вопросы. На сомнения и боль. Их связь.

Как же упрямо она это раньше отрицала, не желая мириться с тем, что "они одно", и теперь как легко это принимает.

Сесть ему на колени — нагло безрассудно и с внешней уверенностью и диким смущением внутри.

— Похоже, теперь девочка знает, чего хочет?

— Слабая насмешка — ладонь на сердце, что колотится под рубашкой и пижонским жилетом, выдавая его истинное состояние. — Ты ведь паникуешь сейчас не меньше меня, милый...

— Милый?

Он в притворном негодовании оскаливается, а затем прижимает ее к себе вплотную. Так, что Блум упирается ладошками в его торс. А капризный носик касается его носа. Никакого расстояния, кроме тонкой полосы воздуха между ними. Валтор ощущает ее прерывистое дыхание на своих губах. Ожившая мечта или очередной эротический кошмар? Он еще не определился. А ведь после особенно жалких стычек с феей ему снилось всякое. В те редкие моменты, когда даже ему требовался сон.

— Мне нравится мой прекрасный огонек.

В долгу он совершенно точно оставаться не собирался. И вместо того, чтобы смутить какой-нибудь банальной скабрезностью, Валтор просто сказал правду. То, что думал на самом деле. Как доказывало их взаимодействие с принцессой, такой подход работал лучше всего. Зачем осквернять это время ложью? Их связь скажет ей правду все равно, даже вопреки его желанию. Валтор не трус.

— Поцелуй меня. Всегда хотела узнать, каково это — целоваться с тобой.

— Это когда дерзила мне и пыталась изжарить?

Но от простоты ее просьбы что-то бьется в груди с эхом. Валтор обводит пальцам пухлые губки. Твердит себе, что не должен быть зверем. Нельзя ее пугать. И отталкивать вулканом страсти, как бы в нем ни бушевало желание. Сдержанность и контроль. Блум не очередная девка, имени которой он наутро и не вспомнит.

Он получает щелчок по носу и, не давая возмутиться столь фамильярным обращением, она приникает своими устами к его губам.

Валтор был бы первым лжецом, если бы сказал, что его сердце в то мгновение не замерло. Даже вечное биение Огня Дракона затихло в них, и они внезапно остались только одни. Ошеломленные удовольствием, радостью, чистой, как ручей, что давали им пока очень целомудренные касания. Он очнулся чуточку быстрее и перехватил рыжую строптивицу поудобней. Целуя уже с напором и мастерством.

— Это было неплохо...

Дышать было невозможно, когда он наконец отпустил ее. Но Светоч Домино смогла с собой совладать и выдала сию фразу деланно спокойно и ровно. Хотя мысли путались, словно клубок шерсти, которым поиграл котенок. Хотелось спрятать лицо в изгибе его шеи и обнять покрепче. Просидеть так вечность, отогреваясь.

— Врунишка.

Слегка дернуть рыжий локон, поцеловать в висок. Дурея от осознания, что теперь можно: она сама позволила. Можно сказать, спровоцировала все это сладкое безобразие. И в кои-то веки это не его коварные штучки демона. Валтор сам попался в ловушку Блум. О чем не сожалел, но повозмущаться же нужно? Иначе какое он зло? Влюбленное — вот какое, и счастливое тоже.

— Валтор, я не хочу пожалеть о том, что произошло...

На лицо Блум набежала тень. А синь глаз обратилась в холодные грани сапфира.

— Я не сделаю ничего такого, чтобы ты сожалела, Блум, — перебил он ее с горячностью, которой сам от себя не ждал.

И ведь ни на йоту не лгал. Валтор в лепешку был готов расшибиться, чтобы оправдать дарованное ему доверие. Впервые за черт знает какую бездну времени не вынашивая никаких злодейских планов. Мировое господство, заговоры и войны надоели ему лет на двести вперед. Он, конечно, упорный, но не настолько, чтобы не видеть очевидного. Зачем ему власть над мертвым миром?

Не монстрами хаоса же он будет править?

Да и вообще, власть не избавит от вечного одиночества. А в погоне за этой химерой он точно потеряет Блум. Такую цену демон платить не готов. Он перерос комплекс неполноценности и многое успел передумать в изгнании. Изгнании добровольном. Валтор не желал бесконечной череды сражений и агонии от этого. Он ей не враг и никогда не хотел им быть.

А теперь, после произошедшего только что, злодей вообще сомневался в своей способности причинить принцессе малейший вред.

— Мы могли бы жить здесь, вместе...

Эта перспектива Блум не кажется ужасной или отталкивающей. Она вообще эгоистично не хочет уходить от него. Тем более чувствуя, что Валтор искренен с ней целиком и полностью. А еще ощущая полно и ярко, насколько она ему важна. Причем важна не как защитница, воин или надежда человечества, а просто сама по себе. Жаль, что они не в сказке и оставить все ради счастливого конца только для двоих не выйдет никак.

— Но у тебя друзья и долг перед остатками людей. Думаю, карга Гриффин права: вместе, — Валтор переплетает свои пальцы с ее, — мы сможем сделать то, на что ты, моя Блум, в одиночку была неспособна.

— Будешь таким самодовольным, милый, поцелуев тебе больше не видать как собственного носа, — не пряча смешинок, пригрозила она... От его понимания стало так легко. Блум действительно неспособна бросить всех на погибель. Однако им не нужно бежать спасать мир прямо сейчас. Вполне можно побыть вместе, не омрачая мгновения кровью и смертью: впереди этого "добра" у них будет предостаточно. Ведь спасение в новой войне. Такова цена мира. А побед не бывает без жертв.

Прямо сейчас об этом Хранительница Светлого Пламени думать не хочет. Она просто укладывает рыжую голову на плечо Хранителю Темного Пламени — чувствуя себя живой и как никогда цельной. Вот так просто...