И весна встретит новый рассвет... (джен)

Я открываю глаза: перед носом маячит все та же грязная бетонная стена, которая изрядно надоела за долгие годы проживания в бункере. Пожалуй, выйду сегодня наружу — будет хоть какое-то разнообразие.

Над городом встает весеннее утро — солнечное и теплое. Но улицы некогда оживленного мегаполиса по-прежнему остаются пустыми, как и последние лет двадцать. Люди навсегда покинули его, точно так же, как и тысячи других населенных пунктов, когда в мир пришла эпидемия серой чумы. Пандемия захлестнула планету за считанные месяцы, оставляя после себя лишь иссохшие, изуродованные вирусом мертвые тела.

Немногие уцелевшие поспешили укрыться в изолированных убежищах, полностью оборвав все связи с внешним миром. Но вирус оказался очень коварным и молниеносно мутировал, проникая даже в самые защищенные бункеры при помощи все новых и новых носителей: крыс, мышей, тараканов, блох, комаров.

Когда смертельная зараза пробралась и в наше убежище, только я смогла выжить. Не знаю, почему и как — ведь этот вирус убивал абсолютно всех заболевших. От него никому не было спасения, а разработать лекарство или хотя бы вакцину банально не успели — медиков и ученых чума выкосила так же быстро, как и простых смертных. Вдобавок, когда вирус-мутант добил людей, он активно принялся уничтожать животных и птиц, так что вскоре планета превратилась в один гигантский могильник.

Что касается меня, то очнувшись после нескольких дней горячечного бреда, в окружении мумифицированных трупов товарищей по бункеру, я не сразу поняла, как сильно изменила меня перенесенная болезнь. Организм под воздействием вируса перестал болеть и стареть, мне теперь почти не нужны пища и вода. А может, не нужны и вовсе: я еще ни разу не испытывала ни голода, ни жажды с момента выздоровления.

Время от времени я открываю первые попавшиеся на складе консервы и съедаю содержимое банки, не ощущая при этом никакого вкуса. Или просто выпиваю полстакана очищенной воды — старый опреснитель в бункере, к счастью, все еще работает. Но с тем же успехом могу долгие месяцы вообще не прикасаться к продуктовому запасу — никаких негативных последствий для моего тела это не принесет. Проверено неоднократно.

Забавно, я не тяну даже на классического зомби — ведь они вроде как должны быть неравнодушны к сырым человеческим мозгам. Или проблема в том, что людей не осталось, а значит, и некому искушать мои вкусовые сосочки, хе-хе-хе?..

М-да, черный юмор — наше все. Особенно для последнего на Земле человека. Но я все равно не хочу бросать свои попытки насладиться едой — для меня это своего рода якорь, связывающий с прошлым. Счастливым прошлым. Жаль, что тогда я этого не понимала.

* * *

Неторопливо шагаю по растрескавшемуся асфальту, сквозь который пробивается высокая трава. По обеим сторонам некогда оживленной автострады теснятся ржавые остовы машин, брошенных в тот день, когда проводилась массовая эвакуация населения — тогда власти еще не подозревали о масштабах надвигающейся трагедии и использовали привычные им меры безопасности. Людям было разрешено взять минимум необходимых вещей, и разумеется, автомобили не входили в этот список.

Бывшие улицы бывшего города. Тишина и запустение. Многие дома неплохо сохранились — у большинства даже оконные стекла целы. Наверно, потому что здесь практически не было нашествия мародеров: все те, кто решил остаться в городе и воспользоваться бесхозным добром, вымерли буквально за несколько часов — серая чума была беспощадна и стремительна.

Прохожу мимо покосившегося павильона автобусной остановки и замечаю на рассохшейся скамейке что-то темное. Это небольшой детский рюкзачок синего цвета. Почему он здесь? Его маленький хозяин забыл про него в суматохе? Или рюкзак оставили специально, потому что нельзя было брать с собой лишнее? Я об этом уже никогда не узнаю.

Интересно, что там внутри?.. Несколько игрушек, в том числе, и красивый стеклянный шарик с плавающими внутри золотистыми рыбками — давно не видела таких милых вещиц!

А еще — чистый альбом, несколько упаковок цветного мела и набор карандашей. Похоже, владелец рюкзака был художественно одаренной натурой. К сожалению, ключевое слово здесь — «был».

Немного подумав, достаю мелки из коробки, подхожу к облупившейся стене ближайшего здания и провожу первую линию: этому городу явно не хватает ярких красок, а мне уже давным-давно некуда спешить.

Один за другим на бетонном «полотне» появляются разноцветные силуэты людей, стоящих на зеленом холме. Над их головами реют разномастные птицы, плывут розово-голубые облака. Окинув придирчивым взглядом получившуюся композицию, пририсовываю к картине огромную радугу, делая ее как можно красочнее.

Однако закончить работу до наступления темноты я не успеваю, и решаю переночевать прямо на улице — точнее, на массивной парковой скамье, стоящей под старым дубом. Странно осознавать, что людей, для которых она была когда-то сделана, уже давно нет. А скамейка — вот она, пусть даже обшарпанная и давно потерявшая свой изначальный цвет.

* * *

Открываю глаза: на желтоватой стене из бетона мои вчерашние художества смотрятся весьма эффектно, особенно на фоне общегородской серости и уныния. С удовольствием потянувшись, беру коробку с мелками и встаю со своего жесткого деревянного «ложа», дабы продолжать свои скромные труды декоратора.

Внезапно ветерок доносит до моего слуха странные звуки, и я замираю от изумления — в ветвях дуба, прямо над моей головой раздается звонко-задорное чириканье какой-то птахи. Но как?.. Ведь птицы тоже погибли от вируса! Во всяком случае, за все эти годы я не видела ни одного живого пернатого.

Улыбаясь, подхожу к своей незаконченной картине. Кажется... жизнь все же продолжается?