Тарантас (джен)

— Ну, когда уже домой?

— Скоро.

Она старается отвечать не сердитым голосом. Все же сегодня праздник. И ведь на самом деле — совсем скоро. Нужно только купить мандаринов. И, может быть, еще киви. Вроде бы сейчас какой-то их сезон.

На полутемной узкой улочке, заставленной тележками торговцев, холодно. Изо рта отчетливо поднимается пар и медленно растворяется в почерневшем на ночь небе. Маленькая дочурка не столько устала, сколько заскучала. Они на этой улице были уже не одну сотню раз. Смотреть там особо не на что. Пара дверей грязных пельменных, небольшой хозяйственный магазин, чьи веники и швабры перешагнули за его пределы и заняли пол-улицы. Громкие дымящие мотоциклы возвращающегося с работы рабочего люда.

Хотя, может быть, девчушка и устала тоже. Шутка ли, ребенку и шести лет нет, а он с самого утра наравне со взрослыми на работе. С тех пор, как муж стал работать в соседнем городе, дочурку приходилось брать с собой на уроки. Четыре дня в неделю. Ранний подъем, служебный автобус, сонные студенты, промозглый холод аудитории. Жирные горячие пельмени в столовой.

Но сегодня — особенный день. Рождество. Муж выбил себе пару выходных и поздно ночью приедет домой. И у них будет пара общих свободных дней. Вместе. Осталось вот только сделать несколько покупок и приготовить праздничный ужин. Но это будет уже дома, в тепле. В руке наливается тяжестью сумка с подарками. Сегодня после работы они с дочуркой еще забежали в магазин — единственный большой магазин с европейскими товарами в их квартале. Слава богу, в этой стране не принято отмечать Рождество, поэтому в магазине отрадно пусто. Толпы людей сюда повалят позже, ближе к концу января.

— Сисени, — говорит она, кланяясь широколицей пожилой крестьянке. Они всегда покупают овощи у нее. Во-первых, зная их как постоянных покупателей, крестьянка всегда находит для них товар посвежее, иногда даже вытаскивает отобранные усталой женщиной овощи, сокрушенно покачивая головой — совсем, мол, эти иностранцы ничего не понимают — и кладет вместо них получше. Посвежее, поцелее и побольше. А после совершения покупки — это уже ритуал — засовывает женщине в пакет огромную горсть красного острого перца. Его маленькие алые упругие стручки яркими огонечками горят на фоне грязной мостовой, грязной картошки и измазанной в глине морковки.

— Сун кени, — говорит крестьянка, улыбаясь.

И усталая иностранка улыбается ей в ответ. Она знает, что «сункени» значит — подарок.

— На, — звонко щелкает языком крестьянка и протягивает огромную желтую крепкую грушу маленькой скачущей девочке.

— Мам, мам, можно я возьму? — вопит та, подскакивая на одной ножке.

— Возьми, — задумчиво отвечает ей мать, разглядывая свои сумки и покупки.

И как же теперь с этим всем до дома-то дойти? Наконец, сообразив, как лучше будет навьючить на себя весь груз, мать трогается вперед, а дочь скачет вокруг нее, весело откусывая от хрустящей холодной груши. Заботливая крестьянка помыла фрукт и даже салфеткой его обтерла. Белый пенистый сок брызгает из желтоватой мякоти. Капли наперегонки бегут по подбородку девочки и падают на ворот курточки. Опять стирать.

— Мам, знаешь, что? — загадочно понизив голос, говорит девочка. — Я хочу прокатиться на их тарантасе. На этом вот тарантасе, с прицепом, из которого они овощи продают!

— Да, надо будет папу попросить им объяснить, — говорит задумчивая мама, из последних сил таща покупки, становящиеся тяжелее с каждым шагом. Руки в перчатках совсем заледенели, так что пальцев она почти не чувствует.

Но вот и окна дома. Как же хорошо, что квартира на первом этаже, и можно не входить через мрачный грязный подъезд, а сразу воспользоваться отдельным входом через балкон-веранду. Перед ней, задумчиво раскинув заледенелые ветки, растут два огромных памело-дерева. У себя на веранде женщина подметает, так что там сейчас относительно чисто, пока расшалившийся ветер да старенькие соседи с верхнего этажа не накидают бумажек и пустых полиэтиленовых пакетов. Но сегодня еще чисто. Все же — Рождество.

Избавившись от тяжести, женщина ищет ключ в кармане пальто. Потом в сумке. Потом в кармане кофты, штанов, потом во всех внутренних карманах сумки и даже за подкладкой. Это фантастически обидно. Дом — вот он, за тонкой железной дверью. Там тепло, горячий чай и вода. Под потолком развешаны разноцветные гирлянды. И времени как раз осталось, чтобы успеть все приготовить. Муж со своим ключом приедет только в час ночи. Они не могут здесь куковать на морозе еще шесть часов. Никак не могут.

— Я, наверное, на рынке ключ обронила, — говорит женщина дочке. — Ты сбегаешь за ним? Или мне самой сходить, а ты покупки тут покараулишь?

— Нет, нет, я не хочу идти! И оставаться одна тоже не хочу, — начинает канючить девочка.

Мать тяжело вздыхает.

— Но кто-то должен пойти за ключом. Мы, наверное, его обронили в лавочке, у крестьян. Может быть, они его подобрали…

— Ладно, давай я схожу, — сквозь слезы говорит девочка и скрывается в мокрой черной ночи. Благо до улицы с рынком нет ни одной большой опасной дороги.

А женщина судорожно начинает просчитывать варианты.

«Что делать? Напроситься к друзьям? Но они живут на другом конце города, и на метро к ним уже не успеть. Да и придется там ночевать, а муж придет в пустой дом. Постучаться к соседям? Даже если удастся как-то объяснить ситуацию, чем они могут помочь? Ложатся спать тут все рано. Что они будут делать с дочуркой на чужой холодной кухне?»

И тут женщина вспоминает, что ее гиперответственный и очень заботливый муж как раз на случай таких внезапных потрясений спрятал запасной ключ. Над дверью. Хорошо, что на их балкончике стоит старенькая колченогая табуретка. На нее можно забраться и достать до маленького тайника над дверью. Вот только дверка туда крепко прикручена шурупом. И ни отвертки, ни ножа под рукой нет. Женщина в ярости выдыхает большую струю воздуха и становится похожа на огнедышащего сердитого дракона с какой-нибудь старинной гравюры. Как обидно. Решение так близко, и никак его не достать…

За таинственно покачивающимися памело-деревьями слышно тарахтение мотоцикла. С него соскакивает маленькая девочка, обнимающая грязную лохматую крестьянскую собачку.

— Мы приехали! Мы приехали! — вопит она и несется к матери.

— Вы ключ-то нашли? Ты их спрашивала? — приседает рядом с ней на корточки усталая мать.

— Нет, ключа у них нет, но они приехали помочь!

Мужчина-крестьянин неловко подходит к двери. У него сильно перекошено лицо, может, с детства, а может, после какого инсульта. Пара пальцев на одной руке тоже отсутствует. А другая странно висит — она почти не рабочая, но он как-то наловчился ей пользоваться. Как будто у него из плеча просто торчит палочка. Он этими руками все делает: и ящики разгружает, и пересыпает краснобокую толстую картошку в мешки, и чинит и заводит свой невозможный синий потрепанный тарантас.

Женщина улыбается ему как родному. Так неожиданна эта помощь, ощущение заботы и тепла под совершенно чужим холодным небом. Не зная, как объяснить, она жестами пытается показать не открывающуюся дверь и ключ, спрятанный в потайном местечке. Мужчина так же, как до этого его жена-крестьянка, сокрушенно качает головой. Совсем эти иностранцы ненормальные. Кто же так ключи хранит? И показывает этой женщине тоже жестом на карман. Типа — в кармане ключи хранить надо. Потом ковыляет обратно к своему тарантасу. Гремит там ящиком под сиденьем. Приходит к ней с инструментами. Ей страшно смотреть, как он залезает на шатающийся табурет. Ноги у него тоже кривые, и одна как-то странно вывернута. Но он абсолютно уверен в том, что делает, так что успокаивается и она. Дочь тихонько стоит в сторонке и дует в лохматое ухо разомлевшей у нее на руках собачки.

Пара минут, и вожделенный ключ оказывается у женщины в руках. Обрадованная, она пытается всучить крестьянину деньги, но тот решительно отказывается. Весело хлопает девочку по плечу и удаляется, ворча себе под нос что-то про безумных лаоваев. Пока он забирается в свой транспорт, женщина выуживает из сумки с подарками большую шоколадку и догоняет медленно набирающий скорость тарантас.

— Мери Кристмас! — почти шепчет она, не надеясь, что ее поймут.

— Кристас, — энергично кивает головой покалеченный мужчина и целует ее в щеку.

Затем, помахав рукой и женщине, и девочке, быстро уезжает. Вообще-то посторонним на территории студгородка находиться категорически запрещено.

— А я все же покаталась на нем! Мама! Я покаталась на этом тарантасе! — весело вопит девочка, подпрыгивая и стряхивая с замерзших веток дерева прозрачные звонкие сосульки.