Зонтик от метеоритного дождя (джен)

Минерву знали как ответственную и благоразумную ведьму. Она внушала людям доверие, всегда выглядела уравновешенной и надежной. И оставалась в памяти не человеком с приятными чертами лица, большими карими глазами и тонкими губами, которых она немного стеснялась, а наборов образов. Аккуратный пучок каштановых волос. Идеально выглаженная школьная мантия. Белая блузка, всегда застегнутая на все пуговицы. Гриффиндорский галстук. Блестящий значок старосты. Коричневая юбка, которую никогда не укорачивали выше положенной длины. Круглые очки в золотистой оправе на чуть длинноватом носу.

Минерву не сильно тяготило подобное отношение. Ведь она и правда была рассудительной практичной особой, не совершала легкомысленных поступков, не делала глупостей. До нынешней ночи зимнего солнцеворота.

Впрочем, ее практичность и сейчас никуда не делась. Из замка она выбралась вскоре после полуночи — с тем расчетом, чтобы успеть вернуться до конца снегопада, который должен был скрыть ее следы. Путь наметила заранее, наложив на все двери, включая калитку внутреннего дворика, специальные чары, и те не подвели. В назначенный час двери бесшумно открывались перед ней одна за другой. Снаружи мороз куснул за щеки, в воздухе уже кружились первые снежинки. Но Минерва подготовилась: надела теплую мантию, а также старый свитер, шерстяные брюки, высокие сапоги. В этой одежде она обычно помогала преподавателю УЗМС чистить загоны для гиппогрифов. Калитка с едва слышным щелчком захлопнулась. Минерва некоторое время постояла, глядя на поля, укрытые снегом. Они казались ей воплощением безмолвия. И хотя она сделала всего несколько шагов к цели, вдруг почувствовала себя так, будто уже находилась в самом конце, причем не только тропинки, а в конце всего. Глотнув морозного воздуха, будто спирта для храбрости, Минерва натянула шапку на уши, поправила толстый шарф и двинулась к Запретному лесу.

Омела, собранная в самую долгую ночь года, обладала множеством чудесных свойств. Она защищала от зла, привлекала удачу, помогала завоевать любовь… Но и собирать ее следовало, соблюдая несколько важных условий: сутки поститься, начисто отмыться до полуночи, а после не пользоваться никакой магией. Желудок сводило от голода и волнения. Мягко падали пушистые снежинки. Темные сосны и елки тихо поскрипывали, Минерва шла вдоль кромки леса, внимательно приглядываясь к густой черноте. Чувства обострились до предела. Ночь не проявляла к ней враждебности, но ведьма все равно ощущала себя не в своей тарелке. Она знала, что смогла бы отбиться от дикого зверя, если бы тот выскочил из чащобы, пусть это и означало бы полный провал ее вылазки. Так же ей было по силам совладать с морозом и с темнотой. Не страх накручивал ее нервы, а совесть, ведь она хотела добиться желаемого при помощи обмана.

Дуб-гигант рос на отшибе, его ветви почти касались ветвей других деревьев, тем не менее он был сам по себе, будто угрюмый старик, отсевший от шумного веселья. С нижней ветки свисал темный шар. Сняв перчатки, Минерва достала маленький серебряный серп, очищенный огнем и водой из семи источников, привстала на цыпочки. Когда пальцы коснулись зеленых листьев, она едва слышно прошептала:

— Я посвящаю эту омелу Альбусу Дамблдору, — голос дрогнул, собственные слова ее смутили.

«Да кто тебя услышит, — успокоила себя нарушительница правил, отгоняя стыд, — здесь только деревья и снег».

Она ошибалась.

— Я думал, вкус у тебя получше.

Едва не выронив серп, Минерва резко развернулась. Ее собеседник кутался в темный плащ с капюшоном, но она узнала голос.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она своего сокурсника.

— Всего лишь исполняю обязанности старосты: ловлю нарушителей, — ответил Риддл, не поднимая капюшона.

— Ты тоже покинул школу без разрешения.

— Я скажу, что заметил тебя еще в школе и решил проследить. Как оказалось, ты собираешься творить любовную магию.

Минерва глубоко вдохнула, студеный воздух оцарапал горло. Если бы ее поймал кто-то нибудь из преподавателей или товарищей по факультету, она бы начала оправдываться, говорить, что не хотела ничего дурного. Ей правда не нужен был приворот, ей нужно было всего лишь немного внимания. Профессор Дамблдор был со всеми одинаково любезен и приветлив, а Минерва хотела, чтобы он выделял ее из всех, дольше задерживал взгляд, говорил чуть теплее и доверительнее, обсуждал с ней то, что его волнует. Получив шанс, она бы доказала ему, что она может быть другом, соратницей и верной спутницей. Конечно, потом, когда окончит школу. Об этой части своего будущего Минерва думала редко, стеснялась. Намного безопаснее было представлять себя и Альбуса вместе составляющими заклинание или разбирающими магический артефакт, чем держащимися за руки на свадебной церемонии...

Да, поймай бы ее кто-нибудь другой, она бы точно увязла бы в объяснениях и извинениях, но Риддл... Риддл всегда казался странным, будто был не живым, а оживленным чьей-то волей, и не до конца понимал, что такое быть человеком. Перед таким не имело смысла раскрывать душу, а Минерва не любила тратить силы на бесполезные вещи. Хотя надо отдать Тому должное: с каждым годом он притворялся все лучше и лучше. Как и она, этот слизеринец был на хорошем счету у преподавателей — серьезный, ответственный, рассудительный староста. Они бы ему поверили. Вот только…

— Ты не собираешься меня сдавать.

— Я как раз размышляю над этим. Возможно, у тебя найдется чем купить мое молчание.

Риддл полез в карман плаща и бросил что-то на снег. Оно зашевелилось и взмахнуло длинным хвостом. Минерва успела разглядеть тощее тело и крупную вытянутую морду, а потом существо стремительной тенью скользнуло на дерево. Шар омелы затрясся, существо отгрызало его от ветки. Риддлу оставалось только подойти к дубу и вытянуть руки. Что тот и сделал, и омела шлепнулась ему прямо в ладони.

— Я считаю, что тратить йольскую омелу на любовные чары — полная глупость. Но если хочешь, Бартоломью может снять одну для тебя.

— Я думала, ты воспользовался заклинанием, я не слышала твоих шагов, а ведь…

Ведь прихваченный морозом снег громко хрустит под ногами, ночная тишина усиливает звук, и только магия поможет подкрасться бесшумно. Но как раз магией собирателям омелы пользоваться было нельзя.

— Я подружился с ночью, — Том хмыкнул. — Ну, так скинуть тебе омелу?

— Нет, спасибо. Лучше скажи, что собираешься делать дальше.

— У меня есть одна идея. Обсудим ее в Выручай-комнате.

Зубастый помощник Риддла соскочил на землю и забрался хозяину в карман. Для глаз Минервы, беспомощных в темноте, он так и остался серой тенью, и, честно говоря, ее это полностью устраивало.

* * *

В Выручай-комнате ярко горел камин. Риддл положил омелу на маленький деревянный столик и наконец откинул капюшон. Снял плащ, протянул руки к огню. Минерва размотала шарф, стянула шапку, мокрую от растаявшего снега. Бросила свою мантию на кресло, рядом с плащом Риддла. Том молчал, не сводя взгляда с пламени. Он был в школьном джемпере и серых брюках. На его одежде не осталось следов ночной прогулки, и Минерве от его аккуратности стало неуютно. Они оба нарушили правила, но прилизанный внешний вид вызывал больше доверия. Если он сейчас пойдет… А к кому он пойдет посреди ночи? К своему декану? Или к Альбусу? Только сейчас Минерва осознала, что не ей одной придется расхлебывать последствия ее глупости. Должно быть, ради этого Риддл и взял паузу, дав ей время в красках представить грядущее разоблачение. Удивление на лице профессора Дамблдора, которое сменится смущением и замешательством. Необходимость доказывать, что он никак не поощрял ее влюбленность. Но даже если остальные профессора отнесутся с пониманием, гаденький осадочек все равно останется. Щеки покраснели. Пальцы Минервы вцепились в края рукавов растянутого свитера.

— Что ты от меня хочешь?

Риддл отвернулся от огня. Лицо у него было бледным, глаза — холодными, темные волосы падали на лоб, губы кривила усмешка. Минерва расправила плечи и вскинула голову.

— Йольская омела нужна мне для защитного амулета против дементоров. Я не могу испытывать радость, а значит, не могу наколдовать Патронус. Но я подумал, что, возможно, у меня получится извлечь счастье из твоих воспоминаний, а потом использовать для своего заклинания.

— И как это будет выглядеть? Ты вытащишь из меня воспоминания и выжмешь из них счастье, будто сок из мандрагорьего корня. Разольешь по бутылочкам и будешь пить при необходимости?

— Нет, ты проведешь меня по своим воспоминаниям. Я попробую впитать счастье, как тепло от огня, и запомнить его ощущение.

— Ты рехнулся, — едко заметила Минерва.

— Значит, я пишу докладную записку Слагхорну?

Она закусила губу и нахмурила лоб. Предложение Риддла вызывало глухой протест. Нельзя впускать чужака в свою память, делиться чем-то личным, интимным, тем, чем обычно делятся только с по-настоящему родными людьми. Вот только другого выбора она не видела.

— Где гарантии, что ты никому не расскажешь о… о моем поступке?

— Я клянусь своей магией.

— Даже если у тебя не получится сварганить из украденного счастья Патронус, ты все равно никому ничего не расскажешь?

— Не расскажу. Патронус — это уже моя проблема. Твоя задача — дать мне сырье.

— Трех воспоминаний будет достаточно?

Колдун и ведьма сверлили друг друга взглядами, как на поединке.

— Вполне, — ответил Риддл, усмехаясь.

Ритуал не требовал долгих приготовлений. Выручай-комната дала им серебряную чашу, наполненную родниковой водой. Туда нужно было бросить один из парных предметов. Минерва сняла с себя сережку, Риддл — запонку. Ее это не удивило, слизеринцы были известными выпендрежниками. Вместе они поставили чашу на пушистый ковер и сели друг напротив друга. Затем Том произнес заклинание, призвав в помощники магию самой длинной ночи года. На поверхности воды заплясало бледное пламя, переливчатое, будто внутренняя сторона ракушки. Риддл опустил ладонь в огонь, Минерва последовала его примеру. Холодные пальцы крепко сжали ее ладонь.

— Я открыл проход, веди.

Она уставилась на языки волшебного пламени, они дрожали и сплетались в картину, едва различимую под перламутровыми бликами. Минерва наклонилась ниже, погружая взгляд глубже, и тогда мир опрокинулся.

* * *

Они очутились на Диагон Аллее перед кафе «Бонни Брукс». Пузатый зеленый чайник в красный горошек, заменяющий букву «о» в слове «Бонни», выдувал не обычную струю пара, а хлопья снега. За широкими окнами кружила наколдованная вьюга, пряча посетителей от взглядов прохожих. Минерва успела заметить мужчину в клетчатой мантии и девочку в черном берете, они как раз заходили внутрь.

— Это мой дядя Майк и… я, — пробормотала она. Ноги немного подкашивались, Минерва будто бы увидела, что от нее убежала собственная тень.

— Пойдем за ними, — сказал Риддл.

— Мне было шесть, когда он впервые повез меня в Лондон. Это был как раз канун Йоля…

Том распахнул дверь кафе, пропуская Минерву внутрь. Она перешагнула через порог и остановилась. Внутри было чудесно: венки из омелы и ветки падуба украшали стены, вазочки на столах щетинились тонкими сосновыми и еловыми веточками. Пахло праздником: выпечкой, имбирем и хвоей. С потолка свисали большие яркие шары, их бока причудливо выворачивали отражения.

— Мы можем где-нибудь сесть? — спросила Минерва, наблюдая за шестилетней собой, которая устраивалась на слишком высоком стуле. О магия, у нее были такие нелепые косички.

— Давай сядем там, — Том потянул ее к столику у окна.

Минерва вывернула шею: до чего же молодым выглядел дядя Майкл, ни намека на седину в каштановых волосах, ни ранних морщин. Знакомым жестом он снял и протер квадратные очки. Улыбнулся подошедшей официантке. Минерва, не глядя, опустилась на стул.

— А сейчас он закажет нам по мороженому из тритоньих глаз.

— Как можно есть то, что на тебя смотрит? — скривился Риддл.

— Я сейчас спрашиваю дядю о том же самом, — губы сами собой растянулись в улыбке, до чего же занимательно было наблюдать, тем мелкая Минерва корчит недовольную рожу, всем своим видом выражая однозначное «фе». — Слушай, а у меня идея.

Желание сделать шалость походило на щекотку, и Минерва не стала ему сопротивляться. Она встала и пошла к стойке. Ни посетители, ни официанты не обращали на нее внимания, хотя та до сих пор была в старом свитере и поношенных брюках, заправленных в сапоги. На стойке стояли две вазочки с мороженым, и Минерва была уверена, что никто не скажет ни слова, если она возьмет их без спроса. Так и случилось.

Оно пододвинула одну вазочку к Риддлу.

— Попробуй, оно вкусное и к тому же иллюзорное.

Том иронично поднял брови, но подковырнул застывшую россыпь маленьких зеленоватых шариков.

— Это не настоящие тритоньи глаза. Просто у мороженого дурацкое название, да?

Минерва загадочно улыбнулась и сунула в рот полную ложку. Лакомство таяло, вкус раскрывался постепенно. Его было сложно описать: пряный, чуть сладковатый, с намеком на лимон. Язык приятно защипало. Том тоже попробовал мороженое. Ухмыльнулся краем рта.

— Глаза настоящие, только приготовлены особым образом, — обрадовала его Минерва.

— Ну и ладно, — бросил Риддл и принялся за мороженое, игнорируя ее насмешливый взгляд.

Тогда она принялась разглядывать все вокруг. Стены, казалось, испускали тепло, вместе с которым приходило ощущение защищенности и восторга. Таким это место сделало восприятие счастливой шестилетней девочки. Маленькая Минерва едва сдерживала смех, дядя с серьезным видом рассказывал одну из своих небылиц. Взрослая Минерва нахмурилась, пытаясь вспомнить, какая именно история это была. Не про то ли, как гигантская орлица унесла его овцу? Она посмотрела на Риддла, чувствовал ли он здешнюю атмосферу? Сумел ли впитать ее как тепло огня?

— Разве можно не уметь радоваться?

— Можно, — отсек Том, не поднимая головы, — если умение отбито.

Минерва замолчала. О своем сокурснике она знала только то, что он — сирота из магловского мира и невероятно одарен в магии. Он ладил с ночью лучше, чем с днем, таскал в кармане плаща уродливого фамильяра и, скорее всего, творил подлости с легкой душой, впрочем, как и все слизеринцы.

— Разве такое возможно? — бестактный вопрос сорвался с языка, прежде чем осторожность спохватилась и прикусила его.

— Возможно, — Риддл злобно зыркнул исподлобья, — когда с самого раннего детства видишь кругом одно умирание и ничего, кроме него. Когда чувствуешь неизбежность собственной смерти.

Минерву будто задело ледяным сквозняком. Она поджала губы и рефлекторно мотнула головой.

— Я знаю, куда нам нужно, — она схватила Риддла за руку и потащила к выходу.

— Я бы сначала мороженое доел, — буркнул Том, но вырываться не стал.

* * *

Без всякого перехода они шагнули из кафе прямо на расчищенное от снега поле. В центре возвышалась гора бревен для костра. Вокруг нее, смеясь и громко переговариваясь, собирались колуны и ведьмы. Они добавляли к дровам что-то от себя: свертки, мешочки, пучки трав… Над головами кружили Люмосы, отпущенные в свободный полет, они напоминали подвыпивших пикси. Магия отогнала зиму, и все же Минерва зябко передернула плечами.

— Это все твоя родня? — спросил Риддл.

Рядом захохотали, и кузен Джек громко провозгласил:

— Ну ты понимаешь, есть девушки, на которых женятся, а есть просто девушки, — ему было пятнадцать, и он отчаянно корчил из себя взрослого.

В принципе, восемь лет спустя он все еще занимался тем же самым, только голос у него стал ниже и басовитее. Минерва улыбнулась и кивнула.

— А вон там — ты, — Том указал на маленькую девочку в огромной ведьминской шляпе.

«Как он догадался?» — удивилась Минерва.

Широкие поля шляпы бросали тень на лицо, а Люмосы, заразившись праздничной атмосферой, больше суетились, чем светили. Восьмилетняя Минерва держала старый потертый футляр для скрипки, тем временем худой как журавль дедуля Теобальд помогал своей матушке усесться на деревянный стул.

Пра Линнет была женщиной пышной, а многочисленные юбки и оборки делали ее еще пышнее. В мирном настроении она походила на добродушное облако, которое, однако, могло легко превратиться в настоящую грозовую тучу.

Шляпа пра была самой широкополой и остроконечной из всех шляп, и тогда как остальные члены семьи ограничились одним или двумя оберегами, старая ведьма прикрепила к тулье и гроздь сушеной рябины, и ягоды шиповника, и веточку бузины, и омелу, и остролист… Маленькой правнучке ее шляпа казалась не просто шляпой, а настоящей лесной короной. Взрослая Минерва вдруг ощутила тяжесть потертого кожаного футляра и собственную гордость, буквально распирающую тощую детскую грудь, ведь ей впервые доверили такое важное поручение — нести волшебную скрипку. Захотелось подойти к пра Линнет, которая пять лет как отыграла свою последнюю мелодию, и снова поговорить с ней. И ничего, что люди из воспоминаний не замечали ни ее, ни Риддла, Минерва верила: сила желания изменит чары. Но сама же пра Линнет учила любимицу не отступать от выбранной цели. Минерва пришла сюда не ради себя. Через силу она отвела взгляд от родных, при этом ее рука так сильно стиснула ладонь Риддла, что тот чертыхнулся.

— Может, отпустишь меня?

— Нет, — она наклонилась к нему и прошептала почти в самое ухо: — Я хочу показать тебе то, что сильнее смерти.

— Я и так знаю — йольский костер.

— Знать и чувствовать — не одно и то же. Сегодня самая длинная ночь в году, самая сильная тьма, самый безжалостный холод. Но мы не беззащитны перед смертью, мы — хрупкие, мы не вечные, но пока мы ей не сдадимся, у нее над нами власти. Идем.

Минерва повела спутника ближе к будущему костру. Люди расступались перед ними, хотя продолжали не замечать. Она поборола искушение отыскать взглядом дядю Майкла, отца или сводных братьев. Не время.

Риддл скептически хмурился, явно готовясь сказать колкость, но дедуля Теобальд уже высек искру из старинного огнива. Сухие поленья едва слышно затрещали, в воздух потянулся легкий дымок, костер будто выдохнул на морозе. Он оживал, язычки пламени лизали дрова сначала осторожно, потом все жаднее и жаднее. Воздух потихоньку наполнялся густым ароматом пряностей. Суетливая болтовня сошла на нет, колдуны и ведьмы, разгоряченные йольским пуншем, йольским элем и йольским виски, притихли. Наступило время торжественности, немного смущенной и пахнущей хмельным душком.

А меж тем языки пламени карабкались все выше и выше; секунда, другая, и перед ними вырос не просто костер, а праотец всех костров, защитник и спаситель, строгий, не прощающий ошибок, трусости или легкомыслия. Пожирая мешочки со снадобьями, положенные между дровами, пламя меняло цвет. В оранжевый и желтый вплетались зеленый, синий, фиолетовый, багряный… К ароматам пряностей прибавились запахи леса и моря, запах будущего лета. И вот, наконец, из глубины огня зазвучала тихая мелодия, которую тут же подхватила скрипка пра Линнет.

Музыка крепла еще быстрее, чем костер, раз и она захватила уже всю поляну. Этому танцу не нужно было учиться, ноги сами угадывали ритм. Том и Минерва кружили друг друга, размыкались, отдалялись, но ее рука снова и снова находила его руку. И такая сила исходила от земли, что ведьма чувствовала себя вечно юной, танцующей на свежей весенней траве, такой же не увядающей. Она чувствовала себя способной танцевать, танцевать, танцевать сотни лет напролет наперекор смерти, тьме и безмолвию. Костер разгорался ярче, в круговерти пляски казалось, что пламя горит везде: справа, слева, впереди и позади. Один раз в лихорадке танца Минерва врезалась в Риддла. Почувствовала горячие дыхание на своей щеке и стук его сердца, а заглянув в глаза, заметила в них отблеск все того же пламени. На секунду все замерло, потом Том опять крутанул ее, и пляска понеслась с новой силой.

Очки почти слетели с носа, рефлекторно Минерва сняла их и спрятала в карман брюк. Она точно знала, тяжелые зимние сапоги все еще на ней, тем не менее ощущение мягкой весенней травы под ногами усиливалось. Воздух обжигал, музыка и биение собственного пульса спорили, перебивая друг друга, свитер лип к мокрой от пота спине.

Вдруг Риддл сбился с ритма, и Минерва едва успела его подхватить.

— Уведи нас отсюда, быстрее! — прохрипел он.

Та не стала колебаться. Она пошарила в воздухе и будто толкнула невидимую дверь, очень смутно представляя, куда та открывается.

* * *

Йольскую поляну вытеснил старый деревянный мост, недавно расчищенный от снега. Риддл сразу же оперся о перила, перегнулся через них, будто ждал, что его вот-вот стошнит. После жара костра холод хлестнул будто кнут, тело отозвалось крупной дрожью. Минерва поспешно наворожила чары и для себя и для спутника, тот сейчас вряд ли бы наколдовал сносное заклинание.

— Что с тобой?

— Моя магия почти вырвалась из-под контроля. Она начала влиять на твои воспоминания. Из-за пляски. Не представляю, чем бы все закончилось… — Том отрывисто рассмеялся. — Некоторым опасно быть слишком живыми.

— Ну да, быть живым — нелегкое дело. Быть живым больно, страшно и непонятно.

— Вот только не занудствуй.

Минерва собиралась указать Риддлу на его собственную привычку к занудству, но удержалась. Том огрызался на нее, потому что не любил, когда кто-то видел его слабость. В подобной ситуации она вела бы себя точно так же.

На противоположной стороне моста стояла маленькая фигурка под огромным розовым солнечным зонтом, украшенным рюшами и звездами из серебристой бумаги. Звезды были добавлены в честь особого случая — квадрантид. Место Минерва узнала сразу: этот мост находился за домом ее дядюшки, теперь же она поняла, в какое именно воспоминание они попали.

— Что это за штука?

— Зонтик от метеоритного дождя. Я узнала про звездопад и пришла сюда загадывать желания. Много желаний.

— Ты была жадной девчонкой, но логичной.

В ответ ей по-детски захотелось ткнуть спутника локтем в бок.

— Полегчало?

— Да. Почему ты не поехала домой на каникулы в этом году? Из-за Дамблдора?

— Отчасти, — Минерва насупилась и сунула ладони подмышки. Риддл вроде бы не настаивал, но, на беду, ей самой хотелось высказаться. — В этом году моему дяде пришлось уехать за границу, а отец наоборот очень жаждет по-настоящему семейного торжества.

— Не ладишь с отцом?

— Скажем, все было намного проще, когда он не вспоминал, что кроме двух сыновей от второго брака у него еще есть дочь от первого.

Риддл промолчал, и этот сорт молчания работал лучше утешительных речей. Минерву чуть отпустило. Она покосилась на Тома: странно, да чего органично он вписался в ее воспоминания. Будто так и надо.

— Твой отец? Он тебе нужен?

— Не знаю, — Минерва, если честно, никогда не задумывалась об этом.

— Так реши это. В любом случае Дамблдор — не лучший кандидат на замену.

— Послушай, ты…

Риддл не обратил внимания на злость в ее голосе и продолжил спокойным тоном:

— Присмотрись к нему повнимательнее, когда он разговаривает с Малфоем, Беннетом или с тем смазливым придурком из Пуффендуя, как там его…

— Тебе обязательно нужно поливать хороших людей грязью?

— Нет, я всего лишь даю тебе совет, считай это чем-то вроде моей благодарности. А следовать ему или нет — выбирай сама.

Минерва отвернулась от него и посмотрела вниз на толстое одеяло снега, под которым дремал скованный льдом ручей. Горько было признавать, но Риддл правда толкал на правильный путь, грубо и без сантиментов. То, что началось как принуждение, по итогу превратилась в обмен: она поделилась с ним счастливыми моментами, он помог ей вытряхнуть из головы шелуху.

— Эй, смотри, началось.

Минерва не сразу подняла голову вверх, сначала она взглянула на маленькую себя, почти полностью заслоненную розовым зонтом. Почувствовала ту же дрожь волнения и нетерпения. И только потом ее взгляд потянулся к небу.

Сгорающие метеоры серебристыми иглами пробивались сквозь черноту ночи. Один, второй, третий... До их огня было далеко, и жара он не давал. Но было в их красоте нечто, пробуждающее надежду. Возможно, поэтому, провожая падающие звезды взглядом, люди хотели загадывать желания.

Но уже наползала вязкая серая пелена, и мир вокруг терял очертания. Минерва пошатнулась, и теперь уже Риддл поддержал ее.

— Пора возвращаться. Чары развеялись.

* * *

Минерва тряхнула головой, в ушах шумело, а перед глазами плавали цветные пятна, хотя перламутровый огонь в чаше уже погас. Том рассеянно моргал, видимо, тоже пытался избавиться от назойливой разноцветной ряби.

— Давай проверим, получится ли у тебя Патронус, — она безотчетно взяла его за руку.

Во время их короткого путешествия в воспоминания это вошло у нее в привычку. Совместное чародейство, особенно против сил ночи и зимы, сближает людей.

— Я не буду ничего пробовать, иди к себе, — Том высвободил руку и поднялся на ноги.

— Почему? — Минерва вскочила на ноги, недовольная тем, что ее вопрос прозвучал как мольба о подачке.

— Тебе здесь больше делать нечего. Как я говорил, Патронус — это моя забота.

— Но мне хочется знать...

— На самом деле тебе хочется романтической истории, где чистая душой красавица силой любви спасает монстра и тот превращается в прекрасного принца. Но меня спасать — спасалки не хватит, переломаешься. К тому же я не хочу спасаться, мне уже и так хорошо. Да и ты, на мой вкус, не красавица.

Щеки вспыхнули тем сортом яркого румянца, который заставлял любую девушку чувствовать себя полной дурой.

— С чего ты взял, что ты мне нравишься?

— Тогда что тебя здесь держит?

— Ничего.

— Ну вот и...

Тон Риддла звучал все суше. Ему явно не терпелось ее выпроводить. Минерва хотела бросить в ответ что-нибудь резкое, хотя бы: «Да ты жизни боишься больше, чем смерти», но какая-то более мудрая и взрослая часть души приказала: «Не унижайся!» Она подхватила с кресла свою мантию и пошла к двери. О сережке, лежавшей на дне серебряной чаше, она попросту забыла.

Наутро стараниями домовых эльфов сережка лежала на ее столе. Минерва проверила ее, но чары не обнаружили никаких вредных заклятий, тогда разумная староста и практичная умница спрятала ее в шкатулку и сказала себе забыть обо всем, что случилось в самую долгую ночь года.